Сван.

- А если кто-то из них все же взял этот медальон? Если Вовка и вправду увез его с собой!?

Этот вопрос Мея ударил по фундаменту моего гениального плана.

- Я в это не верю, - ответил я.

- Ладно, не увез, - продолжал он, - Другой вариант. Предположим, его взял сам Ашотик. Как ты это докажешь? Придешь к Ираклию и заявишь: "Мне стало доступно новое ви'дение, поверьте на слово, Ашотик врет, а мы не виноваты!" Так тебе и поверили.

- Поверят. Мне кажется, я могу показать, КАК НАДО СМОТРЕТЬ. Ираклий будет рад возможности приобрести новое уменье. Да и, в конце концов, какой у нас еще выход?

- Дергать отсюда надо! Пока все не утихнет. Толкнул же черт на эту авантюру. Спасибо загранице - помогла добрым советом. Теперь сама сбежала, а нам расхлебывать.

Мей был явно не в себе, иначе не стал бы наезжать на Вовку, да еще за спиной.

- Он, между прочим, о тебе думал, - с укоризной сказал я.

- Думал... Если бы думал, не гоп-стоп предлагал бы, а денег занял, как просили.

Я не нашелся, что ответить. Это был явный перебор, я никогда не видел Мея таким.

- У тебя случилось что-то?

- И того, что есть, хватает, - Николай соскочил с лавки, на которой мы сидели, и пнул попавшуюся под ноги банку. Пластиковая тара, схваченная морозцем, звонко проскакала под соседнюю лавочку. В парке "У слоненка", где, как говорят, любят тусоваться местные голубые, было безлюдно. Зима, знаете ли, к любви не очень располагает. Мы с Меем, конечно, к этой братии отношения не имели. Просто присели о делах наших скорбных покалякать.

Седой импозантный мужчина в дорогом пальто (какая-нибудь Нина Ричи, как у Путина, не иначе) под лавку которого ускакала банка, встал, оглядел пустые аллеи с бордюрами, у которых намело мелкие холмики скупого южного снега и внушительные горки мусора, и двинулся к нам.

- Че ему надо-то?.. - пробормотал сквозь зубы Мей, снова усаживаясь, - сейчас начнет вежливости учить. Хрен старый.

У меня была другая версия по поводу намерений господина. Но я предпочел держать ее при себе.

- Ребята, - у вас закурить не будет?

Этот вопрос заставил Мея оглядеть сначала меня, а потом и себя самого. Не то, чтобы мы походили на бомжей. Но если всю одежду мира расположить сверху вниз по шкале элегантности, то с высоты, на которой будет обретаться прикид этого господина, особых различий заметно не будет. Я полагаю, что с сигаретами дела обстояли примерно так же.

Мой вежливый друг кивнул и запустил руку за пазуху - в правый внутренний карман своей кожаной курки а-ля "Ханой-98". Я внутренне рассмеялся. Вообще-то Мей к сигаретам относится с большим трепетом, без них свою жизнь не представляет и всегда заначивал несколько штук - даже от друзей. Однажды во время наших посиделок далеко заполночь, когда курево подошло к концу, из-за этой своей привычки он попал впросак. Представьте, парень достает из кармана пачку, грустно в нее заглядывает, вздыхает, вынимает последнюю сигарету, слегка комкает упаковку, швыряет ее в окно. Пачка, пролетев в сантиметре от рамы, исчезает в ночи... и тут же Мей с воплем подстреленного льва кидается за ней. Как выяснилось, в скомканной упаковке еще оставались три (!) сигареты! По сценарию она должна была удариться о стену рядом с окном и свалиться за диван - вот такой, типа, Мей косоглазый. А после того, как все разбредутся, он спокойно раскурил бы заначку.

Сейчас у Николая в ходу была другая "фишка". Табачок получше он держал для себя, а курево мерзкого качества - для тех, кто любит пострелять сигаретки. Последнее, как я знал, хранилось как раз в правом кармане.

Мужик глянул на сине-розовую карту Советского Союза в руке Мея и вытащил из пачки мятую беломорину. На мизинце полыхнул разноцветным огнем небольшой бриллиант.

- Питерский? - неожиданно спросил он, и мы поняли, что дядя родился без пальто и бриллианта, а как все нормальные люди - голеньким.

- Брюховецкий, - не очень вежливо ответил Мей.

Мужик хмыкнул, и оглядел моего товарища таким взглядом... Будто рассматривал заготовленную для опытов лягушонку. Затем неожиданно обратился ко мне:

- Твой? - он кивнул на Мея.

- Что?! - Колян аж задохнулся, но мужик не обратил на это внимания. Спокойно вытащил из кармана зажигалку - о ее цене я предпочел не думать - и затянулся беломором.

- Смотри аккуратнее с ним, - продолжил он, - долго не тяни, а то навсегда при себе оставить придется.

- Да что вы, все совсем не так, как вы решили, - ответил я, искренне потешаясь - нас явно приняли за "сладкую парочку". Причем Мею отвели роль послушной "девочки".

Юноше, с малолетства росшему среди кавказской братвы, это, понятное дело, не понравилось.

- Я тебя что-то раньше не видел, - меж тем продолжал седой, разглядывая меня, - откуда-то приехал?

- Нет, я давно здесь, в Краснодаре.

- Странно... Думал, всех наших знаю, - он затянулся сигаретой и поперхнулся от едкого дыма, обволокшего его лицо сизым облачком, - запах молодости, черт...

- Смотри, папаша, как бы тебе не задохнутся от этой молодости, - угрожающе начал Мей, но я придержал его за рукав. Не знаю почему, но к этому мужику я испытывал интерес. Было любопытно понять, что же заставило его признать меня "своим" - никогда не думал, что похожу на любителя мужчин.

- Ты, наверно, из этих... молодых затворников, - наш собеседник, похоже, решил игнорировать моего друга и обращался только ко мне, - никогда не понимал, почему вы отвергаете радости жизни. Что за интерес носить всякую рвань, когда можно прилично одеваться, зачем ездить на трамваях... Небось сегодня ты завтракал какими-нибудь пельменями "Северскими", вместо того, чтобы посетить приличный ресторан. Молодежь должна привносить что-то новенькое, иначе прогресс остановится. Но это ваше "затворничество", по-моему, чепуха, ворох мусора. Даже в штатовских хиппарях и то было больше внутреннего смысла. А вы с жиру беситесь. Мой пацан тоже, вот, вчера пришел домой в какой-то рванине. Говорит, поменялся одеждой с одним студентиком. И деньги ему карманные отдал - штуку баксов. Надеюсь, хоть попользовался им - добрячок...

По аллее к нам приблизились двое одинаково крепких мужчин, остановились в трех метрах за седовласым. Тот оглянулся на них, скорчил недовольную мину, бросил через плечо:

- Что там?

- Иван Николаевич звонит, - сказал один из мужиков, - дело, говорит, срочное.

- Они всегда срочные, - пробормотал мужчина, швырнул беломорину на землю и поглядел на меня как-то по-особенному, - завтра вечером у меня день рождения, - сказал он, - будет немало интересных людей. Я был бы рад, если бы ты пришел. Ресторан "У рояля". Обычно я не делаю таких предложений на улице, но тут случай особый. Я пожил на свете и всякого повидал, но такие данные... это редкость. Я хочу, чтобы у моего мальчика был такой друг. Спроси Лазаря Ароновича - это я. Буду польщен.

Он церемонно кивнул мне, и пошел по аллее со своими телохранителями. Просто сказать, что я шокирован, было бы все равно, как промолчать. Рядом Мей, забывший про свои обиды и планы мести, тихонько хрюкал от удовольствия.

- Такие данные! Друг для моего мальчика! Давай, Ванятко, авось этот хрен тебя в своей постельке пригреет - тогда, похоже, нам никакой Ираклий будет не страшен.

И тут меня посетила гениальная мысль. Все встало на свои места. Я сделал шаг вперед. Мей тут же испуганно схватил меня за плечо - хотел удержать от "грехопадения".

- Лазарь Аронович!

Он обернулся.

- А Ираклий у вас будет?

Седовласый кивнул:

- Знаешь Ираклия? Конечно будет. Думаю, он просто не сможет ко мне не прийти, - он ухмыльнулся и продолжил свой путь.

- Мей... - я смотрел на то, как грозный серо-черный вихрь в сопровождении двух вихрей поменьше опускается на сидение будто из ниоткуда подрулившего к обочине черного "Лексуса", - ты понял, кто это?

- Я понял, что твой Ираклий - тоже педик, - ответил мой неразумный друг. А говорят, что мышление у писателей более гибкое, чем у простых смертных.

- Мей... Он не педик. Он транс. Вампир. Причем сильный. И знаешь, что это значит?

- Что?

- Что я тоже законченный вампир. Иначе он бы не принял меня за своего.

- А я, по его мнению, тебе не друг, а жертва, - заключил после короткого раздумья Николай. Надо же, поторопился я его в тираж списать - соображалка у моего товарища все же работает, - а это "не заигрывайся, а то придется при себе оставить"... Значит, еще немного и мне назад дороги не будет.

- Успокойся, Мей, - прервал я его, - я смотрел на тебя, твой баланс Кармы держится, и, думаю, скоро ты сможешь забыть обо всем этом. Я вовремя остановился, поверь.

Мы помолчали. Я перебегал взглядом с одного обледенелого деревца на другое. Ночью резко потеплело, пошел легкий дождик, а к утру мороз вернулся. Деревья охватило тонкой блестящею коркой, и теперь тополя и сосны стояли, будто огромные скульптуры из хрусталя - позвякивая на ветру ветвями и иголками.

Вечер приближался с быстротой скорого поезда. Я чувствовал себя Анной Карениной, лежащей на его пути. Но в отличие от этой легкомысленной дамы уйти с рельсов не мог. Зимнее солнце, опровергавшее расхожее мнение о том, что красный - это "теплый" цвет, подбиралось к низким купеческим домам на востоке. Говорят, когда-то в них были бордели с дешевыми проститутками. Сколько нам осталось до встречи с Ираклием? И что же все-таки мы будет делать? Я зажмурился и с шумом втянул ноздрями воздух. В парке пахло так, как бывает только зимой перед переменой погоды - в небесах еще не кружится ни единой снежинки, но если закрыть глаза можно почувствовать их сухой, будоражащий запах.

- Я дозвонился своим, - сказал, наконец, Мей.

Я кивнул, не разлепляя ресниц. Поспать бы вот так, хотя бы стоя, лет двести! Просыпаешься, а вокруг все иное. Ираклия нет. Вместо громоздких электрических ящиков-троллейбусов носятся, не касаясь земли, какие-нибудь пестренькие вагончики. Люди в них ездят сплошь красивые, образованные. "Куда вы, юная леди?" - спрашиваешь у какой-нибудь девушки с одухотворенным лицом. "В библиотеку. Самосовершенствоваться. Мой папа' говорит, что это главная цель нашего краткого существования". Лепота... "А что это вы тут все такие маленькие?", - спрашиваешь ее опять. "Это вы на высоте, - отвечает, - из вас памятник сделали, чтобы вы тут зазря не стояли. В нашем мире все должно приносить пользу". Нда... Слез бы я с пьедестала и пошел себе жить-поживать. Даже на голубей обижаться не стал бы. Лишь бы от всей сегодняшней жути подальше.

- Ленка меня чуть не убила из-за всего этого, - продолжал меж тем Николай, - а еще говорит, что у нас будет пополнение.

Эти слова вывели меня из успокоительного транса.

- Что?

- Она в положении.

- Поздравляю, - я не сразу осознал, что это значит. А потом понял, что вообще все представлял себе неправильно. Я-то думал, что мы пойдем к Ираклию вместе. Теперь же выходило, что этого делать нельзя. Не знаю, почему я вообще счел возможным привлекать Николая к этому предприятию. У него единственного из нас есть семья, любимый человек. Ему ли воевать...

- Когда пойдешь? - спросил Мей и добавил, - к Ираклию.

Я сразу отметил это "пойдешь" - значит, для себя он все решил. Что ж, это было правильно. С учетом новых обстоятельств, так сказать. И все же мне стало грустно. Наверное, я хотел бы, чтобы он сказал "пойдем". И тогда бы я сам освободил его от обязательств. Так было бы лучше. Но что поделать, - не все в жизни получается правильно.

- Ты из-за этого такой взведенный? Из-за малыша?

Он кивнул.

- Часа через два пойду. Мы договаривались к семи.

- Чем я могу?..

- Не знаю. Разве что ментов вызвать. Хотя как ты поймешь, что в этом есть необходимость.

- Набери мой номер на своем сотовом. Если что - нажмешь на кнопку, вызов пойдет, и я сразу пойму, что что-то не так.

- Брось, Мей. Из подвала никакой сигнал не пробьется. Да и не дадут мне его подать - Ираклий же не дурак.

Он помолчал какое-то время, а потом сказал:

- Ты же понимаешь, я не могу теперь идти.

- Понимаю. Не извиняйся. Ты же не виноват.

Он отвел глаза. Было в этом жесте что-то такое... не знаю. Но я вдруг подумал, что друг мой мог просто струсить. Все, что он делал в последние дни: его резкие слова в адрес Боба, попытка обвинить американца в наших неудачах; отказ разделить со мной опасность, такой поспешный, без раздумий и почти без сожаления - все это заставило меня усомниться. Медленно, мучительно, будто раскрывая дневник собственной матери и боясь прочесть там что-то, что детям о родителях знать не положено, я протянул туманную "руку" к кокону Мея. Поймал тонкую нить кармы, обуздал ручеек эмоций моего друга и заглянул в его ментальный слой. Мелькнула мысль: неизвестно, что хуже, убедиться в его лжи, или в честности. Первое значило потерять доверие к другу. Второе - к себе.

Я уже хотел отказаться от своего намерения, но было поздно. Ментальное пространство Мея раскрылось передо мной, и я увидел, что он лжет.

- Какой месяц, Мей? - глухо спросил я. Это было все равно, что резать себя ржавым ножиком.

- Что?

- У Лены. На каком месяце она?

Вихрь, наполнявший ментальный мир друга сумрачным зудом, замер, будто раздумывая над чем-то, потом продолжил свое вращение. Такой же, только поменьше, видел я у тети Любы в общаге всего несколько часов назад.

- Третий.

- Ясно.

- Что мне делать, Ваня?

- В каком смысле?

- Я хочу помочь тебе. Ты пойдешь к нему, и нужно будет, чтобы кто-то выручил тебя, если что.

- Что делать? А ничего! - Мне вдруг стало очень весело. Хотелось рассмеяться в лицо всей этой дурацкой жизни с ее ненастоящими друзьями и настоящими монстрами, похожими на людей. Я взглянул на Мея другими глазами. Не как друг, не замечающий слабости и недостатки. А как человек посторонний. Мне показалось, что сейчас я стою на вершине высоченной горы, а Мей - впервые не рядом, а внизу, с остальным миром. Образ был настолько четким, что у меня захватило дух. Стало холодно, от недостатка кислорода легкие разрывало, редкие, но мощные порывы ветра смели с меня остатки тепла. Я понял, чем были эти холод и ветер - дыханием одиночества. В душе всколыхнулся и тут же погас протест, я не хотел терять самого близкого человека. Но он сам отказался от меня, испугался, солгал. И сейчас я чувствовал, что больше не нуждаюсь в нем. Может быть, во мне говорила гордость и максимализм, но я не хотел видеть Мея. И помощь его я бы не принял.

- Ираклий не властен надо мной, - проговорил я, разглядывая нависшие над скамейками парка заиндевевшие ветви деревьев, - он мне не нужен. Я знаю, что могу питаться сам. Этот Лазарь Аронович только что подтвердил. О тебе они не знают, можешь спокойно оставаться в Краснодаре, Вовка уехал, а Бац - тоже птица вольная, на подъем легок. Подадимся куда-нибудь в Москву - фиг они нас там поймают. Надо только найти его поскорей. Вот этим я и займусь - поеду к его папашке, ему больше податься-то некуда...

- Почему он врал тебе, Вань?

- Кто?

- Ираклий. Он же сказал, что ты не выживешь, что без посторонней помощи не выживают. А ты говоришь, что можешь. Значит, он тебе соврал?

- Не знаю. Может, хотел испугать, привязать сильнее. Чтобы я наверняка нашел ему медальон.

- Тогда достаточно было бы взять одного из нас. В заложники.

- Они и пытались, да, видимо, не нашли никого.

- А если ты и вправду очень способный - как этот седой говорил? Может, это ты Ираклию нужен был, а не он тебе.

Я устало потер рукавицей выбеленный морозом лоб:

- Не знаю я, Николай. И выяснять не хочу. Какая теперь разница?

Он лишь пожал плечами.

Я задумался о том, как теперь будет складываться моя жизнь. Дороги, переезды, вечное бегство? Ну, почему же вечное? Что-то подсказывало мне, что в новой опасной жизни спасательным кругом может стать время. Я должен разобраться во всем, понять, что происходит. А уже потом предпринимать какие-то действия. Я знал главное - Даник ошибся, его смерть не была необходимой. По какой-то причине ему не открылось то, что известно мне - можно питаться, не убивая.

Итак, вернусь домой, соберу вещи и на вокзал. Сначала в село Красногвардейское к отцу Игоря, потом вместе с Бацем в Москву. Жаль дом - родительский дом, расставаться с которым нелегко. Ведь эти сволочи вполне могут спалить его. Я вспомнил бревнышко на заднем крыльце, где отец оставил матери последнее послание, и заколебался. Надо вернуться, обязательно вернуться туда. И забрать хотя бы этот столбик.

Расставались мы с Меем отстраненно, будто каждый жил в своей жизни, и это рукопожатие, возможно, последнее, ничего не значило. Холодный воздух не потеплел, глаза не исторгли слезинки. Во мне жила невысказанная обида, которую я даже не пытался задавить. А почему таким холодным и безразличным показался мне Мей, я не понял. Мне думалось, что человек, струсивший и отказавшийся помочь другу, должен выглядеть по-другому. Виноватым, что-ли...

------------------------------------------------

Задняя дверь скрипнула, и отчий дом встретил меня настороженной темнотой. Свет я включать не стал - и так знал здесь каждую мелочь. Минут десять просто ходил по комнатам и прикасался к вещам. От родителей в моем жилище осталось не много. Их фото в рамке на стене, еще черно-белое. Вышитое мамой полотенце: синие ласточки и зеленые листочки по полотняным краям. Я им никогда не пользовался, оно так и лежало внизу комодного ящика, под остальным бельем. Память. Мамино платье - персиковое, с кружевным лифом и юбкой "солнцеклеш". После ее похорон вещи я раздал соседкам да редким подругам матери, а это, самое ее любимое, в котором она бегала девчонкой на танцы - оставил. Вот, собственно, и все. Если не считать отцовской "Чайки" - часов, которые я и так носил, не снимая.

На сборы ушло минут пятнадцать. Деньги, оружие, белье. "Мыльно-рыльное", как говорят в армии - бритва, зубная щетка и прочие гигиенические принадлежности. Потом я заглянул в шкаф с инструментами, взял лобзик с толстым полотном и еще минут двадцать выпиливал "отцовское" бревнышко из поручней на крыльце. Дерево оказалось тяжелым, спрессовавшимся за долгие годы, и плохо поддавалось зубьям пилы. Как будто дом не желал расставаться с главной своей реликвией. Я подумал, что дерево - это символ наших душ. А пила - реальность, вырывающая из них самое дорогое. Я унес бревнышко домой, бессознательно баюкая его на руке, как младенца. Было темно, и я не мог видеть, как выглядят те самые буквы. Но пальцы привычно пробежались по ним, и в сердце потекла струйка теплой, ностальгической силы. Нет, пиле-реальности не под силу справиться с этим чувством. Что бы ни случалось в будущем, кое-что у нас не могут отнять никакие беды.

Телефон зазвонил, когда я направлялся к двери, мысленно прощаясь со всем, что здесь оставлял.

- Не брать! - была первая мысль.

Потом я подумал о Баце - сотовый я отключил и даже аккумулятор вынул, так что ему некуда позвонить, кроме как сюда. Снял трубку.

- Молодец... - голос Иркалия на том конце был иронично-спокойным, - сейчас половина седьмого, я боялся, что ты не успеешь ко мне, и прислал машину.

- Не стоило, - ответил я, - Зря беспокоился.

- Ничего... Давай, выходи и садись.

Я раздумывал. Сказать ему, что не поеду, что нам незачем встречаться, потому что мне нечего добавить - это не выход. Схватят и привезут силой. Впрочем, если он прислал обычных громил, а не одного из своих собратьев трансов, шансы сбежать были. Я чувствовал, что теперь могу куда больше, чем раньше.

- Хорошо, - ответил я, - жди.

Серое "БМВ" стояло прямо у калитки. Двое парней бойцовского вида заглядывали через мой невысокий забор. Еще один вышел с заднего двора, как только хлопнула закрываемая мною входная дверь.

- Привет, ребята.

- Собрался куда-то? - поинтересовался один из них, белобрысый парень с нервными движениями.

- Уезжаю.

- Надеюсь, после встречи с Хозяином?

- Мне он не хозяин.

Тот, что вышел с заднего двора, подошел ко мне почти вплотную. От него веяло богатырским духом - парень недавно закусывал селедкой с луком.

- Садись давай! - Грубо приказал он, будто толкнул кулаком.

- Авессалом, веди себя прилично, - урезонил грубияна нервный, - хозяин просил, чтобы с гостем обращались подобающе.

Я, наконец, решился. В слое кармической защиты двое из моих конвоиров, а также оставшийся за рулем выглядели как обычные люди. Разноцветье аур здоровых самцов, которых не гложет ни один серьезный недуг. Ну, кроме похоти, пожалуй. Отличался лишь нервный - его карма была будто свитер, побитый молью - вся в небольших рытвинах, провалах, в которые засасывало ток силы. Этот человек, должно быть, страдал какой-то серьезной болезнью.

Я уже почти выпростал из своего вихря два щупальца - тугие, будто прорезиненные шланги, с черными зубами-молниями на концах. Коснулся коконов ближайших парней и по тем пошли волны, словно упал в разноцветную воду какой-то тяжелый предмет. Всплеск, брызги энергии-воды взметнулись над ровной гладью, прилипли к моим призрачным рукам и побежали по ним - все быстрее и быстрее, влекомые центростремительной мощью вихря-вампира. Я попробовал свои силы и понял, что их достаточно для того, что задумал.

- У меня к вам просьба, - обратился я к своей "свите", - поезжайте к Ираклию и скажите, что я не верну ему его вещь. Ни у меня, ни у моих друзей ее не оказалось.

- Ты что? Охренел совсем, парень?! - это заговорил прежде молчавший парень с волосами апельсинового цвета. У него была наружность то ли бандита, то ли крестьянского раздолбая, знавшего лишь работу до упаду и такого же свойства беспробудную пьянку. Лицо у этой жертвы коллективизации вытянулось от удивления. Он обернулся к худому и нервному:

- Ярик, дадим ему по хайлу и делу конец. Че тянем?

Нервный покачал головой.

- Садись, - еще раз повторил он, - все равно придется. Зачем лишние проблемы?

"Господи, прости меня за то, что я собираюсь совершить. Они знали, что их "работа" - дело рискованное. И мне не в чем себя винить... Авес-с-салом. Какое смешное имя - любимый корм украинских лошадей!"

Я рывком потянул на себя кармические линии с их коконов и ощутил прилив такой силы, что едва устоял на ногах. Тело бурлило от энергии. Мышцы звенели, натянутые, как струны. Я почувствовал, что сейчас могу одним ударом сломать челюсть ближайшему отморозку, потом садануть в пах другому. Третий полезет за пушкой - пока будет копаться, мне достанет времени вырубить и его. Эмоции, свойственные этим двум громилам, руководили мной. И я чувствовал, что в моих интересах дать им волю. Сомнения исчезли, я знал, как действовать, и уже начинал двигаться, но тут у нервного зазвонил мобильный.

- Это Хозяин, - убежденно сказал парень.

Я решил обождать. Он откинул мембрану, два раза сказа: "Угу", - и протянул трубу мне. От черного корпуса неприятно пахло чужим карманом.

- Ваня, - весело сказал Ираклий на том конце, - я забыл сказать, у меня здесь приятная компания. Один из твоих друзей, пухлый такой. Игорьком зовут. Давай скорее, мы тебя заждались. Скажи ему что-нибудь,- это, похоже, относилось уже к Бацу.

В ответ раздалось только напряженное сопение.

- Не хочет, - весело прокомментировал Ираклий, - но, надеюсь, ты мне веришь?

Я верил. Я представил себе, как Игорь сидит напротив этого паука в черной рубахе и мужественно молчит - надеется, что без доказательств я не клюну на эту удочку, и задам деру. Но в том-то и дело, что обострившимися чувствами я способен был распознать ложь даже по телефону.

Я вернул трубу нервному и полез в машину. Побег отменяется.

Когда мы отъезжали от моего дома, из-за перекрестка вывернул Мей и остолбенело уставился на "БМВ". Я видел его лицо через боковое тонированное стекло - может, он и не успел заметить, как я сажусь в машину, но понял, кого она увозит. У Николая хватило ума не подать виду, что идет ко мне. Мои конвоиры проследили за тем, как Мей миновал мою калитку, прогулочным шагом прошел к следующей и позвонил.

- Поехали, - скомандовал нервный. Я вдруг понял, что за недуг его мучит - парень, скорее всего, был наркоманом.

А потом началась метель. Сильнее ее в Краснодаре я еще не видел. Природа, похоже, решила оторваться на всю катушку. Снег мел и мел, обрушивая на "БМВ" бесчисленные колючие руки. Редкие машины медленно продвигались сквозь вьюжное марево, в котором кружились белые водовороты. В машине было тепло и почти уютно, но здесь тоже сейчас кружил смерч - серая воронка вокруг меня. Я взял от моих конвоиров столько сил, что мог прямо сейчас вытолкнуть одного из них из машины - я не сомневался, что по счастливой случайности дверь откроется - выпрыгнуть и потеряться в этой метели. Но не делал этого. Там Бац, и ему нужна помощь. А еще у меня стал вырисовываться план, который мог спасти нас обоих.

Я опробовал помолиться, но небеса, завьюженные стихией, затянутые тяжелыми тучами, оставались глухи. Мои слова ударились об эти тучи и упали вниз, не принеся облегчения...

В "предбаннике", увешанном скелетами и "гнилушками", почти не было людей. Две парочки за коктейлями уютно жались друг к другу, да бледный бармен с редкой болезнью порфирией протирал спину о дверной косяк. Конвой как по команде скинул с плеч кожаные куртки и развесил их на вешалках у входа. Мне раздеваться никто не предложил. Я поглядел на бармена, пытаясь вспомнить, как его зовут. Не вспомнил. Так и оставшийся для меня безымянным, он улыбнулся нашей кампании - узкие губы растянулись и обнажили рот с желтыми длинными зубами. Я почему-то решил, что улыбка эта - только для меня. Парней за моей спиной он не замечал. Я потянулся к порфироносцу, коснулся его линий кармы, заглянул в ментальное поле. Мне по-товарищески подмигнули оттуда - поняв, что я делаю, и разрешив эту фамильярность.

Я вдруг осознал одну вещь и удивился, что не обратил на нее внимания сразу. Ираклий дорожил медальоном, но ко мне послал откровенное быдло, которое, похоже, ценности не имело. Единственное, чем отличались от большинства смертных двое громил и шофер - у них были плотные, заполненные до краев коконы кармы. Похоже, парни были всего лишь "кошельками" - только хранили в них не деньги, а силу, которой Ираклий при случае мог быстро воспользоваться. Получается, Ираклий испытывал меня? Если моя трансформация не закончена, то эти ребята - надежный конвой. Если закончена - приманка, чтобы посмотреть, на что я способен. И тогда основным крючком для меня становится Бац. Интересно, как он определил, что его пора пустить в ход? Следил телепатически, на расстоянии?

- Входите, вас давно ждут, - бармен гостеприимно приподнял полог.

Я остановился на пороге и следовавший за мной рыжий громила подтолкнул меня к центру залы. Наркоман и рыжий конвоир встали у двери, Авессалом и водила остались за ней. "Тронный зал" занимала целая кампания: Ираклий, Рам - тот мужик, которого я видел здесь в прошлый раз, другие люди. Всего семеро, из них четверо сидели за столом, а остальные стояли рядом - охрана. Баца не было. Изогнутую полированную столешницу перед ними занимала еда и выпивка. Свет был приглушен, горели дрова в камине, на стенах - факелы, а на столе - свечи. Вечеринка в стиле Ричарда Львиное сердце. Сейчас, видимо, должен последовать и средневековый суд - суровый и несправедливый.

Я оглядел коконы собравшихся: трансом был только Ираклий. Остальные - стоящие на разном расстоянии от смерти обычные люди. Ближе всего к ней приблизился Рам, уже почти ступил за грань, настолько слабым оказался в нем ток силы, слабее даже, чем в прошлую нашу встречу.

Ираклий и прочие поглядели на меня и продолжали разговор - "решали дела". Двое мужчин, сидевших напротив Ираклия, что-то говорили ему с напряженными выражениями лиц. Иногда к ним присоединялся Рам. Ощущение было, что на Ираклия давят, вынуждая к чему-то. А он отказывается. Наконец, беседа за столом прекратилась, и все повернулись ко мне.

- Ты принес медальон? - спросил Ираклий.

- Я говорил, что у нас его нет. Позови Ашота, я могу доказать, что он лжет.

- Как же это? - Ираклий выглядел заинтересованным.

- Ты сам говорил, что иногда у некоторых людей проявляются скрытые таланты. Считай, что я научился отличать правду от лжи.

Все четверо захохотали.

- И могу научить этому тебя, - добавил я.

Ираклий разглядывал меня, все еще с улыбкой, но сквозь нее уже проглядывал жесткий оскал.

- Ашот здесь, его сейчас приведут, - он кивнул наркоману, тот скрылся.

- Если человек говорит, что может, нужно посмотреть, что же он может, - развел руками Ираклий, обращаясь уже к своим сотрапезникам, - хотя мы и так умеем отличить правду от лжи. Для этого достаточно простого паяльника. Имей ввиду, Ваня. Итак, твои ребята не брали медальон. Этим ты очень огорчил меня и моих друзей. Они полагают, что я давно должен был пристрелить вас. Но я убедил их, что это будет поспешным решением. Вынужден признать, что ошибался. Один вопрос: как ты можешь говорить за всех? Ведь вас было четверо, двое сейчас мои гости, один подался в бега - я уже послал за ним людей. Еще один нам пока не известен. Допускаю, что медальона нет у тех, кто остался в городе. Но как быть с нашим американским другом?

- Боб не взял бы его, не сказав нам, - ответил я, - что с Игорем?

- Сейчас ты его увидишь, - небрежно отмахнулся Ираклий.

Будто бы повинуясь приказу тяжелая дверь отворилась и в комнату вошел Ашот, а следом за ним наркоман ввел Баца. На моем товарище лица не было - его закрывал один сплошной кровоподтек. Руки сведены за спиной и, видимо, скованы, одежда запачкана в крови, уже успевшей потемнеть и схватиться в корку. Он шел, с трудом передвигая ноги, изредка находя в себе силы поднять заплывшие глаза и посмотреть, куда его ведут. Должно быть, в эту секунду я понял, что все происходящее - взаправду. Что это реальность, в которой плохие парни побеждают хороших, где бьют невинных людей просто потому, что кто-то посчитал, что так нужно.

- Отпустите, - выдавил я.

Как ни странно, меня послушались. Бацу пододвинули стул и расстегнули наручники. Он мешком рухнул на деревянное седалище.

- Зачем пришел? - пробормотал, глядя на меня. В глазах уже не было боли - лишь муть ускользающего сознания и непобежденное упрямство. Правда, сейчас к нему прибавилась обреченность - мой друг осознавал лучше меня, что, скорее всего, выхода их этого подвала для нас не будет. Ну, это мы еще посмотрим...

Я вспомнил Мея, оставшегося наверху и знавшего, куда меня везут. Он должен придумать что-то, привести милицию. Сейчас метель и, возможно, они приедут не сразу. Но приехать должны.

- Садись и ты, Ваня, - Ираклий кивнул и мне принесли стул. - Так что же ты пытался мне показать?

Я остался стоять, потянулся к кокону Ашота, схватил нить и нырнул в его ментальное поле.

- Ашот говорит, что мы украли медальон. Спроси его еще раз, так ли это.

Ираклий поморщился, но решил играть до конца. Остальные с интересом смотрели. Я подумал, что они либо посвящены во все, либо Ираклий решил в случае чего выдать меня за психа - и дело с концом. Второе вполне реально - все его поведение выглядело так, будто транс устроил для своих гостей небольшое представление с участием сумасшедших.

- Ашот, они украли медальон?

Я заметил, как взметнулись внизу живота смерчи и потемнело в ментальном слое, когда тот ответил:

- Они, дорогой. В кошельке лежал медальон. Они вместе с кошельком и забрали.

Я выделил из линий кармы, овивающих мой кокон, одну, рукой-щупальцем оторвал ее от общей струящейся массы и направил к Ираклию. Заметил удивление в его глазах - транс явно понял, что я добился большего, чем он ожидал. Потом переплетение голубых потоков энергии расступилось, освобождая место для вихря. Тот вынырнул из кокона Ираклия, будто голодная мурена из пещеры, ухватил протянутый мной канал силы. Я собрал воедино все свои эмоции относительно Ашота, и как только установился контакт, послал их по этому каналу. Ираклий должен был почувствовать, что я говорю правду. Пусть он не мог ощутить мои мысли, но зацепку, которая его заинтересует, я ему дал. Транс молчал, моя энергия текла в него, силы Ашота - в меня. Пауза тянулась. Наконец зрители этой непонятной драмы начали подавать признаки нетерпения, и Ираклий сказал:

- Так значит, именно они, Ашотик, взяли медальон ...

- Дорогой! Конечно!

Всплеск глухой зудящей энергии в ментальном поле был так силен, что я почти уверился - Ираклий должен разглядеть его. Но транс откинулся на спинку стула и прервал наш контакт.

- И? - сказал он, - что дальше?

- Ты же сам видел, - я был обескуражен.

- Я вижу только то, что ты отнимаешь у меня и у моих гостей время. Поступим так. Предложение, которое я сделал тебе накануне, отменяется. Я снимаю с тебя свое покровительство. Я должен буду объяснить, почему у меня нет медальона. Сидящие здесь господа свидетели, что тебе предлагали отдать его по-хорошему. Ты отказался. Пеняй на себя. Для начала мы пристрелим твоего дружка, может, это вернет тебя к действительности.

Он сделал жест и бойцы, стоявшие у двери, двинулись к Бацу.

- Не откажите в любезности, попросите ваших ребят помочь, - попросил Ираклий у Рама.

Тот пожал плечами, кивнул. Еще двое парней, стоявших рядом со столом, скользнули ко мне.

...Меня всегда занимал вопрос: как правильнее поступить в ситуации, угрожающей жизнью? Сопротивляться, стремясь причинить врагу максимальный урон? Или подчиниться насилию, положиться на волю Всевышнего и от имени его воззвать к тому светлому, что еще сохранилось в душах мучителей? Для человека верующего правильным казалось второе. Возможно, так оно и есть. Но что, если твое бездействие означает гибель близкого человека? Неужели Господь оправдает того, кто, стремясь попасть в царствие Небесное, бросил друга? Патовая ситуация, в которой нет правильного выбора...

Я сделал шаг в сторону, боковым зрением уловив мерцание у камина. Столб золотого света все еще был здесь - мягкий и недвижимый. Мой пропуск в другой мир, где я буду недосягаем для Ираклия и его братии. Рыжий конвоир, который привез меня сюда, был уже рядом с Бацем. До первого из приближавшихся ко мне парней оставалось метра три. Я заметил, что пиджак под левой подмышкой у него оттопыривается. Значит, вооружен. Все! Пришла пора - сомненья прочь. Надо действовать быстро, чтобы Ираклий не успел опомниться. Как хорошо, что в такие мгновения у меня начисто пропадает страх.

Я потянулся щупальцами к наркоману и к рыжему, и одним рывком содрал с них остатки кармической защиты. Потоки силы хлынули в меня, затапливая рассудок. Но не время купаться в мощи... Я выпростал из обвивавших меня линий судьбы призрачные "руки" и направил их к двум другим боевикам. И снова рывок - беспощадный, неотвратимый. И снова сила, бьющая через край, я барахтаюсь в ней, не даю накрыть себя с головой. Я топил горящие нити в бешенстве туманного вихря, и он крутился все быстрей, за доли секунды я создал еще две "руки" - стоило лишь подумать об этом. А еще через пару мгновений я уже сдирал коконы с оставшихся в зале людей.

Время тянулось, как густая патока. Те несколько секунд, что понадобились браткам Рама, чтобы дойти до меня, стали минутами. Когда меня схватили за руки и вывернули их за спину, все было кончено. Теперь в сводчатой комнате находились двое трансов, одного из которых окружал кокон гигантской силы, один избитый парень, и девять трупов, все еще считавших себя хозяевами положения. Потом в воздухе как будто одновременно лопнули несколько воздушных шаров. Антрацитовые пузыри вздулись и моментально опали, выпуская на волю серых призраков. Их было пять, может, шесть - пришедших за жизнями прямиком из преисподней туманных псов.

Я вырвал локти из захвата своих мучителей. Сунул руку в болтавшуюся под мышкой одного из них кобуру и выхватил пистолет. Два сильнейших удара кулаком с зажатым в нем оружием отбросили парней обратно к столу. Миг, и предохранитель снят, курок взведен. Время побежало быстрее - я заметил это по вытянувшимся мордам тех троих, за столом. И по панике в глазах остальных бандитов. Они тоже тянули на волю "пушки", лихорадочно взводили курки, падали на пол, стремясь уйти с траектории, по которой могли полететь мои пули.

Но почему Ираклий ничего не предпринимает? Я скользнул взглядом по его лицу, и увидел... улыбку - широкую, торжествующую, будто сделано именно то, что он задумывал. И тут до меня, наконец, дошло. Как просто: пригласить тех, кого собираешься убить, но не можешь просто лишить их кокона кармы. Привести паренька, якобы, укравшего у тебя нечто, что тебе очень не хотелось бы отдавать. Обеспечить "декорации" - пригнать на сцену ненужный балласт, от которого все равно собирался избавиться. А потом ставишь парня в безвыходное положение и смотришь, как крушит все и вся рождающаяся в нем сила. Если есть кто-то, кто знает о твоих способностях, и кого ты боишься, это как нельзя более подходящий сценарий.

Сейчас начнется перестрелка. Уже не важно, собирался ли я палить - у меня в руке оружие, этого достаточно. Кроме меня и Ираклия все, кто присутствует здесь, уверены - через секунду я буду мертв. Я не стрелок, не Рэмбо, вообще не боец. Что я могу противопоставить десятку вооруженных людей? Пиф! Паф! Ой-ой-ой! И песенка зайчика спета.

Но к несчастью для них, все обстояло иначе. Стоит начаться стрельбе, и лишенные коконов кармы люди будут оказываться точно на пути пуль. Не тронутыми останемся только мы двое - у нас обоих мощная защита. Те же, кто выживут, покажут, что это было роковое стечение обстоятельств - безобидный на вид паренек вырвался из рук двух мордоворотов Рама, выхватил "пушку", в перестрелке кое-кого не досчитались. Так что во всем виноват Рам, нечего набирать непрофессионалов.

Я же стану парией. За мной будут охотиться братки, где бы ни спрятался. И рано или поздно убьют. Правда, Ираклий может предложить сделку - жизнь взамен служению. Но я не хочу выбирать...

Первым выстрелил Рам, реакция у него оказалась побыстрее, чем у его телохранителей. Пуля пролетела мимо меня, вырвав кусок песчаника из каминной полки. Потом грохот и запах горевшего пороха наполнили весь зал. Два факела рухнули со стен, роняя капли огня, свечи на столе опрокинулись. Закричали первые жертвы.

Ираклий продолжал улыбаться, аплодируя мне взглядом. Или, скорее, себе - шахматисту, точно просчитавшему комбинацию. Он не сделал ни единой попытки мне помешать. Значит, я прав, а это хуже всего. Он не ударит сейчас, предпочтет наблюдать, и останется в живых в этой безумной оргии смерти.

Но у меня еще оставался ферзь в рукаве, и эта фигура была достаточно тяжелой, чтобы пробить оборону транса. Я бросил часть украденной мною энергии в Баца, и она обволокла его искрящимся шаром, защищая от пуль. Тяжелый вороненый ствол все еще был у меня в руке, но я не сделал и попытки обороняться. Сейчас моим главным оружием стало слово.

- Тебе привет от Лазаря Ароновича, - глядя прямо в глаза Ираклию, сказал я, - очень хотел видеть тебя на своем дне рождения. Вместе со мной.

Я увидел, как сползла улыбка с этого темного лица, и взамен ей пришел страх. Вскрикнул и упал на пол рыжий конвоир-колхозник. Его пристрелил Рам - сразу несколько пуль прошили тело навылет. Уже с пола он выпустил пол-обоймы в своего убийцу - маленькие свинцовые шершни вышибли мозги из головы Рама. Другой гость Ираклия откинулся на спинке стула, схватив себя за горло. Из разорванной артерии, поливая стол с закусками, хлестала кровь.

- Тебе не следовало говорить это, - сказал Ираклий, медленно поднимаясь.

Упал Ашот, его, безоружного, расстрелял один из охранников Рама. Несчастному казалось, что он бьет в меня в упор. Но глаза его обманывали, рука с многозарядной "Береттой" была повернута вовсе не в мою в сторону.

- Я сейчас уйду отсюда, и твои люди ничего не смогут мне сделать. А про эту перестрелку наш общий друг узнает правду. Не ему ли должен был достаться тот медальон, а Ираклий?

- Ты не уйдеш-шь... - я увидел, как под голубым коконом растут, набирая силы, три толстых туманных удава.

Наркоман на полу перекатился за труп рыжего, быстро перезарядил обойму, и снова принялся поливать пистолетным огнем. Его колотила крупная дрожь, он что-то мычал, нажимая на курок, испуганный до глубин души сверхъестественностью происходящего. Тот, кто должен был давно превратиться в фарш, стоял посреди комнаты, а вокруг него стали падать и умирать люди. А может быть, больное сознание рисовало ему совсем другую картину. Он ведь видел, как убил Рам его друга. Может, я был уже забыт, и бедняга специально палил по недавним гостям.

Кокон Ираклия стал расползаться в стороны, освобождая место для его рук-вихрей. Я ошибся - их было не три, а целых шесть. Я отступил на шаг, потом еще на один, обошел лежавшего на полу наркомана и приблизился к золотистому столбу света - двери в "заколдованный лес".

Ираклий не торопился, он был похож на огромного спрута, зажавшего жертву в пещере и знающего, что деваться ей некуда. А потому без спешки разворачивал страшные конечности, готовясь к удару. Я видел, что он уверен в своих силах. Щупальца отклонились назад, еще дальше, он заносил их, как шесть огромных кнутов, каждый толщиной с торс десятитилетнего ребенка. Слившиеся в толстенные белые канаты линии кармы оплетали основания этих "рук", как жилы. Я слышал, как гудит в смерчах-щупальцах темная сила, как сверкают в жерлах зубы-молнии. Удар, который вот-вот последует, будет неотвратимым. Даже с той мощью, что я уже собрал, мне с ним не тягаться - он слишком опытен, слишком изощрен для едва трансформировавшегося мальчишки. Ираклий сорвет с меня и с Баца линии чужих судеб, и мы будем убиты - просто и без затей.

Я стоял в одном шаге от двери в "заколдованный лес", но не мог уйти. Один - не мог. И взять Баца с собой тоже не мог. Ираклий навис надо мной, в слое энергии кармы он вырос почти в два раза. Его щупальца стали стремительно опускаться. Теперь он уже не смог бы остановить их движение. Пора!

Я собрал энергию кармы и бросил ее Бацу. Всю, до последней капли. Бац превратился в сияющее облако, силы прибывали в нем с такой быстротой, что уже через мгновение мой потерявший, было, сознание друг пришел в себя. Теперь он сможет уйти отсюда целым и невредимым. А я остался голым, без единой нити энергии. Двое псов-призраков, терзавшие тела подстреленных бандитов, тут же повернули ко мне туманные морды. И тут щупальца Ираклия, все шесть, погрузились в мое тело. Ударив по вихрю, они остановили его вращение. То, что только что кружило вокруг меня, потеряло скорость, распалось на части, превратилось в облако серого тумана. И центростремительная сила щупалец противника тянула к нему эту серость.

Страшная боль пронзила все мое существо, будто кто-то сдирал плоть с моих бедных костей. Я закричал, едва не теряя сознание, ноги подкосились, но мне удалось устоять. Боже, как хорошо, что я не знал, как это будет больно! Серый туман хлынул с меня на Ираклия, и на какое-то мгновение обволок его, будто чернильное облако, выпущенное каракатицей. А вслед за этим овивавшие моего противника линии кармы стали стремительно таять. Туман растворял их, как кислота, как желудочный сок растворяет пищу.

Я увидел, как озадаченность на лице Ираклия сменяется паникой. Он попытался вырвать щупальца из моего тела, но не смог этого сделать. Слившиеся со мной воедино, они не желали подчиняться своему владельцу. Невыносимая боль все же одержала верх - я упал на одно колено. Сознание мутилось, глаза заволокло пленкой, я чувствовал, что они готовы лопнуть от напряжения. Ираклий наконец вырвал свои щупальца, и новая волна боли окатила меня с ног до головы. Но сквозь ее горячие объятья я все же увидел свою победу. Лишенный защиты гигант - туманное облако без единой линии кармы - вскрикнул и повалился на стол. Одна из пуль, выпущенная наркоманом, достала его.

Я понял, что следующая очередь - моя. Сил на то, чтобы взять энергию от Баца не оставалось. Но выход был - всего в одном шаге. Я поднялся на ноги, уговаривая себя не терять сознание. И сделал его. Золотой туман принял меня в свои объятья, растворил в них. Зал, где затихала перестрелка, померк, остался лишь яркий солнечный свет. Он был везде - всепроникающий, убаюкивающий, вечный. Я попал в "заколдованный лес", я ушел, я спасся...