Не имея возможности возразить ни по сути, ни по мелочам прямым, если не сказать грубым, словам Ошино, я покинул заброшенное здание, поджав хвост.

Ничего удивительного.

После того, как я был вампиром всего две недели, пусть эти недели и были адскими, в моём теле остались лишь едва заметные побочные эффекты. В такой ситуации я ничего не мог сделать.

Вот что называется «связать руки».

Я не был специалистом или профессионалом – с этой минуты это место принадлежало только ему, Ошино Меме.

Просто друг.

Ничего… не смог сделать.

Нет, это ещё одно оправдание.

Защита.

Я просто задирал нос.

Правда была проще. Ведь сама Ханекава не просила у меня помощи.

Не Ошино.

Не Ошино отказался от моей помощи, а Ханекава.

Не вмешивайся.

Не показывай, что хоть что-то знаешь.

Она упорно, резко отказывалась.

Никто ничего не обсуждал и не шел на компромисс.

Как и сказал Ошино, если я что-то и мог сделать, так это не путаться у него под ногами.

И по способностям, и эмоционально, и по обязательствам.

В данный момент я не должен был что-либо делать.

Я должен был держаться подальше от всего этого.

Но даже в этом случае, хотя я всё понимал умом, хотя я был готов принять это, я не мог ничего поделать с тем, что у меня кололо в груди. Сразу после того, как я вышел из заброшенного здания, пропало и желание идти домой.

Не желая возвращаться в дом, где меня тепло встретили бы сёстры, я повернул руль в противоположном направлении.

Я направился туда, где встретил Мартовскую кошку.

Зачем?

Я не пытался что-то сделать.

Я не думал, что если направлюсь туда, то снова встречу Мартовскую кошку Ханекаву.

Я не собирался снова с ней встречаться.

Я знал, что сделанного не воротишь – просто хотел завершить задание, прерванное на середине.

Короче говоря, найти дом Ханекавы.

Даже мне было абсолютно ясно, что теперь это бессмысленно, но почему-то я не мог себя остановить.

Наверное, я всё ещё был в замешательстве.

Наверное, то, что Ханекава пострадала из-за Кайи, или то, что я увидел её с кошачьими ушами и в одном нижнем белье, свело меня с ума.

Да и не был я настолько чувствительным, чтобы после исчезновения Ханекавы в ночи и состояния ее родителей беспокоиться за необитаемый открытый дом.

Я быстро прибыл на место, и, рассеянно поискав, неожиданно легко нашёл искомые апартаменты.

Табличка с именем Ханекава.

Под табличкой были написаны имена родителей, а рядом, чуть в стороне, имя Цубаса, так что вряд ли это однофамильцы.

Абсолютно обычный дом.

На вид.

По крайней мере, снаружи и не скажешь, что внутри двухэтажного здания творилось домашнее насилие.

Однако то, что имя Цубаса было написано хираганой, намекая на юный возраст девушки, меня несколько напрягло.

Как долго…

«Сколько не меняли эту табличку?» – вот что я хотел узнать.

«Почему они не меняли её, когда она взрослела?» – вот что я хотел узнать.

«Неужели просто снять не могли?» – вот что я хотел узнать.

Я думал.

Я думал о ненужных вещах.

Я думал о бесящих меня вещах.

Хоть я и не мог ничего сделать, даже если я так думал.

Хоть я и не мог ничего сделать.

Я открыл дверь и направился к крыльцу, будто меня что-то вело. Однако, когда я потянул ручку, оказалось, что дверь заперта.

– ?…

Возникает вопрос.

Мартовская кошка, назвавшая Ханекаву своей госпожой… Как бы сказать, не казалось, что у неё много мозгов.

В смысле, я не заметил и намёка на интеллект.

Думаю, даже звери умнее ее.

В ней не было ни следа разума.

Эта Мартовская кошка вряд ли понимала такую особенность человеческой культуры, как ключи. Хотя, может, она просто не проходила через дверь.

Для кошки естественнее пройти через окно.

Я отошёл от крыльца и обошёл дом вокруг, ища открытые окна. Каждое окно было наглухо заперто – даже ставни были закрыты.

Что же это значит? Я начал вопросительно качать головой, а затем заметил окна на втором этаже.

Точно, сила прыжка.

Сила прыжка, которой, казалось, достаточно, чтобы допрыгнуть до луны.

Ей необязательно было идти через первый этаж. Осознав это, я ещё раз обошёл дом, и, наконец, попал в точку – нашёл открытое окно на втором этаже.

Хм.

Хм. Хм.

Раз я зашёл так далеко, пути назад не было.

К счастью, сейчас моя физическая сила была всё ещё больше обычной. Даже если я не смогу как кошка запрыгнуть на второй этаж, то просто заберусь по стене.

Вложись во что-то, и твой разум тебя не подведёт. Убедившись, что меня никто не заметит, я начал карабкаться.

Потом я залез…

– ?…

И покачал головой.

Я положил руку на открытое окно, ловко отодвинул штору, заглянул внутрь и покачал головой.

Нет.

Я был уверен, что открытое окно было окном комнаты Ханекавы – поскольку методом исключения установил, что выпрыгнуть, держа родителей Ханекавы за воротники, она могла только из этого окна. Я был в этом уверен.

Однако я ошибся.

Эта комната была похожа на кабинет.

Вероятно, это была комната отца Ханекавы.

Нельзя сказать наверняка.

В первую очередь потому, что я не знал, кем работал её отец.

В любом случае, у старшеклассницы точно не может быть такой комнаты.

– Хм.

Всё ещё вися на стене, как человек-паук, я умело, если можно так сказать, снял обувь и забрался в дом Ханекавы.

Это было настоящее вторжение, но висящий на стене человек сам по себе был подозрителен, так что отступать было некуда.

Однако я должен был учитывать вероятность того, что лезу в петлю.

Если выразиться иначе – следуя ходу истории, без особой цели я совершил уголовно наказуемое деяние вторжения в чужой дом, и меня ожидала кара небесная.

Беспрецедентная кара небесная.

Я, Арараги Коёми, держа ботинки в руке, прошёлся по дому Ханекава – по пустому дому Ханекава – раз, другой, третий.

– !…

А потом сбежал.

Хотя я мог выйти через дверь, эта мысль даже не пришла мне в голову, и я вышел через окно комнаты, похожей на кабинет, в которое я и забрался. Как будто я слепо верил, что пройдя по тому же пути в обратную сторону, я отмотаю время назад и сделаю так, чтобы ничего этого не было. Я бросился в открытое окно.

Естественно, я упал.

Я упал прямо на асфальт, да так, что моя левая рука снова чуть было не оторвалась, но боль меня не волновала.

В панике, не теряя на секунды, я на четвереньках бросился к велосипеду, стоящему перед домом, а потом покатил с такой скоростью, что чуть было не порвал цепь.

Я сбежал из дома Ханекавы.

Как будто он был неприятным.

Как будто он был злым… нет.

Я почувствовал отвращение – такое, что меня чуть не стошнило.

Я сожалел о том, что сделал такую глупость. Я даже не знаю, по какой дороге я ехал, сколько крюков сделал, но заметил, что все-таки вернулся домой – хотя даже не думал возвращаться.

В любом случае…

Я просто хотел сбежать.

И инстинктивно вернулся домой.

– О, брат. При…

Когда я открыл дверь, передо мной как нельзя кстати оказалась Цукихи – судя по тонкой майке поверх белья, она только что вышла из ванной. Она заметила меня, но прежде чем успела сказать «вет», я вошёл, не снимая обуви, и крепко её обнял.

Крепко, крепко, крепко.

– Ой-ой! Неожиданные страстные объятия! Что ты творишь, брат-извращенец?

– …

Цукихи была шокирована эксцентричным поведением своего кровного брата, и явно испытывала отвращение. Однако я ничего не мог с собой поделать.

Не потому что это была Цукихи.

Увидь я Карен или кого-то ещё, я бы всё равно обнял первого же встречного человека.

Нет, я даже не обнимал её.

Я не мог не… схватиться за неё.

Я не мог не… цепляться за неё.

Потому что иначе я бы сломался.

Мой разум разрушился бы.

Я, как утопленник, цеплялся за соломинку.

Мой трепет, моя беспомощная дрожь, стук моих зубов – всё это передавалось ей.

Я был испуган.

Назовите меня цыплёнком, назовите как угодно.

Почему дрожать от ужаса неправильно?

Почему неправильно трепетать и холодеть?

Такое у меня было впечатление от того дома.

Одного лишь дома.

По размеру он, наверное, был даже больше нашего.

В нём было шесть комнат.

И тем не менее… в том доме…

В доме Ханекавы не было комнаты Ханекавы.

– А-а-а-а…

Жуть. Жуть. Жуть.

Настолько жутко, что даже весенние каникулы отдыхают. Настолько жутко, что эти адские воспоминания сменились какой-то идиллией, настолько жутко, что весенние каникулы стали двумя неделями обыденной жизни.

У неё не было комнаты.

В том доме не было её следов.

В детстве её кидало от человека к человеку, но она уже почти пятнадцать лет должна была жить в этом доме – и всё же, сколько я ни искал, не нашёл и следа Ханекавы.

В каждом доме есть свои особые ароматы.

Чем дольше люди живут, тем их больше – однако среди ароматов того дома не было аромата Ханекавы. Ханекава Цубаса была отделена от дома так сильно, что я подумал, что ошибся домом.

Нет.

Конечно, если учесть школьную форму на стене кухни, учебники и справочники в похожей на библиотеку комнате, бельё в ванной, сложенный футон в коридоре, зарядное устройство для телефона в розетке под лестницей, школьную обувь у входа – я бы подумал, что Ханекава в самом деле жила в этом доме.

Просто подумал.

Однако она жила так, как живут в отелях.

Она даже не была нахлебником.

Я был наивен, всё ещё надеялся на лучшее.

Несмотря на то, что я видел след от удара на её лице, часть меня надеялась, что с Ханекавой всё хорошо, потому что это Ханекава. С ней всё хорошо просто потому, что иначе быть не могло.

И даже сейчас, пусть она и одержима Мартовской кошкой.

Ну какой же я идиот.

– А-а-а…

Она была уничтожена.

Ханекава уже была уничтожена.

Такое…

Нельзя преодолеть – и нельзя исправить.

Одним словом, это безумие.

Яростная ярость.

Раз я доверился Ошино, то скоро Ханекава будет поймана, а Мартовская кошка – изгнана старым гавайцем, но счастливого конца, в котором Ханекава помирится со своими родителями, развеяв давний конфликт, и заживёт счастливо, не будет.

Не будет конца.

Не будет конца этому ужасу.

Этот дом.

Это место.

Эта семья.

С ними уже покончено.

– А-а-а-а…

– Боже. Ничего не поделаешь, брат. Тише, тише всё хорошо.

Тело дрожало, я почти кричал. Цукихи, моя младшая на четыре года сестра, с улыбкой гладила меня по голове.

А затем закрыла глаза и мягко подставила губы.

– Вот так. Давай, – сказала она.

– Отвратительно!

Я оттолкнул ее.

Грубо.

– Ай! Разве так надо благодарить сестру за верность, брат?!

– Минутка воспитания! До какой степени мои сёстры подвержены шальным порывам?!

– Ничего не поделаешь, я же твоя сестра!

– Ох.

Но… М-да.

Никто сильнее меня не подвержен шальным порывам.

Однако я чувствовал, будто больше жил, пользуясь головой. По крайней мере, я клянусь, что не живу на одних лишь безусловных рефлексах, не говоря уж о жизни, похоже на жизнь одноклеточного.

По крайней мере, я так думал.

Однако благодаря отвратительной преданности моей младшей сестры, на время я прекратил трястись.

Говорят, всё, что тебе нужно – это семья.

Семья.

Семья, хм.

Само собой, я связал это слово с отцом и матерью Ханекавы, которых увезли в больницу – и почувствовал себя хуже.

Повода сопереживать им не было – и всё же я думал о них именно так.

Жить в этом доме почти пятнадцать лет.

Я уверен, им в такой семье тоже было неуютно…

– И вообще, я волновалась! – сказала Цукихи, прямо на моих глазах надевая юката, которое она несла в руках и, видимо, собиралась надеть на втором этаже. – Ты не возвращался.

– Что?

Хоть и с опозданием, но я закрыл входную дверь.

И даже разулся.

– Прости, я ушёл ночью, ничего не сказал, но об этом тебе уже не нужно волноваться.

– Действительно, не сравнить с твоими поисками себя на весенних каникулах.

– …

Ах да, события весны внутри семьи Арараги известны в такой форме.

И я не могу поправить их.

Мои сёстры иногда называют меня «самооткрыватель-кун», и я должен улыбаться в ответ и терпеть это.

– Но мы с Карен боялись, что ты встретил чудовище.

– Чудовище?…

Я на секунду оцепенел из-за того, что она попала прямо в цель, но… нет, не может быть. Я пытался скрыть панику.

– Чудовище, говоришь… как это? Ты в средней школе и всё ещё веришь в это?

– Хм.

Я попытался подразнить её, но реакция Цукихи была довольно неопределённой. Она положила один палец на свой маленький подбородок и задумчиво сказала:

– Чудовищем я назвала бакенеко .

– Баке… неко?

Я повторил слова Цукихи.

Просто повторил, как дурак.

Бакенеко?

– Да, – сказала Цукихи.

С таким лицом не шутят – она была абсолютно серьёзна.

Искренняя.

Это было лицо главнокомандующего Огненных Сестёр, звавших себя воплощением правосудия.

– Это лишь слух, так что я многого не знаю, но на людей в городе нападает чудовищная кошка в теле человека.

– …

Чудовищная кошка в теле человека.

Я догадывался, что столь подходящее, точное и даже верное выражение существовало.

Слишком расплывчатое.

Слишком точное.

– Нападает… на людей, говоришь. В смысле?

– Как я сказала, мы пока мало знаем, но если бакенеко коснётся тебя, то ты устанешь, лишишься сил и потеряешь сознание.

Устанешь, лишишься сил, это объяснение было слегка размытым, но если знаешь правильный ответ заранее, всё становится ясно.

Поглощение энергии.

– С каких пор?

– Что?

– В смысле, когда бакенеко впервые напала на человека?

– Кто её знает. Мы не в курсе – всё ещё ведём расследование, но слух дошёл до нас лишь сегодня. Поэтому я беспокоилась о тебе и названивала, как демон.

– …

У моей сестры хорошая интуиция.

Хотя в то же время она опоздала и промахнулась – к тому моменту я уже столкнулся с бакенеко и пал в битве с ней.

Однако… понятно.

Вот оно что, хм.

Прошлой ночью, передав мне родителей Ханекавы, Мартовская кошка напала и на соседей.

Пострадал не только я с ее родителями.

Теперь понятно.

Мне казалось, что Ошино странно возбужден – если жертвой была одна лишь Ханекава, нейтральная сторона не действовала бы столь активно.

Это потому, что появились другие жертвы.

Нет.

Это потому, что сама Ханекава стала одержима кошкой и начала нападать на людей – вот поэтому специалист и начал действовать.

Но кое-чего я не понимал.

Почему Мартовская кошка нападала на людей?

Можно сказать, что для ночного Кайи странно двигаться днём… разве Ошино не говорил, что Мартовская кошка не станет охотиться просто так?

Нет.

Видимо, сама кошка не осознаёт, что охотится. В большинстве случаев, Кайи не волнуют люди.

Вампир, видящий в людях источник питания, сосуды с кровью, был образцом уважения к еде. Большинство Кайи не видели смысла в самом существовании людей.

Для людей все Кайи были одинаковыми.

Одинаковыми были они или нет – практически наш случай.

Вот почему с другими людьми она просто неосознанно использовала поглощение энергии. Возможно, «охота» – это лишь эгоистичное восприятие человеческой стороны.

Возможно даже, неосторожные и наглые прохожие, увидев девушку в белье и с кошачьими ушами, сами поступали необдуманно.

Быть может, жертвы просто получили удар в ответ.

Я бы сам не прошёл мимо столь цепляющего персонажа – нет, оставим эту тему.

Я хотел сказать, что все это переросло в настоящую головную боль.

– Я рада, что с тобой все в порядке, но в такой ситуации Огненные Сёстры не могут молчать! Карен-тян готовится к охоте на бакенеко!

– Нет.

Что я мог сказать.

Изгнание чудовищ входит в юрисдикцию защитников правосудия?

Теперь они потусторонние детективы .

В любом случае, обычно я бы просто немного поругал Огненных Сестёр за необдуманные действия и оставил их в покое… однако в этот раз это будет несколько опасно.

Это не проверка на смелость среди одноклассников.

Если они станут жертвами поглощения энергии, или ещё хуже, если они проявят враждебность к Мартовской кошке, они по моему славному примеру тоже могут лишиться рук.

Цукихи и Карен, в отличие от меня, не бессмертны, поэтому тут же умрут.

Карен весьма уверена в своих силах, но если бы мы могли победить кошку, используя приёмы карате, проблем бы не было – у нас есть Нянко-сенсей .

Но Нянко-сенсей пользовался дзюдо.

С другой стороны, таких сестёр я не смогу остановить – чем больше я буду их отговаривать, тем больше усилий они приложат.

Они могли сгореть на работе.

Огненные Сёстры.

– Что? Что такое, брат? В смысле «нет»?

– Я хотел сказать, нет, теперь все намного хуже.

Цукихи с сомнением посмотрела на моё лицо, и я, глубоко вздохнув, против воли заговорил.

Абсолютно монотонно.

– Я был так испуган, когда ехал домой по улицам ночью на велосипеде, а теперь ты рассказываешь мне страшные истории про бакенеко, я дрожу от страха. Я цыплёнок, теперь я не могу спать один. Так что я подумал, что с сегодняшнего дня мы какое-то время будем спать вместе с тобой и Карен-тян, но если вы намерены действовать во имя справедливости, я думаю, мне придётся сдаться. Я могу положиться только на вас.

– Что? Только на нас?

Она заглотила наживку.

Моя глупая сестра заглотила наживку.

– Тогда ничего не поделаешь! Мой трясущийся брат слишком жалок. Я уговорю Карен! Пусть с кошками разбирается полиция!

– Спасибо…

Когда на нее рассчитывал брат, младшая сестра не могла сопротивляться.

Так.

Как вы понимаете, если я и мог что-то сделать для Ханекавы, то должен был не путаться под ногами Ошино и поспать вместе со своими сёстрами.