В лагере черных царило полное замешательство. Воины, нарушив строй, теснились к вождю; за ними напирали толпы зрителей. Сетевайо, вскочив с земли, в изумлении взирал на Октава. О льве на минуту все точно позабыли, кроме тех, кто его держал.

Прошло несколько томительных минут, и вдруг — сигнал вождя: увести льва. Еще сигнал — и стража повела обратно к Сетевайо молодого бура, тем же путем, каким вела только что на казнь.

Питер Мариц долго не мог прийти в себя. Когда его привели к Сетевайо и Октаву, стоявшим друг против друга, как два разъяренных быка, он, забыв все предосторожности, разорвал веревки, — что в общем замешательстве никого, к счастью, не удивило, — и кинулся к французу.

— Стой! — крикнул тот, отстраняя его от себя. — Пусть не подумает Сетевайо, что мы с тобой сговорились. Не подходи ко мне близко, покуда он не убедится, что я говорю ему всю правду. Спрашивай, Сетевайо!

Поступок величественного и мужественного незнакомца произвел сильное впечатление на вождя и всех присутствующих и расположил их к доверчивости.

— Кто ты и зачем сюда явился? — обратился Сетевайо по-зулусски прямо к великану.

— Я Октав Кардье, друг всех угнетаемых. Стало быть, я друг и вашего народа, зулусов, угнетаемых англичанами. Сюда я явился в поисках этого юноши, опасаясь, что над ним стряслась беда.

— Откуда ты мог это знать? Сколько дней прошло, как ты расстался с ним?

— Семь дней тому назад мы вместе с ним проводили до границ зулусской земли твоих посланцев в страну буров, Гумбати и Молигабанчи. В тот же день, направляясь обратно, мы наткнулись на отряд англичан, командир которого принуждал этого юношу отвести отряд в Утрехт. Но храбрый юноша, рискуя жизнью, повел врагов своей родины по неверному пути, надеясь по дороге скрыться от них, о чем он и подал мне тайный знак. Здесь мы с ним и расстались, и что последовало за этим, мне неизвестно. Но я догадываюсь, что, преследуемый англичанами, он оказался вблизи границы и был схвачен твоими воинами...

— Не вблизи границы, как ты говоришь, а на земле зулусов, — прервал его Сетевайо. — Позвать сюда начальника отряда, сопровождавшего пленника в Улунди! — приказал он строго и, когда тот появился, спросил его: — Сколько дней находился белый в пути?

— Шесть дней, великий Сетевайо, — ответил тот.

— Да, — произнес вождь в раздумье, — со вчерашнего дня он здесь. Семь дней всего... Ты жил в нашей стране? Откуда знаком тебе наш язык?

— Я не жил здесь, но я встречался с зулусами, работал с ними и научился их понимать, как и они меня. Слушай меня, вождь Сетевайо! — продолжал он, повысив свой голос. — Я обращаюсь к тебе с тем самым предупреждением, с каким обращался к старейшинам общины буров, когда они собирались казнить твоих посланцев. Они вняли моему совету. Неужто они благоразумнее тебя? Я убеждал буров: потушите огонь вражды между вами и зулусами, ибо этот огонь спалит ваши страны. Вы истребляете и разоряете друг друга, облегчая англичанам задачу поработить и их и вас. Сплотитесь дружно против общего врага, и англичане отступят перед вашими объединенными силами...

— Но я ведь за этим самым и направил к разбойникам бурам своих доверенных людей! — в изумлении вскричал Сетевайо. — Что же сделали буры? Они хотели их казнить!

— Но не казнили! — подхватил Октав. — Да, они одержимы подозрительностью, как и ты и твои зулусы, они глупо поступили, что не сговорились с Гумбати и Молигабанчи, а ты не повторяй их ошибок. Англичане — вот кто твои враги!

Питер Мариц с изумлением наблюдал за действием слов Октава на зулусов. Обычное выражение покорности всему, что прикажет вождь, сменилось живым огнем сочувствия, горевшего в глазах у этих людей. Из рядов окружающих стали даже вырываться возгласы одобрения и восхищения, и это, по-видимому, подействовало на вождя. Он задумался в глубоком молчании, потом поднял голову, обвел вокруг глазами и объявил:

— Я отменяю казнь. Я верю, что не все белые — злые люди.

Он протянул руку Октаву, и оба гиганта — черный, разукрашенный перьями, и белый — крепко стиснули руки друг другу. Вероятно, за всё время существования племени зулусов это было первое сердечное и доверчивое рукопожатие туземца и европейца.

— А теперь, — продолжал Сетевайо, повеселев, — угощение всем!

Сразу появилось угощение: апельсины, гранаты, дыни, всё в искусно сплетенных корзинках; затем жареное мясо диких животных; кувшины с чистой водой; чаши с молоком и медом. Самое большое лакомство было доставлено двумя зулусами в огромном, ведерном сосуде: теплая бычачья кровь с примесью разных пряностей.

По окончании трапезы, уже на закате солнца, празднество продолжалось при свете тысяч факелов, которые держали воины. Несколько десятков женщин из гарема Сетевайо, в длинных белых одеждах, начали пляски. Они мерно двигались под такт песни, которую сами же и пели, сходились и расходились, переплетались в сложных фигурах, на все лады драпируя на себе свои длинные одежды. Тут же вертелись какие-то проворные люди вроде клоунов или шутов, одетые в пестрые плащи, с пестрыми пучками перьев и погремушками на голове. В руках они держали жезлы из слоновой кости, которыми беспрестанно размахивали перед собой, причем громко прославляли боевую славу вождя Сетевайо.

Празднество закончилось уже под утро. Вождь зулусов распорядился отвести белых — теперь уже своих гостей — в жилище, приставив к ним для услуг двух зулусов.

— Вы поживете у меня, — обратился он к ним на прощанье, — и мы будем вместе думать, как одолеть англичан.

Оставшись наедине в отведенной им хижине, Октав и Питер Мариц рассказали друг другу обо всем, что произошло в течение их разлуки. Оказалось, что, встревоженный судьбой юноши, Октав, укрывшись в лесу близ места, где их разлучил драгунский отряд, стал поджидать возвращения Питера Марица. Прождав день, он увидел из засады, что драгуны вернулись сильно встревоженные, без своего командира и без бура. Поняв, что произошло что-то недоброе, он помчался к границам зулусов и тут узнал на сторожевом посту, что его спутник попал в плен. Тогда он потребовал и добился, чтобы его допустили к Сетевайо, и поспел как раз вовремя.

Радость их свидания была безгранична и для Питера Марица омрачалась лишь грядущей неизвестностью. Что же касается Октава, то он был доволен, что попал к зулусам, надеясь повлиять на Сетевайо в смысле объединения его с бурами против англичан. Он понимал, — и Питер Мариц совершенно был с ним согласен, — что Сетевайо не скоро отпустит их от себя, частью из предосторожности, частью чтобы использовать для своих целей.

На другой день рано поутру двое зулусов принесли им разнообразную пищу и объявили, что Сетевайо в честь своих гостей устраивает маневры, за которыми последует охота на слонов.

Выйдя из хижины, Питер Мариц и Октав увидели Скакуна и вороного, которых держали под уздцы двое черных. Это был новый знак внимания со стороны Сетевайо. Питер Мариц кинулся к верному своему коню, который радостно заржал, приветствуя своего хозяина.

— Этот черный вождь ведет себя довольно хитро, — заметил Октав. — Вот увидишь: и маневры и охоту он затевает для того, чтобы блеснуть перед белыми своим могуществом. Но он не понимает главного: что среди управляемых им племен всё держится на страхе перед его жестокостью, и первая его военная неудача поведет к тому, что удерживаемые страхом различные племена черных покинут зулусов, а то и присоединятся к их врагам. Веди он себя иначе с этими племенами да будь несколько умнее ваши буры, в Южной Африке была бы создана такая скала, о которую англичане наверняка расшибли бы себе голову. Я не испугаюсь и выложу напрямик всю правду, но боюсь, что словами многого не достигнешь, а когда события научат Сетевайо уму-разуму, как бы не оказалось уже поздно.

Сетевайо любезно приветствовал своих гостей (которые только наполовину чувствовали себя гостями и не забывали ни на минуту, что они пленники) и, вернув им оружие, предложил следовать за собой. Сам Сетевайо, его приближенные, военачальники и вся армия пешком двинулись на север от Улунди, причем войско шло впереди, а Сетевайо со свитой замыкал шествие. Отойдя на несколько миль, армия остановилась на ночевку, а наутро возобновила продвижение на север. На третий день пути достигли места, предназначенного для маневров. Это была обширная равнина с высоким холмом, возвышавшимся в центре ее. На него взошел Сетевайо со своими гостями и приближенными.

Количество сосредоточенных здесь войск достигало двадцати тысяч. Они были разделены на полки численностью от пятисот до двух тысяч человек, причем каждый полк состоял из воинов одного возраста, начиная с пятнадцатилетнего. Вся армия была разделена на две колонны, которыми командовали братья Сетевайо, Дабуламанци и Сирайо. Полки строились, маршировали и двигались по всем правилам военного искусства, брали штурмом намеченные пункты. Желая показать своим гостям быстроту передвижения зулусских воинов, Сетевайо предложил им сесть на лошадей и сопровождать один полк, которому было приказано пройти беглым шагом взад и вперед по равнине.

Питер Мариц и Октав сели на лошадей, воины, вооруженные тяжелыми красными щитами, ассагаями и пиками, двинулись. Скакуну и вороному сразу же пришлось взять с места галопом. Солнце жгло немилосердно, красные перья на головах зулусов развевались по ветру, золотые бусы и браслеты из слоновой кости, бычачьи хвосты мелькали в глазах в этом стремительном движении, а полк ровным беглым шагом катился у подножия холма. Лошади фыркали от жары и едва поспевали за пешими зулусами, а те не выказывали никаких признаков усталости, словно это были машины, а не живые люди. Даже дыхание их нисколько не учащалось. Когда по истечении часа непрерывной бешеной маршировки полк в образцовом порядке остановился против стоянки вождя, Сетевайо, в ответ на высказанное белыми изумление, с гордостью заметил:

— Мои воины могут безостановочно маршировать целый день и целую ночь.

После этого зулусы показывали свое искусство в метании ассагаев, попадая в небольшую цель на расстоянии ста шагов. Сетевайо при этом объяснил своим гостям, что во время боя зулусы сперва кидают во врага легкие ассагаи, а затем, взяв тяжелую пику, сходятся с противником грудь с грудью и либо побеждают, либо гибнут, но не отступают.

За этим последовал обед, по окончании которого большая часть войск была распущена по их краалям, а с меньшей частью Сетевайо, пригласив гостей следовать за собой, двинулся дальше на север. Октав попытался узнать, что еще предстоит им увидеть в этот день, но вождь в ответ лишь загадочно улыбнулся.

К вечеру они достигли селения какого-то племени, которое тотчас же было окружено зулусами. Жители его в страхе заметались во все стороны, не отходя, однако, далеко от своих хижин. Войско, оглашая воздух яростными криками, накинулось на несчастных. Над обреченным селением взвилось пламя, осветившее отвратительную картину: воины набрасывались на жителей, беспощадно избивая их, не разбирая ни пола, ни возраста, кидая в пламя детей... Раздались вопли ужаса, стоны и крики погибающих.

Вне себя от негодования Октав кинулся к Сетевайо и стал требовать прекращения этой бойни. Но тот изобразил на своем лице удивление и спокойно возразил:

— Ты их не знаешь. Эти собаки замышляли против меня измену. Я хотел показать вам, белым, как расправляются зулусы со своими врагами.

— Ты показал ненужную и вредную жестокость! — воскликнул Октав. — По одному подозрению ты истребляешь целое селение, не щадя даже младенцев, которые ни в чем не повинны. Ты множишь врагов против себя, которые воспользуются для своей мести первой твоей неудачей...

— Мне не нравятся твои слова, — прервал его вождь, мрачно взглянув на него исподлобья. — Ты не знаешь наших обычаев... Ваши белые с целыми народами поступают так, как я поступил с этими собаками...

— Для меня все равны, белые и черные, — возразил Октав. — Если я вмешиваюсь в твои распоряжения, то делаю это как друг черных. Я готов помочь тебе борьбе с белыми англичанами, чем только смогу, но я не стану восхвалять твои ошибки.

Лицо Сетевайо смягчилось. Он подумал и сказал:

— Вот об англичанах я охотно буду с тобой советоваться, а в наши дела не вмешивайся: ты в них ничего не понимаешь.

С этими словами он отошел от француза и отдал распоряжение располагаться на ночлег. Питер Мариц с Октавом улеглись рядом, положив седла под головы и привязав лошадей к дереву. Зулусы, обнаженные, заснули на земле вокруг костров. Вдруг среди ночи лагерь всполошился, раздалось рычание льва, человеческий крик, бряцанье оружия... Поднялась суматоха. Оказалось, к одному потухшему костру подобрался лев и унес воина...

 Сетевайо в ярости приказал отряду, допустившему оплошность, в наказание поймать льва живым. И тотчас воины побросали оружие, которое становилось ввиду приказания вождя лишней обузой, и, захватив пучки веревок, кинулись искать льва. Октав видел, что новое его вмешательство ни к чему хорошему не приведет, и отправился вместе с молодым буром посмотреть на эту дикую охоту безоружных людей против могучего хищника.

Надлежало прежде всего разыскать зверя. Двести зулусов потянулись по его следу при свете занимающейся зари. Но на широкой равнине, куда они вышли, след терялся среди других звериных следов. Тогда они решили обыскать все небольшие рощицы, которыми была усеяна равнина, полагая, что зверь укрылся со своей добычей в одной из них. Они переходили от рощицы к рощице, оцепляя каждую кольцом.

Шесть рощиц обыскали зулусы, и все тщетно. Наконец они окружили небольшую заросль высоких мимоз с разбросанными между ними глыбами красноватых скал. Живое кольцо начало стягиваться, и вдруг из середины его раздалось грозное рычанье, на которое тотчас отозвался вопль охотников. Питер Мариц и Октав приготовили ружья как раз в тот момент, когда на вершине одной из скал показалась страшная голова зверя. Он пришел в совершенное исступление при виде наступавших на него ошалелых зулусов... И вот зверь присел и прыгнул. Тотчас в сторону отлетел черный воин с разодранной грудью, но сотни стальных рук уже вцепились в хищника... Еще несколько изувеченных, истерзанных людей посыпалось во все стороны. Белые хотели стрелять, но стрелять было невозможно, потому что между скалами катился и прыгал чудовищный живой ком, облепленный черными телами... И, прежде чем белые могли опомниться, лев лежал на земле, опутанный веревками, и рычал в бессильной ярости. Шестеро убитых и более десятка раненых людей раскидано было вокруг. Из логовища зверя были вынесены остатки похищенного львом воина, и отряд двинулся со своими трофеями и жертвами в обратный путь.

Увидя пленного зверя, Сетевайо приказал ослабить веревки и поставить льва перед собой. Подойдя ближе, вождь долго на него глядел злыми глазами, затем, взмахнув палицей из слоновой кости, ударил льва по голове и приказал тут же его прикончить. В то же мгновение казнь провинившегося льва была приведена в исполнение: десятки острых ассагаев вонзились ему в грудь, в бока, в шею, и огромный зверь повалился мертвый у ног Сетевайо.

Октав наблюдал всю эту картину пасмурный и печальный.

— Вот, — обратился он к Питеру Марицу, — подтверждение тому, о чем я вчера тебе говорил. Истребление черного племени, приказание безоружным идти на льва... Он не щадит людей, и они не пощадят его при случае. Всё держится на страхе. А какое великолепное мужество, какая отвага! Как можно было бы ее использовать, открыв глаза этим людям на их настоящих врагов, обращаясь к их воле и стремлению к независимости, а не к привычке рабски повиноваться деспоту!.. Я попробую кое-что сделать, только вижу, что действовать придется медленно и осторожно. Тут напором и возмущением ничего не достигнешь...

— Вы уверены, — грустно заметил Питер Мариц, — что нам не скоро отсюда выбраться?

Октав рассмеялся и потрепал юношу по плечу.

— Вооружись, друг мой, терпением: мы останемся здесь надолго, если только нас не скормят льву, как хотели это сделать с тобой. Но я пока и не рвусь отсюда: задача у меня трудная, но заслуживает того, чтобы над ней поработать. А ты утешься тем, что будешь мне оказывать помощь.