Пелиссон де Пелиссар опрокинул стакан вина, повращал своими большими меланхолическими глазами, прищелкнул языком. Этот звук, по-видимому, взбодрил его, и он перешел к действию.

— А теперь поговорим.

— Поговорим. 

Пелиссон нахмурил брови, сложил трубочкой свои влажные алые подвижные, похожие формой на морскую раковину губы и прошептал:

—  Кто я такой?

—  Человек, которому предстоит кое-что вспомнить. Это замечание сбило, казалось, Пелиссона с толку. Он опрокинул еще стакан. Взгляд приобрел значительность.

—  Прежде всего я очень богат.

—  Вот как! 

— Трюфельные поля в Гаскони, соляные разработки в Шаранте, свинцовые копи в Оверни, золотоносные ручьи в Лангедоке.

— С меня б хватило и Лангедока.

— Но это еще не все.

— Тогда вперед.

— Женщины от меня без ума.

После этой тирады Пелиссон стал бледен, как смерть.

— И наконец, я — изобретатель.

— Изобретатель?

— Я создал летательный аппарат. Пока что он еще не летает, но полетит.

— Вы совсем как Леонардо да Винчи.

— Вот именно. Благодаря всем этим свойствам, а также еще четвертому, которое я вам сейчас назову, я являюсь близким другом его высокопреосвященства.

— Каково же четвертое свойство?

— Я великий христианин.

— Что вы подразумеваете под этим?

— Среди моих предков двое святых, из них одна пастушка.

— Прелестно!

— Шесть епископов.

— Более чем достаточно.

— Я б стал кардиналом, пожелай я этого.

— Пожелайте, дорогой господин Пелиссон, пожелайте, и тогда вы дадите мне какое-нибудь славненькое аббатство в Гаскони. Я облекусь в плащ и научу монашков обходиться со шпагой.

— Не могу, увы.

— Почему же?

— По второй причине, о которой я вам уже сообщил.

— Женщины?

— Да.

Пеяиссон де Пелиссар был в это мгновение так мрачен, что д'Артаньяну стоило большого труда сохранить серьезность.

— Это не мешает мне, впрочем, быть в отличных отношениях со святым престолом. Его святейшество подарил мне на именины в праздник святого Гонзаго пару своих туфель.

«Не намек ли это на то, что Ришелье пожелал меня подковать? Не сделали ли меня без моего ведома обувщиком? Нет, не думаю, из-за этого в меня не стали б палить из мушкета» — промелькнуло в голове у д'Артаньяна.

— Но если существует вопрос о туфлях, то существует и вопрос об их размере.

«Вот это другое дело, — подумал мушкетер. — Мы уже ближе к цели».

— И что же происходит?

Глаза Пелиссона заволокло дымкой, и в них замерцали адские огоньки.

— Вот мы сидим за ужином…

«Тысяча дьяволов, — пронеслось в голове у д'Артаньяна, — от обуви он перешел к гастрономии».

—  Каковы сейчас обстоятельства, чтоб утолить аппетит в Европе? Главный едок называется Габсбург, у него двойная голова и двойной желудок. В этот желудок провалились уже Испания, Неаполь, Сицилия, Милан, Австрия, Богемия, Венгрия, Фландрия.

—  Это мне известно. Два года назад я отобрал у него Аррас.

Не обратив внимания на эту чисто гасконскую похвальбу, Пелиссон де Пелиссар продолжал:

—  Еще один сотрапезник называется Бурбон. У бедняги всего лишь Франция.

—  Тоже лакомый кусочек.

—  Да, ибо, обладая Францией, он обладает Гасконью, гром и молния! Той самой Гасконью, откуда мы оба родом. А еще плоскогорье Оверни, где родятся солдаты с головой столь крепкой, что их не берет обычная пуля. Чтоб размозжить им череп, приходится обращаться за особой рудой в Швецию.

Господин Пелиссон осушил третий стакан.

— Явная или тайная, но война ведется с, 1618 года. Таким образом, двадцать четыре годика мы уже лакомимся за столом, трапеза для целого столетия, а то и для двух.

— Как вам будет угодно! У меня нет свинцовых копий и трюфельных полей. Чтобы жить, мне нужна война.

— Остаются еще турки.

— Недавно я пустил одного ко дну.

— Протестанты.

— Олухи царя небесного.

— Ба! Все устроится. Вы знакомы с Урбаном VIII?

— Нет.

— Вам следует его посетить.

— Мне?

— Да, вам.

— И что он мне скажет?

— Он вручит вам договор о всеобщем мире, имеющий силу на три столетия вперед и подписанный самыми влиятельными монархами Европы.

— Выходит, войны не предвидится до середины XX века?

— Окончательно и бесповоротно.

— Но через триста лет можно будет начать снова?

— Весьма вероятно.

— В ту пору я буду слишком стар для этого, — со вздохом заметил д'Артаньян.

— Я же сказал: вам предстоит важное дело.

— Что же мне делать с этим договором?

— Передадите его кардиналу Ришелье вместе с личным посланием папы.

— И это все?

— Да, все.

Д'Артаньян призадумался. Желая освежить его мысли, Пелиссон де Пелиссар протянул мушкетеру стакан с вином и наклонился с его уху:

— Скажите, не обмануло ли меня зрение, когда я сюда входил?

— Что вы имеете в виду?

— Некий дворянин в постели, а также две особы прекрасного пола…

— Весьма возможно.

— Кто эти дамы?

— Вы непременно желаете знать это? 

— Да.

— А вот не скажу.

— Отчего же?

— Оттого, что вы необычайно богаты, и это всегда нравится девушкам.

— О!

— Есть и другая причина: вы слишком хороший христианин и вам надо дать возможность побороться с дурными наклонностями.

— Так, так!..

— И, наконец, третья причина, — продолжал невозмутимый д'Артаньян, — вы несомненно понравитесь девушкам, как вы мне об этом уже сообщили.

— У девушек бывают слабости. Но я силен.

— И, наконец, еще одна, самая веская: ваш знаменитый летательный аппарат, если его капельку щекотнуть, сможет вдруг взлететь и тогда вы без дальних разговоров похитите обеих красавиц.

С этими словами д'Артаньян поклонился Пелиссону де Пелиссару и вышел из комнаты.