Я сидела и плакала. Мимо прошла женщина в меховой шапке и ладно сшитых кожаных штанах. У нее было обветренное лицо. Она остановила свои санки и посмотрела на меня. «Наверное, на Волчьих островах детей встречаешь нечасто», – подумала я.

– Почему ты здесь сидишь?

Я не видела смысла отвечать, вообще ни в чем не видела смысла.

Женщина постояла немного, а потом направилась в контору. Назад она вышла с пакетом под мышкой. Видимо, старик рассказал ей обо мне, потому что теперь она сказала:

– Ага, так тебя оставили на берегу?

Я и на это ничего не ответила.

Женщина ждала, внимательно меня рассматривая.

– Разумно ли такой малявке отправляться на поиски Белоголового? – спросила она, а когда не получила ответа, продолжила: – Может, даже хорошо, что кто-то помешал тебе?

– Ничего в этом нет хорошего! – проворчала я. – Мои планы – мое дело.

На этот раз она ничего не ответила, но, помолчав, спросила:

– Есть хочешь?

Я кивнула.

– Тогда пойдем ко мне, – пригласила женщина, сняла рукавицу и протянула мне руку: – Нанни.

– Сири, – ответила я и встала. Возможно, это было чистым безумием – пойти вот так за совершенно незнакомым человеком к нему домой. Но что еще мне оставалось делать? Если не найти крышу над головой, за ночь наверняка замерзнешь насмерть. Старика из конторы, который отчасти был виновником всех моих бед, моя судьба нисколечко не волновала.

Мы шли по улице на север мимо плохоньких домишек и магазинчиков. Нанни объяснила, что пакет, который она получила в конторе, привез корабль с Козьего острова. Там живет ее сестра, она раз в год присылает несколько пар новых носков, потому что носки быстро протираются, если носить их не снимая.

– А почему ты не снимаешь носки? – удивилась я.

Мы вышли из поселка, и теперь полозья саней разрезали свежевыпавший снег, но еще можно было различить следы охотников. Нанни не ответила на мой вопрос, а только улыбнулась.

Скоро от поселка остались лишь ленточки дыма на горизонте. Спустя час с небольшим я смогла разглядеть пару серых домишек, почти утонувших в снегу. Это было жилище Нанни.

Все постройки были сделаны из плавника, который она нашла на берегу. В Ледовом море гибнет много кораблей, так что собрать обломки – самый простой способ раздобыть доски. Покосившиеся домишки выглядели немного печально. Снаружи Нанни натянула веревку довольно необычным способом – от окошка в доме к шесту, воткнутому в снег.

– А белье не замерзает на таком морозе? – спросила я. Но Нанни снова только улыбнулась. Она остановила сани, сняла с них какие-то тряпки, под которыми оказалось ружье. Взяла его и открыла дверь в один из домов. Я последовала за ней.

Первым, что я увидела внутри, была большая белая шкура на полу. Другая такая же лежала на лавке, третья – висела на стене рядом с еще одним ружьем.

– Ты что, охотишься на волков? – удивилась я.

Нанни бросила хворост в маленький очаг и повернулась ко мне – глаза ее блестели.

– Ясное дело, – сказала она.

– Но… – начала я, однако не нашлась что сказать дальше.

Нанни взяла котел и вышла на улицу. Когда она вернулась, котел был полон снега. Она повесила его на цепь, свисавшую над огнем, а потом открыла ларь, достала два куска мяса и бросила их в котел вместе со щепоткой соли – для супа из волчатины больше ничего не требовалось.

Все это время я молча стояла поодаль. Мне не хотелось садиться на шкуру, хотя она и казалась мягкой на вид. Есть бульон из волчьего мяса я тоже не собиралась.

Но желудок требовал пищи. Обед был уже очень давно.

– Не хочешь? – спросила Нанни, разливая суп.

Я покачала головой.

Тогда она села и принялась есть. Мясо было жестким, так что ей приходилось долго его жевать.

– Я считаю, что волков убивать нельзя, – сказала я.

– Ну-ну, – пробормотала Нанни, не глядя на меня.

И снова повисла тишина. Слышалось только чавканье Нанни, хруст, когда она грызла хрящ, и чмоканье, когда пила бульон.

Ох, как у меня живот подвело! Голова казалась совсем пустой и кружилась, в висках стучало.

– Ты хотя бы волчиц не убиваешь? – спросила я.

– А что?

– Ты ведь в волчиц не стреляешь? Хотя бы в тех, у кого есть волчата? – допытывалась я.

Нанни провела пальцем по своей миске, облизала его, а миску убрала.

– Я отстреливаю всех волков, которые мне встречаются, – ответила она, а потом вынула из ларя кусок сырого мяса и ушла с ним на улицу. Наступал вечер.

Вдруг у меня за спиной что-то загремело. Я подскочила от неожиданности: я-то была уверена, что осталась в хижине одна. Приглядевшись, я обнаружила, что это гремели жестяные банки, крепко привязанные к веревке – той самой, которая через дыру в стене выходила наружу и которую я приняла поначалу за веревку для белья.

Нанни вернулась. Взяла одно из своих ружей, зарядила его через ствол пулей, которую достала из ящика на верхней полке. Потом поставила ружье к отверстию в стене и устроилась на лежанке.

– А теперь не шуми, – предупредила она, словно я до этого болтала без умолку.

Она заснула. Глупо было стоять столбом, дрожа от холода, в то время как эта незнакомая женщина в кожаных штанах лежала и посапывала во сне.

Прошло два-три часа – так мне, по крайней мере, показалось. Я так устала и проголодалась, что у меня даже мысли начали путаться. А над очагом все еще висел котел с едой. Конечно, суп уже остыл, но я все равно чувствовала его запах. И даже словно бы ощущала его вкус на языке, представляла, как бульон льется вниз по горлу, заполняя страшную пустоту в животе.

А что если все-таки взять кусочек, она ведь даже не заметит. Ну же, решайся! Всего один кусочек! Только чтобы почувствовать вкус.

Я бесшумно прокралась по полу. В комнате было темно, огонек керосиновой лампы уже догорал. Выловив ложкой маленький кусочек мяса, я сунула его в рот и принялась жевать. Мясо было жестким, но вкусным. Я не могла удержаться, чтобы не взять еще, и еще, и еще. А потом поднесла котел к губам и выпила остатки густого бульона. И в этот самый миг вновь что-то загремело за дырой в стене. От испуга я выронила котел. В тот же миг Нанни проснулась и бросилась к своему ружью.

Грянул выстрел. Я обхватила голову руками; сердце стучало так сильно, что я боялась, как бы оно не пробило грудную клетку. Нанни подлила керосина в лампу, чтобы стало светлее. Снова зарядила ружье, взяла его в одну руку, а в другую – фонарь и вышла на улицу, даже не взглянув на меня.

Вскоре она вернулась. Немного постояла в дверях.

– Думаю, ты обрадуешься, узнав, что я промахнулась, – сказала она, а потом посмотрела на лежащий на полу котел. – Или ты уже переменила мнение об охоте на волков?

Я ничего не ответила. Просто подняла котел. Надеюсь, она не увидела, как я собрала в него с пола остатки мяса и съела их. Капли бульона попали на волчью шкуру на полу, там их было не стереть.

– Тебе же хуже, – сказала Нанни и швырнула шкуру на лежанку рядом со своей. – Сама я не сплю на грязном.

Она еще раз вышла из дома с мясом, и вскоре я услышала, как снова загрохотали банки.

«Сигнализация» – так называла свое изобретение Нанни. Веревка, которая тянулась от дырки в стене к шесту в снегу, на самом деле предназначалась не для белья. На шест Нанни вешала мясо. Когда волк, привлеченный запахом, набрасывался на приманку, он задевал веревку, и банки начинали греметь. Тут уж надо было не мешкать. Но даже если Нанни действовала расторопно, все равно ей случалось промазывать, особенно по ночам, когда светили только звезды. И все-таки в кладовке у нее было столько мяса, что одной не съесть. Нанни перебралась в эти края пару лет назад с острова Диво и не загадывала, на сколько тут останется. Мало кто родился на Волчьих островах, а вот умерло много. Жизнь искателя удачи полна опасностей.

Вновь настроив свою сигнализацию, Нанни вернулась в дом и легла. Я тоже к тому времени свернулась калачиком под шкурой, пусть та и была мокрой и жирной, но согревала хорошо. Запах был сильный – пряный острый запах зверя. Именно так пахнет волк, когда он рыщет по округе, не чуя опасности. А вместе с ним, возможно, волчата – бегут следом, чтобы не отстать.

«Интересно, что бы сказал папа, – подумала я, – узнай он, что я лежу под волчьей шкурой в доме у человека, у которого столько мяса, что она не знает, куда его девать?» Папа считал, что нельзя брать у природы больше, чем необходимо. «Нельзя жадничать», – говорил он.

В конце концов усталость взяла свое. Мы с Нанни лежали валетом. Засыпая, я успела подумать: хорошо, что именно сегодня она надела новые носки.