Ученическая пора подходила к концу. Алексею предстояло готовиться к выходу на самостоятельную дорогу. А это было делом хлопотным. Училище пока что не имело права присуждать своим воспитанникам медали и звания. Ученические работы отсылались в Петербург, в Академию художеств. Совет Академии их рассматривал и решал: достоин ли живописец получить первое академическое звание.
А перед этим надо было еще выполнить целый ряд формальностей. И прежде всего доказать свое «свободное состояние» — получить увольнительное свидетельство от Московского купеческого общества, за которым все еще числился Алексей Саврасов.
Но не он сам должен был об этом хлопотать, а отец.
Еще год назад Алексей перед этим обязательно пошептался бы с мачехой: попросил ее подготовить Кондратия Артемьевича.
Теперь можно было обойтись и без этого. Отец смирился с выбором сына, перестал надеяться, что какая-нибудь случайность отвратит его от «художества».
Кондратий Артемьевич спокойно выслушал просьбу сына и на другой же день начал хлопоты о получении нужной бумаги. Будет ли, нет ли увольнительная, для него уже не имело значения: фактически сын давно поступил по «ученой части».
— Ответ не завтра жди! — единственно о чем предупредил он сына, зная, как долго тянутся такие дела.
Но Алексея это не тревожило. Его мысли были заняты главным: какие работы он представит в Академию?
Конечно, время еще есть. Но и картина создается не сразу. Это итог раздумий и поисков, многочисленных зарисовок, набросков, эскизов.
Излюбленная натура Алексея — вот она: подмосковные рощи, живописные берега Москвы-реки. Но в Академию нужно представить две работы. Хорошо бы различные по выбору темы, настроению. Для этого надо бы поехать куда-нибудь, набраться новых впечатлений, найти натуру, не только впечатляющую, но и близкую живописцу.
Училище помочь в этом не могло — опять все упиралось в недостаток средств. Оставалось одно: надеяться на помощь попечителей, любителей искусства или желающих прослыть таковыми. Конечно, зависеть от случайных мнений и вкусов нелегко и унизительно, но больше ничего не оставалось.
Мало того — начинающий художник порой был вынужден искать поддержку, приходить за помощью к людям состоятельным: не желаете ли иметь портрет супруги или дочери, приобрести картину для украшения гостиной?
Если художник отказывался от такого пути — часто ему приходилось отказываться и от своих замыслов.
Саврасову как будто ничего подобного не грозило.
Выставку летних ученических работ посетил генерал Лужин. Прошел взад и вперед по залу, поскрипывая сапогами. Остановился перед саврасовским ландшафтом «Вид Харькова с Холодной горы», посмотрел вблизи, посмотрел издали, двинулся к «Мельнице на Днепре». Потом вернулся к первому ландшафту. Снова посмотрел вблизи, посмотрел издали и высказал желание приобрести картину.
Карл Иванович был этим весьма обрадован, хотя и не считал его превосходительство тонким ценителем искусства. Рабус знал, как необходима поддержка его питомцу в период завершения ученичества, тем более, что к пейзажу многие до сих пор относились, как к второстепенному жанру. Карл Иванович не упускал случая воздать должное возможностям живописания природы. Он не преминул сделать это и сейчас.
Генерал весьма благожелательно выслушал его. И, уходя, сказал:
— Пусть-ка ваш юноша попишет свои ландшафты в моем подмосковном имении.
В тот же вечер Карл Иванович сообщил своему питомцу о приглашении.
У Алексея отлегло от сердца. Главная забота отпала: вот они, новые впечатления, новая натура, возможность спокойно работать!
Однако дни проходили за днями, отцовские хлопоты, как ни долго блуждали бумаги по инстанциям, благополучно завершились, а от его превосходительства не было ни слуха ни духа. Саврасову то и дело кто-нибудь доверительно сообщал, как живописна природа генеральского имения, или интересовался, когда Алексей собирается ехать. А он уже стал сомневаться, стоит ли принимать всерьез приглашение.
В конце концов Алексей решил, что о поездке не стоит и думать: видно, забыл генерал о своем обещании.
И вдруг ему сообщили, что Лужин просит его пожаловать к нему.
Во время разговора с его превосходительством Алексей то и дело посматривал на свой «ландшафт» — он красовался как раз напротив. Вероятно, из-за того, что пейзаж висел в изысканно обставленном кабинете, да еще в золоченой раме, он казался каким-то другим. Словно это и не он, Саврасов, писал его.
Генерал перехватил взгляд Алексея. Но расценил по-своему:
— В моем имении вы увидите куда более живописные места.
Но заговорил о своей псарне — генерал был страстным охотником и не мог отказать себе в удовольствии поделиться тем, что тешило его тщеславие. Только после этого он принялся расписывать красоты своего поместья.
Генерал начал с аллеи, ведущей к усадьбе. Потом перешел на раздольные поля и луга — не скупился на описания…
Но ни разу не упомянул об огромном, поросшем мхом камне-валуне в лесной глуши возле ручья.
Валун сразу завладел воображением Алексея. Каменная глыба казалась вестником давно минувших времен. И потом этот притихший лес, склонившиеся над камнем деревья…
Вот что он будет писать!
Саврасов так и назвал натурный этюд, который решил представить на суд совета Академии: «Камень у маленького ручья».
В совет императорской Академии художеств ученика Московского училища живописи и ваяния Алексея СаврасоваАлексей Саврасов
Прошение
Представляя при сем два написанных мною с натуры вида, всепокорнейше прошу совет императорской Академии художеств удостоить меня звания художника по живописи ландшафтной. При сем имею честь представить документы о свободном состоянии и свидетельство, что представленные мною картины произведены мною без посторонней помощи.
СвидетельствоАкадемик Василий Добровольский
Училище живописи и ваяния Московского художественного общества ученику Алексею Кондратьевичу Саврасову в том, что представляемые им в императорскую Академию художеств вид Московского Кремля при восходе луны и этюд ландшафта «Камень у маленького ручья» с натуры действительно писаны им самим без другого личного пособия, в чем и удостоверяем подписями:Академик Михаил Скотти