Подозреваемые
Монастырь-государство
Первая ошибка Эльфинстона
Важнейший успех русского флота
Вперед! На Константинополь?
Корабли-мертвецы
Два капитана
Путешествие на корабль «Святослав»
После трагедии
«Святослав»… красавец корабль, самый большой и современный в экспедиции графа Алексея Орлова. «Святославу» суждено было стать славой русского флота и погибнуть самым таинственным, мистическим образом. С этим именем связано множество конспирологических предположений. Главное из них: что произошло бы, если бы «Святослав» не погиб и русские удержали бы за собой остров Лемнос?
После победы русского флота над турками корабли одной из эскадр встали буквально в шаге от Константинополя и блокировали вход в Мраморное море. Русские могли закончить войну в том же году, закупорив Дарданеллы. Основное снабжение Константинополя осуществлялось по воде, и в случае блокады проливов город непременно ждал бы голод. Спасением для османов могло стать только подписание мира. И с этого момента российская геополитика пошла бы по совершенно иному сценарию, война не продлилась бы еще четыре года, а Россия не отдавала бы кредиты за изнурительную войну еще почти 100 лет.
С самого начала изучения истории Архипелагской экспедиции я не обратил пристального внимания на значение гибели корабля «Святослав». Его крушение, конечно, отразилось на ходе кампании, но образование Архипелагской губернии казалось мне тогда более важным событием, хотя бы потому, что о факте ее существования вообще мало кому известно. К «Святославу» я вернулся позднее и понял: его гибель – это подлинная детективная история, заслуживающая внимания моих зрителей и читателей.
Мне показалось очень подозрительным, что в момент наивысшей близости русских к стратегическому окончательному успеху, прорыву в Дарданеллы и Константинополь и близкому окончанию войны русский корабль «Святослав» гибнет. Гибель корабля и, как следствие, потеря Лемноса заставляет командование Архипелагской экспедиции вообще забыть о такой операции, как захват Константинополя. Она исчезает из планов, замыслов и дум и перемещается в категорию несбывшихся и несбыточных надежд. Причем могли ли русские прорваться к Константинополю, не знал никто: ни турки, ни даже сами русские. План Екатерины был очень близок к реализации. О том, что у русских такие планы были, знали все. После начала блокады пролива прорыв и захват столицы стал очевидной реальностью, и это приводило османов в состояние жуткого страха. И не только их. Мысль о том, что русские закончат войну так быстро и победоносно, вызывала серьезное беспокойство у англичан и, очевидно, отравляла бытие их дипломатическому корпусу. Понимая все последствия продолжения блокады, а также ее снятия из-за гибели корабля, изучая имеющиеся обстоятельства гибели «Святослава», углубляясь в тему, все меньше и меньше веришь в такие странные случайности и трагические стечения обстоятельств. А вот в хорошо продуманную и исполненную гибель корабля, в то, что посадка на мель – часть чьего-то плана, верится гораздо охотнее.
Это был тот чрезвычайно редкий случай, когда гибель корабля не просто изменила ход кампании. Она развернула ход истории, замедлила развитие России и региона. Я изучил документы и предположил, что авария самого большого корабля русских эскадр в сентябре 1770 года не была случайностью. Я должен был собрать все доступные материалы и найти сам корабль, чтобы закрасить все белые пятна в этой истории.
Я не сомневался, что «Святослав» все еще лежит на дне у берегов Лемноса. Русские оставили корабль и вообще покинули этот район Эгейского моря. Большая часть греческого населения была вырезана османами. Информационная цепочка разорвалась, рассказать о месте гибели «Святослава» попросту было некому. Сведений о том, что корабль найден современными исследователями, у меня тоже не было. Что ж, давайте разберемся: кто убил «Святослава» и кому была выгодна его гибель?
Глава 1
Подозреваемые
Россия нуждалась в иностранных специалистах и нанимала их. Большинство из них были англичанами. Никаких особых преференций они не получали и росли в званиях и должностях, как все. Из пяти командиров русских эскадр двое были англичанами – Джон Эльфинстон (2-я эскадра) и Самуил Грейг (5-я эскадра). Рядовых же английских офицеров было значительно больше.
Среди англичан на русской службе было немало здравых, компетентных и главное – искренне преданных своей новой родине моряков. Например, адмирал Самуил Грейг. Он верой и правдой служил России на различных должностях, участвовал во многих сражениях и внес большой вклад в развитие и перевооружение русского флота. Именно Грейг проявил исключительную лояльность к Екатерине, доставив в Россию в 1775 году княжну Тараканову. Европейские державы к факту ее пленения относились крайне отрицательно. Поступок Грейга красноречиво показал, кому и насколько он был предан.
Незадолго до начала Архипелагской экспедиции в России появился наш первый «подозреваемый». 30 мая 1769 года англичанин Джон Эльфинстон в чине капитана 1-го ранга был зачислен в русский флот. 9 июня того же года вопреки всем правилам высочайшим приказом он же был произведен в контр-адмиралы «сверх комплекта». Стремительное повышение произошло при протекции руководителя Коллегии иностранных дел Никиты Ивановича Панина, известного англомана и одного из создателей «Северного аккорда» (альянс России, Пруссии, Швеции, Польши). Панин был врагом братьев Орловых – инициаторов Средиземноморской экспедиции.
Вероятно, Эльфинстон был для Панина весьма важной фигурой. Как высокопоставленный командир, он был способен не только влиять на ход событий, но и доносить информацию из лагеря Алексея Орлова. Вероятно, Панин при этом был не единственным корреспондентом, с кем связывался Эльфинстон. Англичанин с таким же успехом мог работать и на британское адмиралтейство. Последующие события наводят на такие мысли, хотя это в большей степени предположение со своими за и против.
Личность второго «подозреваемого» можно обозначить как человек-загадка. До последнего времени мне не было известно даже его имя. Просто Гордон, вернее, лоцман Гордон. Никаких подробностей его жизни, ничего, что могло бы помочь составить портрет таинственного лоцмана. Я не мог понять, как, когда и при каких обстоятельствах Гордон попал на русскую службу, пока не нашел доклад контр-адмирала Эльфинстона графу Панину от 11 января 1770 года из Портсмута: «Господин Гордон, произведенный мною в лейтенанты и взявшийся в качестве лоцмана провести «Святослав», доносит, что этот корабль не может продолжать плавания в настоящем его положении и что это почти чудо, как он дошел сюда».
Лоцман Уильям Гордон стал для меня почти мифическим персонажем. Хотя он и существовал в реальности. Буквально перед сдачей рукописи в издательство я получил ответ от самого крупного в Великобритании специалиста по британской колонии в Санкт-Петербурге в екатерининские времена и участию британских офицеров в русских военно-морских экспедициях, профессора кафедры славяноведения Кембриджского университета Энтони Кросса. Мой вопрос был очень прост: «Who is mister Gordon?» Господин Кросс любезно согласился помочь мне и нашел двух однофамильцев. Но они, к сожалению, не имели никакого отношения к нашей истории. Уильям Гордон так и остался человеком-загадкой, попавшим на русскую службу при содействии контр-адмирала Джона Эльфинстона.
И наконец, наш третий «подозреваемый». Уильям Роксбург приходился двоюродным братом адмиралу Самуилу Грейгу. В 1764 году Роксбурга приняли на русскую службу в чине капитана 2-го ранга. Он служил на Балтийском море. В 1769 году в звании капитана 1-го ранга принял участие в Архипелагской экспедиции, командовал линейным кораблем «Три Святителя». После сражения при Наполи-ди-Романья и, возможно, в результате конфликта между офицерами эскадры и контр-адмиралом Эльфинстоном Уильям Роксбург заменил на корабле «Святослав» капитана 1-го ранга Степана Хметевского. С этого момента начинается наше путешествие по следам последнего плавания самого большого корабля Архипелагской экспедиции.
Джон Эльфинстон
Родился в 1722 году. Начал военно-морскую карьеру мичманом Королевского флота. В 1745 году получил чин лейтенанта, в 1757-м – коммандера, с 1758 года – капитан. В 1758 году участвовал в высадке войск на территории Франции, попал в плен. Командовал кораблем 6-го ранга Eurus, затем – фрегатом HMS Richmond. После окончания Семилетней войны до 1767 года командовал 60-пушечным линейным кораблем HMS Firme.
Принят на русскую службу 30 мая 1769 года, назначен командиром линейного корабля «Не тронь меня». Эльфинстон возглавил вторую эскадру Архипелагской экспедиции. В нее входили три линейных корабля («Тверь», «Саратов», «Не тронь меня»), два фрегата («Надежда» и «Африка»), три транспорта и один пинк. Личный состав эскадры насчитывал 2261 человека. Эльфинстон получил задание привести подкрепление находившейся в турецких водах эскадре Г. А. Спиридова и поступить под командование графа Алексея Орлова. 24 июня Эльфинстон в составе объединенной русской эскадры принял участие в Хиосском сражении, а через день и в Чесменском сражении. В 1774 году Эльфинстон отправился в Кронштадт, 19 июля вышел в отставку и навсегда покинул Россию. После увольнения с русской службы Эльфинстон вернулся в английский флот. В ходе войны за независимость США в 1779–1780 годах он участвовал в боевых действиях в Вест-Индии. При Гренаде в эскадре вице-адмирала Байрона и при Мартинике в эскадре вице-адмирала Родни командовал HMS Magnificent. Джон Эльфинстон умер в 1785 году в возрасте 63 лет.
Глава 2
Монастырь-государство
В феврале 1770 года две эскадры русского флота под командой адмирала Г. А. Спиридова и контр-адмирала Джона Эльфинстона подошли к берегам Греции. Часть русских сил высадилась в бухте Витуло на полуострове Пелопоннес. Там их встретили восторженные толпы повстанцев. Именно на Пелопоннесе русские намеревались нанести Османской империи смертельный удар.
Городок Витуло не избалован вниманием туристов, как и монастырь, располагающийся в нем. Тем интереснее было попасть туда, взглянуть на стены, способные рассказать о многом. Провинция Мани, где находятся городок Витуло и монастырь, – довольно любопытное место. Я бы назвал ее греческой Корсикой. Итальянский остров напоминают горы и архитектура этого места: везде можно встретить старые родовые башни, выросшие в эпоху кровной мести, как грибы. Главное, что сближает Мани и Корсику, – люди, их веками ковавшаяся ментальность. Майноты были потомками жестких и дисциплинированных спартанцев и жили на перекрестье дорог между Западом и Востоком. Борьба с чужими цивилизациями еще больше узаконила порядки майнотов, укоренила их клановость.
Бухта Витуло
В XVIII веке обострилась борьба местных жителей с османами, что заставило кланы объединиться. В этот период здесь появились русские, желавшие как можно эффективнее использовать чувства майнотов к захватчикам. Я упомянул ненависть не случайно. Именно ненависть, переходящая все мыслимые границы, двигала этими людьми и впоследствии сослужила им дурную службу. В этом они сильно отличались от островных греков. Те довольно комфортно жили при османах, исправно платили налоги, сохраняя привычный уклад жизни и не помышляя ни о каких бунтах. Это стало неприятной неожиданностью для русских, считавших, что им будет оказана повсеместная поддержка единоверцев. Как бы не так! На Архипелаге русских не ждали…
Впрочем, и нас тоже. Оказалось, что монастырь в Витуло – это отдельное «государство». Он принадлежал одному местному клану и всегда был частной собственностью. Сюда не водят туристов. Лишь во время нечастых служб в монастырь изредка попадают посторонние. А как попасть туда, где тебя не ждут? Лишь по воле случая. И такой случай представился, нам опять повезло. Когда мы ужинали в местной таверне, нас услышал человек, говоривший на русском, хотя и с сильным акцентом. Грек, уехавший из Грузии около 30 лет назад с семьей, на нашу удачу, оказался одним из жильцов монастыря. Христофор Киласилис (так звали нашего нового знакомого) – строитель, живущий при монастыре со своей семьей. Христофор поддерживает монастырь в достойном состоянии. Он пообещал договориться с хозяйкой монастыря о нашем визите и не только сделал это, но и уговорил ее дать нам интервью. В фильм этот эпизод не вошел, но в монастырь мы все же попали.
Монастырь оказался даже старше, чем я думал. Его основали два брата, видимо, еще в конце XV века. За пять лет до прихода русских он был отремонтирован и расписан внутри фресками, которыми можно любоваться и сейчас. Такую необычную роспись я встречал в Греции всего дважды. Она стоит того, чтобы проделать долгий путь. Внутреннее убранство монастыря неплохо сохранилось. А вот богатые дары Екатерины Великой, переданные русскими моряками монастырю, – нет. Они были попросту украдены. Сейчас монастырем владеет семья Дакаулоу. Наследование происходит только по мужской линии без права отчуждения или продажи самого монастыря и прилегающей территории.
Монастырь Витуло
Русских здесь, в отличие от Архипелага, ждали давно – еще до высадки орловских десантов. В Грецию были направлены эмиссары Екатерины и Орлова. Направлены в первую очередь на Пелопоннес, к майнотским вождям. Греция была неоднородна по своему социальному настрою, и если на Пелопоннесе постоянно бунтовали, то на островах, в Архипелаге, местные жители были в основном всем довольны и ни в каких бунтах участвовать не желали – турки их вполне устраивали. Опорой в Архипелаге для русских могли быть лишь лихие пираты, составлявшие небольшую часть населения Архипелага. Эмиссары должны были выяснить настроения коренных жителей и подготовить почву для будущих совместных действий. Встречал их один из майнотских вождей, глава клана Мавромихали. Эта фамилия до сих пор влиятельна и уважаема в тех краях. Екатерина послала тайное письмо грекам: «Ея Императорское Величество, ревнуя о благочестии, желает стенящий под игом варварским православный народ избавить, посылает от себя ево, Папазола, чтоб уверил о всевысочайшей к ним милости и покровительстве, а притом изведал бы о желании и состоянии сих народов». 20 февраля Федор Орлов освятил в монастыре греческие знамена и привел к присяге на верность союзу с Россией греческих добровольцев. Степан Петрович Хметевский писал: «Повстанцы, пришедшие в российское подданство, после литургии и салютов при монастыре Успенском, вдоль берега были выстроены фронтом, при котором для оных команд наших архимандритом освящены два знамени».
Греки были разделены на два спартанских легиона – Восточный и Западный. Они незамедлительно приступили к боевым действиям. «Первый наш в море десант без единого выстрела сделан… Греков к нам великое множество приезжало, из себя видные люди, здоровые и чистые, каждый с винтовкой, с пистолетом и с саблей», – вспоминал в своем дневнике Хметевский. Поначалу русским и майнотам сопутствовала военная удача. Они смогли закрепиться в важных стратегических пунктах. Например, в крепости Наварин. Правда, военная удача вскоре отвернулась от союзников. Кульминацией невезения стали события в крепости Мистра. После девятидневной осады отряд капитана Баркова взял крепость, в которой находился двухтысячный турецкий гарнизон. Русские рассчитывали сохранить ему жизнь. Но восставшие греки были настолько разъярены, что растерзали всех пленных, включая детей и женщин. Это событие серьезно осложнило положение русских на всем полуострове и стало причиной неудачи десанта. Слабые турецкие гарнизоны в Морее, готовые сдаться, предпочли сражаться до конца, опасаясь быть растерзанными греческими повстанцами. Греки слишком полагались на русских, чьи силы были невелики. А русские полагались на греков, хотя те не обладали регулярным войском, дисциплиной, организованностью и разбежались после первых неудач. Все военные операции на материке пришлось свернуть. Русские отправились искать военного счастья в море.
Глава 3
Первая ошибка Эльфинстона
Греки, как выяснилось, не сильно нуждались в освобождении. А Екатерина и ее ближайшие сподвижники надеялись именно на их поддержку и сильное стремление к свободе. Освобождение единоверцев от басурман поначалу значилось одной из главных целей экспедиции. Пока Орлов и Ганнибал штурмовали Наварин, а остальные отряды захватывали крепости на Пелопоннесе, Эльфинстон не пошел на соединение с эскадрой Г. А. Спиридова, как предписывала Екатерина еще до отправки эскадр. Джон Эльфинстон решил действовать в одиночку и, высадив десант, пятью своими кораблями атаковал превосходящий турецкий флот в местечке Наполи-ди-Романья.
Даже простая логика подсказывала, что правильнее было соединиться с эскадрой Спиридова и удвоить силы. Но Эльфинстон предпочел проявить самостоятельность, если не сказать самоуправство. Что это было – случайная ошибка или намеренное вредительство? Эльфинстон запер турка в бухте, дал бой эскадре Гасан-паши, а затем ушел, якобы устрашившись превосходящих сил противника. Офицеры русской эскадры негодовали, отказывались подчиняться английскому командиру и возмущались стилем его руководства. Они требовали соединения со Спиридовым, как то предписывалось императрицей еще при выходе из Кронштадта – при приходе к берегам Греции соединиться обеим эскадрам Спиридова и Эльфинстона. Командиры недолюбливали друг друга, не в силах совладать со своим желанием быть номером первым. Чрезвычайно амбициозный Эльфинстон жаждал славы, не готов был делиться ею и потому в ущерб здравому смыслу и с большим риском для эскадры гонялся за превосходящими турецкими силами. И вот – неслыханное дело! Эльфинстон уступил требованиям команды и пошел навстречу силам Спиридова. Вот только драгоценное время было упущено. Турецкий флот словно испарился из бухты.
Самостоятельная атака Эльфинстоном превосходящих сил противника не закончилась катастрофой по чистой случайности, поскольку османы уклонились от боя, приняв эскадру Эльфинстона за весь русский флот. Если бы турки приняли бой, Архипелагская эспедиция завершилась бы в тот же момент. В этот раз русским просто повезло. Весьма показательна запись из дневника С. П. Хметевского, командовавшего в тот момент кораблем «Святослав»: «При лавировании из Калантинской бухты на корабле у меня переломился грот марса реи, которых по беспутству контр-адмирала (Эльфинстона. – Авт.) в запасе уже не было у мыса Кабино, не хотел контр-адмирал, хотя и место позволяло, поворотить корабль по ветру, а надеялся обойтить оный, мне ж, не знав языка, никто перевести не хотел, да и мало слов моих слушали…» Записи Хметевского не были в целом очень эмоциональными, но в тот момент он не сдержался. Его, опытного, заслуженного капитана, просто игнорировали. Он практически не участвовал в командовании кораблем. В конце концов его заменили на англичанина Роксбурга! Все это можно было бы списать на взбалмошность и неуживчивость Эльфинстона. Но я подозреваю, что в его действиях была определенная логика. Он хотел всем управлять лично и таким образом конструировать нужные последствия. Хотя, возможно, есть и другое объяснение его поведению. Эльфинстоном руководили неуемные амбиции. Он не желал делить возможные лавры даже со своими капитанами, а тем более с адмиралом Спиридовым. Дальнейшие события показали, что подобный метод командования был для него не исключением, а правилом.
11 июня 1770 года Алексей Григорьевич Орлов соединился с эскадрами Спиридова и Эльфинстона, принял над ними командование и поднял на своем корабле кейзер-флаг. Так закончилось двоевластие, а вместе с ним – бурная деятельность Эльфинстона. Эльфинстон затих, но ненадолго.
Глава 4
Важнейший успех русского флота
Турецкий флот был упущен. В какой части Эгейского моря следовало его искать? И тут русским снова повезло. 24 июня русский флот, уже под командованием графа Алексея Орлова, настиг в Хиосском проливе ускользнувших от Эльфинстона турок. Вражеский флот превосходил русский и в количестве кораблей, и в вооружении. Судите сами: перед началом сражения турки имели 16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 6 шебек, 13 галер и 32 малых и вспомогательных судна. Русские эскадры могли противопоставить им 9 линейных кораблей, 3 фрегата, 1 бомбардирский корабль, 1 пакетбот, 3 пинка и еще 13 более мелких судов. Превосходство в силе османов было двукратным. Доподлинно неизвестно, какой план предложил Эльфинстон на военном совете. Известно лишь, что он был единогласно отклонен, а вот план Спиридова, наоборот, принят. В свою очередь, Эльфинстон наотрез отказался возглавить авангард. Он сослался на то, что не может «рисковать на нем своей репутацией». В другой ситуации его, вероятно, обвинили бы в трусости и припомнили бы все прежние прегрешения, но в тот жаркий июньский день 1770 года было просто не до него. В предстоящем сражении Орлов назначил Эльфинстона командиром арьергарда.
Турецкие пушки. Музей Чесмы
Турки совершили ошибку. После боя в Хиосском проливе они бежали и позволили загнать себя в Чесменскую бухту. К девяти утра 26 июня их флот был полностью уничтожен. Были сожжены 14 турецких линейных кораблей, 6 фрегатов и большое количество мелких судов. Русские захватили линейный корабль «Родос». Из 15 тыс. турецких моряков после сражения спаслись лишь 4 тыс. После уничтожения турецкого флота в Чесменской бухте русский флот смог полностью контролировать Эгейское море. Мы едва ли можем считать Эльфинстона причастным к этой победе. Его корабли практически не принимали участия в сражении. А действия самого контр-адмирала были подозрительными. Вот красноречивые строки того времени: «Эскадра контр-адмирала Эльфинстона по положению была несколько удалена, но по приближении же спустилась вдруг на пистолетный выстрел и производя по неприятелю сильную картечную стрельбу, которую однако скоро прекратила ибо корабль «Святослав» под командой капитана Роксбурга в половине сражения поворотил оверштаг чему и вся его эскадра последовала и более вступить в сражение не могла». В русском флоте выход из боя, как и потеря корабля, был серьезным проступком. За деяние менее тяжкое адмирал Спиридов «поздравил матросом» капитана «Европы» Клокачева.
Так что же случилось с эскадрой Эльфинстона: приступ трусости или стечение обстоятельств? Слабый ветер? Его отсутствие? Не могу сказать, возможно, дело лишь в стечении обстоятельств. Я не был там, не вдыхал копоть горевших кораблей, на моем камзоле не было брызг крови убитых турецкой картечью комендоров. Но одно я знаю точно: все остальные моряки проявили себя геройски в этом сражении, им не помешало отсутствие ветра и прочие не менее важные обстоятельства. В Чесменском сражении показали себя достойно и многие англичане. До такой степени достойно, что английские историки считают эту победу в значительной степени британской. Дело обычное: у победы много родителей, а поражение – сирота. Интересно, что бы они сказали, если бы битву выиграли османы? Поделить лавры не могли и русские. Каждый участник Чесменского сражения приписывал основные заслуги себе. Всех превзошел князь Юрий Долгоруков, который впоследствии написал «роскошные небылицы» о своей решающей роли в победе над турками, даже не будучи при этом моряком.
Схема Чесменского сражения из дневников С. П. Хметевского
Примечательно, что в английских источниках вы не встретите упоминаний о причастности контр-адмирала Эльфинстона к гибели крупнейшего корабля русской экспедиции «Святослав». И тем более о суде над ним. Наоборот! Англичане считают своего соотечественника едва ли не главным героем Чесменского сражения. Более того, выражают мнение, что в России он был недооценен по вине прежде всего графа Орлова, стремившегося всячески принизить его заслуги и приуменьшить влияние и роль англичан. А вот граф Алексей Орлов, которого точно нельзя упрекнуть в предвзятом отношении к англичанам, считал иначе. В своем письме Екатерине от 28 июня 1770 года он отчитывался о ходе и результатах Хиосского и Чесменского сражений: «Всемилостивейшая Государыня, наперед прошу прощения, ежели контр-адмирал Эльфинстон не переменит своего поведения, я принужденным найдуся для пользы службы… Отнять у него команду оную флота капитан-бригадиру Грейгу, которого достоинство, верность, усердие, прилежание и благоразумие уверяют меня, что под его предводительством дела пойдут гораздо успешнее».
Есть мнение, что англичане, состоявшие на русской службе, покинули ее после Чесменского сражения и отправились в Англию. Вполне вероятно, британцы, не ожидавшие грандиозного успеха русских, решили таким образом ограничить свою помощь. Я бы не стал говорить о массовом исходе англичан. Возможно, какая-то их часть и покинула эскадру с английскими транспортами, но большая осталась. Например, герой Чесмы лейтенант Томас Макензи. Основатель Севастополя, в России он дослужился до звания контр-адмирала. Его именем названы холмы неподалеку от Севастополя – Макензиевы горы. Не покинул русских после Чесмы и лоцман «Святослава» Уильям Гордон. Он появился в эскадре в январе 1770 года, когда корабли контр-адмирала Эльфинстона находились в Портсмуте на ремонте. Именно Гордону суждено было сыграть решающую роль в трагедии «Святослава».
Действительно, многие русские корабли после перехода из Кронштадта нуждались в серьезном ремонте. Это в основном относилось к старым кораблям. Некоторые из них вообще не смогли продолжать плавание. Однако странным кажется тот факт, что новейший русский корабль «Святослав», спущенный на воду всего лишь за год до Чесменского сражения, был признан негодным для продолжения плавания. Этому кораблю явно не везло. После выхода из Кронштадта из-за открывшейся течи он был вынужден 12 августа 1769 года вернуться в Ревель для ремонта и догнать эскадру позже. Еще более странно, что Гордона вообще взяли на службу в качестве лоцмана. На других кораблях Архипелагской экспедиции в качестве лоцманов обычно нанимали местных моряков, в основном греков, хорошо знавших акваторию. Еще я обратил внимание на странную фразу о Гордоне в письме Эльфинстона графу Панину: «взявшийся в качестве лоцмана провести «Святослав». Значило ли это, что не Эльфинстон проявил инициативу, а сам Гордон предложил свои услуги?
Глава 5
Вперед! На Константинополь?
Чесменское сражение было выиграно, турецкий флот уничтожен. Что дальше? Константинополь? Ведь именно этот славный город был одной из целей Архипелагской экспедиции. Из письма посланника в Лондоне А. И. Мусина-Пушкина своему коллеге в Копенгагене М. М. Философову: «Успехами русского оружия покорилась древняя Спарта и я надеюсь, что господин Эльфинстон совершит желание мое и станет ударять ближе к цели. Хочется мне ведать его у Царьградского мыса, где лежит престол турецкого сластолюбия». Даже осторожная Екатерина называла Константинополь в качестве возможной цели будущей экспедиции: «Если уж ехать, то ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого. И скажу так, как в грамоте государь Петр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем слава Богу нашему и всемогущему».
В русском лагере перед Чесмой царила нервозность. В счастливый исход предстоящего сражения верили не все: русские эскадры были явно слабее турецких. Лишь после Чесменского сражения Константинополь стал целью осязаемой, что оптимистично фиксировал и адмирал Грейг: «В случае овладения Лемносом, граф Орлов твердо решился прорваться сквозь Дарданеллы». После Чесменского сражения Алексей Григорьевич Орлов при всем своем недоверии к британцу Эльфинстону все-таки отправил его эскадру на блокаду Дарданелл. Отчасти это было похоже на изгнание: подальше с глаз! Очевидно, англичанин смертельно надоел Орлову, а у самого графа в тот момент появилась более важная цель – Лемнос! Остров был ключевой точкой войны – владевший островом, по сути, запирал Дарданеллы и приобретал удобную базу для флота и плацдарм для последующего овладения проливами и, возможно, самим Константинополем. Думаю, что близость русских к проливам являлась в большей степени преимуществом, чем опасностью. 15 июля 1770 года русский флот подошел к Лемносу, а 20-го началась двухмесячная осада. Она не стала легкой прогулкой ни для тех, кто оборонялся, ни для тех, кто осаждал. Инженер-поручик Г. Келхен писал: «У неприятеля было одних ружейных близь 1000 человек по стенам, камены бросали женщины и малые робяты».
Карта пролива Дарданеллы из дневников С. П. Хметевского
Карта Константинополя из дневников С. П. Хметевского
Русские к тому моменту уже действовали совместно с албанцами, греками и славонцами. Все они успешно вели осаду и проделали в крепостных стенах несколько брешей. Днем воевали, ночью вели переговоры о сдаче. Несмотря на утверждения защитников, что они якобы ни в чем не нуждались, им тоже приходилось несладко. С. П. Хметевский вспоминал, что «турки просили для своих жен и детей винограду, арбузов, кофи, которое от графа и было им давано». Это косвенно говорит о благородстве и некой мягкости нравов при ведении боевых действий. Между тем на Лемносе осада крепости Пелари шла весьма удачно. 25 сентября османы, наконец, согласились на капитуляцию. «В полдень в крепости Лемнос на цитаделе выкинул неприятель бел с черным крестом флаг, что означало по обыкновению, сдача крепости», – так рассказывал об этом капитан Хметевский.
Я не случайно так подробно остановился на взятии Лемноса. Русский флот приобретал удобную базу и запирал проливы, до которых было всего лишь 50 миль – рукой подать! А там и Константинополь близко! Все два месяца осады крепости Пелари Орловым эскадра Эльфинстона плотно блокировала Дарданеллы. Эльфинстон предлагал Орлову прорваться через Дарданеллы и угрожать непосредственно Константинополю. Однако Орлов счел это предложение авантюрой и решил ограничиться блокадой Дарданелл. Она должна была вызвать в столице Османской империи голод и принудить турок начать переговоры.
Орлов, на мой взгляд, поступил мудро, хотя многие до сих пор упрекают его в нерешительности. Овладение Лемносом было в тот момент значительно важнее. Если бы он стал нашей базой, то Константинополь, как зрелое яблоко, сам упал бы в руки русских. Сейчас мы знаем, что, скорее всего, у русских эскадр был шанс прорваться в Мраморное море: артиллерия, которой располагал противник, не представляла серьезной угрозы для русских кораблей. А. Г. Орлов этого наверняка не знал и рисковать не хотел. Кроме того, если бы предложение о прорыве Дарданелл поступило от человека, которому Орлов доверял, возможно, граф принял бы его. Но контр-адмирал Эльфинстон не входил в число таких людей. Возможность прорыва действительно была, что спустя чуть больше трех десятилетий частично доказали и русские, и англичане. В 1807 году эскадра адмирала Сенявина успешно блокировала Дарданеллы, в то время как эскадра адмирала Пустошкина плотно закупорила Босфор. В попытке прорвать блокаду турецкий флот был рассеян 19 июня в ходе Афонского сражения. Английскому адмиралу Дакворту в ходе той же кампании в феврале – марте 1807 года удалось не только прорваться в Мраморное море, но даже демонстративно лавировать у Константинополя. Правда, все, что произошло потом, сильно смахивало на фарс с элементами трагикомедии – он позорно бежал и оказался со своей эскадрой там, где и был – у острова Тенедос. Но факт остается фактом – сам по себе прорыв через Дарданеллы к Константинополю Дакворту удался. А результат… что ж, далеко не всегда удается воспользоваться успехом. Подкрепляют версию о возможности прорыва и русские архивные документы 80–90-х годов XVIII столетия: «береговые укрепления пролива состояли из двух замков… и сомкнутых батарей… и не могли противостоять русскому флоту».
Действия Эльфинстона у Дарданелл весьма любопытны: «Эльфинстон два дня простоял в проливе, перестреливаясь с дальнего расстояния с турецкими кораблями и не отвечая на выстрелы с крепостей. Турецкие корабли наконец скрылись. Эльфинстон же с целью демонстрации, стоя на якоре посреди пролива, приказал играть музыкантам и барабанщикам и, обстреливаемый береговыми батареями, но ни удостаивая их ни единым выстрелом, уселся с офицерами пить чай на палубе. Выйдя затем из Дарданелл, Эльфинстон расположился между островами Тенедосом и Имбро». Эпизод этот, с одной стороны, в очередной раз характеризует самого контр-адмирала Эльфинстона как человека, весьма склонного к эксцентричным поступкам. С другой стороны, это свидетельствует, что русским кораблям не было нанесено никакого ущерба со стороны артиллерии береговых батарей.
Не слишком оптимистичный взгляд Алексея Орлова на возможность прорыва в Дарданеллы подкреплялся тем, что форты по обоим берегам пролива все же представляли определенную опасность для кораблей, пытающихся пройти пролив. А в комбинации с «противными» ветрами и течением могли сделать эти попытки крайне рискованными. Не стоит забывать, что турки могли противопоставить русскому флоту свои боевые корабли. Причем каким их количеством располагал противник, русским было неизвестно. Но русские моряки в тот момент имели огромное психологическое преимущество и действовали на кураже. Они уничтожили в Чесме костяк превосходившего их по мощи турецкого флота, закупорили Дарданеллы и почти взяли Лемнос. А кураж – весьма серьезный фактор в войне, когда массовый психоз порождает панику и парализует волю противника, даже имеющего численное преимущество. Ярким примером может служить так называемая «атака мертвецов», когда в 1915 году несколько десятков русских пехотинцев, защитников крепости Осовец, обратили в бегство несколько тысяч немцев. Словом, возможность взятия Константинополя была, но русские ею не воспользовались.
Глава 6
Корабли-мертвецы
Давайте обратимся к документам экспедиции и зададимся вопросом: а много ли кораблей потеряли русские за шесть лет экспедиции? И главное – что стало причиной их гибели? Итак, пинк «Лапоминк» затонул в 1769 году, сев на мель у берегов Дании в самом начале экспедиции. Кто-то сочтет это навигационной ошибкой, случайностью, а кто-то – диверсией. В ту ночь маяк у мыса Каттегат почему-то не горел. Если бы терпящий бедствие «Лапоминк» не подал сигнал остальным кораблям, на камнях оказались бы и все остальные суда русской эскадры… Экспедиция закончилась бы, едва начавшись. Из-за сложной навигации проливы всегда считались местом крайне небезопасным – там покоится несколько тысяч кораблей, включая несколько русских. Настоящее корабельное кладбище! Достаточно погасить маяк… и трагедия практически обеспечена.
Линейный корабль «Святой Евстафий» взорвался почти со всем экипажем во время Чесменского сражения. Трофейный «Родос» дал течь во время возвращения в Кронштадт и был сожжен экипажем у берегов Пелопоннеса. Небольшой фрегат «Феодор» также тек, как решето, и затонул в октябре 1771 года в бухте небольшого острова Святого Евстратия, едва дотянув до берега. Линейный корабль «Азия» пропал без вести вместе со всем экипажем во время шторма в 1773 году между Паросом и Миконосом. Ни один из членов экипажа не выжил. Единственное, что рассказало о произошедшей трагедии, были выброшенные на берег Миконоса остатки такелажа, обломки шлюпки и орудийного лафета. Пять кораблей были затоплены (согласно архивным документам) в 1774–75 годах в бухте острова Парос по причине ветхости и непригодности из нескольких десятков кораблей! А ведь далеко не все они были новыми. Несовершенство конструкции, достаточно сложные условия мореплавания и навигации в этом регионе, огромное количество подводных опасностей вообще доводили риск утраты кораблей до максимального. Но русские потеряли всего лишь 11! Причем небоевых потерь, из-за технических проблем или навигационных ошибок, оказалось всего лишь пять: «Лапоминк», «Родос», «Азия», «Феодор» и… «Святослав».
Когда сравниваешь современные электронные навигационные карты со старыми картами островов и всего региона, составленными русскими офицерами во время Архипелагской экспедиции, невольно замечаешь, насколько внимательны были составители тех старых карт к деталям: рифам, подводным камням, промерам глубин и мелям. При этом очертания берегов на карте могут радикально отличаться от оригинала. Загадки тут нет. Офицеры эскадры занимались этой работой целенаправленно и использовали опыт местных капитанов, рыбаков, которых чаще всего нанимали в качестве лоцманов. Тем сложнее поверить в случайность катастрофы «Святослава», севшего на мель в 30 квадратных миль! Это мель невероятных размеров! Согласно официальным отчетам, корабль пытались снять с мели, но турки высадили десант на Лемносе, и русским стало понятно, что остров потерян. И тогда «Святослав» подожгли, предварительно сняв с него пушки, вооружение и имущество.
Официальная версия руководителей экспедиции – имущество эвакуировано, а корабль после этого подожжен. И то, что написал Хметевский, – ничего спасти не удалось и корабль неизвестно кем подожжен – входит с этим в явное противоречие. Очевидно, что кто-то побоялся признаться в потере не столько корабля, сколько имущества. За такие вещи пришлось бы не только ответить, но и понести серьезное наказание. Имущество, и в первую очередь пушки, должны были снять. То, что этого не сделали, означает, что поджог был неожиданным, а вовсе не плановым. Война все спишет, решил Спиридов. В документах было записано, что все снято, а уже только потом якобы самими и подожжено. Спустя много лет после окончания экспедиции Хметевский, по сути, выводит свое командование на чистую воду, фиксируя, что ничего не спасено и корабль подожжен неизвестно кем. Кто тогда прав? Если Хметевский, то на дне должны обнаружиться многочисленные пушки, что подтверждает неожиданность поджога и ложится косвенной уликой в копилку диверсионной версии.
Степан Петрович Хметевский как должностное лицо был совершенно непричастен к этому происшествию и мог позволить себе написать, как все было на самом деле. И он написал, что «Святослав» был «зажжен неизвестно кем». Итак, корабль не только сел (посадили?) на мель, но и сгорел (подожгли?). Кто-то очень хотел уничтожить его наверняка.
Из записок С. П. Хметевского
6-го числа сентября, известились от греков, что корабль 80 пушечный «Святослав», на котором имел свой флаг контр-адмирал Эльфинстон, поставлен на мель на банку, которая лежит от Лемноса к осту, да и от адмирала Григория Андреевича Спиридова об оном не счастии уведомлении сходственно, и оной корабль, стоя на мели несколько дней, неизвестно кем зажжен, хотя не очень далеко он него стоял наш корабль «Саратов» и другия суда, с корабля кроме людей ничего почти не спасено, артиллерия с нарядами, такелаж, провиант, мундирные и амунишные вещи вместе с корпусом корабля пропало без остатку; контр адмирал Эльфинстон, отозвав свою эскадру со определением мест в близость к поставленному на мель «Святославу», подняв свой флаг на корабле «Не Тронь Меня», ушел к Лемносу в бухту крепости Литоди, которая содержана в атаке графом Алексеем Григорьевичем Орловым.
В записках Матвея Коковцева о Лемносе я нашел довольно точное описание навигационной обстановки в районе острова. Его замечания и рассуждения относительно неточности карт в описании размеров и формы мели у Лемноса, а также ее отсутствия на английских и голландских картах наводят на определенные мысли. Экспедиция пользовалась разными картами – на одних мель была, на других, английских и голландских, не было. Любой моряк, по крайней мере у которого все хорошо с головой и нет умысла, все разночтения трактует в пользу наличия опасности, а не ее отсутствия. И, естественно, учитывает это в своем навигационном плане. Это как сплошная разделительная полоса на дороге – если из-за грязи не видно, считайте, что она там есть, – и поступайте соответственно: не пересекайте и не обгоняйте. Собственно, это и предлагали офицеры «Святослава». Тот, кто целенаправленно хотел утопить корабль, мог сослаться на отсутствие мели на карте и таким образом прикрыться – я ни при чем, так в карте нарисовано! Почему разночтения в картах насторожили только Коковцева, но никак не командиров?
Из записок М. Г. Коковцева
К Восточной Лемноса стороне есть десять миль в море выдавшаяся мель, для проходящих между островов Лемноса и Тенедоса судов весьма опасная, и особливо в летнее время по причине стремительного течения воды из Геллеспонтского пролива прямо на сию мель. Мореходцы бывают в великой опасности и претерпевают несчастия по тому, что на некоторых иностранных чертежах положение сея мели означено неправильно, а на Голландских и Английских вовсе оной не показано; сие самое было причиною, что и Российский осьмидесятипушечный корабль, на котором находился Контр Адмирал Елфингстон и Капитан Росбург, претерпел разбитие, и подал туркам повод ополчиться противу храбрых в малом числе Лемнос атакующих Россиян. Для избежания сей опасности мореплаватели должны принять себе за правило вид острова Ембры по компасу: если оконечность оного прямо на Север, тогда можно считать себя в безопасности; если же видно открытие или разделение Имбры от острова Самандраки, то сие доказывает, что судно на одной линии с оконечностью мели, и в таком случае надлежит как можно скорее удаляться к Востоку; но сие может быть иногда, а особливо при Северовосточных ветрах поздно, и тогда лучше всего стать на якорь, хотя бы и глубоко было; ибо между Тенедоса и Ембры военные суда становятся на якорь на глубинах от 50 и до 60 саженей. Между Ембры и Северовосточной части острова Лемноса глубина воды от 30 до 45 саженей и грунт большею частью песчаный. В 1770 году приметил я течение сих вод на 3 и до 4 миль в час к Западо-Юго-Западу от Дарданелей, а в зимнее время бывает оное иногда при Южных ветрах к Северовостоку; но к самому Дарданельскому проливу есть всегда разные течения струи, разделяющиеся по положениям проливов Анатолии и Тенедоса, Тенедоса и Ембро, Ембро и Румелии.
Я мог сколько угодно сравнивать и изучать факты, читать «между строк» «свидетельские показания» участников событий. К ответу на все вопросы меня могло приблизить лишь одно – сам корабль «Святослав». На карту острова Лемнос, которая была составлена русскими офицерами во время Архипелагской экспедиции, мель у восточного побережья острова была нанесена. Как и место гибели на ней «Святослава», обозначенное буквой F. Впрочем, форма мели на карте весьма далека от реальной.
Глава 7
Два капитана
После Пароса или любого другого из Кикладских или Додеканских островов остров Лемнос едва ли так же сильно поразит ваш взгляд. Он довольно плоский, он не изобилует растительностью, на нем мало живописных бухточек, которыми так богаты другие острова Эгейского моря. Возможно, все дело в климате и расположении Лемноса.
Остров находится всего лишь в 50 милях от пролива Дарданеллы и выхода из Мраморного моря. Оттуда, как из аэродинамической трубы, приходят дующие почти круглогодично северо-восточные ветра. За несколько тысяч лет они сделали ландшафт острова таким, каким мы его увидели: выжженный, каменистый, ветреный, неприветливый. Лемнос отличается от других греческих островов не только своим «дрянным» зимним характером. Лемносу за его историю суждено было стать русским трижды. Первый раз – во времена Архипелагской экспедиции Орлова, когда осенью 1770 года русские десанты почти отбили остров у турок, захватив сам остров и почти покорив крепость. Второй раз – когда здесь действовала русская эскадра адмирала Сенявина в 1807 году. И в третий раз он стал русским после окончания Гражданской войны в России. Мы бы и не вспомнили об этом, если бы не… один интересный человек.
С Леонидом Петровичем Решетниковым меня сблизила любовь к родной истории и к острову Лемнос, на котором нам обоим в разное время суждено было сделать свои открытия.
Позволю себе процитировать строчки из книги Леонида Решетникова «Русский Лемнос»: «Вокруг море колючек, дальше – настоящее море, островок с церквушкой, противоположный берег залива. Красиво, но больше ничего не видим. Это русское кладбище, утверждают наши проводники. Молча бредем с Алексеем по заросшему полю и натыкаемся на край ушедшей в землю плиты. Руками расчищаем, читаем: Елизавета Ширинкина. Вот еще плита, расколотая, но слова читаются: Таня Мухортова. В десятке метров от нас Артур, зовет – нашел надгробие: Георгий Абрамов. Вместе с нами поле уже прочесывают и греки. Указали на едва различимые могилы. Смогли прочитать только имена – Александр, Анна. И все. Как все? Ведь здесь должны быть сотни могил. Да, говорят греки, их здесь не меньше трехсот, еще в конце 60-х годов над могилами были кресты. Но прошло столько лет с октября 1921 года, когда русские покинули остров… Потрясенные, мы стояли на холме залитого солнцем Лемноса. Тишина, морская гладь, и там далеко-далеко – Россия. «Давайте споем», – неожиданно предложил Алексей, и мы запели «Христос Воскресе!» Пели и плакали, обернулись – греки тоже плачут, говорят: «А мы все думали, когда же русские вспомнят о своих…» Вспомнили через 80 лет. Память, русская память, как же ты оказалась коротка, загажена, забита всяким мусором! Как забивали во времена воинствующего безбожия святые источники… Не восстановим, не очистим русскую память – не выживем. Так как же появились русские могилы на далеком греческом острове?»
Казаки на Лемносе и русское кладбище
Как вы понимаете, в задачи тележурналиста чаще всего не входит делать открытия. Как и в задачи директора Института стратегических исследований Л. П. Решетникова не входит открытие забытых и трагических страниц нашей истории. Для него это – порыв души, естественная потребность, основанная на неравнодушии. В 1920–21 годах остров Лемнос стал одним большим лагерем для покинувших Россию терских, донских и кубанских казаков. Всего их около 24 тыс. человек! За годы, прошедшие с момента обнаружения казачьего кладбища, Леонид Петрович не только вернул нам память. С помощью энтузиастов ему удалось восстановить кладбище, перевернуть горы документов, реанимировать историю «русского сидения» и даже найти потомков тех казаков, которые навсегда упокоились в каменистой земле Русского Лемноса.
За несколько недель до нашей экспедиции на Лемнос я не мог не заехать к Леониду Петровичу, чтобы рассказать ему о своих грандиозных планах. Хочу найти корабль «Святослав»! Мы выпили чайку. И он дал мне контакты руководителей администрации на Лемносе, с которыми уже много лет поддерживает теплые дружеские связи. Я мог бы рассчитывать на их помощь. Когда мы прощались, Леонид Петрович пожелал мне удачи и попросил навестить его сразу после возвращения с Лемноса. В тот момент я подумал, что удача мне точно не помешала бы при поисках «Святослава»! Да, мне отчаянно нужна была помощь этой пугливой и капризной особы!
Глава 8
Путешествие на корабль «Святослав»
С погодой на Лемносе нам не везло. Было тепло, даже жарко и солнечно, но очень ветрено! Высокая волна, разгоняясь от Дарданелл, приходила вместе с ветром оттуда, откуда и было положено – с северо-востока. День шел за днем, погода не улучшалась. Наша надежда на удачу утекала, как песок сквозь пальцы, медленно и неуклонно.
Наша первая попытка найти корабль проходила в малопригодных для погружения условиях. В тот октябрьский день 2013 года довольно сильно штормило. Мы учитывали, что в районе поиска сильное течение встречалось с ветром. Это увеличивало без того высокую волну и наши риски при погружении. Но мы не могли больше ждать. И вот в один из дней у меня почему-то появилась уверенность, что мы непременно найдем корабль с первого раза. Местные греки долго не соглашались начать поисковые работы, но мы уговорили их и решили рискнуть.
Нам не пришлось нырять, чтобы обнаружить место возможного кораблекрушения: рельеф и изменения дна, благодаря кристально чистой воде, были хорошо видны на глубине до 10 метров даже при сильном волнении. Мы раз за разом прочесывали мель и наконец увидели, что характер дна поменялся. На нем появились странные, не вполне различимые с поверхности воды предметы. Мы решили остановиться и бросить якорь. То, что мы видели с катера, можно было принять за все, что угодно. Предметы были похожи на нечто не природного, а искусственного происхождения. Я спустился в воду и буквально взорвался от эмоций. Все дно было усыпано обломками кораблекрушения: огромные пушки и еще более внушительные якоря громоздились друг на друге.
Итак, мы могли с уверенностью сказать, что первыми нашли легендарный корабль «Святослав»! Это произошло 26 октября 2013 года. Место его крушения я предсказывал несколько лет назад, основываясь на диверсионной версии, свидетельствах, картах и документах.
«Святослав» затонул на глубине от 5 до 7 метров (осадка корабля – 6,2 метра) в самом центре огромной отмели площадью три-четыре десятка квадратных миль. Не с краю, а точно посередине! По свидетельству местных дайверов и рыбаков, на отмели не существует следов иных кораблекрушений, то есть она никогда не была кладбищем для других кораблей. Получалось, что авария «Святослава» совершенно нетипична для этого района. О существовании такой большой мели должен был знать каждый местный моряк или лоцман.
Известно, что корабль затонул в свежую, штормовую погоду. Наше первое погружение на «Святослав» происходило в таких же условиях. Я могу засвидетельствовать: эту мель трудно не заметить даже издалека. Она видна и по изменению цвета моря, и по растущим на мелководье волнам. Любого моряка должно насторожить изменение обстановки. Есть косвенные признаки, по которым можно загодя увидеть изменения цвета моря, высоты волны – при уменьшении глубины волны постепенно становятся выше, а у берега они растут еще больше и ломаются, образуя прибой и пенные шапки. При глубине моря 5–7 метров волна может и не ломаться (все зависит от глубины), но становится выше. Причем если в этом месте глубина была бы 1 метр, то даже при отсутствии поблизости берега будет образовываться пенная шапка – так происходит, когда волна ломается. Цвет моря тоже меняется в зависимости от цвета дна – если трава, цвет моря темнеет, если песок, то светлеет. В данном случае дно напоминает лоскутное одеяло – песок, камни и трава. Всего этого не заметили или не захотели заметить. Значит ли это, что крушение «Святослава» было диверсией? Скорее да, чем нет.
Мы спустились на корабль. Нашли остатки деревянного корпуса, который не мог сгореть полностью, независимо от того, кто именно его поджег, огромные якоря длиной около 7 метров каждый. Они сами по себе ничего не доказывают, кроме того, что корабль был огромным по меркам того времени. Но самое главное: все дно около «Святослава» было усеяно различным судовым имуществом и многочисленными огромными пушками и единорогами (единорог – русское бронзовое гладкоствольное артиллерийское орудие-гаубица. Имело коническую камору и служило для стрельбы гранатами и бомбами, а также картечью, брандскугелями, каркасами и светящими ядрами. Орудия были введены в строй в 1757 году, в бытность генерал-фельдцейхмейстера графа Шувалова, за что и получили свое название мифического животного, изображенного на шуваловском гербе), что полностью подтверждает слова одного из «главных свидетелей» по делу, капитана Степана Петровича Хметевского. Никто из русских специально не поджигал «Святослав», в противном случае с него бы сняли все корабельное имущество. Его поджог стал для команды полной неожиданностью.
Поиски «Святослава»
Карта из дневников С. П. Хметевского. Место гибели «Святослава» обозначено буквой F
Найдя сам корабль и восстановив частично подробности его гибели, мы совершили настоящее открытие. И едва не заплатили за него дорогую цену. Марк забыл о сильнейшем течении и о неблагоприятной погоде. Его унесло на 150 метров от катера. Мы почти потеряли его из виду среди волн, и он едва не погиб.
Казалось, высшие силы не хотели, чтобы тайна гибели «Святослава» была раскрыта.
Весть о том, что «русские что-то нашли», достигла Hellenic Coast Guard (греческая береговая охрана) острова. Мы все действия осуществляем в контакте с властями, строго официально, в соответствии с их указаниями и рекомендациями. В наши задачи входят лишь поиски, расследование и фиксация открытий на камеру. Тем не менее руководители береговой охраны предпочли перестраховаться и в заключительный день погружений на «Святослав» разрешили нам погружаться для дальнейшего исследования, но запретили проводить подводные съемки. Причем за соблюдением их указаний следили два катера береговой охраны и дайвер, который под водой контролировал неукоснительное соблюдение нами директив начальства. Судя по их настрою, отныне русский корабль взят под их контроль, дабы пресечь возможные попытки его разграбить, что полностью соответствует и нашим интересам. Жаль, что не удалось добыть еще материала с места былой трагедии, но мы с пониманием отнеслись к подобной щепетильности. Совершенно очевидно, что найден уникальный корабль, принявший участие в уникальной экспедиции. Артефакты той эпохи и такой высокой культурной ценности отсутствуют в наших музеях. Убежден, что необходима системная совместная с греческой стороной новая экспедиция, которая сможет провести полноценные исследовательские работы и поднять на поверхность уникальные экспонаты. Кроме того, я знаю нечто, что убеждает меня в том, что под слоем грунта нас ждут весьма неожиданные находки и… новые открытия, а возможно, и очередная сенсация! Это значит, что история еще не окончена!
Корабль найден
Из отчета Дж. Эльфинстона графу Панину
05.09.1770. 11.00 «Святослав был под парусами в параллель острова Имброса и приказ был от меня дан, что б держаться к ветру до рассвета, а тогда и идти в Лемнос».
06.09.1770. 05.00 (вероятно, уже с рассветом. – Авт.) «На другой день поутру в 5 часов или при рассвете звонил я в колокол, тогда сын мой Иван пришед сказал мне, что поворотили корабль фордевинд и были в 17 саженях глубины, но уже в 22 саженях находятся…» (Глубина 17 саженей (36 метров) должна была насторожить моряков. Берег еще не показался, а о глубинах в Эгейском море моряки обычно говорят так: «Полчаса на автобусе». Информация из отчета говорит о том, что промеры глубин в процессе движения к Лемносу проводились регулярно. – Авт.)
06.09.1770. 05.30–06.30 «Капитан Роксбург пришед ко мне подтвердить глубину воды и сказал мне, что «Сант-Павла» не видно было, просил не поджидать ли оного судну».
06.09.1770. 06.30 «Посем велел я к себе Гордона послать, который сказал мне, что корабль на 22 саженях находится и всегда идет глубже, но де погода не очень ясная и что де корабль идет носом от берегу».
06.09.1770. 06.45 «Скоро пришед ко мне капитан Роксбург и сказал, что ныне уже зюйд-вестовый мыс Лемноса виден в великом расстоянии и что теперь лежит в хорошем состоянии идти фордевинд и просил меня идти ли в Лемнос. Но приметил при том, что лейтенант Кравцов сказал, что б к северу идти и что он у зюйднаго мыса никогда не бывал. Я отвечал, что понеже у нас людей имеется, которые знают гавани, то сие довольно». (Такая реакция на очевидное беспокойство экипажа означала что-то вроде «И без вас умных хватает». Капитан Роксбург и лейтенант Кравцов предлагали обойти остров с севера, но Эльфинстон не согласился с ними. – Авт.)
06.09.1770. Около 07.30–08.00 «Тогда встал я немедленно, думая, что корабль поворотили фордевинд, но при том чувствовал некоторое движение, которое меня испугало пока камзол свой застегнул, через момент страхи мои подтверждены были, что корабль на мели стоял. Я выбежал и встретил капитана Роксбурга, который сказал, что корабль на 7 саженях. Я тот час побежал под корму и видел мель и глубина была только 4 сажени несколько меньше углубления корабля». (За проводку корабля нес ответственность лоцман. В корректности его промеров есть сомнения: 7 саженей – это около 15 метров. Если учитывать, что осадка «Святослава» – 6,2 метра, то понятно, что на такой глубине он явно не мог сесть на мель. Я вижу здесь три принципиальные «ошибки». Первое – неверно выбранный маршрут следования. Второе – уменьшение глубины до критической должно было встревожить команду «Святослава» и заставить ее существенно поправить курс. И наконец, третье – «ошибка» в промерах глубин или… Возможно, кто-то сознательно завышал их показания. После повторного промера глубины, когда корабль уже сидел на мели, она вдруг уменьшилась почти вдвое! – Авт.)
И наконец: «Причину потеряния корабля «Святослав» приписываю я офицерам командующим среднего и утреннего вахта капитану Роксбургу и английскому мастеру Гордону».
Глава 9
После трагедии
Уильям Гордон практически сразу был арестован и приговорен к смертной казни. Но ушлый англичанин смог сбежать из-под стражи к османам. Роксбурга никто не обвинял. Видимо, при неизбежном в таких случаях разбирательстве крушения ему удалось доказать, что он был непричастен к аварии. А Эльфинстон еще какое-то время крейсировал в Архипелаге. Позднее Орлов отправил его в Кронштадт, где контр-адмирал был отдан под суд и обвинен в служебной небрежности, которая погубила линейный корабль «Святослав». Скорее всего, были подозрения в адрес Эльфинстона не только в небрежности, но и в серьезном умысле, но Екатерина не стала осложнять взаимоотношения с британским монархом Георгом III, который в значительной степени обеспечил успешное плавание русских эскадр вокруг Европы в Средиземное море. Не входило в планы императрицы и раздражение многочисленной британской колонии в России.
«Главный свидетель», он же и обвиняемый по делу лоцман Уильям Гордон отсутствовал, поэтому подтвердить подозрения в диверсии было некому, и суд формально в этом Эльфинстона не обвинил. Однако служить адмиралу дальше в русском флоте не дали. После того, как он явился на придворный бал в британском морском мундире, терпение Екатерины лопнуло. Эльфинстон был отправлен в отставку и навсегда покинул Россию.
Оправдаться Джон Эльфинстон решил в мемуарах. По этому поводу сохранились замечания императрицы Екатерины II: «Нет ничего легче, как опровергнуть этот мемуар, и особенно статью о Чесменском бое, потом о прибытии его в Лемнос, куда его никогда не призывали, и он был даже обвинен в том, что покинул свой пост пред Дарданеллами; наконец, он принудил капитана идти по тому пути, на котором «Святослав» погиб. Можно сказать одно, что Э. принадлежит к разряду людей сумасшедших, которые увлекаются первым движением и не соблюдают никакой последовательности».
О чем думал контр-адмирал Джон Эльфинстон, когда без приказа двинул самый большой линейный корабль в сторону Лемноса и когда русские были в шаге от финального триумфа? Вряд ли узнаем это, даже если прочитаем его «мемуар». Все зависит от того, кем он был на самом деле – шпионом или… взбалмошным, вздорным и необыкновенно амбициозным человеком? Письмо Эльфинстона своему покровителю графу Панину мало что объясняет: «Никогда не забуду потеряния «Святослава», также и чуствуемаго мною мучения. Я надеюсь, что как скоро в сем деле публично справится можно, то виновные будут наказаны, ибо никто, никогда, столь стыдным образом корабля не теряли. Какое мне было удивление, когда я был первая особа на корабле, который почувствовал, что оный ударился об мель».
Я хотел бы поддерживать версию: Эльфинстон – диверсант. Тогда он выглядел бы эдаким Джеймсом Бондом, шпионом на службе Его Величества, которому удалось, прикинувшись эпатажным простачком, провернуть многоходовую комбинацию и обвести русских вокруг пальца. Выступая в этом образе, он вызывает уважение – хитрец и умница. Но скорее всего, Эльфинстон был неудачником-фатом, чьи непомерные амбиции и эпатаж не соответствовали его реальным способностям и делам. Мне даже сложно представить, что человек его положения мог решиться на подобное, захватив в экспедицию двух своих сыновей. В таком случае шпионом был лоцман Уильям Гордон. Это тоже всего лишь версия. Но в ее пользу говорит очень многое. В том числе события, произошедшие непосредственно перед гибелью корабля. При всех очевидных сложностях характеров англичан, их упорное нежелание учесть изменения обстановки, прислушаться к советам офицеров и призывам изменить курс – выглядит более чем подозрительно.
Мы – обычные люди. Мы ценим человеческие отношения и искренне расстраиваемся, когда нас обманывают, предают, когда нам изменяют. Мы вольно или невольно переносим на рабочие отношения те принципы, которыми пользуемся в обычной жизни. И потому мы не слишком рады, когда слышим банальное: «Старик, ничего личного! It is just a business!» «У нас нет ни постоянных врагов, ни постоянных друзей, – писал премьер-министр Великобритании Генри Пальмерстон королеве Виктории, – у нас есть только постоянные интересы». Эта циничная фраза вполне вписывается в пасьянс, который разыгрывали британцы во время 1-й Архипелагской экспедиции. Сильная Россия в Средиземноморском регионе им была не нужна, равно как и уничтоженная Османская империя. И едва ли они смотрели как сторонние наблюдатели и статисты на усилия, а главное – на успехи России в Средиземноморском регионе. В это я попросту не верю!
Если мы перенесемся более чем на 50 лет после описываемых событий, в октябрь 1827 года, когда объединенная эскадра России, Англии и Франции отправила на дно Наваринской бухты весь турецко-египетский флот, то увидим, что политический пасьянс радикально не поменялся. Менее всех желал этого сражения английский адмирал Кодрингтон. Англии была невыгодна победа ни одной из сторон, которая давала бы победителям неоспоримое преимущество на Балканах. Простой демонстрации силы, на которую рассчитывали британцы, не вышло. Сражение началось – и было выиграно. «Кодрингтона следовало бы повесить, но придется наградить его орденом», – сказал английский король после церемонии награждения английского адмирала. И это нагляднее всего характеризует итоги сражения с точки зрения британской политики.
Похоже, что в этом мире с тех пор мало что поменялось.
Конец второй части