Если спросить, какая фамилия у русских всего чаще встречается, пожмут плечами: «Да кто ж ее знает?» Некоторые ответят полувопросом: «Может быть, Ивановы?» Действительно, в одной Москве 90 тыс. человек носят эту фамилию и никакая другая не может с ней соперничать. Но как «во глубине России»? Выполненные автором подсчеты показали, что Ивановы по частоте занимали в Тульской губ. 23‑е место, в Пензенской — 135‑е; из 90 тыс. крестьян Шенкурского у. Архангельской губ. ее носили только 38 человек.

Какие же фамилии преобладали? По-разному в разных регионах, в этом вся суть. На Севере безраздельно преобладала фамилия Попов. В 6 центральных уездах Архангельской губ. ее носили 2% сельского населения — показатель очень высокий, учитывая чрезвычайный «разброс» фамилий (в противоположность жесткой концентрации имен индивидуальных) . А в небольшой Сюземской вол. Поповы составили даже 20%. В телефонном справочнике Архангельска ни одна другая фамилия даже отдаленно не конкурирует с этой. Основой отчества, позже закрепленного в фамилию, могло быть не нарицательное поп, а имя собственное Поп, т. е. прозвище, а не должность. Только как предположение можно допустить причиной выборность духовенства на Севере: там вплоть до XVIII в. священников не назначали свыше, а избирали сами жители из своей среды.

Широкая миграция за Вятку, Пермь и Урал, в Сибирь, начиная с XVII в., особенно в XVIII—XIX вв., далеко раздвинула зону распространения фамилии Попов: она появилась на востоке Вологодской обл. (Великий Устюг со смежными районами), на северо-востоке Костромской (Вохма и соседние районы), на севере Пермской обл. и в самой Перми, распространилась за Урал. А на юг и запад ареал фамилии круто обрезан, например: в Харовском р‑не Вологодской обл. ее частотность падает до 0,02%, а в центральных и западных областях она единична.

Все Северное Поволжье — зона преобладания фамилии Смирнов, максимальное — в Ярославской, Костромской областях (кроме северо-востока), в южной и средней части Вологодской, в восточной половине Калининской, в соседних районах Московской обл. (например, Волоколамском), в Ивановской обл., далее в Заволжье, в Горьковской, на юго-западе Кировской обл. и частично во Владимирской. Соответственно эта фамилия чаще всех сегодня встречается в городах Ярославль, Кострома, Вологда, Череповец, Андропов (Рыбинск), Иваново, Кинешма, Владимир, Киров. В Пошехонском р‑не Ярославской обл. на 1 тыс. жителей приходится 64 Смирновых, а Ивановых втрое менее, Поповых — на 1 тыс. 2 фамилии; в Тонкинском р‑не Горьковской обл. на каждую тысячу человек 78 Смирновых, 8 Ивановых и всего один Попов (1979 г.).

С территории своего преобладания фамилия Смирнов, как и североповолжские говоры, распространилась на юго-восток, в низовья Оки, на Суру и правобережье Среднего Поволжья, постепенно встречаясь значительно реже; южнее и юго-западнее Москвы ее частотность ничтожна. Однако в бассейне Тима, на рубеже Орловской и Курской областей, мои подсчеты обнаружили густое скопление носителей этой фамилии, например: в Должанском р‑не (крайний юго-восток Орловской обл.) в 1964 г. они составили 3,6%. Несомненно, они когда-то переселились сюда из Северного Поволжья.

Этимологическое значение основы фамилии Смирнов — нецерковное мужское имя в архаичной форме Смирно́й — «смирный, послушный», переносно и «монашеский».

В огромной полосе южнее и восточнее Москвы — от Верхней Оки до Средней Волги — самая частая фамилия — Кузнецов, особенно в Тульской обл., где в среднем приходится по 30—40 ее носителей на 1 тыс. жителей при почти полном отсутствии Поповых и Ивановых. В Вадском р‑не на юге Горьковской обл. на 1 тыс. жителей приходится: Кузнецовых — 19, Поповых и Смирновых — по 1, Ивановы лишь случайны (1979 г.). Кроме Тулы, фамилия преобладает в Горьком, Пензе, Ульяновске. Как вторая по частоте фамилия она распространена и в восточной части зоны преобладания фамилии Смирнов, а на Севере уступает только Поповым.

Высокая частотность фамилии понятна: кузнец всегда необходим и приметен. «Вы чьи ребята?» — «Кузнецовы!» Так и у других народов: от украинского, белорусского, польского коваль — восточноукраинская фамилия Коваленко, полесская — Ковалюк, белорусская — Ковалев, польская — Ковальский (самая частая фамилия Варшавы), южнопольская и западноукраинская — Ковалик, сербскохорватская и словенская — Ковач, болгарская — Ковачев (самая частая фамилия Великобритании и США — Смит, как и немецкая частая Шмидт, этимологически тоже «кузнец»).

Распространению фамилии Кузнецов на запад и юго-запад почти сразу за верховьями Оки ставит предел украинское слово коваль. Даже под Брянском в Житомирском р‑не Кузнецовы вдвое реже, чем Ковалевы (в подсчете только русское население).

А на северо-западе страны преобладает фамилия Иванов: области Новгородская, Ленинградская, Калининская (кроме восточной части), частично Смоленская обл. Из 29,4 тыс. колхозников, учтенных в Дедовичском р‑не, оказалось 3,2 тыс. Ивановых — 10,9%, в списке мещан г. Боровичи Новгородской губ. (1896 г.) носители этой фамилии составляли 10,1%, т. е. каждый девятый — Иванов. Частотность понятна: на протяжении столетий самым частым именем русских было Иван, у крестьян его носили ¼ всех мужчин; это тоже объяснимо — имя давали по церковным святцам, а «святых» с этим именем церковь чествовала 64 раза в год (вспомним описанную А. М. Селищевым беду македонского крестьянина, разоренного именем Иван, которое он дал сыну, так как еженедельно валом валили гости на именины). Непонятно другое: почему на других территориях Иваны редки?

Итак, обнаружены четыре огромных массива — все они в пределах сложившегося к концу XV в. единого Русского государства. По греческому и латинскому образцу, ставшему интернациональным, именовать крупные территории можно посредством форманта ‑ia: Поповия, Смирновия, Кузнецовия, Ивановия. За шуткой — серьезный факт, ведущий далеко за пределы антропонимии: на глазах письменной истории возникли четыре никем не замеченные крупнейшие общности, в которые входят миллионы людей. Никакими случайностями этого не объяснить.

Посреди них — объединительница России — Москва. Как каждая столица, она вобрала в себя черты разных частей страны — в целом ни на одну из них не похожая и в чем-то с каждой из них сходная (таково же теперь все, хотя и в меньшей мере, Подмосковье). По данным Московского адресного бюро 1964 г., самые частые фамилии в столице: Ивановы — 90 тыс., Кузнецовы — 78 тыс., Смирновы — 58 тыс., Поповы — 30 тыс. Именно те же четыре! Это подтверждает, что выявлены некие глубокие и сложные процессы, в сравнении с масштабом которых четыре лидирующие фамилии только внешние приметы; фамилии неотделимы от общества, за ними — общности людей.

Как сложились эти массивы, не могут объяснить ни историки, ни лингвисты, ни этнографы. Может быть, поможет географический аспект? Поиск границ массивов потребовал таких специальных подсчетов, которые заняли несколько лет; а рассмотрение полученных материалов поставило новые загадки. Характер этих границ неоднороден. На одних отрезках они очень четки, на других расплывчаты. А чаще — это не границы в том смысле, как между государствами или административными единицами. Либо между массивами лежит «ничья земля»: между зонами распространения фамилий Поповых и Смирновых лежит обширное пространство Каргополь—Вытегра—Белозеро, где ни та ни другая фамилия не встречаются; либо, наоборот, массивы налегают один на другой, как зоны фамилий Ивановых и Смирновых. Частотность тех и других (с юго-запада на северо-восток) на 1 тыс. человек на данной территории показана в таблице.

* Районы Псковской обл.: 1 — Пушкино-Горский, 2 — Дедовичский; Новгородской обл.: 3 — Болотовский, 4 — Парфинский и Демянский, 5 — Любытинский и Мошенской, 6 — Пестовский; Вологодской обл.: 7 — Харовский.

Граница между преобладающими фамилиями проходит по р. Кобожа (левый приток Мологи), не по границе областей, а отрезая от Псковско-Новгородской зоны фамилий Пестовский р‑н, врезанный клином между Вологодской и Калининской областями. Любопытно, что и в телефонном справочнике Калинина (1973 г.) первые два места заняли Ивановы (129) и Смирновы (128).

Массивы возникали независимо друг от друга (возможно, и не в одно время) в процессе не разделения, а, напротив, объединения. Вот главный вывод. С ломкой феодальной раздробленности и натурального хозяйства (хотя его пережитки еще держались даже в нашем столетии) начинал складываться всероссийский рынок. В разных областях жизни это отражалось с разной степенью и шло различными темпами.

Каждый массив не сразу возник в тех границах, которые видимы сегодня. В одних случаях ясно, откуда и куда шло движение: конечно, Поповы распространились с Северной Двины на Урал и в Сибирь, а не в обратном направлении; Кузнецовы — тоже с запада на восток. Но об Ивановых или Смирновых трудно сказать, где их ядро, а где периферия. В моих работах на топонимическом материале не раз показано, что частота не указывает на место возникновения: нередко бывает наоборот — там, где явление возникло, ему негде развиться, оно стеснено старшими конкурентами, а становится оно преобладающим там, где, говоря военным языком, вырывается «на оперативный простор». Принесли ли псковитяне и новгородцы максимальную распространенность своей самой частой фамилии извне, или, напротив, им ее продиктовала Москва (например, историческими «разводами» — выселением «своеземцев», коренных новгородцев, с заменой их московскими людьми), сказать трудно. Вероятней, ни то ни другое, а просто происходило самостоятельное развитие там и тут с последующим взаимообменом.

Когда возникли описанные ареалы фамилий? Фамилии существуют у русских только с XVI в., большинство же их появилось позже. Но области их распространения возникли раньше их самих. Это не парадокс. Явление задано исторически. Фамилии возникают из наличных на определенной территории в определенное время слов и формантов по присущим там и тогда закономерностям. Вот эти местные условия и задавали географическое размещение фамилий еще до их появления. Ведь употребительность даже канонических имен, казалось бы географически нейтральных, территориально различна; например, в XVIII в. севернее Москвы господствовало женское имя Анна, а южней — Авдотья (Евдокия) и т. д.

Четыре очерченных массива — это четыре историко-географических слагаемых России: земли суздальско-владимирские, псковско-новгородские, северные и, наконец, земли нового (с XVI—XVII вв.) освоения; фамилии, возникая, распространялись в рамках сформировавшихся к тому времени территориальных общностей.

* * *

Вне рассмотренной территории картина иная. Основное заселение русскими юго-востока европейской части страны продолжалось на всем протяжении XVII—XIX вв. и шло со всех ранее освоенных территорий. Поэтому там отразились и переплелись черты всех «старых» зон. На всем юго-востоке теперь часта фамилия Попов, хотя от основного ее массива расстояние огромно. На север от Тамбовской обл. в Старо-Юрьевском р‑не, в Балашовском р‑не Саратовской обл. и многих других она чаще всех, так же как и в городах Липецк, Тамбов, Волгоград, Астрахань (хотя и не с таким перевесом, как в Архангельске). Во многих городах (Куйбышев, Саратов, Ростов и те семь городов Сибири, по которым сделаны подсчеты) преобладала фамилия Иванов, всюду на территориях позднего русского заселения часты Кузнецовы (карта 1).

Фамилии «чемпионки» взяты только как наиболее наглядный пример. В зонах, «представительницами» которых они здесь послужили, часты и другие фамилии, образуя своего рода территориальные содружества. На Севере по частоте распространения за Поповыми и Кузнецовыми следуют Шестаковы, Некрасовы, Семаковы (нередко Симаковы), только на Севере бытовали Анциферов, Трапезников (теперь, конечно, их можно встретить где угодно). На северо-западе Иванову сопутствуют Васильев, Федоров, Петров. В Северном Поволжье спутники Смирнова — Волков, Соколов и, как и на севере (но реже), Некрасов. С зоной преобладания Кузнецовых связаны Новиковы, Гришины.

Разумеется, нельзя ожидать полного совпадения ареалов. У каждой фамилии свои границы, образующие на карте пучки линий. Ведь и черты, слагающие диалект, не распространены одинаково; самый яркий пример — граница, отделяющая аканье от оканья, не совпадает с границей между взрывным и фрикативным произношением г.

Карта 1. Зоны преобладания основных русских фамилий

1 — Попов; 2 — Иванов; 3 — Смирнов; 4 — Кузнецов; I — сельское население; II — городское население

Некоторые фамилии распространены «поперек» очерченных зон. Например, Морозовы с наибольшей частотой встречаются от Иванова и Шуи до Москвы, реже — на юг; Соколовы — чаще в Поволжье, Широбоковы — в Сибири и т. д.

Много фамилий местных, часть которых узколокальна. В Кромском р‑не Орловской обл. больше тысячи человек с фамилией Лежепеков, не встреченной больше нигде (кроме областного центра). В Моршанском р‑не Тамбовской обл. — тысячи Коротаевых, в Хоботовском р‑не — Стрельниковых; на Вохме (северо-восток Костромской обл.) часта фамилия Тюляндин. Три примера по Кировской обл.: Лекомцевы многочисленны к юго-востоку от Кирова — в Фаленском р‑не и соседних селениях Богородского р‑на, в большинстве других районов этой фамилии нет (в областном центре она, конечно, представлена); фамилия Дворяшин сконцентрирована в Слободском р‑не (подсчет Т. В. Ларуковой) севернее Кирова, а фамилия Мутных часта лишь в одной части Богородского р‑на (южнее Кирова). Иногда локальные фамилии совсем малочисленны, а некоторые охватывают тысячи человек.

К этому можно добавить фамилии, образованные от топонимов, на каждой территории — свои. На Севере многочисленны Карельские (фамилия не этнична, а территориальна — слово карела означало вообще «западная сторона»), фамилии Едомские (несколько селений Едома из нарицательного слова со значением «отдаленное место»), Мехряковы, Военгские (по речкам Мехра, Военга), Онегины носят сотни лесорубов и сплавщиков на Онеге и др. Из топонима произошла и упомянутая фамилия Лекомцев — отчество от лекомец — «житель Лекмы» (р. Лекма в бассейне Вятки течет из Удмуртии вблизи Фаленского р‑на). Впрочем, географическое происхождение этих фамилий лежит на поверхности, да и составляют они лишь малое меньшинство.

Важнее географии лексических основ фамилий география их форм — тут счет идет не на тысячи, а на миллионы людей.

Господствующие форманты русских фамилий не региональны, а повсеместны. Но даже и их частотность не всюду одинакова. Кажется таким нейтральным формант ‑ский, а между тем образованные им фамилии охватывали в Холмогорском у. Архангельской губ. (1897 г.) 4,1% всех крестьян, а в Епифанском у. Тульской губ. (1900 г.) — 0,5% — разница велика. В городах фамилии на ‑ский встречаются гораздо чаще, чем в сельских местностях, в силу социально-исторических истоков этой формы фамилии. Во всей Средней России реликтами стали фамилии в форме бессуффиксальных прилагательных на ‑ий, ‑ый, ‑ой, некогда частые (Толстой, Жидкий). У русских они сохранили свои позиции только на Севере, сберегшем много архаичных черт; носители этих фамилий составляли в Холмогорском и Шенкурском уездах почти 2% населения, в дальнем Мезенском у. — 2,5% (1897 г.), среди которых Борзой, Нагой, Седьмой, Узкий, Черный и др. На всех остальных русских территориях они единичны. Фамилии в этой форме сохранились у украинцев.

Есть форма фамилий, региональная абсолютно: ‑их, ‑ых (отчество от именования семьи как целого) — Долгих, Косых, Плохих, Черных. Их называют «сибирскими», но очаг их не в Сибири, они пришли туда из двух массивов: северного и черноземного. Ими изобилует еще перепись часовен Шенкурского у. 1692 г., в ревизских сказках 1747 г. Е. И. Рудных нашла максимальное скопление (позже они резко уменьшились) их северо-западнее Устюга — до 36—38% всех семей. Оттуда они заселили черноземы окско-донского водораздела между Воронежем, Курском, Орлом, Тамбовом, в центре которого (юг Липецкой обл. и север Воронежской) их число превысило 4—5% (вдвойне специфична там фамилия Мухортых — и осно́вой, и формантом) (карта 2).

Карта 2. Зоны фамилий с формантом ‑их, ‑ых

1 — наличие фамилий с ‑их, ‑ых; 2 — территории максимального сгущения их

На всей обширной полосе между этими массивами фамилии этой формы отсутствовали. В московских документах XVII в. есть несколько единичных случаев, но реформы Петра I полностью исключили их, и фамилии этой модели уцелели только на северной и южной окраинах государства.

Сначала с Северной Двины, а затем и из черноземной полосы фамилии на ‑их, ‑ых распространились за Урал. Основная масса переселенцев в Сибирь XVII—XVIII вв. пересекала Тобол между устьем Тавды и Курганом, там и сосредоточены эти фамилии. Перепись 1897 г. показала в волостях Салтозерской, Могилевской, Плотниковской 5—8% жителей с фамилией этой формы (здесь им принадлежит 2—3%). Восточнее носители этой фамилии широко расселены по Сибири. В Рыбинской вол. Тарского у. записаны Козловских и Киримовских из Вятской губ., Коротких — из Пермской, в Пятковской вол. Ялуторовского у. — Сотских и Разенских из Воронежской губ., Смирных из Елецкого у. (ныне Липецкая обл.), Ананьевских — из Новосильского у. (ныне Орловская обл.), в Ларихинской вол. Ишимского у. — Плохих из Курской губ.

В Нижнем Заволжье на р. Иргиз известно большое скопление фамилий этой формы; в с. Большая Глушица (1896 г.) бытуют фамилии Борзых, Пожилых, Седых, Черных, в с. Ореховка (1905 г.) — Боровских, Евдокимовских, Молодых, Ставровских, Тальских. Но неизвестно, принесены ли они старообрядцами из ветлужских и керженских скитов, бежавшими от церковных гонений (т. е. из северного ареала), или осели по пути в Сибирь из Черноземья. Ни куйбышевцы, ни саратовцы не заметили этого скопления.

С русскими региональными фамилиями на ‑их, ‑ых перекликаются фамилии той же модели у поляков Силезии, у словаков и хорватов.

Очень важен еще не замеченный факт, что некоторые документы так именуют только женщин. В листах переписи 1897 г. нередки примеры: в д. Ананьинской Холмогорского у. фамилия главы семьи Луговой, а его жены и дочери — Луговых; в д. Засульская Мезенского у. хозяину и сыновьям записана фамилия Прелой, а хозяйке и дочерям — Прелых, те же различия известны и в Зауралье.

В свете приведенного едва ли надо разъяснять наивность утверждения, будто в нередкой фамилии Плохих «формант ‑их добавлен, чтобы смягчить отрицательный смысл основы». Никакой оценочной, качественной функции он никогда не нес.

* * *

Кроме географии форм, образующих фамилии, важна география форм, которыми образованы их основы; их нельзя смешивать с образованием фамилий, но они таят столько ценного для истории народа и языка, что упустить такой источник непростительно. Здесь можно лишь в качестве примеров привести немногие, приоткрывающие разные грани проблемы. Понятно, что частотность их гораздо меньше, чем частотность форм самих фамилий, но все же значительна, а территориальная избирательность ярка.

‑инов(ов). Именования Костромитин(ов), Пермитин(ов) и т. п. обозначали дворянина, зачисленного на военную службу по такому-то уезду, в котором он и получал землю, становясь помещиком. Для следующих поколений эти именования становились фамилиями. Перечень городов, от названий которых образованы эти фамилии, чрезвычайно четок: Белев, Болхов, Боровск, Венев, Верея, Вязьма, Коломна, Кострома, Луховицы, Можайск, Мосальск, Москва, Пермь, Псков, Ржев, Серпухов, Тверь, Чусовой. Положенные на карту, они очерчивают границы Московского государства на исходе XV в. и датируют расцвет форманта ‑итин. Переход именования на потомка требовал дополнительно форманта ‑ов; в XVI в. накоплен некоторый запас патронимичных именований на ‑ин, поэтому слышимое наличие ‑ин в ‑итин воспринимали уже как оформленный патроним и некоторые фамилии на ‑итин обходились без дооформления. По-видимому, язык диктовал некоторые ограничения: к топониму в три слога с консонантным исходом формант ‑итин не присоединяли, пользуясь обиходным ‑ец, не несшим официального, социально-привилегированного оттенка.

‑ичев. Суффикс ‑ич — один из старейших у славян. Он издавна вошел в славянскую ономастику, образуя патроним, именование по имени отца, очень рано расширил значения, образуя этнонимы (именования племен — лютичи, радимичи, кривичи, вятичи и др.) и многочисленные топонимы. Из него возник сложный формант ‑ов(ев)+ич. В обоих видах он получил огромную силу в ономастике всех славянских народов. В фамилиях он стал монопольным образующим средством у сербов, преобладающим у хорватов, вторым по частотности у поляков, частым и у других. У русских он издавна свойствен отчествам, но лишь у социальной верхушки (князья, бояре), много столетий сохраняя строго сословную принадлежность. В XVI в., отстаивая свое право на ‑вич, бояре готовы были пойти в опалу, а то и на плаху; в XVIII в. этот формант определен сначала только немногим высшим чинам, а затем всем дворянам. Даже в конце XIX в. еще сохранялась его социальная окраска, хотя официального запрета не было. Теперь он стал монопольной формой отчества. В фамилии же он вошел не как формант, а как часть основы — в цепочке Фома—Фомичев, т. е. в качестве 2‑й степени, образуемой из отчества же. Такие фамилии можно встретить всюду (местами с редуцированным ‑и‑, так как в русском языке безударный гласный очень ослаблен, вплоть до нуля). О них писал Б.‑О. Унбегаун, приведя больше сотни примеров, но он не имел никаких данных об их размещении, а оно чрезвычайно показательно. Максимальное скопление их наблюдается в Верхнем Поочье, на стыке областей Тульской (особенно Белевский, Чернский и смежные районы), Орловской (Болховский, Мценской и соседние районы). Вероятно распространение этой модели со стороны Белоруссии (может быть, при неоднократном изменении государственных границ в XVI—XVII вв.). Самые встречаемые из них — Ганичев, Демичев, Ильичев, Ларичев, Фомичев. В Болховском и Белевском районах фамилии с финальным ‑ичев достигли немалой частотности, близкой к 30 человекам на тысячу жителей. По мере удаления от центра своего скопления они резко уменьшаются, и, например, на востоке Тульской обл. и юго-востоке Орловской их частотность едва достигает 1 человека на тысячу. В Мещовском у. Калужской губ. (1924 г.) ‑ичевы составляли 1%, — видимо, это западный рубеж скопления их. В среднерусской полосе есть территории с повышенной частотой этих фамилий, но нигде они не образуют крупных скоплений.

Зато автору посчастливилось неожиданно обнаружить их мощный ареал на Севере. В фондах Вологодского архива севернее, северо-западнее, северо-восточнее Белого озера, в бывшем Шольском р‑не и соседних с ним, фамилии на ‑ичев часты, как нигде (подробнее в главе о вологодских фамилиях). Даже в Усть-Кубенском р‑не (на восточном берегу Кубенского озера) носители фамилии на ‑ичев составляют около 80 человек на тысячу жителей; восточнее Вологды они гораздо реже.

‑ичкин, ‑очкин. Центр сгущения фамилий этого типа (впервые его указала М. Н. Морозова) почти совпадает с фамилиями на ‑ичев, максимальна частота в тех же районах Калужской, Тульской и Орловской областей (1952—1958 гг.) — 31 человек на 1 тыс. жителей. В окружающих районах частота их гораздо ниже, размеры ареала скромнее, чем у фамилий на ‑ичев; в бывшем Мещовском у. Калужской губ. 1924 г. — все еще 17 человек на 1 тыс. жителей, а к востоку, наоборот, они резко исчезают. По происхождению эти фамилии — отчества от иронично-ласкательных имен, чаще — от канонических (Афоничкин, Борисочкин, Савочкин, Фомочкин), реже — от неканонических (Звездочкин, Ниточкин). Явно, что именования в форме Афоничка, Ниточка на этой территории были излюбленными, но почему — неизвестно. Вероятно, они поздние, но датировка загадочна, как и причина. На других территориях они редки.

‑сков (Земсков, Городсков, Донсков, Шатсков, Сотсков и др.). Все фамилии образованы от наличных именований на ‑ский(‑ской). О них Б.‑О. Унбегаун заметил: «нередки у донских казаков»; позже донские примеры фамилий собрал Л. М. Щетинин, у яицких (уральских) казаков их нашел Н. М. Малеча, ценные исследования которого ждут публикации. Эта модель характерна для пограничных областей, например по «засечной черте» XVII в.: Симбирск—Шацк—Белгород. Возможен прямой перенос из этих районов на Дон, на Яик: Петр I в 1695 и 1708 гг. переводил из-под Симбирска казаков в Азов и на Медведицу, формируя донское казачество. Фамилия Гребенсков указывает на гребенское казачество, которое в XIX в. переселилось с Дона на Кубань и Терек.

‑ицын. Всюду можно встретить фамилии Лисицын, Курицын, но суффикс ‑ица, некогда очень продуктивный, ныне архаичен. А на Севере фамилии от основ, образованных им, в 10 раз чаще, чем где-либо, так как мужские нецерковные имена с этим формантом там нередки и в XVII в. От них — Губницын, Доильницын, Дряхлицын, Коробицын, Наговицын, Репницын, Телицын, Чицын, Шипицын и др. В Шенкурском у. в 1897 г. зафиксировано 1556 носителей фамилии, образованной по этой модели.

‑утин. Фамилии этой модели «северны», как и на ‑ицын: в 1887 г. — в Онежском у. — Орютин, Панютин, Парутин, Торутин; в Шенкурском у. — Кошутин, Малютин, Лешутин; в Мезенском — Личутин. Имя Лабута у ненцев привела Л. В. Хомич; в документах XVI в. на Севере встречаем имена Волдута, Кошута, Офута; А. А. Шахматов указывал на формы Машута, Мишута, Федута в двинских грамотах XV в., образованных от канонических личных имен. Высказанное мной предположение о приходе суффикса из польского языка (малютка, личное имя Малюта) доказано, но в польском он не первичен, а, очевидно, заимствован из литовского. На Север формант ‑утин принесен не через Москву, а через Псков и Новгород.

Из многих других региональных моделей в основах фамилий укажем на такие, как ‑ихин в с. Шишкеев (Мордовская АССР) — Волчихины, Глазихины, Гусихины, Мочалихины, Муравьихины, Шутохины; отметим, что рядом в большом с. Гумны нет ни одного человека с фамилией, образованной по такой модели; фамилии с формантом ‑ачев встречаются в с. Трофимово Орловской обл.: Климачевы, Грудиничевы, Головачевы. Фамилии изобилуют производными формами личных имен (‑агин, ‑ыгин, ‑илин, ‑ухин, ‑ушин, ‑аков, ‑анов, ‑имов, ‑ишев и др.) — богатейший источник по истории русского словообразования.

Понятна региональность проникновения форм иноязычного происхождения. Шире и дальше всех продвинут составной формант ‑енков из украинского (ср. рус. ‑енок: львенок, утенок), господствующий во всех восточных областях Украины и Белоруссии. Его размещение превосходно показали картографически и статистически Ю. К. Редько по Украине и Н. В. Бирилло по Белоруссии, но, по-видимому, работая независимо друг от друга, они упустили важную черту: формант ‑енко имеет общую восточную границу, никак не связанную с современным распространением обоих языков.

Прямое продолжение этого — распространение фамилий ‑енков в РСФСР, дооформленных суффиксом русских фамилий (есть и немало ‑енко). В Псковской обл. этот поток шел с юга, поэтому в южных районах они чаще: в Куньинском (1930 г.) они охватывали 5% населения (Власенков, Гавриленков, Павлюченков, даже Поварищенков и Шляхтенков). Совсем не случайно пскович по рождению Вениамин Каверин дал героине своего романа «Два капитана», коренной псковитянке, фамилию Власенкова. Еще больше фамилий этого типа в Брянской, Белгородской, Курской, Воронежской областях, и даже в Орловской и Курской они составляют 1—4% населения, Широко распространились они и на юго-восток — через Тамбовскую и Ростовскую области на Саратовскую, Волгоградскую и Краснодарский край. Характерны колебания формантов: в документах Идрицкого р‑на Псковской обл. наряду с ‑енков обычны и ‑енок (Борисенок, Егоренок, Сергиенок, Финаженок и др.); в документах 1914 г. по Воронежской губ. заурядны записи: Евдокия Репченко покупает землю у Ивана Репченкова, Михаил Резниченков — у Павла Резниченко.

Из иного источника проникла в Псковскую обл. модель фамилии на ‑айлов (например, Пошибайлов в Дедовическом р‑не), а именно из литовского языка (ср. Гржимайло).

На Вятке и Каме нередки фамилии на ‑егов, ряд примеров привели Г. А. Архипов и А. С. Кривощекова-Гантман. В них древен суффикс пермских языков (удмурт. ‑ег, коми ‑ог: Гачегов — гачег, «бобр»; Мошегов — мош, «пчела»; Шудегов — «счастье»; Рочегов — роч, «русский»; Чечегов — чечег, «трясогузка» и др.), относимый Б. А. Серебренниковым к общеуральскому суффиксу отглагольных имен. Суффикс давно мертв, и основы многих фамилий этой модели неизвестны.

В бассейнах Кубани и Терека обильны фамилии с исходом ‑иев, ‑оев, ‑уев, обусловленные преобладанием вокальных финалей в кавказских языках.

* * *

В телефонном справочнике Ярославля находим фамилии Огибалов, Отрепьев, а Курска — Агибалов, Атрепьев; в Курске — Акулов, а в Архангельске — Окулов — написания отразили местное произношение. Эти факты общеизвестны. Другие известны меньше: на Севере фамилия Патракеев — из северной формы Патракей (на других территориях — Патрикей), фамилия Труфанов (из канонического мужского имени Трифон), Самылов (каноническое Самуил); смешению ч—ц там же обязано написание фамилии Цивилев (диалектное цивиль, «воробей»). От Костромы до Вологды и Перми распространена фамилия Молоснов — местное молосной, «молочный», т. е. скоромный, не постный. Фамилии Евтинов, Евтишев выдают свое псковское происхождение: в силу псковской замены сочетания ст на т возникли производные Евтин и Евтиш из канонических имен Евстигней и Евстафий; в фамилиях Востров, Вострецов, Востропятов и пр. протетично инициальное в‑.

На Онеге записана фамилия Басаргин, в картотеке Архангельского пединститута басарга — «трава, негодная на корм». В Ярославской обл. документирована фамилия Мизулин, а в ярославском диалектном словаре находим мизуль — «изюм»; в трех ярославских диалектных словарях встречено слово куланда, а в Ярославле — фамилия Куландин. Читая курс в Костромском пединституте, в списке студентов встречаю фамилию Строкина, знакомую по архивам (в 1495 г. упомянут новгородский крестьянин Сенка Строкин, тогда же — московский дьяк Иван Строкин, — очевидно, это еще отчества; в 1610 г. известен воевода Строкин в Рославле), фамилия записана в Лужском у. в 1916 г., известна она и на Суре в Среднем Поволжье в 1897 г., а также и в Пермской обл. Спрашиваю: от чего такая фамилия? Не знают. А по стенам стоят шкафы с картотекой диалектных слов, собранных студенческими экспедициями; там карточка, привезенная из Солигалича: строки — вредные насекомые, преследующие стада.

В Ашевском р‑не Псковской обл. записана фамилия Стрекавин, в псковских говорах, и не только там, стрекать значит «жалить, обжигать». Фамилия Ворохобин очень редка, хотя еще в 1606 г. зафиксирован в г. Торопец близ Твери ворохоба дмитриев сын и его дети ворохобины; именно в тверских говорах бытует слово ворохоба со значением «непостоянный, растрепанный, противный».

Фамилия Басалаев записана в Вохме (северо-восток Костромской обл.). В. И. Даль привел слово басалай с пометой Вохма в значениях «шумливый, повеса, щеголь»; наличие той же фамилии в Томской обл. послужило В. В. Палагиной путеводной нитью в ее поисках истоков томского говора. Глагол загудать («обветрить») приведен В. И. Далем как симбирский и пензенский, фамилия Загудалов встречена в с. Камешкир на востоке Пензенской обл. (у границы с бывшей Симбирской губ.).

Фамилия Бурнашев нередка в Рязанской обл. (например, в с. Азеево ее носит большинство жителей), основа ее — бурнаш («беспокойный, задира») — диалектная, рязанская.

Фамилий Скрынников и Чепурнов документированы в Дубовском р‑не Ростовской обл. Словарь донских говоров засвидетельствовал скрыня — «сундук», чепурной — «щеголеватый».

В Курганском округе 1897 г. отмечена фамилия Грешников; напрасно видеть в ней связь с моралью, — вероятно, она обязана обиходному там значению слова грешник — «арестант». Диалектное забайкальское слово шильник означает «торговец мелочным товаром», фамилия Шильников как раз обнаружена там, в станице Могайтуевской, на исходе XIX в.

На Севере неожиданна фамилия Казаков: казачества там никогда не было. В ответ на удивленный вопрос приведут северную поговорку «Я тебе не казак, чтоб на тебя работать!». Совсем непонятно. А слово казак дошло в эти края со значением, кажущимся противоположным привычному: оно обозначает здесь наемного работника. Так и на вопрос об этимологическом значении фамилии Бураков можно ответить только вопросом: «А где она возникла?» На Севере бурак — «плетеная корзина», а на всех других территориях — «свекла». Основа фамилии Кокорин — кокора, на Севере — это «пень с корневищем»; в вологодских говорах — «неуклюжий, неповторимый»; в пермских — «лентяй»; в псковских и тверских — «скупой, жадный»; в ярославских — «глупый»; у русских в Прибалтике — «толстый блин, лепешка».

В каждой области есть сотни фамилий от диалектных слов. Особенно много их на Севере, где вообще обильны языковые реликты. Но Ковалева встречаем и там, где никогда не звучало слово коваль, а Кочетова — там, где петуха никогда не называли ко́четом (как и наоборот): носители фамилии принесли ее с собой на территорию, где ее основу не знали. Так, фамилия Астапов вошла в телефонный справочник окающей Костромы и Остапов — акающего Ельца. Но во многих случаях, как с фамилией Строкин, трудно решить, распространена ли здесь только фамилия, или еще живо слово, от которого она образована.

Фамилия Закурдаев записана студентами Тамбовского пединститута в с. Оржевка Уметского р‑на; в «Словаре русских народных говоров» (вып. 10) слово закурдай («милый, любимый») отмечено как смоленское. Несомненен перенос, но самого ли слова или только фамилии? Для истории же языка нужно решение именно этой дилеммы. Зато не единичны и случаи, когда фамилия, содержавшая региональные признаки, именно тут, в этом регионе, и возникла, а признаков этих в местном говоре нет, фамилия же убедительно доказывает, что они были, но утрачены.

Характерна перекличка северных фамилий с новгородскими и псковскими словами; холмогорская фамилия Шкулев и псковское шкуль, «запас», в переносном смысле — «скупой». Фамилия Конечный (200 человек в Шенкурском у. в 1897 г., здесь же еще в 1655 г. упомянуты несколько крестьян с этой фамилией), по-видимому, восходит к новгородскому административно-территориальному термину конец. В свою очередь, северные фамилии уходят за Урал — Голдобин, Пластинин, Шадрин и др. Некоторые оседали на полпути: Пластинины и другие архангельско-вологодские фамилии есть в Кировской и Пермской областях.

При столь тесных связях фамилий с диалектом удивительно, что их почти не привлекают к исследованиям русских диалектов, хотя работы В. В. Палагиной и Г. Я. Симиной могли бы послужить хорошим примером.

Навсегда покончено с былой замкнутостью старой деревни. Всеобщая грамотность, печать, радио, телевидение всюду распространяют современный литературный язык, местные говоры исчезают. Но необходимо для науки записать этот драгоценный источник истории языка (а кое-что стоит даже ввести в язык литературный). Картотеки местных слов имеет каждый педагогический институт, но собрана пока лишь малая часть исчезающей диалектной лексики. Экспедиции требуют средств и времени, кроме того, их стали сводить к стандартному вопроснику с ограниченным набором понятий, предавая забвению множество диалектных слов. Полностью отброшен драгоценный источник сбора местных слов — фамилии. Диалектная экспедиция, даже попав в с. Лопатино (Вадинский р‑н Пензенской обл.), не найдет там слов буровка и шустан и не узнает, что в этих краях звучали фамилии Буровкин и Шустанов. По спискам из сельсоветов и колхозов диалектолог отберет нужные ему фамилии (не иноязычные и не инодиалектальные) и обяжет лопатинских студентов поискать на каникулах следы этих слов и семейные предания; студентам из Аристовки (Городищевский р‑н той же области) он предложит поискать основы фамилий Басорин, Жижикин, Скурлыгин.

Конечно, многие фамилии принесены со стороны. Но там, где одну и ту же фамилию носят много семей, вероятно ее местное происхождение, старожилы могут вспомнить слово, которое послужило ее основой, может быть, живы и семейные предания. Многое исчезло бесследно, но еще многое удастся записать, если не откладывать этого дела на будущее. Это не только отличная школа словообразования и диалектологии, а подлинное краеведение, воспитывающее любовь к родному месту, к родине.

В Архангельской обл. немало Бурдиных, Буреевых, Бурмагиных. Несомненно, что когда-то в этих краях были ходовыми слова, от которых образованы названные фамилии. Их не упустили бы составители архангельского диалектного словаря, если бы проявили немного внимания к фамилиям, указывающим точный адрес слова. В словаре нет и слова бутак, а в Шенкурском р‑не сотни Бутаковых; в поисках этимологии слова я в Архангельске, порасспросив шенкурцев, узнал, что бутить в тех местах значит «сдирать мох, преграждая путь пожару» (в словаре глагол приводится, но без этого значения). Сотни жителей Холмогорского и Мезенского уездов носят фамилию Бобрецов, значит, существовало производное бобрец со своим значением. Каким? Может быть, оно еще живо? Нередкая в Сибири фамилия Бубенщиков (от бубнового туза на спине каторжника) напоминает о слове бубенщик, которое упущено сводным словарем русских народных говоров. Нет в нем и слова кровопуск, сохраненного фамилией Кровопусков. Ни в каких словарях нет слов боздрик, бозырь, а фамилии Боздриков, Бозырев существуют. В словаре именований жителей отсутствует Веневитин, а фамилия Веневитинов общеизвестна.

На северо-востоке Вологодской обл., на р. Юг в Велико-Устюгском р‑не, часты Чебыкины (в селах Усть-Алексеевское, Орлово, Томашево, в деревнях Давыдовская, Наволок, Подборье, Обрадово, Крексеново, Горбушево, Скороходово, Селиваново и др.). Неужели вологодские диалектологи не попробуют разыскать по указанным адресам слово чебык с его значением? Или ждать помощи соседей? Эта территория примыкает к северо-западу Кировской обл. (Лузский и Подосиновецкий районы).

Педагогические институты Вологодской, Горьковской, Кировской, Саратовской, Тамбовской областей провели сбор фамилий по ряду районов. Это обильный, ценный материал; конечно, его еще надо разработать, извлечь из фамилий слово-основу и выяснить его значение.

В своем большинстве фамилии внедиалектны. Можно сказать, у них — свои диалекты, независимые от диалектов речевых, вне фамилий. Фамилии Волков или Морозов региональны, но их ареалы не зависят от распространения нарицательных волк, мороз; не копирует никаких известных диалектов и ареал фамилий в форме ‑их, ‑ых. Совпадение возможно, ему радуются, но лучше радоваться несовпадению: совпадение подкрепляет найденное наукой-смежницей, а несовпадение открывает новое, недоступное другой науке.

Фамилии выявляют и междиалектные черты и вскрывают связи языков. Показав на примерах фамилий Легостаев, Невоструев и др., какие лингвистические залежи вскрыты в русских фамилиях, О. Н. Трубачев указал, что они не только выводят из небытия исчезнувшие русские слова, но и ведут поиск за пределы русского языка: «Лингвистический материал, объединяемый фамилиями России, содержит много интересного для этимологии и выяснения географических сфер взаимовлияния широкого круга языков».

* * *

При всей силе региональных различий несомненна объединительная тенденция, проявляемая в разных формах. Возрастающая связь всех частей страны сокращает статистические перепады между ними. К сожалению, нет надежных частотных сводов фамилий одной и той же местности по различным датам. Недостаточные источники по Устюгу Великому за 1763 и 1973 гг. позволяют лишь весьма приблизительно выявить основные черты изменений: за два столетия преобладающий формант ‑ов(‑ев) еще усилил свои позиции — ему принадлежало в XVIII в. больше половины (в подсчете не фамилии, а их носители), а теперь почти ⅔. Несколько сократились фамилии на ‑ин, заметно участились на ‑ский, вдесятеро убавились фамилии на ‑их(‑ых) (до 1%), но появились, хотя и в минимальном количестве, прочие формы, которых не было в 1763 г. Налицо явный процесс выравнивания: усиление общерусских показателей и «вымывание» локальных.

Процесс интеграции начат давно. Замена ‑их(‑ых) видна на Севере еще в документах начала XVIII в.: ряд фамилий с ‑их, известных в XVII в., оформлен иначе (Лысов вместо Лысых, Заборский вместо Заборских). В разных концах Пензенской обл. (Тарханы, Троицкое, Летево, Камышлей) есть Каштановы, на Пензенской земле каштаны не росли. Откуда же взялась фамилия? Известно местное слово коштан (с двумя противоположными, исторически легко объяснимыми значениями: «ходатай по делам общины», но и «мироед»); торжество литературного языка над диалектами модернизировало фамилию.

Государственное закрепление фамилий притормозило, но не прекратило изменений. А высокая мобильность (подвижность) населения всюду заметно выравнивает состав фамилий даже и без изменений, сглаживает региональные различия в результате миграций. Процесс интеграции длителен, однако темпы его возрастают.

* * *

Ясно, что собрать материал этой главы было бы невозможно без содействия архивистов, преподавателей некоторых педагогических институтов и их студентов, сотрудников управлений и органов загсов. Наибольший вклад внесли А. Г. Волков, И. Г. Добродомов (Москва), И. А. Попов, Н. А. Мещеряков (Ленинград), Л. А. Тюменцева (Астрахань), З. А. Потиха (Волгоград), Ю. И. Чайкина, Г. В. Судаков, Е. Н. Варнакова, И. Н. Седова (Вологда), Т. И. Исаева, И. Л. Мининзон, Е. П. Малышев, В. П. Ефремова, С. Д. Чуграй (Горький), Л. Н. Макарова, Э. Л. Головина, Т. В. Ларукова, Л. А. Соболева, А. Д. Фищева, В. И. Караваева, О. Н. Никифорова, Л. В. Чуракова (Киров), А. С. Амберова, С. П. Шакелина, Г. В. Тюляндина (Кострома), Г. А. Галкин (Краснодар), Р. П. Струкова, Н. И. Усенков (Курск), Н. В. Любимова (Новгород), И. А. Клиорин (Орел), В. Д. Бондалетов, С. Г. Кузнецов, П. В. Зимин (Пенза), И. А. Фураева (Пермь), Н. Г. Линчевская (Тобольск), К. Ф. Гриценко (Томск), Л. А. Абрамова, В. Т. Барашков (Ульяновск), Л. Б. Серебренникова (Чита), А. Н. Мирославская, Г. П. Скрипаль, О. Н. Шкредова (Ярославль).