Кирстен было семь лет, когда ее родители впервые обратились ко мне, расстроенные и обеспокоенные внезапно произошедшей переменой в характере дочери. Она делала все наперекор родителям и позволяла себе грубить им, особенно в присутствии своих друзей. Родители были сбиты с толку. До второго класса Кирстен, старшая из трех сестер, была любящей и внимательной дочерью, всегда старалась угодить близким. «Воспитывать Кирстен было одно удовольствие», — вспоминала ее мать. Теперь же она стала упрямой и неуправляемой. Самые безобидные просьбы вызывали у нее раздражение, и по любому поводу возникали конфликты. Мать девочки в этих обстоятельствах открыла такие стороны своего характера, о существовании которых раньше даже не догадывалась: она раздражалась, а порой просто приходила в бешенство. Она, будто со стороны, слышала свои крики, ей самой становилось не по себе от тех слов, которые она произносила в гневе. Отцу девочки атмосфера казалась столь накаленной, а споры такими изматывающими, что он старался с головой уходить в работу. Как и многие родители в таких ситуациях, они все чаще прибегали к ругани, угрозам и наказаниям — но всё было тщетно.

Многих это может удивить, но в норме родительство вовсе не должно быть таким трудным. Наши дети должны следовать нашему примеру, выполнять наши указания и уважать наши ценности без дополнительного напряжения, усилий, принуждения или даже вознаграждения с нашей стороны. Если родителям приходится применять тактику давления, значит, они что-то упустили. Отец и мать Кирстен столкнулись с необходимостью прибегать к принуждению, потому что, не осознавая этого, они утратили свою родительскую силу.

По своей природе родительство нуждается в «усилении». В этом смысле оно очень напоминает современные автомобили класса люкс, с усиленным рулевым управлением, тормозной системой и окнами. Если усилитель неисправен, многими из этих машин становится невозможно управлять. Справляться с детьми, испытывая недостаток родительской силы, практически невозможно, но именно это стараются делать миллионы родителей. И если хорошего механика, способного отремонтировать ваш автомобиль, найти достаточно просто, среди экспертов, занимающихся проблемами детей, толковых специалистов явно недостает. Слишком часто детям навешивают ярлык «трудный», взрослых обвиняют в неумелости, а их воспитательные техники объявляют неполноценными. Как правило, ни родители, ни специалисты не отдают себе отчета в том, что корни проблемы лежат не в родительской неумелости, а в родительской слабости в самом узком значении этого слова: отсутствии достаточной силы.

Качеством, которого не хватает, является сила, а не любовь, знания, желание действовать или навыки. Наши предки обладали гораздо большей силой, чем современные родители. Нашим бабушкам и дедушкам было гораздо проще добиваться послушания от своих детей, чем нашим родителям, а, тем более, нам. Если тенденция останется неизменной, наши дети столкнутся с колоссальными трудностями, когда придет их черед стать родителями. Мы утрачиваем силу быть родителями.

Естественный родительский авторитет

Родительское бессилие сложно распознать и больно признавать, наш ум старается ухватиться, за более удобные объяснения: нашим детям мы больше не нужны, или наши дети — особенно трудные, или нам недостает родительских способностей.

В наши дни концепция родительской силы не популярна. Будучи детьми, многие из нас испытали на себе всю силу родительской власти и слишком хорошо поняли, как велика опасность злоупотребления ею. Мы не забываем о том, что власть вводит в соблазн, мы по опыту знаем, что тем, кто стремится к власти, чтобы влиять на других, нельзя доверять. В некоторых случаях слово «власть» приобретает негативную окраску, как, например, в прилагательном «властолюбивый» и в выражении «жажда власти». Не удивительно, что многие стараются воздерживаться от ее использования — подобное отношение я часто встречаю среди родителей и педагогов.

Многие также путают силу и принуждение. Но не в этом смысле мы используем слово «сила» в данной книге. В нашем разговоре о родительстве и привязанности сила быть родителем означает естественный родительский авторитет. Этот естественный авторитет вытекает не из принуждения или насилия, но из правильно выстроенных отношений с ребенком. Сила быть родителем появляется сама собой, она возникает без усилий, позерства и без наказаний. Именно когда нам не хватает власти, мы склонны применять силу. Чем больше у родителя силы, тем меньше насилия ему приходится применять при выполнении повседневных родительских обязанностей. С другой стороны, чем меньшей силой мы обладаем, тем чаще мы склонны повышать голос. проявлять жестокость, угрожать и искать рычаги, которые позволят заставить наших детей выполнять наши требования. Потеря силы, с которой сталкиваются современные родители, привела к тому, что литература по воспитанию теперь изобилует техниками, которые в любых других обстоятельствах мы бы назвали подкупом и шантажом. Мы же маскируем эти симптомы нашего бессилия эвфемизмами вроде «поощрение» и «естественные последствия».

Сила абсолютно необходима для успешного родительства. Почему нам необходима сила? Потому что у нас есть обязанности. Природой не предусмотрено существование родительства без силы, необходимой для выполнения обязанностей, которые оно несет. Невозможно понять феномен родительства без обращения к понятию власти.

Сила, которую мы потеряли — это сила управлять вниманием наших детей, способствовать развитию в них благонамеренности, пробуждать их защитные силы и поощрять их стремление к взаимодействию. Без этих четырех способностей, все, что нам остается — это принуждение или подкуп. Именно с такой проблемой столкнулись отец и мать Кирстен, когда пришли ко мне на консультацию, обеспокоенные внезапно проявившейся строптивостью их дочери. Я буду использовать взаимоотношения Кирстен с ее родителями в качестве примера потери естественного родительского авторитета, вместе с двумя другими случаями, которые я опишу, чтобы продемонстрировать важность родительской силы. Героями моего рассказа станут девять человек: шесть родителей и трое детей. Их истории являются типичными примерами той дилеммы, с которой сталкиваются сегодня многие семьи.

Родители девятилетнего Шона были в разводе. Никто из них не вступил в новый брак, и отношения между ними были достаточно теплыми, чтобы они могли совместно обращаться за помощью. Среди причин их разрыва не последнее место заняли трудности в воспитании Шона, с которыми они столкнулись. В раннем детстве справляться с Шоном было достаточно легко, но последние два года были ужасны. Он буквально издевался над своими родителями и проявлял физическую агрессию по отношению к своей младшей сестре. Несмотря на то, что он был неглупым мальчиком, никакие увещевания не могли убедить его делать так, как ему говорят. Родители обращались к нескольким специалистам и прочитали много книг, в которых рекомендовались различные подходы и техники. Но с Шоном ничего не работало. Обычные санкции только усложняли ситуацию. Отправлять его в свою комнату в качестве наказания было бесполезно. Хотя его мать не верила в действенность шлепков, поддавшись отчаянию, она начала применять физические наказания. Родители уже перестали пытаться заставить его участвовать в семейных трапезах. Их попытки убедить мальчика выполнять домашнюю работу не увенчивались успехом. Еще до того как брак распался, угрюмое сопротивление Шона отравило атмосферу в доме. Родители были настолько эмоционально истощены, что никто из них уже не был в состоянии воскресить в себе чувства тепла и нежности по отношению к собственному сыну Мелани было тринадцать лет. Ее отец едва сдерживал гнев, говоря о своей дочери. Жизнь с ней изменилась после того, как умерла ее бабушка — Мелани тогда была в шестом классе. До этого времени Мелани помогала по дому, хорошо училась в школе и была любящей сестрой для своего трехлетнего братика. Теперь же она начала пропускать уроки и совершенно перестала выполнять домашнюю работу. Она регулярно убегала из дома. Она отказывалась говорить с родителями, объявляла, что ненавидит их и хочет только, чтобы ее оставили в покое. Она также отказывалась есть вместе с родителями, поглощая свою порцию в одиночестве в своей комнате. Это ранило ее мать. Она проводила много времени, призывая свою дочь быть «хорошей девочкой», вовремя возвращаться домой и больше не убегать. Отец не мог выносить дерзкое поведение Мелани. Он был уверен, что нужно каким-то образом призвать дочь к порядку, преподать подростку «урок, который она никогда не забудет». По его мнению, недостаток жесткости означал бы только потворство неприемлемому поведению Мелани и ухудшил бы дело. Его гнев был силен еще и потому, что, пока не произошли эти резкие изменения в характере Мелани, она была «папиной дочкой», милой и покладистой.

Три различных сценария, три отличных друг от друга набора обстоятельств, и три абсолютно разных ребенка — и, тем не менее, ни один из этих случаев не уникален. Чувство бессилия, которое испытывали эти родители, знакомо многим матерям и отцам. Проявления «трудности» у каждого ребенка свои, но рефрен всегда один: быть родителями оказывается гораздо сложнее, чем предполагалось. Длинный перечень родительских жалоб обычно примерно одинаков: «У современных детей нет того уважения к родительскому авторитету, которое было у нас, когда мы были детьми; я не могу заставить своего ребенка выполнять домашнюю работу, заправлять свою постель, выполнять свои обязанности по дому, убираться в своей комнате». Родительские жалобы уже стали предметом для шуток: «Если воспитание — такое важное дело, дети должны поставляться с инструкцией!»

Секрет силы быть родителем

В наше время бытует мнение, что родители не смогут справляться со своими обязанностями, если не будут учиться этому специально. Сегодня существует огромное количество родительских курсов, есть даже занятия, на которых родителей обучают читать детские стишки своим малышам. Тем не менее, никакой эксперт не сможет научить тому, что является базовой необходимостью для эффективного родительства. Родительская сила вытекает не из техник — неважно, насколько хорошо они разработаны — а из отношений привязанности. Во всех трех примерах недоставало именно силы.

Секрет родительской силы — в зависимости ребенка. Дети рождаются полностью зависимыми, они не в состоянии самостоятельно найти свой путь в этом мире. Отсутствие жизнеспособности в качестве самостоятельных существ делает их крайне зависимыми от заботы, руководства и управления, поддержки и одобрения, чувства дома и принадлежности. Именно зависимое положение ребенка, в первую очередь, делает родительство необходимым. Если бы дети в нас не нуждались, мы бы не нуждались в родительской силе.

На первый взгляд, детская зависимость кажется достаточно простым явлением. Но трудность состоит в том, что быть зависимым — вовсе не означает «быть зависимым от собственных воспитателей». Каждый ребенок рождается с потребностью в воспитании, но по окончании периода младенчества и раннего детства не все дети обязательно будут искать его у родителей. Наша родительская сила заключается не в том, насколько зависим ребенок, а в том, насколько он зависим именно от нас. Сила, позволяющая нам исполнять родительские обязанности, заключена не в беспомощности нашего ребенка, а в том, что он обращается за помощью именно к нам.

Мы не можем по-настоящему заботиться о ребенке, который не рассчитывает на нашу заботу о нем или который зависит от нас только в плане еды, одежды, крыши над головой и по другим материальным причинам. Мы не можем эмоционально поддерживать ребенка, который не обращается к нам за помощью в удовлетворении своих психологических потребностей. Очень тяжело направлять ребенка, который не нуждается в наших указаниях; попытки помочь тому, кто не ищет нашей помощи, утомительны и обречены на провал.

С такой ситуацией столкнулись родители Кирстен, Шона и Мелани. Кирстен больше не обращалась к родителям для удовлетворения своих потребностей в привязанности, не следовала их примеру в том, как поступать и что делать. В нежном возрасте семи лет она больше не шла к ним за заботой и поддержкой. Шон продвинулся еще дальше: его сопротивление зависимости от матери и отца глубоко укоренилось. Сопротивление Шона и Мелани распространялось даже на еду — или, точнее, на ритуал приема пищи за семейным столом. Мелани, едва достигнув подросткового возраста, абсолютно перестала искать у своих родителей чувства семьи и близости. Ей не хотелось, чтобы они ее понимали или близко знали. Ни один из трех детей не чувствовал себя зависимым от своих родителей, и в этом были причины подавленности, трудностей и ошибок, совершаемых всеми тремя родительскими парами.

Конечно, все дети в начале своей жизни зависят от родителей. Что-то изменилось у этих троих уже в процессе воспитания, и то же самое происходит сегодня со многими детьми. Дело не в том, что они больше не нуждались в заботе. Поскольку ребенок не способен к самостоятельному существованию, ему необходимо от кого-то зависеть. Не важно, что думали или чувствовали эти дети, они даже отдаленно не были готовы к тому, чтобы самостоятельно встать на ноги. Они все еще были зависимы, но уже не ощущали себя зависимыми от своих родителей. Их потребность в зависимости не испарилась; изменился объект их зависимости. Родительская сила переходит к тем людям, от которых зависит ребенок, не важно, являются ли эти люди действительно достойными этого, подходящими, ответственными или способными к сопереживанию, не важно, взрослые это люди или нет.

В жизни этих троих детей в качестве объектов эмоциональной зависимости родителей заменили ровесники. У Кирстен была группа из трех близких подруг, которая служила для нее компасной стрелкой и надежной базой. Для Шона группа ровесников стала объектом действующих отношений привязанности, системой, связь с которой заняла место связи с родителями. Его ценности, интересы и мотивация диктовались ровесниками и их культурой. Для Мелани пустоту в привязанности, возникшую после смерти бабушки, заполнила подруга. Во всех трех случаях, отношения с ровесниками конкурировали с привязанностью детей к родителям, и в каждом случае связь с ровесниками брала верх.

Такой серьезный сдвиг становится двойной проблемой для нас как для родителей. Мало того, что мы теряем свою родительскую силу, необходимую для управления нашим ребенком, так еще и несмышленые и некомпетентные узурпаторы присваивают эту силу, чтобы сбить ребенка с пути. Ровесники наших детей не стремятся к власти специально — она просто идет в комплекте с завоеванными территориями. Этот губительный подрыв родительской силы часто проявляется, когда этого меньше всего ожидают, и в то время, когда мы больше всего нуждаемся в нашем естественном авторитете. Семена зависимости от ровесников, как правило, начинают прорастать к начальным классам, но именно в средней школе усиливающаяся несовместимость привязанностей к родителям и к ровесникам подрывает нашу родительскую силу. Именно когда наши дети находятся в подростковом возрасте, когда у них возникает больше проблем, чем когда либо, и когда наше физическое превосходство перед ними начинает таять, родительская сила выскальзывает из наших рук.

То, что кажется нам независимостью — это всего лишь зависимость, перешедшая к другим. Мы так стремимся к тому, чтобы наши дети быстрее начали делать все самостоятельно, что просто не замечаем, насколько зависимыми они на самом деле являются. Как и слово «сила», слово «зависимость» приобрело негативную окраску. Мы хотим, чтобы наши дети были самостоятельными, самомотивированными, самоориентирующимися, обладали самоконтролем, полагались на свои собственные силы и были уверены в себе. Мы так старательно поощряем в детях независимость, что уже совершенно забыли, что такое детство. Родители жалуются на то, что дети поступают им наперекор и отталкивают их, но они редко замечают, что дети перестали обращаться к ним за советом, поддержкой и помощью. Их беспокоит то, что дети не подчиняются их справедливым требованиям, но они, кажется, даже не задумываются о том, что дети больше не стремятся заслужить их нежность, одобрение и признательность. Они не замечают, что дети теперь обращаются к ровесникам за поддержкой, пониманием, близостью и чувством принадлежности. При перемещении привязанности зависимость перемещается тоже. Такая же участь постигает родительскую силу.

Но самая трудная задача для родителей Кирстен, Шона и Мелани была не в том, чтобы добиться выполнения правил или соответствия нормам, и не в том, чтобы положить конец нежелательному поведению. Сложнее всего было вернуть своих детей, вернуть силу привязанности на сторону родителей. Им пришлось воспитывать в своих детях зависимость как средство восстановления родительской силы, чтобы вернуть свой естественный авторитет, они должны были отобрать незаконно приобретенную власть у ее неожиданных и нечаянных узурпаторов — у друзей своих детей. Конечно, восстановить привязанность наших детей к нам гораздо легче на словах, чем на деле, но это единственный путь к возвращению нашего родительского авторитета. Значительная часть моей работы с семьями и значительная часть советов, которые я дам в этой книге, нацелена на то, чтобы помочь родителям восстановить свой естественный авторитет.

Что дает ровесникам возможность заменить родителей в главной роли, учитывая, что они совершенно не стремятся к этому? Как всегда, причины кроются в естественном порядке вещей. Способность ребенка привязываться к людям, которые не являются его биологическими родителями, очень важна, потому что присутствие родных родителей в жизни ребенка никак не гарантируется. Они могут умереть или исчезнуть. Наша программа привязанности должна быть гибкой, чтобы при необходимости находить замену родителям, кого-то, к кому можно привязаться и от кого зависеть. Люди не единственные существа на Земле, способные на подобное перемещение привязанностей. Именно поэтому некоторые животные идеальны в роли домашних любимцев: они способны перемещать свои привязанности с родителей на людей, что позволяет нам заботиться о них и управлять ими.

Поскольку у людей период зависимости длится дольше, исторически была необходима возможность перемещения привязанности с одного человека на другого, с родителей на родственников, соседей, племенных или деревенских старейшин. Все они, в свою очередь, должны были играть определенную роль в подготовке ребенка к достижению зрелости. Эта удивительная адаптивность, которая служила на пользу родителям и детям многие тысячи лет, в последнее время стала источником наших неприятностей. В современных условиях эта адаптивность позволяет ровесникам занимать место родителей.

Большинство родителей чувствуют потерю своей силы, когда их дети становятся ориентированными на ровесников, даже не понимая, что именно происходит. Вниманием такого ребенка сложнее управлять, он становится менее почтительным, родители перестают быть для него авторитетом. Когда я спрашивал их об этом, каждый из родителей трех детей в наших примерах был в состоянии указать, когда именно его родительская сила начала ослабевать. Когда родительский авторитет начинает разрушаться, у родителей, как правило, появляется еле уловимое ощущение, что что-то пошло не так.

Что позволяет нам быть родителями?

Чтобы воспитание было эффективным, необходимы три компонента: зависимое существо, которому нужна забота, взрослый, желающий взять на себя ответственность, и крепкая привязанность ребенка к этому взрослому. Наиболее важный компонент этой смеси — привязанность ребенка к взрослому — чаще всего игнорируют или упускают из виду. Многие настоящие и будущие родители все еще находятся в плену убеждения, что достаточно просто взять на себя родительскую роль, не важно, усыновил ли ты ребенка, взял на воспитание, вступил в брак с одним из его родителей или являешься его родителем биологически. Мы ожидаем, что потребности ребенка в заботе и нашего желания быть его родителем будет достаточно. Нас удивляет и обижает сопротивление детей нашему родительскому влиянию.

Признавая, что родительской ответственности достаточно для успешного воспитания ребенка, но не осознавая важность привязанности, многие эксперты заключают, что проблема кроется в родительских ноу-хау. Если воспитание не идет гладко, это потому, что родители делают что-то неправильно. В соответствии с такой логикой, недостаточно просто взять на себя эту роль, родителям необходимы некие навыки, чтобы воспитывать ребенка успешно. Для исполнения родительской роли необходимо изучить огромное количество воспитательных техник — во всяком случае, так считают эксперты.

Многие родители разделяют эту точку зрения: если другие люди могут заставить своих детей делать то, что нужно, а я не могу, значит, мне не хватает каких-то важных навыков. В своих рассуждениях они исходят из того, что им просто не хватает знаний, что нужно получить ответы на вопрос «Что делать?» для всех возможных сложных ситуаций: «Как заставить моего ребенка прислушиваться ко мне? Как заставить моего ребенка выполнять домашнюю работу? Как научить ребёнка убираться в своей комнате? В чем секрет выполнения ребенком своих домашних обязанностей? Как я могу заставить своего ребенка сидеть за столом?» Наши предшественники, вероятно, постеснялись бы задавать подобные вопросы, а если на то пошло — и вообще появляться на родительских курсах. Судя по всему, современным родителям гораздо легче признаться в собственной некомпетентности, нежели в бессилии, особенно когда недостаток навыков у нас можно спокойно списать на недостаток подготовки или отсутствие подходящих примеров в нашем собственном детстве. Результатом этого стало появление многомиллиардной индустрии обучения родителей, от экспертов, проповедующих тайм-ауты и вывешивание оценок на холодильнике, до родительских методичек в стиле «сделай сам».

Специалисты по воспитанию детей и издательская индустрия предлагают родителям то, о чем они просят, вместо того, чтобы открыть им глаза на глубинные причины. Тонны даваемых ими советов скорее усиливают у родителей чувство собственного несоответствия и неготовности к возложенным на них обязанностям. Тот факт, что большая часть предлагаемых методик неэффективна, не снижает скорости появления новых обучающих техник.

Как только мы начинаем воспринимать родительство как набор навыков, которые необходимо освоить, нам становится сложно увидеть процесс в ином свете. Какая бы проблема ни встала на пути, мы тут же предполагаем, что для ее решения надо бы почитать очередную книгу, пройти очередной курс или освоить еще один навык. А тем временем, наша «группа поддержки» продолжает считать, что мы обладаем достаточной силой для этой работы. Учителя ведут себя так, как будто мы все еще в состоянии заставить наших детей выполнять домашние задания. Соседи ожидают, что мы будем держать своих детей в узде. Наши собственные родители упрекают нас в отсутствии твердости. Эксперты уверяют, что сделать наших детей более податливыми поможет получение еще одного дополнительного навыка. Суды возлагают на нас ответственность за поведение наших детей. Кажется, никому не приходит в голову тот факт, что наше влияние на собственных детей ускользает из наших рук.

Доводы в пользу того, что родительство является набором определенных навыков, на первый взгляд, кажутся достаточно логичными, но, хорошо подумав, мы поймем, что здесь кроется чудовищная ошибка. Такой подход противоречит природе, поскольку он заставляет нас опираться на экспертов, лишает родителей их естественной уверенности в своих действиях и заставляет чувствовать себя неполноценными. Нам очень легко принять мысль о том, что наши дети не слушают нас, потому что мы не знаем, как заставить их нас слушать, что наши дети игнорируют наши просьбы, потому что мы пока не овладели правильными приемами, что наши дети недостаточно уважают авторитет старших, потому что мы, родители, не научили их вести себя уважительно. Мы упускаем из виду главное: важны не навыки родителей, а отношение ребенка к ответственному за него взрослому.

Когда мы узко фокусируемся на том, что нам следует делать, мы становимся слепы к нашим взаимоотношениям с собственными детьми и к неполноценности этих отношений. Родительство — это прежде всего отношения, а не навыки, которые необходимо приобрести. Привязанность — это не поведение, которому следует учиться, а связь, которую нужно отыскать.

Родительское бессилие сложно заметить, потому что раньше родители пользовались своей силой, не осознавая этого. Она была автоматическим, невидимым, неотъемлемым компонентом семейной жизни и традиционных культур. По большому счету, родители былых времен могли принимать свою силу как должное, потому что ее, как правило, хватало для воспитания их детей. По причинам, которые мы начали рассматривать, сегодня ситуация уже не та. Не зная источник своего успеха, невозможно понять причины возникновения трудностей. Поскольку все мы игнорируем важность привязанности, наша боязнь признаться в родительском бессилии и отвращение, которое мы испытываем к власти как таковой — оба этих факта, являясь самыми распространенными причинами родительских неудач, нуждаются в дальнейшем объяснении.

Навешивание ярлыков

Иногда вместо того, чтобы винить себя, родитель заключает, что что то не так с ребенком. Если мы не сомневаемся в наших родительских способностях, мы предполагаем, что источником наших трудностей является ребенок. Нам становится легче от мысли, что это не мы совершаем ошибки, а наши дети не могут соответствовать стандартам. Наше отношение выражается в вопросах или требованиях, таких как: «Почему ты так невнимателен? Почему с тобой так трудно? Ну почему ты не можешь делать так, как тебе говорят?»

Встречаясь с трудностями на нашем родительском пути, мы начинаем выяснять, что не так в наших детях. Сегодня мы становимся свидетелями неистовой охоты за ярлыками, которые могли бы объяснить причины проблем наших детей. Родители обращаются за формальными диагнозами к профессионалам или хватаются за неформальные ярлыки, которыми изобилуют книги по воспитанию «трудных» или «неуравновешенных» детей. Чем сильнее подавлены родители, тем более вероятно, что ребенка будут считать трудным, и тем больше ярлыков будут к нему примерять. То, что одновременно с ростом ориентации на ровесников в нашем обществе растёт количество детских диагнозов — отнюдь не совпадение. Все чаще поведенческие проблемы детей объясняют различными медицинскими синдромами, такими как вызывающе оппозиционное поведение (синдром ODD — oppositional defiant disorder) или синдром дефицита внимания. Преимущество подобных диагнозов, по крайней мере, в том, что они оправдывают ребенка и снимают бремя вины с родителей, но они также маскируют обратную динамику, которая, в первую очередь, является причиной дурного поведения ребенка. Медицинские диагнозы, хотя и избавляют нас от чувства вины, препятствуют решению проблемы, так как все вопросы к слишком примитивным объяснениям. В основе их лежит точка зрения, что сложные поведенческие проблемы многих детей объясняются генетикой или неправильным функционированием отделов мозга. Они игнорируют тот факт, что окружающая среда влияет на работу человеческого мозга с рождения и до конца жизни, а отношения привязанности — это самый важный аспект окружения ребенка. Кроме того, они предлагают ограниченные решения, такие как применение медицинских препаратов, не учитывая при этом важность взаимоотношений ребенка с ровесниками и с миром взрослых. Фактически, их применение ведет только к еще большему ослаблению власти родителей.

Мы не утверждаем, что психология мозга не замешана в некоторых детских отклонениях или что медикаменты абсолютно не помогают. Мой соавтор, например, регулярно наблюдает детей и взрослых с СДВ, отклонением, при котором работа мозга, с психологической точки зрения, отличается от нормы, и он прописывает им лекарства, когда они действительно необходимы. Мы возражаем против того, чтобы все детские проблемы сводить только к медицинским диагнозам и лечению, не принимая во внимание множество психологических, эмоциональных и социальных факторов, которые влияют на возникновение этих проблем. Даже в случае СДВ и других детских заболеваний, когда медицинские диагнозы и лечение могут помочь, отношения привязанности с родителями остаются первичной ценностью и кратчайшим путем к исцелению.

Родители Шона уже пошли по пути навешивания ярлыков, получив три различных диагноза от трех разных экспертов — двух психологов и одного психиатра. Один специалист определил, что Шон страдает навязчивым неврозом, другой диагностировал вызывающе оппозиционное поведение, третий объявил о наличии у мальчика синдрома дефицита внимания. Для родителей Шона огромным облегчением было узнать, что с ребенком действительно что-то не так. Ведь это означало, что трудности в воспитании, с которыми они столкнулись — не их вина. Более того, диагнозы врачей и самого Шона реабилитировали. Он не мог с этим ничего поделать. Ярлыки устранили чувство вины, и это хорошая новость.

Я не имел ничего против этих ярлыков: они, вообще-то, достаточно точно описывали его поведение. Он страдал навязчивыми состояниями, был упрям и невнимателен. Более того, общим для всех этих трех синдромов является импульсивность и слабая адаптивность страдающих ими детей. Импульсивные дети (или взрослые) не могут отделить эмоции от действий. Что бы ни пришло им в голову, они тут же воплощают это в жизнь. Плохо адаптироваться — значит не уметь адаптироваться к ситуациям, когда что-то идет не так, и не уметь извлекать пользу из неблагоприятных ситуаций, усваивать уроки негативных последствий собственных действий. Из-за такого неумения, родителям приходится решать больше проблем, связанных с неадекватным поведением, и оно же лишает их важных инструментов управления поведением ребенка. Например, негативные техники, такие как предупреждения, попытки пристыдить, ограничения, дисциплинарные меры и наказания, бесполезны для тех детей, которые не извлекают из них уроков. Так что, с одной стороны, очень вероятно, что трудности, с которыми сталкивались родители Шона, были связаны с его отклонениями. В этом есть доля правды, но иногда за одной правдой может скрываться другая, еще более верная — в этом случае за ней скрывались проблемы во взаимоотношениях.

Медицинские ярлыки сделали родителей Шона зависимыми от экспертов. Вместо того чтобы доверять своей собственной интуиции, учиться на своих ошибках и искать свой путь, они начали учиться у других тому, как воспитывать своего ребенка. Они механически следовали советам со стороны, пользуясь надуманными методами контроля поведения, которые стирали в порошок все отношения привязанности. Они признались, что иногда им казалось, будто они имеют дело не с человеком, а с синдромом. Вместо того чтобы находить ответы, они находили точки зрения, которых было столько же, сколько специалистов, их предлагавших.

Еще более важной проблемой в случае навешивания ярлыков — даже неформальных, вроде «трудный ребенок», или вовсе невинных, таких как «высокочувствительный ребенок» — является создаваемое ими впечатление, что корень проблемы найден. Ярлыки скрывают истинный источник трудностей. Когда определение проблемы игнорирует лежащий в основе фактор взаимоотношений, это замедляет поиск верных решений.

Очевидно, что Шон был сущим наказанием. Вне всяких сомнений, его импульсивность делала его трудноуправляемым. Тем не менее, большая часть его импульсов была спровоцирована привязанностями, и именно привязанности Шона вышли из строя. Не импульсивность как таковая, а направленность этих импульсов против родителей делала ситуацию невыносимой. Зависимость от родителей, близость с ними и следование их примерам шли вразрез с природными инстинктами Шона. Причиной этого была его ориентация на ровесников, а не психические расстройства. Его искаженные инстинкты привязанности также объясняли его бунтарское поведение и указывали путь к исцелению. На ориентацию на ровесников нельзя списать все его проблемы с вниманием, но восстановление здоровой привязанности к родителям должно было помочь заложить фундамент для работы с ними. Родителям Шона следовало, прежде всего, искать ответ не на вопрос, что не так с Шоном, а на вопрос, чего не хватает в отношениях Шона с ними.

Хотя ни родители Кирстен, ни родители Мелани не пошли по пути формальных диагнозов, они тоже задавались вопросом, нормальны ли их дети и не заложена ли проблема в их родительских техниках. Детально изучив ситуацию, я понял, что Мелани была достаточно незрелой для своего возраста, но даже это не объясняло трудностей в её воспитании. Главная сложность заключалась в том, что она была зависима от ровесников, и это, вкупе с психологической незрелостью, наносило сокрушительный удар по ее воспитанию.

К счастью, ориентация на ровесников не только предотвратима, но и, в большинстве случаев, обратима — этому посвящены части 4 и 5 настоящей книги. Тем не менее, нам необходимо четко понимать, в чем состоит проблема. Воспитание должно быть естественным и интуитивным, но оно будет таким, только если ребенок к нам привязан. Чтобы вернуть себе силу быть родителями, мы должны снова сделать наших детей полностью зависимыми от нас — не только в физическом, но также в психологическом и эмоциональном плане, именно так, как это было задумано природой.

КОГДА ПРИВЯЗАННОСТЬ РАБОТАЕТ ПРОТИВ НАС

Комедийный актер Джерри Сайнфелд, впервые ставший отцом в сорок семь лет, однажды пошутил на тему того, как обидно бывает, когда милый твоему сердцу маленький человечек, радостно глядя тебе в глаза, делает свои делишки прямо в штаны. «Только представьте», — говорит Сайнфелд, — «он делает это, глядя прямо на вас!» Родителей держит «в игре» привязанность. Обязательства и чувство долга имеют большое значение, но если бы существовали только они, родительство было бы сплошным испытанием. Если бы не привязанность, многие родители не могли бы справляться со своей брезгливостью, чтобы менять подгузники, прощать своим детям бессонные ночи, мириться с шумом и плачем, выполнять свои обязанности, не ожидая благодарности. А позднее — у них не хватало бы терпения, чтобы выносить раздражающее, а порой даже оскорбительное поведение своих отпрысков.

Как мы уже поняли, привязанность действует незаметно. Люди, которые основываясь лишь на своих инстинктах, строят крепкие отношения привязанности со своими детьми, становятся успешными и компетентными родителями, даже не осваивая специально никаких родительских «навыков».

Существует семь основных способов, посредством которых привязанность помогает эффективному воспитанию. Она укрепляет зависимость ребенка от родителей, которая и является истинным источником родительской власти. К сожалению, когда привязанности ребенка выходят из строя, те же семь способов начинают подрывать родительский авторитет. Возможно, наши читатели сочтут полезным время от времени возвращаться к этому списку в будущем, когда они приступят к восстановлению связи со своими детьми.

Родителям, которые ищут ответ на вопрос «Что делать?», я еще раз повторю, что в первую очередь необходимы терпение и глубокое понимание привязанности. Мне удалось помочь тысячам родителей и детей, и этот опыт убедил меня в том, что пока мы не поймем полностью, как и почему возникли проблемы — и как все это на самом деле должно работать — попытки разрешить ситуацию, продиктованные даже самыми благими намерениями, только усугубят проблему.

Привязанность выстраивает иерархические отношения между родителями и ребенком

Первой задачей привязанности является выстраивание иерархии отношений между взрослыми и детьми. Когда люди вступают во взаимоотношения, мозг привязанности каждого из них автоматически ранжирует участников в порядке доминирования. В соответствии с нашими архетипами, все люди четко делятся на доминирующих и зависимых, опекающих и опекаемых, тех, кто дает, и тех, кто берет. Это так же верно для отношений между взрослыми, например, в браке, хотя в здоровых, основанных на взаимности отношениях должна существовать взаимозаменяемость между тем, кто заботится, и тем, о ком заботятся, смотря по обстоятельствам и исходя из распределения обязанностей между супругами. В отношениях с взрослыми дети должны оставаться зависимыми и нуждаться в заботе. Ребенок восприимчив к заботе о нем и к указаниям взрослых до тех пор, пока он ощущает себя зависимым. Дети, занявшие правильное место в иерархии отношений, инстинктивно стремятся к тому, чтобы о них заботились. Они интуитивно почтительны с родителями, обращаются к ним в поисках ответов на свои вопросы, полагаются на них. Такой порядок вещей согласуется с самой природой привязанности. Это именно то, что позволяет нам выполнять свои обязанности. Без этого чувства зависимости, поведением очень трудно управлять.

Ориентация на ровесников активирует ту же самую программу, но с негативными последствиями. Она подрывает инстинктивную работу мозга привязанности, нацеленную на отношения между взрослым и ребенком. Вместо того чтобы поддерживать здоровые отношения ребенка с его воспитателями, схема «доминирование-зависимость» создает нездоровую ситуацию доминирования и подчинения среди незрелых ровесников.

Ребенок, чей мозг привязанности выберет доминантную позицию, возьмет на себя функции контроля и будет командовать своими сверстниками. Если этот доминирующий ребенок способен к сопереживанию и будет нести ответственность за других, он сможет выступать в роли воспитателя и опекуна. Если же ребенок подавлен, агрессивен и эгоцентричен, он превратится в хулигана — подробнее об этом написано в следующих главах, посвященных агрессии и издевательствам в детской среде. Но самым большим уроном, причиняемым ориентацией на ровесников, является «сглаживание» естественной иерархии «родитель-ребенок». Родители теряют уважение и авторитет, которые в естественных условиях являются логичным дополнением к их главенствующей роли.

Ориентированный на ровесников ребенок не имеет внутреннего чувства порядка и способности к классификации, не стремится к тому, чтобы родитель занимал лидирующую позицию. Напротив, подобное позиционирование родителя будет казаться ориентированному на ровесников ребенку надуманным и неестественным, как если бы родитель пытался верховодить ребенком или хотел унизить его.

Всех трех детей из предыдущей главы ориентация на ровесников увела из объятий родительской привязанности. Хотя Кирстен было только семь, ее родители потеряли свою главенствующую роль в иерархии отношений с ней. Именно в этом заключалась причина ее грубости и неуважения, особенно заметных в присутствии сверстников. То же произошло с Шоном и Мелани. Поскольку привязанность родителям ослабла, иерархическая организация, предназначенная для укрепления родительской власти, потерпела крах, и именно это так остро чувствовал отец Мелани, на это он так остро реагировал. Мелани относилась к своим родителям как к равным, которые не имели права командовать ею и управлять ее жизнью. Отец Мелани инстинктивно пытался поставить ее на место. К сожалению, сделать это без помощи привязанности невозможно. Без отношений привязанности, родитель может добиться послушания ребенка только путём запугивания, ценой нанесения серьезного ущерба их отношениям и дальнейшему развитию ребенка.

Ориентация на ровесников — не единственная возможная причина, по которой естественный порядок привязанности может быть нарушен. Это может случиться и в других обстоятельствах — например, если родители проецируют на ребенка свои нереализованные потребности. В своей практике психолога и терапевта соответственно мы оба встречали родителей, которые доверялись своим детям как наперсникам, жаловались им на свои трудности в супружеских отношениях. В подобных обстоятельствах ребенок становится буфером для гашения психологических переживаний своих родителей. Вместо того чтобы делиться с родителями собственными трудностями, ребенок учится подавлять свои потребности и обслуживать эмоциональные потребности других людей. Такая инверсия иерархии привязанностей, помимо прочего, вредит здоровому развитию. В «Привязанности», первой книге из классической трилогии о влиянии детско-родительских отношений на развитие личности, психиатр Джон Боулби пишет, что «ситуация, когда ребенок и родитель меняются ролями, если не носит очень кратковременный характер, практически всегда не только является симптомом наличия патологии у родителей, но и причиной ее появления у ребенка»1. Обмен ролями с родителем негативно сказывается на отношениях ребенка со всем миром. Это потенциальный источник дальнейших психологических и физиологических стрессов.

Если вкратце, мозг привязанности ориентированного на взрослых ребенка делает его восприимчивым к родителю, который проявляет заботу о нем и берет на себя ответственность. Для такого ребенка естественной является главенствующая роль родителя. Если иерархия нарушена или она «сглаживается» под влиянием ориентации на ровесников, родительское воспитание будет идти вразрез с инстинктами ребенка, вне зависимости от того, как сильно он в нем нуждается.

Привязанность пробуждает родительские инстинкты, делает ребенка ласковее, а родителей — терпимее

Остроумное замечание Джерри Сайнфелда иллюстрирует тот факт, что привязанность не только готовит ребенка к принятию заботы, но и пробуждает инстинкты заботы у взрослых. Курсы и тренинги не могут сделать того, для чего предназначена привязанность: запустить механизм инстинктивной заботы о потомстве. Привязанность делает детей ласковыми, а нам помогает терпеливо относиться к трудностям родительства и к нечаянным обидам, которые нам могут нанести.

Нет ничего более трогательного, чем поведение, обусловленное привязанностью, у младенца: гипнотический взгляд, улыбка, задевающая самые чувствительные струны нашей души, протянутые нам навстречу ручки и то, как малыш успокаивается, оказавшись в наших объятиях. Только совершенно очерствевшего человека это не растрогает. Цель обусловленного привязанностью поведения — пробудить родителя внутри нас. Такое поведение моделирует не сам младенец, а автоматические спонтанные рефлексы привязанности. Если оно задевает родителя внутри нас, мы наклоняемся к малышу, чувствуем желание обнять его, принимаем ответственность за него. Так мы ощущаем на себе действие привязанности: инстинктивное выражение привязанности у младенца пробуждает инстинкты привязанности потенциальных родителей.

Такое располагающее поведение может исчезнуть, когда ребенок станет старше, но влияние проявлений детской привязанности на родителей останется сильным на протяжении всего периода детства. Когда наши дети действиями или словами выражают желание быть привязанными к нам, это делает их милее и упрощает общение с ними. Существуют сотни едва уловимых, неосознанных жестов и выражений, предназначенных для того, чтобы смягчить нас и сделать ближе. Дети не манипулируют нами, на нас влияет сила привязанности, и по очень веским причинам. Родительство сопряжено с трудностями, и нам необходимо, чтобы что-то облегчало нашу ношу.

Ориентация на ровесников меняет все это. Телесный язык привязанности, создающий магнитное притяжение, больше не направлен на нас. Глаза больше не ищут нас. Лицо больше не располагает к общению. Улыбки, которые раньше согревали нам душу, теперь, почему-то, навевают холод и оставляют нас равнодушными или причиняют боль. Наш ребенок больше не отвечает на наши прикосновения. Объятия стали формальными и односторонними. Нам уже сложнее испытывать нежность к собственному ребенку. Привязанность ребенка к нам больше не подпитывает нас, мы можем полагаться только на нашу родительскую любовь и ответственность. Некоторым из нас этого хватает, но большинству — нет.

Для отца Мелани этого было недостаточно. Мелани всегда была близка с ним, и когда ее внимание и симпатии перешли к ее сверстникам, сердце отца словно окаменело. Он был из тех людей, которые на все готовы ради своих детей, которые делают ради них гораздо больше, чем многие родители, но оказалось, что причиной этого была привязанность, а не особенности характера. Его речь отражала перелом, произошедший в его чувствах. «С меня хватит, я не могу больше это выносить», — вставлял он через каждое слово. «Я не обязан мириться с поведением этой дряни». Ультиматумы сыпались один за другим. Отцу Мелани казалось, что его используют, им злоупотребляют, его не ценят.

Вообще-то, всех родителей используют, всеми злоупотребляют и мало кого ценят. Но, находясь под действием привязанности, мы обычно не задумываемся об этом. Представьте себе, например, маму-кошку, которая кормит своих котят. По маме ходят ногами, ее бьют, царапают, пинают и толкают, и чаще всего, она к этому поразительно равнодушна. Но если, не дай бог, какой-то чужой котенок подберется к ее подстилке, по отношению к нему она не проявит ни капли терпения, если только не сформируется новая привязанность. Мама-кошка будет физически наказывать этого котенка за малейший проступок, даже произошедший не по его вине. Люди, обладающие зрелостью и чувством ответственности, обычно сдерживают подобные инстинктивные реакции, но все-таки у нас много общего с другими живыми существами, поведение которых обусловлено привязанностью. Нас тоже проще спровоцировать, когда привязанность ослабевает. Вероятно, именно отсутствие спонтанной привязанности к неродным детям создало мачехам и отчимам из сказок такую плохую репутацию.

Большинство из нас нуждается в действии привязанности, которая помогает примириться с физическим и моральным истощением, накапливающимся в процессе исполнения наших родительских обязанностей. Дети, как правило, понятия не имеют о своем воздействии на нас, о том, какие раны они порой наносят, и какие жертвы нам приходится приносить ради них. Они и не должны этого знать — по крайней мере, до тех пор, пока они, посредством собственной зрелой рефлексии, не поймут, сколько мы сделали для них. То, что нас принимают как должное — часть нашей родительской роли. Ценность всему этому придают знаки любви и связи, желание близости, которое появляется не обязательно потому, что наши усилия и преданность оценили, но из чистой и искренней привязанности. С другой стороны, если привязанность направлена в противоположную от нас сторону, наша ноша может стать непосильной. Столкнувшись с ориентированным на ровесников ребенком, многие из нас ощущают притупление своих родительских инстинктов. Мы начинаем терять естественную теплоту, которую испытывали к нашим детям, и можем даже почувствовать себя виноватыми, потому что «недостаточно любим» своих детей.

В неестественном мире ориентированных на ровесников отношений, та же самая сила привязанности, помогающая смириться с дурным обращением, направлена против нас. Созданная, чтобы облегчить родительскую ношу и удержать родителей в игре, она провоцирует злоупотребления в среде ровесников. Дети начинают терпеть насилие от своих сверстников. Родителей часто обескураживает тот факт, что их дети, дома сопротивляющиеся любым замечаниям и малейшим признакам контроля, готовы смириться с непомерными требованиями ровесников и терпеть дурное обращение от них. Не в силах понять, что его друг или одноклассник не заботится о нем настолько, чтобы принимать во внимание его чувства, ориентированный на ровесников ребенок будет смотреть на это сквозь пальцы или найдет оправдание, которое поможет сохранить такие отношения.

Привязанность направляет внимание ребенка

Невероятно тяжело пытаться управлять ребенком, который не обращает на нас внимания. Ребенок должен смотреть на нас и слушать нас — без этого никакое воспитание не возможно. У всех родителей из нашей «труппы девяти» возникали сложности с тем, чтобы завладеть вниманием своих детей. Матери Мелани иногда казалось, будто она просто не существует для своей дочери. Шон игнорировал своих родителей. Родителям Кирстен с трудом удавалось заставить свою семилетнюю дочь прислушиваться к ним и воспринимать их всерьез.

Трудности в овладении вниманием собственного ребенка, с которым столкнулись все родительские пары, встречаются очень часто, фактически, ни один человек не может по-настоящему овладеть вниманием другого человека. Детский мозг назначает приоритеты для своего внимания, по большей части — неосознанно. Если превалирует голод, все внимание ребенка будет поглощено едой. Если самой неотложной является потребность в ориентации, ребенок будет искать близких. Если ребенок встревожен, его внимание будет направлено на то, чтобы выяснить, что идет не так. Тем не менее, привязанность для ребенка — важнее всего, поэтому именно она отвечает за организацию его внимания.

Как правило, внимание следует за привязанностью. Чем сильнее привязанность, тем легче заручиться вниманием ребенка. Когда привязанность слаба, внимание ребенка также сложно привлечь. Одним из верных признаков отсутствия внимания у ребенка является необходимость постоянного повышения голоса или многократного повторения одного и того же. Самые часто повторяемые родительские просьбы относятся как раз к сфере внимания детей: «Слушай меня», «Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю», «Смотри сюда», «Что я сейчас сказал(а)?» или «Обрати внимание».

Когда дети начинают ориентироваться на ровесников, их внимание инстинктивно меняет свою направленность. Быть внимательным к тому, что говорят родители или учителя, становится для такого ребенка противоестественным. Звуки, исходящие от взрослых, воспринимаются аппаратом внимания ребенка как шум и помехи, смысл которых неясен, а важность с точки зрения нужд привязанностей, главенствующих в его эмоциональной жизни, сомнительна.

Ориентация на ровесников создает дефицит внимания ребенка по отношению к взрослым, потому что взрослые перестают занимать верхнюю ступень в иерархии внимания ориентированного на ровесников ребенка. Не случайно, синдром дефицита внимания изначально ассоциировали только со школьной средой, речь шла прежде всего о детях, игнорирующих учителей. Не случайно также то, что количество диагностируемых случаев синдрома дефицита внимания резко увеличилось одновременно с ростом ориентации на ровесников в нашем обществе, и такой диагноз ставится гораздо чаще в среде, где ориентация на ровесников доминирует: в урбанистических центрах и в бедных кварталах. Мы вовсе не считаем, что проблемы, связанные с дефицитом внимания, происходят исключительно из этого источника и что не существует других факторов, провоцирующих развитие СДВ. С другой стороны, не признавать фундаментальную роль привязанности в управлении вниманием — значит игнорировать существование множества детей с диагнозом СДВ. Дефицит привязанности к взрослым вносит значительный вклад в развитие дефицита внимания к взрослым. Если привязанность выходит из строя, внимание следует за ней.

Привязанность удерживает детей рядом с родителями

Наверное, самой очевидной задачей привязанности является удержание ребенка рядом с родителем. Когда ребенок чувствует потребность в физической близости — а такое характерно, прежде всего, для маленьких детей — привязанность становится невидимой нитью. Наши отпрыски в этом похожи на другие субъекты привязанности, которым необходимо видеть своего родителя, слышать его или чувствовать его запах.

Иногда нам кажется, что эта потребность подавляет нас, особенно когда маленький ребенок не дает нам даже в ванную сходить. Тем не менее, по большей части, программа привязанности обеспечивает нам значительную свободу. Вместо того чтобы постоянно следить за своим ребенком, мы можем позволить себе идти впереди и доверять его инстинктам следования за нами. Как мама-медведица со своими медвежатами, мама-кошка с котятами или гусыня с гусятами, мы можем позволить привязанности удерживать наших малышей рядом с нами, а не держать их на привязи.

Детские инстинкты поддержания близости с нами могут нам мешать или вызывать раздражение. Если мы нуждаемся во временном расставании, для работы, учебы, интимной жизни, здоровья или сна, действие привязанности тяготит нас. В нашем обществе все настолько встало с ног на голову, что мы можем начать больше ценить отдаление ребенка от нас, чем его инстинктивное стремление к близости. К сожалению, мы не можем получить и то, и другое. От родителей, дети которых недостаточно к ним привязаны, огромных усилий требует даже удержание своих отпрысков в поле зрения. Мы должны быть благодарны помощи привязанности, которая обеспечивает нам возможность удерживать наших детей рядом. Если бы нам приходилось делать это самостоятельно, мы бы никогда не справились с огромным количеством других родительских обязанностей. Нам необходимо научиться воспитывать своих детей в гармонии с этим сценарием, а не в борьбе с ним.

Если все идет хорошо, стремление к физической близости с родителем постепенно переходит в потребность в эмоциональной близости и контакте. Неотложная необходимость держать родителя в поле зрения превращается в потребность знать, где находится родитель. Даже подростки, чья привязанность к родителям сильна, будут спрашивать: «Где папа?» или «Когда мама придет?» — и будут нервничать, не имея возможности связаться с родителями.

Ориентация на ровесников вмешивается в работу этих инстинктов. Ориентированные на ровесников дети точно так же нуждаются в близости и контакте, но эта потребность у них направлена друг на друга. В этом случае их будет интересовать местонахождение наших заместителей. Наше общество создало множество технологий поддержания контакта, начиная от мобильных телефонов и электронных писем и заканчивая интернет-чатами. Тринадцатилетняя Мелани, зацикленная на контактах со сверстниками, была полностью поглощена таким времяпрепровождением. Эта неотложная потребность находиться в постоянном контакте со сверстниками мешала не только семейным планам, но и учебе девочки, развитию ее способностей, а больше всего — ее пребыванию в творческом уединении, которое является ключевым для достижения зрелости. (Подробнее о зрелости и творческом уединении читайте в главе 9).

Привязанность делает родителя образцом для подражания

Взрослых часто удивляют и ранят ситуации, когда вверенные их заботе дети не следуют их примеру в том, как себя вести и как жить. Источником такого разочарования является распространенное заблуждение, что родители и учителя автоматически становятся образцами для подражания для своих детей и учеников. На самом деле, ребенок берет пример только с тех людей, к которым он по-настоящему привязан.

Какую бы образцовую жизнь мы ни вели, вовсе не она делает нас примером для подражания, и даже не наше чувство ответственности по отношению к ребенку и не наша роль кормильца. Стремление походить на другого человека и перенимать его черты пробуждает в ребенке привязанность. Коротко говоря, подражание — это привязанность в действии. Имитируя поведение объекта своей привязанности, ребенок поддерживает психологическую близость с ним.

Стремление быть похожим на объект своей привязанности становится для некоторых детей источником наиболее значительного спонтанного опыта, несмотря на то, что в роли основного источника мотивации здесь выступает близость, а не познание. Такое обучение происходит неосознанно, как для учителя, так и для ученика. В отсутствие привязанности, познание затруднено, а для обучения приходится прикладывать усилия. Только подумайте о том, какую работу приходилось бы проделывать, если бы каждому слову, которое узнает ребенок, родителям нужно было бы учить его целенаправленно, каждому поведенческому конструкту приходилось бы сознательно придавать форму, а каждую установку искусственно внедрять. Родительская ноша стала бы неподъемной. Привязанность справляется с этими задачами автоматически, требуя от родителей и ребенка относительно небольших трудозатрат. Привязанность становится «усилителем» познания — только представьте, например, как восхитительно легко проходит обучение новому языку, если ученик влюблен в своего очаровательного преподавателя! Осознаем мы это или нет, как родители и учителя, мы во многом опираемся на привязанность, которая делает нас образцами для подражания.

Когда ровесники заменяют родителей в качестве главных объектов привязанности, они становятся образцами для наших детей, разумеется, не принимая на себя никакой ответственности за конечный результат. Наши дети копируют язык, жесты, действия, манеры и пристрастия друг друга. Процесс познания и в этом случае идет семимильными шагами, но содержание обучения больше нам не подвластно. Школьный двор часто становится местом, где проходит значительная часть такого усиленного привязанностью обучения. Те знания, которыми ребенок овладевает в этих условиях, могут быть приемлемыми, если нам нравятся дети, выступающие в качестве образца, но они приведут нас в отчаяние, если в качестве моделей будут выступать дети, чье поведение или ценности вызывают у нас беспокойство. Хуже того, чему бы мы ни захотели обучить наших детей в подобных обстоятельствах, все будет даваться им с трудом, приниматься с неохотой, а продвигаться — крайне медленно. Выполнение родительских обязанностей становится несоизмеримо труднее, если мы перестаем быть примером для наших детей.

Привязанность делает родителя главным наставником ребенка

Одна из фундаментальных родительских обязанностей — руководить действиями ребенка и направлять его. Каждый день мы объясняем нашим детям, что возможно, а что — нет, что хорошо, а что — не очень, какого поведения мы ждем от них, а какое — недопустимо, к чему следует стремиться и чего избегать. До тех пор, пока ребенок не приобретет способность к самостоятельному ориентированию и к получению информации извне, он нуждается в ком-то, кто указывал бы ему путь. Дети находятся в постоянном поиске ответов на вопрос, как быть и что делать. Критически важными становятся не наши педагогические таланты, но то, назначила ли нас заложенная в детях программа привязанности проводниками, за которыми они должны следовать. Важно давать верные указания, но если ребенок к нам не прислушивается, даже самые мудрые и четко выраженные советы не помогут. Вот в чем ошибка всех книг по воспитанию. Неписаный закон, действие которого, увы, больше не гарантированно, гласит, что дети ориентируются на взрослых и берут пример с родителей или учителей Именно поэтому вся литература по воспитанию фокусируется на том, как руководить действиями ребенка и направлять его — например, четко заявлять о своих ожиданиях, устанавливать ясно очерченные и справедливые границы, озвучивать правила, соблюдать логику естественных следствий, избегать противоречивых сообщений. Если ребенок не следует нашим указаниям, легче всего предположить, что проблема кроется либо в способе, которым мы доносим наши ожидания до ребенка, либо в способности наших детей воспринимать полученную информацию. Такое возможно в некоторых ситуациях, но чаще проблема лежит глубже: в результате потери привязанности, ребенок перестает подчиняться нашему руководству.

Наставничество не должно быть для нас непосильной задачей, приводящей в отчаяние. Оно должно быть инстинктивным. Кто бы ни выступал в роли компасной стрелки для ребенка, этот же человек будет направлять его действия. Это часть ориентационного рефлекса. Мозг ребенка автоматически получает сигналы от человека, являющегося его первичной привязанностью. Если мозг привязанности ребенка ориентирован на родителей, инструкции о том, как себя вести, буквально «написаны на лице» родителя, понятны но его реакциям, кроются в его ценностях, манере общения и жестах. Мозг ребенка считывает сигналы родителя и тщательно изучает их, чтобы определить, какое поведение желаемо или ожидаемо. Привязанность облегчает процесс получения указаний — порой даже слишком.

Когда мы не в лучшем настроении, а наша манера поведения и разговора далека от идеала, мы бы предпочли, чтобы наши дети не следовали нашим сигналам автоматически и с такой тщательностью. Родительская сила иногда становится для нас тяжелой ношей, но кто-то должен выполнять эту работу. Если мы не будем указывать нашему ребенку направление, кто же будет это делать? По крайней мере, будучи взрослыми и родителями, мы располагаем способностью и чувством ответственности для того, чтобы поразмышлять над нашими действиями и устранить последствия нечаянно причиненного ущерба, если необходимо. Когда эту функцию берут на себя ровесники, они не несут за нее никакой ответственности, они даже не испытывают угрызении совести за негативное влияние, которое оказывают на наших детей. В отличие от родителей, они не стремятся дорости до той роли, которую им отводит привязанность. Даже если мы незрелы и не лишены недостатков, тот факт, что на нас возложена огромная ответственность выступать в роли образца и наставника, является мощным стимулом к самосовершенствованию и росту.

Если ровесники заменяют родителей в роли наставников, ребенок начинает действовать в соответствии с ожиданиями сверстников, так как он их понимает. Такой ребенок будет выполнять требования своих ровесников с той же готовностью, с какой он бы подчинялся родителям, если бы был ориентирован на взрослых.

Некоторые родители избегают давать ребенку указания, находясь во власти наивного убеждения, что они должны оставлять ребенку простор для развития его собственных внутренних норм. Но так не бывает. Только пройдя все этапы психологического взросления, мы становимся способными к истинному самоопределению. Безусловно, для развития ребенка очень важно наличие выбора, соответствующего его возрасту и степени зрелости, но отказываясь от управления поведением ребенка в принципе, родители, в конце концов, лишаются своей роли. В отсутствие указаний от родителей, большинство детей начинает черпать их из альтернативных источников, таких, как компания сверстников.

Управлять ребенком, который не прислушивается к нам, достаточно трудно, но пытаться контролировать ребенка, действиями которого руководит кто-то другой, практически невозможно. Природой назначено так, что заменить нас должен не какой-то новый наставник, но зрелость — поскольку, когда ребенок вырастет, он будет способен самостоятельно принимать решения и выбирать для себя наилучший сценарий.

Привязанность порождает в ребенке желание быть хорошим для родителя

Последний способ, которым привязанность помогает нам, является наиболее существенным: желание ребенка быть хорошим для родителя. Этот пункт заслуживает более тщательного рассмотрения.

Стремление ребенка подчиняться наделяет родителя значительной властью. Трудности, создаваемые его отсутствием, не менее серьезны. Мы можем наблюдать подобное стремление быть хорошими у животных: например, когда собаки рвутся угодить своим хозяевам, оставаясь безразличными к командам чужих людей. Попытки управлять собакой, не заинтересованной в том, чтобы быть для нас хорошей, могут дать нам отдаленное представление о том, с чем нам приходится бороться в случае отсутствия этой мотивации у эмоционально более сложного и чувствительного создания, каким является ребенок.

Это желание быть хорошим я в первую очередь ищу в ребенке, чьи родители сталкиваются с трудностями в процессе воспитании. Есть множество причин, по которым ребенок может вести себя плохо, но ключевой из них является отсутствие желания поступать иначе. Печально, но факт: некоторые дети никогда не смогут соответствовать ожиданиям своих родителей, потому что их стандарты безнадежно высоки. Но если ребенок не стремится быть хорошим для родителей, совершенно не важно, реалистичны их ожидания или нет. Когда я разговаривал с родителями Шона, Мелани и Кирстен, все они отвечали, что у их детей отсутствовала такая мотивация. Тем не менее, родители каждого из детей могли припомнить время в недалеком прошлом, когда их ребенок стремился быть хорошим.

Для целей воспитания ключевым достижением действующей привязанности становится формирование в ребенке желания быть хорошим. Называя ребенка «хорошим», мы думаем, что даем его природную характеристику. Но мы не понимаем, что эту «хорошесть» культивирует привязанность ребенка к родителю. В этом смысле, мы игнорируем силу привязанности. Вера в то, что желание быть хорошим является врожденной характеристикой личности ребенка, опасна, потому что мы будем считать ребенка «плохим», будем винить и стыдить его, если нам покажется, что это желание отсутствует. Стремление быть хорошим гораздо меньше связано с характером ребенка, чем с природой его взаимоотношений с окружающими. Если ребенок «плохой», мы должны менять отношения, а не ребенка,

Привязанность пробуждает желание быть хорошим множеством способов, и каждый из них важен по-своему. Вместе они делают возможной передачу стандартов приемлемого поведения от одного поколения к другому. Один из источников желания ребенка быть хорошим — это то, что я называю «совестью привязанности», его врожденной «охранной сигнализацией». Она удерживает ребенка от действий, которые могут вызвать недовольство родителей. Слово совесть происходит от старославянского «ведать», то есть знать. Здесь оно используется не в значении нравственного регулятора, а в базовом значении — внутреннее знание, которое, в данном случае, служит для предотвращения конфликтов с родителями.

Сущность совести привязанности — в страхе разлучения. Поскольку привязанность так много значит, важнейшие нервные центры мозга привязанности работают как сигнализация, вызывая чувство дискомфорта и смятения, когда мы находимся в разлуке с теми, к кому привязаны. Первое время такую реакцию у ребенка вызывает ожидание физического разлучения. Когда физическая привязанность перерастает в психологическую, основной причиной тревожности становится переживание эмоциональной разлуки. Ребенок будет страдать, предчувствуя или испытывая на себе неодобрение или разочарование со стороны родителя. Любое действие, способное расстроить родителя, оттолкнуть его или явиться причиной его отчуждение, вызовет в ребенке тревогу. Совесть привязанности будет держать поведение ребенка в границах, установленных родительскими ожиданиями.

Совесть привязанности может стать основой нравственности ребенка, но ее естественной функцией является поддержание связи с объектом первичной привязанности. Если изменятся действующие привязанности ребенка, совесть привязанности будет помогать ребенку избегать того, что может расстроить новый объект привязанности или повредить близости в новых отношениях. Только когда личность ребенка разовьется настолько, что он сам сможет формировать независимые ценности и суждения, его совесть также станет более зрелой и независимой, устойчивой во всех ситуациях и взаимоотношениях.

Хотя опасение потерять связь с теми, кто предан ему и беспокоится о его благополучии и развитии, идет на пользу ребенку, родители должны понимать, что недопустимо использовать это знание в своих целях. Никогда нельзя намеренно заставлять ребенка переживать чувствовать себя виноватым или пристыженным, чтобы сделать его лучше. Злоупотребление совестью привязанности может стать причиной острого чувства неуверенности ребенка и может привести к тому, что ребенок полностью закроется, боясь, что его снова ранят Никакие сиюминутные улучшения в поведении ребенка не стоят таких огромных жертв.

Сбои в работе совести привязанности могут возникнуть не только из-за ориентации на ровесников, но чаще всего проблемы появляются, когда она начинает служить отношениям с ровесниками, а не с родителями. В этой ситуации совесть не перестает функционировать, но направлена она не на родителей, а на сверстников ребенка, Это приводит к двум нежелательным последствиям. Родители лишаются помощи совести привязанности как инструмента влияния на поведение ребенка, а сама совесть обслуживает теперь отношения с ровесниками. Нас шокируют изменения в поведении ребенка, вызванные ориентацией на ровесников, потому что нормы, принятые в их среде, коренным образом отличаются от приемлемых для родителей. Аналогичным образом, поведение, отдаляющее ребенка от родителей, и поведение, отдаляющее его от ровесников, отличаются, как небо и земля. Совесть привязанности оказывается на службе у нового господина.

Когда ребенок пытается угодить ровесникам, а не родителям, это значительно снижает его мотивацию быть хорошим для родителей. Если ценности ровесников отличаются от ценностей родителей, поведение ребенка меняется соответственно. Это изменение поведения свидетельствует о том, что ценности родителей не были по-настоящему усвоены ребенком, не были приняты им, как свои собственные. Они работали только в качестве инструмента угождения.

Дети не усваивают ценности — не принимают их полностью — до подросткового возраста. Поэтому перемены в поведении ориентированного на ровесников ребенка не означают, что его ценности изменились, они говорят только о смене направления его инстинктов привязанности. Родительские ценности, такие как обучение, работа на результат, стремление к совершенству, уважение общественны^ норм, стремление к реализации своего потенциала, развитие своих талантов, поиски своего призвания, уважение к культуре, часто заменяются сиюминутными ценностями сверстников. Внешность, развлечения, симпатии ровесников, совместное времяпрепровождение, встраивание в субкультуру, поддержание отношений друг с другом начинают цениться выше, чем образование и реализация собственного потенциала. Родители часто ведут с детьми беседы о ценностях, осознавая, что для их ориентированных на ровесников детей, ценности — не более чем стандарты, которым они, дети, должны следовать, чтобы заслужить одобрение группы ровесников.

Случается так, что мы теряем влияние на наших детей именно в тот момент, когда оно было бы наиболее уместным и необходимым, когда оно могло бы помочь нам передать детям наши ценности и убеждения. Обучение ценностям требует времени и длительных дискуссий. Ориентация на ровесников лишает родителей этих ресурсов. Таким образом, ориентация на ровесников останавливает нравственное развитие личности.

Стремление быть плохим — это констатация желания быть хорошим. Указывая ребенку, что такой-то вид поведения порадовал бы нас или что мы гордимся чем-то, что сделал ребенок, или рады этому, мы можем только ухудшить ситуацию. Негативная сторона биполярной природы привязанности, о которой говорилось в главе 2, заключается в том, что она провоцирует поведение, противоположное желаемому. Именно это случилось в отношениях Мелани с ее матерью. Когда ребенок сопротивляется контакту с нами, не желая больше нам угождать, он инстинктивно отталкивает нас и старается вызвать наше раздражение. Мелани шла на все, чтобы досадить своей матери. Может показаться, что ориентированный на ровесников ребенок специально провоцирует нас, и отчасти это верно, но следует помнить, что он действует инстинктивно и ненамеренно. Все мы, будучи субъектами привязанности, ведомы инстинктами и импульсами. Если мы хотим дистанцироваться от кого-то, стремление угодить этому человеку становится для нас противоестественным, неправильным и нелогичным.

Зарабатывать одобрение своих ровесников, одновременно оставаясь хорошим для родителей, ребенку не по силам.

И последнее предупреждение. Желание ребенка быть хорошим в глазах родителя — это мощная мотивация, значительно облегчающая процесс воспитания. Это желание нужно взращивать, ему нужно доверять. Мы навредим нашим отношениям с ребенком, если не будем верить в его желание быть хорошим, когда оно на самом деле существует: например, обвиняя ребенка в дурных намерениях, если он демонстрирует неприемлемое для нас поведение. Такие обвинение могут очень быстро запустить механизмы зашиты в подсознании ребенка, повредить нашим с ним взаимоотношениям и заставить его считать себя плохим. Для ребенка слишком рискованно продолжать стремиться быть хорошим в глазах родителя или учителя, который не верит в его добрые намерения и, следовательно, думает, что к нему, ребенку, надо применять метод кнута и пряника. Это порочный круг. Внешняя мотивация поведения, основанная на поощрениях и наказаниях, только разрушает бесценную внутреннюю мотивацию быть хорошим, делает использование таких искусственных мер необходимым по умолчанию. Одной из лучших инвестиций в легкое родительство является вера в желание ребенка быть хорошим.

Многие существующие методы управления поведением, базирующиеся на внешней мотивации, идут напролом там, где следовало бы проявить осторожность. Так называемая «теория естественных последствий» — один из таких примеров. Сущность этого дисциплинарного метода состоит в том, чтобы сформировать в сознании ребенка связь между нежелательными поступками и санкциями, к ним применяемыми. Проблема в том, что эти санкции выбирают родители, в соответствии с логикой, которая понятна им, но не детям. То, что родителю кажется естественным, может быть воспринято ребенком как произвол. Если последствия на самом деле естественные, почему их наступление зависит от воли взрослых?

Некоторые родители рассматривают доверие лишь в отношении к конечному результату, а не к базовой мотивации. Для них, вера это не инвестиция, а то, что нужно еще заслужить. «Как я могу тебе верить», — говорят они, — «если ты не делаешь того, что обещаешь или если ты солгал мне?» Даже если ребенку никогда не удавалось соответствовать нашим ожиданиям или следовать своим собственным намерениям, мы все равно должны доверять его желанию быть хорошим для нас. Отказаться от этой веры — значит лишить попутного ветра его паруса и ранить его в самое сердце. Если желание быть хорошим для нас не вознаграждается и не взращивается, у peбёнка больше не будет причин стараться соответствовать нашим ожиданиям. Именно желание детей быть хорошими, а не их способность отвечать нашим требованиям, заслуживает нашей веры.