11
Нейлоновая широкая лямка отдавливала Васильеву плечо. Баллоны с кислородной смесью, ничего не весившие в воде, на суше казались тяжелыми. Стараясь ни обо что не ударить ношу, он вышел из ангара, где от накалившейся крыши было невыносимо душно, и понес к грузовику, стоявшему мордой к воротам. Будка его была раскрыта, внутри, раскладывая снаряжение, возился Борисов. Подойдя к машине, он подал спаренные баллоны товарищу, тот отволок их к самой кабине, на маты, где меньше тряски.
Вспотевший Васильев стащил с себя майку, но и это не спасало. По дороге в ангар он свернул к микроавтобусу, спросил у Ирины воды и облился с ног до головы. Кроме нее в салоне сидела кубинская девушка-врач по имени Глория. Она была не старше двадцати двух лет, довольно симпатичная собой мулатка с роскошными вьющимися волосами, забранными в лошадиный хвост. Стесняясь, она сторонилась общения и пока держалась особняком.
Вылитая на плечи и шею вода моментально высохла под нещадно палимым солнцем, Васильев поплелся обратно в ангар. Навстречу еще нес баллоны еще один новый член команды. Технический специалист, как представил вчера его Сантьяго де Мартинес. Санчес, так звали парня, был невысокого роста, но плечист и крепко сложен. Баллоны, что он тащил на плече, при его комплекции они казались игрушечными, под безрукавкой, трещавшей по швам на его могучем торсе, перекатывались тугие шарики мышц. Лицо его было скуластым, сплюснутый нос выдавал в нем любителя почесать кулаки.
Войдя в ангар, Васильев размашистыми шагами направился вдоль составленных ярусами ящиков и повернул в закуток, где лежало предназначавшееся экспедиции оборудование. Оставив на потом дизельный генератор, который одному унести не по силам, он забрал полиэтиленовую упаковку с минеральной водой и, тужась, потащил к грузовику. Руки, отвыкшие от тяжелой работы, быстро уставали, и прежде чем он передал упаковку сварившемуся в будке Борисову, пару раз устраивал короткие передышки.
Санчес, не в пример ему, таскал как заведенный.
«Не больно он похож на инженера-технаря», — с долей неприязни подумал Васильев, телепаясь на подкашивающихся ногах в бокс.
В закутке его дожидался Санчес, приподнимая от цементного пола генератор.
— Взяли? — обратился он к Васильеву, и историк вцепился обеими руками в какую-то выпирающую железяку.
Тяжел же был этот генератор еще советского образца. Японский аналог Васильев запросто таскал сам, не надрываясь. Чтобы не упасть в глазах Санчеса, он до последнего терпел и не просил перекура, пока громоздкий механизм не просунули в будку. Борисов с трудом сдвинул его от двери, поражаясь:
— Как же вы такую тяжесть вдвоем тащили? Язык бы отвалился меня позвать?
Васильева уже изрядно болтало, но он перебирал ногами вслед за атлетичным кубинцем, не желая ни в чем отставать.
Компрессорная установка была немногим легче генератора. Неловко задевая ее коленями, перенесли к грузовику, возле которого стояли Морозов с господином Мартинесом и Ирина.
— Все? — отряхнув руки, спросил из кузова Борисов и, услышав положительный ответ, спрыгнул на площадку.
Водитель большегруза, наблюдавший со стороны, затворил дверь, набросил засовчик и замкнул в проушинах висячий замок.
— Мы не опоздаем, Сантьяго? — сверилась со временем Ира, перешедшая в виду особой благосклонности с Мартинесом на ты.
— Госпожа Ирина, до вылета еще двадцать минут. Ехать нам и того ближе. Но и опоздай мы, самолет зафрахтован на весь день, полчаса в любую сторону никакой роли не играют.
Сказав водителю грузовика следовать за микроавтобусом, они расселись по местам, задвинув за собой дверь. Васильев, у которого спеклось в глотке, полез за водой.
— Как же вы живете в такой жаре? — он искренне недоумевал.
Мартинес расхохотался.
— Это еще не жарко!
— Тогда что это, если на градуснике тридцать шесть по Цельсию?
— У нас в середине июля за сорок пять зашкаливает. А сейчас лето уже подходит к концу.
— Вам бы наши январские морозы.
— Помню! — ностальгически вздохнул Сантьяго. — Когда еще в Союзе учился… Зима, морозяка заворачивает, а я из общежития в гастроном за портвейном бегу… Жребий на меня упал, — с охотой пояснил он Ирине.
Микроавтобус, мягко шурша колесами, выехал за территорию. Справа и слева до самого шоссе простирался выжженный зноем пустырь.
— Самолету за рейс весь груз не переправить. Придется летать дважды. Не забывайте каждый вечер выходить по рации на связь, — давал последние инструкции Санычу Мартинес. — Чтобы мы за вас не волновались. Санчес знает позывные и частоты, доверьте это дело ему.
Морозов глядел в затемненное тональной пленкой окно, за которым мелькала автострада и согласно кивал. Гавана оставалась позади, микроавтобус мчался по пригородному шоссе, вдоль которого зеленел вплотную подступающий лес…
Впереди ждал затор. Десятки машин скопились на узком участке, перед смятой лобовым столкновением легковушкой, развернувшейся поперек дороги. Дорожная полиция, не взирая на гудки клаксонов и нервозность собравшихся водителей, неспешно производила сопутствующие замеры.
— Я же говорила, что опоздаем! — высунулась в люк Ирина.
Мартинес вздохнул, тут он был бессилен что-либо сделать. Сорок томительных минут ожидания на солнцепеке превратились в часы. Наконец водители разобрались по своим брошенным машинам, медленно-медленно трогались вперед, проезжая мимо изуродованной легковушки, оттянутой тросом на обочину.
* * *
… Охранник в камуфляжной униформе поднял полосатый шлагбаум, пропуская машины. Грузовик развернулся подле двухэтажного здания диспетчерской, водитель спрыгнул из кабины, откинул капот и полез копаться в моторе.
Ученые высыпали на площадку. Борисов из своей сумки достал коробку с табаком и курительную трубку, набил ее. Отойдя в сторонку, с наслаждением задымил, взирая на мол, где привязанный к кнехтам обычной веревкой, покачивался небольшой самолет на водных лыжах. Дул легкий ветер, теребя волосы.
Мартинес вышел из диспетчерской с летчиком. Они о чем-то спорили.
— Какие-то проблемы? — как и положено руководителю экспедиции, подтянулся к ним Морозов.
— Никаких, — отозвался Сантьяго, сжигая взором летчика. — Согласно контракту, амфибия нам предоставлена на целый день, и время вылета в нем не оговорено.
Вышесказанное, вне всякого сомнения, причислялось пилоту, высказавшему недовольство возникшими проволочками. Он зачастил скороговоркой, тыча на часы и что-то пытаясь доказать.
— О чем он? — спросила Борисова Ира.
— Говорит, что объявлено штормовое предупреждение. Дорога каждая минута, если хотим долететь без приключений, а наш дорогой Мартинес устраивает проволочки.
Из складского ангара, вытирая руки о затертый комбинезон, появился грузчик.
— Где ваши вещи?
Шофер грузовика с отсутствующим видом отпер фургон, грузчик стал перекидывать поклажу и коробки с провизией на тележку.
— Мы уж как двадцать пять минут должны быть в воздухе!.. — располагаясь на травке, заметил Борисов.
Слова его потонули в басовитом громовом раскате. Все разом обернулись к самолету. У изумленного грузчика выпучились глаза, пакет с вещами Санчеса шлепнулся на площадку. Над молом вспучился огненный гриб, клубясь и разрастаясь. В небо всплеснул фонтан огня. Побелевший как мел пилот очнулся от столбняка, ринулся в диспетчерскую за огнетушителем.
Спасать было уже нечего. Летчика обдало удушливой волной, он невольно заслонился рукой от нестерпимого жара. Всюду горели разбросанные взрывной волной обломки. Пламя с жадным треском пожирало разорванный надвое фюзеляж…
* * *
Хлестала вода из пожарных брандспойтов, заливая последний огонь. Пожарный с машины обдавал струей выгоревший, еще дымящийся остов самолета. Полицейские, оцепившие берег, баграми вытаскивали на сухое место выброшенные прибоем обгоревшие фрагменты. Мужчина в штатском дописывал осмотр места происшествия.
Засунув руки в карманы брюк, Морозов понуро наблюдал за работой полицейских. Случившийся взрыв, полностью уничтоживший транспортный самолет, до глубины души потряс его. Все могло быть иначе, много страшнее и трагичней, не застрянь они в дорожной пробке и не потеряй в ней те полчаса, которые, в конечном итоге, спасли им жизнь. Экспедиция терпела фиаско, еще никуда не отправившись, и он словно приговора ждал, что скажет Мартинес, толкующий в стороне с полицейским начальством.
— Считаю, что с отправкой нужно повременить, — вернувшись, сказал господин Сантьяго. — Хотя бы до того момента, как спецслужбы выяснят причины взрыва.
Морозов был вынужден поддержать коллегу, но видит бог чего ему это стоило. Он был совершенно потерян, изменился в лице, голос дрожал, как надорванная струна.
— Самолет взорвался не сам по себе, и это очевидно. Я не имею морального права рисковать вами ради…
Сглотнув подкатившийся к горлу комок, он не договорил и отвернулся, махнув рукой.
— А я так не считаю! — поднялся с травы Борисов, покусывая стебелек. — Вся эта чехарда начинает смахивать на дешевый триллер!.. Обратите внимание, кому-то поперек глотки стоит наша высадка на остров. Сперва какой-то чудак звонит мне по телефону и требует, чтобы мы носа туда не совали. Если мы вдруг ослушаемся, то пеняем сами на себя.
— Кирилл, ты почему до сих пор молчал?! — схватил его за плечи Морозов, заглядывая в глаза. — Когда это случилось?
— Вам угрожали? — в свою очередь удивился Мартинес.
— Позавчера утром, в день открытия конференции. И что интересно, тот, кто звонил, намеренно изменил свой голос. Ну, помните, друзья, когда у нас в России только пиратские видеокассеты появились, переводчик гнусавый был? Еще ходили слухи, что он специально прищепку на нос сажал… Возникает законный вопрос: зачем искажать свой голос перед человеком, которого никогда прежде не знал, и который не знает тебя?
— По вашему, — рассудительно заметил Санчес, полулежа на своей сумке, — вы со звонившим уже сталкивались?
— Он очень хотел, чтобы его не узнали!.. на том и основывается мое предположение, и не более. Что происходит потом… Я не стал выслушивать угрозы и бросил трубку. И тогда, если против нас действуют умные люди, им приходится доказывать всю серьезность своих намерений. Вас, Ирочка, никто убивать не собирался. Запугать, да, и тем самым повлиять на нас. Они верно рассчитывали, что вы, прибежав с большими глазами, обо всем расскажете, а мы сопоставим утренний звонок с происшествием на карнавале, и сделаем соответствующие выводы. То есть, если следовать логике — последуем доброму совету. Но, чтобы быть уверенным наверняка, следует дожать, и их человек проникает в ваш номер и прячет на постели змею. Расчет все тот же, на женскую психологию — запугать!..
— А мы, идиоты такие, вместо того, чтобы свернуть манатки и драпануть в Москву, фрахтуем самолет, и собираемся вылететь на остров, — докончил за него Васильев. — Мы сами не оставили им выбора. Они и время так рассчитали, чтобы самолет взорвался уже над морем. Потом пойдиразберись, отчего произошла катастрофа!
— Выходит, все дело в острове? — скрестила на груди руки Ирина. — Но почему? Кому мы можем помешать поисками?
— Это я и хочу выяснить! — сказал Борисов, выплюнув горькую травинку.
— Иными словами, ты не отказываешься от экспедиции? — спросил Саныч.
— Ни в коем случае!
— Что ж, это твой выбор. А что скажут другие?
— Давайте начнем с меня! Хотя бы на том основании, что я женщина. — предложила Ирина. — Впрочем теперь, — она встретилась взглядом с Глорией, — не единственная среди вас, мужиков. Так вот, как женщина, я имею право на маленькие слабости…
— Ирина Валерьевна!..
— Виктор Саныч! Не перебивайте… Но, как журналист я не считаю себя в праве потакать каким-то ублюдкам, кем бы они не были! Вспомните, сколько надежд мы питали, собираясь на Кубу! Сколько мечтали, сколько спорили, в какую сумму нам это стало!.. но все же приехали сюда. И все для того, чтобы здесь, в сорока минутах лета от цели, все бросить, развернуться и умотать домой? Да вы же сами себя после этого уважать перестанете!
Она выдохлась и села на лужайку к Васильеву, глаза ее потемнели.
— Кто еще выскажется? — после молчания, оглядел присутствующих Морозов. — Ты, Володя?
— А что я? Я целиком и полностью поддерживаю Борисова и Иринку.
— Глория, а вы почему молчите? — словно ища поддержку, обратился к девушке Морозов. — Скажите свое мнение!
Она улыбнулась какой-то растерянной улыбкой, смутилась и сказала тихое:
— Я как все…
— Ребята!.. — почти взмолился Саныч. — Ну в какое положение вы меня ставите?..
— Второго самолета у меня нет. — категорично заявил Сантьяго де Мартинес. — Санчес, вы остались последний. Слово за вами.
Он уставился на техника так, точно именно от его мнения зависела дальнейшая судьба экспедиции. Санчес усмехнулся и ладонью отогнал настырно вьющееся перед лицом насекомое.
— Дома меня не больно куда привлекают, сижу почти без работы… К тому же лучше провести время на природе, чем в городе.
— Ну что ты будешь с ними делать! — побабьи всплеснул руками Морозов. — Сантьяго…
— Другого самолета у меня нет, — задумался господин Мартинес, — Впрочем, могу отправить вас на яхте, но… не раньше чем послезавтра.
— Почему? — поднялся с травы Санчес, отряхивая брюки.
— Штормовое предупреждение. Летчик потому и отказывался лететь. Ураган «Нуакшот», зародился еще три дня назад у берегов западной Африки. Он уже успел наделать бед, в Дакаре по его вине затонул пассажирский паром, масса жертв.
— А уже отслежена его траектория?
— Ураган сложное явление, Санчес, его путь сложно предугадать. Он может нас миновать стороной, но есть и доля вероятности в обратном.
— Грубо говоря, наши шансы пятьдесят на пятьдесят.
— Если не меньше! — подытожил де Мартинес.
— Между тем, я считаю, — и не думал сдаваться Санчес, — что именно из нашего географического общества произошла утечка… О пиратских сокровищах стало известно третьим лицам, не исключено, что преступникам. Взорван самолет, повезло, что без нас. Второй осечки они не допустят.
— Но это безумство!..
— А ведь парень прав, — неожиданно встал на его защиту Борисов. — Тянуть время не в наших интересах. Сколько на яхте ходу до острова?
— Если отплыть не мешкая, часам к двум ночи будете… — все еще сомневался Сантьяго де Мартинес.
— Надо решаться. Ребята, кто за?
Руку подняли все, за исключением Морозова. Помедлив, и он присоединился к команде.
— Тогда едем! — оживился Сантьяго. — До бухты еще минут двадцать езды.
Ему ответили дружным, несколько неестественным хохотом.
* * *
«Морской волк» Рафаэль к приходу туристов не успел окончательно протрезвиться, или же наоборот, успел надраться где-то с самого утра. Он был все в тех же расклешенных джинсах и помятой рубахе, но вчерашнюю ковбойскую шляпу сменил на не менее нелепую капитанскую фуражку с треснувшим козырьком.
Колесников не успел сойти с трапа, как он с пьяной услужливостью бросился ему помогать.
— Дайте вашу сумку. Я отнесу ее в каюту.
Но то ли море сильнее волновалось, нежели вчера, то ли его мотало от беспробудного пьянства, ноги моряка заплелись и он чуть было не завалился на пассажира.
— Осторожнее, ты!.. — придержал его Колесников, спасая тем самым от неминуемого увечья.
Бормоча испанские извинения, Рафаэль, также неустойчиво держась на ногах, удалился в рубку, откуда тут же угрожающе зарычал Билли, и следом сама собачонка, поджав куцый хвост, шмыгнула на палубу. Виляя и ластясь, подбежала к Колесникову.
Колесников спустился в хозяйственный отсек, откуда несло, как из захудалой пивной. Каюта, которую Рафаэль отвел туристам, была на сей раз очищена от хлама, и даже немного отмыт от грязи пол. Убрав сумку, он присел рядом с Максимом на лежанку, застеленную «радушным» хозяином прожженным в двух местах одеялом.
— Зря мы связались с этим алканавтом! — отозвался он о капитане. — Как поведет катер, если лыка не вяжет?
— Скотина!.. — вторил ему Максим. — Я ведь его вчера предупреждал.
Подхватившись с полки, он поднялся на палубу. Ветер усиливался, и бился на флагштоке треугольный флаг с кубинской полосато-звездной символикой. Чайки с криком реяли над волнами.
Да, море было неспокойно. Палуба сильнее, чем вчера, ходила под ногами, и теперь не лучше самого перебравшего лишку моряка, Максим пробирался к рубке, балансируя, чтобы не упасть.
Увидев в дверях пассажира, Рафаэль стремительно спрятал за ящик с инструментами недопитую бутылку и слез со стула, дружелюбно скаля прогнившие зубы.
— Вы катер заправили? Проблем не будет? — строго спросил Максим.
— Не-е-ет!.. Рафаэль, хоть и пьет, но дело свое знает. Дайте только команду, и моя ласточка помчит нас… — пошатнувшись, он воздел ладонью вдаль.
— Слушайте, вы! — сгреб его Максим за шиворот. — Будьте любезны взять себя в руки! Мы не прогулку отправляемся.
— Не переживайте, мистер! Что моряку капля рома?! Все равно, что кофе в постель, которое подает утрами ваша женушка. Глоток свежего морского ветра, и я трезв, как стеклышко!
В двери возник Колесников.
— В чем задержка, кэп?
— Никаких задержек! — замотал небритой рожей Рафаэль, отчего козырек фуражки сместился набекрень.
Проклиная собственную доверчивость, Максим со вскипающим раздражением следил, как он тычет пальцем и не может попасть на стартер. С четвертой попытки задача Рафаэлю удалась, винты шумно заработали.
— Полный вперед! — прокричал моряк и передвинул никелированные рычаги.
Катер, как давеча волкодав на привязи, дернулся от причала, но застопорился, сдерживаемый канатом. С пьяных глаз не соображая в чем дело, Рафаэль переставил рычаг на положение «полный ход». Двигатель взревел на всех оборотах, стрелка тахометра достигла предела, уткнувшись в запретную красную линию. Над кормой поднималась дымовая завеса. Выглянув на палубу, Колесников громко расхохотался.
— Глянь, образина, что ты творишь?! — он оторвал хлопавшего редкими ресницами капитана от штурвала и выпроводил на корму.
Теперь, когда причина столь странного поведения катера прояснилась, Рафаэль хлопнул себя ладонью по низкому лбу (дескать, как раньше не догадался?), метнулся к рукоятке и дал задний ход. Катер немедленно сдал назад, кормой врезавшись о смягчающие покрышки, развешанные по бокам причала. Последовавший толчок сотряс суденышко, Колесников кувыркнулся через железный порожек надстройки и растянулся на палубе. Поднимаясь, он разразился самыми бранными словами, какие только знал, и от неминуемой расправы горе-капитана спасла лишь детская непосредственность, с которой он, абсолютно невозмутимо, перешагнул через ворочающегося на палубе туриста, следуя к канату.
С ловкостью бывалого моряка он стащил петлю с кнехт, свернул канат. Бубня под нос какую-то пиратскую песенку, встал к штурвалу, вновь двинул вперед рычаги. Катер, подстегнутый мощью мотора, понесся в залив.
* * *
Яхта «Полярная звезда» на всех парусах шла к острову Рухнувших Надежд. Это было современное и весьма комфортабельное судно, предназначавшееся для длительных переходов, разбитое на восемь кают и одну кают-компанию, с дизельным двигателем в дополнение к полностью автоматизированным парусам. Все управление осуществлялось с капитанского мостика под белым навесом, где имелся даже бортовой компьютер, способный ориентироваться на морском безграничном пространстве и не только в доли секунды определять собственное нахождение и выстраивать наиболее удобный курс, но и вести яхту на «автопилоте», что приносило свои удобства. Но капитан предпочитал управлять яхтой по старинке. Двигатель за ненадобностью был отключен, свежий ветер наполнял паруса, а он — пожилой мужчина лет пятидесяти пяти, в светлых шортах и полосатой майке, к которым недоставало разве что матросской шапочки с балаболкой, преисполненный достоинства, стоял у штурвала, сложив руки на его блестящих рожках.
Яхта летела как на крыльях, разрезая водную гладь острым кильватером и поднимая брызги. Несмотря на сверкающее солнце, на палубе было довольно ветрено. Ирина дремала в шезлонге, предоставив лучам стройные ноги. Когда яхта запоролась носом в волну, ее слегка окатило искрящимися, солоноватыми брызгами. Взвизгнув, она подскочила. В носовой части палубы, разместив на доске шахматы, играли Васильев и Саныч. Морозов, изучая комбинацию фигур, теребил бакенбард. Партия для него складывалась заведомо проигрышная. Он двинул вперед офицера, нацеливая его на ладью противника, Володя воспользовался промашкой и «съел» его пешку, выставив в опасной близости от белой королевы своего ферзя.
— Шах! — объявил он и с гордостью посмотрел на Ирину: видит ли девушка, как он разделал под орех самого Саныча, который здорово играл в шахматы и, хоть и не больно распространялся о том распространялся, но даже имел по ним какой-то спортивный разряд. Следующие минуты ушли на то, чтобы Морозов оценил расстановку сил и согласился с проигрышем.
— Баста, — он смел шахматы в коробку и лег на нагретую палубу, подставляя солнцу, взошедшему в самый зенит, белую, совершенно незагоревшую грудь. — Буду принимать солнечные ванны.
«Полярная звезда» вспорола гребень волны, вновь обдаваясь брызгами. Зашипев, словно рассерженный кот, Саныч стер с лица соленые капли и зашевелился. Наблюдавшая за комичной сценой Ирина звонко засмеялась.
— Смешно вам над стариком, — не поднимая головы, проворчал Морозов.
— Да какой же вы старик, Виктор Саныч? Вы еще молодым сто очков фору дадите.
— Только не говорите так при Володе, — в шутку попросил Морозов. — Он у вас не ревнив?
— Еще какой ревнивый! — облокотившись на борт, заметил, оборачиваясь, Васильев. — Так что поаккуратней, шеф, не пришлось бы устраивать рыцарских поединков…
— За ради прекрасных дам? — подхватил тему Борисов, до селе молча посасывавший трубку. — Лично я первым готов шпаги скрестить! А как вы считаете, Санчес?
Бледный лицом Санчес промычал неразборчивое и со стоном перевесился через край. Его тошнило, организм не выносил качки.
— А говорят, есть такие таблетки — после них, хоть в шторм! — и хоть бы хны. Надо бы узнать у Глории, когда она выйдет на палубу.
Морская болезнь преследовала не только бедного Санчеса, которому муторно становилось при мысли, что болтанка продлится еще весь вечер. Если таблетки, о которых заикался Саныч, и существовали в природе, то кубинский доктор их, видно, не запасла, потому как давно не поднималась из каюту, в одиночку справляясь с приступами тошноты.
— Смотрите! — закричала Ирина, вскочив с шезлонга и указывая вынырнувшего метрах в двадцати от яхты глянцевого дельфина.
Над поверхности мелькнул еще один плавник, и ушел в глубину. Стая дельфинов, словно забавляясь, плыла вровень с яхтой. На дельфинов сбежались посмотреть все, кроме хворавших, да капитана, привычному к подобным картинам. Не высказывая всеобщего восторга, он тревожно смотрел вдаль, на размытую дымкой линию горизонта.
Дельфины соревновались с яхтой еще с милю, а потом исчезли…
Брызги, обдавшие Иру с ног до головы, были столь теплыми, что она подошла к капитану, сверявшемуся по компасу, и без задней мысли спросила, нельзя ли остановить яхту, чтобы искупаться. Старик скосил на нее выцветшие глаза и, для пущего эффекта округлив их, сказал:
— Я бы вам не советовал. Здешние места кишмя кишат акулами, опасно… Вон, видите?! — и он кивнул гладко выскобленным подбородком.
Она ничего не увидела, как не всматривалась в переливы волн. Но упоминание об акулах, о существовании которых у нее как-то вылетело из головы, враз отбило всю охотку купаться.
— Это вам, Ирочка, не Москва-река! — иронизировал раздумавший впадать в ленивую дремоту Морозов. — Вот у меня был случай. В семьдесят пятом году наша экспедиция, совместно с бразильскими учеными, отправилась изучать сельву. Знаете ли, эдакий уголок нетронутый цивилизацией природы. Сохранились еще племена, которые бегают по джунглям нагишом с луками и стрелами, а пролетевший случайный самолет считают большой птицей… Сели мы на пароход в местечке Сантарен и решили сплавиться до низовий Амазонки, а в пути, находя прежде неизвестные притоки, изучать и их. И вот только мы отплыли, установилась несусветная жарища. Вдобавок, на пароходике сломалась холодильная камера, вода нагрелась и пить ее было до отвращения мерзко. Жажды не утолишь. Пристали мы как-то в одной деревеньке. Деревенька — пять хижин, двадцать аборигенов, среди которых христианский миссионер. Вздумалось мне, пока выпало свободное время, по незнанию искупаться. И хоть бы спросил совета у местных, можно в реку лезть или нет? Молодой, думал, только окунусь и назад.
— Это когда тебя кайман чуть не сожрал? — Борисов, похоже, уже был наслышан об этой истории.
Морозов сделал недовольное лицо, он не любил, когда его перебивали.
— Вода мутная, зеленая, будто в болоте. Я еще осмотрелся, по кустам вроде пошарил. Никаких зловредных рептилий! Скидываю одежку, захожу по колено — благодать. Дно глиняное, илистое, склизкое. Оступился и ухнул по маковку. Но ничего, доплыл до середины — река в том месте не сильно широкая, течение медленное. Сносит помаленьку, конечно. Вдруг вижу, кустики на той стороне шевельнулись, и вода колыхнулась. Плывет ко мне — здоровый, как бревно, один хвост видно, которым рулит, и шары из воды торчат. Я к берегу! Никогда быстро не плавал, а тут… Откуда только силы взялись? Но страшно же, оборачиваюсь: где эта тварь? Глянь, а он совсем близко, пасть разевает… А видали ли вы, девушка, как кайман расправляется со свой добычей? Сначала давит челюстями, а ими запросто черенок от лопаты перекусит, потом вертится вьюном, чтобы сопротивление сломать, и утягивает на дно. Страшная вещь!.. Я раз стал свидетелем как буйвола на водопое крокодилы одолели. Один вцепился челюстями в морду, как капканом, другой за копыто…
— Саныч, ты не отвлекайся! Дорасскажи, как на берег выскребся, — подтрунивал Борисов.
— А что рассказывать?! Я, верно, все мыслимые нормативы перекрыл. Не верил, что спасся, даже когда дно под ногами почуял. Выскочил на сухое, оборачиваюсьа он, кайманище, вдоль берега барражирует.
— И глаза такие голодные-голодные…
— Так вот, Ирочка, мой вам совет. Не зная броду, не лезьте в воду!
— Обязательно учту на будущее, — пообещала она и улеглась на шезлонг.
Капитан, не прислушиваясь к разговорам и смеху, все чаще посматривал на барометр. И хмуро сводил белесые брови, с тревогой поглядывая в небеса.
* * *
Соленый морской ветер не отрезвил Рафаэля. Закрывшись в капитанской рубке, он потихоньку посасывал из бутылки ром, а потому, если он еще каким-то образом и умудрялся держаться в вертикальном положении, то, несомненно, лишь благодаря штурвалу. Показания приборов двоились, и он уже смутно понимал, куда они плывут и зачем.
Между тем небо понемногу затягивало тучами, ветер крепчал и делался порывист, вздымались крутые буруны волн, в которые все чаще нырял носом катер.
— Слушай, это перестает быть смешным! — вернувшись с палубы, над которой раздавалась разудалая песня горланившего из рубки Рафаэля, возмутился Колесников. — Пока не поздно, надо сворачивать к берегу.
— А ты разберешься, где тут берег? — возразил Максим. — Кругом вода… Эта пьяная скотина такие пируэты выписывала…
— Может, мокнуть его? Привязать веревкой и сбросить за борт.
— Скоро, видно, придется…
Не вязавший лыка моряк, бросив штурвал, выбрался из кабины. Не удержавшись, сгрохотал на палубу и, мыча, попытался подняться. Ватные ноги его не слушались и разъезжались, что коровьи копыта на льду. Он перевалился на бок, и всех его усилий хватило, чтобы встать на четвереньки. Болонка зарычала и попятилась, вздыбив шерсть на загривке.
Проклиная все на свете, Максим вбежал в надстройку и перехватил крутящийся штурвал. Взглянув на разбитый компас, к счастью еще показывавший направление, выровнял катер строго на запад, растерянно оглянулся на валяющегося в ауте Рафаэля. Но того уже не было видно на палубе, зато с лесенки, ведущей в каюты, донесся грохот обрушившегося тела.
— Миша, смени меня на минуту! — крикнул он другу.
Колесников не заставил себя ждать и взялся за руль.
— Держись точно по курсу, — Максим показал на компас. — Я попробую растормошить этого козла.
Он бегом спустился в трюм, заглянул в жилой отсек. Шторка, заменявшая дверь капитанской каюты была оборвана. Рафаэль не дошел до кровати и, свернувшись прямо на полу, затейливо похрапывал.
— Эй!.. — нагнувшись, затеребил его Максим. — Просыпайся…
— Я… счас… ничего… — бормотал Рафаэль с закрытыми глазами и тянул с полки на себя одеяло.
— Какой «счас»? Ну же?! Подъем!
Максим сорвал с него одеяло и сильнее затряс за плечо. Моряк завошкался и лягнул в воздухе ногой, намереваясь попасть в пассажира.
— Да что ты будешь делать!..
Всей дипломатической благожелательности, вложенной в Максима за годы учебы в МГИМО, не хватало, чтобы растормошить забулдыгу. Ярость переполняла его. Перевернув Рафаэля на спину, чему тот, все также не открывая глаз, пытался воспротивиться, он приподнял его за грудки и бросил об пол. Моряк застонал и зажмурился от боли, хватаясь за ушибленный затылок. Впрочем, в этой же позе, секундами позже, он сызнова выдал сонный храп.
— Поднимайся! — Максим врезал ему пощечину, другую, третью, надеясь хоть этим протрезвить и вернуть на пост. Но стойкого капитана ничем не пробирало.
Оставив его ненадолго в покое, Максим заметил в углу ведро с привязанной к дужке веревкой, прыжками выбрался на палубу и закинул его в волны. Ведерко немедленно зачерпнуло воды, и последующий рывок лишь чудом не выбросил Максима за борт. Устояв, он намотал на кулак веревку и потихоньку вытянул полное ведро.
Не церемонясь, окатил Рафаэля с ног до головы и отскочил в коридор. Отплевываясь, кэп завозился было на полу, даже приподнял голову посмотреть, кто же над ним столь изощренно изгаляется. Но силы его опять покинули, в мокрой, облепившей тело одежде, он скорчился и затих.
Взявшись за голову, Максим не знал, что ему делать. Пьяного капитана разве что пушкой разбудишь, и то, если бабахнуть над самым ухом. Толкай его, не толкай, а пока не проспится, на мостик не встанет. Последнее, что приходило в голову, опробовать проверенный способ, каким в России набившие руку в подобных экзекуциях сотрудники мед-вытрезвителей приводят в чувство даже мертвецки пьяных. Правда Максим не удосуживался проверить его на собственном опыте, но был наслышан от сокурсников.
Подсев к выводившему носом протяжные трели капитану, налег ладонью на его мокрое, поросшее пушком ухо и, отбросив всякие предрассудки, вроде человеколюбия и жалости, принялся яростно тереть. Кровь, как ей и положено, прилила к голове Рафаэля, ухо набрякло красным и стало горячим. Он завозился, пытаясь прикрыться ладонью, но Максим был неумолим…
— Скотина! — выбившись из сил, он пнул безмятежно дрыхнущего пьянчужку и полез на палубу.
Качка делалась все ощутимее, катер болтало. Тучи обложили еще недавно ясное небо, поглотив солнце. Впереди была чернота. Сильный ветер вздыбливал волны, швырял их о борт.
Придерживаясь за надстройку, он вошел в рубку.
— Где кэп? — с тревогой прокричал Колесников.
— Дрыхнет!..
— Ты что, не растолкал его?
— Бесполезно! Его проще пристрелить, чем поднять на ноги.
— Твою мать!.. — Колесников с досады треснул кулаком по штурвалу, потом вгляделся в заволоченное грозовыми тучами небо, где то и дело мелькали вспышки разрядов.
Надвигался шторм…
* * *
Погода стремительно портилась. Стемнело, будто ночью, тучи клубились, доносились трескучие раскаты грома. Сильнейший ветер, обрушивавшийся вдруг на яхту, разогнал по каютам отдыхающий на воздухе люд. На палубе оставался лишь капитан, накинувший прорезиненный длинный плащ и широкополую непромокаемую шляпу, закрепив ее шнурок на подбородке. Ураганные порывы рвали паруса, мачты стонали, угрожая переломиться. Скорыми движениями он набрал команду на бортовом компьютере, заработала автоматика, опуская и свертывая паруса. Ветер выл и свистел, хлестал капитану в лицо. Косой стеной ударил ливень, крупные капли градом забарабанили по палубе. Заработал двигатель…
Дверь в жилые отсеки, по требованию капитана, была надежно задраена. Плотная резиновая прокладка гарантировала, что морская вода, как бы не буйствовал наверху шторм, не попадет в пассажирские каюты. Затянув до отказа рычаг, держась за обшитые пластиком стены, Васильев шел в свою каюту. Пол уходил из-под него, навевая из памяти старый детский стишок про бычка. Он удивлялся самому себе, но бултыхания яхты не приводили его в то неприятнейшее состояние морской болезни, приступами которой, кроме кубинских друзей, теперь мучилась и Ирина. А ведь еще совсем недавно даже поездка в битком набитом троллейбусе, с его рывками, толчками и резкими торможениями, пробуждали в организме мутящие позывы. И порой доходило, что он сходил раньше намеченной остановки, лишь бы прийти в себя и отдышаться в пешей прогулке.
Ирина лежала пластом, уткнувшись в подушку. Приподняв голову, простонала ему:
— О-о… как меня тошнит!..
— Пить принести? — все, что он мог предложить.
— Бе-е-е… — скорчила она гримасу и зарылась в подушке.
Васильев выглянул в круглый, герметично затянутый винтами иллюминатор. Ничего не видать, кроме мути и плескавшейся на выпуклое стекло воды.
Сон его не брал, хотя на часах, что висели наравне с барометром в каждой каюте, время подходило к одиннадцати.
— Схожу к Борисову в кают-компанию.
Ирина простонала в ответ, не отрываясь от мятой подушки, и вяло махнула ему — иди, не кисни.
Саныч возлежал на диванчике, листая местную газету. На носу его сидели очки в красивой металлической оправе, которые, впрочем, Морозов не любил или стеснялся, и прилюдно не надевал. Отогнув край газеты, он посмотрел на Владимира, левой рукой стянул с переносицы очки и убрал в футляр.
— Не спится? — он положил зашуршавшую газету на стол.
— Какой тут сон?.. — Васильев замолк, и в наступившей тишине проступили гневные завывания ветра.
— Говорил я вам, давайте переждем. Теперь остается надеяться, что ураган нас коснется лишь краем. А иначе… Помните, что Мартинес толковал про африканский паром?.. — Морозов засмеялся и сел. — Да не берите вы в голову, развейтесь. Хотите партию в шахматы?
— Думаете отыграться?
— Ставьте доску!
Игра не клеилась. Мало того, что доска ездила по столу и ее постоянно приходилось поправлять. Яхту швыряло, она то проваливалась в пучину, то вдруг взлетала на невидимую гору, запрокидывалась боком. Мигнул светильник, на долю секунды погрузив кают-компанию во мглу. Васильев, впервые попавший в такую передрягу, с волнением прислушивался к творившемуся наверху.
— Как же он так один? — сглотнув комок, пробормотал он.
— Вы нашего шкипера имеете в виду? — улыбнулся Морозов. — Так для него это ж самая лучшая погода. Вы не заметили, в штиль он скучал…
Новый толчок завалил «Полярную звезду» на борт, в каюте за стенкой раздался шум: кто-то свалился с кровати. Доска скользнула по поверхности стола, Васильев успел поймать ее на самом краю, однако шахматные фигурки посыпались вниз.
— Вот и поиграли… — задрожавшим голосом произнес он.
* * *
Ливень хлестал как из ведра, заливая стекло перед вымокшим до нитки Колесниковым. Ноги его ватно подгибались, вцепившись намертво в штурвал, он всматривался вперед, и ничего не видел сквозь размывы и стекающие по стеклу ручьи. Синяя вспышка молнии, разорвавшая тучи, ослепила его. Колесников непроизвольно зажмурился, катер ухнул в бездну и боковая волна, хлынувшая через борт, устремилась в рубку.
Это было похоже на американские горки, только гораздо ужаснее! Катер вздыбливало на гигантские валы, скорлупкой швыряло в разверзшуюся бездну, и затопляло обрушившейся сверху водой, и когда казалось, что наступил конец и морская пучина поглотит его, вдруг поплавком выбрасывало на поверхность, под упругие струи дождя.
— Держи катер против волны! — пытался перекричать стенания бури Максим, со всей ясностью понимая, что иначе их опрокинет.
Колесников и так прилагал все усилия, чтобы удержать суденышко, но рули ему не повиновались. Перекатившаяся через борт волна затопила рубку, с легкостью оторвав его от штурвала и швырнув об стену. Сознание его померкло, но на какие-то секунды, и в следующий миг, досыта наглотавшись соленой, хрустящей на зубах воды, Колесников очухался и замотал головой. Возле штурвала никого не было, колесо его крутилось само по себе.
Максима не было в рубке, хотя неполную минуту назад, до хлынувшего сюда потока, он находился рядом. Держась за стену, Колесников поднялся и, забыв о брошенном руле, на разъезжающихся ногах полез на палубу.
— На помощь!!! — едва услышал он в вое урагана слабый крик, доносящийся, казалось, из самой преисподней.
Электрическая дуга высветилась перед самым катером, устрашающего треска разряд, от которого так и обмерло все в груди, заложил уши. В той ослепляющей вспышке Колесников увидел перед собой побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в поручень.
Смытый волной за борт, Максим держался из последних сил. Еще немного, и немеющие пальцы разожмутся, и тогда — неминуемая гибель! Перевесившись, Колесников ухватил его за запястье и потянул на себя. В ту же секунду катер тряхнуло, Максима сорвало с поручня, и он повис, удерживаемый лишь Колесниковым. Собравшись с силами, Миша перехватил его за вторую руку.
— Да-ва-ай! — прохрипел он, видя перед собой только распахнутые от ужаса глаза приятеля. — Отталкивайся от борта!
Вряд ли Максим его расслышал, но инстинкт самосохранения подсказывало ему, что делать. Уперевшись подошвами туфель в скользкий борт, оттолкнулся от него, и в этом рывке, опасно сам перегнувшись, Колесников успел поймать его за ремень.
Втащив приятеля на палубу, он повалился в изнеможении. Максим тоже лежал пластом, не в силах пошевелиться.
Ударившая в корпус волна сотрясла катер.
— Слышишь? — слабо шевельнулся на залитой палубе Макс. — Ты слышишь, Миша?!
— Чего?
— Мотор!.. Мотор… вроде бы, заглох…
Они оба прислушались. И верно, в стенания бури уже не вклинивался механический стрекот дизеля. На карачках Колесников заполз в капитанскую рубку и, схватясь за штурвал, поднялся. Забранный железной сеткой светильник, моргая, подсвечивал приборную панель. Он с трудом отыскал затертые буквы: POWER, вжал пальцем кнопку, надеясь пробудить к жизни заглохший некстати движок. Было слышно, как моторном отсеке прокручиваются вхолостую механизмы, но тщетно — дизель молчал, предав в самый ответственный момент!
Окончательно лишенный управления катер всецело отдался в объятия стихии.
— Где тут рация? — метался по рубке Максим. — Где же, черт меня подери!.. Надо сигнал SOS подавать! Пропадем!..
— Погоди, я где-то видел, — не меньше его суетился Колесников. — А, вспомнил!..
Коробка рации была прикручена к стене левее от штурвала, и тангетка ее на скрученном шнуре болталась на весу. Он наугад нажимал кнопки, засветился оранжевым экран с цифрами набранной частоты.
— Все… все, кто меня слышит!.. — задыхаясь от волнения, частил Колесников. — Мы — туристы, катер остался без управления, не работает двигатель… Помогите!.. Все, кто меня слышит!.. Мы…
Он осекся, отпуская от губ передающее устройство. Кривой протуберанец, пронзивший пространство от клубящихся черным дымом небес до взбесившегося моря, высветил гряду скал, на которые несло катер.
Суденышко вновь захлестнуло волной, опрокидывая на правый борт. Вода потоком хлынула в трюмы. Замигала лампочка и потухла, погрузив рубку в кромешную темноту. Погасло табло на рации, красный сигнальный фонарь на мачте не горел. Заскулила болонка, забившись под им ноги. Остолбенев, приятели смотрели на надвигающиеся контуры скал, за которыми сверкала молния…
* * *
Страшный удар свалил их на пол, раздался отвратительный скрежет подводных камней о днище, рассыпалось обзорное стекло.
— Тонем! — заорал перепуганный Максим и бросился на палубу.
В отсвете близко полыхнувшей молнии высветилась вдавленная пробоина, в которую, пенясь и клокоча устремилась вода.
Обреченный катер, скребя дном по камням, сполз с рифа; вода прибывала, он быстро кренился на бок. Собачонка жутко завыла, кося на разбушевавшиеся волны.
Сорвав со стены спасательный круг, Максим выскочил на палубу и глянул вниз. У просаживающегося борта бурлило. Накатывающиеся метровые валы захлестывали скалы до самого верха.
— Спасайся! Прыгай! — вскричал он мешкающему Колесникову и, взгромоздившись на поручень, полетел в воду.
Он не коснулся дна и вынырнул, хватаясь на круг. Катер сильнее и сильнее оседал, медленно заваливаясь на борт. Поджав мохнатые уши, уплывала от него собака, вразмашку греб Колесников.
Они успели отплыть от гибнущего судна, когда он лег мачтой на воду, со стоном перевернулся вверх облепленным ракушками килем, мертво торчал гребной винт. Еще немного, и вода сомкнулась над ним, забурлили пузыри выходящего на поверхность воздуха.
12
Проснувшись, Васильев еще какое-то время не открывал глаза, прислушиваясь, качает или нет яхту. Но койка сохраняла устойчивое положение, он оторвался от подушки и спустил ноги, находя пальцами кожаные сланцы. В иллюминатор вовсю светило утреннее солнце. Завозилась Ира и, сонно сощуриваясь от его лучей, закуталась с головой, отвернулась к стене. Потянувшись, он подошел к круглому стеклу. Море успокоилось, и словно провинившийся щенок ласкалось о борт белой яхты. Настроение вмиг улучшилось. Васильев залез в просторные шорты, застегнул ремень и тихо, чтобы не разбудить подруги, закрыл каюту и поднялся на палубу.
К утру шторм стих, и небо расчистилось. С криками, распластав острые крылья, парили чайки. Заметив мелкую рыбешку, они камнем падали в воду, скрываясь в кусте брызг и взмывали ввысь с добычей в клюве.
Но самое важное открытие ждало его впереди. На небольшом совсем удалении виднелся остров. Капитан, утомленный нелегкой ночкой, вел яхту к нему.
Задев Васильева, у поручня пристроился Борисов. На шее его висел кожаный футляр от бинокля, а сам бинокль — армейский, с мощным тридцатидвухкратным увеличением, он приставил к глазам и впился в остров, не спеша просматривая его.
— Будь человеком! — потянулся за биноклем Васильев. — Посмотрел, дай другому.
Борисов расстался с биноклем неохотно, точно ребенок, у которого забирали любимую игрушку. Оптика вплотную придвинула к Васильеву отвесные, неприступные скалы, о подножье которых разбивался прибой, в скалистых складках росли чахленькие деревца, над камнями вились птицы. Пристать здесь было некуда, да и лагерю разместиться негде, береговая кромка слишком узка для палаток. Он повел биноклем вдоль каменной стены с нависающими скальными отложениями из воды, белые от пены, торчали огромные валуны самых причудливых форм, за изгибом берега начинался лес.
— Ну! Хватит! — почти вырвал у него бинокль Борисов. — Глаза сотрешь.
Вскоре о приближении острова знали все пассажиры «Полярной звезды». Они собрались на палубе: Ирина в обнимку с мужем; Глория, чувствовавшая себя гораздо лучше вчерашнего, приложив ладошку козырьком, смотрела на береговую черту; Морозов, завладев борисовской оптикой, жадно всматривался в окрестности. Борисов с обиженным видом занял шезлонг и переживал потерю попыхиванием трубки.
— А вы что не со всеми? — спросил он Санчеса, делавшего короткую передышку после отжиманий.
Отлично сложенное тело кубинца блестело от пота, как обильно смазанное маслом.
— Я с детства не отличался сентиментальностью, — объяснил тот, и упав на выставленные кулаки, продолжил упражнения.
Яхта приблизилась к берегу насколько это было безопасно. В прозрачной воде, где до последнего камушка просматривалось дно, виднелись коралловые рифы со шныряющими тенями рыб, и серые пятна отмелей, напороться на которые и опасался капитан. Ведя «Полярную звезду» вдоль острова, он скоро обнаружил уютную, утопающую в зелени бухту. Сбавив обороты двигателя до самых малых, он направил яхту туда, сверяясь с глубиномером. Подводных камней и здесь было много, но пока глубина позволяла…
Метрах в двухстах от берега капитан застопорил ход и бросил якорь. С лязгом цепи тот ухнул под воду.
— А как же дальше? — забеспокоилась Глория. — Предупреждаю сразу, я плавать не умею.
— Вам этого и не потребуется, — успокоил ее Морозов. — У нас имеется надежное плавсредство!
Плавсредство — скатанную в здоровенный рулон резиновую лодку мужчинам пришлось вытаскивать на палубу сообща, такой тяжелой и неудобной она оказалась. Васильев и Санчес раскатали ее под лебедкой.
— Метра четыре будет, — шагами отсчитал ее размер Морозов. — Вот только чем надувать? Помпа у вас на борту есть? — спросил капитана.
Помпы, в привычном смысле слова, не было. Зато, спустившись в моторный отсек, капитан выкинул резиновый шланг компрессора.
— О-о! — воскликнул, прилаживая его к надувному клапану, Санчес. — Сейчас дело пойдет.
Зарокотал на холостых оборотах дизельный двигатель, лодка стала набухать, резиновые борта округляться. Они быстро поднялись и приняли нужную форму, Васильев потыкал в тугую резину, которая уже не проминалась под пальцами, и издавала звон.
— Хорош! — поднял он руку.
Лодка и в самом деле была удобной и быстро собиралась. Санчес вставил, где положено, деревянные распорки, исполняющие, одновременно, роль сидений.
— А где здесь уключины? — недоумевал Борисов, оглаживая раздутые резиновые борта. — Куда весла вставлять?
— Зачем нам весла?.. — атлетичный кубинец, тренированные мышцы которого так при движениях и играли, установил на корме приспособление для лодочного мотора. — Валодя… — на вполне сносном русском окликнул он Васильева. — Поможешь мне?
Из грузовой камеры, установив для удобства на тележку, они выкатили наверх двигатель в деревянной рамке, которую тут же разломали. Под слоем плотной вощеной бумаги, закутанный в полиэтилен, лежал японский двигатель «Yamaha» с дюралевым топливным бачком.
Подстегиваемые волнением, все отказались от завтрака и стаскивали на палубу вещи. Их оказалось столь много, что даже не беря в расчет генератор с компрессором, пришлось бы делать на берег ходки как минимум три.
С помощью лебедки надувную лодку спустили на воду. На тросу вниз ушел лодочный мотор, Санчес поставил его на корму, закрепил зажимами, проверил на прочность. Следом передали полный бачок бензина, он соединил патрубки, что-то прокачал.
— Проверим работу! — поднял глаза на столпившихся на палубе, дернул капроновый трос, запускающий мотор.
Японская техника, она и на Кубе японская. Движок схватился с оборота, Санчес сел на корму, включил скорость. Задрав облегченный резиновый нос, лодка отошла от яхты, описала широкий полукруг, поднимая волну и, круто развернувшись, вернулась к борту «Полярной звезды». Закрепив на поручнях веревочный трап, капитан спустил его Санчесу и потеснился, давая проход пассажирам.
Ирина никогда прежде не лазила по таким шатким конструкциям, веревки болтались где-то под ней и, она всякий раз не попадала на деревянные плашечки, заменяющие ступеньки. Внизу ее поддержал Санчес, проводил на скамью ближе к носу. Глория забрала свои вещи и убежала в каюту переодеваться, наотрез отказавшись слезать в лодку перед мужчиной в трепещущей на ветру юбке.
Посреди резинового бота вырастала гора сумок, сюда же Санчес составил картонные коробки с провизией и питьевой водой.
— Пока хватит! — крикнул с палубы Морозов. И махнул рукой в сторону берега. — Езжайте!
Нагруженная лодка отошла от «Полярной звезды» уже не так споро и, подпрыгивая на водной ряби, умчалась к острову.
В следующую партию сгрузили рацию, генератор и компрессор. От такого количества доброго железа дно бота сильно прогнулось, и Санчес рисковать пассажирами не стал. Смотавшись на берег, он и там стаскивал все на песок в одиночку, не подпуская к тяжестям сунувшихся было помогать женщин.
— Крепкий хлопец, — позавидовал Морозов, поднеся бинокль. — И сообразительный. Повезло, что Мартинес его с нами отрядил.
— Угу! — согласился Борисов. — С таким здоровьем все земляные работыего.
В последнюю ходку на бот опустили хозяйственную утварь, походную посуду и запакованные по ящикам приборы. Распрощавшись с капитаном, по веревочной лестнице сошли оставшиеся пассажиры…
* * *
Утопая по колено в воде, кубинец за трос втащил лодку на отмель. Морозов ступил на сушу с видом Колумба, только что открывшего для себя новую землю.
— Эдем! — воскликнул он, снимая с преющей головы пробковый колониальный шлем. — Ребята, мы в рай попали!..
С ним никто и не спорил. Вещи стаскивались в общую кучу под пальмы, стеной растущие возле пляжа.
— Лагерь разобьем здесь, — осмотревшись, командовал Саныч. — И давайте сразу… не будем расслабляться.
За палатками дело не сталось. Васильев забрал из кучи нейлоновый рюкзак, попытался развязать прочный узел, который собственноручно в Москве и намудрил. Не вышло, узелок получился уж очень тугой. Тогда он припал к нему зубами, слегка ослабил путы. Расширив горловину, вынул коричневое полотнище, стараясь не запутаться в шелковых натяжках. Подошла Ира, вдвоем они растянули палатку под каким-то пышным, дающим благодатную тень, кустом. Васильев сбегал за топором, и обухом принялся вбивать в песок распорочные костыли.
Нагнувшись под нейлоновый навес, Ирина забралась внутрь и сочла палатку довольно вместительной и годной для проживания.
В нескольких шагах от парочки орудовал Борисов, копаясь с брезентовой старушкой, выбеленной солнцем и временем, и пестреющей грубыми стежками прорех. Палатке было лет не меньше, чем самому Борисову, причем последний год она явно провалялась в кабинке подвала, в сырости, пересыпанная от моли нафталином. Нафталиновый дух распространялся от нее за версту.
Так как Саныч временного жилища с собой не взял, между ним и Борисовым было заключено джентльменское соглашение о совместном проживании. Житие житием, однако, статус начальника не позволял Морозову снизойти для какой-нибудь, пусть даже пустячной помощи в ее установке. Борисов мучился один, и без топора, пытаясь вогнать в песок колышки силовым усилием. И у него ничего, естественно, не получалось.
Доверив налаживать быт своей прекрасной половине, Васильев направился к нему на подмогу.
— А что ж Саныч? — он двумя ударами вогнал шатающийся в песке заточенный колышек насколько было возможно, потрогал его. — Вот теперь будет держать!
— Начальство… — ответил на его реплику Борисов, бросив взгляд на плес, где Морозов обмывал свои пятки в прибое. — Им черновая работа имидж портит.
— Ну-ну, — только и сказал Владимир, примеривая место под следующий колышек. — А лавры потом пополам?
Они оба смеялись, хотя сохраняли при этом серьезными лица. Палатка уже приняла свой облик, и лишь просел ямами брезент на «крыше», которую предстояло еще как следует натянуть.
— Благодарю, — Борисов был сама вежливость. — Дальше я уж как-нибудь сам справлюсь.
Пока все занимались собственным благоустройством, Санчес порылся в своих закромах, нашел плотно смотанный моток провода, и, окинув взором пальмы, выбрал подходящую. Зажав в зубах конец провода, обнимая колючий и шершавый ствол, он влез на самую макушку. Там, наверху, отгибая мешающие пальмовые лапы, скотчем примотал антенну.
— Господин Морозов, — окликнул блуждающего в мечтах по побережью Саныча. — Мне нужно запустить дизель-генератор.
— Зачем, молодой человек? — поинтересовался тот, подойдя ближе, за розовыми очками грез вконец позабыв о более приземленных материях.
— Рацию проверить. Яхта скоро отчалит, как бы не остаться без связи.
С генератором пришлось повозиться. Даже когда его топливные артерии наполнились соляркой, и причин к отказу быть не могло, он упорно не желал заводиться. Перемазавшийся в смазке Санчес проверял патрубки. Васильев, как единственный среди собравшихся автолюбитель, тоже пробовал приложить свои познания, но когда дизель выдохнул вонючий клуб дыма из выхлопной трубы и, наконец, затарахтел, никто из них не решился дать объяснение столь капризному поведению техники. Генератор тарахтел не тише гоночного мотоцикла, треск заполнил песчаный пляж, с пальм сорвались и закружили перепуганные птицы.
К рации, поставленной под навесом палатки Васильевых, подвели провода. Санчес еще долго мараковал, куда и что подсоединять, а когда приладил контакты и щелкнул тумблером рации, вокруг раздались аплодисменты. Рация заработала.
— Минуточку, — попросил он тишины, набрал нужную частоту. — «Полярная звезда», я — «Остров». Как меня слышите? Прием?
Затаив дыхание все ждали, отзовется яхта или нет.
— Слышу вас отлично, «Остров». Как устроились?
— Все о’кей!
— Помощь не нужна?
— Да нет… Сами справимся. Побудьте на связи…
— Понял вас!
А Санчес щелкал уже другими переключателями, настраиваясь на волну береговой охраны Кубы.
Эфир наполнился помехами, сказывалось расстояние и допотопная конструкция рации.
— «Гавана, Гавана», ответьте «Острову».
На этот раз ждать пришлось никак не меньше секунд тридцати, и когда Санчес уже снова поднес к губам тангетку, динамик хрипло отозвался:
— На приеме «Гавана».
— Как связь?
— Плохо… Все шипит и прерывается.
— У нас все нормально, — медленно и чеканя слова, чтобы на том берегу его лучше расслышали, передавал Санчес. — Час назад благополучно высадись на остров. Погода хорошая…
— «Остров»!.. — прервали его. — Слышите меня, «Остров»?
— На троечку!
— Вам вчера или сегодня не попадалось в поле зрения маломерное судно? Мы думаем, что это был катер…
— Нет, никого не видели! — Санчес еще оглянулся, уточняя у толпившихся вокруг коллег. Те сделали такие недоуменные лица, что он передал с уверенностью в голосе: — Нет!.. А что произошло?
— Так тебе и ответят!
— Радары вчера засекли его… Следовал в ваш квадрат, в нейтральные воды. На запросы не отвечал. Поисковиков и пограничников направить не представилось возможным из-за урагана.
— Мы ничего не видели.
— Имейте в виду, он исчез с радаров. Не исключается возможность, что судно имело неисправности… Но сигналов бедствия не подавало… При обнаружении немедленно связывайтесь с нами. Как приняли меня, прием?
— Принял вас, «Гавана». Конец связи.
Положив тангетку на защитного цвета корпус рации, Санчес поднялся с песка.
— Вот вам и ураган, — негромко сказала Глория. — Может быть, люди погибли.
— Не люди! — отрезал, сверкнув глазами Санчес. — Наверняка диссиденты, хотели свалить на американскую похлебку. Находится же отребье…
— Почему отребье? — возмутился Морозов, собираясь поспорить.
— Да потому!.. Государство опекало их с рождения: детсадики, школа, образовательные кружки. Кто хотел, учился дальше. У нас же много ВУЗов, а профессура вся в Советском Союзе готовилась. Бесплатное образование!.. Кем раньше мог стать сын портового грузчика? Таким же грузчиком, и вовсе не потому, что у него извилин не хватало… Нет же, он не хочет горбатить спину в доках, желает стать образованным. Кто не дает? Только потом верни государству долг, работай честно, как все!.. Опять же нет, сладкой жизни подай! За кусок колбасы готовы родину предать. Ну и черт с ними! Я таких беглецов не жалею.
— Позволю с вами не согласиться…
— Не соглашайтесь! — отрезал Санчес. — Вам Америка пыли в глаза напустила, вы за ней и погнались. Теперь вы живете, как капиталисты. А чем, какими достижениями можете похвастаться? К примеру, медицина у вас бесплатная?
— Да я бы не сказала, — покачала головой Ира. — Весной ходила к стоматологу, сто двадцать долларов за два зуба содрал…
— О чем я и толкую. А высшее образование каждый в состоянии получить?
Васильев не умолчал:
— Денежку плати, и пожалуйста. Кто не дает? Будь, как ты говоришь, и без извилины в мозгу.
— А лет так пятнадцать назад, когда ты, Валодя, — Санчес упорно коверкал его имя. — только поступал в институт, мог позволить себе оплатить учебу?
Владимир косо усмехнулся.
— Наверное, вряд ли… У меня и родители: мать продавец в гастрономе, отец из рабочих, не банкир. Да тогда банкиров и не было. Не считая Сбербанковских.
— Вот и я о том. Кем вы раньше были?! Не на словах, на деле — оплот мира. Да не бы могущество Советского Союза, нас янки бы враз раздавили в шестьдесят первом. А случись все сегодня, в наши дни? Пнули бы, как мешающуюся под ногами кошку, и переступили… Какую страну вы профукали!
Морозов не нашелся, что сказать и завертел головой.
— Так… с палатками закончили?
Торжествующая улыбка мелькнула на губах Санчеса. Вернувшись к рации, он набрал частоту «Полярной звезды», вызвал на связь капитана и дал ему добро сниматься с якоря. Старый шкипер пожелал удачи и поднял паруса.
Они стояли на берегу, провожая удаляющуюся яхту взглядами. Ветер раздувал паруса, и «Полярная звезда» быстро уходила в точку. Какое-то время она еще виднелась на горизонте, пока не истаяла совсем в туманной дымке.
* * *
После скромного обеда, состоявшего из разогретых на костре мясных консервов, Морозов объявил сегодняшний день выходным и дозволил заниматься каждому своим делом.
Еще за обедом, на «общем собрании», островитяне решили отбросить в жаркую погоду все пуританские атрибуты цивилизованного общества, вроде платьев или брюк, и жить в гармонии с природой. Против была только Глория, сидевшая у костра до сих пор в комбинезоне, но, взяв пример с более раскрепощенной Ирины, щеголявшей в купальнике, последовала ее примеру.
Борисов, соорудив из газетного листа наполеоновскую треуголку, водрузил ее на голову и, захватив лопату, ушел рыть погреб. Как не нелепо выглядела затея, он погребок был нужен. Продукты на солнцепеке могли быстро испортиться или же приобрести вкус далекий от пищевого.
Очертив штыком контур будущего сооружения и поплевав на руки, он взялся за дело. Песок, как вода, струями сыпался с лопаты, и ветер разносил его, норовя запорошить глаза. Борисов успевал вовремя отвернуться, и, худо-бедно, понемногу углублялся. Дойдя до более влажного слоя, он воспрял духом. Лопата замелькала чаще, выбрасывая на растущую кучу рассыпающиеся песочные пласты.
* * *
— Виктор Саныч, ты не отметил на карте, где кубинцы нашли статуэтку? — Ирина подсела к развалившемуся на горячем песке Морозову, майкой закрывшему от солнца глаза.
Покрытая рыжеватым волосом рука стащила с лица майку. Саныч, щурясь, смотрел на нее.
— Обижаете, Ирочка. Только к чему вам?
— Возникли кое-какие мысли.
— Никак хотите обследовать? Только что там искать?
— Пока не знаю. Володьке не сидится на месте. Загорелся идеей еще разок дно обследовать.
— Делать вам нечего, молодежь, — Саныч откинулся на спину и водрузил майку на место. — Карта в моей палатке. К ужину не задерживайтесь.
— Спасибо, Виктор Саныч, — она коснулась его плеча, на что Морозов брюзгливо проворчал: — Ну иди, не заслоняй начальству солнце…
* * *
… А Борисов уже скрылся в яме по пояс, раскрасневшаяся его спина то исчезала за насыпанным курганом, то распрямлялась вновь, отбрасывая лишний песок. Острый штык выравнивал осыпающиеся стенки, дно будущего погребка напитывалось влагой. Положив на края лопату, он тяжело выбрался из ямы и двинулся к Санчесу, сооружающему из пальмовых веток навес над генератором.
— Вы здорово лазаете по деревьям, — сделал ему комплимент, помогая поддерживать на весу сплетенный настил, который кубинец прилаживал к четырем шестам по периметру дизель-генератора.
Санчес безобидно пошутил:
— Хотите сказать, недавно с пальмы слез?
— Я ж без задней, пошлой мысли. Просто вам тридцать, а мне далеко за сороковник, и сноровки такой не имею. И потом, видите, какой мозоль наел? — он похлопал себя по сытому выступающему брюшку. — Тяжеловато с таким балластом.
Посмотрев на него искоса, Санчес снова усмехнулся, но ничего не сказал.
— Понимаешь… — продолжал Борисов. — Давай сначала перейдем на ты? Не против?
— Нет…
— Тогда держи пять, — он протянул Санчесу руку. — Меня зовут Кирилл.
Санчес смял пятерней его ладонь.
— Здоров, бык, — искривился Борисов, высвобождая из его стальных объятий руку. — Гири тягаешь?
— Занимаюсь…
— Видишь ли, — продолжал Борисов свою мысль. — Погребок надо бы изнутри ветками обложить, чтобы продукты в воде не мокли. И крышку соорудить, вроде творила..
— Сделаем, — авторитетно пообещал Санчес. — Только закончу сначала свое.
— Добро, я подожду…
* * *
С картами пришлось разбираться, их у Морозова оказалось целых четыре. Васильев бегло просматривал их, откладывая ненужные, и заинтересовался скорее не картой, а черно-белым аэрофотоснимком острова, сделанным с большой высоты. Разобравшись, где юг, а где север, и определив свое местоположение, он прикинул на глаз примерное расстояние до обозначенной точки — места падения американского самолета.
— Не так и далеко. Насколько я полагаю, это у тех скал, где мы не смогли пришвартоваться.
— А на лодке туда пройдем?
— Запросто. Я еще весла захвачу. На мелководье они действеннее мотора.
Проверив давление в кислородных баллонах, Васильев снес их к воде, где лежал на песке резиновый бот. Мотор был предусмотрительно поднят, а саму лодка, чтобы не смыло волной, кошкой зацепили за кустарник.
Он сложил в нее баллоны, сунулся было в палатку, но был остановлен строгим голосом девушки:
— Подожди, я переодеваюсь.
Ира выскользнула из палатки минуты через полторы, в облегающем фигуру гидрокостюме.
— Ступай к лодке, теперь моя очередь.
Скинув с себя одежду, Васильев облачался в защитный костюм, что до пояса было не так и трудно. С верхом он немного помучился, особенно с рукавами, но наконец управился и с ними. Резина приносила свои неудобства, стесняла движения…
Он сволок бот с песка и толкал от берега, пока не углубился по грудь. Потом подпрыгнул, перевалился через надутый бортик. Потеснив Ирину, пробрался к мотору. Взревел на высоких оборотах лодочный движок. Васильев примостился на жесткой скамеечке, взялся за руль и, включив скорость, погнал лодку из залива.
* * *
Лодка подскакивала на волнах, летели брызги. Ирина вставляла фотоаппарат в герметичную камеру, готовясь к подводным съемкам.
— Нож не забудь! — крикнул он ей, потому что иначе было нельзяветер моментально сносил слова в сторону.
Она кивком дала знать, что поняла, достала из сумки пластиковые ножны, закрепила ремешками на лодыжке. Просунув в них нож, клацнула тугой заклепкой.
Песчаный пляж, удачно выбранный под лагерь, скоро сузился до метровой черты, далее пошли сплошные камни. Валуны лежали и в воде, накатывающиеся волны обозначивали их бурливыми пенными барашками, девственный лес упирался в каменную стену.
Васильев придвинул запечатанный в непромокаемый прозрачный пластик аэрофотоснимок, сверил выступающий из воды каменный клык с фотографическим изображением.
— Подплываем, — крикнул он Ирине.
Метрах в ста пятидесяти от этой вертикальной скалы он заглушил мотор и еще раз заглянул в фотографию.
— Похоже, что где-то здесь.
Кошка полетела в воду, отмеряя помеченный метровыми рисками трос. На двадцать четвертой отметке капроновый шнур ослаб, Васильев подергал его, цепляя стальные лапки якоря за дно. Он внимательно посмотрел в глаза жене. Понимая его тревогу, потянулась к нему и поцеловала.
— Не переживай, я справлюсь.
— Держись возле меня. Дальше, чем на два-три метра не отплывай, — инструктировал он, помогая ей надеть кислородные баллоны.
Она лишь кивнула, скрепила застежкой на груди лямки баллонов. Опустив маску за борт, зачерпнула воды, сполоснула стекло и надела.
— Не сильно туго?
Ира покачала головой: нормально. Оттянув резину маски, Васильев просунул ей дыхательную трубку. Она вставила в рот загубник и, сев на борт, кувыркнулась спиной в воду.
Васильев последовал за ней, погружаясь все глубже. Солнечный свет косыми полосами проникал сюда, вода прогрелась, и у поверхности, расправив аморфные как желе, полупрозрачные щупальца, парили медузы. Васильев коснулся медузы ладонью, она встрепенулась, и сокращаясь обтекаемым телом, отплыла от него подальше.
На глубине десяти метров солнечные лучи тускнели, стало заметно холоднее, и давление невидимой рукой вдавило маску в лицо. Ира плыла сбоку от него, плавно и даже грациозно работая ластами. Он приблизился к ней и жестами, тыча в часы, дал понять, что запас кислорода у них на двадцать минут.
Постепенно проглядывалось дно, где было не так и темно, как он прежде думал. Видимость была сносной, метров на пятьдесят. Всюду лежали камни, затянутые в песок и густо обросшие растениями. Подняв хвостом муть, шмыгнула в нору донная рыбешка и опасливо таращилась оттуда на странные существа.
Они плыли дальше, к нагромождению камней, где сновали стайки разноцветных рыбок. Васильеву все чаще приходилось оглядываться на подругу, которую так и тянуло поиграться с обитателями подводного мира. Вскинув к стеклу маски руку с компасом, он сверился с направлением, и велел ей взять немного левее.
Увидев ползущего по песку лангуста, Ирина подплыла к нему и протянула руку. Поводя длинными тараканьими усами, лангуст угрожающе выставил перед ней клешню. Попробуй, подберись. Она поспешила оставить его в покое, изгибаясь всем телом догнала Васильева, который делал бешеные глаза и что-то грозно бубнил, выпуская улетучивающиеся к поверхности пузыри воздуха.
…Как ни странно, именно Ира, а не он, первой наткнулась на обломки американского самолета, и то потому, что в глаза бросилась увеличенная стеклом маски синяя звезда на крыле. Ирина показала на нее пальцем, Васильев одобрил кивком ее внимательность и опустился к раздавленному фюзеляжу. В шестидесятые годы ракета советского образца угодила в хвост самолета-шпиона, уже покидавшего территориальные воды Кубы. Повреждения были сильными, летчик тянул из последних, но все же не удержал машину и рухнул в море. От удара фюзеляж развалился, сплющенная кабина покоилась метрах в двадцати от него. Бесформенной глыбой, которую Васильев сначала принял за обросший растениями валун, оказался мотором, и лежал на приличном удалении.
Васильев приблизился к кабине. Осколки плексигласового фонаря до сих пор сохранились в металлической рамке. Кресла пилота не было, видимо американец успел катапультироваться. Сам самолет интересовал его постольку-поскольку. Не давала покоя золотая скульптурка, найденная где-то поблизости.
Как она попала под воду?.. вот в чем загадка! Возле самолета он возиться не станет. Поверит на слово Мартинесу, что каждый метр песка обшарен водолазами в поисках сохранившегося сверхсекретного оборудования.
Он резко обернулся на световую вспышку. Ирина, касаясь ластами дна, фотографировала погибший самолет и рыб, мельтешивших вокруг него. Подплыв, он напомнил ей о безопасности, и изъяснился жестами, что покопается в дальних камнях. Она махнула маской, и вновь наставила аппарат на полосатую юркую рыбу, будто специально позирующую перед камерой на фоне обросшего зеленью валуна.
Испугавшись неожиданно-яркого всплеска света, рыбеха шарахнулась прочь, виляя плавниками уплыла к затянутому песками фюзеляжу, скрываясь внутри…
* * *
Васильев копался ножом в расщелинах, шарил в песке меж камней. Он и сам не знал, чего хочет здесь найти. Да и отыскать что-либо, после полуторавекового забвения, настолько же реально, как с первой попытки выиграть в лотерею миллион. А в азартные игры ему всегда не везло.
Поглощенный своим занятием, он не забывал о времени, кислорода оставалось минут на восемь. И иногда оглядывался на жену, все еще крутившуюся возле затонувшего американца…
* * *
Ирина с камерой караулила возле обломков фюзеляжа полосатую рыбу, которая не спешила выплыть из укрытия. Она даже постучала кулачком по дюралевой обшивке, думая стуком выгнать ее наружу.
«Выплывай же дурочка! Я же тебя не съем. Такая пугливая…».
Перевесившись над лазом, она заглянула в темноту…
Из мрака фюзеляжа метнулось к ней нечто длинное. Ирине успела заметить узкую, оскаленную морду, торчащие в разинутой пасти крючки зубов.
«Мурена!» — ожгла ее догадка.
Отмахнувшись камерой, она быстро поплыла к Васильеву, которого было видно по пузырям воздуха. Хищница неотступно следовала за ней, не прекращая попыток напасть. Иногда ее крючковатые зубы почти касались защищенного гидрокостюмом тела аквалангистки. Ирина готова была визжать от страха, и отбрыкивалась ластами.
* * *
Раскопки ничего не принесли, и Васильев уже просто получал удовольствие от общения с подводным миром. Внимание его привлек краб, втиснувшийся в каменистую пещерку и ворочавший непомерно огромными глазами на усиках. Из шалости он коснулся краба острием лезвия. Краб крутанул глазом и расставил шире лапки. Теперь вытащить его из щели не так-то просто.
Васильев ковырнул его разок. Краб бросился в атаку, едва не прихватив клешней за палец. От неожиданности он даже выпустил нож, и тот медленно опустился на грунт. Васильев нырнул, сгреб его за рукоятку. Донная муть всколыхнулась от близких его движений, и он замер…
«Не может быть!» — мысленно ахнул он.
Поддев ножом металлическую цепочку, Васильев потянул ее из ила, выуживая круглый плоский предмет.
«Карманные часы», — поразился он, поднимая со дна находку.
Через гребень камней, взволновав буйную растительность, к нему подплыла Ирина. Он хотел похвастаться находкой, но, увидел расширенные ее зрачки, враз понял, что что-то случилось. Потом он увидел мурену. Ничуть не смущаясь, что противников теперь вдвое больше, извиваясь угрем, она кинулась на камеру. Зубы скользнули по обтекаемому пластику корпуса.
Васильев показал большим пальцем наверх, подтолкнул туда жену, а сам изготовился с ножом. Им еще повезло, что это было совсем небольшое животное, не тех размеров, чтобы причинить серьезный вред человеку. И все же острых, как бритвенные лезвия, зубов надо было остеречься.
Он не сводил с хищницы глаз, контролируя ее. Ощерив пасть, мурена ухватила за его правую ласту. Васильев не успел увернуться. Впившись в резину, она неистово дергала ее на себя.
Ирина за это время должна успеть забраться в лодку. Изогнувшись дугой, Васильев стащил с пятки ласту, и она полетела вниз вместе с муреной, не отпускавшей добычу.
… Вырвавшись на поверхность около лодки, он успокоил душу, увидев в ней Ирину. Она втянула его через борт, Васильев свалился между скамеек и никак не мог отдышаться. Подруга всхлипывала от испуга, который, со всей полнотой, ощутила только сейчас, уже в безопасности. Васильев взял ее за круглое колено и потряс. Забыв о запоздалых слезах, она подняла лицо.
— Что это?!
На его ладони, высыхая под лучами солнца, белели серебром старинные карманные часы.
