«О, где ты, где? Ты чья? И где все мы? Навек твои, бредем в объятьях тьмы. Аллаху слава, — суждено нам петь О том страданье, что нельзя терпеть. Мы каемся, не совершив греха; Дерюгу носим, разорвав меха. Блаженный в горе дух наш окрылен, Освобожденный от цепей времен. Летучей мышью с солнцем подружась, В воде мы тонем, жаждою томясь. Мы — побежденной рати главари, Слепого стали звать в поводыри. Нас род отверг, а мы горды родней; Кичился месяц тем, что был луной. Не выйдет трюк, коль опьянен трюкач, Без ног и без стремян несемся вскачь. Тоскуя по тебе, влачимся вдаль, Ты, только ты — и горе, и печаль. Пусть мы живем неспешно в мире сем, Но быстро мы в объятья тьмы уйдем. Ты приказала: „От тоски умри!“ В слезах я умираю, о, смотри! И если знак тобою будет дан, Ударю я в предсмертный барабан. Волков зимой страшат мороз и снег, И потому столь тепел волчий мех. Напрасно „Доброй ночи!“ мне желать, — Ночь без тебя не может доброй стать. Уходишь ты, явиться не успев: Ты пожинаешь не окончив сев. Одной душой мы были на беду, Что ж наши души ныне не в ладу? Я должен преступить земной порог, Чтоб ты прийти ко мне нашла предлог. Душа моя безмерный гнет влачит, Избавь ее от бремени обид. Она тоской истерзана в груди — Мне поцелуем душу возроди! Душа, не одержимая мечтой, Пускай слетает с уст, как вздох пустой. Твои уста сокровище таят: Исток блаженства, вечной жизни клад. Весь мир — твоя невольничья ладья, Мы все — рабы, но всех смиренней я. Любимая, ты есть, пусть не со мной, Но ты живешь, и в этом смысл земной. Коль в сердце я тебя не сберегу, Пускай оно достанется врагу. Мы — это я, одно мы существо, Двоим достанет сердца одного! Мое страдает в ранах и крови, Отдай свое мне, милость прояви! Ты — солнце, я горю в твоем огне, С тобою я всей сутью бытия, О, если бы найти такую нить, Чтоб нас навек смогла соединить! Где мы с тобой такой чекан найдем, Чтоб отчеканить нас сумел вдвоем? Мы сходны с миндалем в своей судьбе, Два ядрышка в единой скорлупе. Я без тебя — ничто, утратил лик, — Упавший в грязь, изношенный чарыг. С тобою я всей сутью бытия, Что ты отвергнешь, отвергаю я. Я изнурен, и сам смогу навряд Себя на твой перечеканить лад. Мой бедный разум ослабел от бед, Мне даже думать о тебе не след. Душа моя, как тонкий лист, дрожит. Она не мне — тебе принадлежит. Собаки бродят у твоих шатров, Я — пес бродячий, потерявший кров. Возьми меня, определи в псари, Вели мне: „За собаками смотри!“ Знай: звери есть, что пострашней собак, Они подстерегают каждый шаг. К чему мне блеск дирхемов золотых, Мне родинки твои дороже их. За родинку манящую одну, Всю отдал бы звенящую казну. Дождь плачет, чтобы весны расцвели; Меджнун льет слезы о своей Лейли. Луна моя, твой ярок ореол, И от него свой свет Меджнун обрел, Следят индусы за шатром твоим, Меджнун средь них, но он для глаз незрим. Я — опьяненный страстью соловей, Рыдающий над розою своей. Рубины ищут люди в недрах скал, Я драгоценность в сердце отыскал, О мой аллах, чудесный миг пошли, Пусть призовет меня моя Лейли. И вспыхнет ночь, прозрачная, как день, И мы уйдем под лиственную сень. Ушко в ушко шептаться там начнем, Наполнив чаши праздничным вином. Тебя прижав к груди, как кеманчу, В душе сберечь, как дивный лал, хочу. Хмелея от нарциссов глаз твоих, От гиацинтов локонов витых, На пальцы их хотел бы навивать, Нахмуренные бровки распрямлять. И знать, что в лунном тающем дыму Ты мне навек досталась одному. И подбородок — округленный плод, И взор стыдливый, и румяный рот Ласкать хочу нежнее ветерка, Сережек бремя вынув из ушка. Слезами орошая твой касаб, Стихи слагал бы, как влюбленный раб. К твоим стопам повергнув целый сад, Цветущих роз дурманный аромат, В объятья заключив тебя свои, Поведал бы о мытарствах любви. Пока мы дышим, любим и живем, Любимая, приди, зачем мы ждем? Не будь фантомом средь пустынь глухих, Стань чистой влагой на устах сухих! Я жажду, и душа изнемогла: Она в груди, как зернышко, мала. Ты зернышка надежды не дала, Но кровь мою харварами лила. Я горем пьян не по своей вине, Ты отказала в райском мне вине. Но праведным в раю разрешено Пить в небесах священное вино». И страстотерпец, мученик судьбы В пустыню устремил своя стопы. А та, чья с кипарисом схожа стать, В шатер печально возвратилась вспять.