1
Про слухи говорят исключительно неприятные вещи: мол, их распускают из зависти, с целью оскорбить или опорочить честное имя, тогда как без слухов нет и репутации человека. В самом деле, можем ли мы назвать человека известным, если о нем не распускают слухов? Стало быть, он просто никому не интересен – ни своими духовными качествами, ни физическими. Про физические, кстати, люди особенно любят толковать, так как они сразу же бросаются в глаза. Телесный изъян придает человеку таинственности, но в глазах общественности – в сущности, дикой и жадной до кровавых расправ – таинственность всегда враждебна. Чужой – значит, из стана врага. Поэтому, как только в коллективе (особенно это отчетливо проявляется в детских сообществах) появляется новичок, немедленно начинают плодиться толки о его причудливой внешности. Но все было хорошо – они множатся ровно столько, сколько держится интерес к новичку. Если коллектив понимает, что в нем нет ничего такого и что он в принципе ничем не отличается от остальных, зауряден по природе и достаточно пассивен, то слухи быстро сходят на нет и угасают. Но если в человеке есть потенциал затмить кого-нибудь и – не дай бог – оказаться харизматичнее лидера, то пиши пропало. Слухи съедят этого паренька, каким бы хорошим он ни был.
«Не выделяйся», – говорили тебе с детства, и ты носил безвидные вещи, дабы не казаться чересчур агрессивным. Практически с самой колыбели в тебе развивали рабский инстинкт подчинения, иначе о тебе будут судачить, смотреть исподлобья. Но правда такова, что распускают слухи именно про тех, кто заслуживает слухов. И какими бы они ни были резкими и даже в некотором роде скабрезными, они всегда показывают повышенное внимание к твоей персоне.
Страхом перед слухами и называется та река, которая разделяет людей на популярных и непопулярных. Причем порой это не касается выдающихся качеств, а всего лишь исходит из психологии. «Я не хочу, чтобы обо мне говорили, обсуждали мою личную жизнь», – говорит домосед, привычный к устоявшемуся укладу жизни. Он любит вставать по утрам, кормить свою собаку, делать вкусный завтрак для жены и отправляется на работу, чтобы отсчитывать там часы до ее завершения. И так каждый день. Он не желает, чтобы кто-то вторгался в его личную жизнь, он не желает, чтобы вообще кто-то обсуждал его жену и верного пса. А есть люди, которые просто-напросто этого не боятся. И не обладая, по сути, харизматическими качествами, они идут в «известность» в силу своей храбрости и невозмутимости перед злыми языками.
А как оно будет сначала? Ты появляешься на экранах телевизоров, и тотчас же все обращают внимание на твой длинный нос. «Он, должно быть, еврей. А евреи всегда попадают на телевидение», – скажут одни. «С таким носом только и делать, что совать его куда ни попадя. Сразу видно, что человек нечист и попал на экран не благодаря своим примерным нравственным качествам», – скажут другие. Для третьих его нос станет темой для насмешек и острых шуток, обладающих привлекательностью только в их кругу. Для четвертых нос станет причиной ненависти и послужит весомым аргументом, чтобы однажды дать ему по лицу. Это невозможно объяснить логически, так как физиологическое отвращение гнездится в самых интимных глубинах собственного «я».
Но уже после физических недостатков люди непременно перекинутся на ваше гнусное поведение. Ну как гнусное? Не то чтобы оно регулярно гнусное – думается, так может считать лишь истинно наивный человек, – но симптомы налицо. Тут к психологу не ходи, даже и ежу понятно: любой человек стремится к нравственной чистоте за счет того, что он оплевывает нечистотами всех вокруг. А когда гора нечистот образуется настолько, что уже можно с ее высоты кого-то учить, тогда у человека и прорывается отвага говорить, как ему кажется, правду. «Все эти люди на телевидении – маньяки»; «Ты же знаешь, что на телевидение попадают через постель». Телевидение, как концентрация демонстративной ненависти и вместе с тем завуалированной зависти, существует в качестве доктора – оно показывает такие омерзительные вещи, что на их фоне человек думает о себе как об образце добродетели. Этакий терапевтический прием, к которому прибегают нуждающиеся в завышенной самооценке. А таких, поверьте, очень много.
Поэтому слухи не так страшны, если ты избрал другой путь – путь находящегося в центре новостей. Может, оно и больно, зато очень престижно. Это о мертвых либо хорошо, либо ничего. А ты, судя по всему, на верной дорожке строительства жизни в славе. Но конечно, здесь нужно не забывать об осторожности.
2
Отчего могут пойти слухи? Знайте, что за вами следят и любое неосторожное движение может быть квалифицировано не в вашу пользу. Сплетни – они как наказание за содеянное преступление, если, конечно, это преступление из моральной области. Большинство из них, надо сказать, вполне себе правдивые, хотя бы потому, что каждый человек по природе не свят. Просто некоторых берегут и особенно не насилуют, но «дело» о каждом из нас хранится в специальном ящичке, откуда вовремя можно достать необходимое свидетельство. Как оно бывает? Вот скажут о тебе что-нибудь плохое, пусть даже и выдуманное, но ты так сразу не опровергнешь слух, а скорее даже подумаешь: «Откуда он знает?»
Это полицейский прием: утвердительно сообщить о твоем пороке, чтобы посмотреть на реакцию – как быстро ты в этом признаешься? Слухи, быть может, для того и существуют, чтобы обличать лицемерие людей. Даже про самых безгрешных можно сказать, что они – рабы гордыни с массой примеров проявления этого порока в жизни. В конце концов человек сам признается себе, что он не прав.
Как-то раз писатель и журналист Хантер Томпсон, будучи заинтересован в провале одного политического деятеля на выборах, сказал про него: «По слухам, он употребляет наркотики». Разумеется, разразился скандал, политика немедленно приставили к стене. Но он упорно отбивался. Так оно или не так – вопрос другой. Хорошенько досталось пареньку, но, с другой стороны, это был безупречный тест на прочность: доказал обратное – молодец, не доказал – стало быть, и сплетни не случайно появились. Но забавно здесь то, что Хантеру Томпсону, автору «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» (произведению, мягко говоря, не для детей), пришлось оправдываться за свои слова.
– Хантер, вы оклеветали политика.
– Я не оклеветал, – уверенно признался он.
– Но вы сказали, что он употребляет наркотики.
– Я сказал, что «по слухам» он употребляет наркотики.
– А кто же распустил эти слухи?
– Я.
И в общем, не придерешься. Выдумка оказалась великолепной.
3
Сплетни – это форма поклонения. Когда мы говорим «кто-то», «говорят», «считается», «есть мнение», то мы опираемся на мнения неизвестных нам людей, с сомнительной компетенцией. Да и вообще, кажется, что это моветон. Если уж взялся доказывать ту или иную точку зрения, то опирайся на мнение конкретного научного работника, который протер все свои штаны до дыр, разрабатывая концепцию по тому или иному вопросу. Это называется «профессионализм», а не просто «решил поболтать».
Однако в древности так отнюдь не считали. Вернее, не были столь категоричны.
Собирались у кого-нибудь дома, устраивали пир – сначала ели, а потом вели сладкоречивые разговоры.
Вспомним, к примеру, классический «Пир» Платона, в котором по очереди греческие мудрецы произносили речи во имя любви. Они обращались к знаменитым именам – Гомеру, Гесиоду, – цитировали их по памяти, а также часто просто ссылались на истории, передававшиеся из уст в уста, которые на поверку оказывались просто анекдотами.
В этом и заключалась мудрость: греки старались заучивать стихи и истории наизусть, но, право слово, не всегда это удавалось безупречно. А иной раз авторство истории вообще упускалось со словами: «Один человек сказал». Тут не было никакого недоверия – мысль жила в словах, речах, риторических формулах.
Возьмем, к примеру, книгу Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Так он рассказывает о философе Аристотеле:
«Один болтун, сильно докучавший Аристотеля своим пустословием, спросил его: „Я тебя не утомил?“ Аристотель ответил: „Нет, я не слушал“».
Какой болтун? Когда это произошло? При каких обстоятельствах? Не важно. Важно то, как остроумно ответил Аристотель, даже если такого при жизни не было (говорят, что Диоген много себе позволял фантазировать и домысливать). Это добавляет убедительности образу Аристотеля, которого обычно представляли довольно угрюмым человеком.
Или вот еще про Платона и Сократа:
«Сам Сократ, говорят, послушав, как Платон читал „Лисия“, воскликнул: „Клянусь Гераклом! сколько же навыдумал на меня этот юнец!“, ибо Платон написал много такого, чего Сократ вовсе не говорил».
Опять же очень похоже на анекдот. Но кто может с уверенностью сказать, что такого не было? Слухи? Сплетни? А кто сказал, что в них не бывает правды?
«Часто Сократ говаривал, глядя на множество рыночных товаров: „Сколько же есть вещей, без которых можно жить!“»
Даже если он такого не говорил, уж очень похоже на правду!
«Когда Антисфен повернулся так, чтобы выставить напоказ дыры в плаще, Сократ сказал Антисфену: „Сквозь этот плащ мне видно твое тщеславие“».
Ну настоящий Сократ! Вот как бы бедолаги-ученые доказывали существование так называемой «иронии Сократа» без таких показательных примеров!
Да и образ Платона не был бы объемным без сплетен, которые тщательно собрал Диоген Лаэртский:
«Однажды, когда к Платону вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог это сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: „Не будь я в гневе, право, я бы тебя выпорол!“»
А вот еще какая славная история про Аристотеля: «Диоген предложил Аристотелю сушеных смокв; но он догадался, что если он их не возьмет, то у Диогена уже заготовлено острое словцо, и взял их, а Диогену сказал: „И словцо ты потерял, и смоквы!“»
Про Пифагора:
«Жизнь, говорил Пифагор, подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные торговать, а самые счастливые – смотреть; так и в жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы – до единой только истины».
Про развратника Эпикура:
«Эпиктет обзывает Эпикура развратником и бранит последними словами. Тимократ, брат Метродора, сам учившийся у Эпикура, но потом покинувший его, говорит в книге под заглавием „Развлечения“, будто Эпикура дважды в день рвало с перекорму и будто сам он еле-еле сумел уклониться от ночной Эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства».
Ученые мужи свидетельствуют: если прочитать сохранившиеся труды Эпикура, то можно убедиться, что он не призывал жить припеваючи и отдаваться всецело чувственным порывам. Его философия гораздо глубже и многообразнее. Чувственные потребности бывают разных видов (дальше идет перечисление видов), а их удовлетворение имеет несколько причин (далее следует список причин), а также и возможных последствий (далее – последствия). Но осмысление этих причудливых умствований оставим таким же причудливым умникам. Эпикур остался в истории совершенно другим – веселым, озорным, праздношатающимся. И даже если он таким на самом деле не был, слухи сделали из него человека с репутацией повесы. И таким мы его любим по сей день. Во многом, как ни странно, благодаря – внимание! – слухам. Да и мы, заметит читатель, неоднократно прибегали к этому приему, употребляя «говорят» и «по слухам». Делаем мы это не из невежества, а чисто из риторических побуждений, дабы сделать сплетни и слухи частью культурного достояния (а может, просто оправдать себя).
4
В центре внимания сплетен редко оказываются профессиональные заслуги или недостатки, но всегда – личная жизни. Так устроен механизм восприятия человека: когда в своей жизни практически ничего не происходит, велик соблазн проследить за жизнью чужой, да чтобы побольше мексиканских страстей, кровавых расправ, сенсационных подробностей, шокирующих новостей. Профессиональная жизнь в этом смысле очень скучна. В ней есть свой сленг, свои смыслы, и к универсальному интересу они мало имеют отношения. Ну разве будет учитель интересоваться профессиональной жизнью металлурга, а металлург – журналиста? А порыться в грязном белье, посудачить на тему измен – это прельщает всех.
Сплетни – это своего рода устная литература, которую пишут здесь и сейчас. Там много чего вымышленного, много искусственного, но именно этим и отличается художественное творчество. Если вы увлеченно желаете написать роман, вы никогда не начнете с того, что будете «нанизывать» героев на придуманную идею. «Идея» романа – это вообще что-то антихудожественное и попахивает скорее назиданием или пропагандой. Настоящая же литература оперирует простыми житейскими историями, со своими кругами конфликтов и своей причудливой драматургией. Иными словами, всем тем, что содержат в себе и слухи. Личная жизнь – интересная она или нет – дает нам пример, иногда косный и безыскусный, иногда философский и обобщающий, того, к чему приводят наше разгильдяйство, бесшабашность, безответственность (далее – по списку). Поэтому сплетни не только отражают наш скучный нрав, но и придают фантазии.
Когда древние садились возле костра и вспоминали своих героев, то красноречивый рассказчик доносил до слушателей именно слухи – о реальном положении дел не могло быть и речи, их просто никто не знал. Устное творчество своими корнями тянется еще древнее, чем письменное, и отрадно, что в наши дни мы можем воочию наблюдать за непрекращающейся традицией словотворчества.
5
Кстати, новости – из этой же области. Несомненно, они имеют больше к себе уважения и обладают почтительной квалификацией. Но по большому счету с точки зрения восприятия новости ничем не отличаются от слухов. И то, и другое почитаются за правду, если слушатель сам не находился на месте событий.
Кажется, что в XXI веке без новостей прожить просто невозможно. Нам необходимо быть в курсе происходящего: какой будет погода в ближайшее время, что сказал президент твоей страны по поводу очередного того или иного международного скандала, спасся ли крокодил во время агрессивного нападения на него со стороны разбушевавшейся зебры? Новости формируются по принципу – что интересно людям, о том мы и расскажем. А людям прежде всего интересно необычное: не как, например, собака укусила человека, а как человек укусил собаку.
«Как я не люблю все эти журналы со сплетнями из светской жизни!» – ворчливо поговаривают воспитанные люди, вечерами на кухне обсуждая тайную жизнь своих соседей.
А ведь дело совсем не в том, что журналы опустились до неприличия и публикуют грязные истории, а то, что читателю это очень нравится. Не нравилось бы – наверное, мы жили бы в мире, в котором журналы рассказывали исключительно о поэзии Данте и виртуозных визуальных решениях Квентина Тарантино. Да вот незадача – не все на планете Земля этим интересуются. Что, впрочем, и к лучшему. Только представьте: если бы все читали книги, смотрели умное кино, ходили по театрам и музеям, если бы все замкнулись на своем образовании и не выходили на улицу гулять, о ком бы мы тогда распускали слухи? О ком бы сочиняли сплетни?
Вероятно, стало бы очень скучно жить на этом свете. А глядишь, через какое-то время, вообще бы вымерла культура. Ведь если выродилось бы устное творчество, из которого все пошло, то за ним последовали бы и все остальные виды. Это как срезать корень.
Нет уж. «Пусть расцветают все цветы», как говорил Мао Цзэдун. И даже если он такого не говорил, даже если мы несколько перефразировали его лозунг, позволим себе такую наглость – пустим дерзкий слух. Ведь это так гармонично увенчает нашу главу.