Утреннее собрание. Вся школа воет гимны под энергичный аккомпанемент на фортепиано миссис Беллуезер, учительницы музыки. «Тот, кто будет храбр», в котором поётся о том, каково быть странником (для меня это имеет особое значение), и «Есть зелёный холм вдали, за городской стеной», в котором поётся о Пасхе, которая скоро наступит. Потом отрывок из Библии в исполнении Лесли Кулвера, заикающегося зубрилы из пятого класса. Дополнения к школьным правилам в связи с холодной погодой в исполнении директора школы Бэзила Джеймса Кларка. Не бегать, не играть в снежки, не кататься по льду, не свистеть. Никаких исключений, никому не жаловаться.

– Jawohl, mein Führer, – пробормотал Гибсон из пятого класса.

После Собрания я сдала свои «строки», на что мистер Грейндж кивнул головой. После исполнения наказания память о преступлении должна у всех стираться, чтобы к тебе снова относились нормально. Есть способы сделать так, что кто угодно забудет, что он делал и почему, но на Земле такого нет.

Мистер Грейндж знает, как его называют школьники, но наказал за это только меня. Дети обозвали его Грозным много лет назад, задолго до того, как я попала в эту школу. Можно получить «строки» за насвистывание песни «Only the Lonely», потому что один из предыдущих 4Г придумал на эту мелодию слова со строкой «Грозный наш Грозный». Глядя на меня, он видит несколько поколений учеников, которые не проявляли уважения.

Кто-то должен объяснить ему, что уважение нужно заслужить.

Позже...

Холод.

Я его не понимаю.

Лондон расположен в зоне относительно умеренного климата. Для Объединённого Королевства характерны короткие, мягкие зимы. Должна была уже начаться весна, но оттепели нет. Ни единой снежинки не растаяло.

Земля укрыта снегом уже несколько месяцев, ещё с декабря, толстым и слежавшимся, и почти каждую ночь был новый снегопад. На улицах и на игровых площадках этот белый ковёр за день превращается в мокрое месиво, затем замерзает, затем снова идёт снег, снова образуется месиво, снова замерзает, и так много раз. Под мягким белым снегом таятся опасные слои неровного льда. Футбольную площадку расчищают, чтобы мальчики могли по пятницам играть. Земля без травы почти такая же твёрдая, как асфальт, и в конце игры мальчики уползают в душ все в царапинах и синяках. Из-за того, что бойлер барахлит, душ на прошлой неделе был холодный, из-за чего чуть не начался бунт.

Прозрачные, острые, толстые сталактиты свисают с крыш зданий, образуя ажурные занавесы. Школьники при помощи нагретых спичкой перьев ручек пишут на льду: инициалы в сердечках (мои – ни разу), «Да здравствуют «Хотспур»», «Девушки, берегитесь! Грязный Гёрти на свободе!». Уборщику с утра первым делом приходится идти в туалеты и разбивать лёд в унитазах. Отопление, обеспечиваемое ещё довоенными топкой и котлом, еле дышит. Тяжёлые железные радиаторы в классах весь день то трещат, то шипят, то гремят, но тепла почти не дают. Школьники собираются возле них, прижимаются к покрытому толстой краской металлу, но это не помогает.

Во дворе Формана снега намело выше моих плеч. К Будке ведёт расчищенная дорожка, её берега могут обрушиться в любой день. Если у кого-то и возникнет мысль приобрести что-нибудь на свалке (никто никогда не обращался), им придётся дождаться конца оледенения.

Рано утром или ближе к вечеру, когда нет солнца, вдыхая холодный воздух можно почувствовать в носу и в лёгких микроскопические льдинки. Замёрзшие слёзы похожи на потёкшую тушь. Нельзя касаться железных перил голыми руками, потому что можно примёрзнуть. Говорят, что кожу тогда не отдерёшь. Просто жуткий соблазн попробовать хотя бы кончиком пальца, чтобы проверить, правда ли это.

В каждом классе есть два или три человека с гипсом. Джиллиан и Джон Марсианин замышляют незаметно толкнуть Ф. М. на перемене, надеясь, что он сломает пару костей.

Я уже писала о Френсисе Минто? Я его ненавижу!

Джон Марсианин показал мне книгу, которая ему нравится, под названием «Как быть крутым», написанную Джеффри Уильямсом и с иллюстрациями Рональда Сёрла. В этой книге есть картинка, подписанная «в каждой школи есть свой жырный кулиган». Наверное, Рональд Сёрл знаком с Ф. М., потому что картинка «кулигана» – вылитый Френсис. С Джиллиан он, наверное, тоже знаком, потому что ошибок делает столько же, сколько и она.

На перемене Ф. М. испортил нашего снеговика.

Джиллиан надевала на голову снеговика старую фуражку и шарф, и тут явился Френсис с толпой младших мальчишек. Он начал дразнить нас «маленькими детками» и «чудиками», а затем вынул из сумки свою биту для крикета и сбил снеговику голову. Сэйди закричала, и Френсис ушёл, пока не пришёл какой-нибудь учитель. Когда появилась мисс Райт, Джон сказал ей, что девочка из первого класса поскользнулась на льду. Как бы мы ни ненавидели Ф. М., никто из нас не хотел прослыть стукачом. Мисс Райт спросила у Френсиса, зачем ему зимой бита для крикета, но сильно допрашивать его не стала. Все учителя знают, как себя ведёт Ф. М., но он к ним подлизывается и редко попадает в неприятности. Если бы в мире была справедливость, он бы получал миллион «строк» в неделю, плюс «ремень» каждый день, и «палку» перед всей школой на Собраниях по четвергам.

В обед мы с Джиллиан починили снеговика. Он стал ещё больше похож на Грозного.

Позже...

Отопление отказало. Нам пришлось сидеть в классе в пальто, шарфах, варежках, и шапках. Когда кто-нибудь говорил, изо рта шёл пар. В лаборатории мистер Честертон зажёг на полную мощность все свои горелки Бунзена. Это не помогало.

На улице во время обеденного перерыва было лучше. Небо было чистое, солнце светило ярко, но свет его был холодный. В течение дня лёд медленно тает; а затем, ночью, он снова замерзает странными, похожими на скульптуры формами.

– Папа говорит, что это всё чёртовы русские, – сказал Джон Марсианин.

Обычно он с девочками не разговаривает, кроме Джиллиан. Но мы лепили снеговика. Я прилепила к лицу куски чёрной коры, чтобы сделать улыбку, а Джиллиан с Джоном добавляли к туловищу свежий снег. Директор постановил, что школьный снеговик это хорошо, почти талисман, так что один из учителей охраняет нас от банды Френсиса. Наша работа, возможно, простоит до весны.

Если весна наступит.

– Атомные ракеты горячие, – сказала Джиллиан. – Глупости это.

– Папа говорит, что это не ракеты. Это луч заморозки, направленный на Англию. Это называется «Новосибирский проект», мы о нём недавно узнали от низкотемпературного физика-перебежчика.

– Ну и чушь ты несёшь, Марсианин, – сказала Джиллиан.

– Нет, это серьёзно, – настойчиво утверждал Джон. – Об этом даже в «Панораме» показывали. «Новосибирский Проект» действительно существует. Это уже даже в Кремле признают. Они говорят, что это связано с управлением климатом, чтобы превратить степи в сельскохозяйственные угодья. Если бы ты не прогуляла географию, ты бы тоже знала.

– Тогда почему холодно здесь? – спросила я. – Они что, забрали английскую весну в Сибирь, а свою зиму сюда перевезли?

– Что-то в таком роде. Хрущёв пытается досадить Кеннеди. Ему нужно показать, что он сильный лидер, чтобы не случился военный переворот. Генералам не понравилось, что он отступил в Кубе. Военный переворот – это когда к власти приходит армия. У нас их не бывает, хотя папа говорит, что это была бы неплохая идея, раз уж эти парламентарии даже ботинки себе зашнуровать не могут, не вызвав армию.

Папа Джона – военный. Со слов Джона можно подумать, что капитан Брент в курсе всех секретов, которые скрывают от Премьер-министра. Он отдал Джона в СПОР (кажется, это означает «Служба Подготовки Офицеров Резерва»), поэтому Джону приходится оставаться после школы по понедельникам и средам. Там он марширует по плацу и что-то полирует, чтобы быть офицером, если его когда-нибудь возьмут в армию. У меня сложилось впечатление, что у Джона плохие отношения с армейской дисциплиной. Его мозги устроены иначе, да и ноги не созданы для хождения строем. Он скорее будет разработчиком бомб, чем тем, кто их сбрасывает.

– Как могли русские направить на Англию замораживающий луч? – спросила я у Джона. – Земля не плоская, их луч ушёл бы в космос. Луч не ракета, по параболе не пойдёт.

Джон странно на меня посмотрел.

– От «Спутника», Лобастая, – сказал он с уверенностью и превосходством.

– «Спутник» – это небольшой шар, – сказала я и показала размер руками.

– Зеркальный шар, как в танцзале «Palais». Русские направляют на него луч, и он отражается на нас.

Я была вынуждена признать, что в принципе это возможно, хотя и маловероятно. Я видела, что Джона впечатлило то, что я знаю размер «Спутника».

– Слушай её внимательно, Марсианин, – сказала Джиллиан, странно на меня посмотрев.

Как обычно, лучше бы я молчала. Джиллиан не такая, как Грозный или как большинство детей. Она внимательно слушает то, что говорят люди, а потом думает над тем, что это значит. В основном она думает о том, насколько большую опасность представляют для неё люди. Джон, ясное дело, безобиден.

Она рассуждает, опасна ли я.

Позже...

 «Марсианином» Джона начала называть Джиллиан. Она говорит, что он похож на Мекона, врага пилота Дэна из комикса «Орёл», и этим злит Джона, потому что Мекон, оказывается, с Венеры. Когда Джиллиан говорит «Какая разница», Джон выдаёт ей лекцию о Солнечной Системе и о взаимном расположении Венеры, Земли, и Марса. Джиллиан думала, что Плутон это собака из мультфильма, и громко смеётся каждый раз, когда упоминается Уран.

Джон расстраивается, когда Джиллиан притворяется дурой, чтобы скрыть своё невежество. Она не виновата, что выросла в доме, где не было ни нормальных книг, ни нормальных газет, а телевизор всегда включён на канале с рекламой.

Джиллиан называет меня «Лобастая». Когда она назвала меня так первый раз, я дома несколько часов рассматривала себя в зеркало, по-разному расчёсывая чёлку. Наконец я поняла, что Джиллиан шутит над моей фамилией, а не над лицом. В моём лбе нет ничего необычного.

Я живу под именем Форман как Винни-Пух жил под именем. «Форман» написано на воротах двора со свалкой. Я не знаю, откуда оно взялось, и пользуюсь им лишь потому, что дедушке понадобилась фамилия для поддельных документов для школы.

Если задуматься, то забавно, что одноклассники считают, что это Джон из космоса. Он ходит в толстых очках, которые он дорабатывает – при помощи розового целлофана делает их солнцезащитными (они же пресловутые «розовые очки»), или приделывает к дужкам два маленьких фонарика, чтобы видеть в темноте. По всем предметам он либо второй сверху, либо второй с конца.

В отличие от меня.

Я лучшая по математике и естественным наукам и худшая во всём остальном, хотя была лучшей во время одной контрольной по истории, когда проходили Италию эпохи Возрождения. В географии я безнадёжна, я постоянно забываю, как в этом году называются страны и столицы («даже Нью-Йорк когда-то был Новым Амстердамом... почему его переименовали – не знаю... просто людям так больше нравилось»). Мадемуазель Келу говорит, что мой французский звучит как средневековый (я половину слов с латынью путаю). В нетбол играть меня берут только тогда, когда Джиллиан капитан. Мой английский, как вы, читатель, наверное, заметили, абы какой. При написании сочинений мне нужно сильно концентрироваться, чтобы не писать всё так, как оно звучит, что очень похоже на смесь Рональда Сёрла и Джиллиан. Писать в дневнике почему-то легче. Может быть, это потому, что тут я пишу по собственной воле, а не по приказу.

Меня отправили к директору за то, что я сказала, что уроки религии это просто история с более откровенными выдумками. Я гораздо лучше разбираюсь в Богах из космоса, чем в тех, которых люди выдумали сами, чтобы легче было воспринимать жизнь. Мистер Каркер сверился со списком дозволенных школьными правилами наказаний, словно надеясь, что сожжение еретиков ещё не отменили.

Когда дедушка спрашивает меня как дела в школе, я вру.