Послесловие, или лучше сказать, кульминация.

На следующий день меня, как всегда, выгнали из кровати две мои сестры, Карен и Цукихи. Им было всё равно, обычный сегодня день, суббота, воскресенье, или праздник. И в самой меньшей степени их волновало то, что 29 апреля – это первый день Золотой Недели. Они меня разбудили. Мне хотелось сказать им, что даже совам вроде них должно быть сложно так рано встать. Такая честь оказывалась не из-за заботы о моём жизненном цикле, а, скорее всего, чтобы показать их силу. Стоило бы назвать это демонстрацией вооружения, чем-то вроде домашней войны за влияние.

Кстати, насчёт того, как меня будят сёстры. Я никогда подробно не рассказывал об этом во многом потому, что это не стоит упоминания.

В аниме-версии две сестры изобрели множество способов будить меня, например: бросали с лестницы, удерживали в верблюжьем захвате , применяли на мне Киннику Драйвер, но давайте назовём это телевизионным преувеличением. Мне жаль разрушать ваши иллюзии, но, к сожалению, в реальности не существует милых сестёр, которые творят такое.

Не скажу про другие семьи, но в моём доме Карен и Цукихи просто зовут меня нежными голосами:

– Как долго ты ещё собираешься спать, просы…

– Ты снова засыпаешь? Умри.

Лом вонзился в мою подушку.

– О-о-ой!

Я успел отпрыгнуть.

Точнее, не совсем успел – клок моих волос пал смертью храбрых.

Вместе с этим клоком наконечник лома пронзил подушку.

Взрыв перьев.

Казалось, что к нам снизошёл ангел. Я подумал, что умер, но, как подсказало моё бьющееся со скоростью 32 удара в минуту сердце, я всё ещё был жив.

Я осмотрелся.

Моя сестра, ученица второго класса средней школы, Арараги Цукихи, одетая в юката, с дьявольским лицом пыталась вытащить лом, который, похоже, пробил не только подушку, но и кровать под ней.

Что-то похожее на лом.

Нет, в самом деле лом.

Лучший лом в мире.

– Цу…Цукихи?! Что ты творишь?! Ты хочешь убить своего брата?!

– Брат, который просыпается и снова засыпает, должен умереть. Не знаю, как ты можешь спать после того, как я и Карен разбудили тебя. Просто умри, умри, умри.

– У тебя с самого начала крыша поехала?!

Как это вообще соотносится с предыдущим томом?!

– Я не выделялась по сравнению с другими персонажами, так что пробую стать яндере.

– Яндере – в смысле больной на голову?

– Но, брат, если ты смог увернуться, значит, ты лишь прикидывался соней.

– Вообще-то, я крепко спал…

Похоже, даже во сне люди удивительно хорошо реагируют на опасность.

Считается, что мы – эволюционный тупик, но у нас ещё есть потенциал.

– Тебя волнует твой персонаж? Ты что, во втором классе средней школы?

– Я учусь во втором классе средней школы.

– Да ну?

Ну, не мне говорить об учениках средней школы. Нет, скорее, наоборот, я должен говорить о них из-за своего опыта.

– В любом случае, прекрати. Просто будь сестрой, которая приходит будить меня рано утром, на этом закончим.

– Как будто я какая-то героиня второго плана.

«Нет, спасибо», – говорит она.

Ну, никто не захочет быть довеском к старшему брату.

– Я бы хотела быть таким запоминающимся персонажем, как Карен. Это высшая форма младшей сестры.

– Она не высшая форма, она «стань такой, и с тобой покончено»-форма. Слушай, я всё ещё рассчитываю на тебя. Потерпи, и сможешь стать приличным персонажем.

– Я стремлюсь стать хорошим персонажем-младшей сестрой.

– Верно.

Конечно, никто не заметит, что в тот момент, когда ты захочешь стать «персонажем – младшей сестрой», приличным персонажем ты быть прекращаешь.

– А точнее, тебе стоит стремиться к образу Мариллы из «Аня из зелёных мезонинов».

– Мариллы?

– Спокойно, – ответил я голосом Мэтью.

Я только проснулся.

– Нет, серьёзно, Марилла – настоящая идеальная младшая сестра. Я хотел бы такую сестру. Она – цундере из цундере. «Я хотела мальчика! Девочка нам не нужна!» Но в итоге, для Ани она стала дередере.

– А, цундере в исходном смысле слова.

– Она цундере даже в современном смысле. Даже когда она стала дере для Ани, её язычок остался всё таким же острым, она просто супермоэ.

– Брат, ты вот так читал «Аня из зелёных мезонинов»?

– Да. Когда я это читал, в голове сейю Мариллы была Кугимия Рие-сан.

– Не переходи на личности.

«А сколько Марилле лет?» – спрашивает Цукихи…

Какая дурочка, не понимает.

Младшие сёстры расцветают в пятнадцать лет.

– А если подумать, то больше всего выиграл Мэтью. Он долго жил с сестрой и воспитал не связанную с ним по крови девочку с косичками. Он превзошёл Синдзи-куна, идола всех мрачных затворников.

– Не говори о Мэтью так, будто он какой-то мрачный затворник…

– Эпизоды вроде того, когда он пошёл покупать Ане подарок на Рождество, доводили меня до слёз. Я его так понимал. Я… Я подумал, однажды тебе это может пригодиться.

Я точно вспомнил ту знаменитую книгу.

– Так вот, Цукихи, будь такой же. Если у тебя получится, мы сможем прожить до глубокой старости в будущих Зелёных Мезонинах.

– Братик, это практически предложение руки и сердца.

– О, это не предложение, это полонез.

– Свадебный танец?!

«О боже, как же теперь я смогу читать «Аня из зелёных мезонинов», – Цукихи схватилась за голову.

Какая беспокойная сестра. Я слегка пожал плечами, встал с постели и начал раздеваться.

Конечно, я не собирался делать ничего пошлого, просто переоделся из пижамы в домашнюю одежду.

– Хм. А где Карен-тян?

– Что?

Я повернулся к Цукихи, которая, исполнив свой долг будильника, развалилась у меня на постели.

До Мариллы ей далеко. И, похоже, вытащить лом она уже не пытается.

А значит, мне это только предстоит.

Может, если я выйду из комнаты, то когда я вернусь, всё станет как было, как в игре.

Но должен сказать, что катающаяся по кровати Цукихи, которая не думает о том, насколько открывается её юката, напоминает гусеницу бражника.

Я назову её сесжником.

– Брат. Не придумывай сестре неприличных прозвищ.

– Не читай слова автора. И вообще, отвечай на вопрос. Я спрашиваю, что случилось с твоей заметной сестрой, которая выросла выше меня и которая всегда рядом с тобой, будто у вас одна душа на двоих. Где носит эту хвостатую?

– Она вышла пробежаться.

– Пробежаться? В смысле, она бегает? Вот это новость. Она не из тех, кто занимается подобным.

– Сегодня особенный день. Карен-тян сказала, что она празднует начало Золотой Недели.

– И как же она празднует?

– Думаю, она воображает себя одним из бегунов, несущих Олимпийский огонь.

– Понятно. Даже сегодня она не перестаёт быть дурой.

– Наверное, она перепутала Золотую Неделю и Олимпийские игры.

– А. Она перепутала слова, у которых совпадает только первая буква . Глупость вполне в её духе.

Как трогательно.

Понятно, так вот почему во второй раз Цукихи пришла будить меня одна.

Они вдвоём пришли ко мне, пока я маялся утренним бездельем (это примерно час назад было), но Цукихи насквозь видела моё намерение дождаться их ухода и снова заснуть, и потому решила второй раз разбудить меня в одиночку.

Так вот откуда лом, ха.

Ее одну никуда отпускать нельзя.

Если сравнивать Карен и Цукихи, жестокой будет Карен, чьё призвание – боевые искусства, но опасной Цукихи, которая не знает, когда остановиться.

– А. В любом случае, сегодня первый день Золотой Недели. Ничего хорошего в этом нет.

– Ты неожиданно пессимистичен с самого первого дня, брат.

29 апреля, суббота.

День зелени.

– Ещё и девяти часов Золотой Недели не прошло.

– Профессионалы вроде меня могут понять общий исход по девяти часам.

– Будь то национальный праздник, день какого-либо события или воскресенье, ты их все ненавидишь. Ты любитель трудовых будней.

– В каком смысле?

Звучит уныло.

Ничего не чувствую.

Хотя я и правда скучный.

– Не то чтобы я ненавидел их. Я их просто не переношу.

– Это одно и то же.

– Нет.

Я считаю, что «ненавидеть» и «не выносить» – это разные вещи.

Хотя, если она говорит мне, что это одно и то же, то так оно, наверное, и есть.

Когда-то я сказал, что смотрю в прошлое, но ни о чём не жалею, но кто-то возразил, что смотреть в прошлое и сожалеть – это одно и то же, и, в общем, я не знаю, с чего мне начать свой ответ.

– В любом случае, оттого, что Золотая Неделя – это Золотая Неделя, жизнь лучше не станет.

Утро наступило как обычно, мои сёстры пришли меня будить как обычно, мои ногти растут как обычно, я не расту – как обычно.

– Действительно. Тебе просто не нужно идти в школу, вот и всё.

– Люди не прекращают воевать, и нет конца бесчисленным предательствам и лжи.

– Э? Увеличили масштаб?

– Несомненно, сегодня кто-то умрёт. Так почему мы об этом забываем и празднуем?! Готовьтесь к трауру!

– Брат, на что ты злишься и почему?

Сестра и правда удивилась брату, которого взбесили каникулы (потому что я не отдыхаю) из-за того, что он не знал, что делать со свободным временем.

Я понимаю её чувства.

Однако я всё больше втягивался, поэтому продолжил. Я не из тех братьев, кто думают о своих сёстрах.

– Я всегда в трауре. Я никому не дарю даже новогодних открыток.

– Разве это не потому, что тебе некому их дарить?

– Не говори так, будто ты знаешь! Что ты вообще обо мне знаешь?!

– По крайней мере, я знаю, сколько новогодних открыток ты получаешь каждый год.

– А, да.

– Точнее, я знаю, сколько новогодних открыток ты не получаешь.

– А, верно.

Став старшеклассником, я стал получать намного меньше новогодних открыток. Мне их не дарит даже тот парень, который шлёт их всем одноклассникам. Другими словами, дело не в настроении. Я в трауре круглый год.

– А, понятно. Ты ненавидишь праздники, потому что тебе не с кем играть. Вот это новость.

– Ты заметила то, чего лучше бы не замечать.

Цукихи смотрела на своего настоящего брата глазами, полными неподдельного сочувствия. Кстати, у Цукихи (и Карен) есть столько друзей, что количество посылаемых им открыток измеряется сотнями, и это становится испытанием для нашего кошелька и почтового ящика. Мы родственники в крайностях.

Сложно найти центр масс.

– В любом случае национальные праздники в смысле времени суток ничем не отличаются от будних дней. Неважно, как много ты мечтаешь, реальность не изменится. Даже если забыть о личных причинах, к лучшему ничто не изменится. Обычная повседневная жизнь, почему мы называем её Золотой Неделей? В каком месте она золотая? «Над пропастью во ржи» – но тут загоны Холдена. Утро наступило как всегда, сёстры пришли меня будить как всегда, ногти растут как всегда, я не расту – как всегда, люди не прекращают воевать, и нет конца бесчисленным предательствам и лжи. И твои трусики белые. Как всегда.

– Не говори про мои трусики.

Ответ Цукихи предполагал, что юная леди смутилась, но она училась во втором классе средней школы, в эпицентре полового созревания, и её абсолютно не волновало то, что тело под кромкой юката было обнажено и прекрасно видно.

Это не то что одно плечо на виду – тут оба плеча голые .

Она не стеснялась пользоваться своей одеждой.

Также делала и Карен, но она была сестрой, крушившей идеальных женщин тысячекратными тренировками.

– Грегору Замзе понравилось бы. Однажды утром он проснулся насекомым. Какое превращение. С такой младшей сестрой я не могу ему не завидовать. Эй, сесжник…

– Не пытайся привить неприличное прозвище.

– Хм.

Ладно.

В то же время, если сравнить превращение в насекомое с превращением в вампира, я не могу просто завидовать Замзе-сану.

Понятно.

С тех пор прошёл уже месяц.

Так много всего случилось – вообще, сейчас не лучший момент для взгляда в прошлое, как будто взятого из концовки, однако, если я внезапно обернусь, то буду удивлён.

То, что случилось на весенних каникулах, произвело на меня незабываемое впечатление, столь сильное, что мне казалось, будто эти две недели стали кульминацией моей жизни.

Если есть вершина моей жизни, то ей были весенние каникулы.

Потому я удивился бы.

Тому, что весенние каникулы закончились, а моя жизнь продолжилась.

Всё дальше и дальше, целую вечность.

Она продолжалась.

Мне говорили, что жизнь не игра – в ней нет перезагрузки, но как по мне, жизнь не игра, потому что она не заканчивается.

В последнее время стали появляться игры без конца, вроде сетевых игр, но я бы сказал, что это игры напоминают жизнь, а не наоборот.

В любом случае, пока ты не умер – жизнь продолжается.

Не заиграет эндинг, не появятся титры.

Я стал старшеклассником.

Я стал балбесом.

У меня не было друзей.

Я стал вампиром.

Я снова стал человеком.

И жизнь продолжилась.

В продолжении сила.

Или возможно, продолжение – это отсутствие силы.

– Они даже назвали эту неделю Золотой. Я бы посоветовал людям не глотать всё, что выдаёт из себя киноиндустрия. Вам стоило бы постыдиться.

– Хочешь дать совет?

– Хочу её приостановить.

– Хочешь её остановить?

– В ней нет ничего хорошего. Кстати об остановках, пресса и издательства ушли в отпуска, так что я должен продолжать книгу.

– Почему мой брат начал говорить так, будто он работает в издательстве?

– Это все из-за Золотой Недели – книги, которые должны были выйти в апреле, появляются на прилавках в июле.

– Какой непробиваемый пример.

Кстати говоря, помимо издательств, у многих профессий нет выходных даже на Золотой Неделе. Поэтому, например, одна национальная телекомпания не использует заметное и блестящее название «Золотая Неделя», а просто называет её длинными выходными.

В любом случае, не отдохнуть.

– Кстати о бизнесе. Рождество и День Святого Валентина такие же. Не знаю, откуда возник Белый День. У него есть свой святой, вроде Иисуса Христа или Святого Валентина?

– Я так не думаю.

– Тогда это не белый день, это белая ложь.

– Хм?

Она озадаченно наклонила голову.

Я подумал, что сбил её с толку, но все было совсем не так.

– Повторюсь. Золотая Неделя с любой точки зрения – преувеличение. Золотые последовательные выходные. Длина зависит от того, куда попадут суббота и воскресенье, так почему их сравнивают с одним из самых стабильных веществ на Земле?

– Не думаю, что стоит так углубляться. Но называть её золотой, наверное, и правда глупо.

– Скажи, о чём ты сейчас думаешь?

– Не превращайся в короля Искажений .

«Хватит уже крутых цитат», – укорила меня сестра.

Я глубоко задумался.

– Золотые последовательные выходные, как будто надо радоваться последовательным выходным. Конечно, раньше последовательные выходные раз в году могли казаться необычными, но сейчас у нас даже Счастливый Понедельник есть.

Кстати, в издательском мире он называется Несчастливый Понедельник – в мире бизнеса, где мечтают об исчезновении даже обычных выходных.

– Даже если отбросить мою ненависть к праздникам, я не считаю, что она оправдывает своё имя.

– Эм. Это не столько оправдание имени, сколько имидж. Сделать так, чтобы всем казалось, будто это приятное событие. Это не очень сильный эффект, но людям нравится такое название. Ты в курсе? Гренландия – остров, на котором нет ничего, хроме ледяной тундры, но власти хотели, чтобы люди приезжали туда, так что назвали её Гренландией, как будто там повсюду зелень.

– Не недооценивай своего брата. Даже я об этом знаю. И не только об этом. Столица называлась Готхоб, Надежда Бога.

– Да, да. А сейчас она называется Нуук.

Брат и сестра делали вид, что ладят друг с другом, но на самом деле за их улыбками скрывалось напряжённое сражение.

Хотя, в конечном счёте, победу одержала Цукихи:

– Кстати, Гренландия входит в состав Дании.

Я проиграл.

Серьёзно?

В состав Дании?

Как на неё ни глянь, в чём-то она будет выделяться.

Если бы спор был не о мелочах, а об общих знаниях, я всё равно был обречен на провал.

– Мы начали о Дне Зелени, а закончили Гренландией.

– Ты что-то перепутал. 29 апреля теперь называется днём Сева. А День Зелени – это 4 мая.

– Да? Разве это не национальный праздник?

– Именно так.

– Всё течёт, всё меняется. Я даже не знаю, какой сейчас год. Аналоговое телевидение ещё не умерло? В любом случае, ты права, Золотая Неделя не столько оправдывает своё имя, сколько пиарит его ради себя. Да даже Японию называть «Страной восходящего солнца» – это перебор. Обычная дальневосточная островная страна. Люди всегда думают только об имидже. Однако неважно, оправдывает ли она своё имя, в конечном счёте, это все равно кот в мешке. Я думаю, правильнее было бы поступать как один телеканал и называть её длинными выходными. Конечно, если за эти девять дней трусики Цукихи станут блестяще-золотыми, то я признаю свою неправоту.

– Я не ношу столь безвкусные трусики.

– Они белые, хе-хе.

– Белые, – сказала Цукихи, и потом подняла нижний край своего юката, демонстрируя то, что и так с самого начала было видно.

Поступок извращенца.

Хотя после того, как сестра после ванны разгуливает по дому в одном белье, я уже ничего не чувствую.

Как будто смотрю на кусок ткани.

Однако я подумал, что современный брат не должен вести себя так, будто ему трудно угодить, поэтому изо всех сил захлопал в ладоши и громко её похвалил.

– Ура! Трусики сестры – лучшие в мире!

– Ух ты, спасибо! – присоединилась ко мне Цукихи.

Что за парочка.

Я посчитал это крайне сомнительной темой, но Цукихи без колебаний продолжала разговор.

– Действительно, трусики должны быть белыми. Лично я считаю, что если они не белые, то и трусиками их назвать нельзя.

– О. Вот это настрой. Начинается наш разговор о трусиках на целый разворот.

– Точно. Дорогие читатели, пожалуйста, не пропускайте эту часть.

Поскольку беседа до этого момента была неудовлетворительной, Цукихи успела добавить замечание:

– Я не только о трусиках говорю. Я думаю, и лифчики, и всё остальное бельё должно быть белым, брат.

– Угу. А ты и правда собираешься наговорить на разворот.

Ничего не поделаешь. Я подыграю тебе.

Я приготовился.

Поскольку мы всё ещё разговаривали, моё переодевание остановилось на полпути. Я надел нижнюю часть, но выше бёдер на мне ничего не было. Так что я растянул мышцы, сплетя пальцы за спиной, поднимая руки вверх и вниз и поворачивая плечи влево и вправо, а затем сел, скрестив ноги.

А теперь скажу откровенно:

– Цукихи-тян, мне очень жаль встревать, когда ты так завелась, но я не могу признать твою правоту.

– Хм. То есть ты мой враг.

– Да будет так. Однако именем моим будет Страшивник.

Поскольку я общаюсь с сестрой, я могу пользоваться словами, которые и не круты, и не смешны. Я бы хотел, чтобы вы учли также и то, что я только что проснулся, и закрыли на это глаза.

Или возможно, не смотрели на меня вовсе.

– Другими словами, Страшный Противник.

– Не пойми меня неправильно. Я не говорю, что белое бельё – это плохо. Более того, я рад ему. Двери Арараги Коёми для трусиков всегда открыты. Просто в цветах нужно разнообразие. Если есть цвета, ими нужно пользоваться, потому что иначе их бы не называли цветами. Если бы все носили одинаковое бельё, разве мир не стал бы ужасным местом? Однако я не это хотел сказать.

– Цветастость, быть может, однажды спасёт мир – да, так и будет. Однако я не это хотела сказать.

«Я не запрещаю другие цвета», – сказала Цукихи.

Похоже, у неё тоже было своё личное мнение, основанное не только на капризе. В отношении японской одежды её вкусы очень предвзяты, но в глубине души она модница, лидер всех модниц средней школы. Видимо, у неё есть и навязчивая идея в отношении белья.

– Я просто считаю, что среди всех цветов белый является высшим. Если бы существовала цветовая иерархия, то белый был бы на вершине. Я бы даже хотела изменить слово рейтинг на «побелка». Топ-побелка этой недели.

– Хм… в вопросах высшего цвета соперником белого будет чёрный, однако я могу понять, почему люди не хотят красить всё в тёмный цвет.

Если кто-то присоединился к нам только сейчас, он может подумать, что слушает серьёзный диалог между двумя искусствоведами, но на деле мы обсуждали трусики.

Разговор о трусиках.

– И еще кое-что, Цукихи-тян, я думаю пора выступить против преобладающего мнения.

– Какого?

– Чёрное бельё ни разу не эротично.

– Верно!

Дай пять.

Достигнуто взаимопонимание с сестрой в вопросах белья.

– Ура!

– Есть!

Культурная беседа о вкусах.

Можно даже добавить её в культурное наследие.

– Я говорил об оправдании своего имени. Кстати говоря, даже с цветами связаны разные имиджи.

– Разные .

– Прекрати, не цепляйся к словам.

Сказав это, я вспомнил, что чуть раньше Цукихи умело избежала повтора, сказав «много цветов». Она умна.

– Существуют холодные и тёплые цвета. Если покрасить железную гирю в белый, она покажется легче, и так далее.

– Ты неправ. Белый – цвет серьёзности, чистоты и невинности.

Цукихи вернула беседу в нужное русло, когда она почти ушла в сторону. Она весьма наблюдательна. В любом случае, думаю, исходная тема была не очень-то и важна.

– Посмотри на меня, брат, – сказала Цукихи, а затем развязала пояс и сняла свою юката. Она продемонстрировала не только трусики, но и лифчик, сложила юката в сторонке и повернулась ко мне. Я заметил, что не только трусики и лифчик, но и носки были одинаково белыми. Абсолютное соответствие.

А затем Арараги Цукихи встала на колени.

– Ну как? Я кажусь серьёзной, чистой и невинной?

– Нет, ты кажешься безалаберной, пошлой и грязной…

Если ты неосторожно примешь такую позу, из тебя сделают фигурку.

Поза станет основой для Ненпути .

А если фоном взять лом, торчащий из подушки, то получится картина, переполненная непристойностью.

– Разве это не потому, что у тебя есть предубеждения против меня, как личности? Смотри, я спрячу лицо, сотру личность и стану анонимом!

Цукихи закрыла половину лица пальцами правой руки.

Похоже на полоску со словом «цензура».

Она позировала в таком виде.

– …

Теперь она выглядит ещё непристойнее.

Она правда дура.

У неё правда должны быть хорошие оценки в школе.

Она должна быть круглой отличницей.

Но, похоже, оценки – лишь одна из составляющих ума. Если вот такой человек будет получать хорошие оценки, её одноклассники потеряют всякое желание учиться.

– Должна сказать, эти твои полосатые трусы похожи на тюремную форму. Если подумать, не из-за безнравственности ли они полосатые?

– Это кто тут безнравственный!

Я волновался за состояние мозга моей сестры, но если подумать, я сам сейчас сижу в одном белье.

Я сказал, что на мне надета нижняя часть, но я не говорил, что я надел штаны!

Скажем так, это пример шутки, построенной на описании.

Пример настоящей тайны.

Арараги Коёми.

– Если уж ты мне их показываешь, твои трусы должны быть белыми, или я тебя неправильно пойму.

– Да неважно, белые они или полосатые, если я их тебе показал, то меня уже неправильно поняли.

Но это будет не печальное недопонимание, а верное понимание.

– Кстати говоря, парни не склонны показывать своё бельё.

– М-м? Да нет. Я много раз видела мужское нижнее бельё.

– Что?

Во мне проснулась жажда крови.

Если в жизни ученицы второго класса средней школы такое случалось много раз, то её брат, ученик третьего класса старшей школы, не может сидеть сложа руки.

– О, нет. Ты не так понял. О чём ты только думаешь, брат, – успокаивающе погладила меня хладнокровная Цукихи.

Как жокей коня.

– Слушай, парни не носят штаны с заниженной талией, но бывает, что штаны провисают. И когда парень при этом наклоняется, край майки поднимается, и трусы становится видно.

– А.

– А на физкультуре их видно из-за края шорт.

– А, вот оно что.

Мне стало легче.

Слава богу, обошлись без убийств.

Я был готов перерезать всех друзей-мальчишек Цукихи.

– Многие люди с давних пор считали проблемой короткие юбки школьниц, но с женской точки зрения я должна указать на проблему с одеждой мужчин. Я думаю, спортивные шорты во много раз эротичнее женских спортивных трусов. Я больше не могу смотреть на волосы на ногах.

– А разве дело не в том, кто именно смотрит?

Ладно, это значит, что для парней и девушек постыдные части тела и части тела, по которым течёт противоположный пол, довольно сильно различаются.

С другой стороны, не мне об этом серьёзно говорить, но у мужчин в целом свободы больше. Если меня попросят пройтись по округе в моих полосатых трусах, я вполне могу это сделать.

– Кроме того, если ты хочешь всерьёз поговорить об этом, то даже если девушки и хотят парней, сложно представить, что они могут сделать. Стеснительность женщин, в какой-то степени, может быть главной частью инстинкта самосохранения, защищающего тело.

– Хватит серьёзных разговоров. Продолжим говорить о белье.

– …

Что-то мне подсказывает, что в ближайшем будущем я познакомлюсь с кем-то, похожим на тебя. С фудзёси-баскетболисткой. Такое ощущение, что мы сейчас репетируем. Возможно, это шутки моего воображения.

Надеюсь, это шутки моего воображения.

– Инстинкт самосохранения. С этой точки зрения, люди вроде Карен-тян, которые намного сильнее обычных мужчин, просто беззащитны.

– Наверное.

– Карен-тян переодевается в спортивную форму перед парнями.

– Скажи номер её класса, я прикончу всех парней.

– Всё хорошо, всё хорошо. Когда Карен-тян начинает переодеваться, парни отворачиваются и разбегаются, как тараканы.

Вновь Цукихи успокоила меня.

Гладит.

Похоже, она вспотела.

– Точно? Убивать никого не нужно?

– Если убьёшь, будет только хуже… не стоит так говорить о сестре, но Карен-тян недостаёт женского очарования.

– Сложно не согласиться.

Это всё потому, что она занимается боевыми искусствами.

Даже если забыть о том, что она моя сестра, в ней не видно женщины. И она сама не связана старомодными ценностями вроде женственности. Видя, что она делает как одна из Огненных Сестёр, я начинаю бояться, что она стремится стать мужчиной среди мужчин.

– С другой стороны, такая беззащитность может быть необходима. Я представить себе не могу эту женщину, пытающуюся стать мужчиной, в юбке или штанах с низкой талией вместо спортивного костюма.

– О, но даже у Карен-тян есть милые черты. Она говорит, что очень боится показать своему парню край своего белья, поэтому под спортивным костюмом трусиков не носит вообще.

– Какая извращенка.

Да в этом доме все девчонки – извращенки!

Кучка извращенок.

– Даже я, хоть и обожаю кимоно, всегда ношу бельё. Я могу только склонить голову перед ходом мысли Карен.

– Нельзя склонить голову перед тем, кто снимает своё бельё. Забудем о том, что счастливого белья не существует, обычно она очень цветастая. Очень яркая. В этом вопросе ваши мнения расходятся.

– Верно. Карен-тян ненавидит белый. Когда мы обсуждали это, она сказала: «Я ненавижу белый, потому что он выглядит слишком серьёзно».

– О как.

Она не переносит серьёзность.

Впрочем, она в том самом возрасте, когда хочется быть не как все.

Она строит из себя защитницу правосудия, но именно в этом она обычная ученица третьего класса средней школы.

Однако.

– Боже мой, вы обе такие дети. Вы связаны стереотипными системами ценностей. Почему вы так медленно соображаете? Считать белый серьёзным – ничуть не меньшее предубеждение, чем считать чёрный – эротичным.

– Что? Говоришь, белый – несерьёзный? Убью.

– Почему ты так быстро срываешься на своего брата? Я не об этом. Я говорю о том, что неважно, какого цвета бельё ты наденешь, в конечном счёте, серьёзность рождается из…

Я начал говорить.

И внезапно натолкнулся на неё.

Нет… это она на меня навалилась.

На проблему, которая в течение этого месяца безостановочно продолжала влиять на меня – предубеждение, из-за которого я продолжал страдать и с которым не мог ничего поделать.

Наконец, прямо сейчас у нас с Цукихи завязалась вполне подходящая беседа, и я могу попробовать обсудить свою проблему с ней – вот что на меня натолкнулось.

– Хм? Что? Брат. Рождается из чего?

– А, ничего. Я говорил, серьёзность рождается из личности. Другими словами, серьёзный, невинный и чистый человек может носить хоть чёрное, хоть белое, и всё равно он останется серьёзным, невинным и чистым.

– Хм. Прям как я сейчас!

– Думай как хочешь.

Я бы сказал, что всё совсем наоборот. Промах на 180 градусов.

Она была чудесной сестрой, которая не слышала ничего из того, что я говорил.

Хотя именно потому, что она была такой сестрой, у неё было очень удобно консультироваться. Я мог сказать что угодно, а завтра она уже и не вспомнит об этом.

– Цукихи-тян, хватит про трусики.

– А? Уже всё?

– Тот разворот давно закончился.

Вообще-то, мы разошлись.

Я уверен, многие прислушались к замечанию Цукихи, перевернули страницу и опешили оттого, то мы всё ещё говорим про трусики.

Всё хорошо.

Всем же нравится обсуждать трусики?

– Девочка во время полового созревания не должна кричать «трусики, трусики».

– Э? Брат, хочешь сказать, ты один из них?

Цукихи скорчила такую физиономию, будто я её предал.

Жестоко предал.

Как говорится, поматросил и бросил.

Однако это предательство было лишь антрактом перед сменой темы, так что я хотел бы, чтобы вы на это закрыли глаза.

– Вместо того, чтобы говорить о трусиках, поговорим о любви, Цукихи-тян.

– Любви?

Цукихи нахмурила брови. Она была недовольна.

– Ни за что. Хочу продолжать говорить про трусики.

Цукихи упала на спину и как будто поплыла, размахивая конечностями.

Это даже не плавание на татами , это плавание на кровати.

Забудем обо мне. Будет печально, если такую юную девушку, как Цукихи, неправильно поймут, так что позвольте её брату добавить ещё одно замечание. Я бы хотел подчеркнуть ещё раз, что для неё разговор про трусики не имел никакого глубинного смысла, это была просто беседа о моде, включающая в себя обсуждение нижнего белья.

– Заткнись. Мы говорим о любви. И оденься без лишнего шума.

– Сам одевайся.

– Хорошо.

Не нужно было мне говорить этого.

По правилам дома, этот инцидент был мелочью и в пределах допустимого, но картинка полуголого брата и сестры в одном белье внутри маленькой комнаты определённо не способствовала повышению моего положения в обществе.

А занавески никто и не подумал закрыть.

И я, и Цукихи-тян встали, чтобы одеться. Цукихи снова надела юката, а я продолжил переодеваться в домашнюю одежду.

Когда ты одет, обнажить сердце невозможно, но сейчас я правда выговорюсь.

Суицидальный разговор.

Я сел также, как и раньше.

Словно уловив мои мысли, Цукихи тоже уселась на кровать, скрестив ноги, прямо напротив меня.

…Не связанное замечание: не думаю, что многие девушки могут сидеть, скрестив ноги, наверное, это зависит от скелета.

За это Цукихи можно было похвалить, хотя благодарить стоило ее мягкое тело. Она не тренировала его, как Карен, она была такой податливой от рождения, будто часть её тела была жидкой.

– Ты мягкая, как макаронина.

– Брат, не лучше ли сказать «как зефир»?

«Зачем ты мешаешь известное блюдо с неизвестным?» – спросила Цукихи.

Идеальная контратака.

Ну, вообще-то, мягкость мяса к мягкости суставов никакого отношения не имеет.

Видимо, разница между мужчинами и женщинами заключалась в вопросе манер.

– Так ты хотел поговорить о любви, брат?

– Вообще-то, не о любви, а о чём-то, что может быть любовью.

– Хм? Что-то, что может быть любовью? Что несёт этот человек. Брат, ты умираешь?

– Не желай мне смерти. Я могу спросить об этом только тебя, потому что у тебя в средней школе уже есть парень, и вероятно, ты ветеран в раздаче любовных советов окружающим.

– Спросил бы Карен-тян. У неё тоже есть парень в средней школе, и она тоже даёт кучу любовных советов друзьям. Она тоже ветеран.

– Мне не о чем говорить с этой дурой, – чётко сказал я.

Это был голос, лишённый сомнения.

– Неважно, сколько этой в буквальном смысле закалённой боями женщине в спортивном костюме задавали вопросов, она же всё равно обращалась к тебе?

– Вовсе нет. Ты очень ошибаешься, если думаешь, что Карен-тян – обычный драчун, повёрнутый на насилии. Она умеет давать настоящие любовные советы. Правда, они всегда приводят к неудачам.

– Это-то и печально.

Если не можешь, так и говори.

Вот потому что она не может этого делать, она и остаётся ребёнком.

– А у тебя какой процент успешных советов?

– Конечно же 100%.

Цукихи выпятила грудь, гордясь этим великолепным результатом. Паршиво, когда тебе хвастается твоя же сестра, но да, определённо, таким результатом можно гордиться.

100%.

Ну, может, она немного преувеличивает.

– Нет, не преувеличиваю. Так и есть. Если у меня просят совета, то неважно, кто будет партнёром, я всегда скую любовные узы.

– …

Это страшно.

Это пугающий исход, который, напротив, отвращает меня от вопросов… более того, мне кажется, что большой ошибкой было пытаться обсуждать такой вопрос с сестрой.

И всё же… любовный совет.

Ладно.

Для начала, я до сих пор не знаю, любовь ли это… так что я попытался поговорить об этом с беззаботностью человека, льющего раствор на лакмусовую бумажку.

– По правде, в моём классе есть девушка, в которой я заинтересован.

– Как Момотаро?

– Она не превратилась в дерево!

Осмелюсь доложить, что это был диалог высокого уровня, хотя содержимое, напротив, было очень низкого уровня, который возможен только благодаря тому, что мы родственники.

Хотя Цукихи не специально пошутила, похоже, она была полусерьёзна:

– Э? Что? О чём ты? – озадаченно спросила она.

Ощутив некоторое превосходство из-за того, что смог озадачить свою сестру, я ухмыльнулся и объяснил максимально простым языком:

– Другими словами, после перемешивания классов я оказался в одном классе с девушкой, к которой меня, возможно, влечёт.

Кто знает, зачем я ухмыльнулся.

– Ёлки-палки!

Цукихи демонстративно изумилась. Если такой преувеличенный драматизм и был основой её популярности, то я бы хотел изучить его.

Но сейчас не самое подходящее время.

Или лучше сказать, неужели это правда настолько удивительно?

– Я удивлена… нет, даже не удивлена. Я поражена до глубины души! Брат, заявивший нечто безумное вроде «если ты заводишь друзей, ты слабеешь», умудрился найти человека, который ему понравился.

Дрожащая Цукихи прижала руку ко рту.

Она и правда не ожидала.

– Это такое же поразительное зрелище, как говорящая собака.

Возможно, лучше сказать, как собака, стоящая на задних лапах.

Говорить собакам немного мешает то, что это биологически невозможно.

Каким же одиночкой по её мнению был её родной брат?

Ну, не то чтобы она заблуждалась.

Кстати, я не показал этого, но «безумное» ранило мои чувства.

– Что мне делать, что мне делать, надо готовить красный рис . Посмотрим, красный рис, красный рис готовят, смешивая рис и перец чили?

– Чем ты занимаешься на уроках домоводства?

Но при этом она в самом деле хорошо готовит.

– Кроме того, не делай неверных выводов. Я лишь заинтересован в ней. «Возможно», «может быть», пока ещё ничего не решено.

– А?

– Поэтому я и обсуждаю это с тем, с кем очень не хотелось бы. Учитывая наличие человека противоположного пола, как решить, нравится она ему или нет?

– Эм, прости, брат, – тело Цукихи перестало дрожать, и она извинилась.

Я не понял, за что она извинялась, но в любом случае это так круто, когда твоя сестра перед тобой извиняется.

– Что-что? Не мог бы ты повторить?

– Что, ты не расслышала? Соберись уже, госпожа штабной офицер Огненных Сестёр. Должен же быть предел твоей невнимательности. Готова? Услышь меня! Как может человек понять, нравится ли ему некто противоположного пола? Другими словами, до какой степени чувство, которое ты испытываешь к человеку, нормально, а когда оно становится любовью?

Цукихи.

Молча встала и сложила руки на груди.

Не думаю, что смогу объяснить ещё проще… если и это не сработает, останется только жидкая детская еда.

– Прости, брат.

Цукихи извинилась во второй раз.

Как же приятно, когда твоя сестра перед тобой извиняется. Пусть даже ты не знаешь причины, и неважно, сколько раз она это сделает.

Это так освежало, и меня совершенно не волновало то, что она вообще не понимала моих слов. Хотя казалось, самой Цукихи это не нравилось (ну, если бы Цукихи или Карен начали нести чушь вроде «мне безумно нравится извиняться перед братом», я бы их мигом отвёз в больницу).

– Я давала бесчисленное множество любовных советов, но, к сожалению, никто и никогда не задавал мне такого вопроса.

Она раскрыла детали извинения.

Что?

Из-за этого?

Тогда эта консультация прекращается.

Я должен потребовать компенсации.

– Ты так много хвасталась. Не говори, что это всё, что ты можешь.

Я встал и посмотрел на Цукихи сверху вниз даже языком тела (надеюсь, вы представили это действие из американских мыльных опер). Смотреть сверху вниз на младшую сестру – это почти также круто, как слушать её извинения.

Я даже хотел было простить её за несоответствие моим ожиданиям.

– Ну, ладно. Я сам виноват, что попросил ученицу средней школы решить невозможную задачу.

– У меня никогда не просили столь примитивного совета.

Арараги Цукихи посмотрела на меня глазами мёртвой рыбы – нет, глазами, которыми смотрят на мёртвую рыбу.

Это был взгляд, от которого хотелось умереть.

Это был даже не взгляд, а луч.

– Контратаками обычно занимаешься ты, а не я, но только в этот раз позволь мне вставить пару слов. «Я не знаю, любовь это или что», говоришь ты, – Цукихи встала, словно следуя моему примеру. – Ты – непорочная дева?!

И, как если бы мы были старыми добрыми комиками, она ударила меня по груди.

Получить контратаку от младшей сестры, затем прозвища от неё же, а под конец ещё и удар – должен сказать, это было весьма приятно. Но, поскольку я был под впечатлением, что мои особенности делают меня похожим на извращенца, с этой минуты я буду стараться игнорировать эмоции вроде той, от которой у меня колет в груди.

Не забывайте, что Арараги Коёми – это персонаж, изображающий извращенца, чтобы люди могли повеселиться.

– Непорочная дева… будто ученица средней школы вроде тебя имеет право об этом говорить.

– Среди тех, кто учится в средней школе, нет чистых дев!

Моя атака была отбита.

Возможно, это просто впечатление девушки, которая шла по консультациям, как по трубам, но если я загляну глубже, то в итоге могу прекратить доверять женщинам. Так что, зная своё место, я воздержался.

– Сидеть! – прокричала Цукихи. Мне.

Вокруг неё возникла аура важности, которую я хотел осквернить. Однако её сила заставила моё тело сесть само по себе. Насколько же рабская натура.

Однако что с ней?

Почему она злится?

Что её разъярило? Что её взбесило?

Цукихи, перед которой я сел, не стала садиться сама, а сложила руки и подняла подбородок, глядя на меня сверх вниз.

– Брат. Сперва я спрошу тебя, был ли ты серьёзен?

– Я серьёзен, я серьёзен, я всегда серьёзен.

– Следи за своим языком.

Я получил приказ.

От младшей сестры.

– Говори уважительно. И не расслабляйся.

– Да, госпожа. Будет исполнено.

Я подчинился.

В дальнейшем я буду опускать детали вроде той, что меня заставила сесть моя младшая сестра, посмотрела на меня сверху вниз, а затем отдала приказ, которому я подчинился и теперь должен использовать хонорифики.

Игнорируй, игнорируй.

– Объясни мне с самого начала, в чём дело, братов сын.

Братов сын.

В этом слове я чувствовал потенциал.

А вот и тринадцатая сестра из Sister Princess .

– Эм, ну, я не могу сказать конкретно, но…

Если я углублюсь в детали, моё право на неприкосновенность частной жизни будет нарушено.

Я не хочу передавать личную информацию младшей сестре.

– В любом случае, мы уже через многое прошли. Давай назовём цель Х-сан.

– Х-сан.

«Довольно конкретно», – говорит Цукихи.

Ну, это был только её инициал.

Естественно быть настолько конкретным.

– После того, как мы оказались в одном классе в начале этого месяца, я обнаружил, что думаю о Х-сан. И это не мои фантазии. Когда я в классе, то я смотрю на её место, стоит мне отвести глаза от доски. И не только в школе. Возвращаясь домой, я пытаюсь искать её. Читая книгу, купленную в магазине, я думаю о чём-то в духе «а, Х-сан могло бы понравиться это предложение». Когда я покупаю журналы любимой серии, то думаю «ах, если я куплю этот журнал, Х-сан меня возненавидит», и тихо возвращаю его на полку.

– Брат. Не надо откровений. Я не хочу выслушивать такие подробности.

«Вот так, я не хочу слушать истории о том, что мешает моему брату покупать порно-журналы», – сказала Цукихи.

Чёрт, я написал Х-сан канной, и слова перепутались.

Кстати, «этти» – это первая буква слова «хентай» .

– Вот и всё, брат.

– Что всё?

– Это любовь.

Она заявила. Она заключила.

Она сделала это не с серьёзным видом, а с изумлённым, что придало ей огромную убедительность, но, как бы сказать, когда тебе что-то вот так говорят, тебе хочется поспорить.

А я был настоящим спорщиком.

– Откуда ты знаешь? Ты можешь испытывать те же чувства к тому, кого ненавидишь. Если я оставлю это чувство в покое, возможно, я привыкну к нему.

– Нет. Точнее да, но ты не… как бы это сказать.

Цукихи, сложив руки, задумалась и наклонила голову.

– Я много чего хочу сказать, но не знаю как.

– Что? Да тебе же и думать не надо для такого.

Она в положении сороконожки, которую спросили, как она ходит. Как можно догадаться по имени, это существо, у которого сорок ног. Когда его спросили, в каком порядке оно двигает ногами, оно не смогло ответить.

Ужасно.

Из-за моего глупого вопроса, Цукихи больше не сможет наслаждаться романами. Возможно, ей придётся делиться проблемами со мной.

…

Ну, я почувствовал, что в конце всё будет хорошо.

– Вот почему я сказала, что это несложный вопрос.

«Это примитивный вопрос», – сказала Цукихи.

– И у сороконожки не сорок ног.

– Ч-что?! Что ты говоришь, как это у сороконожки не сорок ног?!

Конечно, даже мне это известно, но я хотел попробовать забавную реакцию – неправдоподобно преувеличенное удивление по отношению к банальной мелочи. Однако попал под ледяной взгляд Цукихи и осел.

Что это за Фризер-сама?

– Кстати говоря, если бы Фризер и Вегета слились, разве не стали бы они элитным воином, Фритер-самой?

– Фризер и Вегета абсолютно разные, так что они не могут слиться.

Не сдавшись, я снова бросился вперёд, но реакция сестры была неожиданно спокойной. Вдобавок, она читала Dragon Ball.

– Это не связано с сороконожками. Больше похоже на обучение дошкольников умножению.

– Умножению? Что за чушь, ты говоришь, это так просто?

– Да. Пожалуйста, представь, что я сестра, которой не повезло иметь старшего брата. И этот брат не умеет умножать.

– …

Героическое зрелище.

Худшее, что только может случиться с младшей сестрой.

Какая жалость.

– А, но мне кажется, я тебя понял. Понимаешь, м-м, как там звали изобретателя лампочки? Не Томас Танковый Движок…

– Томас Эдисон.

– Да, он самый.

– А почему сначала ты вспомнил Томас, а не Эдисон, брат?

– Прости. Я очень хорошо познакомился с этим человеком, так что случайно назвал его первым именем.

– Но при этом ты назвал его Танковым Движком.

– Ну, ты понимаешь, Томас, – настаивал я. Я был настойчив в шутках. – Когда он учился в начальной школе, он спросил своего учителя: «Почему 1+1 равняется 2?», вопрос основы основ. Не об умножении, а о сложении. Он не мог понять, почему его учили так, как учили, так что он продолжал спрашивать, пока не понял.

– О, но ты говоришь так, будто между тобой и Эдисоном существует какое-то взаимопонимание, что на самом деле совсем не так, – покачала головой Цукихи. – Во всём мире, во всех эпохи, мно-о-о-огие дети спрашивали своих учителей «почему 1+1 равняется 2», но вот Король Изобретателей Томас Эдисон – всего один.

– Э?

Вот так умирают мечты и амбиции.

Вот же брюзга.

Не стой на пути вундеркиндов, которые могут стать новыми Эдисонами.

– Но даже сам Эдисон говорил в детстве: «Я стану Королём Изобретений».

– Если в то время он уже говорил это, значит, он ещё и машину времени изобрёл.

«Короче говоря, это простая вещь, которую сложно объяснить», – Цукихи вернулась к теме разговора.

– Ну, раз ты по-своему серьёзен, я не могу смотреть на тебя сверху вниз или смеяться над тобой, но позволь озвучить собственные мысли. Я думаю, что если ты задаёшься вопросом, нравится ли тебе человек или нет, это уже значит, что она тебе нравится.

– Правда, что ли?

– Если бы ты её ненавидел, ты бы не задумался об этом.

– Не то чтобы я и задумывался.

Я запутался.

Я страдаю.

Как будто я в тумане, который не рассеивается.

Я как будто пьян.

Я никогда не знал своего сердца, поэтому не могу дождаться, когда жизнь поймёт мои чувства.

Однако.

Теперь я думаю, я ошибся.

Теперь я могу думать.

Поэтому в этот раз – я хочу по-настоящему познать их.

Моё сердце, мои чувства, то и это, я хочу по-настоящему познать их.

– Интересно. Мне никогда никто не нравился.

– Никогда?

– Ни разу.

Как и Цукихи чуть раньше, я гордо выпятил грудь:

– До этого момента я никогда не влюблялся.

…

…

Как бы сказать.

Когда я это произнес, слова показались ужасно фальшивыми.

Мне показалось, будто в моей выпяченной груди появилась большая дыра. Нет, возможно, это дыра Нараку , которая всегда там была.

Э?

Разве я такой персонаж?

Разве это не опасно?

Выпяченная грудь подавленно опустилась, и я наклонился. Ну, в любом случае, сидеть что с выпяченной, что с опущенной грудью вредно для позвоночника.

– Ночами школьных поездок, после того, как стихнет сражение на подушках и наступит время спать, если среди собравшихся на разговор о любви и будет парень, который скажет «сейчас у меня нет девушки, которая мне нравится» – это буду я.

– Мне почему-то кажется, что отсутствие у тебя друзей как-то с этим связано.

Не твоё дело.

Мы говорим не о дружбе, мы говорим о любви.

«Не умеет заводить друзей потому что не умеет любить», да что с головами нового поколения творится.

– А теперь позволь мне объясниться.

– Я не хочу слушать твои объяснения.

– Слушай!

– Не хочу!

– Это приказ братана!

– Ух… ну, если это приказ братана, ничего не поделаешь.

Сеструха дала согласие.

Похоже, она согласилась выслушать мои объяснения.

– Ночи школьных поездок – это хороший пример, но тебе не кажется, что в школе есть какое-то странное давление вроде «я должен кого-то любить»?

– М-м, – Цукихи отреагировала. Похоже, то, что я сказал, оказалось на удивление точным, и она не ожидала этого.

– Я называю это любовным давлением. В чём-то схоже с твоими подружками, которые приходят за советом, но, как бы это сказать… В воздухе возникает давление, заставляющее людей сближаться, и мне это не нравится.

– Мне кажется, ты слишком любишь спорить, но ты прав в том, что в школе любовь побеждает. Я считаю, что это вполне естественный результат запихивания кучи парней и девушек в одно место. Однако, – Цукихи временно согласилась. Или, скорее, сделала вид, что согласилась. – Возможно, в этом и заключается причина того, что людей интересует любовь, но это не повод не любить людей, – сказала она. – У тебя возникали гнетущие настроения, но это не повод не любить людей.

– Не повод, ха.

– Это оправдание.

– Верно.

– Извинись.

– Мне жаль.

Я извинился.

Она выдавила из меня извинение.

Из меня, с рождения ни перед кем не склонявшего голову.

– Не ври.

– А, да, госпожа. Мне жаль. Я постоянно создаю проблемы Цукихи-сан.

– Вернёмся к теме.

– Как пожелаете.

Мы вернулись к теме.

Я говорил о том, что Арараги Коёми никогда никого не любил.

Я чувствую, что в этой беседе с Цукихи мы возвращались к теме необычно большое количество раз.

– Действительно. Если подумать, ты ни разу не приводил домой девушку… хотя парней ты тоже не приводил.

– Ну да. Потому я и не знаю, нравится мне кто-то или нет. Это словно язык другого мира.

– Но когда ты видишь то же самое в аниме, манге или дорамах, разве ты этого не понимаешь?

– Да я не то чтобы не понимаю, просто это вымысел. Это всё равно что поверить в существование драконов. Когда ты видишь стильную романтическую историю, ты думаешь: «О, круто. Мне это понравится»?

– Хм. Ты прав.

– Так говорит человек, поставивший себя на одну ступень с Эдисоном, – проворчала Цукихи. Похоже, сравнению с драконами недоставало убедительности, поэтому я предпочёл другое сравнение.

– После того, как ты прочитала Гарри Поттера, ты веришь, что можешь использовать Кафризл?

– Судя по твоим словам, ты Гарри Поттера не читал .

Моя попытка продолжить наступление провалилась.

К сожалению, заклинания огненного типа на Огненных Сестрах не работают.

Вот так всегда с сериями, если пропустишь момент, очень трудно начать.

– Быть может, верно и обратное.

– Э-э-э?

– Другими словами, в манге, аниме или дорамах ты обычно видишь любовные истории, которые очень красивы, или, по меньшей мере, драматичны. Поэтому на подсознании может отложиться идея того, что если у тебя не тот же уровень, то это не любовь. Прося слишком много света и показухи, я пропускаю мимо себя маленькую любовь, прячущуюся в повседневной жизни. Можно сказать, я жертва перегрузки информацией.

– Не то чтобы я не понимала, о чём ты говоришь и что хочешь сказать, но то, как ты говоришь, так похоже на попытку свалить ответственность на окружающих, что моя кровь закипает.

«Кто тут жертва, лицемер?» – сказала Цукихи, подняла ногу и поставила её на моё плечо. На самом деле, она хотела поставить её мне на голову, но не смогла так поднять ногу.

Цукихи опёрлась на моё плечо.

Обычно я бы отлупил её за это, но сейчас я был в положении, я очень терпелив, поэтому закрыл на это глаза.

Впрочем, мне показалось, что я перепутал, в чём мне стоит быть терпимым.

– Не нужно софистики, брат. Даже в этом перегруженном информацией обществе люди влюбляются.

– Ты придираешься к аргументу.

– Другими словами, по-твоему, человеку нормально жить без любви.

– О нет. Я полон любви. Можно назвать меня проповедником любви. Ты поймёшь это исходя из того, что меня зовут Наое Канецугу .

– С каких пор тебя зовут Наое Канецугу?

Не зовут.

Ни разу не называли.

– Однако нелюбящий брат, – сказала Цукихи.

Кстати, её нога всё ещё стоит на моём плече. Положение, в котором носок находился совсем рядом с моим лицом, скажем так, было несколько неудобным. Мне хотелось об него потереться.

– Нелюбимый брат, скажи

– Эй, сестра. Не говори обо мне так, будто я какой-то толстый терпуг .

– Нелюбящий брат, скажи.

Цукихи молча проигнорировала моё возражение и продолжила спрашивать.

Несмотря на то, что мы уже больше десяти лет живём под одной крышей, я не знаю, по какому принципу она решает, когда молчать, а когда отвечать.

– Ты не ненавидишь девушек?

– Хм? Что ты хочешь сказать?

– В смысле, ты не похож на женоненавистника.

– Да, и никогда им не был. Много раз я пытался казаться мизантропом-пессимистом, но я говорил, что делаю исключение для девушек.

– Большая часть человечества оказывается исключением.

– Верно.

К вашему сведению, эти слова были шуткой. Я никогда такого не говорил и вообще не пытался казаться мизантропом-пессимистом.

В беседе с моей сестрой, однако, мне лучше оставаться серьёзным и следовать фактам.

Я не смог остаться серьёзным.

Но ладно.

Тем не менее…

Я никогда не пытался казаться диким мачо.

Я не ненавижу девушек, и у меня нет проблем в общении с ними – по крайней мере, я так думаю (я не настолько уверен, чтобы утверждать это).

– Эм. Ну, это правда. Несмотря на то, что ты никогда никого не приводил с собой, раньше ты часто играл с моими друзьями и друзьями Карен-тян.

– Да?

– Ага. Ты был популярен среди наших друзей.

– Что? Я был Тимотеем?

Я могу быть частью шампуня.

Я быстро разбогатею.

– Первый и последний раз ты был популярен.

– Было такое время, ага… ладно.

Раз уж она упомянула, я вспомнил, что раньше Цукихи приводила друзей так, будто это была процессия феодального лорда, и играла с ними в Игру Жизни. Если количество друзей было нечётным, то меня втягивали в игру.

Но это было очень давно.

Я даже не скучаю по тем временам.

– В любом случае, я не ненавижу девушек. Всю свою жизнь я не был особо разборчив в их отношении.

Факт в том, что такой уж я.

Холодный и сухой, чью человечность я определял как песчаные дюны Тоттори, сейчас трясся, и, если подумать, то это значило, что происходит что-то важное. Возможно, небо и земля поменяются местами.

– И потому ты попросил у меня любовного совета.

– Да. Именно. Ну, я много чего сказал, но я вовсе не прошу однозначного ответа. Я подумал, что хотел бы использовать твой случай для сравнения. Твоего парня зовут, эм, Росокузава-кун?

– Да. Ты помнишь его.

– Только имя.

Никогда его не видел.

Не то чтобы я не помню ничего кроме имени. Я и не знаю ничего кроме имени.

– В какой момент ты решила, что он тебе «нравится»? Если честно, я хотел бы, чтобы ты ответила.

– Ну, я…

Цукихи засомневалась, надула губы и какое-то время молчала.

Возможно, она не столько сомневалась, сколько просто смущалась.

Какая милая негодница.

Я захотел поцеловать её.

– Да просто так.

– Просто так.

– Да. Ничего конкретного. Просто захотелось.

– А это нормально?

– Нормально. Такая уж штука – любовь.

Её последние слова показались поспешными. Возможно, она снова прятала смущение, но почему-то мне подумалось, будто она быстро оборвала объяснение.

Она сдалась?

Она настолько не верит в своего брата?

Это грустно.

Не зная, когда стоит сдаться, я начал сопротивляться.

– Ну тогда забудем о том шаге, расскажи, с чего всё началось. Почему ты вообще запала на этого Росокузаву-куна?

– Тоже просто так.

В этот раз она ответила мгновенно.

Однако это и правда был поспешный, раздражённый ответ.

Возможно, она не хотела говорить о себе – и я вполне мог понять её, но теперь, когда мы зашли так далеко, с её стороны это эгоистично.

– Причины не было. Просто так, просто так, просто так, – бормотала надувшаяся Цукихи. – Просто так, просто так, просто так. Я подумала, он мне нравится. Я почувствовала, что он мне нравится. Я поняла, что он мне нравится. Вот так.

– Есть предел нюансам.

И что это за трёхступенчатый процесс.

Даже если бы мне сказали, что так оно и есть, я не смог бы понять.

– Что мне в нём нравится. Я могу это по-разному сказать. Например, он классный, он добрый, высокий, богатый, я много причин могу придумать.

– …

Кто-то может подумать, что «богатый», затесавшееся среди её любимых черт, показывало суть Цукихи простым и понятным образом.

Но это было неважно.

Важна была следующая фраза.

– Однако, всё это ложь.

Вот эти слова.

– Можно сказать, что попытка понять чувства разумом – это гордыня. Не надо искать логики в искажении. Ты решил, что кто-то тебе нравится, и теперь пытаешься построить лестницу к этому заключению.

– Лестницу.

– Возможно не лестницу, а ракету. Да, похоже на строительство ракеты.

Цукихи захлопала в ладоши – похоже, это было хорошее сравнение, с которым она согласилась. Соглашаться с собой нечестно.

– Если ты думаешь, что хочешь быть с ней всегда, это любовь. Знаешь пословицу, брат?

– Какую пословицу?

– Тот, кто влюбился в лягушку, увидит лягушку на луне.

– Нет, никогда не слышал такой пословицы.

Однако её смысл я понял мгновенно.

Нет более понятной пословицы о любви.

И в то же время, я понял ее сбивчивые объяснения – если ты любишь кого-то, причина тебе не нужна.

Построить ракету, чтобы отправиться на луну, ха.

Действительно, «почему он тебе нравится?», «что тебе в нём нравится?» – неправильные вопросы. Спрашивать о том, в какой момент человек начинает «нравиться» – абсолютно бессмысленно.

Это не что-то строгое.

Это весьма расплывчато.

– Ладно, понятно, из-за одной теории, проникшей в мою голову, я никого никогда не любил.

– Ну, нельзя сказать, что ты не любящий человек. Любить других и любить одного человека – две стороны одной медали.

– Правда?

– Да. Заниматься благотворительностью, в конечном счёте, – то же самое, что не любить никого. Равенство и честность могут быть любовью, но не симпатией. Выбирать одного незаменимого человека – это дискриминация. Благотворительность и дискриминация не могут сосуществовать.

«Ты филантроп», – сказала Цукихи.

Хм.

Вот как… почему-то мне показалось, это была не похвала.

Даже если мне сказали что-то хорошее, я почему-то вспомнил весенние каникулы.

К чему привела моя благотворительность на весенних каникулах.

Меня заставили вспомнить, хоть я и не хотел этого.

– Люди, которые любят всё человечество, становятся святыми. Но разве ты можешь представить святого, переживающего из-за новой любви?

– Не могу.

Мне показалось, что это будет значить, что он отдастся мирской суете.

Хм.

Ну, даже если с дискриминацией она перегнула палку, любовь – это всё равно нечто мирское.

Она отличается от филантропии.

Абсолютно во всём.

– Если человек сможет любить всё человечество как личностей, он будет сильнейшим.

– Жаждать всего человечества… да уж. Это будет сложно. Даже не сложно, абсурдно.

– Думаю, это больше похоже на непостоянного прелюбодея.

– Хм.

Но даже столь глубокая беседа ни к чему не привела.

Забудем о концепциях и определениях.

Если тема беседы слишком расширится, я не смогу всё собрать.

Мы говорили про Х-сан из моего класса.

– Как ты и говоришь, я одинокий парень, никого не любивший с рождения, но такой уж я человек. Я, Арараги Коёми, прямо сейчас, в 18 лет, наконец-то влюбился. Как мне кажется.

– Нет! Не говори «как мне кажется», пора решить раз и навсегда!

Цукихи наклонилась и с громким хлопком положила руки мне на плечи, чтобы поддержать меня.

И с энергичной улыбкой объявила:

– Абсолютно точно!

– Абсолютно точно…

– Ты влюбился! Решено!

– Решено?!

– Да! Решающая загадка разгадана!

Лицо Цукихи приблизилось к моему, и мы столкнулись лбами. На этом ужасающем расстоянии я чувствовал даже её дыхание.

– Ты любишь Х-сан! Я так решила.

– Если ты решила за меня, я ничего не могу с этим поделать…

Я был подавлен её силой.

У меня не было выбора, кроме как согласиться.

Нет, это был не просто выбор.

– …

Она была права. Да.

Как и сказала Цукихи.

Я ни капли не понял, правда ли то, что она сказала – но сделаем вид, что это так.

Возможно, «люблю» значит «я могу любить её».

Я думаю, я люблю её.

Я чувствую, что люблю её.

Я понимаю, что люблю её.

Я думаю, я хочу остаться с ней навечно.

Вот так.

– Верно. Хорошо, я поборол свои проблемы, Цукихи-тян. Заставить того, кого называли сверхспокойным ребёнком, преодолевать – это достижение. Похоже, до этого момента я смотрел на тебя сверху вниз.

– О, нет-нет-нет. Я ничего такого не сделала.

Цукихи застеснялась.

Она с улыбкой закрыла лицо руками.

Вполне по-человечески естественно захотелось смутить её ещё сильнее.

Или по-братски естественно.

Застенчивая младшая сестра – это такая прелесть!

Моэ-моэ!

– Ты лучшая сестра в мире, Цукихи!

– Быть того не может.

– Я всегда считал, что однажды у тебя получится. И вот этот день настал. Сегодня ты достигла уровня Мариллы, и тебе не понадобилось ждать, пока исполнится 50. В самом деле, скорость твоего развития изумила меня. Твоё присутствие столь подавляет остальных, что если кто-то упомянет Карен-тян, я не пойму, о ком он говорит.

– А-ха-ха-ха.

– Ты не просто так моя сестра.

– Э? Сам себя не похвалишь?…

Цукихи пришла в себя.

Меня раскусили. Она очень внимательна.

Я собирался воспользоваться моментом, чтобы научить Цукихи быть «сестрой, которая радовалась за брата», но что-то пошло не так.

В то же время я попытался превознести Цукихи, унизив Карен, но это она проигнорирована.

Шутки в сторону.

– Позволь мне выразить свою благодарность. Спасибо, Цукихи-тян.

– Пора уже.

«Впервые мне задали столь базовый вопрос», – сказала она с облегчением.

– Я много чего говорила, но любить другого человека настолько же естественно, насколько естественно для собаки лаять. Не о чем волноваться, брат.

– Понятно. Это естественно.

– Да. Это нормально.

– Нормально, что в классе есть девушка, в которой я заинтересован.

– Нормально!

– Нормально, что даже на уроках я смотрю на её место, а не на доску.

– Нормально!

– Нормально, что даже по пути из школы я ищу её, даже думаю, что случится, если мы случайно встретимся. Даже когда я покупаю журналы, я думаю о всяком.

– Нормально.

– Нормально, что я хочу помацать её грудь.

– Нет.

Беседа оборвалась

– Хм?

– Хм?

Мы обменялись взглядами, будто пытаясь понять, что каждый из нас будет делать дальше.

Никто из нас не знал, почему беседа оборвалась.

– Э? Что? Цукихи-тян. Что ты такое говоришь?

– Э-э-э? Это я виновата?

– Не лучше ли тебе сесть?

– А, да. Хорошо.

Растерянная Цукихи села.

Брат и сестра сели друг напротив друга.

Это что, чайная церемония?

Об этом постоянно забывают, но Цукихи состояла в чайном клубе.

– Я говорил о том, что грудь Х-сан необычайно привлекательна, так что я хочу потискать её, я хочу помацать её, понимаешь? Вот о чём я говорю.

– Э-э? Может, я глупая, я слышу, что ты говоришь, но понять не могу. Такое впечатление, что в моей голове после твоих слов есть только две мысли: «я не слушаю» и «я не спрашиваю».

– Э-э? Ты безнадёжна. Боже мой, с такой глупой сестрой брат хлопот не оберётся.

Я снова перевернул свою оценку с ног на голову.

Эти быстрые смены отношения, честно говоря, меня пугали.

– Я думаю, не все об этом знают, или я один в классе знаю об этом, но у этой девушки есть два арбуза, и у меня просто нет иного выбора, кроме как помацать их, понимаешь?!

– Прости, брат, не мог бы ты перестать использовать примитивные слова вроде «потискать» и «помацать»?

– Хм? А, понял.

Я терпеливо принял просьбу сестры.

– В таком случае, у меня нет выбора, кроме как потрогать их, понимаешь?!

– Теперь это звучит не примитивно, а мило.

«Не знаю», – сказала Цукихи, поддавшись унынию.

Мне показалось, что она смотрела на меня глазами, которыми смотрят не на брата, а на извращенца. Наверное, это была галлюцинация.

Должна была быть.

Это, наверное, какой-то фокус.

– Другими словами, то, что я хочу трогать грудь Х-сан и только её – это любовь.

– Нет.

Цукихи категорично отрицала.

Несмотря на краткость, её голос был настолько упрямым, что у меня пропало всякое желание спорить.

Хм-м-м.

Она правда упрямая.

Однако, я сжал кулаки и смело вызвал Цукихи на поединок.

– Но я никогда не хотел трогать грудь той, кто мне не нравится. Потому я считаю, что это чувство и есть любовь.

– Если ты об этом в самом деле думал, то я чувствую груз ответственности за то, что позволила тебе сохранить такое суждение…

Лицо Цукихи было таким же, как у археолога, который пробудил демона разрушения, запечатанного древними людьми.

То, что ты чувствуешь себя ответственной за это не означает, что ты должна сама решать проблему.

– Даже твой любимый Росокузава уже давно хочет потрогать твою грудь.

– Возможно, но это верно только в данной теории – он хочет потрогать все женские груди в мире, в том числе и мою!

– …

Не хотел бы я с ним встретиться.

И вообще, как ты можешь такое в голос говорить?

– Хотеть трогать женскую грудь для парней абсолютно нормально, так что ты не обращаешь на это внимания.

– …

Почему-то мне показалось, что началась другая консультация.

С любовной темы мы перешли на тему сексуального воспитания.

– Я сказала, что это не так, но в ином смысле даже это нормально.

– Да ну?

– Это естественно

– Естественно.

– Это не любовь, это сексуальное влечение.

– Влечение!

Влечение, ха…

Плохо .

– Вообще-то, во мне хватит влечения.

– Не пытайся изображать старого комика. Это ужасная игра слов.

– Я думаю, что кульминация была очень хороша, и пора бы начать новую главу. Не говори, что история продолжается.

– Конечно. Она не может вот так закончиться, – сказала Цукихи. – Хотя в определённом смысле, конец уже близок. Для моего брата.

– О чём ты? Моя жизнь только начинается.

– Дальше как человек ты не разовьёшься. Хоть наполовину я и шутила, наполовину я была весьма серьёзна. Я никогда не думала, что мой брат будет спрашивать меня о своём неудержимом влечении.

Грубо называть влечением мой искренний вопрос.

Более того, наполовину это была шутка.

Не шути со мной, хотелось бы мне сказать.

– Но так оно и есть. Ты заинтересован в груди одноклассницы. На уроках ты пялишься на её грудь, а не на доску, по пути в школу ты ищешь её грудь, когда ты идёшь в магазин, ты думаешь о её груди. Если это не половое влечение, то я не знаю, что это такое.

– Погоди-ка. Много слов ты заменила.

Весьма смелая редакторская правка.

Какое обновление.

– Если так говорить, то даже я думаю, что это не любовь, а половое влечение, и это не брат, а извращенец, но Цукихи-тян, тебе не стоит демонстрировать глубину собственных предубеждений. Несомненно, прямо сейчас ты что-то не так поняла.

– Правда?

– Да. Не пойми меня неправильно. Ради спора предположим, что чистое желание коснуться груди Х-сан – это сексуальное влечение. Назовём это чистым сексуальным влечением. Если так смотреть на вещи, то я согласен признать, что в вопросе есть и такая сторона. Я позволю тебе, как сестре, сохранить лицо. Однако, Цукихи-тян, подумай.

Я остановился на мгновение.

И потом сказал слова, в которые готовился вложить силу.

– Без сексуального влечения не было бы любви.

– Просто заткнись. А, прости, ошибочка. Просто умри.

«Не пытайся выдать бред за мудрость», – сказала Цукихи, щёлкая языком.

Она вовсе не изысканная.

И это член чайного клуба.

– Я не умру. Прости, но твой брат бессмертен.

– Если ты бессмертен, то и я бессмертна.

«Боже мой», – сказала она.

«Ох, боже мой», – сказала она.

Без дальнейших колебаний, Цукихи, не вставая, приблизилась ко мне.

Правильнее будет сказать, что она подползла ко мне.

– Что такое?

– Я хочу тебя проверить.

– Проверить меня? Ты смеешь проверять своего брата?

– Ага. Я собираюсь проверить своего брата.

Когда наши колени почти столкнулись, Цукихи остановилась, а потом выпятила грудь.

– Коснись её.

Я коснулся её.

Без единого слова. Без всякого выражения.

Я мгновенно дотронулся до них.

– А-а-а-а!

Будто удивившись моей скорости, сравнимой со скоростью света, Цукихи вскрикнула и упала назад, но поскольку она падала так, что ударилась бы головой о спинку кровати, я сжал руки и удержал её.

Вот так.

Другими словами, я крепко сжал её грудь.

Не дотронулся – ухватил.

– Больно!

Вот же неблагодарная.

Я едва спас её от шишки на голове, меня спасителем можно назвать, а она с ужасающей силой ударила меня головой.

Наши лбы столкнулись.

Из глаз полетели искры.

И всё же я не отпустил её грудь.

Её грудь была спасительной ниточкой, не давшей мне самому упасть.

– Я сказала «больно»! Отпусти меня! Ты меня не отпустишь?!

– Что? А, старик, заставивший вишню расцвести, рассыпав прах мёртвой собаки .

– Если тебе хватает наглости каламбурить так, что это похоже на обвинение, то немедленно убери от меня свои лапы!

– «Убери от меня лапы» в общепринятом смысле?

– Здравый смысл от тебя и руки и всё остальное уже убрал! В самом банальном смысле!

Не надо было обращаться ко мне «омаэ» .

Я вернул себя в вертикальное положение и убрал пальцы, хватавшиеся за выступы на её теле.

– Что за брат, что за брат, что за брат. Застоявшийся брат ? А, блин, у меня язык заплёлся.

Цукихи-тян обиделась.

А она довольно милая.

– Ты даже не колебался. Как только я приказала тебе, ты рефлекторно, даже не думая, помацал мою грудь.

– Как грубо. Брат не мацает грудь сестры.

– Ты только что от души её помацал!

– Ты неправа. Наоборот. Это твоя грудь помацала мою ладонь.

– Что это за отвратительная чушь?!

– Касаешься рук брата грудью. Ну и извращенка же ты, сестра.

– Как ни выворачивай, суть не меняется.

Мацать ладони грудью.

Цукихи подержалась за лицо.

Теперь я заметил, что в результате нашей потасовки и я и Цуцкихи уже не сидели, как раньше. Равновесие нарушилось

– Ох блин. Брат, ты слишком много касаешься груди сестры!

– Да что с тобой? Почему ты злишься? Ты сама приказала мне «коснуться» их. Ты искусила меня, так сказать.

– Искушение.

– Кстати, если ты запишешь «искушение» и «нюанс» через кандзи, они будут выглядеть одинаково.

– Хорошее наблюдение, но не пытайся увести тему в сторону! Ты очень ошибаешься, если думаешь, что я просто пойду рыдать в подушку. Я пожалуюсь Карен-тян!

– Пожалуйста, не надо. Я не смогу вернуться в обычную форму.

Она не будет сдерживаться.

Карен жутко злится, если кто-то обижает Цукихи.

– Разве ты хочешь, чтобы Карен-тян сбила костяшки?!

– Почему ты говоришь такую некрутую вещь таким величественным голосом? – спросила Цукихи, уставившись на меня…

Глазами убийцы.

– Нет ничего страшного в том, что ты не сможешь вернуться в обычную форму. Завтра утром я снова приду тебя будить ломом.

– Бесполезно. Прости, но смертоносное оружие на мне не сработает, – я издевательски засмеялся над угрозой Цукихи. – Я вымышленный подросток. Меня защищают правила.

– И что?!

Ладно.

Я не чувствую, что должен чего-то стыдиться, но я боюсь взаимонепонимания.

И ещё больше, чем взаимонепонимания, я боюсь Карен.

– Ладно, не меняя тему, вспомним ещё раз. Ты меня искусила словами «коснись её».

– В первую очередь я злюсь, потому что твоя имитация на меня ни разу не похожа!

Арараги Цукихи ушла в режим истерички.

Какая истерическая история.

…

Я потерпел неудачу, но мы ещё не дошли до кульминации.

Я бы хотел двинуться дальше, но глава не меняется.

– Голос больше похож на голос Игути Юки , чем на мой!

– Не бросайся именами!

– И я не искушала своего брата.

– Искушала. Ты выпятила грудь. И сказала «коснись её позязя».

– Не выставляй меня безмозглым унылым говном! Я не хочу быть таким персонажем! Прекрати, есть люди, которые начнут читать с этой книги!

– Вот уж не знал. Если такие люди существуют, мне стоит начать беспокоиться о том, какое я впечатление на них произвожу.

Я думал, что после пяти книг нахожусь в безопасной зоне для шуток. Я рассчитывал, что после того, как все мои хорошие стороны стали известны, такое возмутительное поведение находится в пределах нормы.

– Даже в туманности М78 есть читатели, так что тебе стоит вести себя аккуратнее, брат.

– Ты права…

Проблема вышла на галактический уровень.

Можно сказать, мир на Земле зависит от меня.

– Эй, брат, а ты схватишь за грудь всех, кто тебя попросит об этом?

– Ой-ой, ты считаешь меня настолько беспринципным? Я оскорблён.

«Боже мой», – добавил я.

– Неважно, как меня будут упрашивать, я буду трогать только твою грудь и грудь Х-сан.

– Я такое же исключение, как и Х-сан?!

– Нет, и даже грудь Карен-тян…

– Ты хочешь вонзить свои ядовитые клыки и в Карен-тян? Э? Минутку, а можем ли мы назвать такого человека братом?

– Ты меня неправильно поняла. Именно потому, что я твой брат.

Я объяснил наиболее доступным образом моей тормозной сестре:

– Забудем пока о Х-сан. В твоём случае это потому, что я твой брат.

– Что… что это значит?

– Для брата грудь сестры – не грудь. Другими словами, не важно, сколько он хватает её за грудь, это не считается хватанием за грудь. Не считается. Другими словами, я могу мацать их столько, сколько захочу.

– После такого заявления я должна задаться вопросом не о том, называть ли тебя братом. Я не уверена, что ты вообще человек…

«В твоей логике появляются дыры ещё до того, как ты вывернешь её», – сказала Цукихи, повесив голову.

Похоже, она не смогла понять.

Печально.

Возможно, люди так никогда и не смогут понять друг друга.

Даже в современном мире, где средства связи так эволюционировали, не было ничего, что может достучаться до людских сердец, и люди продолжают не верить друг другу.

Однако Цукихи не обескуражила моя социальная сатира в описательной части. Она внезапно подняла голову. Её глаза ещё не были мертвы. Похоже, она всё ещё хотела возражать.

Она упряма.

Почему бы ей не умереть?

– Даже если принять, что твоя грудь – это сущность, которой нельзя касаться, если её владелец, то есть ты, даёшь мне разрешение, меня не в чем обвинить.

Прежде чем Цукихи приказала мне заткнуться, я сделал первый ход. Именно Цукихи первая заговорила об этом.

В любом случае, так всё началось.

– Вовсе нет!

Однако Цукихи сдаваться не собиралась:

– Вовсе нет, вовсе нет. А теперь я в роли цундере!

– Цундере?

Когда она успела?

Даже если не учитывать Мариллу, я весьма хорошо знаком с цундере, но я думал, в словах Цукихи не было и намёка на этот типаж.

– Намёк был в вывернутом выражении. Я не подчиняюсь правилам!

– Подчиняешься правилам…

Установленным.

Говорю тебе, это опасно.

В последнее время правила стали строже, так что давай сделаем что-нибудь эротичное в пределах правил.

– Другими словами, я цундере наоборот!

– Цундере наоборот? Что это такое?

– Другими словами, обычно я в «дере»-режиме, и ты можешь ко мне подойти, и я не буду возражать против физического контакта, например, если ты положишь руку мне на плечо и приблизишь своё лицо, но в тот момент, когда ты подумаешь: «Э? Да ладно, я ей нравлюсь» и признаешься, я переключусь в «цун»-режим и холодно отброшу тебя фразой в духе: «О нет, я не это имела в виду. Пожалуйста, прекрати. Ты что-то не так понял, так что не забывайся».

– …

Нет, нет, это не цундере и не цундере наоборот.

Разве это не обычная девушка, которую можно встретить довольно часто?

– Другими словами, будучи цундере наоборот, я могу сказать что-то вроде «потрогай её» в шутку, но если ты это сделаешь, я разозлюсь: «ты всерьёз меня воспринял, ты что, дурак?»

– Кошмар какой.

Цундере наоборот очень страшные.

Не знаю, как с ними сближаться.

– Так вот, что ты хотела на самом деле? Какого продолжения беседы ты ожидала, вот так демонстрируя свою грудь передо мной?

– Ну, я отчасти шутила. Я же сказала, это была проверка. У меня, как у штабного офицера Огненных Сестёр, был план. Если бы я выставила грудь, а мой брат меланхолично сказал: «Вообще-то, меня не интересует твоя грудь», доказав верность моей теории, я бы ответила: «Потому что это грудь твоей сестры?», и в этот момент я начала бы розыгрыш.

– А. Так вот чего ты хотела.

– А ты ответил великолепным ударом навылет.

«В самом деле», – говорит Цукихи, надувая щёки.

Похоже, с чувством расстояния между братом и сестрой что-то было не так.

– Однако я должен сказать, что столь нормальное развитие было бы слишком предсказуемым. А вот то, что я схватил сестру за грудь, намного забавнее.

– Эм. Ладно, ты прав. Я прощу тебя.

Меня простили.

Возможно, это из-за её невероятной объединяющей способности или популярности как лидера, но её терпимость заставляла меня беспокоиться.

– Эй, ну и как?

– Хм?

– Я спросила, ну и как?

– А. Ты спрашиваешь о моих впечатлениях о груди сестры.

Она хотела узнать.

Естественно быть заинтересованной в том, как другие оценят твою собственность, которую ты растила долгие годы.

Я подумал, что сейчас не лучшее время для сладкой лжи, и немного пораскинув мозгами, заявил честно и откровенно:

– 76 очков, оценка B!

– Слишком расплывчато!

У неё большое будущее.

Хотя я должен сказать, что в данном случае я, как оценщик, касался только груди своей сестры, поэтому едва ли мне можно было доверять.

– Ну и в итоге, какой результат?

– Результат чего?

– Ну, после того, как ты сказала «коснись их», я это и сделал.

– Сказала же, я ненавижу, как ты меня изображаешь.

– Какое заключение ты можешь сделать на основе этой «проверки»?

– Так, посмотрим.

Услышав мой вопрос, Цукихи задумалась. Мне даже подумалось, что она была так беззаботна, что пока я её не спросил, она и не думала об этом. Любопытная реакция.

Разве не она хотела, чтобы я помацал её грудь?

Хотя, я этого и не делал.

Это её грудь помацала мою ладонь.

Какой массаж.

– Брат, ты не разочарован?

– Что?!

Худший из возможных выводов.

– А если подумать, до этого ты говорил, что не можешь покупать порно-журналы, не можешь покупать порно-журналы, не можешь покупать порно-журналы.

– Я три раза не говорил.

Стану я ещё такое повторять.

Просто с языка сорвалось.

Я только что неосторожно сказал то, что думал.

– Плохо. Совсем плохо. Ты, перепутавший влечение с любовью, создаёшь таким образом инфляционную спираль разочарования.

– Инфляционную спираль…

Что это такое.

Впрочем, я слышал про дефляционную спираль.

– Какой ужас… инфляционная спираль… хочешь сказать, что похожий на 007 феномен происходит у меня в голове…

– Да. Поэтому ты без колебаний касаешься груди сестры.

Коснуться… груди, которая похожа на сенсорный экран.

– Сенсорный экран плоский!

Она ударила меня.

Если бы на её месте была Карен, я бы отлетел к стене, но поскольку била Цукихи, я ничего не почувствовал. Поэтому настаивал.

– Ха. Я имею в виду, что ты можешь ввести код любви на сенсорном экране.

– Это не мило!

– А потом ты можешь аннулировать свой счёт в банке.

– Это мило!

У неё было злое сердце, но, как и следовало ожидать от моей сестры, она была справедливой судьёй.

– В этом и проблема, – сказала Цукихи. – Ты можешь радоваться, что это была моя грудь, но если возрастёт твоё разочарование, ты, возможно, наложишь руки даже на дорогую тебе грудь Х-сан.

– Хм. Я могу в буквальном смысле наложить руки на её… в смысле, я могу радоваться, что это твоя грудь.

– Ты рад?

– Она была неплоха.

Что за диалог

– Однако если бы события развивались также, и Х-сан выставила свою грудь со словами «коснись её»…

Х-сан такого не скажет.

Даже представить не могу.

– Нет, нет, я о том, что даже если она этого не сделает, ты всё равно коснёшься её. Ты попытаешься её обмануть.

Ты будешь говорить вещи в духе «давай поиграем в догонялки. Если я тебя коснусь, тебе водить».

– Неубедительный обман…

– Можете ещё поиграть в цветные догонялки. Выберешь тот цвет, который у Х-сан на груди.

– А этот обман не только неубедительный, но ещё и ненадёжный.

Нет.

Я пытаюсь вспомнить, и понимаю, что именно так я бы и попытался обмануть.

Я медленно беру свои слова назад и киваю.

Понятно. Разочарование.

Жестокое слово, оно меня правда ранило (хнык), но теперь, когда она всё это сказала, я могу с ней согласиться.

По сути, я даже почувствовал, что так оно и есть.

Можно сказать, она попала в яблочко.

Преступник, пойманный великим детективом, наверняка чувствовал себя также.

Я почувствовал себя лучше.

Понятно, так это было чувство разочарования.

– Ты права. Так и было.

– Да. Ты был близок, брат. Ты почти что поверил лживой мысли, что ты влюбился в одноклассницу, которая тебе не нравится и у которой просто привлекательная грудь.

– Понятно, понятно. Настоящее «не пойми неправильно».

– В этом случае, с точки зрения Х-сан, это был неотложный вопрос.

– Угу.

Действительно.

Так долго путая разочарование с любовью, я мог бы взбеситься, если бы в день признания что-то пошло не так.

Это можно было бы назвать катастрофой.

И всё же, учитывая характер Х-сан, она могла улыбнуться даже такой катастрофе.

Поэтому.

Я должен сдерживать.

Сдерживать себя.

– И правда. Ты удержала меня на краю, Цукихи-тян. Я почти ушёл на тёмную сторону.

– Тёмную сторону, говоришь.

– Ха-ха-ха-ха . Вероятно, я всё неправильно понял. Демонический король шестого неба Арараги Коёми не должен влюбляться в простую женщину.

– Мне кажется, тебе некуда уходить. Ты уже великий колдун, блуждающий по тёмной стороне.

«И кстати, что это за смех?» – спросила Цукихи.

Смех Ашурамана , ответил я.

– Ну и вот, к выводам мы пришли, теперь нужно решить, что делать. Если мы оставим моё разочарование как есть, может случиться нечто ужасное. Мы должны защитить Х-сан от моих злых рук.

– Верно.

– Должен сказать, нам очень повезло, мы смогли понять правду по разнице в касании.

– Верно.

– Я попытался сказать первое, что пришло в голову, но меня проигнорировали.

Похоже, кое-что не работало просто потому, что она была моей сестрой.

– Будет грустно, если после того, как ты вонзишь ядовитые клыки в Х-сан, тебя арестует полицейский, и в итоге всё закончится твоим воплем: «А-А-А! С грудью покончено!»

– Если меня арестует полицейский, едва ли концовка будет такой весёлой.

– Даже я не хочу, чтобы в моей семье был преступник. Это будет позором для Огненных Сестёр. Всё то, что мы так долго строили, обратится в прах.

– М-м. Я часто слышал, что по-настоящему надо бояться не умелого врага, а неумелого союзника.

– Союзник в данном случае вреден, а не неумел.

– Можно и так сказать.

Вообще-то, я с самого начала не был союзником Огненных Сестёр.

Мне иногда казалось, что ко мне относились как к шестому бойцу в сентай-отряде (я слышал, что меня называли Огненным Братом – какая банальщина!), но я не помню, чтобы становился серебряным воином.

– Ничего не поделаешь. В качестве замены, я буду использовать твою грудь и грудь Карен-тян, и таким образом очищу разум.

– Я не позволю тебе пользоваться такой заменой.

– Эй, эй, вы же Огненные Сестры, воины правосудия. Вы должны с радостью пожертвовать собой ради меня.

– Скорее, правосудие пожертвует тобой.

«Как будто я позволю тебе трогать мою грудь просто потому, что тебе хочется убить время», – сказала Цукихи.

– И что мне делать? Я дотронусь или до невинной Х-сан, или до моих сестёр. Что ты выберешь?

– Если таковы варианты… ох. Ладно, трогай нас!

Мои сёстры и правда готовы на самопожертвование.

Я почувствовал себя неуютно.

– Можешь делать с нашей грудью что хочешь. Но пообещай, что не коснёшься Х-сан!

– Хорошо, обещаю. Нет, не только Х-сан. Если вы пожертвуете собой, я клянусь, что, если в ближайшем будущем встречу бездомную лоли с двумя хвостиками и рюкзаком, я совершенно точно не обниму её сзади.

– Откуда такая точность?

– Не знаю.

Откуда я знаю.

Я сам был озадачен.

Я ощутил волю вселенной.

– В любом случае, лучше делать обещание как можно более конкретным. Так его легче держать.

– Понятно. Это значит, что ты никогда не нарушишь эту клятву.

– Именно.

Почему?

Это было обещание о будущем, про которое я ничего не знаю, и всё же я почувствовал, что вру.

– В любом случае, не то чтобы было только два варианта.

– Верно.

Неудивительно.

Касание груди сестёр – это наказание.

– Вообще-то, есть много методов избавиться от разочарования, не требующих зацикливаться на груди сестёр. Грудь сестёр – это крайняя мера.

– Мне кажется, это такая крайняя мера, к которой ты никогда не должен прибегать.

Тогда мы должны думать о том, какой из методов избавления от разочарований я должен выбрать.

– Можешь попробовать заняться спортом или найти увлечение, которым можно заниматься даже дома, обычно так делают.

– Спорт, хм. Может, бегать с Карен-тян.

– Трёхногая гонка.

– Да, трёхногая гонка… эй, минуточку!

Видимо, меня протащат по земле.

Мне придётся пройти через то, через что проходит фата на свадьбе.

– Нет, нет, мы говорим о Карен-тян, она будет бежать очень быстро, так что ты даже земли не коснешься.

– Я что, взлечу?

Это уже какая-то тренировка ниндзя.

Ну, её шансы стать ниндзя выше, чем шансы стать невестой.

Боже мой, сколько времени прошло с моей последней нори-цуккоми.

– Спорт сразу отпадает. Я не хочу, чтобы у меня развился ещё больший комплекс неполноценности из-за Карен-тян.

– Маленький братик… – пробормотала Цукихи с издёвкой.

Она сказала это в умственном или в физическом смысле?

Наверное, в обоих.

– Тогда домашние увлечения.

– Верно. Брат, ты играл в новые игры?

– А. Новые игры. Последние игры. Люди стали делать сетевые игры, и если играть в них в одиночку, ты и половины удовольствия от них не получишь.

– Ага. А что насчёт игр для прохожих ?

– Они такие же.

Впрочем, мы на окраине, так что едва ли я натолкнусь на прохожих, играющих в ту же игру.

Собрание в игровом углу магазина.

Каким должно быть Героическое шоу.

– Когда я думаю о том, что с самого начала веселье будет ограничено, играть уже не хочется.

– Мы могли бы установить локальную сеть и играть на первом этаже.

– Ты меня не так поняла. Я хочу играть один.

Можно сказать, я ненавижу игровые автоматы.

Никто не войдёт в моё сердце.

– Человек, желающий играть в игры исключительно в одиночестве, не может влюбиться.

Цукихи вернулась к старой теме, а потом сказала:

– Тогда иного выхода нет. Мацай грудь сестёр.

– Мы уже перешли к крайним мерам?!

– Ошибочка. С языка сорвалось.

– Мне кажется, мы ошиблись во всём, в чём только можно.

– Тогда иного выхода нет, – повторила Цукихи. – Купи порно-журнал.

– …

И этим всё закончилось.

– Из-за недопонимания ты в этом месяце воздержался от покупки. А раз мы говорим о тебе, то я думаю, ты попытался исправиться, обвязал все свои сокровища верёвкой и выкинул их.

– О-откуда ты…

У моей сестры хорошая интуиция.

Или я слишком предсказуем.

– От этого ты только сильнее разочаровался. Поэтому, если ты купишь новую порнуху, проблема решится сама собой.

– Хм.

Если подумать, это было лечение не симптомов, а самой болезни.

Я могу устремиться к настоящему исцелению.

Действительно.

Если у тебя есть порно-журналы, любовь не нужна.

Проблемы решены.

Я и Цукихи нашли ответ на вопрос мирового масштаба.

И именно потому, что это был вопрос мирового масштаба, неправильный ответ мог уничтожить человечество.

– Понятно… так вот что такое книги мудрости.

– Да. И читай между строк. Страницы ты должен зачитывать до дыр.

– И снова ты помогла мне кое-что понять. Как и ожидалось от Арараги Цукихи, хвастающейся стопроцентной эффективностью в любовных советах. Я подумал, что эта глава будет длиться вечность, но теперь мне кажется, я чувствую концовку.

– Верно. Наша беседа в аниме длилась бы три серии, но теперь мы, наконец, можем закончить главу. Решено, будем ковать железо, пока горячо, брат. Книжный магазин вот-вот откроется, так что, может, прямо сейчас и сходишь? Если хочешь, я могу пойти с тобой.

– Нет, мне твоя помощь уже не потребуется. Ты и так многое сделала. Я не могу требовать от тебя ещё большего.

«Предстоящая битва – только моя», – сказал я, пытаясь выглядеть как можно круче, однако от моего взора не ушла одна деталь.

– Чёрт. Может не получиться.

– Э? Почему? В моем плане есть какой-то недостаток?

– Нет, твой план безупречен, но у меня нет зелени .

– Зелени? Чьей, детей-самоубийц?

– Зелени, а не завещаний .

М-м.

Система, при которой, не подурачившись, мы не сдвинемся с места, тратит много времени.

– Я о деньгах.

– Деньгах.

– В данный момент у меня недостаток финансов.

Я бы назвал это цианозом.

В любом случае, у меня в кошельке только 377 иен. Говорят, будто тот, кто точно знает, сколько у него денег, в будущем может стать богачом, но в моём случае денег было так мало, что глупо не знать точного количества.

– Как ты их все смог потратить? На день рождения дедушка же давал тебе денег.

– Если ты покупаешь игры, деньги имеют свойство тратиться.

– Ты покупал игры.

Этот факт не ускользнул от неё.

Ладно, жаловаться, делая то, что должен – это мой стиль жизни.

– И что за игру ты купил?

– Альпиниста, замаскированного под Идолмастер.

– Ну и зачем маскировать было… в самом деле, что за обременительный брат. Боже мой, с таким глупым братом сестра хлопот не оберётся, – сказала Цукихи, будто мстя мне за мои слова.

Выглядела она самодовольно.

Однако должен сказать, что, поскольку купить игру и остаться с 377 иенами в кошельке было моим достижением, тебе стоило бы благодарить меня за то, что я могу так себя вести.

– Ничего не поделаешь. Я подарю тебе книгу из нашей с Карен-тян драгоценной коллекции.

– …

Не хочу получать эротический журнал от сестры!

И неважно, старый он или просто лучше моих.

Если наши вкусы не совпадают, это будет бессмысленно, если совпадают, это ещё хуже.

– Ладно, на всякий случай я спрошу. Про что он?

– Ну, мы хотели разнообразия, но в основном он про милых мальчиков.

– Хорошо, достаточно.

Я оборвал её.

Я оборвал загнивающую дискуссию.

– Не дослушаешь до конца?

– Я и не хотел начинать слушать.

– Эй, брат, нехорошо даже не слушая отказываться от вкусов других людей.

– Отказываться от вкусов – плохо, отказываться от плохих вкусов – хорошо.

– Ты их даже не читал.

Цукихи шикнула на меня.

Надулась.

Похоже, она была недовольна моей философией.

– Я не столь предвзята. Я один за другим узнала обо всех твоих вкусах, и пришла в ужас.

– Не узнавай о них! И не ужасайся!

Я думал, у тебя хорошая интуиция!

А ты просто обыскала мою комнату!

– Честно говоря, твои вкусы просто кошмарны.

– Прекрати!

Я не хочу, чтобы ты мне об этом говорила.

И не нужно говорить мне о том, что мои вкусы абсолютно нормальны!

Чёрт, нужно думать о новом схроне…

– Кроме того, ты говоришь, что я не читал их, но что бы ты сказала, если бы я их прочитал? Могла бы ты, как сестра, закрыть на это глаза?

– Брат-яойщик – это моэ!

Цукихи подняла палец.

Плохо.

Она сгнила, я опоздал.

И потом Цукихи, бормоча «как тяжело, как тяжело. Огненные сёстры получают ожоги », встала и быстро вышла из комнаты. Судя по тому, что она ничего не сказала, она скоро вернётся.

Не думаю, что она неожиданно разозлилась.

Что-то вроде «меня бесит твоя одежда!»

Даже если дело в этом, наши отношения как родственников довольно жестоки, но к счастью, сейчас все было по-другому. Цукихи мигом вернулась. В руке она держала три аккуратно сложенных банкноты по тысяче иен.

А потом протянула их мне.

– Держи, я тебе одолжу.

– Э? Одаришь жалкого человека?

В тот же миг я унизил себя.

Должен быть предел беззастенчивости, даже если я сам так говорю.

– Ага. Однако помни, что это долг. Это не сенсорный экран, потыкав который, можно аннулировать свой счёт. Тебе придётся расплатиться!

– Ко-конечно! Я расплачусь с процентами! Законно установленными процентами!

– Ты очень педантичен…

– Мужчина всегда возвращает долг.

– Звучит не так круто, если мы говорим о деньгах…

Если подумать, то зрелище меня, стоящего на коленях перед сестрой, дающей мне денег – самое жалкое, какое я только видел.

И, словно пытаясь сделать его ещё более жалким, Цукихи сказала:

– Без процентов. Взамен можешь выразить свою благодарность.

– Выразить благодарность?

– Я хочу, чтобы ты показал мне сердце, говорящее «спасибо, Цукихи-тян, я люблю тебя», – сказала Цукихи, снимая носок.

Сделала это она бессмысленно-эротично.

И потом, стоя на одной ноге, будто в фильмах про кун-фу, она протянула ногу к кончику моего носа.

И угрожающе произнесла:

– Оближи её.

Я облизал её.

– Ты снова не колебался ни секунды!

И, как и в фильмах про кун-фу, меня пнули по носу.

Это было больно. Я получил такой сильный удар, что не удивился бы, если бы нос сломался, а не просто истёк кровью.

– Что ты делаешь?

– Это я хотела сказать!

– Нет, это моя фраза! Я её никому не отдам!

– Отдай!

– Отвратительно, отвратительно, отвратительно, – Цукихи вытирала ногу так, будто стирала и плохие воспоминания.

– Эй, это грубо. Ты ведёшь себя так, будто мой язык проклят. Это потому что ты докучала мне словами «оближи её», я с некоторым сомнением её и облизал.

– В твоей решительности не было и намёка на сомнения или колебания. И это уже даже не подражание! Это наглая клевета!

– Если не хочешь, чтобы я продолжил лизать твои ноги, давай деньги.

– Угрозы?!

Цукихи бросила три банкноты.

Как дети, толпящиеся вокруг рисовых лепёшек, я поймал их, пока они ещё летели.

Поймал, поймал, поймал.

Я проверил их, как банкир.

– Хорошо. Действительно, три тысячи иен.

– Я просто одолжила тебе немного карманных денег, почему мне кажется, будто я вернула долг?

– Вероятно, ты мне не доверяешь. Я попрошу маму с папой автоматически вычесть три тысячи иен из моих карманных денег в следующем месяце и отдать их тебе.

– Я благодарна за заботу, но если ты так думаешь, может, мне стоит вести себя как сестре, которая тебе доверяет.

– Я готов к худшему.

С этими словами я посмотрел на часы.

Десять утра.

Хорошее время, чтобы покататься на велосипеде.

Я открыл шкаф и ещё раз переоделся – теперь из домашней одежды в уличную.

Почему-то это стало походить на показ мод.

– Эй, брат.

Я успел надеть джинсы, когда Цукихи, бездельничавшая за столом, позвала меня.

Что ей надо.

Она уже дала мне денег, так что ей пора бы исчезнуть.

Из этого мира.

– Когда ты так накачался?

– А?

– У тебя черепаший живот, – сказала Цукихи, ткнув в него пальцем. – Если подумать, я тебя давно не видела голым, но раньше у тебя не было такого пресса.

– А.

В данный момент он состоит из шести «кубиков». Впервые я раздеваюсь перед своей сестрой в таком состоянии. Я стал таким во время весенних каникул – а значит, я уже месяц не раздевался перед Карен и Цукихи.

Какая небрежность!

Мне стыдно, что я так долго не показывался обнажённым своим сестрам.

… Эм, нет.

Что я за извращенец.

Я чувствую, что уже какое-то время сам себя атакую фразой «что за извращенец», но видимо, это и есть доказательство того, что я извращенец.

– Честно говоря, я стал фанатиком пресса.

– Ты точно фанат.

– Серьёзно. Я следую программе развития пресса «Лагерь Билли».

– Откуда такие склонности к бодибилдингу?

Конечно, я не могу сказать ей правды, поэтому я придумал подходящее объяснение и дал уклончивый ответ.

– Я придумал такую смешную шутку, что мы животы надорвём, поэтому я готовлюсь рассказать её.

– Настолько смешная, что даже сам рассказчик смеётся…

– Ага. Если не хочешь умереть, тренируй пресс.

– По программе Лагеря Билли или упражнениями для потери веса?

– Я бы посоветовал мотереччи.

– Мотереччи?

«Подошло бы лидеру банды модниц вроде тебя», – сказал я, и после объяснения, похожего на обман, Цукихи кивнула:

– Хм, понятно.

Она была очень заметной (это всё ещё верно), но не могла понять каждого моего движения.

В этот раз она ответила просто потому, что я задал ей вопрос.

– Ладно, спасибо.

Закончив надевать кофту, я вышел на улицу, наконец нормально поблагодарив Цукихи.

А говорят, с этого лучше начинать.

– Нет, не стоит.

– До встречи.

– Пока.

Когда я обернулся, то увидел, что Цукихи снова разлеглась на моей кровати. Похоже, она собралась поспать. Я всегда считал, что мешать другим спать – невежливо, но ладно, так или иначе, она мне помогла, так что я могу одолжить ей постель. Надеюсь, она что-нибудь сделает с ломом.

Напоследок я спросил ее:

– Цукихи-тян.

– Что?

– В этот раз мы решили, что это была ошибка, но как думаешь, сможет такой человек, как я, однажды влюбиться?

– Сможет, почему нет? Ты же человек.

– Понятно.

Сладких снов.

Услышав ответ Цукихи, я вышел из комнаты.

А затем улыбнулся.

Слабо улыбнулся.

Человек.

Как бы сказать, с весенних каникул я начал беспокоиться о том, что для меня должно быть естественным.

Как и с прессом.

И правда – история, из-за которой живот надорвёшь.

– Сила человека стала до смешного болезненной историей.

Быть сильным.

Сила.

Идея, которая была уничтожена на весенних каникулах, никем иным как Х-сан.

Х-сан. Х-сан. Х-сан.

– Ха…

Когда я был готов сменить слабую улыбку на громовой смех в стиле Ашурамана…

– Я дома, – услышал я.

Похоже, с пробежки вернулась Карен. Она на удивление быстра. Как можно понять из того, что её зовут пулей, когда она выходит из дома, она не возвращается.

Дольше всего её не было, когда она училась в шестом классе. Она сказала, что выйдет ненадолго, и не возвращалась три дня – кстати, тогда её видели в Окинаве.

Не бегай через моря.

Нам придётся звонить в полицию.

– Добро пожаловать.

От этой сестры были одни проблемы даже дома, однако, в эти времена хаоса и беспорядка, мне стоило бы поприветствовать её.

Ничего не поделаешь, немного пообщаемся.

Не зная, куда движется моё сердце, я произнёс приветствие, спускаясь по лестнице, и пошёл ко входу. Там я нашёл вспотевшую женщину в спортивном костюме, Арараги Карен, которая снимала обувь на пороге.

?…

Мокрую?

Э? На улице дождь? Я собирался в магазин.

Я не особо смотрел из окна, но все же не слышал шума дождя, так что подумал, что как всегда сияло солнце.

Солнечный дождь.

– О. Брат мой. Ты проснулся ещё раз?

Сняв туфли и поставив их на место, Карен наступила на мат у входа. Намочила мат у входа.

– Я беспокоилась, когда доверила одной Цукихи важное задание пробуждения нашего брата, способного поспорить в умении спать с Эстарком , но, похоже, всё закончилось хорошо.

– Не уверен, так ли хорошо…

Сама по себе задача пробуждения была выполнена, но мне кажется, Цукихи расплатилась за это сполна.

Ей пришлось позировать в белье, её хватали за грудь, ей лизали ноги, а в итоге ещё и отобрали три тысячи йен.

Кто мог так обойтись с моей сестрой?

Не прощу.

– Угу, Цукихи-тян становится всё более и более независимой. Как сестра, я чувствую себя одиноко, но я должна похвалить её.

– Если ищешь Цукихи-тян, то она, исполнив свой долг, заснула у меня в комнате, так что потише. Потом похвалишь. Карен-тян, ты не взяла с собой зонт?

– Мяу?

Карен озадаченно прищурилась.

– Брат, что с тобой такое? Ты редко зовёшь нас по имени. Ты так стеснялся назвать нас по ошибке с «-тян», что стал называть «большая сестра» и «маленькая сестра».

– Да, и этот окольный способ меня раздражал, так что я решил прекратить так делать.

В любом случае, люди не этого хотят.

Лучше я один буду с этим справляться.

– Эм. Мне кажется, с хронологическим порядком что-то не так, но и фиг с ним.

У мозга Карен была печальная особенность, выражавшаяся в неспособности думать о чём-то слишком сложном, и в большинстве случаев она просто прекращала это делать со словами «фиг с ним», так что она не особо задавалась вопросом о том, почему я так её назвал.

– Дождя нет, – сказала она.- На улице хорошая погода, подходящая первому дню Золотой Недели.

– Да? Но почему тогда ты мокрая? Ты упала в болото?

– Я не падаю, я забираюсь выше и выше, – с крутым видом сказала Карен-тян.

Она раздражала меня еще больше, чем окольный способ.

– Принцип «даже свинья поспорит с воздушным змеем, если ей польстить» изобрели из-за меня.

– …

Вот до какого предела слова из-за тебя изобретали?

Нет слов, чтобы описать, насколько она физически и ментально мазохистка.

– Неважно, падаешь ты или взлетаешь, просто скажи мне, почему ты намокла. Не говори, что тебя во имя Марса покарала Сейлор Марс.

– Не говори ерунды, брат. Она – моя напарница.

– Это ты чушь несёшь.

– Это просто пот.

«Смотри», – сказала Карен и обняла меня.

Мне показалось, будто меня окутали впитавшей много воды губкой.

Другими словами:

– Отвратительно! Уровень дискомфорта достиг максимума! От тебя потом воняет!

Пот?

Всё это?

– Ой, брат. Жестоко говорить половозрелой девушке, что она воняет потом.

– Отпусти! А-а-а! Правда некомортно, в смысле некомфортно!

Я сопротивлялся изо всех сил, но без толку.

В отличие от Цукихи, Карен-тян была спортивной.

Даже всех моих сил не хватило, чтобы вырваться.

– Утю-тю.

Карен потёрлась щекой об меня. Её пот, словно смазка, размазался по щеке, так что казалось, будто меня обтирают солью из пота.

Какой жесткий массаж.

– П-прекрати, Карен-тян! Вспомни о разнице в росте! Ты теперь моё лицо о свою грудь трёшь!

– Э? Правда? Ой-ка-кой-стыд!

Стоило сказать про это, она быстро отскочила от меня и изобразила смущение.

Моя жизнь спасена, но я не понимаю, как ты определяешь, что стыдно.

После таких страстных объятий чего ещё стыдиться?

– Всё это пот? Серьёзно… ну, да, это пот…

Хоть с меня и не течёт, из-за того, что меня обняла Карен-тян, даже я промок до нитки. Я проверил, что это за жидкость, лизнув её, и это был настоящий пот.

– Не слизывай пот сестры. Непристойный брат.

– Это сестра, возвращающаяся домой похожей на чудище, вылезшее из реки, непристойна.

Как то чудище звали?

Мокрая женщина ?

Если так, то это было очень импульсивное решение.

– Ты так вспотела из-за бега? Ты там с Годзиллой подралась?

– Я нечасто бегаю, так что не следила за своим состоянием. Похоже, я неправильно распределила усилия.

– О.

Даже на пробежке она бежала изо всех сил.

Понятно.

Однако мне казалось, жидкость, покрывавшая тело Карен, весит больше неё…

– И я как-то далеко убежала. 42,195 километра.

– Ты целый марафон пробежала?

– Понимаешь, я хотел отметить начало Золотой Неделе, и мне вспомнились бегуны Олимпийского пламени.

– Даже они не бегают 42,195 километра!

Ты путаешь их с теми, кто бегают марафон на олимпийских играх!

– Э? Но они же соединяют страны, разве они не бегают хотя бы по столько?

– Они делят путь на отрезки. Бежит много людей, и если ты так думала, то ты бегала слишком мало.

Её чувство расстояния между странами очень сужено.

Что это за атлетическая встреча по соседству?

– Но брат, 42,195 километра – это много.

– Конечно это много. Так много, что с тебя пот ручьём льётся.

– Да. Я поняла. Как нельзя лучше поняла. Даже если это 42,195 километра, я подумала, что в худшем случае это сто раз по сто метров.

– …

Страшно, страшно, страшно, страшно!

Её глупость страшна!

Я задрожал!

– Поняла, поняла, я выдохлась. По крайней мере, я поняла, почему так устала.

Ничего не понимающая дура начала говорить так, будто она что-то поняла.

Я забеспокоился.

– Эй, брат. Где финишная лента? Ты её приготовил?

– Нет. Откуда я мог знать, что, пока я спал, моя сестра бежала марафон?

– Что? Странно. Я же просила Цукихи-тян сделать это.

– Даже Цукихи-тян не думала, что ты это серьёзно…

Или может, она специально проигнорировала её.

Они были близки, но в этом плане Цукихи бывала холодна.

Можно сказать, у неё было плохое чувство юмора.

– Ничего не поделаешь. Цукихи начинает лениться ближе к концу. Думаю, я всё ещё нужна ей.

– Даже Цукихи не хотела бы услышать это от такой дурочки.

– Но если я не пересеку финишную ленточку, мой забег не окончится!

Карен ещё раз повторила «ничего не поделаешь», затем повернулась ко мне и сказала:

– Брат, сделай нимб у себя над головой.

– Нимб? Как у ангелов?

– Не этот. Руками, вот так.

– А.

Последовав примеру Карен, я сделал, как она попросила. Я изобразил руками ноль. Я не знал, зачем ей это, но…

– А-а!

Карен прыгнула.

И, сгруппировавшись после прыжка с разбегу, пролетела через кольцо из моих рук.

Как дельфин.

Или как лев, прыгающий через кольцо огня.

Ударив меня по макушке.

Словно пролетев через ушко иглы – она проскользнула со скоростью шмеля.

– Та-да!

А затем великолепно приземлилась

– Я прошла через брата! Теперь я достигла цели.

– Не делай таких страшных вещей!

Хотя я пытался казаться храбрым, мой голос дрожал.

Я представил все мурашки, бегающие по моему телу.

– Ох, я так устала. И я хочу пить. Воды, воды!

– Погоди! Мы ещё не договорили!

«Вот-вот, не иди в коридор, пока с тебя пот льётся», – хотел сказать я и пошёл вслед за Карен, отправившейся в гостиную, видимо, за жидкостью.

Я догнал её на кухне, где она засунула голову в раковину и пила прямо из-под крана.

Она была мужеподобна…

Разве она уже не мужчина среди мужчин?

Хоть она и моя сестра.

– Буль, буль, буль, буль, ах!

Карен выпила, как мне показалось, литров пять и, наконец, выпустила кран.

– Ты сказал, что от меня воняет, и ужасно ранил мои девичьи чувства, так что я пойду приму душ, – сказала Карен и начала снимать спортивный костюм.

Прямо тут.

Другими словами, прямо передо мной.

Ну и какие девичьи чувства я после этого могу ранить… раз уж мы родственники, я не возражаю, но ты должна раздеваться в ванной.

– …

Но всё же.

Как и у Цукихи-тян, у неё был парень.

Мизудори-кун, кажется.

Я с ним не был знаком.

Другими словами, не знаю, что насчёт девичьих чувств, но вот любовь ей была знакома.

– Эй, Карен-тян, – позвал я.

Я почувствовал, что это бессмысленно с самого начала, но если мне повезёт, смогу получить приятный ответ.

– Что такое, брат?

– Я хочу, чтобы ты меня кое-чему научила.

– О, наконец-то ты хочешь пойти по пути карате.

– Нет, я хочу узнать у тебя не секреты спорта.

Я говорил серьёзным тоном и задал вопрос:

– Как ты решаешь, любишь ты кого-то или нет, нравится он тебе или нет?

– Э?

«Это любовная консультация?» – спросила она.

Карен сняла майку, обнажившись до пояса, и ловко повесила спортивный лифчик на плечо, будто полотенце.

– Если ты смотришь на его лицо и хочешь от него детей, это значит, он тебе нравится, – ответила она.

Очень по-мужски… к сожалению, я не могу использовать этот ответ как подсказку.