ГЛАВА 14
Первые газовые атаки. — Письмо с фронта. — Чудесный уголь. — «Белая тень» и «черное дело».
Посреди двора дома № 19 по Забалканскому проспекту поднималась высокая башня с круглыми часами. Это были самые точные часы не только в городе, но и в стране, и проверялись они Пулковской обсерваторией. В самой башне производились опыты со свободным падением тел и выверялись измерительные приборы, а в подвалах хранились образцы аршина и фунта, а также копии международных мер длины и веса — метр и килограмм. Создателем «башни чудес» был великий русский химик Д. И. Менделеев, который жил здесь и умер в 1907 году.
Министерство финансов во дворе дома № 19 разместило Центральную химическую лабораторию.
Дом был длинный, одноэтажный, около крыльца росли две березы и кусты сирени.
Николай Дмитриевич Зелинский сидел в своем кабинете за письменным столом. Стол неудобный, с одним ящиком, конторский. Мебель в комнате разнокалиберная: венские желтые стулья, потертый плюшевый диван, кресло, горбатое бюро и по стенам черные шкафы. Этот кабинет не похож на его кабинет при химической лаборатории Московского университета, как не похожа петербургская деятельность профессора Зелинского на ту, что он вел почти 20 лет в Москве.
Там была работа с нефтью, а здесь Центральная лаборатория министерства финансов обслуживает предприятия спирто-водочной промышленности. «Кабацкая» лаборатория, как с горькой иронией прозвал ее Николай Дмитриевич. И все же недаром прошли эти четыре года. Теперь и здесь, в лаборатории, ведутся серьезные работы по нефти, по катализу, по химии белка. Нашлись и новые помощники: В. С. Садиков, серьезный, вдумчивый химик, молодежь, всегда ищущая, увлекающаяся.
Наступила весна 1915 года. В этом году пасха была ранняя. Зима только что выплакалась капелями. Деревья еще стояли голые, зябкие.
В кабинете через открытое окно было слышно, как во дворе шумели дети, чирикали воробьи, а на проспекте звенели трамваи, цокали лошадиные копыта.
Вдруг, все заглушая, раздался выкрик: «Экстренная телеграмма! Экстренная телеграмма!» И совсем близко, за оградой, прозвучало: «Германия применила удушливые газы! Тяжелое поражение союзников!;» Зелинский взволнованно встал из-за стола.
В кабинет уже входил Сергей Степанович Степанов с газетой в руках.
«22 апреля. Вечером у реки Ипр со стороны немецких окопов поднялось желтовато-серое облако, которое быстро достигло окопов французских и английских войск и распространилось в глубь обороны. У солдат, занимающих оборону, это облако вызвало страшное удушье и мучительный кашель. Более 15 тысяч солдат канадских и французских частей оказались тяжело отравленными, около 5 тысяч из них умерло в ту же ночь».
Далее сообщалось: «Ширина фронта атаки составляла 6 километров. Вслед за облаком двинулась немецкая пехота, овладевшая значительными трофеями. Наступающие углубились в оборону, не встречая никакого сопротивления. Попав под воздействие газового облака, солдаты пытались спастись бегством, но газ делал свое дело. Лишь немногим удалось избежать тяжелых отравлений».
В комнату, в пальто и шляпе, вошел Садиков.
— Я был у вас дома, — сказал он вместо приветствия. — Евгения Павловна сообщила, что вы здесь.
Зелинский ходил по комнате, как всегда, когда волновался, медленно, заложив руки назад и слегка горбясь.
— Что вы скажете об этом, Николай Дмитриевич?
Зелинский ответил не сразу.
— Думаю, что правительство должно привлечь химию к вопросам обороны страны. Началась химическая война, и бороться против нее должны химики.
Садиков взволнованно провел по волосам. Задев пенсне, он смахнул его и теперь, близоруко щурясь, рассеянно искал черный шнурок на лацкане праздничного сюртука.
— Для меня самое важное — наша работа по химии белковых веществ, но сейчас…
Он крутил в пальцах пойманное пенсне, забыв надеть его. Теперь видны были большие синие глаза Садикова.
— Сейчас белок придется оставить, — так же взволнованно перебил его Зелинский. — Нужно думать о защите солдат от удушающих газов. России нужны люди, умеющие работать. Думаю, и мы с вами пригодимся.
На русском фронте трагедия разыгралась 18 мая в 3 часа 30 минут под Варшавой, на реке Равке, в районе Болимово, близ селения Воля Шидловская.
На небольшом участке фронта действию удушающих газов подверглось около 9 тысяч солдат и офицеров. В ближайшие сутки из них умерло свыше двух тысяч.
Через несколько дней машинистка лаборатории Прасковья Андреевна Репина принесла Зелинскому листовку.
В ней высокопатриотическим слогом призывали женщин шить марлевые повязки для защиты от удушливых газов.
Говорят, такие обращения разосланы по всем женским организациям: гимназиям, институтам, женским монастырям. В аптеках марли уже достать нельзя. Все кинулись ее покупать. Марлю, кажется, чем-то пропитывают, рассказывала Репина.
Ознакомившись с составом, которым пропитывались маски, Зелинский убедился, что эти наспех созданные кустарные средства не могут оказать нужного действия. В лучшем случае они помогут на короткое время и дадут возможность убежать из зараженного района. Но ведь солдаты не могут бежать. Они должны сражаться…
В кабинет Зелинского то и дело заходили сотрудники спросить, что думает профессор о противогазовых масках.
— Маски основаны на химическом связывании отравляющих веществ, — объяснял Николай Дмитриевич. — Их важнейший недостаток в отсутствии универсальности действия. В первой атаке немцы применили хлор, но ведь химикам известны и многие другие удушающие и отравляющие газы, это может быть и фосген, и синильная кислота, и смесь газов. Нельзя же снабдить маски целым набором химикатов. Да и неизвестно, какой газ применен в каждой отдельной атаке, сразу это определить не так-то просто. Увлечение таким легким способом защиты может помешать более серьезным изысканиям. Нужны не монашки и институтки, а химики. Нужна не патриотическая болтовня, а работа!
Анатолий Степанов писал своему отцу: «Папа! Если ты долго не будешь получать от меня писем, справься обо мне. Бои идут ожесточенные, волосы дыбом встают. Мне дали маску, сделанную из марли и ваты, пропитанную каким-то снадобьем. Сухая не действует.
Однажды подул ветерок. Ну, думаем, сейчас немец пустит газы. Так и случилось. Видим, идет на нас мутная завеса. Наш офицер скомандовал надеть маски. Началась суматоха. Маски оказались высохшими. Воды под руками не было. Надевали, какие были. Многие мочились на нее. И у меня оказалась такая же, пришлось и мне помочиться на нее. Надел маску, приник к земле, пролежал, пока рассеялись газы. Многие отравились, их мучал кашель, харкали кровью. У нас что было! Однако некоторые спаслись: один закопался и дышал через землю, другой обернул голову шинелью и лег недвижимо, тем и спасся.
Будь здоров. Пиши. 5-я армия, 2-й полк, 3-я рота. Анатолий».
С этим письмом Степанов вошел в кабинет Зелинского.
Зелинский читал внимательно, долго и вдруг, не говоря ни слова, спрятал письмо в ящик стола.
— После, Сергей Степанович, после…
Степанов обиженно посмотрел на своего начальника: ему хотелось поговорить о письме, о сыне… Но Зелинский, всегда внимательный, отзывчивый, не обратил на это внимания.
Оставшись один, Николай Дмитриевич снова вынул и перечитал солдатское письмо.
Мокрая тряпка. Рыхлая земля, шинель, солдатское плотное сукно. Все это фильтры, которые не дали проникнуть газу… Не связывание отдельных газов их химическими антиподами, что происходит в масках с пропиткой, а удерживание, поглощение газов за счет молекулярных сил сцепления — вот над чем надо работать! Не химическая реакция, а физико-химический процесс. Как же я раньше не подумал! Это ведь совершенно иной путь. Нужно вещество, обладающее большой поглощающей способностью ко всем газам, для которого был бы безразличен химический Характер газа — щелочной, кислый или нейтральный… Универсальный поглотитель!
Сукно, конечно, не годится. Его поглощающая способность невелика, оно быстро, «отравится», и «враг прорвется через заграждение». Нужны вещества с громадной поглощающей поверхностью, способные удержать большое количество газа.
Николай Дмитриевич стал перебирать в уме известные в химии адсорбенты, как называются поглотители, — окись алюминия, кизельгур, уголь… Вспомнилась работа по очистке спирта-сырца углем. Несмотря на крайнее разнообразие природы денатурирующих веществ, они почти все без исключения поглощались древесным углем. Уголь! Конечно, уголь, именно этот поглотитель может быть универсальным. Для угля безразличен химический характер адсорбируемого вещества, он должен поглотить любой газ.
Сами собой всплыли в памяти известные данные об угле: уголь имеет микромолекулярное строение, он подобен губке, которая тем больше поглощает воды, чем она пористее.
Какова же пористость угля? Если объем ячейки угля измеряется миллимикронами, то в ста граммах угля, в среднем занимающих 250 кубических сантиметров, будет 2500 миллиардов пор, а общая поверхность их составит 1,5 квадратного километра. Вот почему уголь должен поглотить и удержать огромные количества газа. По опытам Сосюра, один объем букового угля поглощает 90 объемов аммиака, а уголь кокосовых орехов, по Фавру, поглощает 178 объемов этого газа.
Значит, надо выбрать сорт угля с максимальной поглощающей способностью. Сначала испытать на хлоре, потом попробовать фосген, синильную кислоту… Скорей, скорей поставить опыты, проверить поглотительную способность угля на газах!.. Как это до сих пор не пришло ему в голову, а они с Садиковым бьются уже целый месяц!
Мысли опережали одна другую, складывался план испытаний. Ведь за ним уже стоял большой опыт применения угля для очистки спирта.
Итак, основное сейчас — выяснить, является ли сорбционная способность угля специфическим или универсальным его свойством. Потом надо будет проверить не только полезную активность угля к ядовитым газам, но и «остаточную» емкость. Это важно, чтобы выяснить возможные сроки действия фильтрующей массы. В известных работах по углю изучались главным образом адсорбционные свойства предварительно обезвоздушенных углей, но, учитывая практическое применение в противогазах, необходимо испытать уголь, находящийся в равновесии с газами и влагой воздуха, то есть такой, каким он будет при хранении в обычных полевых условиях. Не будут ли поглощенные из воздуха водяные пары уменьшать его адсорбционную способность? А что будет при смеси газов? Окажется ли уголь способным удерживать разные газы из смеси их, как будет изменяться его поглотительная способность в этом случае?
Много еще вопросов задавал себе в эту ночь Николай Дмитриевич, шагая взад и вперед по своему кабинету. Он так и не ушел домой, с нетерпением ожидая утра.
Утро принесло разочарование. Когда они с Садиковым, сразу оценившим гениальную простоту и огромное значение пришедшей Николаю Дмитриевичу идеи, проверили пропусканием хлора через уголь его хлороемкость, она оказалась всего 5 процентов. Слишком мало для практического использования. Потребовались бы громадного размера противогазы.
Но ученый упорствовал: мысль верная, надо пробовать еще. Стали проверять другие угли.
Зелинский оказался прав: костяной уголь показал 35 процентов хлороемкости, кровяной уголь — 50 процентов. Однако использовать эти угли в противогазах неудобно: это порошкообразные, легкораспадающиеся материалы, да и количество их ограниченно.
Что же сделать, чтобы увеличить поглотительную способность простого угля? По определению Юона, в техническом березовом угле твердой углистой массы заключается лишь 29,7 процента объема угля, а 73,3 процента занято мельчайшими порами, наполненными воздухом. Но только ли воздух наполняет поры? Нет, обыкновенный технический уголь, находящийся в состоянии воздушного равновесия, заключает в своем объеме не только элементы воздуха, но и изрядную часть продуктов сухой перегонки дерева: углеводороды, смолы, окись углерода, углекислоту. Если удалить эти вещества, адсорбирующая поверхность угля увеличится, а значит, увеличится и его адсорбционная способность.
И вот ученый уже продумывает план повышения активности угля, метод активирования, «оживления» простого березового угля. Надо испытать прокаливание без доступа воздуха и, наоборот, с продувкой воздухом, предварительную промывку растворителями (спиртом, водой), введение добавок. Опять большой, глубоко продуманный план работ. Но ведь нельзя оставить и работы по проверке различных типов углей на различных отравляющих веществах. Все это потребует громадного количества опытов. Ну что ж! Ведь путь, основной путь ясен, а работа… когда ее боялся Николай Дмитриевич!
Через два дня в кабинете заведующего собрались служащие лаборатории. Это было первое заседание, посвященное использованию угля в деле защиты от вредоносных газов.
Слова Зелинского «ни дня, ни часа промедления» стали законом для сотрудников. Считая, что работы по углю должны быть как можно скорее развернуты широким фронтом, учитывая малочисленность своей лаборатории, Зелинский решил, не откладывая, сообщить о найденном средстве защиты от газов.
Через неделю после совещания с сотрудниками Зелинский писал докладную записку:
«В официальных сообщениях с фронта и частных письмах не раз подробно описывалась обстановка газовых атак, случаи поражения от них и немногочисленные случаи спасения солдат, находившихся на передовых позициях. Сообщалось, что только те оставались в живых, кто прибегал к таким простым средствам, как дыхание через тряпку, смоченную водой или уриной, или дыхание через рыхлую землю, плотно касаясь ее ртом и носом, или, наконец, спасались те, кто покрывал голову шинелью и спокойно лежал во время газовой атаки.
Эти простые приемы показали, что концентрация газов в воздухе была хоть и смертельно ядовитой, но все же сравнительно незначительной.
…Обсуждая в лаборатории вопрос о возможных мерах борьбы с газовыми атаками, мы решили обратить ваше внимание на простое средство, действие которого было бы вполне аналогично действию материи шинели или гумусу почвы. Как в том, так и в другом случае ядовитые вещества связывались не химически, а поглощались (адсорбировались). Таким средством является древесный уголь, но коэффициент адсорбции его по отношению к постоянным газам, как известно, много больше, чем у гумуса почвы».
Появились воззвания:
«Русские женщины! Делайте маски! Спасайте жизнь героя-солдата!»
«Мать! Твоя маска спасет твоего сына!»
«Не забывайте о воинах-героях!»
И маски шили. Шили их разного размера, иногда слишком большие, иногда слишком малые. Длинные завязки путались, короткие рвались. Были маски-повязки и маски-рыльца. И то и другое одинаково было непригодно. С фронта прорывались отчаянные вопли: «Маски не спасают!»
Эти «белые птицы», вылетающие из стен институтов для благородных девиц, женских монастырей, из гостиных великосветских особняков, не помогали на фронте. А между тем «белая легкая тень» мешала делу Зелинского, «черному делу», как окрестили тыловые остряки работу с углем.
Да, «черному». В Центральной лаборатории министерства финансов все, от профессора до простого служащего, ходили черными от угольной пыли. Весь персонал лаборатории занимался углем. Его обжигали, прокаливали, сортировали, просеивали, взвешивали, отравляли и снова взвешивали. Уголь березовый, липовый, еловый, буковый, разные сорта, разные методы обработки…
Центральная химическая лаборатория министерства финансов быстро превратилась в боевую противогазовую лабораторию.
При входе в нее на правой стороне спешно выложили кирпичную печь для обжига древесины.
В дальних комнатах все вытяжные шкафы заняты приборами для получения хлора, фосгена и других газов. Около 30 различных жидких и газообразных веществ было испытано в те дни на адсорбцию их углем.
Во дворе служители братья Цветковы весь день пилили дрова на 6-сантиметровые кубики для обжига. Иногда выскакивал во двор попилить — «проветриться» — кто-нибудь из химиков, изнемогших от многочасового сидения за аналитическими весами или бесконечной зарядки углем, трубок. Основные испытания на адсорбирующую активность угля проводились в стеклянных трубках, заполненных углем. Через них пропускался газ, трубки взвешивались до и после пропуска газа. Работа длительная, кропотливая, а людей было мало, очень мало. Весь персонал лаборатории — это В. С. Садиков и четыре лаборанта:
Ф. А. Александров, 3. И. Баранчик, С. И. Сиверцев, Н. 3. Сумм да еще верный многолетний помощник Зелинского препаратор С. С. Степанов.
Зелинский добивался расширения лабораторий, и ему удалось настоять на временном прикомандировании химиков Орлова, Иванова, Красницкого, Воробьева и Розенблата.
Исследования этого времени, проведенные всего несколькими химиками лаборатории под руководством Зелинского, поистине поражают количеством поставленных опытов и глубиной анализа результатов.
«Николай Дмитриевич последовательно изучает и формулирует все основные типовые методы активирования углей и обоснованно предлагает рациональный. Эти работы Н. Д. Зелинского несомненно являются классическими по оригинальности замысла и выполнения», — писал академик М. М. Дубинин в своей статье «Создание первого угольного противогаза» 35 лет спустя.
«Н. Д. Зелинский предложил впервые в истории техники методы активации зерненного древесного угля», — отмечает профессор Н. А. Фигуровский в книге «История возникновения и развития угольного противогаза Н. Д. Зелинского».
Березовый уголь-сырец, показавший при первоначальном испытании 5 процентов хлороемкости, после одной термической обработки влажного угля дал 27 процентов, а после вторичного прокаливания вновь смоченного угля удалось достигнуть 40 и более процентов хлороемкости.
Вода! Не спирт, не органические растворители, испытывавшиеся в начале работы, а простая вода дала такой поразительный эффект. Недаром Николай Дмитриевич настаивал на этих испытаниях, когда некоторые «маловеры» говорили: «Что может дать вода, когда и со спиртом получились сравнительно слабые результаты».
Совершенствуя это направление работ, вскоре удалось подобрать наиболее рентабельный метод активации — двукратное прокаливание смоченного водой угля при температуре 800–900 градусов в газовых печах или ретортах. Активность угля поднялась до 60 процентов. Это был уже вполне пригодный для практического использования адсорбент. Универсальный поглотитель, он был испытан и дал положительные результаты на хлоре, фосгене, хлорпикрине, хлористом сульфурине и ряде других газов.
Пришло время решительных испытаний. В пустой, наглухо закрытой комнате зажгли серу. Стали ждать. Зелинский следил по часам. Пора! Концентрация сернистого газа в помещении достигла достаточной степени.
Зелинский, Садиков и Степанов приготовились. Они насыпали в носовые платки мелкозернистый березовый прокаленный уголь и, прижав платок ко рту и носу, быстро скрылись в импровизированной испытательной камере. Дверь за ними закрыл Розенблат, оставшийся следить по часам.
Секунды текли, складывались в минуты. Стрелка дернулась. Прошло 5 минут, потом 10. Еще… еще… Уже 20 минут были испытуемые в камере. Неужели выдержат еще?! Если бы была маска, а то ведь просто платок…
25… 30… еще две минуты… Дверь открылась.
— Победа! — закричал Садиков.
— А как же могло быть иначе? — сказал Степанов, солидно и спокойно вытряхивая из платка уголь.
Зелинский начал диктовать Репиной результаты: «В совершенно невыносимой атмосфере, дыша через угольный респиратор, можно было оставаться свыше получаса, не испытывая неприятных ощущений».
ГЛАВА 15
Доклад в Соляном городке. — Первый союзник. — У его императорского высочества. — Неожиданный удар. — Шатерников играет в шахматы. — Саша испытывает противогаз.
Не получив никакого ответа из Управления санитарной и эвакуационной части, или, как оно кратко называлось по фамилии его руководителя, принца Ольденбургского, — ОЛЬДЕН, Зелинский сделал первое публичное сообщение о своих опытах с углем на заседании санитарно-технического отдела Русского технического общества в Соляном городке.
— Мы предлагаем использовать уголь как средство защиты против вредоносных газов. Для угля, как поглотителя, безразличен, что имеет первостепенное значение, химический характер адсорбируемых газов. Эти соображения, основанные на опытных данных, и побудили нас обратить особое внимание на древесный уголь как на универсальный твердый противогаз, при целесообразном применении которого можно было ожидать надежной защиты от всех удушающих газов и паров, какого бы они ни были происхождения.
И далее:
— Нам удалось показать, что соответственной обработкой древесного угля можно в значительной степени усилить его поглощающую способность, то есть активизировать его адсорбцию, и это обстоятельство еще определеннее ставило вопрос о всем значении и роли активированного угля в борьбе с газами…
Он приводил анализы, цифры… Доклад подходил к концу.
Зелинский кончил, свернул трубкой листки записок. В зале молчали. К докладу отнеслись, как к рядовому сообщению о проведенной научной работе. Председатель вяло звякнул колокольчиком, встал, вежливый, корректный.
— Позвольте от имени санитарно-технического отдела Русского технического общества поблагодарить вас, господин Зелинский, за интересный доклад. Мы все знаем Николая Дмитриевича как…
Зелинский не дал ему договорить.
— Простите, господа! Еще несколько слов… Я хочу рассказать вам о людях, что работают в Центральной лаборатории министерства финансов. Нет, не о химиках, не о них — я хочу рассказать о простых людях, о служителях лаборатории. Есть такой Степанов. У него сын, теперь он солдат. Это он прислал нам письмо, в котором рассказал, как на фронте спасались от газов. Он ждет от нас помощи. Его отец первое испытание сделал на себе. Отец солдата взял с меня слово, что и все дальнейшие пробы будут проводиться на нем. А сегодня, когда я садился на извозчика, ко мне подошел сторож Василий Савельев, и он просил меня включить его в число тех, на ком будут производиться следующие испытания. Я обещал, потому что ожидал найти здесь поддержку. Что прикажете, господа, передать Степанову и Савельеву, что сказать тысячам других простых людей, которые ждут от нас помощи? Будем ли мы продолжать эти опыты, или вы считаете это лишним?
Лед был сломан. На кафедру начали подниматься участники совещания. Доклад Зелинского получил одобрение, но говорилось и о том, что еще рано делать выводы о пригодности угля как средства защиты. Предлагали выявить, какое количество угля потребуется для защиты одного человека. Спрашивали, какую конструкцию противогаза предлагает лаборатория. Этой конструкции у Зелинского не было: он работал как химик. К этому придрались: «Видите? Значит, еще преждевременно…»
Он возражал: «Фронт не ждет. Надо срочно. Мы не имеем права давать себе ни часу промедления».
С этого дня новая лихорадка охватила различные технические и общественные организации. Маски провалились. Это стало очевидным после очередной газовой атаки. Погибло много солдат и офицеров. Оставшиеся в живых солдаты на деревьях развесили маски.
— Пусть начальство посмотрит, какие выросли плоды, — говорили они.
Горькая солдатская шутка дошла до Петрограда.
Надо было заменить маски, но замена должна была идти от Управления санитарной и эвакуационной части, от принца Ольденбургского, а не от какого-то Зелинского.
— Зелинский — это тот самый… который там, в Москве… Зелинский — тот, который досаждал его высочеству, принцу… Нет! Нет! Только не его проект! Мало у нас, что ли, изобретателей!
Изобретателей, конечно, было не мало.
Появились различные системы противогазов. Их создатели были движимы разными чувствами: патриотическим стремлением помочь воинам, личным честолюбием, желанием угодить начальству, соображениями материального порядка. Каких было больше, трудно сказать. Честные порывы иногда сочетались с технической неграмотностью, меркантильные — со знанием дела.
Кто только не присылал на апробацию противогазы! Пажеский корпус, мужские монастыри, различные ведомства, города Варшава, Киев, отдельные лица. Петроградский горный институт послал свои противогазы на личное суждение принцу Ольденбургскому.
Это понравилось верховному уполномоченному.
Импонировала личность директора Горного института профессора Шредера, а также внушало доверие и то, что в основу схемы предполагаемого противогаза легла конструкция спасательной маски, не раз уже использованной в горной промышленности.
Заявка на изобретение пришла вовремя, и Ольденбургский остановился на образце Горного института.
15 июня Степанов доложил Зелинскому:
— Пришел инженер, желает говорить с вами.
В кабинет вошел человек в военной форме и представился:
— Куммант, инженер-технолог, служу на заводе «Треугольник». На днях был на вашем докладе. Хотел познакомиться и поговорить ЛИЧНО.
Инженер вынул из кармана кусок прорезиненного полотна, испещренного латками, с вклеенными в него двумя стеклами.
Зелинский взял маску.
Резиновый шлем был эластичен, растягивался и мог плотно, герметически прилегать к голове любого размера и формы.
Куммант любовно показывал и перечислял достоинства своего детища.
Зелинский решил испытывать новую маску.
Вскоре Николай Дмитриевич поехал на прием к принцу Ольденбургскому, чтобы доложить ему лично о последних результатах работы лаборатории. Принц принял Зелинского с изысканной вежливостью. По приему можно было ожидать самые лучшие результаты от беседы. Зелинского он слушал внимательно и как будто с интересом. Но это была заинтересованность иезуита.
— Дорогой Николай Дмитриевич, — Ольденбургский украдкой взглянул на визитную карточку посетителя, — мы знаем о ваших трудах. И не только о ваших… Сейчас многие, очень многие, подобно вам, пекутся о благе нашей родины. И нам в управлении, — он поиграл пальцами, — все попытки помочь фронту известны. И как бы эти попытки ни были слабы, неосновательны, государь император учит нас относиться и к прожектам и к прожектерам внимательно и с благодарностью, потому что чаще всего замыслы идут от чистого сердца. Но мы должны следить также за тем, чтобы эти замыслы не шли вразрез с государственными заботами и во вред уже действующим мероприятиям.
— Ваше императорское высочество, речь идет не о прожектах и прожектерах, а о научно обоснованном опыте.
Ольденбургский чуть наклонился вперед.
— Дорогой мой, так говорят все изобретатели, потому что каждый из этих уважаемых нами людей смотрит со своей колокольни. Моя же колокольня, — он улыбнулся как-то грустно и обреченно, — моя колокольня выше других, потому и видно с нее лучше.
Зелинский тоже улыбнулся.
— Это так, ваше императорское высочество. И с вашей колокольни вам должны быть видны те солдаты, что развешивают на деревьях марлевые повязки, как непригодное средство защиты против отравляющих газов.
Это была явная дерзость. И она вызвала немедленную реакцию.
Ольденбургский встал.
— Господин Зелинский, если у вас будут к нам просьбы, прошу обращаться к моему помощнику господину Иванову. Он будет осведомлен о вашем деле и будет решать в благожелательном духе.
Через несколько дней после посещения Ольденбургского Зелинский выехал в Москву. Там его доклад заслушали на заседании Экспериментальной комиссии по изучению клиники, профилактики и методов борьбы с газовыми отравлениями. Здесь были люди, поставившие себе целью, как и Зелинский, помочь фронту, спасти солдат от действия газов.
Сюда со всех концов России присылали изобретатели на рассмотрение комиссии свои работы.
Доклад Зелинского вызвал большой интерес. Первое испытание было намечено на тот же день.
В испытательную камеру ввели фосген. Уголь насыпали в маленькие патрончики промышленной маски Трындина, куда обычно вкладывалась вата для защиты от пыли. Человек, защищенный такой маской, должен был оставаться в камере 15 минут. Испытание прошло блестяще.
На другой день, 13 августа, Зелинский поехал во Вторую городскую больницу на новые опыты с углем. Испытания в больнице были проведены над собакой. Концентрацию фосгена увеличили в десять раз. Собака в защитном угольном противогазе пробыла под стеклянным колпаком 23 минуты без каких-либо признаков отравления.
И снова обстоятельный доклад Зелинского об угле и его адсорбционной способности. Теперь доклад подтверждается уже московскими испытаниями. Комиссия записала свое мнение: «Приступить к промышленному производству угольных противогазов в широком масштабе».
Наступило 23 августа, последний день испытаний. Члены комиссии щелкнули крышками своих часов-луковиц и застыли, следя за минутной стрелкой. Испытуемый находился в камере с содержанием 0,018 процента фосгена уже в течение 10 минут. Скоро ему выходить, и вдруг… Какое-то замешательству… Дверь камеры хлопнула. Сигнал… Испытуемого вынесли в бесчувственном состоянии. Терапевт, отстраняя Зелинского, наклонился над пострадавшим. Зелинский ждал с нетерпением заключения врача, еще на что-то надеясь, хотя сам видел, понимал: все провалилось, налицо признаки отравления.
Но все же Зелинский потребовал продолжения опытов. Ему отказали. Он потребовал детального расследования единичного случая отравления. Осмотрели маску, она была в исправности. Зелинский просил еще раз проверить: может быть, состояние здоровья пострадавшего в момент эксперимента было подорвано. Ему ответили: это исключено.
Что же произошло? Ответ был категоричен: отравление не могло произойти от привходящей причины, опыт дал отрицательные результаты. «Вам надо, коллега, еще работать. Мы не можем дать положительный отзыв».
Было предложено такое заключение: «Если вопрос о масках-противогазах мокрых может считаться почти вырешенным, то о масках-противогазах сухих приходится сказать как раз обратное. Сухих масок, которые могли бы по действию равняться с мокрыми, пока нет».
И далее:
«Недочет в противогазе, выявленный на испытании 23 августа, учит нас сугубой осторожности при рекомендации угля в качестве шихты для сухого фильтрующего противогаза. Решение по первым опытам было сделано сгоряча. Его надо подтвердить еще многократными опытами».
Однако мнения членов комиссии разделились. Профессор Шатерников, ознакомившись с проектом резолюции, стукнул по столу кулаком.
— Это позор! Я требую, чтобы здесь, у нас, были продолжены испытания. Мы не имеем права кончать на неудачах и свести на нет многократные опыты.
Я сам войду в камеру в маске своей конструкций с угольным респиратором Зелинского.
Шатерников исполнил свое обещание. Он провел в камере, содержащей боевую концентрацию удушливых газов, 40 с лишним минут, играя в это время с другим испытателем, инженером Дегтеревым, в шахматы. Маска Шатерникова герметически закрывала рот и нос и была снабжена клапанами.
Выяснилась и причина отравления во время предыдущего испытания: на испытуемом маска была пригнана не герметично, она не прилегала вплотную.
Это был триумф идеи Зелинского. Экспертная комиссия изменила свое отрицательное отношение к углю и дала новое заключение:
«Взятый в достаточном количестве уголь предохраняет от отравления даже при значительных концентрациях названных газов: хлора 0,1 %, фосгена до 0,025 %».
Вторым решением комиссии было: объявить конкурс на конструкцию противогаза с использованием в качестве поглотительной массы древесного угля, приготовленного по способу Зелинского.
С решением комиссии в портфеле Зелинский выехал в Петроград. На вокзале его встретил Степанов неприятным известием:
— Владимира Сергеевича позавчера отправили в госпиталь на Васильевский остров. Они тут без вас проводили на себе опыты и не осторожились, хоть я и предупреждал. Только, Николай Дмитриевич, не беспокойтесь: Владимир Сергеевич чувствует себя хорошо.
Николай Дмитриевич расстроился:
— Эх, Владимир Сергеевич, друг дорогой, как он горяч, неосторожен! Надо еще работать над противогазом, над конструкцией шлема Кумманта, над коробкой с углем… Несчастные случаи должны быть исключены.
Принц Ольденбургский не пожелал считаться с решением московской комиссии. В лаборатории после оживления, вызванного поездкой Зелинского в Москву, наступило уныние.
С 1 сентября начались занятия в Политехническом институте. Лекции, заседания кафедры, ученого совета отнимали много времени. А тут еще отсутствие в лаборатории Садикова.
Сотрудники работали вяло: им казалось, что главное уже сделано, а детали не так уж важны, можно и не спешить. Все равно Ольденбург не пропустит противогаза.
Были и такие разговоры:
— Не так уж безопасны эти опыты: заболел Владимир Сергеевич, и в Москве был такой же случай.
Все это отражалось на работе.
Как-то утром Николай Дмитриевич собрал сотрудников в кабинет и объявил, что назначаются новые испытания угольного респиратора.
— В этот раз, кроме других испытуемых, в камеру войдет мой сын Саша. Мальчик давно просится.
Испытания прошли удачно. Разговоры в Лаборатории о ненадежности угольного противогаза прекратились.
Вскоре вернулся и Владимир Сергеевич Садиков, поправлявшийся после болезни в одном из санаториев в Финляндии.
ГЛАВА 16
«Хитрость» кассира Пронина. — Толуол из нефти. — Куммант «обиделся». — Уголь получил признание. — Противогаз принца Ольденбургского. — Испытания продолжать!
И снова в лаборатории все пришло в движение. Снова начались проверки, испытания…
Пронин, кассир и делопроизводитель лаборатории, выдавая октябрьское жалованье, вдруг поманил к себе Розенблата:
— Имею вам что-то сообщить.
Розенблат немного удивился.
— Слушаю вас, господин Пронин.
— Говорю это только вам и совершенно конфиденциально. А вам потому, что вы один из тех одержимых: все требуете и требуете от Николая Дмитриевича денег на опыты, а не понимаете, что на ваши опыты денег никто не дает и что профессор, как вернулся из Москвы, жалованье не берет. И я с их личных средств отпускаю по вашим требованиям. А теперь получите, что вам причитается, и распишитесь вот тут… Только больше на опыты не просите — денег нет, все вышли.
Розенблат расписался, взял жалованье, взвесил на руке и положил обратно на стол.
— Вы ошибаетесь, господин Пронин, деньги есть.
Кассир спокойно сгреб кредитные билеты.
Без ведома Зелинского он уже проделал такую же коммерческую операцию с Садиковым и Суммом. Так увеличил он суммы, даваемые Зелинским.
Не только работа над созданием угольного противогаза требовала знаний и энергии Зелинского.
Война заставила «вспомнить» давно предложенный Николаем Дмитриевичем метод промышленного получения ароматических соединений. Он был занят организацией промышленной переработки нефти для получения бензола и толуола — сырья для взрывчатых веществ.
Работа проводилась на Большом Зыхском заводе в Баку. Николаю Дмитриевичу пришлось несколько раз выезжать туда. Поездки в военное время были трудны, и трудны были условия проведения производственных опытов. Об этом Николай Дмитриевич писал Евгении Павловне:
«…Ехал ужасно, сел только благодаря коменданту. Лежал, скорчившись, на полу. В Петровске достал билет. Предстоят испытания по толуолу».
«…Работа немного нервная, волнующая. Нё все так идет, как хотелось бы. Всех нужных материалов нет еще. А между тем время не ждет, и толуол требуется. Не могу вести опыты в заводской обстановке, так как следовало бы, как выяснено мною, в условиях лабораторных испытаний».
На обратном пути Николай Дмитриевич задержался в Сочи из-за сильного шторма.
«…До сегодняшнего дня ни один пароход не мог спустить пассажиров, — писал он, — и вчера министра путей сообщения провезли, несмотря на его строгое телеграфное распоряжение во что бы то ни стало спустить его в Сочи. Как это хорошо, что иногда и министров провозят мимо…»
Профессор Зелинский, как мы знаем, имел основание не очень жаловать министров и принцев.
По возвращении из Баку Николай Дмитриевич узнал, что по примеру Москвы в Петрограде начала работать экспертная комиссия. Комиссию учредили при том же управлении принца Ольденбургского.
На 24 ноября было назначено испытание противогаза Зелинского — Кумманта. Это известие пошли отпраздновать в «Асторию».
За столом Розенблат спросил Кумманта, почему, собственно, в отношении из управления сказано: противогаз Кумманта — Зелинского.
— Вашей работы — на медный грош, а Николая Дмитриевича — на золотую гору.
Куммант обиделся.
— Я не просил, чтобы мою фамилию называли первой, в чем вы меня подозреваете. Но я протестую, что моей работы в противогазе на грош. Я инженер, конструктор. При всем моем уважении к Николаю Дмитриевичу…
— О чем спорите, господа? — поспешил вмешаться Зелинский, — Разве нам не все равно, чья фамилия стоит впереди? Принцу Зелинский стал поперек горла, вот он и тешит себя этакой уловкой. Пусть так и будет. Лишь бы скорее наш противогаз приняли на вооружение.
Через несколько дней, при очередном испытании противогаза в лаборатории, Куммант снова поднял тот же разговор.
— Вот, Николай Дмитриевич, посудите сами, — сказал он, по-детски обиженно надувая губы. — Розенблат умаляет мои заслуги. Я, конечно, сам понимаю, что важнейшее в противогазе — угольный фильтр, но шлем-то мой…
— Вам не надоело, дорогой мой, продолжать этот спор? — отмахнулся Зелинский. — Я раз навсегда высказал свое и, думаю, наше общее мнение. Мы не ищем ни награды, ни славы за спасение людей. Не так ли?
— Конечно, Николай Дмитриевич!
Но скоро в лабораторию дошли слухи, что Куммант хлопочет о патенте, надеясь, что их противогаз все же пройдет. Уже сейчас договаривается с «Треугольником». Называли даже сумму его требований: 50 копеек с каждой маски.
Услышав об этом, Сумм недобро усмехнулся.
— Ого! Наш Куммант метит в миллионеры.
В лабораторию пришло сообщение: в Москве снова вернулись к испытанию угольного противогаза.
Испытывались комиссией и другие типы противогазов. После сравнительных испытаний в решении было записано: «Древесный, активированный по способу Зелинского, уголь, как универсальный твердый поглотитель, как вещество дешевое и доступное, вполне применим в противогазных коробках без клапанов и имеет исключительное преимущество перед другими сухими противогазами. Маска инженера Кумманта, последнего образца, в соединении с респиратором профессора Зелинского в настоящее время является наиболее простым и лучшим из предложенных противогазов».
Получив на руки это заключение, Зелинский стал добиваться разрешения организовать производство активированного угля.
Выручило «свое» министерство финансов. На казенном складе четыре небольшие печи были впервые загружены серым березовым углем.
То, что можно было сделать полгода назад, началось только сейчас. Теперь Зелинский редко бывал в лаборатории, мало — дома. Он ездил по городу, договаривался, с другими военными складами, следил за проведением работ по активированию.
Николай Дмитриевич писал жене, временно уехавшей в Москву к матери: «…Хлопот полон рот, а вместе с ними и всяческих терзаний. Сегодня уже в 8 утра выехал из дому и не уверен, удастся ли к 8 часам вечера возвратиться…»
Работа по производству активированного угля шла успешно, и вскоре он опять писал Евгении Павловне: «…Здесь и в Москве заводское изготовление угольной массы надлежащего качества будет обеспечено…»
Но деятельность Николая Дмитриевича остановило отношение за подписью Иванова:
«Для использования печей винных складов в целях производства активированного угля необходимо личное разрешение Верховного Уполномоченного».
Опять принц Ольденбургский!
И вот снова Зелинский шел по залам Управления санитарной и эвакуационной части. Теперь на него смотрели не только с любопытством, но и с уважением. Зелинский заговорил сухо:
— Мне принцем обещана ваша помощь.
Иванов изящно наклонил голову.
— Конечно, профессор, я готов помочь, но вы раньше должны достать официальное заключение, что ваш противогаз принят на вооружение.
Это было откровенное издевательство. Ведь именно Иванов и Ольденбургский и должны были дать такое заключение.
Пришлось начинать все сначала. Но теперь он боролся не один. С ним были ученые столицы и Москвы. Те и другие требовали внимания к угольному противогазу Зелинского. Им отказать было нельзя. За этими требованиями были слышны голоса солдат: «Доколе нам погибать?» Ученые в корректных выражениях намекали на эти голоса. Зелинского поддерживали профессора Шатерников, Чугаев, Хлопин, Фаворский и многие другие честные русские ученые.
В кабинете собралось несколько человек, среди них были владелец завода «Респиратор», господин Иванов — начальник второго противогазового отдела управления принца Ольденбургского, сотрудник Горного института, изобретатель противогаза Трусевич.
Промышленник с грубоватой откровенностью сказал, что его беспокоят отрицательные отзывы о противогазе Горного института. Стоит ли вкладывать В это предприятие капитал? Он порылся у себя в кармане и вынул смятую бумажку. Это была копия протокола Московской экспериментальной комиссии. Он громко прочел:
«Так как из восьми испытанных петроградских масок в шести, вследствие наступившего буквального задушения, вообще дышать было невозможно, то ясно, что присланные петроградские маски, а следовательно, и другие, приготовленные точно таким же образом, совершенно непригодны для всеобщего пользования».
Инженер Трусевич небрежным жестом отмахнулся от бумаги.
— Вам нечего беспокоиться. Недочеты, указанные в протоколе, давно устранены. Посмотрите наш последний образец.
Все внимательно склонились над противогазом.
— В качестве поглотительной массы мы используем теперь смесь натронной извести с углем, — продолжал Трусевич.
Иванов добавил:
— Его высочество распорядился: уголь, отпущенный для противогаза Кумманта — Зелинского, задержать для противогаза…
— …Горного института? — спросил инженер Трусевич.
— Для противогаза принца Ольденбургского, — исправил изобретателя Иванов.
— Так, так, — произнес промышленник, разрывая скомканную, ненужную теперь бумажку. — Значит, за вами слово, — обратился он к Иванову. — Какую гарантию вы даете нам, промышленникам, в том, что мы не потеряем деньги, выбирая рекомендуемый вами тип противогаза?
Вместо ответа Иванов показал вензель, каким должен быть украшен новый тип противогаза Горного института, ныне получившего название противогаза принца Ольденбургского.
Через несколько дней Зелинский получил приглашение прийти в управление завода «Респиратор». В письме было сказано, что, приняв заказ на изготовление противогазов принца Ольденбургского, дирекция интересуется его, Зелинского, изобретением и считает для себя возможным сделать некоторые предложения изобретателю с выгодою для обеих сторон. Намерение владельца завода было очевидным: купить изобретение у Зелинского и таким образом убрать с дороги главного конкурента.
Зелинский на предложение не ответил.
Тогда поползли слухи, что профессор Зелинский засекречивает свое изобретение ради приоритета и меркантильных соображений, что он и только он виноват в том, что задерживается реализация его изобретения.
В начале года поступили сведения разведки: немцы к весне предполагают применять удушливые газы с примесью синильной кислоты.
В Генеральном штабе, в штабах армий заволновались. Полетели срочные зашифрованные депеши. По требованию военных организаций в столице начались новые испытания всех имеющихся противогазов.
26 января в Ветеринарном институте состоялось испытание противогаза Кумманта — Зелинского, давшее положительные результаты, и, несмотря на это, снова было решено… продолжать испытания!
В это время управление верховного уполномоченного заказало заводу «Респиратор» три с половиной миллиона противогазов Горного института. Розенблат схватился за голову:
— Это же преступление!
Вошел Степанов.
— Николай Дмитриевич, вы сердитесь — не сердитесь, только я послал свой испытательный противогаз в посылке Толе.
Зелинский горько усмехнулся.
— Мы посылаем один хороший, а они пошлют три с половиной миллиона плохих!
ГЛАВА 17
В штабах волнуются. — Отъезд в ставку. — Несостоявшийся поединок. — Новое руководство — старые неприятности. — Победа противогаза Зелинского.
Россия готовилась к весеннему наступлению 1916 года. Еще с зимы начала развиваться усиленная деятельность военных ведомств.
Начальник штаба верховного главнокомандующего генерал-от-инфантерии Алексеев писал принцу Ольденбургскому:
«Не беря на себя смелость просить ваше императорское высочество об отмене принятого образца Горного института, так как для себя не имею необходимых фактических данных, тем не менее считаю долгом высказать, что обеспечение всей армии заказанным образцом представлялось бы, по моему мнению, нежелательным».
«…Необходим универсальный противогаз… Имеются сведения, что к этой области относится образец поглотителя, предложенный профессором Зелинским».
Принц возмутился:
— С вмешательством в дела управления Ольдена надо покончить!
Но в штабах уже не мирились с незащищенностью фронта от газовых атак.
Не получив ничего от Управления санитарной и эвакуационной части, генерал Алексеев написал военному министру о необходимости объединения всех усилий Военно-промышленного комитета и науки по газовому делу под руководством военного министра.
В результате этой переписки военный министр Поливанов принял меры, и еще через несколько дней он сидел в своем кабинете с генералом Ипатьевым.
Ипатьев был первым, кого Ольденбургский привлек, как профессора химии, к делу защиты против химической войны. Он был сторонником Ольденбургского и не мог не быть им, так как выполнял волю «светлейшего» во всех начинаниях того еще с выпуска марлевых масок.
Поливанов вовсе не хотел нажить врага в Ипатьеве и тем более в могущественном родственнике царя, но не мог не отозваться на требования, которые предъявлялись к нему как к военному министру.
Начав с комплиментов в адрес Ольденбургского, отметив его энергию, он, наконец, решил спросить напрямик:
— Вам известно, генерал, что из армии поступают заявления о неудовлетворительности снабжения противогазовыми средствами?
Ипатьев замялся, но, учтя, что они наедине, сказал:
— Казалось бы, что предложение Зелинского надо было использовать как можно скорее… Но, к сожалению, как это бывает у нас, началась бесконечная волокита, которая сильно затормозила проведение в жизнь столь важного изобретения. С одной стороны, самолюбие лиц, работавших в отделе противогазов верховного начальника, не позволило откровенно признать, что не у них, а на стороне сделано это открытие, а с другой стороны, боязнь авторов изобретения потерять приоритет и вследствии этого лишиться материальных и других выгод.
— Но ведь Зелинский, насколько мне известно, никаких выгод не получил и неоднократно заявлял, что не считает для себя возможным и допустимым получить деньги за спасение жизни людей, — возразил Ипатьеву Поливанов.
Ипатьев поморщился.
— Да… Действительно, Зелинский, кажется, действует бескорыстно, но Куммант — он сумел добиться патента и получит громадный гонорар… И потом, знаете, ваше превосходительство, я бы на вашем месте учел мнение принца. Ведь образец Горного института называется теперь именем Ольденбургского, на нем вензеля его императорского высочества.
Ипатьев поднялся.
На пороге кабинета, провожая гостя, министр сказал:
— Я буду докладывать государю, — но не уточнил, что именно.
А на другой день он составлял проект доклада.
1) О непригодности противогазов Горного института. И в скобках: осторожно.
2) О наличии лучшего образца противогаза профессора Зелинского. И в скобках: попробовать убедить.
3) Об отсутствии объединения общей деятельности по противогазовой борьбе.
4) О необходимости создания Военно-химического комитета при Генеральном штабе.
Доклад Николаю Второму состоялся. В то же время принц Александр Петрович Ольденбургский выехал в ставку.
Узнав об отъезде верховного уполномоченного в ставку, Зелинский стал добиваться разрешения провести испытания противогаза при штабе верховного главнокомандующего;
Разрешение было получено, и Зелинский со Степановым отправились в Минск. Там успешно прошло еще одно испытание противогаза, после чего они выехали в ставку, в штаб верховного главнокомандующего.
Зелинского принял начальник штаба генерал Алексеев. Он был любезен и сказал, что лично поддержал просьбу Зелинского — проверить его противогаз в ставке. Зелинский поблагодарил.
— Вам предстоит здесь серьезный поединок, — намекнул генерал на распри Зелинского с Ольденбургским. — И я советую вам перед ним усердно помолиться господу богу. Сейчас будут служить молебствие.
Государя и генерала Алексеева в церкви не было.
Оба они прибыли к концу «поединка». Собственно, «поединок» не состоялся. Испытание производилось только одного противогаза — Кумманта — Зелинского.
В камеру вошел только один Степанов и пробыл там 1 час 28 минут, после чего Зелинскому дежурный генерал по штабу главнокомандующего сообщил:
— Его императорское величество соизволили дать распоряжение о принятии на вооружение вашего противогаза.
Только выехав из ставки, Зелинский узнал причину, почему так скоро было решено его дело. В то время когда в походной церкви молились о даровании победы над врагом, было получено донесение: «На фронте между Ригой и Вильно смертью храбрых погибло во время газовой атаки 16 тысяч воинов. Воины были снабжены плохими масками. Маски были трех типов Горного института».
В. С. Садиков.
Банкет в «Астории». Слева от Н. Д. Зелинского — В. С. Садиков, справа — М. И. Куммант.
А в Петрограде снова начались преследования. Клика Ольденбургского всячески мешала продвижению противогазов Зелинского. Они задерживали доставку угля, отсылали уголь в адрес Горного института, давали отрицательные отзывы, стараясь раздуть мелкие случайные недочеты в противогазе Зелинского.
Однако и управление принца Ольденбургского тоже переживало кризис. В военных кругах и среди ученых падал авторитет верховного уполномоченного. От управления по санитарной и эвакуационной части отпадал отдел за отделом.
Руководство противогазовым делом было передано в руки химического комитета при Главном артиллерийском управлении. Эта новость обрадовала сторонников Зелинского, но ненадолго. Начальником 4-го противогазового отдела был назначен перешедший из управления Ольдена Иванов.
Это сказалось очень скоро, и уже в сентябре генерал Ипатьев писал Зелинскому: «Имею честь сообщить, что руководство и наблюдение за производством угля, порученное мною приемной комиссии при 4-м отделе, в настоящее время дало такие хорошие результаты в отношении качества угля, что я нахожу возможным освободить вас от исполнения возложенных на вас обязательств по угольному делу».
Это было отстранение от самого важного дела, от истоков борьбы. В письмах Зелинского проскальзывают грусть и усталость. 15 октября он написал профессору Чаплыгину: «Здесь у химиков ГАУ существует несомненная тенденция — отдалить меня от угольного дела. Высказываются, например, такие взгляды: все это об угле было давно известно, и напрасно профессор Зелинский связывает применение угля со своим именем.
Теперь взялись за активированный уголь все и доказывают, что я не так это делаю, как нужно. Такая же тенденция и у заправил Земгора».
В другом письме Зелинский писал: «Теперь менее всего советуются со мной по всем вопросам производства активной угольной массы, несмотря на то, что в этом важном государственном деле обороны от удушающих средств мною в Центральной лаборатории министерства финансов сделано очень много».
Но эта мышиная возня вокруг противогаза происходила только в столице и в Москве. На фронте противогаз Зелинского проверялся силой газовых атак противника и человеческими жизнями. Солдаты, спасшиеся благодаря идее Зелинского, говорили за себя и за своих погибших товарищей, которые не имели при себе его противогаза. Слали благодарственные письма.
Преимущества противогаза были слишком очевидны.
5 октября особое совещание по обороне постановило изъять все маски, кроме противогаза Зелинского. Генеральный штаб сообщал в ставку: «До сего времени наилучшим образцом, несмотря на некоторые недостатки, является противогаз Зелинского — Кумманта как по лабораторным испытаниям, так и по заключению войсковых начальников. Он, несомненно, спасает человеческие жизни от смертельного удушения действующих ядовитых газов».
Поединок был выигран!
К концу 1916 года все войсковые части были обеспечены противогазами Зелинского. Это дало результаты. Потери русских войск от газовых атак все уменьшались и к концу войны стали носить лишь случайный характер. 11 185 750 противогазов было отправлено в армию.
Таков счет материального воплощения идеи Зелинского, помноженной на его энергию, патриотизм и бескорыстие.
Уже в начале 1916 года, то есть на полгода раньше, чем в России, англичане ввели у себя «Стандарт бокс респиратор» — противогаз на основе угольного фильтра Н. Д. Зелинского. Образцы активированного угля и противогаза были переданы русским командованием союзникам по их просьбе. Англичане тщательно исследовали уголь, долгое время не веря, что в него не введено никаких добавок. Убедившись в действенности угля, англичане ввели у себя новый противогаз. Одновременно английское правительство «уступило» России ненужные более устарелые английские шлемы. Неверие правящих кругов в мощь отечественной науки было причиной закупки более 1 миллиона негодных английских шлемов.
Насколько вообще союзники отстали в исследованиях угля от русских, видно из того, что известный профессор Лебо в Париже только в 1916 году приступил к изучению поглотительной способности угля (очевидно, по поручению французского правительства) в условиях, сходных с работой угля в противогазе.
Противогазы на основе угольного фильтра Зелинского были вскоре введены и во Франции и в США.
В германской армии угольные противогазы появились раньше, чем в России. Но это была заслуга не немецких ученых, а военной разведки, которая познакомила химиков Берлина с работой Зелинского.
Так, несмотря на творческие сомнения, материальные нехватки, неверие, зависть и клевету, мысль, зародившаяся весной 1915 года в Центральной лаборатории министерства финансов, победила.
Последние годы первой империалистической войны солдаты Америки, Англии, Франции, России и Германии спасались от мучительной смерти, слепоты, туберкулеза и других болезней, что несли с собой отравляющие вещества, защитными средствами, созданными по образцу русского противогаза Зелинского.