Следующий день получился очень насыщенным. Артана пришла за Гленардом и Славием, лишь только заря осветила верхушки окружавших озеро ёлок и сосен. Весь день они втроем ходили по долине, смотрели, как живут вархи, и разговаривали, разговаривали, разговаривали: с пастухами на лугах, с земледельцами, работающими на небольших полях, с рыбаками, высаживающимися из лодки на берег озера, с мрачноватым, но добрым пасечником, угостившим их ароматным медом, собранным прошлой осенью.

Обычная деревенская жизнь. Может быть, только еще более аскетичная, чем жизнь крестьян в Империи. Трудолюбивые, приветливые люди, пусть и немного другие по виду. Те же эмоции и переживания. Та же радость от хорошего дня и от общения с интересными собеседниками, то же волнение за результаты своего скромного, но упорного труда. Ничего необычного, и абсолютно ничего пугающего.

Однако более всего запомнилась Гленарду вторая половина дня. После полудня Артана по их просьбе отвела Гленарда и Славия туда, где воспитывались дети вархов. Это были несколько пещер на склоне горы, чуть в стороне от долины. Дети были разделены на небольшие группы по возрасту, и каждая группа, вместе со своим наставником, занимала свою часть общего пространства: кто пещеру, кто полянку.

Дети учились. В нескольких местах разные группы, собравшись вокруг своих наставников, вели дискуссии. Гленард с удивлением отметил, что это были именно дискуссии, а не лекции наставников. Дети говорили, пожалуй, даже больше, чем наставники. Обсуждали, спорили, порой весьма бурно. Другой причиной удивления Гленарда был круг обсуждаемых вопросов: в одной группе говорили о животных и растениях Империи, в другой учились правильному выращиванию злаков, в третьей обсуждали особенности разных течений религии бьергмесов, в другой — что-то о движении небесных тел, Гленард мало что понял. В еще одной группе спорили о причинах и следствиях Второй альвийской войны, причем, к удивлению Гленарда, юные ученики проявляли редкую осведомленность.

Чуть в стороне, на покрытых сеном и соломой площадках небольшие группки детей сидели или лежали молча и неподвижно, закрыв глаза и почти не дыша. Артана жестом попросила сохранять молчание, а когда они отошли в сторону, пояснила, что здесь ученики учились погружаться в себя и общаться со Вселенной.

Как рассказала Артана, в основе всего обучения лежало постоянное чередование обсуждений, медитаций, физических занятий, игр и труда. День за днем, неделя за неделей, год за годом, пока ребенок не будет готов пройти испытания и присоединиться к большой семье вархов.

Пройдя еще дальше, они попали на площадку, где дети учились сражаться, противостоя наставникам в имитации боя. Бои шли на палках, соответствующих по размеру и весу обычному оружию вархов, только без лезвий на концах. Первой им попалась на пути группа совсем маленьких детей — пяти-шести лет. Гленарда удивило, что наставники проявляли какую-то особенную злость и ярость в сражении с ними: кричали, строили злобные гримасы, нападали зло, жестоко и беспощадно.

— Ну, а как иначе? — пожала плечами Артана в ответ на вопрос Гленарда. — Цель этого обучения не только и не столько в том, чтобы драться палками. Дети должны научиться чувствовать эмоции противника: ярость, злость, ненависть, чтобы потом научиться обращать их против противника. Ты же видел, как мы сражаемся. Дело не в технике боя, а в том, как ты контролируешь разум и движения противника. Чтобы этому научить наставникам приходится имитировать гипертрофированные эмоции. Вон, посмотри, там старшая группа. Там сражение происходит совсем по-другому. Задача наставников там обратная: скрывать эмоции, а ученики должны научиться их всё равно чувствовать и работать с ними.

— Я понимаю, — Гленард задумчиво смотрел на сражающихся. — Но разве это не травмирует? И морально, и физически. Я смотрю, наставники практически дубасят детей палками.

— Травмирует, конечно. Но и закаляет тоже. Тем более, что наставники стараются не причинять серьезных повреждений. Боль — да, но обычно обходится без увечий. Вообще, физическое воспитание — это, наверное, самая спорная часть нашего обучения с точки зрения жителей Империи. Мы не многое успеем увидеть, но программа обучения включает в себя и уклонение от огромных катящихся каменных шаров, и борьбу с раскачивающимися на веревках деревянными колодами, и многие другие опасные тренировки и испытания. К сожалению, бывают и серьезные травмы. Бывает, и нередко, что дети гибнут. Но те, кто проходит это до конца, умеют очень многое. Я знаю. Я сама через всё это проходила. Я помню и слезы, и боль, и унижение от бессилия. Но я также помню и торжество, когда у меня, наконец, начало получаться то, чему нас учили.

— Боюсь, жителям Империи это будет сложно понять.

— Я согласна, — Артана пошла дальше, обходя поляну, на которой шли тренировочные схватки, — но это наше внутреннее дело. Мы никого и не думаем заставлять повторять то же самое, и проповедовать наш образ жизни мы не собираемся. Но и отказываться от него тоже не станем. В конце концов, это обучение, все его составляющие в совокупности, и делает нас теми, кто мы есть. Делает нас вархами.

— Я смотрю, что дети очень легко одеты — Гленард кивнул головой в сторону поляны. — Кто в шерстяной рубахе, кто в льняной, кто вообще безо всего. Они не болеют от этого? Зимой должно быть холодно. Не это ли причина детской смертности?

— И это тоже, — мрачно согласилась Артана. — Но это же делает нас сильнее. Мы терпим невзгоды, и в терпении мы становимся сильнее. Кроме того, зимой дети пользуются неким подобием наших плащей, упрощенным, конечно. Я не прошу вас принять то, что здесь происходит. Я понимаю, что это слишком отличается от того, как вы учите и растите ваших детей. Я просто хочу, чтобы вы увидели, что мы не опасны для Империи. И чтобы вы поняли, почему мы хотим жить рядом с вами, но обособленно. Мы не сможем сохранить всё это, растворившись в обществе Империи. А потеряв это, обучение, культуру, мы потеряем себя, свой народ, свою историю и свои умения. Перестанем быть вархами.

— Скажи, Артана, — спросил Гленард после некоторого молчания, — а у вархов есть деньги? Те рыбаки у озера, что они сделают со своей рыбой? Съедят сами? Продадут? Обменяют на что-то?

— Хороший, вопрос. Как же это объяснить? — Артана задумалась. — Скажем так, у нас принято то, что пользуясь терминологией профессоров Имперского Университета, многие книги которых мы здесь тоже читаем и изучаем, можно назвать натуральным обменом. Но не совсем. Как таковых денег, то есть какого-то обменного эквивалента товаров, у нас нет. Товары меняются на товары. Точнее, не совсем меняются. Каждый оставляет себе какую-то необходимую часть, а остаток приносит в общее хранилище долины. И оттуда уже каждый берет себе то, что ему нужно. Нет четких критериев, например, сколько рыбы менять на сколько зерна. Столько сколько можно, меняется на столько, сколько нужно.

— То есть, — Гленард недоуменно посмотрел на Артану, — от каждого по способностям, каждому по потребностям? Получается, так?

— Получается, так — согласилась Артана.

— Но это же верный путь к конфликтам, — возразил Славий. — Кто-то более ленив, кто-то более жаден. Да, на коротком промежутке времени такая система может существовать, но она обречена в будущем. Рано или поздно возникнет конфликт.

— Если мы говорим про Империю, или про альвов, или про бьергмесов, или про зорг даджидов, да про кого угодно, кроме нас, то — да. Но ты не учитываешь нескольких важных моментов.

— Каких?

— Во-первых, — начала загибать пальцы Артана, — мы, вархи, очень аскетичны в нашем образе жизни. Наша философия, наше мировоззрение подразумевают, что человеку, то есть варху, для жизни нужно не так уж и много. По сути, плащ, немного еды, немного воды, свобода и Вселенная. Мы не просто так воспитаны, мы осознаем это всем нашим разумом, и мы просто не понимаем, как может быть иначе. Может быть не все, но почти все. Во-вторых, вот это обучение, которое вы сейчас видели, формирует со временем восприятие себя как части большой семьи. Вы поймите, друзья, что вархи это не просто народ, это одна огромная семья. Мы почти все, так или иначе, друг другу родственники и по духу, и просто по крови. И мы это понимаем, каждый из нас. А обижать свою семью, воровать у нее, обманывать ее, как-то совсем нехорошо. Мы все на виду, и если кто-то из нас сделал что-то недостойное, то ему становится очень стыдно, так как все об этом сразу узнают.

— Понимаю, — кивнул Славий. — Действительно уникальная ситуация.

— Ну, а в третьих, — Артана усмехнулась, — у нас всё-таки существует некая система общего контроля и распределения. В первую очередь для поддержания верного баланса запасов: чтобы не получилось так, что у нас, например, много сена, но нет пшеницы. Да и для организации торговли с бьергмесами тоже. Так что если кто-то вдруг зарвется и захочет забрать себе больше, чем ему действительно нужно, то его остановят. Хотя я и не могу вспомнить ни единого такого случая за последнюю сотню лет. Я не знаю, сможете ли вы это понять, но для нас это просто немыслимо.

— Я пытаюсь понять, — Славий задумчиво смотрел себе под ноги, — и умом понимаю, хотя всё это, вся эта семья и взаимное доверие, для нас тоже, пожалуй, немыслимо.

— Увы, — развел руками Гленард, — в Империю это не принесешь. С этим нужно родиться и вырасти. Причем, вероятно, на протяжении не одного поколения.

— Этого мало, — покачала головой Артана. — Можно сколько угодно воспитывать детей с раннего детства рассказывая им о пользе общественного, но это не позволит избежать перекосов и злоупотреблений. Люди, да и все другие расы, порой далеки от идеала. То, что это получается у нас, это заслуга еще и наших родственных связей, и нашей ограниченности ресурсов, и нашей философии, и нашего общения со Вселенной, восприятия себя, как ее части тоже. Да и, по крупному счету, наша система обмена — это не от хорошей жизни, а от того, что нам постоянно всего не хватает. Понимая это, каждый старается принести обществу, своей семье и по духу и по крови, то, что у него получилось вырастить и добыть. И понимание этих тяжелых условий также ограничивает желание взять больше, чем нужно. Ведь если ты берешь больше, чем действительно нужно тебе, то ты крадешь это у своих братьев и сестер. Возможно, обрекая их на голод. Поэтому вероятно, если нас станет больше, и условия нашей жизни станут не такими тяжелыми, эта система перестанет работать. И нам придется изобрести какой-то эквивалент оценки труда и стоимости товаров, например, золото.

— Как-то грустно, — мрачно заметил Гленард. — Ничего не изменить — это значит обречь твой народ на страдания и мучения. А попробовать что-то изменить, переселить часть вархов в Империю, например, — это риск потерять культуру и самобытность вархов. Куда ни кинь, всюду демоны.

— Увы, это так, — Артана грустно вздохнула. — Поэтому мы хотим делать что-то, менять что-то, но очень осторожно, аккуратно и не торопясь. Понемногу увеличивать поступление ресурсов. Возможно, увеличить территорию. Но при этом стараться сохранять то, что у нас уже есть. Хотя если заглядывать далеко за горизонт, на тысячу лет вперед, то очевидно, что мы или вымрем, или полностью ассимилируемся с Империей, потеряв большую часть наших знаний, носителями которых будет маленькая группка ортодоксов.

— Это предсказание? — удивленно посмотрел на нее Гленард.

— Это возможное развитие событий, — покачала головой Артана. — Будущее не предопределено, оно лишь возможно. Будущее — это игра вероятностей. И такое развитие событий, увы, весьма вероятно. Но оно будет нескоро.

— Понимаю.

— Кстати, о предсказаниях, — девушка улыбнулась. — Завтра рано утром мы с Моррель отведем вас в тайную долину. Поэтому пора нам возвращаться. Завтра вставать очень рано, а день будет важным для всех. Да и сил потребуется немало — долина не так уж и близко.

Они отправились в путь, едва бледный утренний свет слегка развеял ночную тьму. Над гладкой, недвижимой, зеркальной водой озера клубилась легкая дымка тумана. Через недолгое время ряды редких облаков на небе окрасились сначала бледно-розовым, а потом налились багряным цветом. Затем в дымке облаков над иссиня-черным горным пиком на востоке появилась тоненькая кроваво-красная полоска. Она стремительно увеличивалась, и через пару минут огненно-багровый диск солнца уже наполовину показался из-за гор, окрашивая и туман над озером, и верхушки деревьев, и лица путников в многообразные оттенки красного, розового и оранжевого. Еще несколько минут, и солнечный круг уже полностью повис над горами, на глазах меняя цвет от красного к оранжевому, а затем уходя в ярко-слепящий желтый. Начался новый день.

К этому времени Гленард, Славий и Артана, следуя за Моррель, уже приблизились к горам, опоясывающим долину. Еще несколько минут, и Моррель, завернув за скалу, исчезла. Когда остальные догнали ее, перед ними открылось длинное узкое ущелье.

Они шли несколько часов. Сначала через ущелье, потом поднимались в гору, потом спускались в небольшую пустынную каменистую долинку. Потом снова поднялись выше, где на высокогорье начался лабиринт огромных камней, петляя между которыми, Гленард почти потерял направление. Новое ущелье, глубокое, темное, с нависающими над ним мрачными скалами. Долгий спуск по каменистому склону между колючих кустов и замшелых утесов.

Несколько раз делали привалы, чтобы перевести дух, и через несколько минут снова отправлялись в путь. Гленард уже порядком устал, Славий, судя по его вспотевшему лбу, тоже. Девушки же, казалось, даже не запыхались, перебираясь через камни, подъемы и спуски. Моррель, несмотря на ее маленький рост, постоянно уходила далеко вперед них и была вынуждена останавливаться, ожидая Гленарда и Славия со слегка насмешливой улыбкой на ее красивых губах.

Наконец, очередной подъем, долгий и медленный, завершился разломом между двух белых скал. Вступив в этот разлом, Моррель остановилась. Когда Гленард, Славий и замыкавшая процессию Артана приблизились к ней, перед ними открылась кажущаяся небольшой долина, окруженная высокими клыкастыми скалами. Необычным было то, что, несмотря на довольно теплую погоду, долина была полностью покрыта густым туманом, в котором что-то бурлило, клекотало и громыхало.

— Мы на месте, — улыбнулась Моррель, взглянув снизу вверх в глаза Славию. — Дальше идем медленно. Ступайте точно по моим следам. Не спешите. Здесь много ловушек и горячих источников. В них кипяток и кислота. Кипящая кислота. Один неверный шаг, и почти мгновенная жуткая смерть. И даже тела не найдут, всё растворится за минуты. Я серьезно. Будьте предельно осторожны.

Они медленно спускались в долину. Буквально через несколько шагов их обступил плотный, влажный, удушливо пахнущий серными испарениями белый туман. Моррель шла медленно, но уверенно, временами прислушиваясь и поворачивая. Предупрежденные мужчины повторяли ее движения в точности. Вокруг слышался звук бурлящей воды, какие-то стоны, далекие крики и, неожиданно, переливы птичьего пения. Где-то в тумане временами мелькали какие-то бесформенные тени.

И пары минут не прошло, как Гленард полностью потерял ориентацию в этом царстве тумана и миражей. Дымка еще больше сгустилась, однако дышать не мешала, была теплой, да и Моррель из виду не терялась. Они шли так довольно долго. Гленарду показалось, что минут тридцать, Славий же потом говорил, что ему показалось, что прошло несколько часов. В неровной молочной белизне тумана, без ориентиров, время, казалось, остановилось.

Неожиданно туман рассеялся. Они оказались на белой каменной площадке, а рядом с ними бурлил и парил большой источник невероятно глубокого и красивого сине-зеленого цвета. Рядом с ним стало очень тепло, даже жарко. Неподалеку виднелись еще несколько источников такого же синего, рыже-красного, серо-белого и зеленого цветов.

— Ну, что ж, — Моррель оглянулась, — поздравляю, мы на месте. Вот тайная долина. Красиво, правда?

— Очень… — восторженно прошептал Славий.

— Но сила долины не только в этой красоте, — продолжила Моррель. — Здесь есть много интересного. Что-то вы увидите. Что-то можете увидеть. Или нет. Как захотите. А что-то вам увидеть не дано. Впрочем, вам это и не нужно. Вы мне нравитесь. И вы нравитесь Вселенной. Вы многое сделали, и вам многое предстоит. Возможно. Я немного вам помогу. Вселенная поможет. Сегодня Вселенная вас научит чему-то новому. Полезному. Нужно пройти чуть дальше.

— Есть маленькая просьба, — осторожно произнесла Артана. — Я не знаю, насколько это приемлемо для вас, но дальше нам всем нужно идти без оружия. И без одежды. Долина принимает нас такими, какими мы есть, без всяких предметов, которыми мы себя окружаем в нашей жизни. Поэтому прошу вас оставить одежду и всё остальное здесь. Пожалуйста. Поверьте, то, что вам предстоит, стоит такой маленькой жертвы.

— Хорошо, — Гленард, пожав плечами, начал расстегивать пуговицы дублета.

— Хм… — Славий поколебался, потом усмехнулся. — Ну, что ж, надо так надо. В конце концов, оказаться обнаженным в компании двух красивых девушек в чудесной долине — это не самое страшное, что с нами случалось в жизни, да, Гленард?

Вслед за Гленардом Славий снял дублет, сапоги, штаны, а потом, задержавшись на секунду, и рубаху, оставшись, как и Гленард, полностью обнаженным. Артана повела плечами, и плащ соскользнул с ее тела, открыв взорам уже знакомую стройную и гибкую натуру девушки. Моррель благодарно кивнула и мягким движением руки сняла свой плащ. Гленард с интересом скользнул взглядом по ней. Как он и ожидал, фигура, скрывавшаяся под плащом, была чуть полноватой, но немного. Широкие плечи, широкие бедра, мягкие женственные обводы тела. Полные груди с большими темно-розовыми сосками. Стройная осанка и хорошо подтянутые ягодицы и бедра. Женственная, но сильная фигура.

Моррель, не говоря ни слова, обошла вокруг источника, и направилась между двумя другими бурлящими озерцами. Славий и Гленард, следуя пригласительному жесту Артаны, направились за ней. Идти босиком по камням поначалу было непривычно и не то, чтобы приятно, поэтому шли медленно и осторожно, выискивая взглядом безопасное место для шагов. Впрочем, камни были теплыми и не острыми, поэтому они быстро приспособились.

Через несколько минут они снова углубились в туман, на этот раз ненадолго. Когда туман рассеялся, они оказались на небольшой площадке на краю глубокой впадины. Отсюда на дно этой впадины вела вырубленная в камнях лесенка. А на дне разлома лежал большой, в два человеческих роста высотой, черный, почти круглый камень.

— Это цель нашего пути, — Моррель указала на камень. — Когда мы нашли долину, мы уже многое умели. Но это было почти ничто по сравнению с тем, что умеем сейчас. Мы внезапно поняли, что здесь наши способности увеличиваются во много раз. Мы стали искать причину, и нашли эту скалу. Ступени, естественно, мы сделали много позже.

— Что это? — удивился Гленард.

— У нас есть теория, что это часть Павшей Звезды, — пояснила Моррель. — Мы считаем, что когда Звезда падала, она разломилась на несколько частей, одна из которых упала в этой долине. Вероятно, это же стало причиной образования всех этих горячих источников. Но это только теория. Возможно, эта скала была здесь задолго до Падения Звезды. Мы пытались найти ответ, спрашивали Вселенную. Но однозначного ответа так и не нашли.

— Что мы будем делать? — спросил Славий.

— Мы будем учиться. Точнее, мы будем учить вас. Это наш дар вам. Мы не сможем научить многому. Но я научу вас закрываться от нашего влияния. От влияния любых вархов. Я делаю это для того, чтобы вы были уверены, что мы не враги вам. И что мы не влияем на принятие вами решений.

— Как это будет происходить? — поинтересовался Гленард.

— Мы спустимся вниз. Прикоснемся к камню. Он послужит посредником и усилителем. Я передам вам умение. Постараюсь передать. Насколько успешно — зависит и от вас тоже.

— Ну, что ж, — решительно кивнул Славий, — пошли.

Они спустились по лестнице вниз. Моррель подошла к камню, положила на него обе ладони, прикоснулась к камню лбом и закрыла глаза. Артана знаком предложила Гленарду и Славию сделать то же самое, а сама повторила действия Моррель, встав напротив Знающей у противоположной стороны скалы.

Гленард подошел к камню и, пожав плечами, положил на него ладони. Камень оказался неожиданно теплым, это было приятно. Вздохнув, Гленард закрыл глаза и приложил лоб к камню.

Несколько секунд ничего не происходило. Гленард ступнями чувствовал тепло и твердость поверхности впадины, а ладонями и лбом тепло и твердость поверхности черного камня. И внезапно всё исчезло. Гленард перестал ощущать вообще что-либо. Кажется, даже перестал дышать. Через несколько бесконечных мгновений он почувствовал, что как будто качается на морских волнах во тьме ночного океана. Направо-налево, направо-налево, направо-налево, направо-налево. Через некоторое время качка прекратилась, тьма рассеялась, и Гленард оказался висящим внутри наполненной звездами темноты. Не под звездным небом, нет, усыпанное сверкающими драгоценностями небо окружало его со всех сторон, сверху, снизу, вокруг, а он оказался посреди этой блистающей пустоты совсем один. Никаких чувств. Никаких ощущений. Только восхищение этим сияющим великолепием. Восхищение и восторг.

Через несколько мгновений Гленард увидел, что вокруг него начинает формироваться прозрачная, лишь слегка туманная, сфера. Окружив его полностью, заключив его в себя, этот шар начал понемногу терять прозрачность, наливаясь молочно-опаловой бледностью. Гленард понял, что это и есть защита, обещанная Моррель. Но так было жаль потерять вид великолепного звездного неба… Так жаль!

Гленард взглянул вверх, и прямо над собой увидел в шаре небольшое круглое отверстие, через которое на него до сих пор маняще лился звездный свет. Гленард так сильно захотел приблизиться к этому свету. Он протянул руку к нему. Протянул свое тело туда, вверх. Потянулся к свету всеми силами, мыслями и устремлениями. И внезапно отверстие в шаре приблизилось. Гленард рванулся вперед еще сильнее, и вдруг сфера вокруг него исчезла. Исчез и звездный свет. Исчезло вообще всё — на несколько секунд Гленарда снова окружила абсолютная, непроницаемая тьма.

А потом на него рухнуло небо. Как будто струи мощнейшего водопада, в Гленарда ударили потоки света, непонятных образов, слова, крики, музыка, пение, смех, стоны, картинки, движения, снова крики, снова музыка, слова, движения… У него закружилась голова, он почувствовал, что его кружит, вертит, перемалывает падающий на него бесконечный поток. Его закрутил водоворот, он почувствовал, что летит куда-то с невероятной скоростью, оставляя за спиной города, горы, леса, моря, звезды, луны, миры и созвездия. Его снова закрутило, бросая из стороны в сторону, а потом вдруг над ним появился громадный красный шар звезды, который надулся, налился оранжевым, желтым, белым, а потом взорвался мощнейшим потоком света, ударив в Гленарда и сжигая его своим огнем. Гленард почувствовал, что падает назад, на спину, и тут мир тайной долины снова ворвался в него.

Гленард лежал на спине на камнях рядом с черным камнем. Вокруг него на коленях стояли Славий, Артана и Моррель. Очень обеспокоенные. Артана даже явно испуганная.

— Что случилось? — прошептал Гленард.

— Камень… — голос Артаны дрожал. — Он признал тебя. Принял тебя… Но ты, ты не был готов…

— И? — вопросительно посмотрел Гленард.

— Сначала всё было нормально, — ответила вместо Артаны Моррель. — Я почти закончила. Всё было, как я ожидала. А потом ты как-то прикоснулся ко Вселенной. И она тебя приняла. Приняла, как одного из нас. Лучше, чем многих из нас. Открылась тебе. Но ты не был готов. Поэтому на тебя вылилось огромное количество информации. Но она просто прошла сквозь тебя. Это как пролистать книгу на неизвестном языке. Но я не уверена, что случилось дальше.

— И что теперь? — Гленард попытался подняться, спина и затылок немного болели от удара о камни при падении.

— Не знаю, Гленард, — Моррель покачала головой. — Честно, не знаю. Может быть, ничего. А может быть, что-то в тебе осталось. И как-нибудь проявится. Когда-нибудь. Но как и когда, да и проявится ли вообще, я не знаю. Ты должен гордиться.

— Чем?

— Вселенная приняла тебя. С первого раза. Без подготовки. Первый раз такое вижу. Может быть, у нее на тебя какие-то планы? А может, это просто случайность. Неизвестно. Еще одна загадка долины. Загадка Вселенной.

— А Славий? — Гленард поднялся и посмотрел на Императора. — Тоже прошел через это?

— Нет, — Моррель положила руку на плечо Славия. — С Его Величеством всё прошло так, как и должно быть. По крайней мере, на первый взгляд.

— Ну, что ж делать, — Гленард улыбнулся, — случилось, так случилось.

— И как это было? — поинтересовался Славий.

— Знаешь, — Гленард задумался, — наверное, прекрасно. Неописуемо. И страшно, жутко, невероятно пугающе. Но так же невероятно прекрасно. Я не знаю, как это описать, прости…

— Ну, что ж, тогда поздравляю, — Славий широко улыбнулся. — Что теперь, Моррель, отправимся обратно?

— Давайте пока вернемся к источникам, — Моррель хитро взглянула на Славия. — У нас есть здесь еще небольшие дела.

— Ну, тогда пойдемте.

— Раз уж мы здесь, — произнесла замыкающая процессию Артана, — мы можем попробовать показать что-то из вашего будущего. Или из прошлого.

— Я не хочу знать своего будущего, — обернулся к Артане Славий. — А из прошлого мне, пожалуй, было бы интересно только знать, есть ли у меня дети.

— Это просто, — не оборачиваясь, вступила в разговор идущая в авангарде Моррель. — У тебя есть сын, лет четырех-пяти, точнее не вижу. И скоро родится дочь.

— Дочь? — переспросил Славий. — Ты уверена, Моррель?

— Абсолютно, — подтвердила Знающая.

— А ты, Гленард? — спросила Артана. — Тоже не хочешь знать о будущем?

— Отчего же? — пожал плечами Гленард. — Было бы интересно. Но будущее же не определено?

— Не определено, — согласилась Артана. — Но ты увидишь возможные вероятности. Я бы сказала, что наиболее возможные вероятности.

— Тогда я в деле. Что от меня потребуется?

— Ничего особенно сложного. Хотя…

— Что «хотя»?

— Всё зависит от тебя, Гленард. Мы уже почти на месте.

Через несколько минут они вернулись к голубому источнику, около которого они оставили одежду.

— Пойдем, Гленард, — Артана потянула его за руку в сторону. — Я попробую показать тебе будущее, но это требует уединенности.

Гленард оглянулся на Славия и, пожав плечами, двинулся вслед за Артаной в туман, покрывающий долину. Артана крепко держала Гленарда за руку, а тот, памятуя предупреждение Моррель, старался идти след в след за девушкой сквозь казавшуюся бесконечной плотную дымку, в которой терялся весь остальной мир.

Через несколько долгих минут туман снова рассеялся, и они оказались на маленькой полянке рядом со слегка парящим маленьким источником с прозрачной чуть охристой водой. Камни здесь были покрыты изумрудно-зеленым мхом. Гленард осторожно наступил на мох, тот оказался теплым и очень мягким.

Артана отошла куда-то в туман у края полянки, знаком приказав Гленарду дожидаться ее. Вернулась она с небольшим белым грибом в руках. Разломив гриб на две части, одну из них она протянула Гленарду.

— Съешь это, — попросила она.

— И что случится?

— Не знаю, — Артана хитро прищурилась. — Может, ты станешь очень большим, может — очень маленьким. Или вдруг провалишься через кроличью нору в другой мир, где будешь говорить с гусеницами и пить чай со странными существами. Я шучу, Гленард. Это просто поможет освободить твой разум. Это безопасно, смотри.

Она положила вторую часть гриба в рот, прожевала и проглотила. Потом улыбнулась и приблизилась к Гленарду. Гленард взял из ее руки остатки гриба и съел их. На вкус гриб оказался даже приятным, хотя запах был странным — терпким, чуть резковатым. Что-то похожее подавали в хороших ресторациях Рогтайха.

— И что теперь? — спросил Гленард. — Я ничего не чувствую.

— Не спеши, Гленард. Это требует времени. И подготовки.

Артана вплотную приблизилась к Гленарду и, улыбаясь, смотрела на него снизу вверх. Он чувствовал тепло, даже жар, ее тела. Чувствовал запах сирени. Чувствовал прикосновение ее округлых грудей к своей коже. Она была такой близкой и такой манящей, зовущей, возбуждающей. И Гленард почувствовал, что его тело отзывается на ее безмолвный призыв, почувствовал возбуждение и то, как его кожа прикоснулась к мягким золотым волосам у нее на лобке.

— Я хочу любить тебя, Гленард, — прошептала Артана. — Это поможет тебе освободить твой разум и раскрыть твою душу Вселенной.

— Я люблю свою жену, Артана, — Гленард попытался отступить назад, но не мог пошевелиться.

— Разве я прошу тебя ее забыть? — Артана рассмеялась, прижавшись к Гленарду всем телом. — Разве любовь перестанет жить в ваших сердцах, как вы друг другу обещали? Разве ты обещал хранить ей верность? Я не помню такого обещания в вашей обычной имперской формуле брачной клятвы…

— Я…

— Эта долина, она вне времени и вне пространства, Гленард. То, что происходит здесь, происходит не в твоем мире и остается только здесь. В том, что ты дашь волю своим чувствам, чтобы раскрыть свой разум, нет ни предательства, ни обмана. Этого хочет Вселенная.

Гленард молчал, колеблясь.

— Это нужно, Гленард, — мягко настаивала Артана. — Чтобы показать тебе то, что ты хочешь, мне нужно раскрыть твой разум, нужно коснуться его, а для этого мне нужно слиться с тобой и духовно и телесно. Это стоит того, Гленард, поверь мне.

— Хорошо… — хрипло проговорил Гленард.

— Спасибо, Гленард, — Артана положила руку ему на грудь, нежно погладила. — Тогда просто расслабься и наслаждайся. Всё произойдет само. Я не знаю, что ты увидишь. Может, прошлое, может, будущее, может, настоящее. Скорее всего, всё сразу. Множество образов и картин, которые тебе самому предстоит понять и разгадать. Что-то сбудется, что-то нет. Что-то относится к тебе, что-то к тому, что тебя окружает. Не знаю. Никогда не знаешь, что увидишь. Порой, это очень странные вещи. Вещи, которые очень сложно или невозможно понять. Просто позволь своему разуму открыться им.

Она обняла его и потянулась губами к нему. Их губы соединились, и всё вокруг исчезло. Гленард чувствовал ее тело каждой клеточкой своей кожи. Каждое ее прикосновение рождало в нем взрыв эмоций и наслаждения. Наслаждения, которое захватывало его полностью и несло вверх, по какой-то безумной спирали, вырывая его из этой долины, из этого мира, и разбивая его разум на миллионы кусочков, каждый из которых горел страстью и удовольствием.

Они оказались лежащими на мягком мху. Он лежал на ней, соединившись с ее телом в одно целое, а она обнимала его и руками, и ногами, крепко прижимая его к своему телу. Он как будто оказался в море горячей воды, в море, которое качало его на огромных волнах, и каждый раз, когда он погружался в нее, волны захлестывали его наслаждением, которое он до этого не испытывал никогда и ни с кем.

Он почувствовал, что ритм, соединяющий их, существует не только в их телах. Он почувствовал этот ритм в своем разуме. Как будто ее руки и ее губы касались не только его кожи, но и самых его мыслей, проникая так глубоко в его голову, что, казалось, и она, и ее страсть существовали глубоко в нем самом.

Он оказался лежащим на спине, а она, лежа на нем, прижавшись к нему, жадно вбирала его тело в себя, вжималась в него, издавая громкий стон при каждом движении. Ритм убыстрялся, жар увеличивался, наслаждение уже не просто захлестывало его разум, оно терзало и разрывало его. Она впилась в его грудь ногтями, застонав, зарычав, закричав в приступе великого наслаждения, всё ее тело задрожало, ее бедра резко задвигались взад-вперед, и тут же его собственное наслаждение поднялось из глубины его тела, сконцентрировалось внизу живота и горячими потоками вырвалось в пылающую глубину ее тела.

Гленарду показалось, что он стоит на узкой вершине высокой черной скалы, одинокого пика в бесконечной пустоте. Скала под его ногами задрожала, затряслась, треснула и с оглушительным грохотом разлетелась на мелкие кусочки. Гленард рухнул вниз, ощущая лицом потоки холодного воздуха, широко раскинул руки, и они тут же превратились в огромные орлиные крылья, каждое перо которых блестело и переливалось оттенками глубокого черного цвета. Он почувствовал, как воздух ударил в крылья, падение замедлилось и перешло в скольжение, в бесконечный полет по спирали. И тут всё исчезло.

Он стоял посреди огромного поля, покрытого большими багрово-красными розами. Он был одет в белое сюрко, а за спиной его развевался на ветру длинный белый плащ. Он наклонился и сорвал одну розу, самую большую и красивую. Она тут же уколола его палец. По коже потекла кровь, падая на его одежду. Подняв глаза, он увидел, что розы вокруг него увядают, засыхают, сереют и рассыпаются невесомым прахом, который тут же подхватывает ветер. Из розовых кустов текла кровь, много крови, кровь всё прибавлялась, покрывая всё выше и выше его сапоги из белой кожи.

Он отбросил розу в сторону, и она тут же исчезла. Исчезло и всё остальное. Всё, кроме моря крови. Гленард, уже босым, стоял по щиколотку в теплой, пахнущей железом, темной крови. В его руках был меч. Вокруг было темно, лишь слабый холодный свет луны вырисовывал очертания обнаженных трупов, плавающих лицами вниз в крови вокруг. Гленард вдруг обнаружил, что в левой руке он держит хрустальную чашу. Наклонившись, он набрал в чашу крови и поднял ее над головой. Он почувствовал, что чаша трескается в его руке, услышал хруст, и тут же хрусталь разлетелся далеко в стороны, а горячая кровь полилась по руке на волосы и лицо Гленарда.

Он оказался в саду, огромном, бескрайнем саду. Но сад был хорошо знаком ему. Как был знаком и кинжал в его руке. Чужой кинжал. И глаза человека, падающего вниз, тоже ему были слишком хорошо знакомы.

Волны ударили о скалы. Огромные, яростные, бушующие волны били о черные, изрезанные прибоем скалы. Низкие горы вокруг, покрытые соснами, скрывали страх. Он не знал, что это за страх, но ему хотелось как можно скорее покинуть это место. Он сделал шаг вперед и оказался во дворце.

Тронный зал Императорского дворца. Он один, но зал хорошо освещен многими тысячами свечей. Он стоит в центре зала. Его босые ступни ощущают холод мраморной плиты. Он смотрит вокруг и видит сотни больших разноцветных змей. Змеи ползут вокруг, следуя фигурам какого-то странного танца. Они ползают кругами, не обращая на него внимания, но их круг сужается. Он шевелится, и змеи тут же останавливаются, оборачивают свои плоские острые головы к нему. Широко раскрывают пасти, обнажая острые клыки на верхних челюстях. Раздается оглушительное шипение, и они прыгают на него.

Но его там уже нет. Он стоит посреди пустыни, утопая ногами в холодном песке. Вокруг ночь. Ни ветерка, ни звука, ни движения. Лишь темный песок и миллионы ярких звезд, глядящих на него с небесного свода. Он раскидывает руки широко в стороны, задирает лицо ввысь и вглядывается в эти звезды.

Он оказывается на вершине высокой мраморной колонны. Так же широко раскинув руки, не в силах пошевелиться, он стоит и смотрит на десятки тысяч людей, окружающих колонну, смотрящих на него и протягивающих к нему руки в безмолвной мольбе. Он видит их лица, искаженные страхом и страданием. Он хочет им помочь, но не понимает, чего они хотят, и что он может для них сделать. Он не может пошевелиться, а люди вокруг начинают меняться, падая на землю и извиваясь в страданиях. Они превращаются в альвов, бьергмесов, зорг даджидов и в каких-то еще существ, незнакомых ему. Внезапно земля и колонна, на которой он стоит, начинают дрожать, всё сильнее и сильнее. Раздаются раскаты грома, больно ударяющие по ушам. Пахнет углем и серой. Людей внизу сметает и поглощает огонь, они горят, корчатся в муках и кричат, кричат, кричат…

Яркое солнце бьет в глаза. Он посреди холодной ледяной пустыни. Он не может опустить глаза, чтобы увидеть, во что он одет, но ему холодно. Очень холодно. Он видит людей, вереницами бредущих по снегу в сторону высоких гор. Многие падают и остаются лежать в снегу, а снег засыпает их. Темнеет. В свете луны через снежную пустыню маршируют орды призраков. Бледные полупрозрачные тела, горящие синим огнем глаза, они проходят и исчезают. По небу мчится процессия. Гудят трубы, лают гончие, ржут кони, кричат люди, стонут жертвы.

Он на холме. Внизу город. Он узнает его, но только в общих чертах. Это Рогтайх, но странно изменившийся. Знакомым остался только дворец вдалеке да частично Бурый город, окруженный каналами. Город разросся, заняв почти все окружающие холмы. Какие-то странные здания. Очень высокие, сложенные как будто из камня и хрусталя. Разбросанные то тут, то там высоченные башни. Широкие проспекты, обрамленные деревьями. Вечер, солнце садится в море. В порту, у превратившихся в ряды высоких каменных домов рыбацких деревень, стоят огромные серые корабли. Невероятно, но корабли, кажется, сделаны из металла. Улицы и окна заливаются ярким оранжевым светом. Отступающий свет дня сменяется чуть ли не более ярким слепящим светом оранжевых фонарей. По улицам движутся экипажи. Движутся сами, без лошадей и без каких-либо других видимых приводов. Их сотни, тысячи. Такие же экипажи невероятно быстро проносятся мимо Гленарда, чуть ниже места, где он стоит, по широкой дороге, по огромному мосту, сложенному из странного серого камня.

Слышится вой. Дикий, страшный, приближающийся. Всё вокруг наполняется оглушительным громом. Город расцветает пламенем пожаров. Пахнет дымом, гарью и кровью. Огни гаснут. Экипажи замирают. Люди бегут, падают, кричат, сгорают в огне. Горят корабли в гавани, горит и опадает дворец, горят и оседают дома, горят и падают деревья, горят люди, горят экипажи, горит трава вокруг него.

Яркое солнце. Жара. Он снова оказывается в пустыне. Но это другая пустыня. Она покрыта черными камнями, между которыми растет желтая низкая трава и колючие кусты странного серо-фиолетового цвета. Вдали виднеются развалины каменных зданий. Ветер несет пыль и катит высохшие ветки по черным камням. Ему страшно. Он понимает, что всё вокруг несет смерть. Смерть неминуемую и страшную. Всё вокруг отравлено. Всё вокруг ядовито. Он хочет вырваться отсюда, но внезапно видит мальчика. Мальчик лет двенадцати, с короткими очень светлыми волосами и большими голубыми глазами, идет по пустыне босиком и смотрит ему в лицо. Он голый по пояс, одет только в светлые льняные штаны. Мальчик смотрит на него спокойно и немного грустно, а потом протягивает вперед руки, как бы приветствуя.

Он лежит на склоне поросшего травой каменистого холма. Сумерки, почти ночь. В груди болит. Болит очень сильно. Преодолевая боль, он встает, и только тогда опускает взгляд. Он видит, что у него из груди торчит рукоять меча. Он берется за эту рукоять и достает меч из своей груди, кривясь от боли. Едва он вытаскивает меч, точнее, тонкую слегка изогнутую саблю, боль тут же уходит. Он поднимает саблю высоко вверх, и она разгорается пламенем, всепоглощающим пламенем звездного огня. Он идет вперед, держа саблю вверху и чуть впереди себя, а она разгоняет тьму вокруг и освещает его путь. Идет долго: может, часы, а может, века.

Наконец, он снова обнаруживает себя в тронном зале императорского дворца в Рогтайхе. На этот раз змей здесь нет. Здесь только он сам, с мечом в руках. И Славий, одетый в императорскую мантию, стоящий перед ним с немного грустной улыбкой. Он долго смотрит в глаза Императору, а потом медленно погружает острие сабли в грудь Славия, прямо в его сердце. Звездное пламя лезвия гаснет. Всё погружается во тьму.

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Кто это сказал? Где? Когда? В каком мире? Это ты, Тень? Снова ты? Что ж, здравствуй.

Утес у середины водопада. Знакомого водопада. Водопад густой, пряной, бурлящей крови, срывается откуда-то сверху, проносится мимо утеса и с грохотом разбивается где-то внизу, за пределами видимости. Тень вьется вокруг него, обнимает его спиралью, потом отлетает в сторону, к краю утеса, к водопаду, формирует фигуру. Фигура улыбается широкой доброй улыбкой.

— Ну, и как тебе время перемен, Гленард?

Внезапно они меняются местами. Темная фигура стоит на утесе, а он оказывается на краю, спиной к водопаду. Фигура взмахивает руками, и какая-то сила бьет его в грудь, сносит его с утеса, прямо в струи кровавого водопада. Кровь покрывает его, заливает его глаза, заливается ему в рот и в нос, наполняя всё вокруг терпким железистым запахом и вкусом. Он задыхается и захлебывается. И он всё падает и падает вниз. Прямо на черные острые камни.

Он просыпается.

Его голова лежала на коленях сидящей на мху Артаны. Девушка нежно гладила волосы Гленарда, лоб, щеки, грудь. Она улыбалась ему нежной и доброй, такой доброй, улыбкой.

— У меня родится сын, Гленард, — прошептала Артана. — Твой сын. Я знаю. И Моррель тоже родит сына от Славия. Это не должно ничего значить для вас, это останется только с нами. Но было бы нечестно не сказать вам об этом. Поднимайся потихоньку, только осторожно, твое тело еще может не совсем хорошо тебя слушаться. Пойдем, я думаю, что Моррель и Славий уже тоже всё закончили и ждут нас.