Поднимаясь по крутому склону холма к дому, на Вершины, Лизандр неожиданно для себя запыхался. Мальчик насторожился: раньше с ним ничего подобного не случалось! С чего бы это он, такой сильный, на голову выше всех в классе, отличный спортсмен и школьный чемпион по легкой атлетике, вдруг стал задыхаться, как дряхлый старик?

Барабаны предков! Вот в чем дело! Они оглушительно гремели в голове у Лизандра, и голова у него шла кругом. Вот потому-то он и задыхался.

– Катастр-р-рофический обор-р-рот! – проорал попугай с плеча хозяина.

– Хуже некуда, – согласился Лизандр. Он как раз преодолел самую крутую часть подъема, с облегчением очутился на ровной площадке и остановился передохнуть. Отсюда, с Вершин, город был виден как на ладони, и над всем властвовал огромный и величественный купол собора. Прочие здания рядом с ним казались скворечниками, и только мрачная постройка на северном конце города могла с ним состязаться.

– Академия… – неприязненно процедил Лизандр.

От одного вида школьных стен ему почему-то стало дурно: глаза ело, кожа горела, горло саднило. Лизандр рванул воротник рубашки так, что пуговица отлетела, а сам рванулся к дому. Вот наконец и высокие кованые ворота! Миновав их, мальчик припустил по ровно подстриженным зеленым лужайкам к шикарному белому дому.

Его мама, миссис Джессамин Вед, красивая и статная женщина, смотрела какую-то телевизионную игру, но, стоило зазвучать шагам Лизандра, она мгновенно поняла, что с сыном неладно. Он с топотом промчался к себе в комнату, и каждый его шаг отдавался под крышей дома барабанным грохотом. Лизандр унаследовал свой дар именно от матери: миссис Вед тоже временами слышала, как духи предков барабанной дробью требуют внимания, чтобы сообщить какое-нибудь пророчество или дать совет.

Миссис Вед не без труда поднялась из удобного глубокого кресла. Ей, такой полной и крепкой, последнее время стало тяжеловато двигаться, но миссис Вед и без голосов предков точно знала, что ждет ребенка. Придерживаясь за перила, она спустилась на первый этаж. Комната Лизандра помещалась между комнатами его сестер, десяти и четырнадцати лет, и обе девочки слушали что-то оглушительное и крайне немелодичное – судя по всему, рэп. Громкий речитатив и гитарные аккорды заглушали барабанный бой, если он и раздавался.

– Гортензия! Александра! Утихомирьтесь! – Повелительный голос матери прозвучал так непререкаемо, что обе дочки тотчас послушались и сделали музыку потише. Теперь стала отчетливо слышна громкая барабанная дробь в комнате у Лизандра, а когда миссис Вед заглянула к нему, звуковая волна едва не сшибла ее с ног.

– Лизандр, успокойся! – крикнула миссис Вед, попятившись. Она всегда выражалась весьма лаконично: зачем тратить лишние слова?

Сын лежал на кровати, закрыв глаза и заткнув уши. Но мамин голос он услышал и поднял веки.

– Ну-ка о дереве думай, сынок, – нараспев начала миссис Вед, – ствол его крепок, могуч и высок, ветви его до небес достают, листья его не шуршат, а поют. Думай о дереве – о короле, долго бродившем по этой земле…

Лизандр больше не затыкал уши и с облегчением вздохнул.

– То-то же! – Миссис Вед опустилась на край кровати. – Тебе лучше?

Мальчик кивнул. Заклинание всегда срабатывало. Стоило Лизандру представить себе дерево с алой листвой или портрет Алого короля, украшавший класс в академии, где одаренные учили уроки, – и он успокаивался. Барабанная дробь постепенно стихала и теперь звучала у него в голове не громче стука дождя по крыше. По крайней мере, соображать она уже не мешала.

– Рассказывай, – велела мама.

– Передр-р-ряга! – подал голос попугай, сидевший на подоконнике.

– Тебя не спрашивают! – цыкнул на него Лизандр. – Но он прав, случилась какая-то беда – не знаю, что именно, но в академии стряслось нечто скверное. Я видел, как над ней поднимается дым, и у меня вся кожа просто огнем горела. И еще, мам, предки вне себя от гнева.

– Без причины они не гневаются, – коротко заметила миссис Вед.

– Не пойду я в школу в понедельник, – заявил Лизандр. – Я… мне никогда не было так паршиво. Я просто не могу… не готов столкнуться с тем, что там произошло.

– Ты должен. – Миссис Вед ободрительно похлопала сына по плечу. – Тебе обязательно надо пойти в школу.

– Вот и Чарли Бон то же самое говорит.

– Чарли?

– Да. Ну, знаешь, тот пацаненок, который вечно ходит лохматый. Помнишь, мы были на дне рождения у его дяди? Чарли младше всех, но он только и делает, что ввязывается в какие-то истории, а мы с Танкредом и Габриэлем – вслед за ним. На этот раз он пытается вызволить одного мальчика, которого превратили в невидимку.

– В невидимку? – встревоженно переспросила миссис Вед.

– Ага. Я вырезаю его портрет из дерева, – продолжал Лизандр. – Знаешь, мам, так здорово получается! Наверно, самая удачная моя работа. Понимаешь, я решил, что предки помогут расколдовать невидимку, если будут знать, как он выглядит. Но барабаны… они твердят, будто я сделал что-то не так.

Миссис Вед встала.

– Не ты, сынок. Кое-кто другой. Отправляйся в школу и разберись. – Она двинулась к двери, и ее длинная цветастая юбка шуршала, как морской прибой.

– Пр-рекр-р-расное р-р-развлечение! – закричал попугай.

– Кому как. – И миссис Вед удалилась.

Наступил понедельник, и предчувствия Лизандра не замедлили оправдаться.

Первое, что увидели Чарли с Фиделио, выбежав в сад после контрольной по истории, была компания их друзей, столпившаяся вокруг кострища, причем довольно свежего. В самом кострище ничего особенного не было – завхоз Уидон частенько жег на задворках академии мусор, – но вот выражение на лицах друзей Чарли насторожило. Лизандр как будто окаменел и уставился на угли, точно не веря своим глазам. Танкред весь напрягся, и его соломенная шевелюра искрилась от волнения. Оливия, стоявшая по другую руку от Лизандра, заметила Чарли и отчаянно замахала ему. Чарли с Фиделио мгновенно оказались рядом.

На выжженном пятачке валялись какие-то обгорелые сучья, клочки бумаги, а из них смотрели… два голубых глаза. Это было все, что осталось от деревянного шедевра, в который Лизандр вложил столько времени и сил.

– Как они могли?! – одними губами спросила Эмма.

Лизандра затрясло. Он стоял руки по швам, сжав кулаки, и весь дрожал от гнева и обиды. Говорить он, похоже, просто не мог.

Чарли краем глаза заметил, что на них, как на подопытных зверьков, глядит кучка старшеклассников, все как на подбор – заклятые враги Чарли и его друзей. Тут был Аза Пик с удовлетворенной усмешечкой на остренькой физиономии, рядом злорадно ухмылялась Зелда Добински. А вот Манфред не улыбался – он свирепо уставился прямо на Лизандра: не иначе злился, что тот придумал такой отличный способ выручить Рики Сверка.

– Никто же про нее не знал… – прошелестел Лизандр. – Никто, кроме нас… Как же… Кто же…

– Кто-то с живописи, ясное дело, – откликнулась Оливия.

Повисло молчание. Затем Лизандр, а за ним и остальные посмотрели туда, где у входа в руины за ними наблюдали Белла и ее хвостик – Доркас.

– Но почему? – Лизандра все еще трясло.

– Потому что скульптура получилась слишком хорошо, – мрачно объяснила Оливия. – И еще потому, что кое-кому совершенно не улыбается, чтобы Рики расколдовали.

– Ты только не сдавайся, Лизандр! – решился Чарли. – Ладно?

– Знал бы ты, каково ему! – вмешался Танкред. – Он же душу в эту скульптуру вложил! Ему же самому больно – верно, Зандр? А ты, Чарли, и понятия не имеешь, что это такое!

Чарли смутился.

– Извини… – выдавил он. – Я правда не знал… что это так.

Фиделио навострил уши. Потом помотал головой.

– Что за дела? – удивился он. – Барабаны бьют. Совсем рядом!

– А ты как думаешь? – обрушился на него взвинченный Танкред. – Хватит, Зандр, пошли отсюда. – Он крепко ухватил друга за руку и повлек за собой к школе. Лизандр шел покорно, с пустыми глазами, но, похоже, плохо соображал, кто и куда его ведет. Чарли и остальные смотрели ему вслед и отчетливо слышали затихающий вдали звук барабанов, похожий на стук огромного сердца.

– Я же его не просил скульптуру резать! – тоненько, сдавленно сказал Чарли, обращаясь к невыносимо живым голубым глазам, глядевшим из пепла. – Он сам захотел! Сам придумал!

– Ты ни в чем не виноват, – подбодрил его Фиделио. – Ничего, оклемается Лизандр. А нам просто надо придумать другой способ.

– Все равно ужас. – Эмма даже не могла смотреть в кострище. – Точно… сгорел настоящий мальчик.

– Ладно, будет терзаться, пошли, – сквозь зубы сказала Оливия, косясь на розовощекую Беллу и Доркас. – А то эти вон прямо упиваются, на нас глядя. Хватит им потешаться.

Не успели они направиться к школе, как к кострищу подбежал Габриэль.

– Слушайте, со мной сейчас такое было! – выдохнул он. – Я пошел на урок фортепиано и… В общем, чуть не застрял там лет так на сто! А еще… – Тут его взгляд упал на кострище, и Габриэль воскликнул: – Это что?! Неужели…

– Именно. Скульптура Лизандра, – подтвердил Чарли. – И все мы прекрасно знаем, кто ее спалил.

Оливия попыталась переключить внимание друзей на что-нибудь повеселее и сказала:

– А я фрисби из дома привезла! Давайте сыграем!

Десять минут прыганья по траве и метания летающей тарелки сделали свое дело: компания немножко приободрилась. Оливия то и дело теряла туфли и очень веселилась. Когда они, запыхавшиеся, уселись на бревно, Габриэль вновь вернулся к рассказу о необычайном уроке фортепиано.

Собственно, мистер Пилигрим, который преподавал этот предмет, всегда был престранным человеком и уж точно самым чудаковатым из всех школьных учителей. Долговязый, бледный, темноволосый, всегда с отсутствующим видом, он редко появлялся где-нибудь помимо музыкальной комнаты наверху западной башни и даже позволял себе пропускать утренние собрания в актовом зале. Кроме того, мистер Пилигрим славился крайней молчаливостью, из-за которой желающих учиться у него почти не было: в самом деле, какой же это учитель музыки, если ты играешь-играешь, а он и слова не вымолвит? Только Габриэль и ходил к нему на занятия. И, о чудо, на этот раз мистер Пилигрим разговорился (конечно, на свой лад), причем сообщил пораженному Габриэлю немало интересного.

– Ну, так что он сказал? Не тяни! – Оливия нетерпеливо постучала носком канареечно-желтой туфли по траве.

– Да бред какой-то, – ответил Габриэль. – Дело было так. Играл я, играл, а мистер Пилигрим вдруг ни к селу ни к городу говорит: «Не знаю, как его сюда занесло, но я ему помочь не смог». Я спрашиваю: кого занесло? А он в ответ: мол, для него это слишком, и светофоры, и транспорт, и пластмасса всякая. Они ему не нравятся – слишком непонятно. Рано или поздно он все это уничтожит, но я бы не стал его винить. – Габриэль развел руками. – Ничего себе, а? Потом посмотрел на меня в упор и говорит: «Только не знаю, как именно он это сделает, а ты? Ты что думаешь?» А я ему на это…

В душе у Чарли зашевелилось нехорошее подозрение, и он уронил летающую тарелку на ногу Габриэлю.

– Ты чего? – вскинулся тот.

– Рассказывай! – потеребила его Оливия, сгоравшая от нетерпения. – А ты ему на это…

– Я говорю: понятия не имею, сэр. А что тут еще скажешь?

– Эх ты! Надо было спросить: «Кто такой он и что именно сделает?» – подсказал Фиделио.

Нехорошее подозрение набирало силу, и Чарли нервно заерзал.

– Что случилось? Ты прямо позеленел! – участливо заметила Эмма.

– Минутку-минутку… – Чарли дернул Габриэля за рукав. – А мистер Пилигрим не сказал, как выглядел этот таинственный «он»?

Габриэль помотал головой:

– Нет, и даже имени его не назвал. Просто расписывал, какой этот тип могущественный и необыкновенный. А потом показывает мне ноты – между прочим, Бетховена, сонату номер двадцать семь, – и говорит: «Смотри, что он сотворил с музыкой!» У меня глаза на лоб полезли: все ноты до единой из черных стали золотыми! Потом я огляделся, – а у мистера Пилигрима же в башне летучих мышей полно. Они вообще-то симпатичные, мне нравятся, считай, те же хомячки, только крылатые…

– И что мыши? – поторопил его Фиделио.

– Тоже стали как позолоченные! – выпалил Габриэль.

– Мамочки… – вырвалось у Чарли. Он чуть с бревна не упал.

Эмма забеспокоилась:

– Нет, тебе определенно плохо!

– Все нормально, – промямлил Чарли.

– И пауки с паутиной тоже стали позолоченные, – растерянно продолжал Габриэль, – но это как раз мило, похоже на новогодние украшения.

Чарли обливался холодным потом. Впервые в жизни он услышал звонок на урок (точнее, охотничий рожок на урок) с плохо скрываемой радостью. И впервые в жизни перспектива контрольной по математике казалась ему радужной. Что угодно, лишь бы отвлечься и ни слова больше не слышать про подозрительные чудеса, о которых повествует Габриэль. Поди знай, о чем он еще собирался рассказать!

Фиделио еле удалось нагнать приятеля – с такой скоростью Чарли мчался к школе.

– По-моему, тебе известно, кто приходил к мистеру Пилигриму! – проницательно заявил Фиделио.

– Тс-с! – взмолился Чарли, но было поздно: рядом уже галопировала Оливия.

– Давай расскажи! Жалко тебе, что ли? – воскликнула она.

К счастью, именно в этот момент они всей кучей ввалились в холл, и Чарли возблагодарил устав академии за строгое правило молчания. Сжав губы в ниточку, он направился на урок математики. За ним спешил заинтригованный Фиделио. Разочарованные девочки пошли по своим классам, а Габриэль с тяжким вздохом поплелся на контрольную по сольфеджио, которая уже дня три преследовала его в кошмарных снах.

Как Чарли ни надеялся погрузиться в спасительные дроби и уравнения, чтобы забыть о чудесах в музыкальной комнате, ему это не удалось: мысли все равно крутились вокруг таинственного посетителя, позолотившего паутину и летучих мышей над головой у мистера Пилигрима. Ну кто бы еще додумался до такого? Кто еще станет шарахаться от светофоров и транспорта? Контрольную Чарли сдал позже всех и был уверен, что написал ее на двойку. Эх, надо было не французский с волшебной палочкой зубрить, а к математике готовиться!

Однако рассказом Габриэля скверные новости не закончились: на следующей перемене Чарли услышал еще кое-что. Одна из буфетчиц в столовой, трясущимися руками разливая суп, во всеуслышание рассказывала:

– Захожу я утром к мяснику, бифштексов купить, и только я к витрине, а они вдруг как вспорхнут с прилавка – и превратились в быка! В живого быка! Выбил он витрину – и на улицу! Еле увернуться успела. Ужас, ужас! Бык из бифштексов воскрес! Куда мир катится?

– А и правда, куда, миссис Джилл? – широко улыбнувшись, спросил Фиделио. Взбудораженная миссис Джилл, не глядя, плюхнула половину супа ему мимо тарелки, и он еле успел отскочить.

– Ты ведь ей не поверил? – прошептал Чарли, усаживаясь рядом с приятелем за стол.

– А ты разве поверил? – Фиделио хохотнул. – Бедная тетенька, у нее крыша поехала!

– Я – да, – мрачно сказал Чарли. – Даже и не сомневаюсь.

К ним подсел измученный контрольной Габриэль.

– Слыхали? – спросил он. – Миссис Джилл быка у мясника встретила!

– Еще как слыхали! – прервал его Фиделио. – Чарли вот верит. Потому что знает, кто это устроил, почему и зачем. Ну, Чарли, признавайся: кто?

– Картину помните? – со вздохом спросил Чарли. – Маленькую такую, старинную, я ее в той четверти в школу приносил.

Фиделио и Габриэль замерли, не донеся ложки до рта.

– Это которая с чародеем? – свистящим шепотом уточнил Габриэль.

Чарли быстро огляделся. В столовой царил обычный гвалт, смешанный со стуком ложек и вилок. Никто вроде бы не обращал внимания на их компанию, да и попробуй разбери хоть слово в таком гаме. Но мальчик на всякий случай придвинулся поближе к приятелям и, понизив голос, вкратце рассказал о визите к Скорпио и его последствиях, включая и бурую мышку.

– По-твоему, раз мышь тут, так и колдун тут? – спросил Фиделио.

– А как же иначе? Я сначала подумал – быть того не может, он же остался на картине. Но дядя Патон утверждает, что это только изображение Скорпио, а не суть. В общем, я все время убеждал себя, что Скорпио не мог выбраться, потому что… ну, страшно не хотел в это верить.

– Значит, позолоченная паутина и бык из бифштексов – его рук дело? – допытывался Фиделио.

– А чьих же еще, – буркнул Чарли. – Знаете, у меня такое тихое чувство, что это еще цветочки. А ягодки впереди. Он еще развернется!

И Скорпио развернулся.

Ученики академии только было собрались в сад на вторую большую перемену, как на яркое солнце набежало темное облако. За ним другое, третье, и вскоре над академией сгустились уже не облака, а настоящие тяжелые тучи, причем какого-то необыкновенного цвета: сначала они были свинцовые, потом стали темно-синими, а потом и вовсе почернели. Наступил непроглядный зловещий мрак.

Дети столпились у двери в сад, не решаясь выйти. Собственно, сада в кромешной темноте видно не было.

– Ну вы все и нюни! – Зелда Добински выступила вперед и насмешливо фыркнула. – А ну марш на улицу! В сад, все в сад! Подумаешь, тучек испугались!

Чтобы подать пример младшим, она протиснулась сквозь толпу и, храбро задрав голову, сделала несколько шагов в темноту. Младшие потянулись за ней.

Плюх!

На гордо задранную голову Зелды шлепнулась жаба.

Плюх!

И еще одна.

На первой жабе Зелда открыла рот, а на второй – пронзительно завизжала и метнулась обратно в помещение.

После чего над садом пошел натуральный дождь из жаб и лягушек.

Кое-кто из ребят заверещал и кинулся под крышу, другие, наоборот, пытались поймать хоть одну жабу, но скользкие земноводные были такие увесистые и так больно били по рукам, что после нескольких «ай» и «ой» охота прекратилась. Больше в сад никто не совался.

В отдалении завыли сирены: полиция, пожарные и «скорая помощь» кружили по городу, охваченному паникой. Жабы все сыпались. Лягушки тоже.

Чарли постарался встать как можно дальше от окна в сад, но все равно прекрасно их видел. Да где же Скорпио? Тьфу ты! Как его теперь изловишь? Как вернешь обратно?!

Перемену пришлось отменить: в темноте, да еще под непрекращающимся ливнем из жаб делать в саду было нечего. В академии зажгли свет, детям было велено расходиться по классам. Чарли предстоял урок английского у мистера Хека – краснолицего раздражительного толстяка, который имел мерзкое обыкновение чуть что лупить по рукам указкой и драть за уши. Чарли уже навострился уклоняться от этих атак, но, судя по охотничьему блеску в глазках мистера Хека, тот твердо решил рано или поздно всыпать мальчику. Едва войдя в класс, Чарли заподозрил, что роковой день настал и трепки не миновать.

Фиделио, сидевший позади Чарли, прошептал ему в самое ухо:

– Чарли, а что колдун устроит дальше? Ты же, как-никак, его знаешь – есть прогнозы?

Чарли только головой мотнул. Мистер Хек стукнул указкой по столу и визгливо провозгласил:

– Даю вам полчаса на то, чтобы повторить Вордсворта* перед контрольной.

Класс, оберегая уши, молча вытащил учебники и принялся зубрить стихи.

Тучи между тем разошлись, выглянуло солнце. В окно было видно, как завхоз Уидон и несколько старшеклассников бродят по саду, собирая жаб и лягушек в мешки, коробки и пакеты. Интересно, подумал Чарли, это только нам такая честь или дождик над всем городом пролился? Судя по сиренам – так и было. Он увидел, как Манфред, содрогаясь от омерзения, пихает жаб в пластиковый пакет и вытирает руки о штаны. Вот смеху-то! Чарли не выдержал и улыбнулся, но долго улыбаться ему не пришлось.

Над городом раздался перезвон колоколов собора. Поначалу никто не удивился, но, когда вступили колокола пяти остальных городских церквей, горожане забеспокоились. Колокола трезвонили отчаянно, наперебой, без всякой мелодии и так громко, что оконные стекла дрожали. Викарии, священники, церковные привратники и служки запрокидывали головы и видели, что колокола непостижимым образом звонят сами по себе. Растерянные пономари застыли у подножия колоколен разинув рты.

Класс мистера Хека ничего этого не видел, но окно от оглушительного трезвона дрожало и в академии. Все пригнулись и зажали уши. Фиделио толкнул Чарли в спину. Тот обернулся и только плечами пожал.

Внезапно Рози Стаббс за первой партой подняла руку. Мистер Хек, забывший про указку и заткнувший уши, поначалу не обратил не нее внимания, но девочка закричала:

– Сэр! Извините! В саду слон!

Все головы, как одна, повернулись к окну. По саду разгуливал слон. Мистер Хек побагровел и замахнулся на Рози указкой. Та съежилась. Колокола сотрясали небо.

– Замолчите! Всем молчать! Тишина в классе! – заорал мистер Хек, хотя ученики и так молчали. – Прекратить! Чьи это шуточки?! Убить за такое мало!

Класс чуть под парты не попрятался. Мистер Хек рявкнул, стараясь перекрыть звон:

– Урок отменяется! Уберите учебники! Все равно заниматься невозможно!

Класс проворно сложил учебники и тетради и высыпал в холл. Здесь уже собралась почти вся академия. Учителя, кто растерянный, кто разгневанный, мчались со всех концов школы в учительскую, их плащи развевались, бумаги разлетались, учебники сыпались на пол.

Правило молчания, разумеется, было забыто: ученики шушукались и переговаривались. Наконец старосты разогнали всех по столовым – полдник перенесли на час раньше.

Чарли с Фиделио едва успели получить по стакану апельсинового сока с печеньем, как возле них возник Билли Гриф.

– К директору! – пискнул он.

– Кого – меня? – Душа у Чарли ушла в пятки.

– Всех вас. Габриэль, тебя тоже.

– Всех нас? – Габриэль отставил стакан. – Неслыханно. Что такое стряслось?