Обратное плавание было рискованным, а порой даже смертельно опасным. Голубка, которая когда-то в детстве боялась всего на свете, теперь держалась на удивление бесстрашно. День и ночь плыли мы по безумному бушующему Ледовому морю; пираты, вцепившись в снасти, молились о спасении своих жизней. Но если мы наталкивались на плотный лед, который еще не успел треснуть, Голубка не сдерживала корабль, как это сделали бы другие капитаны, а отдавала приказ поднять все паруса. И тогда «Снежный ворон» летел словно на крыльях, тяжелый клюв рассекал все препятствия на пути. Пираты до смерти боялись Голубку, но и любили тоже. Пожалуй, даже больше, чем Белоголового.

Мы не встретили по пути никаких судов. Видимо, не нашлось других безумцев, которые бы решились повести свой корабль в море – в такое ледяное крошево, где попадались льдины величиной с наш парус. А если кто и попробовал, то живо поворачивал прочь, завидев «Снежного ворона» – самый грозный пиратский корабль.

Через три дня после похорон Белоголового я стояла на корме и смотрела на волны. Все, кто мог, спустились вниз. Снег продолжал валить, покрывая палубу и засыпая снасти, у которых вдруг словно выросли бороды. На палубе остался лишь рулевой. Я провела рукой по мокрому борту, собрала снег в ладонь. Я не знала, почему ушла от всех. Просто захотелось немного побыть одной. Много недель прошло с тех пор, как я оставила дом. Почти все, кого я встречала на пути, говорили, что у меня ничего не получится. Но они ошибались.

Только можно ли считать, что все прошло благополучно? Я навидалась и нахлебалась столько Ледового моря, что оно теперь навечно засело во мне, ничем не смоешь. Я вспомнила волчонка на Волчьих островах – того, который пытался прижаться к телу убитой матери. Цыпленка, которому суждено всю жизнь ловить рыбу для Эйнара. И тот кошелек из мягкой светлой кожи в лавке в Портбурге. Никогда мне этого не забыть!

«Этот мир – от острова Синий Глаз на востоке до острова Крайний на западе – похож на стол, – подумала я. – За столом сидят люди и подсчитывают свои денежки. Но у стола есть ножки, на которых он держится. И ножки – это малыши. Те волчата, которых пристегивают, чтобы они бегали в упряжке; русалочьи детеныши, которых убивают ради кошельков; птенцы, которых привязывают за шею, чтобы они ловили рыбу; и малолетки, которых посылают в глубокую шахту с киркой и корзиной».

Так устроен мир, но это несправедливо. Вдруг я заметила маленького полярного воробья, он сидел на поручне и потряхивал хвостом. Я так обрадовалась ему, что все мои тяжелые мысли рассеялись. Может быть, это наше время такое жестокое, но придут другие времена, лучше нынешнего?

Воробей зачирикал было, но быстро умолк, словно испугался. Я повернулась и хотела спуститься вниз, в тепло, но тут заметила человека у меня за спиной. Это был тот лысый пират, которого теперь прозвали Дурень.

Он смотрел на меня, прищурившись, рот его искривился в недоброй усмешке, обнажавшей желтые зубы.

– На море любуешься? – просипел он.

– Да, – ответила я и попыталась пройти мимо. Но пират оттолкнул меня так, что я ударилась о борт, и у меня перехватило дыхание.

Чуть поодаль стоял его бородатый приятель, которого звали Пустое Место. Видимо, он должен был следить, как бы кто не пришел, и предупредить, если рулевой повернется. Пустое Место натянул шапку пониже на уши и сказал:

– Побыстрее там, я тут промокну насквозь.

Дурень снова усмехнулся, глянул на серые, высоченные, как дом, волны, которые своими пенными голодными глотками словно готовились проглотить нас.

– Я должен тебя поблагодарить за имечко, которое получил по твоей наводке, – прошипел он.

– Это Брагдер так решил, – пробормотала я.

– Но ты ему неплохо помогла, – огрызнулся Дурень. – Сказать по правде, я бы предпочел другое имя.

В его глазах я прочитала что-то похожее на стыд или, может быть, обиду. Или же и то и другое вместе. Это прозвище, я понимала, прилепилось к нему как ярлык, оно венчало все его злоключения и всегда будет напоминать о неудачных выстрелах, о пулях, которые попадали лишь в снег. И во всем этом он винил меня.

Лысый подошел ко мне.

– Может, хочешь рассмотреть море поближе?

– Отпусти меня, – попросила я. – Это Голубка командует на корабле, а не ты.

– Голубки-то сейчас здесь нет, – оскалился Дурень. – Да и что она скажет, если ребенок поскользнется и упадет за борт? Тут никакой командой не поможешь, верно?

Он втянул воздух, снова показав желтые зубы, и с ненавистью посмотрел на меня.

– Вот утоплю тебя, и делу конец. Ты уже давно должна была быть на дне морском, и если этого не случилось, объяснение лишь одно: ты украла моего сельдяного короля, и он спас тебе жизнь.

Лысый достал амулет и показал его мне.

– Но теперь он снова у меня. И у него новый шнурок, надежный и крепкий, больше не порвется.

Я хотела позвать на помощь, но Дурень схватил меня за волосы и заткнул мне рот. Он так сильно прижал меня к борту, что я испугалась, не сломает ли мне спину. Еще миг, и я оказалась бы в море.

Я подумала, что вот сейчас умру, и вдруг вспомнила воробья, который только что сидел на рее. Папа говорил, что полярный воробей – единственная птица на Севере, которая умеет петь. Мне стало бесконечно горько: больше всего на свете мне хотелось сидеть на крыльце рядом с папой и слушать, как он рассказывает о воробьях и обо всем на свете. Ну и, может, еще смотреть, как рядом беззаботно играет Мики – совсем как раньше. Да, это моя самая большая мечта, но ничего не выйдет: сейчас я погибну.

Вдруг я услыхала чей-то рык, а потом отчаянный визг. Дурень вздрогнул и обернулся. Мы увидели, как Пустое Место упал и покатился по мокрой палубе. Это Фредерик сбил его с ног. Огромный и разъяренный, он ринулся теперь на моего обидчика. Тот сразу выпустил меня и попробовал удрать, но Фредерик поймал его.

– Ты что же, хотел убить мою Кнопку? – заревел он. – Что ж, теперь твоя очередь.

– Не бросай меня! – взмолился Дурень и с ужасом оглянулся на волны. – Делай что хочешь, только не бросай меня за борт!

Фредерик прищурился.

– Нет, я не стану тебя бросать. Такого подлеца даже море принять откажется. Я убью тебя своими собственными руками.

И с этими словами он ухватил шнурок у Дурня на шее и намотал его на свой кулак так, что пират не мог дышать.

– Отпусти! – просипел он, но Фредерик еще раз крутанул кулаком, а потом еще. Дурень сказал правду: этот его новый шнурок был надежнее и крепче, такой не порвешь.

Пират висел в руках у Фредерика, лицо его все больше синело. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Я не на шутку испугалась. Неужели Фредерик на самом деле убьет его?

Нет, он хотел только хорошенько его припугнуть. Наконец он отпустил Дурня. Тот упал как подкошенный, но сразу же вскочил на ноги и, кашляя, пустился наутек, так что едва не свалился с лестницы.

Фредерик посмотрел на меня.

– А я думал – куда ты подевалась? Хорошо, что решил пойти поискать. Однажды я уже позволил одному трусу выгнать тебя с корабля, но больше никогда не дам в обиду.

Я ничего не ответила, только кивнула.

– Пойду поговорю с капитаном, – сказал Фредерик. – Пожалуй, стоило бы запереть этих двоих в трюме, чтобы они забыли про свои дурацкие выходки.