Дверь снова открылась. Молча вошли две девушки. Обе красавицы, обе в таких же скользко-обволакивающих платьях, как у Варвары. Наверное, это был главный козырь их квартета: все музыканты красивые. Шуберта да Бетховена наяривать каждый горазд. А ты попробуй так наярь, чтобы и глухой получил удовольствие.

Одна из вошедших была очень высокая, с тонкими бровями и бледными глазами, другая, наоборот, маленькая, точеная: короткая русая коса, чуть раскосые скулы… Маленькая была в ярости. Нет, она не хмурилась, не сверкала очами, не скалила зубы. Она улыбалась – но так, словно была под напряжением в триста восемьдесят вольт – вокруг нее потрескивали искры.

В комнате стало так тесно, что все слышали стук своих и чужих сердец, рикошетя пульсами друг в друга.

– Я пойду, а вы тут распоряжайтесь, – предложил Стемнин. – Дверь оставьте открытой.

– Что вы! – возразил виолончелист. – Это же ваш кабинет.

– Дима, дай человеку проявить лучшие качества, – дерзко сказала Варвара, быстро взглянув на Стемнина, – и сам тоже выйди.

– Я бы остался, – заявил пестробородый. – Мне тоже переодеваться надо. Вместе как-никак, веселее.

Пожарище догорающего праздника – цветные лампочки, сбитые с фикуса, – устало мигали в углу. Темные комнаты, окурки по берегам водопада. Во дворике пахло пороховой гарью. Под аркой бритый коротышка лет сорока совал визитку девице в лиловой маске. Девица махала на него рукой, а он пытался обхватить ее за талию.

Шум ночного города обнял Стемнина, словно темный мокрый лес.