На одной из лекций мне задали вопрос: «Какое имя было самым-самым первым?»

Ни самого первого, ни второго или десятого не было. В бесконечно далеком прошлом не существовало разделения на имена собственные и нарицательные. Различие появлялось постепенно, на протяжении, может быть, тысячелетий, незаметно для говорящих.

И сегодня дети как бы повторяют путь развития языка, поначалу путая два эти понятия. Дошкольница звонит по телефону в мамино учреждение: «Позовите маму». — «Какую маму? — спрашивает сотрудница. — Мы все тут мамы». А для девочки Мама единственная. Однажды, войдя в дом и увидев там малыша с крупным псом, я сказал: «Какая большая собака!», на что маленький хозяин животного возразил с чувством превосходства над моим невежеством: «Это не собака, это Полкан!»

Но уже в древнейшем дошедшем до нас поэтическом произведении — гомеровской «Одиссее», — созданном десять тысяч лет назад, напротив, личное имя осознано отчетливо:

Первоначально в личных именах закреплялись какие-то отличительные признаки называемого (конечно, привести примеры можно только несравнимо более поздние, — Беляй, Губа, Шея, Несмеяна, Чернава), что-либо из окружающей среды (Дуб, Бык, Щука, Топор), слова, отражающие трудности родов (Томило, Истома), отношение родителей (Ждан, Неждана, Забава, Милава) и т. д. Это имена первичные, какие могут возникать каждый раз заново из нарицательных слов. Однако с течением времени к ним возвращались, повторяли в честь предков, и они переходили в разряд собственных имен. Таковы ныне имена у большинства народов, первичные же продолжают встречаться лишь у некоторых малых народностей в отдаленных уголках планеты.

Теперь спросим: «Зачем нужно имя?» Почти все уверенно ответят: «Чтобы отличить одного человека от другого». А мнение это одностороннее. В дореволюционной русской деревне 25 процентов крестьян носили имя Иван — каждый четвертый был Иваном. В переписи XVII века обычны семьи с одноименными братьями. В писцовой книге по Ярославлю 1664 года у Первушки Тихонова дети «Ивашко, да Ивашко, да Ивашко ж». Там же у вдовы Пелагеи тоже три сына и все они Иваны: «Ивашко большой сошел к Москве кормица работою, середний Ивашко 10 годов, третий Ивашко 6 годов». Различают их именно нарицательные определения «большой, средний, третий», а имена, наоборот, объединяют. Чтобы не сочли, что так было лишь в Ярославле, можно взять множество примеров отовсюду. Вот хотя бы Балахна 1674 года: «У Наумки дети Ивашко 17 лет, Ивашко же 16 лет, Ивашко ж 15 лет». Подобная одноименность держалась и позже. В 1736 году в селе Пенье Костромской губернии у Анны обе дочери Анны, в другой семье три сестры Евфимии; в деревне Чернопенье Тверской губернии (1834 г.) в одной избе четыре крестьянки — Авдотьи. А Петр Петрович, Илья Ильич и сегодня нередки даже в городах.

Русские не исключение. Одноименность была свойственна многим народам. Рекорд, по-видимому, установило польское семейство Длугошей в Кракове: всех одиннадцать братьев звали именем Ян, которое считалось счастливым.

В рассказе у Джека Лондона у женщины маленького острова несчастные случаи отняли одного за другим трех сыновей, каждому из которых она давала имя Самуил в память погибшего до них любимого брата. В 48 лет у нее рождается четвертый сын, и она остается верна своему правилу, хотя ее удерживают, отговаривают, осуждают. Это ее последняя надежда. Мальчик вырос. И… утонул в море! Одинокая, всеми отверженная, она сохраняет волю и мужество: «Если б у меня мог быть еще сын, я бы назвала его Самуилом»…

Сколько Карлов перебывало почти на всех престолах зарубежной Европы! Только в Швеции их было пятнадцать. К славянам имя перешло как нарицательное — король. А «бесчисленные Людовики» (по выражению Маяковского) на троне Франции, немецкие Фридрихи и т. д., и т. п. Имя победоносного правителя передавали наследникам, как бы награждая их славой предка, — оно служило политическим козырем. Успех Ивана Калиты, собирателя русских земель, побудило несколько раз повторить его имя на московском троне, пока печальная участь Ивана Пятого и Ивана Шестого не оттолкнула последующих царей от такого повтора.

Одинаковы ли причины одноименности? Или одно имя у одиннадцати братьев возникло по иным мотивам, чем полтора десятка коронованных Карлов в истории одной страны? Не похожи конкретные условия, а суть не меняется: имя, различая людей, с другой стороны, их соединяет — вводит в ряд.

У разных народов разный строй личных имен. У нас имя пожизненно, в Африке же и в Азии у очень многих народов имена сменны в зависимости от возрастных ступеней каждого человека. Сначала — детские, как «молочные зубы», потом последующие, которые тоже отбрасывают при обряде совершеннолетия, выбирают «взрослое» имя, но и его меняли при перемене общественного положения — когда становились вождем, шли в монахи и пр.

Разнообразны виды имен. У ряда народов Западной Европы принято давать сразу два имени или больше — в честь старших родственников. Немецкий писатель Гофман носил тройное имя Эрнст Теодор Амадей. Иногда сочетают мужские и женские имена: Эрих Мария. В Англии торговец назвал сына Вильям-Эдуард-Стюарт-Тревор-Генри-Эдван-Мартин: будучи ярым сторонником футбольной команды Вэст-Гэм, он каждую букву развернул в целое имя и соединил их — мальчик стал семиименным. Подобные примеры не единичны.

Сейчас невозможно вообразить человечество без личных имен. Личное имя каждого — обязательное условие существования современного общества.

Случаи отсутствия имени также общественно значимы. Лишают имен каторжников, присваивают им номера. Этот «прием» переняли фашисты, стремясь превратить пленных в рабочий скот. В одном из племен Северной Америки берущий в долг теряет право на свое имя, пока не расплатится. С древности до поздних времен в русской деревне не употребляли женских имен, данных при рождении. Выдающаяся женщина в древнерусской литературе известна только по отчеству — Ярославна из «Слова о полку Игореве», дочь князя Ярослава (ее собственное имя Прасковья). Но по отчеству величали исключительно знать, а всем остальным женщинам, считалось, хватало производного из имени мужа — Иваниха, Павлиха. Даже в документах переписей привычны записи: «Якова дочь Ивановская жена сапожника» — она обозначена по именам отца и мужа, да еще по занятию мужа, а ее личное имя не указано, его никто не употреблял, что было продиктовано подневольным положением женщины в семье и обществе.

Уловив необходимость имени и его огромную ценность, но не понимая его общественной сути, объясняли все «потусторонней» силой, верили, что имя — сама душа человека, подобно тому как полагали одушевленными существами ветер, воду, огонь. Нет имени — нет души. С этим связано немало суеверий.

Дошло до того, что у папуасского племени маринг-аним на острове Новая Гвинея практиковалась кровавая охота за именами: делали вылазки к соседям и требовали, убивая: «Имя! Скажи свое имя!» Их объяснение — «имен не хватает». Ведь сколько имен, столько и душ; чтобы племя размножалось, надо отнимать у соседей имена вместе с жизнью. (Рассказано в книге Р. Кабо «Сыны Дехевия».)

У самых разных народов при болезни человека меняли ему имя, чтобы вместе с именем прогнать недуг: у чукчей северо-восточной Азии, у яванцев в Индонезии, у эскимосов Канады и др. Эскимосы меняли имя и после неудачной охоты.

Всюду детям давали имена, защищавшие от «нечистой силы». В тяжелых условиях, при отсутствии медицинской помощи детская смертность была огромной, в ней винили «злых духов». Дабы отогнать «нечистую силу» от взрослых и детей, придумывали имена устрашающие, отталкивающие либо обманывающие. Примеры бесчисленны у всех народов. В русских документах XV—XVII веков записаны воевода Волчий Хвост, служитель монастыря Дурак (на дурака-то злой дух не позарится); в завещании помещица дарит церкви деревню — «по приказу покойного мужа и господина моего Негодяя». Такие имена были в порядке вещей. В 1625 году документирован… дьякон, «сын дьяволов». Долго держался обычай: в семьях, где дети часто умирали, прятать их от чертей, затем инсценировать находку, делая вид, будто это совсем не тот, а чужой ребенок. Потому-то нередки были имена Найден, Ненаш и т. п. (отсюда фамилии Найденов, Ненашев).

Суеверием продиктовано общераспространенное в прошлом табу имен: подлинное имя хранили в тайне, человека знали под другим, ложным именем. Младший сын царя Ивана Грозного, убитый в Угличе, для всех был Дмитрий, а при рождении он получил имя Уар, которое от всех скрывали, но это не спасло его от ножа наемных убийц.

Столь же повсеместно распространилась вера в сверхъестественное могущество имен, способных сделать новорожденного сильным, богатым, красивым. В их числе Лев — древнегреческое Леон, Николай — древнегреческое «победитель народов», Виктор — латинское «победитель», Тамара — древнееврейское «пальма», Владислав — славянское «обладать славой». Конечно, новорожденный, как мы говорили, еще не проявляет ни одного из этих качеств, имя только молит, чтоб он стал таким. Турецкая девочка получила имя Бежбинэ — «пять тысяч». Именно такую цену (в лирах) заранее, при рождении назначили за нее родители, когда придет пора выдавать ее замуж. Не смешно, грустно. На том же уровне — обильные имена-заклинания у всех народов.

Все религии забирали себе власть над именами, объявляли их своей собственностью и делали их своим орудием. Не составляло исключения и христианство. Оно возникло на востоке обширной Римской империи, покорившей Средиземноморье. Несколько столетий власти запрещали христианство, опасаясь, что оно станет знаменем рабов и угнетенных Римом народов; его приверженцев беспощадно уничтожали. Но после того как рабовладельческий строй рухнул под натиском феодализма, пало язычество, христианство сделалось государственной религией. Укрепляя завоеванные позиции, оно утвердило новый набор имен, ядро которого составили имена деятелей первых веков христианства — в большинстве из стран Ближнего Востока. Поэтому отдавалось предпочтение именам семитских языков — арамейского, древнееврейского, сирийского и др. (Иоанн, Михаил, Мария, Анна). Затем шли имена древнегреческие (Александр, Андрей, Елена, Ирина) и латинские — из господствовавшего языка Рима; реже встречались славянские имена (Святослав, Владимир). Позже церковь широко пополняла список, объявляя святыми выгодных ей правителей.

Христианство не было единым. Отпала от Рима православная церковь с центром в Византии. Отделилась протестантская, не имеющая одного центра, — последователи Лютера оказались в Германии, Англии, Скандинавских странах, образовали множество сект. В подчинении папы осталась католическая церковь (местопребывание папы — Ватикан), сторонники которой населяют преимущественно Италию, Францию, Испанию, Западную Германию.

Каждая ветвь христианства оставила свой список обязательных для нее имен. Различия значительны. Они продиктованы и различиями исторических связей между народами, и различиями языков.

До введения в 988 году христианства на Руси, «вывезенного» из Византии, первые князья (они происходили из варягов) принесли русским скандинавские имена Олег, Ольга, Игорь. У католиков этих имен нет. В Англию проникли скандинавские имена Гарольд, Бригита, которых нет у нас. Отличаются имена даже у соседних народов, близкородственных по происхождению, например русских и поляков: поляки не знали имен Василий, Сергей, Надежда, Евдокия, а к русским не перешли имена Казимир, Зигмунд, Войцех, Ядвига и т. п.

Особенно много различий обусловлено расхождением языков. Один и тот же звук древнегреческого или какого-либо иного языка в русском «выглядит» совсем иначе. Древнегреческий губной согласный у нас представлен как в — Василий, Варфоломей, Венедикт, Варвара, а в западноевропейских языках — б: Базиль, Бартоломей, Бенедикт, Барбара. Древнегреческий межзубный согласный тхэта в дореволюционном русском алфавите передавался с помощью специальной буквы — фиты, ее употребляли обычно в именах с древнегреческим словом «бог». По-русски лишь слишком отдаленно этот согласный звучит как среднее между тхео-фео, в Болгарии его произносят как т — Теодор, Теофил. Древнееврейское имя Иоханон превратилось у русских в Ивана (из официальной церковной формы Иоанн), другие языки «толкуют» его чрезвычайно пестро: английский Джон, французский Жан, испанский Жуан, португальский Жоа, итальянский Джиованни, немецкий Ганс (но г не взрывное, как русское, а фрикативное, как украинское, с положением речевых органов для произношения х, только не глухо, а звонко), армянский Аванес, грузинский Вано, финский Юхан, польский Ян и т. д.

Попадая из одного языка в другой, почти каждое слово претерпевает изменения на манер того, как преломляется луч света при переходе из одной среды в другую. Древнегреческие имена, принимаемые русскими, утрачивали свои грамматические окончания и приобретали новые: Николаос — Николай, Тимофеос — Тимофей. Отпадало нелюбимое русским языком соседство двух гласных звуков: Иоанн — Иван, Иосиф — Осип, Дионисий — Денис. Древнегреческое и латинское иа получило в русских окончаниях женских имен разделительный согласный й. Мы пишем Мария, София, а произносим Марийа, Софийа — долголетняя школьная зубрежка приучила не замечать этого различия. Древнегреческое имя Георгиос («земледелец») распалось на три: Георгий (церковная форма), Юрий («княжеское имя» — от скандинавского Гюрги), Егор (простонародное).

Народы, обращенные в христианство, упорно и долго сопротивлялись замене своих привычных имен на церковные.

В странах Европы после могучего подъема народных восстаний и религиозных движений против правящей церкви властям удалось подавить их, — к середине XVI века восторжествовала реакция. Наводя суровый «порядок», взялась она и за имена. Католический Тридентский (по названию города) собор, съезд высшего духовенства, категорически запретил все нецерковные имена.

На Руси и через несколько столетий после введения христианства церковь еще не могла изгнать имена, от которых отказалась. Перепись Тульского уезда 1578 года содержала 800 имен помещиков и их отцов, из них 129 нецерковных — почти пятая часть.

Но и в самих «святцах» не обошлось без промахов. Удивительно, что в «святцы» проникли языческие имена Владимир и Ольга. Княгиня Ольга, приняв христианство, стала Еленой, ее внук Владимир, креститель Руси, сам крещен Василием… Объявив их «святыми», должны были записать по христианским именам, а вместо этого увековечили языческие!

Освятили и новую ошибку, уже нынешнего столетия. В «святцах» упомянуты три скифа, казненные за приверженность христианской вере в I веке нашей эры на нижнем Дунае: Инна, Пинна, Римма. Эти-то мужские имена начали давать девочкам. Почему? Видимо, заглянув в «святцы» в соответствующий день, не очень внимательный или не очень трезвый дьякон принял их за женские — по окончанию на а. Ошибка прижилась, и дальше ее «узаконили».

Католическая церковь была вынуждена провести даже чистку «святых»: накопилась масса грубейших несоответствий и явных подделок, источники вопиюще противоречивы (иногда разница датировок в жизнеописаниях «святых» превышает сотни лет), совершенно анекдотически приняты нарицательные слова за личные имена несуществовавших лиц. Например, встретив в древнегреческом тексте непонятное слово ксинарида, сочли его именем — так породили святую Ксинориду. Но потом выяснилось, что в рукописи это слово означало «пара в упряжке», а не имя!

Римский папа назначил комиссию по проверке, которая недавно из 2,5 тысячи католических «святых» выбросила 200, в том числе Георгия Победоносца, «великомученицу» Екатерину, 28 бывших римских пап и т. п. (Подробней об этом говорится в книге М. М. Шейнмана «Католицизм в изменяющемся мире», выпущенной в Москве в 1975 году.) Православная церковь на аналогичный шаг не отважилась.

Ее правящий орган, Святейший Синод, много раз грозно требовал, чтобы русские получали имена только из «святцев». Так, в его указе 1895 года подтвержден запрет: «Имена должны быть даваемы исключительно в честь святых православной церкви, и строго воспрещается давать имена римско-католические, протестантские и прочие».

«Святцы» православной церкви содержат несколько тысяч имен. Из всей этой массы огромное большинство за всю историю после крещения Руси едва ли было дано хотя бы однажды. Возьмем, к примеру, такой ряд:

женские — Аммонария, Бастимона, Гадемунда, Еротиида, Плакилла, Просирия, Симфороза, Скалодотия, Схоластика, Трифроза, Феопистия;

мужские — Алгабдил, Бабнодий, Бастолимоний, Варахисий, Вусирис, Издериос, Лампад, Либерал, Милион, Пип, Пистимон, Примитив, Промах, Сосипатр, Сукцесс, Теклагаввариат, Тиранн, Титир, Фрукт, Херимон.

Впрочем, нельзя утверждать уверенно, что эти имена никогда не употреблялись. Из литературы известно, что все-таки Перепетуя и Голиндуха бытовали. Высказанное в научной печати мнение, будто имя из «святцев» Яздундокта не давали (ираноязычное «дочь йезда»; йезды — небольшая народность), опровергла исследовательница В. И. Тагунова: оно встретилось в городе Муром, где высечено на памятнике похороненной там помещицы.

В предреволюционные годы один журнал рассказал о священнике, который, рассердясь на прихожан за скупые пожертвования, при крещении стал «награждать» детей именами Псой, Варнипсав, Хузуазат, Мастридия. Не той ли причине обязан и набор имен, обнаруженный в Калужском областном архиве, в документах рождений за 1901 год по церкви села Олепово Перемышльского уезда? Лупп, Кукша, Мемнон, девочка Сира…

Из памяти детства на Среднем Поволжье. Крестьянка из села Тагай горевала: «Поп-то у нас озорник, творит что хочет, мальчонку Кузяткой назвал; прошу — батюшка, дайте другое, а он хлоп меня крестом по лбу; ишь, какая городная выискалась, чего ты понимаешь!»

В городах духовенство действовало осторожней и, боясь растерять верующих, шло на уступки.

Церковники старались убедить, что «святцы» одни для всех. В действительности же этого никогда не было. С первых шагов христианства на Руси имена резко противопоставлены: для князей (позже и для прочей знати) — составные, из двух основ, оканчивающиеся на ‑слав и ‑мир (Святослав, Владимир), для остальных — простые. И в дальнейшем имена разделялись по социальной принадлежности. Вот, к примеру, распространенность десяти самых частых женских имен последней четверти XVIII века (в пересчете на 1 тысячу по каждой социальной группе):

Среди дворянок нет Василисы, Мавры, а крестьянкам тогда были чужды, скажем, Ольга, Елизавета.

Характерна судьба имени Мария. В начале XVIII века оно еще редко у крестьянок; у дворянок постепенно находило признание и к концу столетия вышло на первое место. Затем его стали давать и крепостным девчонкам в честь барыни или барышни — может быть, не без надежды на барскую милость: авось лишний раз не прикажут выпороть тёзку. Так к середине XIX века Марии у крестьянок заняли по частоте второе-третье место. И тут дворянки воспротивились, как отрезали: «От Марьи запахло мужичкой». В предреволюционные годы это имя было у крестьянок наиболее частым, а у дворянок — почти отвергнутым.

На пороге нашего столетия невозможно представить дворянку Феклу и крестьянку Тамару. Обеспеченные слои брезговали «мужичьим» именем Сидор, в крестьянскую массу не проникало имя Олег. Даже употребительные имена социально размежеваны. Возьмем данные за 1911 год по чиновникам трех высших классов (верхушка государственной власти) и крестьянам нескольких селений Сенгилеевского уезда Симбирской губернии (в процентах):

Конечно, классовая принадлежность имен нигде не была зафиксирована, напротив, церковь уверяла, будто религия едина для всех, всех объединяет и уравнивает. А очень чуткий к родному языку Пушкин в примечании к «Евгению Онегину» как бы вскользь метко заметил: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например, Агафон, Филат, Федора, Фекла и прочие, употребляются у нас только между простолюдинами». И об истории имени Татьяна в самом тексте того же произведения дал сжатую, но замечательно точную справку:

Социальные «водоразделы» в именах и перепады по частоте распространения убеждают, что это было продиктовано исключительно земными, общественными причинами.

Так и с различиями территориальными. Страна медленно изживала натуральное хозяйство, которое разобщало русские земли. Слабая связь их отражалась и на именах — возникали очень не похожие зоны имен и разрозненные островки. В XVIII веке на всей территории южней Москвы преобладало имя Евдокия (разговорное — Авдотья), на Рязанщине — Матрена, к северу от Москвы — Анна. В Сибири церковники раздули славу архиерея Иннокентия, пустили его имя в массы, в Нижегородской и Пензенской губерниях — имя Серафим в честь возведенного в «святые» Серафима из Саровского монастыря.

Ни дающие имя, ни его обладатели, ни специалисты-ученые не обращали внимания на форму имен, просто не замечали ее. Но она существенна. Здесь о ней можно сказать лишь кратко.

Женские имена давно приняли окончание а, которое в русском языке абсолютно преобладает у слов женского рода, — девушка, стена, правда. Не должны обманывать орфографические окончания я. Такого звука в русском языке нет (кроме слов няня и мяу). Я обозначает либо сочетание йа, либо мягкость согласного перед а, в чем легко убедиться, произнося очень протяжно коня, моя. Гораздо реже нарицательные слова женского рода оканчиваются мягким согласным — мать, тень, соответственно редки и женские имена (Любовь). Других форм нет совсем.

Строгую норму не устанавливал никто, она сложилась сама, стихийно.

В окончаниях мужских имен на протяжении столетий конкурирует несколько вариантов: 1) твердый согласный — Иван, Михаил, как в нарицательных дом, человек; 2) мягкий согласный — Василий, Игорь, как в нарицательных герой, день; 3) а — Никита, Илья, как в нарицательных воевода, староста, — форма явно пережиточная. Соперничество окончаний на твердый или мягкий согласный длится века с переменным успехом. Долго первенствовал Иван, особенно среди крестьян, но в начале нашего столетия утратил лидерство. Из имен на й сперва выделялся Василий, его сменил Николай, затем Сергей, однако теперь и он сдает позиции.

История имен, ограниченная рассмотрением только имен официальных, по меньшей мере неполна, а сказать точнее, неверна: наряду с ними — даже вместо них — звучали имена, никем не утвержденные.

Нередко изменения продиктованы переосмыслением. Если происхождение имени неизвестно, а оно похоже на хорошо знакомое русское слово, то возникает ложная этимология: древнеримское имя Сильвестр (латинское «лесной» от сильва — «лес») кажется рожденным от русских слов село и верста, поэтому превращено в Селиверст; Галактион (древнегреческое «молочный», от той же основы, что и галактика, — «молочная») стал Локтионом — по мнимой связи с русским локоть.

Изменения, пусть мелкие, но многочисленные, делали имя неузнаваемым. Еще можно догадаться, что Аким — это изначально Иоаким, Охромей — Варфоломей, но трудно в формах Астах, Асташка, Остап узнать имя Евстафий. И уж вовсе не отгадаешь, от какого имени произошли Нюра, Неля, если не знать заранее, что их основа Анна (через промежуточную форму Анюта), — сохранен в них единственный звук н. Так и в краткой форме Дуня (Евдокия). Только р связывает краткую форму Шура с ее основами Александр и Александра.

Читательница Е. Крючкова прислала письмо-просьбу. Прочла в повести А. И. Куприна «Олеся», что имя героини — разновидность Елены, но все окружающие категорически возражают. «Каждый день спорим, помогите решить наш спор». Форма Олеся пришла к русским от украинцев и белорусов (белорусское произношение — Алеся), у них его основа Александра. Вообще же никто не запрещал переиначивать таким образом Елену или Ольгу.

Чрезвычайное богатство русских суффиксов позволяет выражать множество оттенков. Из имен Иоанн образовано почти полтораста форм (через производные Ваня, Иваш, Иванко и др.). С другой стороны, одной и той же производной формой можно пользоваться для разных имен: Валя — и от женских имен Валентина, Валерия, и от мужских — Валентин, Валерий. Краткая форма Слава подходит ко всем мужским именам с составной частью слав, слава.

У русских после изгнания доцерковных имен вроде бы стали монопольными так называемые канонические имена (канон — церковный закон) или календарные. Но всюду — в семье, на улице, в школе — вместо них употребляли краткие формы (не Василий, а Вася, не Мария, а Маша или Маня) и еще производные формы следующих ступеней: уменьшительные и ласкательные (Васенька, Васек, Васечка, Васютенька и т. д., Машенька, Манечка, Марусенька и пр.), а то презрительные, уничижительные (Васька, Машка, Манька и т. п.).

Многие неофициальные (внутрисемейные, уличные, школьные) имена совсем не связаны с официальными — бесчисленные прозвища, клички. Они весьма пестры и подчас «сиюминутны». Среди них и слова, выговариваемые самим ребенком необычно для взрослых.

Еще в XV—XVI веках установилась и прочно держалась обязательная норма: именовать всех нижестоящих на социальной лестнице не полным именем, а с привязкой суффикса ка, выражавшего презрительность. Даже крупнейший боярин, перед которым трепетали прочие бояре, подписывал свое обращение к царю «холоп твой Васька». Для народных масс это ка было всеобщим до середины XIX века, в отношении же угнетенных народов Поволжья и Сибири официальные документы царской России удерживали унизительное ка до конца столетия.

С гневом и болью писал В. Г. Белинский в знаменитом письме к Н. В. Гоголю, запрещенном для печати и тайно распространенном во множестве: «Россия представляет собой ужасное зрелище страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками».

С удивительной чуткостью выразил позже социальное противопоставление форм личных имен Лев Толстой, назвав героиню романа «Воскресение» Катюшей: «Так между двух влияний из девочки, когда она выросла, вышла полугорничная, полувоспитанница. Ее и звали так средним именем — не Катька и не Катенька, а Катюша».

Непростительно, что пишущие о русском языке то и дело именуют ка суффиксом «субъективной оценки». Субъективной! Это проникло и в учебники. Ни Белинский, ни Лев Толстой не были марксистами, но народность, совершенное понимание русского языка и безупречная честность продиктовали им подлинную правду. Безусловно, уничижительное ка служило не эмоциональной, не индивидуальной, а социальной оценкой. Утверждать обратное — значит повторять ложь с чужого голоса.

Что греха таить, в начале 20‑х годов комсомольцы тоже называли друг друга Володька, Колька, Катька, Нюрка, но они хотели подчеркнуто ниспровергнуть прежний этикет. История доказывает, что это не случайно: в 1789 году парижская беднота, восстав, заполучила кличку «санкюлоты», которую с ненавистью бросили ей аристократы («санкюлот» — буквально «без штанов»), а она стала самоназванием революционеров-якобинцев.

Наше ка исчезло скоро, в нем отпала надобность: с классами-угнетателями покончили. В самом ка не было заложено ничего порочного. У болгар, например, этот суффикс начисто свободен от выражения презрительности, напротив, образует гордые имена Цветанка, Славянка, Живка, Здравка. Значение всегда общественно, исторически обусловлено.

К сожалению, имена неофициальные у нас почти не изучены. Сбор и изучение их успешно налажены в социалистической Словакии под руководством Винцента Бланара, кое-что сделали в Польше (Альфред Заремба). В нашей стране такую работу развернули лишь за два последних десятилетия, особенно В. А. Флоровская (Майкоп), З. П. Никулина (Кемерово), ныне покойная В. И. Тагунова (Муром). Но масса неофициальных имен во всех их видах разнообразна и необъятна, и даже сам сбор их едва начат.