Истории имен свойственны различные темпы — бурные, краткие взрывы перемежаются многовековыми устойчивыми периодами, иногда и длительным застоем. В истории русских имен взрыв был обусловлен принятием христианства на рубеже X—XI веков. Вслед за тем семь столетий шла борьба с именами нецерковными, завершенная их запретом на исходе XVII века. Однако и последующие 200 лет «противостояние» имен продолжалось — уже внутри канонических. Менялась не только частота тех или иных имен, но и состав их, одни входили в употребление, другие отживали (оставаясь в «святцах», переставали служить практически).

Сравним женские имена конца XVIII и начала XX века — «святцы» те же, а в именах много различий. До XIX века не было ни одной Антонины, но было имя Антонида, позже отброшенное; не было Зинаиды, но была Зиновия, затем забытая; еще не было и Валентины (кроме монахинь — Иуалентина); еще не давали имена Зоя, Клавдия, Лариса, Людмила, Раиса, Тамара. В нашем столетии все они нередки. К тому же изменения за 200 лет оставались в пределах «святцев». Ни один русский не мог получить отсутствующее в них имя.

Революция уничтожила обязательность церковных имен.

В начале 20‑х годов движение за новый быт и отход от религии обусловили решительный отказ от имен церковных, стремительно и в огромном количестве стали возникать новые.

Что это были за имена?

1. Имена подлинно новые, которых до того не существовало. Они составляли меньшинство.

Одни, наиболее удачные, образованы из слов идеологически значимых с добавлением суффиксов и окончаний привычных имен, например женских: ина, ийа — Октябрина, Майя. Они легко входили в употребление, так сказать, «на плечах» имен Екатерина, Ирина, Мария, Софья. Тогда впервые, повторим, дано имя Светлана, которому потом довелось сделаться самым частым среди «новинок» и обогнать большинство канонических имен.

Другие — сокращения, также высокого идеологического смысла, сложенные либо из первых букв нескольких слов (Кэм — коммунизм, электрификация, механизация), либо из первых слогов: Владлен (Владимир Ленин), Вилиана (Владимир Ильич Ленин + суффикс ана), Ревмира (революция мировая), Пятвчет (пятилетку в четыре года), Окдес (Октябрь десятый). После 1927 года появились два имени, связанные с экспедициями в Арктику Отто Юльевича Шмидта, — мы их называли — Лагшмивара и Оюшминальда.

Единично имя перевернутое — Нинель (обратное чтение фамилии Ленин). Ведущим, конечно, при его «конструировании» было содержание. Но операция перевертывания, как правило, нарушает нормальные русские звукосочетания и вообще строение русского слова. В данном же случае звуковая структура оказалась удачной: строго чередуются согласные и гласные, финальный мягкий согласный не противоречит русским существительным женского рода (даль, цель); помогло и звуковое совпадение с хорошо знакомым именем Нина. Эти едва ли осознаваемые условия немаловажны: слово — факт языка и подчиняется его неумолимым законам. Вопреки искусственности имя получило распространение.

Особняком стоят имена, слитые из двух слов, например определения и определяемого, — Новомир, Краснослов (Кострома, 1931 г.).

Придуманы даже имена двусловные: в Ленинграде девочки Белая Ночь, Артиллерийская Академия!

2. В потоке новых имен немалую группу, как уже известно читателю, составляли обыкновенные нарицательные слова, обращенные в собственные без всяких внешних изменений: Авангард, Гений, Герой, Октябрь, Прогресс, Индустрия, Идея, Идиллия, Новелла, Поэма, Электрификация. Основы этих имен — отвлеченные понятия, взятые преимущественно из литературы, искусства, политики, но были и вполне вещественные, материальные — мальчики Трактор, Портфель, девочки Шестеренка, Баррикада. Делали личными именами названия профессий (Доктор, Юрист).

Внедряя советские обряды, учреждения, предприятия, организации начали проводить взамен крестин торжественные церемонии наречения новорожденных, даря «приданое»; в ответ родители давали имена — к примеру, мальчик Главспирт.

3. Самая обширная группа новых имен — новые только у нас, заимствованные у других народов, где они привычны, давно вошли в обиход, но, отсутствуя в православных «святцах», не могли стать именами русских. Женские — Ада, Аза, Альбина, Венера, Диана, Жанна, Изольда, Лейла, Элеонора, Эльвира, Эмилия и т. п. Реже мужские — Август, Альберт, Арнольд, Артур, Роберт.

Перенимали их преимущественно через литературу, печать, кино. Некоторые и раньше проникали в Россию благодаря переселявшимся иностранцам и оставались «чужеземными».

Для этих имен характерны две особенности:

а) этимологическая таинственность (первоначальных значений слов русские не знали);

б) резкоиноязычные фонетические звуковые признаки, различимые на любой слух, — обилие сонорных р, л, н, которых заметно больше, чем в русской речи; позиция р, л перед согласными, отличная от русской речи; исконно чуждые для русского языка частые удвоения согласных или гласных.

Такие «экзотичные» черты привлекали необычностью в противовес привычному. Не обошлось и без дурного вкуса, тяги к «заграничному шику».

4. Самостоятельными сделали ряд прежних производных форм от канонических имен: Алина, Алиса, Рита, Нелли, Витя и прочие.

Многие подобные имена-обломки пришли к нам готовыми из-за границы: Ада, Адель, Ида, Инга, Ирма взамен полных Аделаида, Ингеборг, Ирмгард.

5. Наименьшую группу составили воскрешенные дохристианские имена, уничтоженные церковью: Рюрик (скандинавское, принесено варягами), Руслан (тюркоязычное из арслан — «лев»), славянские Злата, Лада, Милана, Рогнеда, Роксана. Независимо от изначального заимствования они тысячу лет назад служили именами русским, и совсем неплохо было их возродить.

Ни одного из имен всех этих групп не было в «святцах». Огромная масса нового вошла в широкое употребление за считанные годы.

Некоторое представление о смене именника (именник — указатель частоты употребления имен) в целом дает доля новых имен у девочек, рожденных в 1930—1931 годах; взято несколько территорий: 1) Кострома, 2) Пенза, 3) Калуга, 4) Чухломской район Костромской области, 5) Куйбышевский район Калужской области, 6) Хвастовичский район Калужской области.

В городах набор новых имен превысил канонические (в Костроме зарегистрировано 139 имен, из них 98 новых и 41 прежнее), но по количеству носителей соотношение противоположно: новых разнообразных имен много, однако они гораздо реже прежних встречаются в городах, а в деревню только-только начали проникать, охватывая лишь 1—2 процента новорожденных девочек.

Половодье новых имен принесло меньше удач, чем неудач. Новшества исчезали столь же стремительно, как и возникали. В большинстве они остались одноразовыми, только немногие получили некоторое распространение, и то временное. А уцелели, перешли к следующим поколениям Владлен, Спартак, Руслан, Тимур, Артур, Жорес, Эдуард, Алла, Альбина, Жанна, Инга, Карина, Лилия, Майя, Нелли, Нинель, Октябрина, Рита, Роза, Светлана, Талина, Элеонора, Эльвира, Эмилия, Ярославна. Вот и все из огромной массы имен, «изобретенных» в 20‑е годы.

Не было необходимости и огульно отбрасывать все бывшие имена единственно за то, что их внедрила церковь. Не уничтожили же мы бухгалтерию, созданную сначала капитализмом ради его интересов… Как правило, канонические имена утратили религиозную окраску; ослабела связь с церковным календарем — с датами чествования «святого», когда усиленно распространялось его имя. Зато немало прежних имен приобрело совсем новое значение благодаря своим поздним носителям. Так, Владимир для всего трудового человечества олицетворяет собой теперь имя великого вождя революции, создателя первого в мире социалистического государства. Этимологии вообще почти были неизвестны, и не за них выбирали имя, а чаще в память предков, выдающихся личностей.

Бурный поток несет на поверхности мутную пену. Такой пеной, в частности, стали имена Наполеон, Эмбрион (зародыш), Главспирт, Пятвчет, Идиллия, Шестеренка, Травиата.

Осудить ли за них волну новых имен 20‑х годов?

Нет!

С позиций сегодняшнего дня можно оценить ее объективно. Она была рождена страстным порывом революционного народа, который хотел поскорее порвать с ненавистным прошлым, выбраться из бескультурья. Родители девочек, названных Эвелина и Мэри, — рядовые рабочие Калуги. Истопник и уборщица в Костроме дали сыну имя Робот. Ребенок смазчика и катушечницы — Гелиотроп. Не вина, а беда родителей, что культуру они воспринимали как внешнюю красивость. Да что говорить: в 20‑х годах две трети населения были неграмотны. Две трети! А в каких условиях жили?

Страна вынесла на себе две разрушительные войны — империалистическую и гражданскую. В хозяйстве разруха. В 1921—1922 годах схватил за горло небывалый голод (я пережил его в самом страшном месте — Сенгилеевском уезде на Средней Волге). Но люди впервые в истории напряженно строили совершенно новое государство, без эксплуатации и угнетения. Не с осуждением, а с изумлением и благодарностью надо вспомнить энтузиастов — первооткрывателей имен, несмотря на их горькие промахи. Ведь и за советом им не к кому было обратиться — ни малейшего опыта в этой области не имел никто.

Завершал картину абсолютно не подготовленный состав работников загсов. Мне позже довелось встретить плачущую женщину с восьмилетней дочкой, которой выбрали имя Нинель; в документ вовремя не заглянули и, только отведя девочку в школу, увидели: она записана… Ненила! Имя забытое, еще при Некрасове его считали деревенским и старушечьим («бабушка Ненила сына схоронила»). «Правда» поведала о том, как Констанцию в загсе превратили в Квитанцию. В те годы подобные записи были не редкостью: Лианора (Элеонора), Лампиада (Олимпиада); во Владимирском городском загсе зарегистрирована Ванира (Венера). Таков был уровень тех, в чьих руках находилась документация.

Новые имена своей необычностью бросались в глаза, поэтому казалось, что они определяют суть изменений в именнике. Так ли это? Да, новые имена явились яркой, смелой, перспективной частью именника, но не единственной и даже не самой большой. Одновременно произошла коренная, хоть и менее броская, не столь кричащая смена и в канонических именах.

Преобладавшие перед революцией Иван, Василий, Анна, Мария в городах к 1930 году стали редкими, когда полюбились Владимир, Юрий, Валентина, Галина, за ними — Тамара. В деревне тот же процесс протекал медленнее, однако и там к 1930 году Валентина, Нина, даже Галина и Тамара по распространенности оставили далеко позади Анну и Марию, тем более — Евдокию. Но еще и в городах тех лет не всюду завоевали популярность Игорь и Светлана, а деревня их лишь начала узнавать. Оставались кое-где глухие «островки», такие, как в Северном Заволжье 1931 года: в Чухломском районе 13 девочек получили имя Капитолина, в Кадыйском 10 — Манефа.

В целом же налицо подлинный переворот. Всего за два десятилетия нашего века случилось больше перемен в именнике, чем за предыдущие 200 лет.

Это отчетливо выразилось и в многочисленных заменах имен (в досоветский период менять их не разрешалось). По данным 1932—1935 годов, чаще отказывались от имени Матрена (12 процентов женщин, сменивших имя за этот отрезок времени), Фекла (7 процентов), Акулина, Евдокия, Агафья. Отказывались в основном в пользу Галины и Валентины. Бывало, что одним не нравились Мария, Фаина, другие брали себе те же имена (правда, единично). Из мужских в первую очередь отвергалось имя Иван, затем Кузьма, Никита, Фома, Афанасий. Им на смену приходили Владимир (13 процентов), Александр, Леонид, Анатолий. Среди сменивших имена было больше мужчин, чем женщин.

В 30‑е годы приток новых имен пошел на убыль, хотя отдельные примеры продолжали возникать и позже.

Однажды мне довелось услышать от сотрудниц Тамбовского областного архива загсов нечто невероятное. Они сказали: «Много вы собрали, но такого даже у вас нет». И сняли с полок две папки. В одной — просьба воинской части уточнить имя сверхсрочного военнослужащего, родившегося в 1942 году в Хоботовском районе; в другой — подлинный документ о его рождении с записью имени: Винегрет. Никто не смог объяснить, почему дано подобное имя. Что же тут реально предположить? 1942 год! Фронт приблизился вплотную. Всем не до имен. А в те дни, когда и варевом из крапивы не пренебрегали, винегрет казался пределом мечты. Или могла вкрасться ошибка. На вопрос: «Как называете?» — последовал ответ: «Веня» (подразумевалось Вениамин). Но разбираться некогда, да и перед глазами голодных сотрудниц маячило «меню» мирных лет… Так или иначе, этот казус, запоздалый отголосок практики 20‑х годов, — к сожалению, не последний в череде неудачных имен.

Из столкновения и слияния противоречивых процессов в «имятворчестве», привычных и новаторских, поверхностных и глубинных, к рубежу 30‑х и 40‑х годов наш именник вышел новым, очень разнообразным по происхождению, но «спокойным», достаточно устойчивым. Таким его приняло послевоенное время.