1947

Я открыла книгу примерно на середине, посмотрела дату — 1855-й — и пролистала несколько страниц, заполненных обычными церковными записями, пока не добралась до 1856-го. Бесконечное перечисление одних и тех же событий — рождений, крестин, смертей — перемежалось примечаниями, в которых сообщалось, например, о том, что такой-то прихожанин болен чахоткой, а для Клуба приобретены новые ратанговые стулья, или излагалось описание шикарного бала в резиденции вице-короля.

Перевернув очередную страницу, я наткнулась на выведенный каллиграфическим почерком заголовок: Новоприбывшие, с января по июнь 1856. Далее следовал список — даты, имена чиновников и членов семей, военных с указанием звания и где-то на середине страницы такая запись: Май 1856, мисс Адела Уинфилд, компаньонка мисс Фелисити Чэдуик. Сомнения рассеялись. Там, на кладбище, Адела.

Я перешла к январю 1857-го. Сообщения о рутинных приходских делах прерывались презрительными ремарками о мятежных сипаях. В марте на бумагу излилась следующая, дышащая злобой запись:

Март 1857

Снова слухи о том, что эти проклятые патроны есть заговор против их веры. Генерал Энсон говорит, что не уступит варварским предрассудкам.

Верно! Верно!

Для священника настрой довольно-таки кровожадный, но ведь отец Локк сказал, что иногда ведение книг доверялось тем, у кого просто было для этого время. В данном случае писавший, похоже, выражал мнение большинства.

Апрель 1857

Мятеж! Сипай в Барракпуре, некий Мангал Пандей, и впрямь выстрелил и ранил британского офицера. Здесь все в ярости. Это терпеть нельзя.

Апрель 1857

Пандея повесили, но имели место беспорядки.

Май 1857

Несчастье в Мееруте. Сипаи убили всех христиан! Сейчас они направляются в Дели, чтобы привлечь на свою сторону Императора. Бахадур Шах Зафар никогда не даст благословения этим мятежникам. Он слишком умен, чтобы бросать вызов Короне и подавит смуту.

Май 1857

Бахадур Шах Зафар принял сипаев в своем дворце. Очевидно, его принудили. В любом случае это война.

Июнь 1857

Сипаи захватили Красный форт в Дели. Британские подданные, включая женщин и детей, скитаются по окрестностям в поисках убежища. Индийцы называют этот мятеж войной за независимость. Нас, в Симле, пока не трогают, но налицо зловещие признаки, на улицах собираются толпы, и настроение царит тревожное. Стараемся выходить как можно реже. Присматриваемся к прислуге. Даже дети ходят с палками и угрожающе ими размахивают. Да поможет нам Бог.

Июнь 1857

Титлеры в безопасности в Карнале, но Вайбарт пропал. Кларков убили в их же доме, но Морли не рассказывает, что именно случилось. Миссис Кларк была беременна.

Июль 1857

Канпур! Наших женщин и детей изрубили и сбросили в колодец!

Невероятно. Да проклянет Господь их черные души. Они заплатят за все. За одного нашего — сотня их.

Вагентрибер призвал уничтожать всех. Каннинг выступил за сдержанность и получил кличку Мягкотелый Каннинг. Его никто не слушает. Все согласны в том, что мы должны отомстить за Канпур так, чтобы они ясно поняли: больше так не будет!

Странно, но на нескольких следующих страницах шло обычное перечисление рождений и смертей, разбавленное сообщениями об одной свадьбе и матче по крикету с многочисленными восклицательными знаками после каждого удачного удара. Заголовок гласил: Бодрый матч! Складывалось впечатление, что мятежные сипаи, сколько бы беспокойств они ни причиняли, не воспринимались как серьезная угроза Империи, — в конце концов, они были всего лишь наемниками. Я наткнулась еще на одно упоминание о чахотке, а потом на описание британского воздаяния за Канпур.

Август 1857

Николсон успешно разоружает полки сипаев и вешает предводителей. От практики расстрела сипаев из пушек он отказался, полагая, что порох можно использовать с большей пользой.

Август 1857

Каннинг говорит, что мы зашли слишком далеко, но он в этом мнении одинок. Наша армия возмездия идет маршем по всему северу, предавая огню целые деревни. Сохранившим верность сикхам дозволено подвергать мятежников пыткам.

На месте резни в Канпуре сипаев заставили вылизывать языком кровь с пола, потом их насильно накормили свининой и говядиной, зашили в свиные шкуры и повесили.

Генерал Нилл распорядился, чтобы — вопреки их вере — индусов хоронили в земле, а мусульман сжигали. Отвратительно, но, как сказал Макензи, «мы не будем мужчинами, если не уничтожим их как змей».

Индийцы называют нашу месть «дьявольским ветром», но мы имеем на то полное право. Солдаты Уоллеса убивают сипаев, распевая 116-й псалом.

Мир снова, как недавно при виде горящей машины, поплыл перед глазами. К горлу подступила желчь. Я отодвинулась от стола, представляя, как обезумевший от жажды мести британский офицер распевает псалмы, будто вырвавшийся из ада ангел, и марширует через кровавое месиво, выставив штык. Бедный Господь! В мире шесть тысяч религий, и последователи каждой утверждают, что Бог на их стороне. Есть отчего голове разболеться.

Сентябрь 1857

Британские войска заняли Дели. В ближайшее воскресенье мы все вознесем нашу благодарность Господу. Все клянут этого негодяя и глупца лорда Далхаузи и даже поговаривают о реорганизации Ост-Индской компании. Нововведения уже обошлись нам недешево, но мятежи недопустимы, и репрессалии продолжатся еще какое-то время.

Сентябрь 1857

Как же нам повезло с погодой в Симле. Приезжие рассказывают об изнуряющей духоте в Калькутте и Дели, приведшей в ряде случаев даже к смерти.

Но комфорт может вести и к моральной распущенности, чему свидетельством недавний скандал с Сингхами. Трудно представить…

Но следующей страницы не было, ее вырвали. Интересно, почему скандал в богатой индийской семье привлек внимание настоятеля англиканской церкви, посчитавшего необходимым оставить о нем запись. Я полистала страницы в надежде, что вырванный лист все же найдется, но его не было.

Я посмотрела на деревянные манки на каминной полке. Англичане не заметили бы никакого скандала в индийской семье, если бы в нем не был замешан кто-то из них. Конечно, британцы нередко брали в любовницы местных женщин, но после 1830-го, когда в страну массово хлынули миссионеры, межрасовые связи подверглись такому же осуждению, как гаремы и языческие идолы, и запись о них в церковной книге выглядела совершенно неуместной.

Связь же между мужчиной-индусом и англичанкой… да, это был бы уже не скандал, а нечто большее. Нет, такое представлялось невозможным. Мужчину бы просто линчевали, если бы он, конечно, дожил до веревки. Даже в двадцатом веке, когда некая англичанка в Пенджабе сообщила, что к ней на улице приставал индус, губернатор распорядился, чтобы все индийцы, пользующиеся этой улицей, проползали по ней на четвереньках.

Сама мысль том, что между англичанкой Викторианской эпохи и мужчиной-индусом могут быть какие-то отношения, представлялась невероятной. Но что же такое случилось в индийской семье, если запись об этом сначала появилась в церковной книге, а потом была бесцеремонно оттуда удалена?

Книга заканчивалась на декабре 1857-го, и времени у меня уже не оставалось. Вернув фолиант на место, я задержалась у полки со старыми семейными Библиями и провела ладонью по потрескавшимся кожаным корешкам с выбитыми золотом фамилиями: Чилтон, Брейтуэйт, Марлоу и — да! — Уинфилд.

Я сняла Библию, раскрыла, и из нее выпорхнул и упал к моим ногам сложенный листок. Я подняла его, и в тот же миг звон церковного колокола отсчитал еще один час. Билли, наверно, уже поглядывает на стрелки часов, согласно которым мне следовало быть дома. И Хабиб в кухне мается у двери. Я пробежала глазами по верхней строчке.

Февраль 1857

Она харкает кровью, и я близка к отчаянию. Все мои старания ни к чему не привели.

Дневник? Я потрясла Библию, и из нее вылетели, подхваченные сквозняком, другие листки. Я наклонилась, торопливо собирая нежданный урожай, сгорая от желания прочитать их сейчас же, на месте, но мне пора было домой. За дверью вроде бы раздались шаги. Я оглянулась и поспешно сунула листки в сумку. Терзаемая сознанием вины, слыша в ушах осуждающее «воровка», я покаянно пробормотала «прочитаю и верну», захлопнула сумочку и поставила на полку Библию. Поправив волосы — мне почему-то пришло в голову, что они растрепались, — я открыла дверь и выскользнула из ректорской, не встретив, к счастью, замечательного отца Локка. Сумочка распухла от незаконной добычи, и у меня, боюсь, недостало бы сил посмотреть ему в глаза.

Я села в двуколку. На Карт-роуд мы проехали мимо взорвавшейся машины. Теперь от автомобиля осталась только обожженная, дымящаяся груда обломков. Никаких бамбуковых палок видно не было, как не осталось и следов крови, затоптанных ногами, стертых колесами, занесенных пылью и грязью. Со временем уберут и мусор, и тогда о случившемся уже ничто не будет напоминать. Корова неподалеку безмятежно тыкалась мордой в кучку отбросов. Поразительно, как такие происшествия не оставляют следа. В Индии пролились океаны крови, но единственным свидетельством этого остались записи в церковных книгах. Что-то во всем этом было неправильно, но в тот момент я тоже хотела лишь одного — забыть.