I

— Джеймс, — поприветствовал собеседника профессор.

— Джеймс, — отозвался его брат.

— Ты ещё не знаком с моим помощником. Полковник Моран — полковник Мориарти.

— Полковник, — кивнул мужчина с аскетическим лицом.

— Полковник, — кивнул я в ответ.

О семье профессора я упоминал нечасто. Прочтёте эту главу — поймёте почему.

Родители моего работодателя сгинули в море. А больше о клане Мориарти я почти ничего не знал. Ещё мой соратник (вернее, сообщник) как-то обмолвился, что мистеру и миссис Мориарти очень нравилось имя Джеймс и они давали его всем своим отпрыскам.

— Джеймс, это насчёт Джеймса, — сказал полковник.

Да, существовал и третий Джеймс Мориарти. Слава богу, в семье не было девочек.

Путаница могла стать ещё серьёзнее, найдись у братьев хоть один близкий человек, которому взбрело бы в голову обращаться к ним по имени. Расчувствовались? Бедняжки Джеймсы, никто-то их не любит, какое горе? Просто вы их не знаете. В противном случае лишь кивнули бы с содроганием. Только один Мориарти сделался злодеем в глазах общественности (но, заметьте, не в суде), но по мне, так профессор не самый худший представитель своего семейства.

Нас всех зачастую обременяют родственники. Я несколько раз упоминал здесь о собственных и почти всегда без особой приязни. С сожалением вынужден признать: во мне начали проявляться черты сэра Огестеса (хотя мерзавец и не оставил мне ничего полезного вроде наследства). Батюшка был задирой и славным стрелком, трудился на благо её величества и империи. Я же работал на себя (ну и на профессора), но в остальном пошёл по его стопам. Настал уже тот печальный возраст, когда наутро после бурной ночи из зеркала на меня смотрит налитыми кровью глазами мой собственный отец. Зато страсть к шулерству досталась мне от матушки. Хотите верьте, хотите нет, но именно дорогая маман обучила меня всем премудростям, ещё когда я расхаживал в бархатных штанишках.

Мне нипочём не удаётся вообразить родителей Мориарти. Как и его самого в детстве. Что-то в этом было неправильное. Ядовитые змеи вылупляются из яиц ядовитыми змеями. И неизменно представлялся этакий малютка Джимми — точная, только чуть уменьшенная копия моего лысеющего работодателя, злобный карлик в матросском костюмчике, который с игрушечной подзорной трубой шпионил за утехами кухарки и пекаря, а потом шантажом вымогал сладкие булочки.

Для фирмы прошедший год выдался прибыльным. Мы неплохо разобрались с вер-вульфом в Уэссексе, каким-то образом с честью сумели выйти из дела с четырьмя лимонными каплями и против всех ожиданий не сильно прогорели во время катастрофы с туннелем Локи. В Англии Мориарти становилось тесно.

Мы расширяли сферу деятельности за пределы Великобритании, осторожно обходя (пока обходя) уже занятые территории. Консультировали мошенников в Испании, Голландии и Польше. Мориарти приложил руку к нескольким громким похищениям, крупным кражам и убийствам на континенте, и его репутация первого преступного гения в Европе упрочилась.

Королева Виктория любовалась огромными имперскими территориями на карте мира. У профессора были похожие амбиции. Сидя в кабинете, он отмечал булавками с красными головками места, где свершились преступления с его участием. Наш глобус всё больше и больше походил на подушку для иголок.

Накануне описываемых событий я весьма удачно и с превеликим удовольствием задушил красной лентой члена парламента. А позже «утешил» его роскошную вдову, двух стыдливых дочерей-близняшек… и горничную (мы случайно столкнулись посреди ночи). Ради таких приятностей охотно прикончил бы этого фата и бесплатно. Но убийство принесло нам двадцать кусков (ни за что не поверите, если скажу, кто решил таким образом освободить кресло в палате лордов). Жаль, не удалось повесить на стену его голову, славный бы вышел трофей. Пришлось довольствоваться вышеупомянутой красной лентой (привязал её к оленьим рогам) и личными вещицами, позаимствованными у дам (сложил их в особый ящик, где храню подобные мелочи).

Наступил новый, 1891 год, начало очередного десятилетия. Жизнь улыбалась нам. Преступления приносили доход.

И вот в начале января профессор попросил сопроводить его в клуб «Ксениад». Там ему назначил встречу брат, полковник Мориарти.

Знаете типичных романных героинь, которые предваряют описание всяческих ужасов словами: «Ах, если бы я только знала…»? Ну так вот, если б я, чёрт подери, только знал — остался бы дома (хорошо, если со стыдливой постельной грелкой, но можно и без). Но я не знал, а посему встал, довольный, как кот на Масленицу, надел шляпу, прихватил трость и отправился на Джермин-стрит, в клуб полковника Мориарти.

Позвольте сказать пару слов об этом клубе: отвратительное место! Я сам состою в Англо-индийском и Тэнкервильском клубах, хотя зачастую годами не вспоминаю о членских взносах. Я вообще прекрасно умею играть в карты, травить байки о своих геройских подвигах, надоедать всем (да, признаю) охотничьими рассказами и предаваться другим мужским забавам, поэтому за свою жизнь перебывал почти во всех лондонских клубах для джентльменов, начиная с «Атенеума» и «Бифштекса», заканчивая Троянским клубом, клубом Будла, Клубом проклятых и «Мавзолеем» (если когда-нибудь удостоитесь приглашения, проверьте, как именно следует произносить название). А ещё меня знают во многих частных собраниях, где проводят время отнюдь не джентльмены. Тамошние завсегдатаи раскошеливаются на разные удовольствия и ещё приплачивают тем, кто потом держит язык за зубами.

«Ксениад» основали жалкие неудачники, которых погнали взашей из всех приличных лондонских клубов. Они решили учредить собственное заведение, куда может беспрепятственно вступить каждый. Вообразите эту компанию: торговцы с грязными ногтями, одержимые и чудики всех мастей, неотёсанные провинциалы и даже иностранцы. Мало того, в клубе поощрялись «жаркие дебаты». В общем зале царил такой гвалт, какого я не слыхивал… даже в тюрьме Синг-Синг во время бунта (тогда убили двенадцать заключённых и троих караульных), даже в зрительном зале Парижской оперы (тогда во время исполнения арии с драгоценностями на слушателей рухнула хрустальная люстра — могло ли быть иначе?).

Будь мне свойственна склонность к размышлениям, я бы прибегнул к дедукции. В «Ксениад» принимают мерзавцев настолько отъявленных, что их не берут в другие клубы. Полковник Мориарти в нём состоит. Полковник! Что же это за полковник, который не может вступить даже в Клуб армии и флота? Ведь тот открыт для любого офицера (взносы полностью или частично). На собственном опыте могу сказать: выше полковника вы не подниметесь, если начальству станет известно о вашей дурости и подлости, и это знание перевесило значимость орденов и наград. Так вот, любой вояка, дослужившийся до полковника, может вступить хотя бы в «Горностаев и хорьков».

Но нет, полковник Джеймс состоял в «Ксениаде».

Спасибо хоть знакомство произошло не в их Шумном зале. Нас препроводили в заброшенный, продуваемый сквозняком флигель, который, насколько я понял, звался Холодным залом.

Профессор обмолвился, что брат ещё не в отставке, но не уточнил, в каком именно полку тот служит. Я (непонятно почему) вообразил более молодую, статную и загорелую версию знакомого мне Мориарти. Волосы погуще, грозные усы, мундир, воинственное рвение. Возможно, полковник измышляет сокрушительные упреждающие удары по противнику (я твёрдо верю: всегда лучше нанести такой удар первым) с тем же безжалостным хитроумием, что и мой работодатель — преступления.

Но брат профессора оказался сутулым, с желтоватым лицом и впалой грудью. Одет он был словно захудалый чиновник, который давно оставил всякие надежды на повышение. К тому же мучился от нескончаемой простуды и, видимо, регулярно и безуспешно пользовался разного рода припарками и компрессами. Его жалкие усы напоминали трёхдневную щетину, по случайности избежавшую бритвы. Полковник родился на семь лет позже профессора, а вид у него был — в гроб краше кладут.

С первого взгляда я понял: нога Джеймса Мориарти никогда не ступала на поле брани. На вопрос о месте службы он буркнул нечто вроде: «Снабжение». Вероятно, не солдат, а тыловая крыса — занимается доставкой сапог, мясных консервов и тех самых пропитанных коровьим жиром бумажных гильз, из-за которых происходят индийские восстания. Как обычно, я поспешил с выводами. И не в последний раз. Хотелось бы сказать, что с того времени я поумнел, но увы.

Итак, с любезностями было покончено.

— Джеймс, это насчёт Джеймса.

— Мой младший брат заведует железнодорожной станцией на западе Англии, — пояснил профессор.

— Станция Фэл-Вэйл, в Корнуолле, — добавил полковник.

— Там он не причинит никакого вреда.

— Это ты так считаешь, Джеймс.

— Да, я так считаю, Джеймс.

Голова профессора по-змеиному качнулась из стороны в сторону. О ужас, голова полковника тоже. Так это у них семейное! Мориарти стояли друг против друга и дёргали головами, словно две перуанские ламы, собравшиеся посостязаться в плевках на дальность. У меня даже руки свело от страха. Неужели передо мной в смертельной схватке сошлись две несгибаемые воли или это какой-то вид коммуникации, недоступный простым смертным? Братья гнули шеи несколько минут кряду.

Интересно, можно ли в этом клубе раздобыть выпивку?..

Наконец Джеймсы бросили валять дурака.

— Джеймс обязан своим местом моему влиянию, — сказал полковник.

— Задолжал вам станцию? — уточнил я.

— Как я и говорил… Полковник Моран, это была… как вы их называете? Шутка?.. Мне немало пришлось потрудиться, чтобы Джеймс оказался там, где он есть. Полагаю, он не слишком доволен, что вряд ли тебя удивит.

— Джеймс редко бывает доволен, — снова пояснил профессор.

Я неуверенно пожал плечами.

— Джеймс, Джеймс попытается втянуть в это дело тебя. Он постоянно старается стравить нас. Помнишь, как его исключили из «Грейфраерса»?

— Тот случай мы с тобой вряд ли забудем.

— Безусловно. На этот раз ты не должен вмешиваться. Я настаиваю. Ничего хорошего не выйдет. Джеймс ведёт себя взбалмошно и безответственно. Как всегда.

— Странно, полковник, зачем вы тогда использовали своё влияние, чтобы раздобыть ему место? — вмешался я.

Интересно, а как вообще офицер, ответственный за «снабжение», мог выхлопотать место начальника станции?

— Кровь не водица и даже не уксус, полковник, — отозвался полковник.

— Ваша правда, — поддакнул я с видом истинного недоумка и ханжи.

— Джеймс, Джеймс обратится к тебе. — Мориарти впился глазами в старшего брата. — Но ты его не послушаешь. И все мы только выиграем. Я достаточно ясно выразился?

— Кристально ясно, Джеймс.

— Превосходно. Тогда пошёл к чёрту, Джеймс. Возвращайся к своим лекциям и студентам.

С этими словами полковник развернулся и удалился в Шумный зал. Я с изумлением понял: нас только что бесцеремонно выставили вон.

Лицо моё горело. Выражение профессора Мориарти нисколько не изменилось.

— Мориарти, а ваш брат… полковник… догадывается об истинном роде ваших занятий?

— Джеймс не самый сообразительный в нашей семье. — Профессор склонил голову набок и улыбнулся весьма неприятно.

Мориарти близко к сердцу принимал любые грубые замечания. Последним его посылал к чёрту некий грабитель. Мы заплатили ему за взлом сейфа, в котором лежали важные документы, а он обнаружил там ещё и драгоценности. И решил не делиться. Неделю мерзавец провёл в подвале на Кондуит-стрит, потом то, что от него осталось, мы выкинули в Темзу. К тому времени он был уже несказанно рад подобному концу.

— Хотите, я убью его? Задаром? Мориарти, позвольте сделать вам такую любезность — отплатить за… хм… годы дружбы. Голыми руками?

Профессор на мгновение задумался.

— Нет, Моран. Пока нет. Это дело ещё не закончено.

— Ну, обращайтесь в любое время. Можете на меня положиться.

— Да, Моран, я всегда это знал.

Интересные новости. Мориарти положил ледяную руку мне на плечо. Чрезвычайно необычный жест с его стороны. В последний раз, пустившись в подобные сантименты, он подсунул мне проклятую жемчужину Борджиев. Так что я на всякий случай проверил карманы. Но профессор так углубился в размышления, что ничего не сказал.

Видимо, на него напало уныние.

Так часто бывает после свидания с роднёй.

 

II

На Кондуит-стрит нас дожидалась телеграмма. От третьего Джеймса Мориарти. Профессор прочёл её и передал мне.

ДЖЕЙМС ФЭЛ-ВЭЙЛ ДЕРЖИТ СТРАХЕ ИСПОЛИНСКИЙ ЧЕРВЬ НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ ДЖЕЙМС.

Я вернул профессору телеграмму.

— Червь? — повторил тот. — И что, бога ради, я должен сделать?

— Исполинские черви — заковыристая штука, — после минутного размышления вздохнул я. — Трудно определиться с подходящим ружьём. И трудно решить, куда именно стрелять. Тут, скорее, подойдёт острый малайский кинжал. Нужно покромсать тварь на мелкие кусочки, именно на мелкие: иначе каждая отсечённая часть начнёт ползать сама по себе — и вместо одного огромного червя получим дюжину средних.

Я знал, о чём говорю: сталкивался в Южной Африке с червями длиной в шесть футов и с пастью, усаженной острыми, акульими зубами. Похожи на бледных бескостных питонов. Прогрызают насквозь горную породу, не говоря уже о человеческой плоти. Если не заметить хищную дрожь или розово-коричневую сердцевину в полупрозрачной бледной трубке, можно принять тварь за отрезок каната или шнур от звонка.

— Моран, Джеймс имеет в виду другого червя.

— Какого же?

— В Древней Англии червями или же змеями называли драконов. Эти фантастические существа якобы изрыгали пламя. О подобном рассказывают именно английские легенды, китайским ящероподобным драконам такие привычки не свойственны.

Совсем другое дело.

— На драконов я никогда не охотился, но, думаю, ружьё для слона вполне сгодится.

Я говорил не вполне серьёзно. Ну конечно, мне доводилось слышать об амазонских курипури — выродившихся потомках доисторических рептилий, а ещё я как-то отстрелил голову комодскому дракону (всего-навсего игуана-переросток, никудышная дичь). Если вы внимательно читали мои мемуары, то знаете: я не раз имел дело с мифическими созданиями. Красный Шак и его свора оказались просто крашеными волками, но зоологи до сих пор гоняются за ми-го — той самой тварью, с которой я столкнулся в Непале и Сохо. И тем не менее я был скептически настроен по отношению к неизвестному науке корнуоллскому червю.

Мориарти качнул головой. Верный знак — жди неприятностей.

Чуть поиграв в остервенелую кобру, профессор скомкал телеграмму и швырнул её в камин. Бумажка вспыхнула мгновенно и целиком, словно по волшебству.

— У нас много неотложных дел, Моран, — провозгласил Мориарти, рассеянно покручивая утыканный булавками глобус. — Совсем скоро придётся приложить серьёзные усилия и разобраться с препятствиями, которые чинят нам французские и немецкие коллеги. Фирма должна расширяться. Пора заняться континентом.

Я знал, этот час недалёк.

В Париже во главе «вампиров» встал новый «великий вампир». Смена власти случилась как раз после истории с шестью проклятиями. Французам тогда пришлось по нашей милости ввязаться в стычку с рыцарями ордена Святого Иоанна. Лягушатники понесли потери, не получили никакой прибыли и теперь точили на нас зуб. Со дня на день можно было ожидать от них ответных действий.

В Берлине некий честолюбивый молокосос вздумал нахально подражать Мориарти и использовал метод профессора для создания собственного преступного картеля. Он превосходно владел искусством маскировки, поэтому редко кому удавалось увидеть истинное лицо этого выскочки. Его любимая личина представляла собой убогую карикатуру на великого злодея: сутулый психиатр с растрёпанными волосами и гипнотическим взглядом. Он передразнивал даже знаменитое покачивание головы, и это выводило профессора из себя гораздо больше, чем беспардонный плагиат аферы с бриллиантом в Лафборо (мерзкий тевтон провернул точно такой же фокус с дюссельдорфским марципановым самоцветом). Фирма планировала вплотную заняться немецкой свиньёй.

Мориарти совершал набеги и прощупывал границы вражеских территорий. Им двигала не только неугомонность и праздное желание расширить империю. Его натура просто-напросто требовала, чтобы он стал лучшим (или, вернее, в данном случае худшим) в своей области.

Нам предстояла настоящая война!

Давно пора. Я перестал довольствоваться тем, что давала судьба. Жиреть и погрязать в лондонской рутине — это не по мне, даже если принять во внимание стыдливых близняшек. Долой изнеженность! Сколько ещё варварских земель предстоит завоевать, в скольких отчаянных походах поучаствовать! Дух истинного охотника нельзя прельстить покоем. Саблю наголо — и вперёд, в пекло…

И тут на Кондуит-стрит прибыл железнодорожный курьер. Его встретила на пороге Тесси Слониха в пеньюаре и трещащем по швам корсете. Миссис Хэлифакс отлучилась по делам: вместе с одной из своих filles de joie продавала здоровенькое новорождённое «затруднение» каким-то бездетным американским заморышам. Так что самая значительная достопримечательность Лландидно временно выполняла обязанности хозяйки. Валлийская девица ухватила посланца за ухо и препроводила в нашу приёмную, где он отдал профессору запечатанный конверт. После Тесси уволокла приглянувшегося паренька в кухню — чтобы, как она выразилась, побеседовать по душам. Сомневаюсь, что курьер вернулся на место службы. Тощие завистницы распустили злобные слухи, будто Тесси слопала мальчонку, но я в подобное не верю.

В конверте обнаружилось письмо, на гербовой бумаге Большой южной и западной железнодорожной компании, за подписью начальника станции Мориарти. Его следовало показать кондуктору специального поезда, следующего в Фэл-Вэйл. Поезд этот отправлялся с Паддингтонского вокзала в два часа пополудни, а письмо давало право бесплатного проезда предъявителю и сопровождающему лицу.

Мориарти оказался в затруднительном положении. Один брат призывал его в Корнуолл, а другой запрещал туда ехать. Профессор никогда не шёл ни у кого на поводу, но он не мог не подчиниться обоим братьям сразу. Чтобы отказать одному, пришлось бы уступить другому. Мой работодатель в дополнение к знакомому покачиванию головой принялся скрежетать зубами. Подобной привычки за ним раньше не водилось.

Я попытался было перевести разговор на наши континентальные дела — спросил, что он думает о загадочной новой протеже «великого вампира», некой Ирме Вап. По слухам, дамочка манипулировала мужчинами не хуже Этой Гадины.

Но мне не удалось отвлечь Мориарти от семейных неурядиц.

— Моран, ничего иного не остаётся. Нужно разобраться с червём. Пакуйте ружья.

— Ваш брат ни слова не написал об оплате.

— Именно так.

— Семейная скидка?

Мориарти ещё больше ссутулился: моя шпилька попала в цель. Семейные дела досаждают почище нервного тика. Профессор был в своём роде великим человеком, но, что бы ни говорили многие его знакомцы, всего лишь человеком.

Держу пари, точно так же дела обстояли с Гладстоном, Паллисером и Аттилой: эти великие люди, одержимые своими великими целями, наверняка багровели от ярости и брызгали слюной, когда кто-нибудь из родственников принимался «в шутку» вспоминать, как они делали «фу-фу» на свои слюнявчики, а няня шлёпала их по попке. Аттила, само собой, мог просто покидать надоедливую родню в яму с волками. Однако в наши так называемые просвещённые времена на подобные методы смотрят косо.

Итак, мы ехали охотиться на дракона. Причём, вероятнее всего, задаром.

Я утешал себя тем, что эта поездка раззадорит мой аппетит — быстрое убийство, предваряющее долгую прекрасную охоту.

Мы подоспели на вокзал как раз вовремя: возле платформы ждал окутанный облаком пара локомотив. Всего один вагон. Остальные пассажиры уже на местах. Занятно, а кого ещё пригласили на этот поезд специального назначения, следующий прямиком в гости к загадочному червю из Фэл-Вэйла? На ступенях стоял вооружённый свистком и планшетом кондуктор. Под глазами и подбородком у него набрякли кожные складки.

Мориарти показал письмо, но наглец прогнусавил в ответ с ужасным западным выговором, что его никто не предупредил о новых пассажирах. Дескать, любой прохвост может раздобыть лист гербовой бумаги, а эту подпись он якобы впервые видит.

— Эдод нобер у ваз не бройдед. Пладиде, или попадеде в поезд дольго через бой друб. Не будь я Губердом Бергинзом.

Мы почему-то выбрали первый из предложенных вариантов.

 

III

Паровоз увозил нас всё дальше от Лондона, а профессор погрузился в раздумья.

Мориарти мог не разговаривать неделю кряду, а потом наконец устранял какого-нибудь досадливого человечишку, мешающего осуществлению хитроумного плана, и ударялся в почти болезненное веселье. Приступы меланхолии настигали его внезапно, словно летняя гроза, но в результате осмелившийся перейти ему дорогу глупец всегда терпел сокрушительное поражение.

Стоит ли напоминать о Невиле Эйри Стэнте, бывшем королевском астрономе? Но даже Союз красных меркнет на фоне участи, постигшей Фреда Порлока: мы судили его нашим персональным судом в подвале на Кондуит-стрит и признали виновным в особо тяжком преступлении — продаже информации о делах фирмы сторонним лицам. По сравнению с карой, уготованной предателю, деяния Повелителя Загадочных Смертей показались бы милосердными. Участь Порлока послужит серьёзным предупреждением любому, кто подумает переметнуться на сторону закона.

Я часто видел, как ум Мориарти трудится над теоретическими проблемами. Мне близки игры, требующие точного расчёта, и я неплохо владею практической арифметикой, но исчисления профессора выходят далеко за рамки моих способностей. Он мог вдруг воскликнуть: «Ага!» или «Эврика!» — и начать рисовать мелом на доске человечков. При этом Мориарти утверждал, что решил загадку, не дававшую покоя нескольким поколениям учёных-болванов, а я даже не улавливал, о чём идёт речь.

Но в тот раз всё было по-другому. Профессор не изгибал по-змеиному шею, а сидел, повесив голову. И всё ещё скрипел зубами. Я решил не приставать с вопросами.

Никогда не видел его в таком состоянии. Должно быть, только семейные неурядицы могли вогнать Мориарти в настолько мрачное расположение духа. Братья представляли собой безнадёжные уравнения: сколько ни бейся, решения всё равно не будет. Мой работодатель раскрылся с новой стороны, и, признаюсь, мне стало не по себе. А я ведь, пожалуй, успел свыкнуться с другими его особенностями, которые так ужасали остальных. Какая головокружительно странная мысль. О чём это свидетельствует? Неужели знакомство с профессором превратило и меня в такого же уродца? В чудовище?

Профессор не был настроен на беседы, а я, как назло, не прихватил ничего почитать. На вокзале обычно не купишь мою любимую «Весёлую академию мистресс Пейн» или «Туземцев, которых я пристрелил» Р. Дж. Сандерса. Пришлось разглядывать других пассажиров.

Это специальный поезд, значит все они здесь по приглашению.

Что между ними общего? Молодая дама путешествует в одиночку. Подобные знакомства всегда много обещают, но зачастую разочаровывают. Ладная фигурка; девушку портят лишь пенсне и суровый взгляд. Забавный щуплый француз с напомаженными усами углубился в «Журнал общества исследователей парапсихологических явлений». В уголке пристроился пожилой священник, волосы и сутана испачканы каким-то белым порошком, на щеке старый шрам. Такое украшение заработаешь скорее на дуэли в Гейдельберге, нежели в Лампетере, читая Деяния святых апостолов. Ещё один франтоватый субъект полирует ногти и явно пытается привлечь внимание нашей единственной строгой дамы. И последний пассажир, сухопарый малый с растрёпанными волосами, не сводит с меня злобного взгляда. Я весело улыбнулся ему, но в ответ он принялся ещё усерднее сверлить меня глазами. А потом достал невероятного размера трубку и погрузился в облако едкого дыма.

— Значит, мы все направляемся в Фэл-Вэйл, — предположил я.

Да, удивительно глупое замечание. Иногда весьма полезно прикинуться законченным идиотом. Люди перестают обращать на тебя внимание и никак не ожидают обнаружить у себя за спиной с заточкой в руках.

— Именно, — тонким голосом отозвался священник. — Этот специальный поезд останавливается только там.

— Именно поэтому он и называется специальным, логично? — растягивая слова, процедил франт (порядочный англичанин не стал бы так злоупотреблять помадой для волос). — Кстати говоря, меня зовут Лукас. Эдуард. Я тоже в деле. Парапсихологические исследования.

Француз пожал плечами, пробормотал нечто вроде «nom de» и продолжил увлечённо рисовать волнистые линии на полях статьи о природе эктоплазмы.

— Полагаю, вы наслышаны о черве из Фэл-Вэйла, — уточнил я.

— Да, — кивнул Лукас. — Думаю, мы всё о нём знаем. И именно поэтому собрались здесь.

— Мне сказали, что это не увеселительная прогулка, — вмешался сухопарый курильщик, — а серьёзное расследование.

— Вас как величать, старина? — поинтересовался Эдуард.

— Томас Карнаки.

Это имя явно произвело впечатление на француза, который снова пробормотал «nom de».

— Охотник на призраков, — заметил священник. — Это вы с успехом расследовали дело свистящей комнаты, дело невидимого коня и происшествие с обитателями бездны? Мне чрезвычайно приятно…

— В самом деле, — поддакнул я. — С удовольствием бы пожал руку знаменитому мистеру Карнаки.

— А вы?.. — вопросительно протянул Томас, не делая, однако, никакой попытки пожать мне руку.

— Себастьян Моран.

— Полковник Моран, охотник на крупного зверя, — кивнул святой отец.

Да, он, видимо, исправно читал журнал «Кто есть кто». Я ожидал, что он перечислит мои медали и убитых тигров, но нет.

Знаменитый сыщик в области потустороннего крутил в руках трубку.

— А меня зовут Курситор Дун, — продолжал меж тем пастор, по-военному коротко кивнув. — Я сам интересуюсь призраками. Любитель, так сказать. Думаю, наши друзья-духи стали жертвами предубеждений.

— Сабин, — представился француз. — Я настроен весьма скептически. Всё на свете можно объяснить при помощи логики и здравого смысла. Вы убедитесь, да, убедитесь в моей правоте. Никакого червя попросту не существует.

Преподобный Дун хотел было возразить, но Лукас его перебил.

— Мисс? — чуть приподняв бровь, обратился он к нашей даме с надеждой в голосе.

— Мадам… Мадам Габриэль Валладон, бельгийский зоолог, — отозвалась она почему-то с немецким акцентом.

Странно. Однако гораздо более странно всё же выглядел мистер Карнаки, который к мистеру Карнаки совершенно точно не имел никакого отношения. Мужчину со впалыми щеками и трубкой мог принять за известного детектива только тот, кто видел лишь ротогравюру, но я-то знал Томаса лично. Раз заснул вечером на Чейни-Уок, где знаменитый охотник на призраков долго и занудно повествовал о встрече с настырным полтергейстом из Пенджа. Я имел неосторожность захрапеть, так что меня выгнали с позором.

Потом фирма воспользовалась услугами Карнаки, когда занималась делом зада альпиниста (эту историю я никогда не поведаю миру). Нам нужно было убедить Паттерсона, инспектора из Скотланд-Ярда, что общественную уборную в Тутенсе облюбовали призраки, и Карнаки засвидетельствовал присутствие сверхъестественных сил. У него репутация самого скептически настроенного специалиста в данной области, так что его суждениям доверяют. Сравните хоть с придурковатым Флаксманом Лоу, который любое колыхание занавесок или мокрое пятно принимает за послание с того света. Нам удалось обдурить Томаса, и это один из величайших профессорских триумфов.

Сухопарый притворщик был, видимо, мастером маскировки. Это немного сужало круг подозреваемых, хотя в последнее время тысячеликих мошенников развелось пруд пруди. Иногда (как в случае с этим самым поездом) просто плюнуть некуда — кругом сплошные детективы, переодетые головорезами; жулики, вырядившиеся франтами; молодчики, прикидывающиеся обезображенными калеками, или же аферисты, щеголяющие высокими воротничками и пошитыми на заказ костюмами.

Но этого субъекта я не узнал. А посему продолжил глупо улыбаться и делать вид, будто ничего не подозреваю.

— Ах да, — вдруг якобы спохватился я, — это профессор Мориарти.

Мой работодатель так и не вышел из глубокой задумчивости.

— Математик? — уточнил святой отец. — Автор «Динамики астероида»?

«Нет, преступный гений, автор многочисленных требований о выкупе и компрометирующих писем», — подумал я, а вслух сказал:

— Да. Он из вашего лагеря, месье Сабин. Холодный логик. Такая славная компания мигом поставит червя на место.

— Если у него вообще есть место, — многозначительно проговорил Дун.

В поезде ехали ещё двое. Удивительно, зачем в составе из одного вагона понадобилось два кондуктора? Тем более, что один из них старался не попадаться на глаза пассажирам. По коридору регулярно прохаживался наш знакомый с двойным подбородком — тот самый Беркинс, который стряс с нас деньги за «бесплатный» проезд. Предлагал разнообразные закуски и напитки, тоже отнюдь не задаром. А его коллега, облачённый в чёрную с серебряным форму Большой южной и западной железнодорожной компании, всё путешествие просидел в уголке, постоянно надвигая на глаза фуражку. Вдобавок на его лице красовалось несколько полосок пластыря. Да, тоже маскировка, хоть и не совсем обычная. Меня не обманули накладные усы и густые брови — мой опытный взгляд мигом распознал под курткой соблазнительные женские формы.

— Почему бы нам не убить время? — спросил Лукас, доставая из кармана колоду и с нарочитой неуклюжестью тасуя. — Чтобы было интереснее, можно сделать ставку, совсем пустячную, скажем пенсов шесть.

Старая акула почуяла в воде кровь.

К Фэл-Вэйлу успею вернуть потраченные на проезд деньги и ещё заработаю что-нибудь сверху. Я размял пальцы.

 

IV

К концу путешествия денег у меня слегка поубавилось, зато я немало узнал. Лукас мошенничал — почти нарочито и весьма жалко… и каждый раз проигрывал. Сабин мог бы сорвать куш, но рано вышел из игры. Его не волновала победа, он был слишком занят, изображая рассеянного сердитого логика. На второй партии я понял, что преподобный и мадам Валладон — тайные союзники. Постарался свести потери к минимуму и не клюнул на предложение повысить ставки, когда мне удивительным образом повезло с картами (как позже выяснилось, правильно сделал).

Фальшивый Карнаки в игре не участвовал. Зато демонстративно достал колоду Таро и разложил пасьянс. Готов поклясться, этот самый пасьянс он изобрёл прямо там: хотел напустить на себя загадочный вид. Подлинный Карнаки не прохлопал бы подобной возможности (аудитории ведь некуда было деваться) и в подробностях поведал бы о своих подвигах. Случай с кипящим чайником, загадка невероятного дома, дело ужасной личинки — я слышал все его байки.

Сухопарый притворщик неотрывно следил за нами сквозь клубы табачного дыма. Ещё бы увеличительное стекло достал!

Сначала состав нёсся на всех парах по главной магистрали. Когда к паровозу прицеплен только один вагон, можно развить скорость, какая и не снилась обычным поездам. А потом мы замедлились и свернули на корнуоллское ответвление. Теперь железная дорога вилась сквозь леса и поля. То и дело мелькали крошечные станции. Наконец паровоз остановился на одном таком богом забытом полустанке.

— Конеджная, — объявил Беркинс, хотя и так было понятно. — Взе выходяд.

Уже стемнело. Станцию едва-едва освещали три фонаря.

Я слегка подтолкнул Мориарти локтем. Он поднял голову — сна ни в одном глазу!

— Наши спутники не те, за кого себя выдают, — прошептал профессор (спасибо, я уже и сам догадался). — Не спускайте глаз с гречанки в кондукторской форме. У неё между лопатками ножны с метательным ножом.

Интересные новости. Разумеется, позже Мориарти объяснит, как именно определил её греческое происхождение, — например, по тому, как она застёгивает мужские штаны или грызёт ноготь на мизинце. А я притворюсь, будто мне интересно. Впечатляющий трюк, но уже изрядно поднадоевший. Хотя про метательный нож знать полезно.

Пассажиры собрали пожитки. Я собственноручно выгрузил ящики с ружьями и не подпустил к ним Беркинса. Пусть подлец «помогает» кому-нибудь другому и у кого-нибудь другого же вымогает чаевые. Мы спустились на платформу.

Второй кондуктор, вернее, кондукторша соизволила сойти вместе с нами. Но прежде чем кто-либо успел заговорить с дамочкой, она шустро нырнула в облако паровозного дыма. Лёгкая девичья походка явственно бросалась в глаза. Я внимательно наблюдал за ней, и не я один — мадам Валладон тоже не спускала глаз с фальшивого железнодорожника.

Женщина, якобы бельгийская зоологиня, как бы ненароком отвела взгляд. Лукас всё ещё увивался вокруг неё. Этакий близорукий лев: у газели в ридикюле револьвер, а ему и невдомёк. Видите, я тоже могу понять, у кого с собой оружие.

Сабин заполучил в своё распоряжение Беркинса и теперь объяснял ему, куда именно ставить тяжёлые сундуки. В них якобы лежало хрупкое научное оборудование. Кондуктору не помешала бы помощь, но его изящная коллега будто испарилась.

— Улавливаю сильные эманации, — с сияющим видом провозгласил преподобный Дун. — И ощущаю присутствие. Нематериальное. Сущность вполне дружелюбна. Кто-нибудь слышит меня на астральном уровне?

Меня пока больше волновали присутствия материальные.

Раздался пронзительный свисток, и специальный поезд, дымя, отъехал от платформы. Интересно, куда он направляется, это же конечная станция? Видимо, сделает круг и укатит обратно в Лондон. Про обратное путешествие пока никто и словом не обмолвился.

Машинист спешил убраться из Фэл-Вэйла, не задержался даже ради чашки чая и куска пирога. Видимо, он больше моего знает об этих краях и вовсе не горит желанием здесь оставаться. Многих умных людей напугал бы подобный знак, я же лишь почувствовал знакомое возбуждение.

На меня снизошла кристальная ясность. Я различал каждую капельку тумана, повисшую в ночном воздухе, слышал каждый шорох и чуял опасность. Она вызывала тошнотворно-влекущее желание, ту смесь ненависти и любви, какие обычно пробуждает в наркомане трубка опиума, а в пьянице — бутылка. Теперь я готов это признать. Я живу полной жизнью, лишь когда чувствую близость смерти!

Беркинс уехал, но, насколько я видел, гречанка на поезд так и не села.

Мориарти вышагивал по платформе, высоко подняв голову. Полы его пальто развевались, словно крылья летучей мыши. Интересно, когда он посвятит меня в свои планы, да и вообще, посвятит ли? На собственном опыте я знал: профессор обычно догадывается, что происходит, но весьма редко полагает целесообразным сообщить о своих догадках мне. Просто в нужный момент говорит, в кого стрелять.

Станция Фэл-Вэйл оказалась весьма захолустной. В зале ожидания лежали свежие газеты и приветливо горел камин… но дверь была заперта. На улице становилось всё холоднее. Имелась ещё небольшая чайная, её открытую дверь кто-то даже услужливо подпёр кирпичом, однако внутри царил холод и мрак. Я потрогал большой чайник — совершенно ледяной. На витрине красовались мумифицированные пирожные и сэндвичи, со следами чьих-то зубов и вперемежку с мышиным помётом.

— Славно же нас встречают, — пожаловался я. — А я-то рассчитывал на знаменитый корнуоллский чай со сливками.

— Эдод нобер у ваз не бройдед, — передразнил Лукас Беркинса.

Пастор разгуливал по платформе, выискивая следы потусторонних сил. Каблуки его ботинок громко цокали по каменным плитам.

От основных путей отделялась небольшая железнодорожная ветка. Она исчезала в туннеле, уходящем вглубь холма. На платформе размещалось большое колесо, при помощи которого можно было направлять туда поезда. Я внимательно просмотрел перед отъездом справочник Брэдшоу, но там ничего подобного не упоминалось. Возможно, ветка ведёт к оловянному руднику, глиняному карьеру или небольшой пристани. За холмами ведь раскинулся берег залива. Мне пришли на ум контрабандисты и кораблекрушения. Странно, обычно Брэдшоу весьма скрупулёзен. Рельсы блестели, их поддерживали в превосходном рабочем состоянии, значит туннелем часто пользуются.

Мориарти дошёл почти до самого конца платформы и теперь стоял, взирая в темноту. Пытается различить жизнь на какой-нибудь далёкой звезде? Или проницает мыслью глубины туннеля?

— Чувствую, к нам кто-то направляется, — объявил священник и вытянулся, как бравый вояка.

Мы уже не обращали внимания на болтовню пастора, но он был прав: в тёмном туннеле мигнул крошечный огонёк.

— Это призрак огня, — не унимался Дун. — Мы должны встретить его спокойно и приветливо. Создания, явившиеся с того света, боятся нас больше, чем мы их.

Огонёк увеличился. Хотя нет… просто пламя приблизилось.

Мадам Балладой шарила в ридикюле. Несомненно, нащупывает револьвер. И при необходимости выстрелит прямо из сумочки.

Мы все следили за огоньком. Он слегка покачивался. Ближе, ближе.

— Добро пожаловать, дух, — нараспев поприветствовал его Дун.

Фальшивый Карнаки коснулся пальцами висков, словно балаганный фокусник, «читающий мысли».

— Это никакой не дух, — вмешался месье Сабин, — а железнодорожный смотритель с потайным фонарём. Видите, всегда существует логическое объяснение. Доказал я это? Да, доказал.

Француз был прав.

Теперь мы все различали раскачивающийся из стороны в сторону фонарь и человека — поблёскивающая серебром фуражка и длинное чёрное пальто.

— Это ты, Джеймс? — крикнул Мориарти.

— Да, Джеймс.

— Поторопись. На платформе холодно.

— Знаю. В Корнуолле вообще холодно зимой. Таковы уж здешние климактерические условия.

— Климатические. Слово «климактерический» никак не связано с погодой.

Незнакомец в ответ лишь пожал плечами.

Наконец начальник станции вышел из туннеля и по усыпанной гравием железнодорожной колее приблизился к платформе, где нетерпеливо ждал профессор. Братья коротко кивнули друг другу и двинулись к нам. У них была одинаковая походка.

Да, младший Джеймс, несомненно, принадлежал к клану Мориарти. Пронзительный взгляд, очки в тонкой оправе и первые признаки фамильной сутулости. Лицо ещё не осунулось и не приобрело хищной аскетичности, свойственной профессору и полковнику, но через несколько лет наверняка приобретёт. Если его, конечно, к тому времени не вздёрнут на виселице.

Он подошёл к нам, поставил на землю фонарь и снял фуражку, а потом запустил пальцы в свою шевелюру (волосы у него были гуще и темнее, чем у братьев). Судя по всему, весьма хитрый малый.

— Неважно выглядишь, Джеймс, — мягко сказал он профессору. — Деревенский воздух тебе вреден. Ты городская птица.

— Так вы знакомы? — удивился Лукас. — А, только сейчас сообразил — фамилия-то одна и та же. Начальник станции Мориарти и профессор Мориарти. Видимо, отец и сын?

Оба Джеймса скорчили кислую мину.

— Братья, — пояснил Сабин. — Странно, что вы не навели справки.

— Справки? Никогда не занимаюсь подобной чепухой. Можно стать жертвой предубеждений. Прийти к слишком поспешным выводам.

Француз неодобрительно хмыкнул, выслушав подобное pensée.

— Полагаю, Джеймс велел тебе держаться подальше от Фэл-Вэйла, — продолжал железнодорожник Мориарти. — Он всегда довольно ясно выражает свою точку зрения.

— Я думала, это вы Джеймс, — сообщила мадам Балладой.

— Нет, это он Джеймс? — ответил ей Дун. — Профессор Джеймс Мориарти.

Мориарти не стали ничего объяснять озадаченным слушателям, а едва заметно самодовольно ухмыльнулись. Семейная черта, отличающая их от нас, от прочих. У меня по спине пробежал холодок, и дело было вовсе не в морозце.

Братья не очень-то жаловали друг друга, но зато весьма хорошо знали. Я сблизился с профессором настолько, насколько он сам позволил, и всё же зачастую осознавал, что живу в одной квартире с совершенным незнакомцем. Меня это нисколько не удручало. Мориарти никому не доверял свои секреты, спрашивается, с какой стати делать исключение для меня? Я был его подчинённым, а не другом. Сосуществование приносило нам обоюдную выгоду, и никаких тебе приятельских глупостей. Временами я презирал его даже сильнее, чем ненавидел своего батюшку… и испытывал похожую странную смесь отвращения, восхищения и влечения, от которой, как я подозревал, мне никогда не удастся избавиться.

Я порвал с сэром Огестесом, потому что не желал становиться «послушным сыном», но в результате сделался номером два в преступной организации Мориарти. Профессор во многом вытеснил фигуру отца. Метафорическими розгами он пользовался не так явно, но зато часто. Познакомившись с его братьями, я понял: существуют те, кто ближе его холодному сердцу. Кровные родственники, а не друзья. Раньше профессор казался мне неуязвимым, ничто человеческое не могло причинить ему боль, но, оказывается, два других Джеймса вполне умели его поддеть.

Начальник станции достал ключи и отпер зал ожидания. Мы с радостью устремились внутрь. Лукас замешкался, поднимая шляпу, и перегородил мне дорогу, поэтому мадам Валладон успела занять ближайший к камину стул. Сабин не хотел оставлять на платформе свои драгоценные сундуки, но Дун заверил, что духи не покусятся на его имущество.

Фальшивый Карнаки единственный держался подальше от очага. Может, у него восковой нос и он боится его расплавить?

Младший Мориарти встал посреди комнаты с видом одновременно весёлым и начальственным. Ему доставляло удовольствие наблюдать за людьми, собравшимися здесь по его милости. Знавал я подобных светских львиц: любят за ужином посадить рядом тех, кто непременно поссорится ещё до появления рыбного блюда. Так сказать, устроить фейерверк для разнообразия. Интересно, а этот Джеймс нарочно пригласил скептиков и любителей потустороннего? Хотя нет, все они не те, за кого себя выдают. Следовательно, и охота на дракона — никакая не охота.

Профессор держался в сторонке и внимательно наблюдал за братом.

Ещё одна странность: начальник станции так и не спросил, кто я такой.

У каждого пассажира было персональное приглашение. Это я выведал во время игры в карты. В профессорском письме говорилось о «сопровождающем лице», но вряд ли Мориарти ожидал, что его брат, преподаватель математики (по всеобщему убеждению), притащит с собой исполосованного шрамами Морана Душегуба, распутника с сомнительной репутацией. Многие бы несказанно удивились, что подобные субъекты вообще знакомы между собой. Видимо, младший Джеймс знал, кто я. И в отличие от полковника имел некоторое представление об истинном роде занятий своего родственника. Пока наш железнодорожник разгуливал по корнуоллской глуши с потайным фонарём, в его типичном мориартском мозгу, видимо, зрела некая хитроумная схема.

— Касательно червя… — начал он. — Какую цену мне назначить за его секреты?

 

V

Я и не предполагал, что в зале ожидания захолустной железнодорожной станции развернётся аукцион. На продажу выставлялись «секреты червя». Непонятно, зачем именно Джеймс-младший пригласил профессора — поучаствовать наравне со всеми или же понаблюдать и восхититься его изобретательностью?

Никто из пассажиров, однако, не выказал намерения обзавестись табличкой или размахивать пачками банкнот. Условия менялись быстро, но наши «детективы в области сверхъестественного» намеревались добросовестно доиграть свою партию.

— Легенда о черве из Фэл-Вэйла хорошо известна, — продолжал меж тем начальник станции с чрезвычайно довольным видом.

Он указал на выцветшую картину, висевшую над камином: среди зелёных корнуоллских холмов извивался белый змей. Безухая кошачья морда с человеческими глазами и полное отсутствие шерсти. Чудище выдыхало пламя из ноздрей, и на него нацелил копьё закованный в латы рыцарь. Неотёсанные крестьяне благоразумно разбегались прочь, подальше от битвы титанов. Ноги у «червя» отсутствовали, но, судя по интересным анатомическим особенностям крестьян, художник не очень силён был в подобных деталях и, видимо, предпочёл не рисовать их вовсе.

— История весьма древняя, — вещал младший Мориарти. — Червь бессмертен и обитает в глубинах шахт. Ночью выбирается на поверхность и опаляет всё адским пламенем. В каждой окрестной деревне имеется трактир под названием «Белый дракон». Там собиратели фольклора обычно угощают кружечкой пива деревенщину, а та охотно выкладывает свои семейные предания. Всегда оказывается, что чей-нибудь дед или прадед видел этого самого червя или даже сражался с ним. И всегда чьего-нибудь ещё деда (но уж точно не деда рассказчика) съели или спалили заживо. Похожие предания бытуют по всей стране — всевозможные чудовища из болот или виверны с меловых холмов. Призраки отдалённых краёв, где можно затеряться после побега из Лондонского зоосада и укрыться от местных охотников.

Джеймс предъявил ещё одну картинку, чтобы подогреть интерес слушателей: на фотографии вдоль каменной стены вытянулся сооружённый из холста и папье-маше червь с двенадцатью человеческими ногами. И спереди и сзади его венчали клыкастые разукрашенные головы с нахмуренными бровями.

— Каждый год на майский праздник в Пэдстоу шестеро парней из Фэл-Вэйла наряжаются червём и подкарауливают на деревенских улочках своих соперников, переодетых рыцарями и скачущих на палочках с лошадиными головами.

Видимо, все Мориарти любили читать лекции. Лучше бы ему поскорее перейти к сути.

— Но вот что необычно — червь из Фэл-Вэйла пробудился. Есть свидетельства его ночных вылазок. В газетах печатали заметки. Здесь в последние несколько месяцев вспыхивают многочисленные пожары. Огонь невозможно затушить водой. Стога сена и трупы превращаются в кучки белого пепла. Сожжённые поля дымятся даже после проливного дождя. Недавно спалили дотла ферму в Комптон-Дэндо. Два дня назад на лугу заполыхало огородное пугало, а потом на его месте обнаружили почерневший от копоти скелет распятого человека.

Профессор кивал. Он, очевидно, знал о загадочных пожарах, но, разумеется, не счёл нужным сообщить мне.

— Всему есть разумное объяснение, — проворчал Сабин.

— Никогда не знаешь, — возразил Лукас. — Особенно если речь идёт о драконе.

— Сомневаюсь, что дух способен причинить столько вреда, — покачал головой Дун.

Я не очень-то поверил в сказки о черве. Может, поблизости ошивается какой-нибудь неприметный потный малый со следами ожогов на лице и коробкой спичек в кармане?

Такие ещё таскают с собой бутыль с керосином и впадают в экстаз при виде пожара.

На фирму работало несколько чудиков, помешанных на поджигательстве. Подобных молодчиков обычно кличут Бенни Огонёк, Тим Факел или Головешка Сэм. Даже если речь идёт о чисто деловой операции (страховка, к примеру) — всегда лучше нанять того, кто любит огонь и знает в нём толк. Эти парни сделают за вас всю работу бесплатно, исключительно ради удовольствия. Пламя, которое невозможно затушить водой, — визитная карточка такого вот специалиста. Никакой магии, простая химия. У каждого из них свой излюбленный рецепт, и они ревниво блюдут тайну состава.

— Многие видели, — продолжал младший Джеймс, — как червь выбирается из логова и рыщет по железнодорожным путям, а потом прячется обратно в туннель. Он мчится быстрее любого поезда. Могу предъявить вам подписанные свидетелями показания. Правда, боюсь, никого из присутствующих подобными показаниями не удивишь. Я не буду пока принимать ставки, сначала вы должны увидеть всё собственными глазами. — Он широко улыбнулся (выражение, не свойственное двум другим Джеймсам) и достал из кармана жилета казённые часы. — Давайте на минуту покинем эту гостеприимную комнату и сами станем свидетелями… хм… потустороннего явления.

— …Которое строго следует расписанию, да, Джеймс?

— Да, Джеймс. Оно очень пунктуально.

— Многие духи подчиняются фазам луны, — вставил Дун.

У меня появилось нехорошее предчувствие: неужели я единственный в комнате не понимаю, что происходит? Совершенно очевидно, речь идёт уже совсем не об охоте на призраков.

— Послушайте-ка, — вдруг спохватился Лукас, — а куда подевался наш Карнаки?

Мадам Валладон выругалась по-немецки.

Самозванец воспользовался тем, что все смотрели на начальника станции, и выскользнул из зала. Но запах его табака всё ещё витал в комнате — хитрец оставил свою горящую трубку возле старых часов.

— Это неприемлемо, — отрезал Сабин.

— Безусловно, — кивнул Лукас.

— Быть может, Карнаки был всего лишь астральной проекцией? — предположил священник.

— Астральные проекции разве оставляют за собой открытые двери? — хмыкнул я.

Младшего Мориарти происшествие, казалось, слегка выбило из колеи, но он быстро оправился и нетерпеливо постучал по крышке часов.

— Мы все согласились следовать определённым правилам, и они должны соблюдаться. Я настаиваю! — негодовал француз.

Начальник станции дунул в железнодорожный свисток.

— Предлагаю вам всем принять предложение брата, — предложил профессор. — Посмотрим на то, что он собрался нам показать, а потом уже будем делать выводы. Согласны?

Сабин кивнул. К нему сразу присоединились остальные.

Профессор поглядел на младшего Мориарти, словно директор школы на новенького учителя: вот, мол, как следует утихомиривать расшумевшихся мальчишек. Наш хозяин явно разозлился. Из троих братьев он хуже всех умел командовать… Начальник станции — должность явно менее почётная, чем полковник или профессор. Интересно, может, она как раз и подходит младшему Мориарти? Выше головы не прыгнешь.

Профессор вывел всех на платформу, его брат вышел последним.

Вокруг станции сгустился туман, и железнодорожные колеи превратились в молочные реки. Пахло чем-то вроде серы… Запах этот ассоциируется у меня в первую очередь с оружием, а не с адским пламенем. Я чуял разлитую в воздухе опасность. Станция Фэл-Вэйл стала похожа на крепость, готовую к нападению врага. Остальные столпились у края платформы, а я неторопливо подошёл к сваленному в кучу багажу, аккуратно достал ружьё и небрежно зажал его под мышкой. Всегда приятно иметь под рукой заряженную винтовку.

— Что находится на том конце туннеля? — поинтересовался Лукас.

— Оловянные рудники, — отозвался младший Мориарти. — Днём в Тарлетон и из Тарлетона постоянно следуют составы, нагруженные рудой. Но ночью шахтёры спят.

— Этот так называемый червь днём таится в шахте, а по ночам вылезает наружу? — уточнил Сабин. — Вы так полагаете?

— Не просто полагаю. По нему можно сверять часы.

Все повернулись в сторону туннеля. Ничего не видно — лишь темнота да туман.

В варьете фокусник обычно пытается привлечь ваше внимание к милашке в трико или к волшебной палочке… и именно в этот момент следует смотреть совсем в другую сторону. Только тогда вы и увидите, как именно делается трюк. Пока вся честная компания сверлила глазами туннель, я осматривал полустанок и окрестности. Где-то тут скрывается фальшивый Карнаки. А ещё женщина-кондуктор, вооружённая метательным ножом. В тумане спрятаться легче лёгкого.

— Слышите? — Лукас поднёс ладонь к уху.

Из туннеля донёсся какой-то шум — шипение, гудение, грохот. Черви обыкновенно ведут себя гораздо тише. Даже исполинские черви. Ещё сильнее запахло порохом.

— Духи… — затянул было старую песню пастор.

— Тише, Гуго, — отрезала мадам Валладон. — Бросьте уже прикидываться.

Дун поник.

Шум становился всё громче.

— Что-то движется по рельсам? — спросил Сабин. — Поезд, hein?

На поезд это было совсем не похоже.

— Смотрите… — показал пальцем Лукас.

Далеко в тумане вспыхнул огонь. Он приближался с такой скоростью, какую вряд ли можно было ожидать от создания, лишённого ног и колёс.

Я поднял ружьё. Кто бы ни спешил к нам из темноты, чудовище получит пулю между глаз, если у него, конечно, есть глаза.

Ухмыляющийся Мориарти-младший потрясал часами. Его явно порадовала реакция собравшихся. Профессор сделал шаг назад и нетерпеливо притопнул ногой.

Я почувствовал на шее острое холодное лезвие. Какая-то женщина, прижавшись к моей спине, аккуратно вынула винтовку у меня из рук и вывернула мой правый локоть.

Гречанка, разумеется. Я не шевелился.

Наконец червь вылетел из туннеля…

…и промчался мимо платформы, оставив за собой след в озере тумана.

Он не был белым. Вокруг него распространялось зловоние. Его нутро пылало.

Механическое приспособление!

Окрестные поля вдруг озарила вспышка пламени. Я непроизвольно моргнул. На луг, через который проходила железная дорога, обрушились пылающие потоки. Какой-то старый сарай моментально сгинул в огне. В разные стороны с диким блеянием и рёвом ринулись горящие овцы. Бочка с водой разлетелась на кусочки.

Червь остановился. Его было превосходно видно в отсветах пожарища. Из похожих на брандспойты пушек капала на землю огненная жидкость. Дракона покрывала броня — гигантские чешуи, составляющие подобие гибкого панциря. Большой пуленепробиваемый сородич того костюма из папье-маше.

Боевой поезд! Наземный дредноут!

«Охотники на призраков» переговаривались на разных языках. Я наконец-то понял, какова их истинная профессия.

— Англия не должна в одиночку владеть им, — сказал Сабин. — Это будет катастрофой для всего цивилизованного мира.

— Итак, Франция сказала своё слово, — кивнул начальник станции. — Я могу расценивать это как ставку?

Француз кивнул.

— Благодарю вас, месье де ла Me. А что скажет Германская империя? Фрейлейн фон Гофмансталь, вы и герр Оберштейн сделаете предложение?

Мадам Валладон (вернее, Эльза Гофмансталь) посовещалась со святым отцом (вернее, печально известным шпионом Гуго Оберштейном) и кивнула. Они наконец перестали притворяться, что незнакомы, и отбросили фальшивые личины. Слава богу, а то без умолку болтающий о духах пастор уже успел порядком мне надоесть.

— Мистер Лукас, вы обычно работаете на себя. А в данном случае представляете русского царя? — поинтересовался младший Мориарти.

— Берите чуть восточнее, старина. В Японии тоже есть император. И весьма цивилизованный… И железные дороги там строят, очень современная страна.

Здесь собрались чёртовы иноземные шпионы! Я и сам несколько раз участвовал в этой занимательной игре. Причём работал на разные государства. Патриот лжёт и подличает на благо родины — что может быть увлекательнее?

— Значит, царя представлял Карнаки? — уточнил начальник станции.

— Джеймс, он сам по себе, — вмешался профессор. — Если бы ты хоть немного пораскинул своим умишком, то сразу бы это понял. Он самозванец среди самозванцев. Настоящий фальшивый Карнаки сейчас лежит в чемодане в бюро находок Паддингтонского вокзала.

— Брось, Джеймс. Всё идёт как надо.

— Да? Почему же тогда мисс Кратидес приставила нож к горлу моего человека?

Все оглянулись на нас.

— Не обращайте на меня внимания. — Я весело помахал им свободной рукой. — Умоляю, продолжайте. Впрочем… Мистер Оберштейн, давно хотел вам сказать: когда вы представляетесь, то по привычке щёлкаете каблуками и только потом одёргиваете себя. Английским священникам это несвойственно. Решите продолжить… хм, театральную карьеру — подумайте об этом на досуге.

Фальшивый пастор в сердцах сплюнул на платформу. Ещё один нехарактерный для священника поступок.

Эльза фон Гофмансталь достала револьвер (как же ей не терпелось это сделать весь вечер) и принялась наставлять его на окружающих, но никто не обратил внимания.

Полыхающее на лугу пламя и не думало гаснуть. Червь не двигался с места. У него не было привычной паровозной трубы, из которой бы валил дым. Интересно, каким именно образом он умудряется так чертовски быстро двигаться? Академический интерес. Но меня в тот момент занимали более неотложные вопросы. На воротник капала кровь.

— София, — растерянно спросил Джеймс-младший, — это вы?

Дамочка толкнула меня вперёд. Я споткнулся, но сумел удержаться на ногах. И на всякий случай схватился за горло: а вдруг эта самая София Кратидес перерезала его? Говорят, если нож достаточно острый, можно и не почувствовать. Хотя кто именно говорит — всегда оставалось для меня загадкой. Те, с кем я сам проделывал подобные манипуляции, жили после от силы минуту и сказать ничего особенного не успевали, только нечленораздельно булькали.

Я убрал руку с шеи. На пальцах темнело всего лишь несколько капелек крови. Значит, просто предупредительная царапина.

Мисс Кратидес отодрала пластырь, а с ним вместе накладные усы и брови. Статная дама, красивое, хоть и свирепое, лицо. Нож она держала весьма умело. Девушка стряхнула с лезвия мою кровь. Три верхние пуговицы её форменной куртки расстегнулись: к корсету спереди крепились ножны, и меж двух соблазнительных бугорков торчала рукоять небольшого кинжала. Любопытно, сколько ещё клинков она рассовала по разным укромным местечкам? Вот бы выяснить — опасное, но чертовски увлекательное занятие. Сверкающие глаза и острое лезвие напомнили мне других знакомых красавиц… Мэтти Болл из Уэссекса, Малилеллу, хозяйку стилета; госпожу Юки Касиму, безумицу Маргарет Трелони. Да, я никогда не учусь на своих ошибках. Мне нравятся опасные женщины.

— Вас не должно здесь быть, — отчитал её Мориарти-младший. — Вы должны были остаться на «Каллинике» и приглядывать за Лампросом.

— Мисс Кратидес, Джеймс, находится там, где я велел ей находиться, — послышался голос с противоположной стороны платформы. — И приглядывает за тобой.

— Джеймс? — пробормотал начальник станции.

Я оглянулся на профессора, но тот лишь пожал плечами.

— Да, Джеймс, — подтвердил голос.

Из тумана вышел полковник Джеймс Мориарти.

Ну, теперь у нас полный набор.

 

VI

Так, значит, вот что полковник подразумевал под словом «снабжение». Секретное оружие. Следовало догадаться: какой же Мориарти удовольствуется мясными консервами и сапогами?! Хилая канцелярская крыса, да, но способная принести немалый вред.

— Джеймс, — обратился полковник к младшему брату, — ты получил это место и должен был выполнить одно-единственное задание — распространить легенду о черве из Фэл-Вэйла. Чтобы отпугнуть от «Каллиника» любопытных…

И я кое-чему научился в Итоне. Не верите? Боевой поезд назвали в честь Каллиника из Гелиополя, изобретателя так называемого греческого огня. Это вещество Византийская империя использовала в борьбе против арабов приблизительно в 672 году нашей эры. Секрет ключевого ингредиента был, по всеобщему убеждению, утерян. Но, видимо, не окончательно.

— Ты не только не выполнил задание, Джеймс. Ты собрал здесь всех любопытных.

— Да, Джеймс, — отозвался начальник станции. — Я проявил инициативу! Можешь связать их, подкупить, пристрелить. Как бы то ни было, они уже не будут шпионить за твоими испытаниями и докладывать обо всём хозяевам. Гораздо удобней, чем оставлять их на свободе, признай.

— Нечестно, — оскорбился Лукас. — А как же принципы!

— Нет, мистер Лукас, — осадил его Мориарти-младший. — Вы знаете азы собственного ремесла? У шпиона не должно быть никаких принципов!

Сабин (он же Герберт де ла Me, Виктор Дюк де Супанье) попытался незаметно отступить в тень. Но моя новая подружка уже стояла позади него с ножиком наготове (этот она достала из браслета). Дама сделала пару «предупредительных надрезов» на куртке француза, и тот бросил свои попытки сбежать.

Мы все сделались вынужденными свидетелями семейной сцены.

— Джеймс, — обратился младший Мориарти к профессору, — объясни Джеймсу суть человеческой природы.

Полковник громко высморкался.

— Я вижу, Джеймс, — сказал он, — ты вмешался. Несмотря на мои весьма ясные указания.

— Джеймс, твоё прикрытие морально устарело! — презрительно отозвался профессор. — Распустить слухи о привидениях и отпугнуть любопытных… Вполне в духе «Доктора Сина». В те далёкие времена можно было сделать из старого мешка маску, вымазать её фосфором и превратить контрабандиста в болотное чудище. Глупые крестьяне дрожали от страха, когда мимо их деревушки проезжала толпа «призраков». Но современный мир — это мир телефонов и телеграфов. Нынче целые сообщества заняты охотой на привидений, толпы бездельников гоняются за сверхъестественным с «кодаками» и анемометрами в руках.

Легенда о загадочном черве — не самый лучший способ отвадить любопытных. Напротив, это почти приглашение: теперь каждый английский чудак непременно захочет наведаться на твой полигон. Удивительно, честно говоря, что сегодня здесь собрались только шпионы. Скоро кто-нибудь непременно наймёт настоящего Томаса Карнаки, и он заявится в Фэл-Вэйл со своей электрической пентаграммой. Если жадные до сенсаций газетчики объявят за червя награду, тебе ко всему прочему придётся иметь дело и с профессиональными охотниками, сотоварищами Морана.

Двое братьев ополчились против третьего и загнали его в угол. Мориарти таращились друг на друга и качали головой. Просто какое-то сборище кобр. Трудно смотреть, но ещё труднее оторвать взгляд. Греческое беспозвоночное медленно подъехало к станции. Сквозь щели я заметил за бронёй машинистов. У поезда, как и у легендарного корнуоллского червя, имелось две головы. Два локомотива. Он мог одинаково быстро двигаться в любом направлении.

В мире строят всё больше железных дорог. И эту машину создали для новой войны — совсем не такой, к которой я привык. Люблю убивать туземцев, охотиться на засевших в холмах бандитов, грабить сокровищницы темнолицых монархов. А «Каллиник» будет разъезжать по Европе и поливать огнём уланов и лавочников. Чертовски хитроумная конструкция! Иностранные шпионы делали мысленные пометки. Но что с них толку, если нет чертежей. Именно за чертежами всегда охотится эта братия.

Червь остановился возле платформы.

Я ни на мгновение не поверил в басни начальника станции, который якобы совершенно бескорыстно заманил в ловушку самых опасных шпионов в Великобритании. У юного Джеймса наверняка тот же холодный, корыстный и расчётливый ум, что и у его старшего брата. И ни толики патриотизма. Видимо, он замышлял двойное, а то и тройное надувательство и, если бы не появление полковника и мисс Кратидес, постарался бы сначала хорошенько заработать на военных секретах и только потом сдал гостей департаменту снабжения.

Лукас мечтательно глядел на «Каллиник». Представляю, сколько заплатил бы за такого дракона японский император!

У меня в груди зрело отвращение.

Точно как в тот раз, когда я впервые увидел в действии пулемёт максим. Да, приятно слушать его стрекотание и смотреть, как толпы потрясающих копьями туземцев падают замертво, словно поломанные куклы. Как во все стороны летят куски мяса. Но потом битва заканчивается. За две минуты. А раньше бы она продолжалась добрых три дня. Безрассудным храбрецам пожаловали бы семь крестов Виктории (пять из них — посмертно) за самоотверженную защиту какой-нибудь богом забытой высоты, над которой болталось британское знамя. А тут… Механик хлопочет вокруг своего драгоценного агрегата (не перегрелся ли), вытирает очки и требует чая с булочками. Получается ужасно бессмысленно.

Управлять чудо-пулемётом может любой недотёпа, что в состоянии удержать в руках брандспойт. И этот самый недотёпа за один раз убивает больше туземцев, чем умелый зоркий стрелок с крепкими нервами (то есть Моран Душегуб или ему подобные) за всю кампанию. Я понял, как чувствовали себя ткачи, впервые увидев фабричную прядильную машину «Дженни». Хотя и у детища Хайрема Максима есть слабые стороны. Можно офицерским стеком затолкать поглубже в дуло носок, набитый порохом и камешками. И когда глупый шпак попытается продемонстрировать своё «чудо» и поразить офицеров, получится отличнейший несчастный случай.

У Мориарти душу заменила страсть к науке. Так что он «Каллиником» весьма заинтересовался. Профессор принялся расспрашивать полковника, и тот, судя по виду, рад был произвести впечатление на брата.

— Так Георгий Лампрос у тебя?

— Это конструкция Лампроса — Партингтона.

Разве профессор мог удержаться и тоже не прочитать лекцию?

— Со времён Византийской империи, — начал он, — секрет греческого огня передавался из поколения в поколение в семье алхимиков и изобретателей. Георгий Лампрос — последний в их роду. Помните, Моран, я обратил ваше внимание на его некролог в «Таймс»? И предположил, что эта смерть — всего лишь инсценировка, а Лампрос, видимо, начал работу над новым секретным проектом. Я привёл вам тогда семь значимых аргументов…

Ничего такого я не помнил. Я вообще довольно часто слушал разглагольствования профессора вполуха. Наверное, в тот раз терпеливо ждал, пока он не закончит и не отдаст мне газету, — хотел посмотреть, сколько денег потерял на давешних скачках.

— Но Лампрос патриот, — продолжал Мориарти. — Зачем ему предавать Грецию и доверять свой секрет Британии?

Полковник сделал пренебрежительный жест. В свете догорающих полей его лицо казалось багровым.

— Лампрос патриот и потому предвидит скорую войну между христианской Европой и Османской империей. Думает, наш остров станет последним оплотом цивилизации. Весьма наивный взгляд с политической точки зрения. У нас, разумеется, есть запасной план, подразумевающий новый крестовый поход на поганых турок. Но это лишь один из возможных конфликтов, в которых нам наверняка предстоит участвовать. Нужно подготовиться. «Каллиник» — всего лишь прототип, первый крейсер будущего наземного флота. Этот флот даст отпор любому, кто станет угрожать интересам империи. По милости Лампроса и его секретной формулы вскоре полмира окажется в огне. Я намереваюсь сделать так, чтобы это была не Великобритания.

Какая жалость, что у меня не случилось при себе набитого порохом носка.

— Полковник Моран, вы не согласны? «Каллиник» оскорбляет ваши чувства?

Как и профессор, полковник Мориарти с лёгкостью читал на моём лице. Не так уж это и сложно: когда я зол — хмурюсь, подобно грозовой туче, когда весел — скалюсь на манер шимпанзе. Моё лицо становится непроницаемым исключительно в тех случаях, когда на руках у меня выигрышные карты.

— Это лишает войну всяческого азарта, — спокойно отозвался я.

Все Мориарти синхронно изогнули шеи и уставились на меня горящими глазами.

— Азарта! — возмутился начальник станции. — Вы что, пропустили последние пятьдесят лет истории?

— Нет, дружище, я был в самой гуще этой истории, там, где раздают медали и хоронят павших. И веселился от души, пока вы тут компостировали билетики.

— Сменится ещё одно поколение, и вы вымрете, — отрезал полковник. — Стоит «Каллинику» один раз выступить против кавалерии, и солдаты вашего типа превратятся в динозавров. Меньше азарта, меньше веселья, но мы победим!

— Возможно, вы правы. Но сперва вам предстоит ещё одна битва. Не с врагом, а с собственными союзниками. Вы служите в британской армии, и они никогда…

— Я не служу в британской армии. — В глазах у среднего Джеймса зажёгся типичный для Мориарти огонёк. — Я и есть британская армия. Прямо сейчас, имея в своём распоряжении один лишь этот поезд, я обладаю большей огневой мощью, чем все те увешанные медалями идиоты, которых так ничему и не научила балаклавская Долина Смерти.

Думаете, военной машиной империи всё ещё управляют задиры из частных школ? Те, кому с детства готовят тёпленькое местечко в отцовском полку? Признаю, слишком много развелось у нас представителей этой породы. Они накачиваются бренди в убогих клубах, парятся в турецких банях и пересказывают друг другу небылицы о хитроумных афганских и африканских дикарях. Моран, это всего лишь видимость. Они нужны для парадов, охраны Букингемского дворца и стычек с туземцами.

Но когда мы обратимся против, скажем, кайзера Вильгельма (а это непременно произойдёт), то победу нам принесёт «Каллиник» — творение учёных и инженеров. Вас мы, разумеется, оставим. Вояк вашего типа. Назовём сухопутными капитанами и посадим на крышу поезда. Нечто вроде носовой фигуры. И медаль дадим, когда вам отстрелят голову. Но сражаться по-настоящему будут не солдаты в алых мундирах, а механики в рабочих блузах.

Я чихать хотел на драгоценный департамент снабжения и ни за что не позволил бы ему встать во главе чего бы то ни было. Сколько бы побед ни одержал волшебный паровозик. И полковник это отчётливо видел. Да он даже не умеет управлять «Каллиником» и не сам его создал — всего-навсего заполнил нужные бумажки.

Я достал из кармана револьвер и прицелился полковнику в голову. Он сразу же примолк.

— Моран… — мягко предупредил меня профессор.

В то мгновение я не мог предугадать, разозлится или обрадуется Мориарти, прикончи я его брата.

— Вы не успеете выстрелить, я испепелю вас прямо отсюда.

В мою сторону нацелились сопла огненных орудий «Каллиника». Я развернулся и выстрелил… в коленную чашечку Оберштейна. Тот рухнул как подкошенный, а из его руки выкатился пистолет, замаскированный под большие карманные часы. Всё это время бывший святой отец незаметно перемещался по платформе, намереваясь пальнуть полковнику в спину.

— Господин старший чиновник, мне полагается медаль? Я вроде как только что спас вам жизнь.

София Кратидес покраснела от досады — стояла прямо позади Оберштейна и проморгала.

Когда я выстрелил, Лукас и Сабин рухнули на землю. Эльза фон Гофмансталь осталась стоять.

Оберштейн выругался по-немецки.

Лукас и Сабин покатились по платформе, а на меня вдруг снизошло озарение! Я понял то, чего не увидел ещё ни один из Мориарти.

Я не могу, понюхав пепел от сигары, определить размер ноги того, кто её выкурил. Зато я уцелел во многих передрягах — в буквальном смысле остался сравнительно целым. А всё почему? Потому что я не склонен, подобно учителю математики, долго и обстоятельно размышлять. Просто знаю, и всё, и мне плевать, как и почему я это знаю. Иногда всё дело в дуновении ветерка, иногда — в ветке, которая сломана уж слишком аккуратно.

Нас заставили думать, что эти два человека представляют разные государства, а теперь они действовали как слаженная команда.

Начальник станции вообразил, что собрал здесь соперников, но фальшивые охотники за призраками сговорились меж собой. Играя в карты, я понял: Эльза и Оберштейн — сообщники. Но это был двойной блеф — меня хотели убедить, что Лукас и Сабин не с ними.

София Кратидес выхватила два метательных ножа и собиралась уже прикончить мерзавцев, но ей помешала фрейлейн Гофмансталь. Немка внезапно взмахнула ногой в лучших традициях исполнительниц канкана и ударила сапогом прямо в грудь гречанки. На ней, как выяснилось, было не платье, а специальные широкие брюки, идеально подходящие для подобных целей.

Эльза выдернула из причёски гребень, который при ближайшем рассмотрении оказался длинным тонким кинжалом. София оправилась от удара и швырнула ножи прямо противнице в голову, но та отбила их своим клинком. Полетели искры.

И началось… Две подтянутые красотки профессионально дрались на ножах — кружились на месте, словно турецкие дервиши, и обменивались хирургически точными и жестокими ударами. Развевались распущенные волосы, дамы с шипением выплёвывали в лицо друг другу оскорбления на разных языках. Спустя некоторое время в их нарядах появились дыры, на руках и лице — порезы, но пока ни один смертельный выпад не достиг цели.

Весьма увлекательно, признаю, но меня ждали другие дела. Я постучал рукояткой револьвера по металлическому боку червя.

Бронированная пластина отъехала в сторону, и на меня озадаченно уставился один из инженеров — наш старый знакомый Беркинс, облачённый в комбинезон и круглую шапочку (точь-в-точь наряд беглого каторжника).

— Эдод нобер у ваз не бройдед, — объявил он.

Лукас и Сабин, откатившись на безопасное расстояние, вскочили и бросились к большому колесу, стоявшему на платформе. Лукас изо всех сил принялся дёргать за рукоять, а Сабин прикрывал ему спину. Его трость оказалась замаскированным ружьём.

Но меня беспокоили вовсе не они. Хотя я понимал, что именно замышляют шпионы.

Профессор заметил первым:

— Моран, сверху!

На крыше поезда затаилась тонкая, похожая на паука фигура. Злодей облачился в чёрное обтягивающее трико с колпаком, в котором были прорезаны дырочки для глаз. Видимо, всё это время пролежал на крыше зала ожидания.

Самозванец, изображавший фальшивого Карнаки. Глава шпионов.

Я выстрелил и попал ему в грудь. Противника отбросило назад, но не убило. Значит, на нём тоже броня, совсем как на «Каллинике». Сухопарый проныра не собирался больше подставляться под мои пули — шагнул с крыши на противоположную сторону и исчез из виду.

— Все на борт! — завопил я, протискиваясь мимо Беркинса.

— У вас нет разрешения! Вы не имеете права заходить на «Каллиник»! — возмутился полковник. — Я могу пристрелить вас за измену!

Ну, не он первый.

Профессор удержал брата. Мориарти в некотором роде мне доверял, и я это знал. По крайней мере, он понимал, что именно я делаю. Но вот почему я это делаю — не смог бы объяснить ни один из нас. Ну да, разумеется, мы хотели поставить на место многоликого мерзавца. Он совершенно обнаглел, раз возомнил, что может проворачивать свои аферы прямо у нас под носом! Но конечно, мы не чувствовали никаких обязательств перед её величеством или чёртовым департаментом снабжения. Мною всю жизнь двигало непреодолимое желание с головой нырнуть в опасность и почувствовать на щеке дыхание смерти. Я ничего не мог поделать с подобными порывами, тигр же не может перестать быть полосатым.

А вот Мориарти обычно оставался расчётливым и хладнокровным.

Глава шпионов заберётся внутрь червя, и там я его встречу.

На борту «Каллиника» было тесно и душно. Проектировщиков, видимо, мало заботил комфорт экипажа. А ещё отвратительно воняло. Повсюду болтались холщовые ремни. Я не мог даже распрямиться — голова сразу упиралась в потолок. Кругом громоздились разнообразные приборы, аккумуляторы и генераторы. К чертёжным доскам гвоздями были пришпилены графики и чертежи. Сверху с толстого провода свисали неровно мигающие лампочки.

Я с превеликим удовольствием вытолкнул из поезда Беркинса. Он шлёпнулся прямо на свою толстую задницу.

Раздался выстрел. Это Лукасу наконец удалось справиться с колесом, и Сабин пальнул в землю. Они перевели стрелку: теперь «Каллиник» сможет выехать с полигона на главную железнодорожную магистраль. Если Лжекарнаки удастся захватить поезд, он выжжет полстраны, прикрывая свой побег, а потом спокойно наложит лапы на секретные чертежи.

Братья Мориарти кинулись в поезд и застряли в проходе, став похожими на сиамских тройняшек. Профессор отвоевал при помощи локтей положенное ему по старшинству место и первым ступил на борт. Никому из них не следовало тут находиться, но разве мог хоть один Джеймс остаться на платформе и позволить остальным уехать без него? Братья, что тут скажешь.

В сложившихся обстоятельствах я бы предпочёл Софию с её ножами. Но мисс Кратидес всё ещё танцевала с Эльзой. Профессор не зря нанял меня разбираться с подобными ситуациями. Не то чтобы он не мог сам о себе позаботиться, когда в ход шли ножи и пистолеты, — просто мудро доверял дело профессионалам. А на поле брани Душегубу нет равных. И тем не менее мне гораздо спокойнее было бы без учителя арифметики, канцелярского вояки и придурочного путейца.

— Не лезьте под ноги, чёрт подери, — велел я братьям. — Я найду поганца.

Они уставились на меня с совершенно одинаковым изумлением. Никто из них не любил, когда им командовали. Каждый принялся обдумывать хитроумный план мести. Все как один — истинные Мориарти.

— Карнаки, охотник на призраков, ты тут? — крикнул я. — Ощущается ли волнение астрала?

Без сомнения, наш противник уже пробрался в поезд. Одна из броневых «чешуек» слегка болталась. Сквозь щель было видно кусочек поля. Отверстие получилось маленькое, взрослый человек вряд ли бы в такое протиснулся, но наш знакомец сегодня уже продемонстрировал свою изворотливость.

Я заметил какую-то тень и выстрелил. Раздался взрыв. Облако серного пламени вспыхнуло намного ярче обычного огня. Несколько холщовых ремней моментально сгорели дотла. На меня обрушилась волна раскалённого воздуха, но я успел укрыться за переборкой. Греческий огонь наверняка прожигает плоть до кости. Пламя быстро погасло, но в воздухе витали ядовитые пары. Они тоже могут оказаться смертоносными. Пресловутое греческое варево так же опасно для машинистов, как и для потенциального противника.

— Это хрупкая система! — крикнул полковник. — Здесь не рекомендуется стрелять.

Подумать только, какое кощунство — стрелять внутри боевой машины!

Руки и лицо среднего Мориарти почернели от сажи. Братья походили на комиков из варьете. Видимо, и я не многим от них отличался — пламя начисто спалило мои брови.

Перед глазами, сколько я ни тёр их кулаками, плясали огненные круги. Откуда-то из глубины червя донёсся крик. Машина дёрнулась и пришла в движение.

 

VII

Раздался пронзительный свист.

Я наконец-то понял, для чего нужны холщовые ремни. Братья Мориарти уцепились за них и болтались теперь, словно боксёрские груши. Ещё я понял, почему графики пришпилены к доскам гвоздями, а оборудование крепится к приваренным к стене рамам.

— Кто он, — грозно поинтересовался полковник, — этот Лжекарнаки?

Мы все оглянулись на начальника станции: это ведь он рассылал приглашения.

— Пол Финглмор, известный также как полковник Клэй; у него множество имён, — пожал плечами Мориарти-младший. — Никогда не надевает одну и ту же личину дважды…

— Но ведь он не Финглмор! — презрительно фыркнул профессор. — Незнакомец, человек-тень, пришелец из ниоткуда. Джеймс, он узнал о твоём аукционе, о твоей, если угодно, шпионской сети и решил ею воспользоваться. Он работает на себя.

Профессор знал, о чём говорил.

— Чёртов анархист, — отрезал полковник.

Меня в тот момент мало заботило, кем был неизвестный и какими высокими целями руководствовался (если таковые вообще имелись). Он уже порядочно всех нас допёк. Надо наконец расквитаться. «Каллиник» набирал скорость.

— Полковник, кто ещё на борту?

— Подобную информацию я могу сообщить только члену департамента снабжения.

— Джеймс, не будь ослом, — хором сказали его братья.

— Полковник Моран, клянётесь своей честью не разглашать то, что узнаете здесь?

Я с превеликим трудом сдержался, чтобы не рассмеяться ему в лицо, и поднял правую руку в некоем подобии священной клятвы. Эту самую клятву я нарушаю прямо сейчас, когда пишу мемуары. Ой-ей-ей, наверное, меня, бедняжечку, лишат теперь сладкого.

— Лампрос, он руководит испытаниями греческого огня… Майор Апшелл, машинист, мы называем его пилотом. Беркинс, хотя нет, постойте, вы же его выкинули… Два помощника из Королевского инженерного корпуса, не помню, как их зовут… Филипп Гулд, секретарь, и Рэм Сингх, мой заместитель.

— Все они, видимо, уже мертвы.

— Какая досада.

Полковник относился к жизням своих подчинённых с присущей Мориарти практичностью. Хотя я ведь точно такой же.

— Но только не Лампрос. Лампрос ему нужен.

— Так ваш алхимик не выдал вам формулу? — усмехнулся я. — Сам готовит адское варево? А ваши химики не смогли узнать состав?

— Да. Умный мальчик. Они хранили секрет с шестисот семьдесят второго года, Лампросу трудно с ним расстаться.

Как только тайна перестаёт быть тайной, ты перестаёшь быть незаменимым, а от незаменимых быстро избавляются. Нам нужна формула, значит нужен и Лампрос. На нём, а не на «Каллинике» держится весь проект. Поезд всего-навсего передвижная платформа, носитель. Прототип, который можно легко заменить.

— Я помню, вы это уже говорили.

В следующем вагоне располагались оптические устройства и пост управления огнём. Там же болтались на ремнях трое мертвецов. Никаких видимых повреждений, но лица перекошены, — видимо, последние мгновения бедолаги провели не самым приятным образом. Очевидно, это Гулд и те двое инженеров, чьи имена полковник не потрудился запомнить. На всех троих рабочие комбинезоны и круглые шапочки. На Гулде к тому же зелёный козырёк, а правая рука измазана чернилами. Блокнот или журнал, или в чём там он ещё писал, наверное, забрал пресловутый шпион.

Я заглянул в трубку, напоминающую по виду перископ. Мимо проносились корнуоллские поля. Похоже, тут специальные зелёные линзы для ночного видения. Вот бы разглядеть какой-нибудь дорожный знак или ориентир. Я нажал на рычаг. И не угадал.

Из бока «Каллиника» вырвалась пламенеющая струя, и по окрестным полям разлилось галлонов двадцать горючей дряни. Мы мчались на всех парах, и я не успел разглядеть, спалил ли ненароком крышу какому-нибудь деревенскому недотёпе или же всего лишь прошёлся по придорожному гравию.

За артиллерийским вагоном располагался двигатель. Ведущая туда дверь была сделана из какого-то полупрозрачного материала, напоминающего то ли хитин, то ли слюду. Наш человек-тень наверняка там, управляет поездом. Я вытащил револьвер. Нужно стрелять только по живому и ни в коем случае ничего не взорвать.

Мои неловкие эксперименты с огненными пушками «Каллиника», видимо, привлекли внимание шпиона.

Дверь отъехала в сторону, и в проёме появился чей-то тёмный силуэт. В руке револьвер, глаза яростно сверкают в прорезях маски.

Я первым спустил курок и проделал во вражеской груди превосходную дырку. Выстрел всё ещё отдавался в ушах. Моя добыча неуклюже рухнула на пол. Нет, постойте. Я почуял подвох и дёрнулся в сторону.

Раздался громкий «пуф». В миллиметре от моего уха в переборку вонзился дрожащий шестидюймовый штырь.

— Хорошая игрушка, — сказал я. — Но годится только для ближнего боя. Для дальних расстояний куда лучше подходит духовое ружьё. К тому же духовые пистолеты однозарядные.

Злодей наверняка вытащил из револьвера патроны и привязал его бечёвкой к ладони убитого мною мужчины. Кожа у мертвеца белая, значит это не Рэм Сингх. Остаётся Апшелл. Человек-тень забрал себе форму машиниста, но, разумеется, оставил нагрудную броню.

Я шагнул в голову червя.

Самозванцу не хватило времени снова накачать оружие воздухом. Конечно, я рисковал — будь у него запасной пистолет… Но нет. Вернее, он был, но шпион привязал его к руке почившего майора.

Воняло там ещё отвратительнее. На полу головой в битом стекле, сорванных трубках и медных проводах валялся труп. Его лицо разъедала кислота. Прощай, Рэм Сингх из департамента снабжения.

Поездом управлял фальшивый Финглмор, он же фальшивый Карнаки. Успел нарядиться в комбинезон Апшелла и в очередной раз сменить личину: острый нос, высокий лоб, ястребиный взор. Это мог быть кто угодно.

Одну руку незнакомец держал на большом рычаге (по всей вероятности, тормозе), а другой ухватил за горло приземистого смуглого господина. Георгий Лампрос, хранитель греческого огня, патриот; наивный с политической точки зрения, но весьма ценный субъект.

— Назад, полковник Моран, или я убью его.

Злодей угрожающе сдавил пальцами толстую шею учёного.

— Давайте помогу. — С этими словами я выстрелил греку прямо в лицо.

 

VIII

Я только что прикончил единственного на свете человека, который знал секрет греческого огня. Конечно же, скоро люди изобретут новый, ещё более ужасающий способ спалить полмира. Но пока нам придётся ещё какое-то время поджигать друг дружке дома по старинке. Могу порекомендовать один проверенный способ: вливаете в щель для писем ведро смолы, пихаете туда ветошь, даёте ей пропитаться и поджигаете фитиль. Фитиль должен быть длинный: когда всё вспыхнет, будете далеко от места преступления.

Человек-тень удивлённо вытаращил глаза — мой сюрприз явно удался. А я почувствовал приятную дрожь — так бывает, когда целый день тебе не везёт в карты, а потом вдруг разом отыгрываешься.

Снова прицелился. Надо стрелять в голову, ведь под комбинезоном у него броня.

Прохвост опередил меня и швырнул Лампроса вперёд.

С удивительной силой швырнул. Тяжеленный грек навалился на меня, как мешок с арбузами. Кровь из пулевого отверстия на его лице залила мне глаза.

Безликий враг выломал рычаг тормоза и замахнулся им. Отпихнув мёртвого Лампроса, я пнул шпиона по ногам. Тот обрушил на меня свою импровизированную железную дубинку, но я успел подставить голову грека.

Тогда мошенник развернулся и принялся молотить по латунной панели управления «Каллиника». Лопались стеклянные шкалы, летели в разные стороны рукоятки, из какого-то разбитого индикатора посыпались искры. Наконец негодяй схватился за холщовый ремень, ловко, словно акробат, подтянулся и нырнул в дыру в крыше.

Я сбросил с себя труп и осмотрел повреждения. Самозванец разнёс всё в пух и прах. Хотя, оставь он управление в целости и сохранности, я вряд ли бы разобрался даже со свистком, что уж говорить о тормозе. Как показал недавний опыт, можно по ошибке потянуть не тот рычаг и спалить всех нас заживо.

В голову червя были вделаны небольшие каплевидные иллюминаторы с зелёными стёклами. Я заглянул в один такой: «Каллиник» нёсся на всех парах. Поезд угрожающе раскачивался, броневые пластины позвякивали друг о друга. Кажется, нам предстоит крушение. Боевой состав легче и маневреннее обычных, он может в любую секунду сойти с рельсов.

Я отправился назад — порадовать братьев. Но те увлечённо препирались меж собой. Понятия не имею о чём. Возможно, речь шла о последнем пирожном, которое кто-то из них умыкнул из-под носа у остальных на давнем пикнике, во время посещения Всемирной выставки.

— Джеймс, Джеймс и Джеймс! — крикнул я. — Весь экипаж «Каллиника» мёртв. Самозванец на крыше. Он сломал панель управления. Полагаю, и тормоза тоже. Поезд разобьётся.

— А Лампрос? — забеспокоился полковник.

— Джеймс, Моран же сказал «весь экипаж», — напомнил профессор. — Дальнейшие объяснения излишни, да и опасны при сложившихся обстоятельствах.

Мориарти medius замолк.

— Впереди поворотный мост, — вмешался Мориарти-младший. — В это время он открыт. По Россу поднимаются баржи с фарфоровой глиной.

— Местный колорит, прелестно! — восхитился я. — «Открыт» — в смысле не для поездов, я правильно понимаю? Развёрнут по течению? То есть мы мчимся к реке, а никакого моста там нет?

Путеец кивнул.

— Теперь давайте какие-нибудь полезные сведения. Как скоро мы окажемся на этом отсутствующем мосту?

— Ас какой скоростью движемся?

— Не имею ни малейшего понятия, чёрт подери. Быстро.

— Тогда ничего не могу сказать. Скоро.

Спрыгнуть с поезда мы не могли. В лучшем случае нас бы размазало по железнодорожной насыпи, как джем по тосту.

— Наш противник не производит впечатления человека, склонного к самоубийству, — спокойно сказал профессор. — Он намеревается выбраться отсюда живым.

— На такой скорости никакие акробатические трюки не пройдут — он просто-напросто сломает себе шею, — возразил я.

— У «Каллиника» два локомотива. И две будки машиниста. Самозванец направляется ко второй. А поезд водить он умеет?

— Вполне справлялся, пока я не подоспел.

— Значит, решил поменять направление движения.

— Невозможно, если только не заглушить передний двигатель, — отрезал полковник. — Механизмы управления сломаны, так что это исключено.

— А можно отцепить паровоз?

— Разумеется.

— Тогда он отцепится от «Каллиника» и сбежит…

— …А мы полетим в реку! — закончил за профессора младший Джеймс, хотя всё и так было очевидно.

Полковник, цепляясь за ремни и корячась наподобие гориллы, пробрался в заднюю часть вагона и подёргал дверь. Та не поддавалась.

Профессор приблизился к дыре, через которую человек-тень пробрался в поезд, и принялся её расширять.

Я перезарядил револьвер.

— Он знает, что вы придёте.

— Разумеется, — кивнул я, отдавая профессору шляпу и просовывая голову в отверстие.

В лицо мне тут же ударил воздушный поток, мощный, словно приливная волна вперемешку с галькой. «Каллиник» летел сквозь ущелье. В каких-то двух футах от состава проносились каменные стены. Стоило дотронуться до них, и меня мгновенно бы размазало. Пришлось изо всех сил цепляться за металлические бока червя.

Я взобрался на крышу, подполз к заднему паровозу и на ощупь отыскал длинное отверстие между броневыми пластинами, через которое человек-тень залез внутрь. Вот вам и департамент снабжения — революционные разработки, панцирная броня, а проникнуть в поезд проще, чем в обыкновенный вагон третьего класса.

Естественно, в дыру я не сунулся. Он ведь ждёт меня с ножом наготове.

Над крыше будки машиниста располагался иллюминатор, нечто вроде светового люка. Я подобрался ближе, медленно, дюйм за дюймом, и заглянул в него так, чтобы меня не было видно снизу. Глава шпионов дёргал за рычаги и вертел переключатели. Вспыхнули лампочки, задёргались стрелки на приборах. Хочет сначала запустить двигатель и только потом отцепиться от поезда.

Самозванец нервно озирался.

Я приподнялся на четвереньки, стараясь сохранить равновесие. Если угол будет неправильный, встречный ветер мигом скинет меня с крыши. Медленно, медленно, торопиться ни в коем случае нельзя. Я встал, чуть помедлил, примериваясь к силе ветра. Достал револьвер и выстрелил в иллюминатор.

И шагнул в образовавшуюся дыру.

Хотел браво спрыгнуть на пол в туче осколков.

А вместо этого по инерции меня вжало в край иллюминатора. Битое стекло прорезало пальто на уровне пояса. Я неуклюже рухнул прямо на негодяя.

Тот выдернул откуда-то маленький, похожий на скальпель, ножик и всадил в меня. Я ударил рукоятью револьвера мерзавцу по носу. Полилась кровь. Непонятно, насколько серьёзно меня ранили. Я вскочил и несколько раз пнул противника в голову и по почкам. Он откатился в сторону и вспрыгнул на ноги, ловко, словно большая кошка.

Тогда я выстрелил ему в грудь. Броня сохранит самозванцу жизнь, а вот несколько рёбер непременно сломается. Шпион с воплем упал.

Я ударом ноги выбил заклинивший дверь гаечный ключ и позвал:

— Сюда.

А сам вздёрнул негодяя на ноги, отобрал нож и приставил к подбородку пистолет. Там у него не было никакой брони. Надо отдать шпиону должное: он почти успел оправиться от мощнейшего удара в грудь (с такого расстояния выстрел, должно быть, подобен удару кувалдой) и теперь обдумывал, как бы ещё мне насолить.

В будку протиснулись профессор, полковник и начальник станции. Места для всех там было маловато.

— Почему вы его не убили? — поинтересовался полковник.

— А вы умеете управлять поездом, Джеймс?

— Нет.

— А вы, Джеймс? Или вы, Джеймс?

Братья покачали головой.

— Тогда он пока нужен живым. Кто-нибудь из вас сможет хотя бы отцепить состав?

— Это просто, — обрадовался Мориарти-младший.

Он подобрал с пола гаечный ключ и с его помощью поднял крышку люка, под которой обнаружился рычаг. Джеймс потянул за него. Раздался скрежет. Мы наконец-то избавились от «Каллиника», но продолжали двигаться всё в том же направлении, и весьма быстро.

Дорога к мосту шла под уклон. Наш локомотив набрал скорость и теперь подталкивал остальные вагоны.

— Ну, приятель, — я заглянул рассерженному человеку-тени в глаза и чуть отстранил от его подбородка пистолет, — ты в детстве не мечтал стать машинистом?

Быть может, я в нём ошибся? Многие в подобной ситуации предпочли бы умереть, но не сдаться. Некоторые игроки, увидев грозящий им мат в два хода, пинком переворачивают доску. Про себя точно не скажу — никогда не имел случая проверить, — но думаю, что я именно из таких. На его месте рассмеялся бы и предложил отстрелить мне башку.

Но этот оказался расчётливым малым.

Вроде профессора. Хладнокровный и практичный.

Поверженный шпион молча встал и склонился над панелью. Аккумуляторы уже успели зарядиться: зажужжали генераторы и какие-то ещё штуки, в ёмкостях забулькала кислота. Вроде бы и делать-то особо ничего не нужно — лишь запустить двигатель. И мы спасены.

«Каллиник» выкатился из ущелья и каким-то чудом вписался в небольшой поворот. Впереди маячила река Росс. Передняя часть состава проломила белую деревянную перекладину — предупредительный знак.

— Ту-ту, — мрачно сказал я.

Человек-тень дёрнул рычаг. Раздался свисток (в действие его привёл явно не пар). Значит, двигатель работает. Пронзительно взвизгнули колёса.

Мы отделились от поезда.

Сквозь открытую дверь, которая раньше вела в соседний вагон, теперь виднелись рельсы, спускавшиеся к краю обрыва. Впереди поджидал Росс — спокойная тихая река, не какой-нибудь неистовый бурлящий поток. Посреди неё на колонне торчала бесполезная средняя часть моста, повёрнутая в сторону.

Расстояние между нами и остальным составом увеличивалось, но мы всё ещё ехали в нежелательном направлении.

Можно пристрелить самозванца прямо сейчас, это ничего не изменит. Но я всё же решил подождать — пусть его настигнет та же участь, что и нас.

Передний двигатель перевалил через край, мелькнули в воздухе вагоны с воздетыми огненными соплами. «Каллиник» мчался так быстро, что я было подумал, он перескочит через реку. Но поезд врезался в бык моста и рухнул в воду. Раздался грохот покорёженного металла…

…и прогремел взрыв. Ещё несколько месяцев потом у меня плясали перед глазами цветные пятна. Греческий огонь вылился в поток. Пламя разлилось по волнам, образовав посреди реки полыхающий остров.

И мы вот-вот свалимся на него.

Но скорость всё-таки упала. Протестующе завизжали рельсы.

Мориарти снова уцепились за ремни.

В открытую дверь я видел, сколько шпал оставалось между нами и обрывом.

Меньше, ещё меньше…

И вот уже ни одной. Мне показалось, задние колёса подъехали к самому краю. Вагон замер. Всех побросало вперёд, и начальник станции чуть не вывалился в проём, прямо в горящую реку. Братья не бросились его спасать, но он сумел в последнее мгновение ухватиться за остатки слюдяной двери.

Двигатель работал. Колёса крутились.

Мы покатились прочь от обрыва.

В проёме снова показались шпалы. Река постепенно удалялась. Нас больше не задерживал состав, поэтому мы быстро набрали скорость. Назад, в Фэл-Вэйл. Вот мелькнуло знакомое ущелье.

Я снова ткнул шпиона револьвером, и тот неохотно сбавил скорость. Не хватало нам теперь крушения, это уже будет совсем не смешно.

— Не хочешь в свисток посвистеть? — поинтересовался я.

Он ничего не ответил.

— Следующая остановка — Фэл-Вэйл, — весело продолжил я. — Эдод нобер у ваз не бройдед…

 

IX

Останки «Каллиника» подъехали к станции. Под моим присмотром наш машинист дёрнул тормоз и заглушил двигатель, я на всякий случай ещё раз ткнул его пистолетом. Шпион последовательно переключил несколько рычагов. Гул движителя стих.

Полковник Мориарти попытался было снова командовать, но его никто не слушал. Те, кто раньше вытягивался в струнку при его появлении, теперь покоились на дне реки вместе с разлюбезным червём. Департамент снабжения уже не назовёшь безопасным местом службы. Во время пресловутых будущих войн в списках убитых, несомненно, будут числиться и секретари, и машинисты.

Сражение в Фэл-Вэйле закончилось.

Из вагона выбраться было довольно затруднительно: боковые двери отсутствовали, оставался лишь проём в задней части. Так что братьям Мориарти пришлось лезть вниз, на рельсы, а потом забираться на платформу. Можно было, конечно, дойти до дальнего её конца и спокойно подняться по ступенькам, но Джеймс-младший решил продемонстрировать всем свою ловкость и вскарабкался на платформу, ободрав брюки на коленках. Его старшим братьям, разумеется, понадобилось следовать его примеру, несмотря на почтенный возраст, тесные жилеты и неважнецкую физическую форму. Полковник оторвал ноги от гравийной насыпи, крякнул, побагровел, и в итоге его затащили наверх начальник станции и Веркине. Он растерял несколько жилетных пуговиц и последние остатки командирского духа.

Братья протянули руки, чтобы помочь почтенному профессору. Но Мориарти захотел в кои-то веки выложить на стол один из своих козырей.

Он отступил на два шага, ринулся вперёд и взлетел на платформу с проворством молодой макаки. Профессор на самом деле обладал жилистым телосложением и поддерживал превосходную форму, хотя и производил впечатление сухого сгорбленного слабака. Несколько раз подобное заблуждение губило недалёких противников, которые принимали его за лёгкую добычу. Мориарти выучился некоторым восточным трюкам. А ведь никто так не владеет грязными приёмчиками, как китайцы. Они целую религию сотворили из обманных ударов и пинков, хотя с английского боксёрского ринга за подобные ухищрения вас выгнали бы с позором. К тому же мой работодатель придерживался хитроумной диеты — что-то с дынными семечками и морковными очистками. Даже если такой рацион сулит вечную молодость и увеличивает мужское достоинство на шесть дюймов, вы меня не заставите это есть.

Я под прицелом револьвера вытолкнул человека-тень из поезда, препроводил к дальнему краю платформы и вверх по лестнице. Неожиданности тут излишни, и доказывать я никому ничего не должен. Если имеется более лёгкий и удобный путь, я им непременно воспользуюсь. Все уже стояли возле зала ожидания.

Беркинс оказался совсем не такой неотёсанной деревенщиной, как я предполагал: он привязал Оберштейна, Лукаса и Сабина к колесу. У француза в плече зияла пулевая рана — они с раненным мною в колено немцем представляли теперь забавную симметрию. Лукаса успели слегка попытать, так, по-дружески, не особенно упирая на секретные сведения. Жалкая кучка мелких приспешников старалась не встречаться глазами с разъярённым главой преступного заговора. Он был побеждён, но не сломлен.

Я надеялся исправить это упущение ещё до рассвета. Посмотрю на его истинное лицо, даже если придётся ради этого снимать все поддельные, одно за другим, при помощи острого лезвия.

Беркинс привязал негодяя к остальным.

Схватка диких кошек завершилась чем-то вроде ничьей, и Эльза фон Гофмансталь ударилась в бега. Корсет Софии Кратидес превратился в весьма соблазнительные лохмотья. Греческая фурия поклялась отомстить немецкой валькирии.

Мне, как вернувшемуся с поля брани герою, полагался в награду поцелуй. После битвы всегда впадаешь в игривое расположение духа. Да, вечер славно было бы завершить с дамочкой на мягкой кушетке. Однако мне хватило одного взгляда на разгневанное лицо Софии и её украшенный порезом подбородок, чтобы понять: лучше не соваться. Я едва уцелел в железнодорожной катастрофе, пленил опасного шпиона, не хватало после всего этого схлопотать по причинному месту от вспыльчивой иностранки. Она ещё больше разозлится, когда узнает о постигшей Лампроса участи… Хотя я не собирался вдаваться в подробности и признаваться в его убийстве.

— В Южной Африке почти нет железных дорог, — начал профессор.

Я не очень понял, к чему он клонит, зато полковник встрепенулся:

— Джеймс, буры уже выдохлись. Не они наша главная забота. Франция или Германия. Или Франция и Германия. А потом американцы.

Профессор промолчал. Но я понял его намёк: пресловутый боевой поезд бесполезен. Разве что враги услужливо проложат рельсы прямо в сердце своей страны и не подорвут их после начала боевых действий. Даже греческий огонь (если, конечно, удастся восстановить формулу) не поможет одолеть орду строптивых дикарей, которые превосходно знают свои земли. «Каллиника» с тем же успехом можно было окрестить «Белым слоном».

Врагов её величества и империи будут в обозримом будущем убивать «солдаты моего типа». Департаменту снабжения придётся с этим смириться.

Если верить последним слухам, он нынче занялся разработкой механических крыльев. Немало дурачков убилось насмерть, прыгая с ними со скалы.

— Джеймс, — поинтересовался полковник, — какие у тебя отношения с полковником Мораном? Я навёл справки. У него, скажем так, несколько сомнительная репутация.

Я знал, что он имеет в виду. Спросите любого моего сослуживца, и услышите одну и ту же историю: Душегуб — настоящий тигр на поле битвы, но в остальном законченный мошенник. Прикроет вашу спину в бою, но потом лучше к нему этой спиной не поворачиваться. Можете доверять ему в сражении, но ни в коем случае не доверяйте ни сестру, ни кошелёк, ни колоду карт.

Начальник станции прислушивался к разговору.

— Джеймс, Моран мой помощник. Я его нанял.

— Что же он делает? Вытирает доску и собирает у студентов тетрадки?

— Джеймс, я занимаюсь цифрами, как тебе известно. Цифрами и уравнениями. Ты в них ничего не понимаешь. И никогда не понимал. Полагаю, это упущение для главы департамента снабжения. Стоимость исчисляется в цифрах. И в вероятностях. Мораль не имеет к этому никакого отношения. Чистая математика. Ничто не должно туманить разум — ни религия, ни политика, ни чувства. Я применяю свои методы на хорошо известном поприще. И мне нужны такие люди, как Моран.

Профессор повернулся к греческой чертовке:

— Мисс Кратидес, вот вам моя визитная карточка. Человек, чьим телохранителем вы служили, больше в ваших услугах не нуждается. Но я могу с лёгкостью подыскать место для женщины с вашими талантами. Однажды, Джеймс, ты всё поймёшь. Найдёшь решение.

Полковник так ничего и не понял. Зато Джеймс-младший расхохотался:

— Хорошо сказано, Джеймс. На этот раз… готов ли ты, хм, и мне дать свою визитную карточку?

Мориарти посмотрел прямо в глаза младшему брату, склонил голову, перевёл взгляд на обрубок «Каллиника», на связанных шпионов и наконец уставился в светлеющие небеса и сгорбил плечи, как бы сетуя на мировой беспорядок в целом и злополучного червя в частности.

— Нет, Джеймс, для тебя у меня нет места.

«Ни чувства» — так он сказал, а на самом деле имел в виду «ни семья».

Начальник станции обладал, по сравнению с братьями, наименьшей выдержкой. Его лицо дёрнулось как от удара. Подозреваю, полковника тоже не сильно впечатлили его сегодняшние достижения. Фирма не станет связываться с Мориарти-младшим, и департамент снабжения тоже. Да и Большая южная и западная железнодорожная компания вряд ли его примет. На кого-то же нужно свалить катастрофу на мосту через Росс.

— Моран, через десять минут здесь будет поезд, следующий с полуострова Лизард в Ньюквей. — Мориарти дотронулся до цепочки от часов. — Мы пересядем в Труро и уже к полудню окажемся в Лондоне. Ты, Джеймс, — продолжал он, обращаясь к младшему брату, — выпишешь проездные документы на меня и полковника. А ещё обяжешь Беркинса вернуть нам деньги, потраченные на твой «специальный поезд». А ты, Джеймс, — повернулся он к полковнику, — останешься здесь и дождёшься прибытия своего начальства, доложишь о происшествии и сдашь этих господ. Моё участие должно остаться строго конфиденциальным.

Братья без особой радости подчинились.

Профессор повернулся к человеку-тени, который терпеливо наблюдал за разворачивавшейся перед ним сценой:

— Мы с вами прежде не встречались, но вы знали о моём существовании, а я знал о вашем. Ваши соучастники уверены: вы собирались продать секреты «Каллиника» иностранной державе и дело тут исключительно в деньгах.

— Нет, профессор, — чуть улыбнулся шпион. — В цифрах.

— Да, — кивнул Мориарти. — Понимаю, считаете себя моим отражением. Хорошо, пусть будут цифры, если угодно. Я знаю, вы и раньше торговали государственными тайнами — крали их, только чтобы доказать, что их можно украсть, и продавали обратно законным владельцам. Но не это вас занимает, не в этом ваша страсть. Всё дело в игре, в азарте. Вы перешли мне дорогу. Значит, нам придётся, как это ни прискорбно, продолжить знакомство. Я мог бы выразить уверенность, что вы усвоили урок и отныне не станете меня беспокоить. Но знаю, вы воспримете это как вызов и будете меня донимать. Разумеется, я приму ответные меры и постараюсь воспрепятствовать осуществлению ваших планов. Какое-то время никто не сможет одержать победу. В ходе войны пострадают наши предприятия. Ситуация вскоре сделается невыносимой. Выход здесь лишь один.

— Согласен.

— Так вы отступите?

— Я согласен, что существует лишь один выход. Но полагаю, мы с вами видим его по-разному.

— Моран, убейте его.

Я поднял револьвер.

Полковник принялся протестовать.

Я снял оружие с боевого взвода.

Человек-тень сохранял спокойствие. Я сталкивался раньше с подобными людьми.

И снова к моему горлу приставили клинок. И отобрали оружие. Опять София.

София, София, София.

— Джеймс, этот человек наш пленник, — ледяным тоном и с явным удовольствием промолвил полковник. — Собственность департамента снабжения.

Голова профессора качнулась из стороны в сторону, его зубы заскрежетали.

Глупый пустозвон — полковник Мориарти распушил перья и решил, что благодаря Софии он снова на коне. Обиженный начальник станции, только что получивший от ворот поворот, поспешил примкнуть к среднему брату и теперь с нарочито важным видом проверял, насколько крепко связаны руки у Лжекарнаки.

— Эту собственность вы не сумеете сохранить, — отрезал профессор.

Я вспомнил про пистолет, привязанный к руке Апшелла. Такой знаток узлов быстро выберется на свободу.

— Не опоздайте на поезд, профессор Мориарти. — На лице (или, скорее, личине) самозванца промелькнуло довольное выражение. — Мы продолжим нашу партию. Вы узнаете, где меня найти.

К платформе, пыхтя, подъехал локомотив. Раздался громкий свисток.

Мориарти перевёл совершенно бесстрастный взгляд с пленника на братьев.

София вернула мне револьвер. Девушка, несомненно, прикончила бы меня, вздумай я им воспользоваться. Надеюсь, она заглянет на Кондуит-стрит.

Веркине отдал нам билеты и деньги.

Никто не собирался прощаться, так что я взял на себя эту обязанность и радостно сказал всем «до свидания».

Трудно сказать, чьё лицо выразило больше злобы, кровожадности и огорчения.

Мы сели на поезд.

 

X

В Труро мы перебрались в вагон первого класса экспресса, следующего из Пензанса на Паддингтонский вокзал. От Мориарти исходили такие смертоносные флюиды, что никто не осмелился подсесть к нам в купе, хотя поезд был полон.

От самой станции Фэл-Вэйл профессор не вымолвил ни слова.

Я отправился в вагон-ресторан и заказал себе обильный завтрак. Там сидели три аппетитные хихикающие девицы — видимо, ехали на однодневную экскурсию в Лондон. Я подмигнул им и подкрутил ус. После столь бурных событий с готовностью обесчестил бы всех трёх ещё до вечера. Но потом к хохотушкам присоединилось несколько дюжих молодчиков, и девицы принялись тайком показывать на меня пальцем. Да я же, наверное, весь в грязи! Пришлось отправиться в уборную и привести себя в порядок. Сажу удалось отмыть, но вот синяки и порез на горле никуда не делись. А ещё на боку осталась царапина от шпионского ножа. Я вдруг почувствовал себя неимоверно старым.

Заказал напоследок кофе и с кофейником в руках вернулся в купе.

Профессор согласился выпить чашечку. Он всё ещё прокручивал в голове события прошедшего вечера.

Интересно, конечно, кто же на самом деле тот самозванец, но этот вопрос подождёт. Вместо этого я спросил о том, что не давало мне покоя с самого визита в клуб «Ксениад»:

— Мориарти, а почему родители дали вам одинаковые имена? Почему вы все Джеймсы?

— Так звали нашего отца. Он хотел передать своё имя наследнику.

— Всем троим наследникам?

— Тому сыну, который доставит ему радость. Насколько мне известно, моё рождение доставило отцу радость. С раннего детства я проявлял склонность… склонность к цифрам, и он был мною доволен. И мать тоже, насколько мне известно, хотя она ничего не говорила. Она, как я помню, вообще почти ничего не говорила. Отец каждую неделю проверял мои успехи и выказывал одобрение. Когда мне исполнилось шесть, он стал радоваться гораздо меньше. Потом вообще прекратил. Я вновь и вновь проверял свои вычисления и не находил ни единой ошибки. И в конце концов пришёл к выводу: изъян не во мне, а в отце. Но ему я об этом не сказал. Он бы не согласился.

Мне было семь, когда родился брат. Брат Джеймс. Джеймс доставил отцу радость. С самого дня его рождения батюшка, кажется, не сказал мне ни слова. Меня кормили, одевали, обучали, но в нашем доме я стал призраком. Брат не знал, кто я, но постепенно понял: можно безнаказанно чинить мне разные мелкие пакости, никто не будет за это пенять. Отец какое-то время оставался им доволен. Брата звали Джеймс, и он поверить не мог, что это и моё имя тоже. Понял это, только когда родился наш брат. Наш брат Джеймс. Мне тогда было четырнадцать, а Джеймсу — семь. Он тоже потерял имя.

Младший Джеймс стал единственным Джеймсом, а средний Джеймс и я превратились в призраков. Но не сблизились, нет. После всего, что произошло между нами, это было невозможно. Младший сделался первым и единственным Джеймсом, отец был им доволен до поры…

Участь призрака миновала младшего, поэтому, как вы сами видели, ему недостаёт твёрдости характера. Хотя хитрости и ловкости не занимать. Возможно, если бы отец с матерью не сгинули в море, они бы завели ещё одного ребёнка, ещё одного Джеймса. И это бы должным образом сформировало характер младшего.

— Мориарти, а при каких именно обстоятельствах ваши родители сгинули в море?

Профессор ненадолго задумался.

— При загадочных, Моран.

Я допил кофе. Помните, я говорил, что профессор не самый худший представитель своего семейства. Не самый худший Джеймс в клане Мориарти. Как и его братья. Мне думается, самым худшим был самый первый Джеймс.

— Джеймс, Джеймс и я выбрали разные жизненные дороги. Мы никогда особенно не жаловали друг друга, но мы семья. Не вижу смысла в вычислениях, которые не приводят к конкретному результату, и тем не менее я размышлял над тем, как всё могло бы повернуться, будь я единственным ребёнком или стань мои братья, скажем, Робертом и Стюартом. Был бы я, единственный Джеймс Мориарти, иным? Большую часть того, кем я мог бы стать, у меня забрали вместе с именем и передали братьям. Эта самая часть в результате пропала. Джеймс и Джеймс тоже неполноценны, им пришлось разделить со мной то, что является достоянием лишь одного человека. Но подобные обстоятельства имеют свои преимущества. Некоторые качества мешают сосредоточиться.

У Джеймса-младшего было приятное детство, но оно не пошло ему на пользу. Те времена канули в далёкое прошлое. А он так навсегда и останется лишь чиновником, притом весьма посредственным. Джеймс избрал поприще военного, его влекли порядок и система. И достиг кое-какого авторитета. Я собирался принять сан. Отсутствие математических доказательств существования Бога меня нисколько не смущало. Атеизм скорее способствует успешной карьере в лоне Англиканской церкви: глупые верования только мешают. Затем я осознал, как именно можно использовать цифры, и избрал в качестве дела жизни то предприятие, в которое вовлечены вы и многие другие. Будь я единственным Джеймсом Мориарти, я бы не был тем, кого вы сейчас видите перед собой.

Я заглянул в его прозрачные холодные глаза. Профессор держал голову неподвижно.

Несомненно, он рассказал мне правду.

В нашем купе стало холодно. Поблизости от Мориарти всегда было и будет холодно.

— Мориарти, мы почти уже добрались до конечной станции.

— Да, Моран. Думаю, добрались.