«Дорогой и любимый папашка мой!

Вопреки ожиданиям нашим, выяснилось намедни достоверно, что посевы наши не жуки потравляли, и не крысы, а пташки перелетные, гнездо у нас на поле свившие.

Более того, имею я твердые основания полагать, что дядюшка мой, здоровье и благополучие которого меня всё ещё беспокоят зело, о том гнезде знал и птах тех слушать любил, хотя и издали.

Гнездо я то разорил, дабы не принесло оно вреда еще большего. Птиц тех часть повытравил, часть выловил и в клетки посадил, где теперь и поют они, слух мой услаждая.

Однако беспокоюсь я, и весьма не безосновательно, о том, что птахи такие же разлететься могли по округе и далее и там себе гнезда свить числом немалым. Ежели позволить им в тех гнездах укрепиться и потомство вывести, то не только в деревне нашей, но и во всех окружных деревнях, твою особливо включаемо, так же посевы травить станут они с силой еще большей и последствиями непредсказуемыми.

Посему, полагаю я, что присутствие твое в доме нашем ныне же неотложным является, дабы имел я возможность тебе рассказать поболе о деле этом. Также хочу подарить тебе птах тех, что поймал я в клетки, ибо дюже они красивы и поют так, что заслушаешься. А передать их хочу не иначе как лично в руки твои, так как боюсь, что у кого другого могут они улететь по дороге, по недогляду али по умыслу.

Прошу тебя, приезжай немедля и отведай хлеб и соль в доме моем.

С любовью и ожиданием нетерпеливым, непутевый твой сынулька Жерар».

— Ну, где этот сарай?! Этот что ли? — услышал Гленард недовольный голос снаружи дома Тайной Стражи.

Дверь открылась, и в помещение ввалился запыхавшийся высокий толстый человек, истекавший потом в жаркий летний день. Гленард увидел мельком, что его привел Костис, оставшийся, однако, за дверью.

У гостя были коротко постриженные светлые волосы, круглое, блестящее от пота, лицо и пухлые губы. Одет он был в армейскую куртку, перепоясанную ремнем, едва сходившимся на круглом животе. На богатой, вышитой золотом, перевязи висел меч в дорогих ножнах, обитых змеиной кожей, перехваченной золотыми кольцами с гравировкой.

— Ты, что ли Гленард? — грубо спросил он с порога, тыча толстый палец с большим серебряным перстнем в сторону Гленарда.

— Я, — спокойно ответил Гленард, не вставая/ — А ты кто такой?

— Я, собака ты паршивая, командир твой, полковник Герварх! Почему сидишь при командире?! — внезапно тонко заорал он.

Гленард вскочил и вытянулся.

— А ну-ка, выйди из-за стола, — махнул рукой полковник. — Устал я с дороги, пока до вашей глуши добрался, посидеть хочу.

Гленард обошел стол и встал в центре комнаты. Полковник тяжело протиснулся за стол и плюхнулся в кресло, жалобно заскрипевшее.

— Ты что ж такое творишь, Гленард? — уже тише и спокойнее спросил Герварх, с явным презрением осматривая помещение.

— Что вы имеете в виду, господин полковник?

— Ты что, дурак, что ли, лейтенант?! — вновь заорал Герварх. — Я тебе прямой приказ дал — оставить это дело, пусть его армейские разбирают! А ты что?! Вмешался со своими бреднями в обычное уголовное дело, сбивая с пути армейских, которые его расследовали. Без весомых доказательств напал на лагерь альвов. Полезных, между прочим, членов имперского общества, многие из которых теперь убиты при сомнительных обстоятельствах. Заточил их в замке без суда и даже мне ничего не сообщил! Уважаемого человека, это я про повара вашего, бросил в подвал и пытал жестоко. И ко всему прочему вовлек во все это гарнизон армейский без моего разрешения и без согласования с их командованием. Совсем, что ли сдурел, Гленард?

— Виноват, господин полковник, — спокойно ответил Гленард, смотря Герварху в серые заплывшие глаза. — Обстоятельства требовали действовать быстро.

— Быстро, Гленард, надо только член из порток доставать, если поссать приспичило. А ты переполошил всё герцогство своим самоуправием. Ну, с тобой мы еще разберемся. Сил не пожалею, ушлю тебя куда-нибудь подальше, рудники охранять, а то и под трибунал тебя отдам, по обстоятельствам. А пока что пленников твоих я у тебя забираю. Они не твоего разумения, мал ты еще, будем их в Ламрахе, как надо, допрашивать и судить праведным судом, ежели в чем виновны. В чем я лично весьма сомневаюсь. Давай, малыш, беги, грузи их на телегу, что я с собой привез, с клеткой, увидишь там во дворе. Ну, чего стоишь? Тебе пинком направление указать, что ли?

— Нет, — спокойно сказал Гленард, по-прежнему смотря Герварху в глаза.

— Что?… — удивился Герварх и начал покрываться красными пятнами, вставая с кресла. — Ты совсем, что ли, охренел, лейтенант?! Ты головой, что ли, повредился, пока длинноухих ловил?! Ты, мудила, забыл с кем разговариваешь?!!! Я тебе прямой приказ отдал! Я, твой командир!!! Я таких, как ты, тридцать лет мизинцем давлю каждый день! А ты, хер из леса, мне тут некать вздумал, свинья гнилая?!!! Да я прямо сейчас тебя здесь на дворе и вздерну за неподчинение приказу. Что молчишь, гнида, обоссался что ли?

— Полковник, мне есть, что сказать, а вам есть, что услышать, — по-прежнему спокойно сказал Гленард.

— Да срать я хотел, что ты мне там сказать хочешь!

— И тем не менее, я уверен, что вам это стоит услышать.

— Ну, сиськи демона, давай, говори, а потом быстро повертайся и, ноги в руки, марш грузить заключенных на телегу. Ну, что ты там хотел сказать?

— Я всего лишь хотел рассказать вам, господин полковник Герварх, что я как-то слышал, что третье око никогда не дремлет.

— Какое еще!… — начал закипать Герварх, а потом внезапно осекся, побледнел и стал медленно оседать в кресло, потом тихо и грустно спросил. — Крыса ты, Гленард, да, что ли?..

— Называйте меня, как хотите, полковник, — Гленард, подойдя к столу, уперся в него руками и наклонился вперед, нависая над обмякшем в кресле полковником, — но я знаю, что вы намеренно закрывали глаза на преступления альвов в этом баронстве, получая от них вознаграждение за это. И даже, я подозреваю, вы сами провоцировали альвов совершать убийства, чтобы создать основу для конфликта с зорг даджидами. Я знаю, что если я вам сейчас отдам альвов, то через день они уже будут на свободе, а вы еще немного разбогатеете и сможете купить себе, например, еще одну такую перевязь. Я это знаю, и вы это знаете, и его светлость герцог Донрен ан Верверриг, Великий Инквизитор Империи и тэдэ, и тэпэ, тоже об этом прекрасно осведомлен. Поэтому, Герварх, вы можете орать, вы можете ругаться, вы можете призывать на мою голову гнев всех демонов и всех людей, однако в данный момент вероятность встретиться в ближайшее время с виселицей для вас значительно выше, чем для меня.

— Что ж, Гленард, — грустно махнул рукой полковник, — а ты не дурак, оказывается. Умнее, чем я думал. Молодец, всех переиграл. А дурак, выходит, я. Ну, что ж. Жизнь я прожил долгую, полвека почти. Видел многое, и на войне, и в миру. Всю Империю из-конца в конец раз десять пересекал. Вот, хотел на покой уйти не просто старым толстым воякой, а богатым старым толстым воякой, покрытым славой. Хотел виноградничек прикупить на юге, где-нибудь в Квитине… Ну, да ладно, чего уж там теперь. Я оступился, мне и отвечать, такой армейский порядок. Что, Гленард, сразу меня в пытошную потащишь или к Донрену пошлешь?

— Я не могу решать вашу судьбу, полковник. Как вы правильно напомнили мне в нашем разговоре, в нашем деле присутствует определенная субординация. Решение о вашей судьбе может принять только герцог Донрен ан Верверриг. Поэтому я предлагаю вам вернуться в Ламрах и ждать там герцога Донрена или его посланников. Также могу вам посоветовать никуда из Ламраха в ближайшее время не уезжать.

— А куда от них денешься?.. — уныло проворчал Герварх, вставая и выходя из-за стола. — Где угодно найдут, если захотят. Ну, ладно, Гленард, бывай. Долгой тебе службы и успехов. Похоже, тайный страж из тебя получится неплохой, чего уж там. Глядишь, и до полковника к старости дослужишься. Не повторяй моих ошибок. Вряд ли мы еще когда-нибудь с тобой увидимся, ну, разве что ты придешь посмотреть, как мою голову на плаху кладут. Так что, прощай.