Ему исполнился год. Он был шестидесяти пяти сантиметров ростом. Его серая шерсть светлела на нижней стороне хвоста, на животе, лапах и шее. Морда у него была темная, почти черная, а коричневые глаза сверкали желтой искрой.

Словом, он был очень красивый пес, стройный, сильный и на вид казался злым зверем. Но на самом деле был совсем не злой и не страшный. Хуже того, он был трусом. Трусом от рождения. Возможно, его отец или мать были запуганы, забиты, и он унаследовал от них страх. Его купили совсем маленьким, и о его родословной никто ничего не знал.

С тех пор как он полуторамесячным щенком попал в питомник, никто не бил его и не запугивал, и все-таки он всего боялся. Боялся телеги, грохочущей по камням шоссе, боялся человека, случайно поднявшего руку. При стуке дверей он каждый раз вздрагивал. А настоящий выстрел так пугал несчастного пса, что он ложился на землю, зажмуривал глаза, прижимал хвост к животу и замирал. При этом его задние ноги дрожали мелкой-мелкой дрожью. Вся красота исчезала бесследно.

В журнале питомника его записали по имени Джек, но все называли его Трусом. Начальник питомника сердился, когда слышал эту кличку, но пес отзывался на нее, и в конце концов за ним так и осталась кличка Трус.

Все считали Труса никуда не годным, ну, разве только на племя из-за красоты. Казалось, что учить Труса напрасно. Но начальник питомника сам стал учить Труса и тратил на него очень много времени. Если Труса не пугали, он работал просто на «отлично», и нюх у него был замечательный. Но стоило прикрикнуть или замахнуться на Труса, как он останавливался на месте, прижимался к земле и, дрожащий, жалкий, прекращал работу.

Начальник питомника, опытный дрессировщик и тонкий знаток собачьей психологии, упорно обучал Труса и всегда говорил о нем:

— Погодите, этот пес еще себя покажет. Только бы Джек (начальник никогда не называл пса второй, позорной кличкой) попал в руки человека, который никогда не крикнет, не разозлится на беднягу, никогда не ударит его. Тогда Джек так полюбит своего проводника, как не любит ни одна наша собака. Этот пес еще покажет себя…

Начальник пользовался в питомнике большим авторитетом, но этому утверждению, по правде сказать, не особенно верили.

Когда Трусу исполнился год, в питомник прислали одного парня — Григория Маркова. Марков был красно армеец молодой, но он как-то сразу завоевал уважение товарищей. Парень он был немного странный — уж очень тихий, молчаливый и сдержанный. Никто толком не знал, что он за человек, но все чувствовали в нем большую внутреннюю силу. Марков умел мягко, осторожно высказывать свое мнение, и все почему-то сразу с ним соглашались.

Животных Григорий любил просто со страстью. В питомнике было много отличных проводников, но Григорий, казалось, родился дрессировщиком.

Начальник питомника сразу обратил на Григория внимание. Они были чем-то похожи друг на друга, эти два человека, несмотря на огромную разницу между ними. Ведь Григорий годился в сыновья начальнику. Кроме того, Григорий едва умел читать и писать, а начальник был образованным человеком. Но у обоих, если можно так выразиться, главной чертой характера была любовь к собакам, к животным. Оба проявляли в работе с собакой, в обучении и дрессировке такое бесконечное терпение, такую изобретательность, хитроумность, знание психологии собаки, что оставалось только удивляться.

Начальник несколько раз подолгу разговаривал с Григорием Марковым. Оказалось, что Григорий приехал с Алтая. Его отец, большевик и партизан, был убит в самом конце гражданской войны, и мать, которая всю войну ездила за отрядом со своим маленьким сыном, осталась жить в алтайской деревне. Григорий стал пастухом. Он пас большое стадо и целыми месяцами жил один, переходя от пастбища к пастбищу.

Григория начальник и прикомандировал к Трусу.

Целыми днями Марков возился с Трусом в самом отдаленном углу двора. Два месяца никто, кроме него, не подходил к собаке. А через два месяца Трус так привязался к Григорию, что все убедились в правоте начальника. Трус не отходил от Григория ни на шаг, не сводил с него глаз.

Трус по-прежнему оставался боязливым. Однако Григория он уже не боялся. Григорий никогда не повышал голоса, никогда не сердился на своего пса.

Начальник питомника был очень доволен.

Вскоре Марков получил звание проводника розыскной собаки и уехал с Трусом на пограничную заставу.

На заставе к Трусу относились с пренебрежением, не верили в его возможности и только удивлялись его привязанности к Григорию.

Но вскоре все поняли, что представлял собою Трус. Вот как это произошло.

Григорий обходил участок, и Трус был с ним. Леса Трус тоже боялся. Хрустнет где-нибудь ветка, или птица вспорхнет в кустах — Трус вздрагивает и прижимается к земле. А Григорий всегда его ласково уговаривал, тихо шептал ему что-то, и страх проходил у Труса. Он выпрямлялся и шел опять рядом с Григорием, не сводя с него глаз.

Была осень, лес был оранжевый, красный, желтый. Темная зелень хвои казалась черной на фоне яркого костра осенних листьев.

Все было спокойно и тихо в лесу. Вдруг Трус забеспокоился, заволновался, почуяв какой-то запах. Хвост собаки напряженно вытянулся, уши прижались к затылку, глаза сощурились внимательно и настороженно.

Григорий скомандовал Трусу искать. Недолго Трус покрутился на месте, потом нашел след и повел к границе. Григорий побежал за собакой, с трудом продираясь через густой кустарник. Но вот кустарник кончился, и показалась лужайка. Пограничная проволока пересекала ее посредине. По лужайке к границе быстро бежал человек.

Григорий был крепкий парень. Он догнал человека, и оба покатились в траву, сцепившись руками. Трус в это время бегал вокруг и визжал от ужаса, словно понимая, что человек этот враг и что он бьет Григория. Но Трус не решался вмешаться. Он поджимал хвост, дрожал всем телом и визжал.

Недолго боролся Григорий с нарушителем и уже почти одержал победу, но тут раздался выстрел. Трус в страхе откатился в сторону, остановился саженях в трех и, дрожа, обернулся к борющимся. Григорий лежал неподвижно на траве, а нарушитель с револьвером в руке стоял над ним, тяжело дыша, и потирал левой рукой шею.

И тут произошло нечто невероятное: Трус ощерился, зарычал и лязгнул зубами. Он бросился к нарушителю и прыгнул ему на грудь.

Правда, горла он не достал, — нарушитель держал руку на шее, и Трус вцепился в руку. Тогда нарушитель ударил собаку рукояткой револьвера по голове. Трус отлетел в сторону, но удержался на ногах и снова кинулся к врагу. Нарушитель выстрелил. Он попал в собаку, но не убил ее: пуля только оглушила Труса, содрав большой кусок кожи между ушами.

Трус упал. Кровь залила его морду.

Потом пес очнулся, облизал кровь, стекавшую по острой морде до носа, и встал на ноги. Григорий лежал неподвижно. Трус завыл над ним, по-волчьи задирая голову.

Дозорный пограничник услышал револьверные выстрелы в лесу и через некоторое время дикий и тоскливый вой собаки.

Прибежав на лужайку, дозорный увидел раненого в траве проводника. Собаки нигде не было.

Подоспела помощь. Григория отнесли на заставу и привели в сознание.

А Трус так и исчез. Когда он понял, что его проводник не просыпается, не встает, ярость, видно, снова овладела им. Он дрожал всем телом, но теперь уже не от страха, а от злобы.

След нарушителя был свежий, и Трус, нагнув голову, рыча и фыркая, перепрыгнул через изгородь на ту сторону границы. След привел его в деревню, к дому, возле которого стоял чужой солдат с винтовкой. Трус подбежал к двери, но солдат отпихнул его ударом ноги в живот. Трус снова пошел к двери. Солдат второй раз ударил его ногой и громко выругался. Тогда дверь открылась, и на крыльцо вышел молодой офицер.

Трус, опустив голову, стоял посреди дороги. С его головы капала кровь. Коричневые капельки серыми точками расползались в пыли.

Офицер подошел к Трусу и внимательно оглядел его. Потом он погладил собаку по спине. Трус боязливо косился на офицера. Рука офицера была одета в мягкую перчатку. Офицер взял собаку за ошейник и повел за собой. Трус не сопротивлялся, только хвост поджал и приложил уши. Он снова начал бояться, и, когда солдат шумно распахнул дверь перед ним и офицером, Трус вздрогнул и прижался к земле. Офицер опять погладил его и сказал что-то ласковое. Но Трус не понял странных слов.

Офицер отвел Труса в комнату и вскоре принес миску с вкусной, жирной похлебкой. Он придвинул миску к самому носу Труса, но тот не стал есть. Офицер сел на корточки и долго что-то говорил собаке. Очевидно, он уговаривал Труса, но Трус не притронулся к пище и только дальше забился в угол. Тогда офицер ушел, заперев за собою дверь на ключ.

Трус просидел в углу, не двигаясь с места, до поздней ночи. Кровь перестала идти из раны, но голова, видно, все еще болела: изредка Трус опускал голову и тихо скулил.

Поздно ночью офицер вошел в комнату и зажег свет. Он насвистывал веселую песенку. Проходя мимо Труса, он сказал ему что-то, засмеялся и щелкнул по носу. Но Трус не пошевельнулся. Офицер удивленно посмотрел на собаку и пожал плечами. Потом он подошел к кровати, разделся, залез в постель и потушил свет. Заснул он сразу.

Прошел час, а может быть, и больше. Из-за облаков вышла луна, и комната наполнилась зеленым светом. Тогда Трус встал, осторожно подошел к постели и долго смотрел на спящего офицера. Потом, крадучись, подошел к миске и съел небольшой кусок мяса.

Проснувшись рано утром, офицер застал Труса в той же позе. Офицер оделся, вышел и запер дверь. Целый день в комнату никто не заходил. Трус лег и задремал. Сон его был неспокойный. Он часто ворчал и дергал лапами. К еде он больше не притрагивался.

Вечером опять пришел офицер, и вместе с ним какой- то человек в штатском. Левая рука человека в штатском была забинтована.

Когда они вошли в комнату, Трус еще дальше забился в свой угол. Но потом он вскочил, выпрямился и, выйдя на середину комнаты, стал напряженно нюхать воздух. Офицер и второй человек сидели за столом. Они разговаривали, не обращая внимания на собаку.

Вдруг Трус зарычал и кинулся на человека в штатском. Собака узнала в нем врага, ранившего Григория Маркова. У нее сразу же пропал страх и дикая злоба снова овладела ею. Трус вцепился бы врагу в горло, если бы не офицер. Ударом камышовой трости, которая была у него в руках, он остановил прыжок зверя. Трус, визжа, отлетел в сторону. Человек в штатском вытащил револьвер и хотел пристрелить собаку, но офицер остановил его, и тот, недовольно ворча, опустил руку и спрятал оружие.

Офицер подошел к дрожавшему в углу Трусу и крикнул на него. Трус задрожал еще больше, скорчился и зажмурил глаза.

Тогда офицер стал безжалостно бить Труса тростью и топтать ногами.

Человек в штатском посмотрел на часы и по-русски сказал: «Пора, нужно идти». Офицер отбросил трость, оттряхнул руки и надел фуражку. Он вышел вместе с человеком в штатском. Выходя, офицер потушил свет и запер дверь, но окно осталось открытым.

Трус поднялся пошатываясь. Сильно болела голова. Палка офицера содрала засохшую корочку, и кровь снова пошла из раны.

Трус подошел к окну. Холодный ночной ветер шевелил шерсть на его спине. Трус немного постоял неподвижно, тяжело дыша широко раскрытой пастью, потом вскочил на подоконник и бесшумно спрыгнул в сад.

Ночь была бурная, темная, и Труса не заметил никто. Он побежал.

Инстинкт ли подсказал ему направление или помог случай, но минут через пять он увидел впереди двоих людей, быстро идущих по дороге. Трус узнал офицера и своего врага.

Не подходя близко, но и не теряя людей из виду, он тихо крался за ними по обочине дороги. Так голодные волки крадутся за лошадью, не нападая на нее вблизи жилья и не отставая ни на шаг.

Люди свернули с дороги и пошли лесом. Трус крался в пяти шагах от них. Если какая-нибудь ветка и хрустела под его мягкой лапой, то люди ничего не слыхали из-за ветра, шумевшего в листве деревьев.

Так дошли они до лужайки, по которой шла граница. На другой стороне лужайки был ранен Григорий Марков.

Люди остановились. Пожав друг другу руки, они шепотом обменялись короткими фразами. В трех шагах от них, в чаще кустарника, неподвижным желтым огнем блестели два глаза.

Офицер повернулся и пошел обратно, а второй человек, низко пригнувшись, пробежал по лужайке на советскую сторону.

Тогда Трус понесся за ним. Длинными прыжками, вытягиваясь и сокращаясь как тугая пружина, он догнал своего врага, без единого звука сделал последний огромный прыжок и вцепился человеку в затылок.

Ветер стонал в верхушках деревьев, скрипели, качаясь, стволы, и лес заглушал все звуки. Крик человека не был слышен.

Трус грыз шею врага. Вероятно, в первый раз в жизни он по-настоящему забыл страх. Он стал яростным и бесстрашным.

А человеку казалось, что сердце его разорвется от ужаса. Он не знал, кто вцепился ему в спину, не видел, чьи зубы рвут его затылок.

Собравшись с силами, врагу удалось сбросить с себя Труса. Но собака сразу же, не давая опомниться, снова кинулась на него. Теперь страшные зубы достали горло врага. Падая, человек вытащил револьвер. Он сунул дуло Трусу в живот. Глухо ударил выстрел, и пуля навылет пробила собаку.

Но Трус не разжал зубов. Последнее, что увидел умирающий человек, были два круглых глаза собаки, горящие человеческой ненавистью.

Трус долго лежал на трупе врага, не выпуская его горла.

Начало светать, когда пес попробовал подняться на ноги. Кровь лилась из его разорванного живота.

Идти он не мог.

Тогда он пополз. До пограничной заставы было не больше километра, но Трус полз это расстояние четыре часа.

Наконец часовой заметил полуживую собаку, ползком двигавшуюся к заставе, Он узнал Труса, поднял его и принес на заставу. Забинтованный Григорий Марков заплакал, увидев Труса, а Трус лизал ему руки и скулил.

Все пограничники собрались в комнате, где он лежал. Он умирал. Кто-то хлопнул дверью, и Трус вздрогнул.

Так он и умер на руках Григория, дрожа от маленьких своих страхов.

1936 г.