Вспыхнуло, зашипело, загрохотало в саду: из-под каждого фавна, из-за каждой нимфы стреляли петарды, шутихи, неслись в небо звезды и ракеты. Над головами гостей, высыпавших во двор, распускались огненные хризантемы, жаркие шары, кружева и зонтики, вспыхивали туманности, надевая на лица смотрящих маски загадочных отсветов.

При очередной вспышке (а может, прямо ею) Стемнина осенило: «Сейчас она там же, где Валентин». Он завертел головой по сторонам. Пьяные улыбки, хлопки, объятия. Валентина не было. В зале официанты-купидоны заново накрывали столы к чаю.

– Меня ищешь, сладенький? – вынырнула откуда-то лиловая маска, кладя ему руку на плечо.

– Вы Валентина не видели? Веденцова.

– Валентин – это наш святой покровитель. Ему можно молиться. Видеть – нельзя.

Пренебрегая флиртом с наемной прелестницей, Стемнин бросился на поиски, заглядывая в каждую комнату. Там, где творилось ритуальное свидание и мелькал красный змеиный хвост, сейчас было пусто. Горела единственная лампа под шафрановым абажуром, слабо освещая шелковый красный кушак, свисавший со спинки стула. Курились ароматические смолы в восточной комнате, здесь не было никого, кроме невидимых ду́хов. Двое мужчин беседовали на лестнице, умолкнув при появлении Стемнина. Ни один из них не был Валентином. То там, то тут обнаруживались парочки, темный коридор перелетали маски, удалялись куда-то звуки тонких каблучков. Шепотки, глухая далекая музыка, за одной из дверей страстно объяснялись на непонятном гортанном наречии. Со двора продолжала доноситься канонада.

И не было нигде ни Валентина, ни незнакомки, ни радости. В приемной было пусто и темно, молчали, поблескивая, телефоны на столах отсутствующих секретарш.

Все было кончено. Сокрушенный и обессиленный, Стемнин поднимался к себе. Вряд ли его комнату превратили в какую-нибудь пещеру нимф или альков в стиле Людовика XIV. Слишком уж она мала. Из нее даже не вывезли компьютер и письменный стол. Все правильно. Его комната – келья, а не альков. Там он отсидится до конца бала, а потом вернется домой.

Наконец Стемнин приблизился к заветной двери. Но двери на месте не оказалось. Ее задрапировали какой-то черной ширмой с рисунком красного бамбука. Тем лучше. Осторожно он отодвинул ширму, а потом снова замаскировал дверь изнутри.

Зайдя в душную комнату, он включил свет и увидел: на столе лежали три футляра. Два поменьше, один – покрупнее. Тот, что побольше, был открыт, и в нем лежал смуглый золотистый альт. К стулу была прислонена виолончель, на колке которой висел смычок.