Торм.

- Oh, shit! It something brand new... ("Черт, это что-то новенькое" - англ.) - Торм был обескуражен. Третий! Третий человек, который может быть его целью. Будто кто-то, кто посылал ему сны-ориентиры, решил посмеяться над ним.

- But such cannot be! ("Но такого не может быть!" - англ.)- Эмоциональный контакт с Бобом был настолько полным, что Торм даже думал по-английски.

Этого действительно не могло быть - сны приходили из сфер, несопоставимых с предположением об обмане. Ему нужен был совет Ясона. Старик повидал много такого, о чем Торм и не догадывался.

Проснулся он оттого, что рядом кто-то разговаривал. Голоса тихие, почти неразличимые. Их было два, мужской - казавшийся знакомым, и ломкий иссушенный голос, принадлежавший пожилой женщине. Торм открыл глаза и по изменившимся интонациям, понял, что это не осталось незамеченным. Над ним склонилось темное, обветренное лицо, все в рубчик глубоких морщин. Черные дальнозоркие глаза заглянули в его зрачки. Затем лба коснулись твердые пальцы, повертели его голову в стороны и оставили в покое.

- Хорошо, - произнес второй голос, - приходит в себя. Как я и думала.

- Смотри, мать, - произнес другой человек, - я должник его. Пускай все пойдет хорошо.

- Не беспокойся, рома. Отдыхай. Тебе тоже нужен отдых.

Торм хотел посмотреть на того, кого она назвала Ромой, но сил цепляться за твердый берег сознания не оставалось и его снова унесло в океан сна.

...Указания больше не приходили. Раз или два он ловил обрывочные картины того, как Боб едет в купейном вагоне мимо больших и маленьких станций, ест всякую гадость, в изобилии продаваемую на перронах. Даже ощутил что-то вроде приступов изжоги. Но все это было скорее причудами воспаленного дневного сознания, не желавшего до конца успокаиваться под пологом забытья, выдергивающего и переиначивающего события, уже явившиеся Торму во снах.

- Молодец! - это было первое услышанное им слово, когда он, наконец, очнулся, почувствовав себя здоровым, на низком лежаке у оклеенной газетными вырезками стены.

Славик сидел напротив на складном стульчике и уплетал лапшу из большой деревянной чашки.

- Я тут дежурю, старуха сказала, что сегодня ты придешь в себя окончательно.

Торм огляделся. Стена с газетными вырезками справа от него была явно фанерной и принадлежала древнему вагончику. Напротив, по левую сторону, располагался еще один лежак с грудой скомканных одеял. Такими же оказался укрыт и сам Торм. Впереди была перегородка, а в проем за ней виднелась маленькая кухонька с походной электроплитой, погребенной под слоями сгоревшего жира. В окошки на высоте примерно метра полтора лился солнечный свет - не очень яркий, переменчивый, такой, который бывает, когда за окном растут деревья.

- Мы у моих родственников в таборе, - пояснил Славик. - Это вагончик Матери.

- Твоей? - голос Торма, который прежде ему частенько приходилось сдерживать, умеряя его силу, едва звучал.

- Нет. Просто Мать - ее так называют. Она колдунья, лечила тебя. Влила, наверное, цистерну всяких травок.

Только сейчас Торм обратил внимание, что углы вагончика и весть потолок завешан пучками каких-то сушенных листьев, стеблей, пожухлых цветов.

- Так ты и вправду цыган? - спросил Торм, разглядывая все эти "богатства".

"Мышиных хвостов и жабьих лап нет, слава Богу, - пошутил он про себя, - интересно, обнаружила ли она, кто я? И если так, то почему помогла? Кто станет лечить транса, чтобы он продолжил свои злодеяния? Только другой транс. Но тогда лечили меня не травками, а кое-чем посильней..."

- Я цыган по матери, а отца и вовсе не знал, он умер рано, - между тем говорил Славик, - все детство прокочевал. Потом в Москву подался, хотел оседлой жизнью пожить. Но там теперь такой же табор, как и в степи...

Торм слушал его, погружаясь в полусонное забытье. И вдруг мысль простая и болезненная, вырвала его из этого состояния. В том, что случилось, было что-то нелогичное.

Его ранили в живот, хотя защитный кокон находился в отличной форме, и пули обязаны были пройти мимо. Но тут все понятно. Он хотел защитить Славика и единственное, чем мог ему помочь, это развернуть свой кокон и прикрыть его линиями судьбы. От удара головой о борт грузовика Торм потерял сознание, но, должно быть, все-таки успел выполнить задуманное. В том, что, оставшись без линий защиты, он схлопотал кусок свинца, ничего удивительного не было.

Непонятно другое - как он выжил? Единственное, чем это можно было объяснить, пока Торм находился в беспамятстве, его тело "пило" чужие силы. А значит, кто-то принесен в жертву.

Торм проглотил колючий комок, выросший в горле, и оглядел беззаботно жующего лапшу Славика. С его товарищем все было в порядке. От сердца немного отлегло - пришла мысль, что, возможно, натренированное десятилетиями тело и при полной "отключке" сматывало нити осторожно, со всех по чуть-чуть.

- А где другие? - спросил Торм.

Славик вздохнул и поставил лапшу на окно.

- С Лысым все в порядке. А Вася... он умер.

Торм не своим голосом спросил:

- Как?

- Глупо, вот как, - Славик явно был раздосадован, - его и задело-то совсем не сильно. Не ранение, а срамота одна - зад прострелили. Я его к племяннице своей определил. Он хоть и не наших кровей, но мужик был что надо, а ей уже давно замуж пора. Думал, на почве перевязок они и сойдутся. А когда Васек подлечился, они с Лысым напились и в соседнюю деревню на мотоцикле рванули - за добавкой. Губит вас, русских, водка! И ведь знаете же, что это так, а толку... В общем, перевернулись они. Лысому хоть бы хны, а Васек шею свернул - никакая колдунья не поможет.

- А меня навещать заходил?

- Нет, - покачал курчавой шевелюрой Цыган. - Старуха никого ближе, чем на пять метров, никого к вагончику не подпускала. Я, вот, только второй день как прихожу.

Торм вздохнул посвободнее. Ближе пяти метров... - это многое проясняло.

- Мне надо поговорить с ней, - сказал он.

...Дальнозоркие глаза женщины - черные угольки, подернутые пеплом времени, смотрели на него чуть насмешливо.

- Сразу догадалась? - спросил Торм, - с интересом разглядывая ауру матери. Она была не из их числа - вместо тугого серого кокона под украденными нитями судьбы перед ним сияла колонна чистого голубого света. Не очень яркая, но спокойная.

- Как не догадаться было, - ответила старуха, - я вашего брата за версту чую.

- Чего же умирать не бросила?

- Ты мальчику нашему помог, и тех двоих, небось, тоже спас - я же понимаю, что такой старый вампир, как ты, просто так пулю в пузо схлопотать не может. Или ошиблась?

- Не ошиблась, - Торм поморщился, ему не нравилось слово "вампир", пусть оно хоть три тысячи раз отражало его сущность.

- Судя по тому, что Слава рассказал, у тебя и выхода-то не было - раз уж в кузов залез. Убей они шофера, кто бы машину вел? Но зачем ты вообще им помогать стал? Ушел бы спокойно, выпил бы десяток-другой рабов, а то и охранников, да и дело с концом. Они бы после такой подпитки в тебя и из пушки в упор не попали.

После этих слов Торм приподнялся на кровати и заглянул в глаза знахарке.

- Я не из тех, кого ты зовешь вампирами. Мы называем себя цивильными трансами, и хоть внешне не отличаемся от "дикарей", разница есть. Я не убил бы никого там, скорее умер сам.

Эта маленькая речь утомила Торма, и он снова опустился на подушку. Мать молчала, о чем-то задумавшись. Торм мог бы оглядеть ее в ментальном поле и определить, какого рода мысли одолевали эту седую голову. Но он уважал старуху, и не стал этого делать.

Знахарка встала, пошла к двери, с порога уронила:

- Пока отдыхай, я пришлю Славку с едою.

- Постой, - Торм понял, что так и не спросил главного, - как ты меня вылечила? Рана ведь была в живот, без чужих линий мне бы не выкарабкаться.

- Так и есть, - отозвалась старуха, - никого к тебе не подпускала, свое отдавала. Так что долг за ребят вернула. Считай, в расчете.