Клуб напоминал старинный английский загородный дом, где все гости знают друг друга, своего рода храм клубной жизни с правилами относительно одежды и поведения и обилием алкоголя, смягчавшего самые плотно сжатые губы. Я прошла через широкую веранду, небольшую прихожую и оказалась в уютной комнате с расставленными интимными группками кожаными креслами и диванчиками. Двое мужчин негромко разговаривали, дымя сигаретами. В комнате могло расположиться человек пятьдесят, не меньше, но сейчас, в послеполуденной тишине, царила атмосфера уныния, напоминавшая о последних днях Раджа.

Я прошла через комнату, известную как Кабинет, — ее назвали так из-за длинной, высокой стены с книгами и викторианским антиквариатом, — в центре которой стоял ярко освещенный бильярдный стол. Играли двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами. Один, склонившись над зеленым сукном, прочерчивал кием прямую линию. Я услышала, как щелкнули друг о друга шары, как кто-то рассмеялся, а кто-то застонал. Потемневшие портреты покойных вице-королей, головы зверей с остекленевшими глазами, выцветшие, тонированные сепией фотографии на стенах.

В главном зале клуба, под высоким потолком с открытыми балками, медленно вращалось с десяток вентиляторов. Солнечный свет проходил через опоясывающую клуб веранду и, пронизывая застекленные двери, падал на полированный паркетный пол. Оглядевшись, я увидела Лидию и Верну, которые перекидывались в карты за одним из квадратных столиков. За другим четыре женщины в пестрых летних платьях играли в бридж, стряхивая пепел в стеклянные пепельницы и потягивая джин с апатичностью утомленных жизнью мемсаиб. Чудесный, безопасный заповедник Раджа, но, увы, герметичный и слишком ограниченный, — уже после первого года скуке и тоске по дому приходилось противопоставлять игры и алкоголь.

Вдоль одной стены тянулась полированная дубовая стойка с ротанговыми барными табуретами.

— Дикки, ах ты, негодяй!

Я вздрогнула от пронзительного крика. Краснощекая женщина с нарисованной усмешкой Бетт Дэвис восседала, чуть накренившись, на высоком табурете, скрестив ноги и положив руку на плечо стоявшего рядом молодого офицера. Держа пустой стакан в пальцах с огненно-красными ногтями, она помахала проходившему мимо официанту. Алое платье на бретельках не предполагало бюстгальтера, и обвислые груди прыгали под тонкой тканью. Она снова крикнула, и я подумала, что таким голосом можно тереть морковку.

Она являла собой мемсаиб иного типа: измученная женщина, долгие месяцы жившая в горах без мужа, слушавшая одни и те же шутки от одних и тех же людей, одни и те же сплетни, — часто их предметом была она сама, — читавшая одни и те же старые журналы, тосковавшая по лондонской жизни, флиртовавшая, а то и больше, а потом возвращавшаяся на зиму в Калькутту, Бомбей или Дели. Смех ее напоминал звук бьющегося стекла.

Я прошла мимо бара и направилась к столику, за которым играли в бридж, ловя обрывки приглушенных разговоров о Кубке Ливерпуля. В слаксах, сандалиях и светло-коричневой камизе я не вписывалась в компанию завитых любительниц бриджа, но и в пару подвыпившей дамочке тоже не годилась. Заметив меня, Верна призывно помахала рукой:

— Эви, как приятно видеть вас здесь.

Я выдвинула стул и поставила сумочку на пол.

— Играть не тянет, но вот решила зайти, поздороваться. — Я заказала джин с тоником, а Верна пододвинула поднос с пикантной бомбейской смесью. Я взяла соленый орешек.

— Мы и сами те еще игроки. Только время убиваем, ждем, когда сможем уехать домой.

Женщины рассмеялись, но даже смех получился каким-то вялым, сонным.

— И что же, кроме бриджа ничего? — спросила я.

— Нет, почему же. Есть еще танцы, любительский театр, теннис, крикет… — Верна уставилась в карты.

Лидия положила свои на стол:

— Развлечений хватает, но настоящей культуры нет.

— Ты не совсем справедлива, — возразила женщина из-за соседнего столика. Я видела ее прежде только раз. Ее звали Петал Армбрустер. — Есть еще Азиатское общество, хотя, согласна, там одни «синие чулки». — Она поморщилась, и четвертая картежница рассмеялась, не отрывая глаз от карт. Вспомнить, как ее зовут, не получалось; она тоже была на вечеринке у Верны, но ее имя определенно было не таким запоминающимся, как Петал Армбрустер. — Они там читают эти жуткие истории про монолиты и древние династии. — Она вытаращила глаза в притворном ужасе.

— Некоторые занимаются благотворительностью. Институт индийских вдов леди Блеббин и Ост-Индское общество взаимопомощи. Но они такие серьезные и мрачные.

— Да, — согласилась Петал, — мы предпочитаем тех, кто повеселее.

— Таких, как я? — Женщина в красном платье покинула бар и курила у приоткрытой застекленной двери. Верна отпила из стакана и поморщилась, словно хватила чего-то горького. Женщина в красном подошла к нашему столику, слегка покачиваясь на высоких каблуках.

— Эви Митчелл, Бетти Карлайл, — представила нас друг другу Верна.

— Встречала вашего мужа. — Бетти Карлайл неприятно улыбнулась, и я представила, как мой интеллигентный, замкнутый муж отбивается от этой несносной женщины. — Он не танцует. Вам должно быть так скучно с ним.

За столом притихли, все уткнулись в карты. Бетти выждала, затянулась сигаретой.

— Вас тоже всегда рада повидать, — сказала она и поковыляла к бару.

— Вы только посмотрите на нее, — прошептала Верна. — Леди Патока уже набралась.

— Всегда подходит, чтобы только настроение испортить. — Лидия аккуратно собрала карты и снова развернула веером.

— Зря старается. Никого она уже не проведет. — Верна бросила на стол карту. — Бетти Койка-с-Завтраком стара, как те штучки в Кабинете.

— В комнате с бильярдным столом? — Я достала сигарету и закурила.

Лидия кивнула:

— Рагу таксидермии и старый хлам, так я это называю. Стоит найти какую-нибудь старинную штучку, как Исторический комитет тут начинает клянчить, чтобы пожертвовали.

— Почему бы и не пожертвовать? — пожала плечами Верна. — Этот хлам все равно никому не нужен.

— И то верно. — Петал приложилась к стакану. — Что там за старичье на фотографиях, никто уже и не знает, и слушать их причитания тоже никому не интересно. — Она положила руку мне на локоть. — Извините, дорогая. Совсем забыла, что ваш муж тоже историк. Ему, наверно, нравятся все эти древности.

Я наградила ее холодной улыбкой. Официант принес мой заказ.

— Мартин собирает документы по Разделу Индии и окончанию Раджа.

Официант улыбнулся чуть шире, и за карточным столиком снова повисло молчание. Радость от предстоящего возвращения домой омрачало ощущение поражения, и никто из них, похоже, так и не определился, праздновать им или горевать.

Петал откашлялась:

— Э… дату ухода перенесли, так что он наверняка успеет все задокументировать.

— Не знаю, о чем только думает Маунтбеттен, — сказала четвертая женщина.

— Этого мы никогда не узнаем, — вздохнула Верна. — Он вице-король и имеет полное право на всех плевать.

Граммофон разразился резкой нотой кларнета Бенни Гудмана, и все вздрогнули. Бетти вернулась к столику с полным стаканом, роняя пепел с забытой в пальцах сигареты.

— Сказала, чтобы поставили музыку. Скука, как на кладбище. Как обычно.

— Не слишком ли громко? — недовольно проворчала Верна. — Мы здесь в бридж играем.

— Ох, перестань! — Бетти ткнула сигарету в стеклянную пепельницу. — Меня уже тошнит от бриджа. От всего тошнит. — Она сердито уставилась на Верну: — И тебе все осточертело, только ты признаваться не хочешь.

Едва не потеряв равновесие и держа на весу стакан, она поплелась на веранду. Сидевший у стойки молодой офицер соскользнул с табурета и вышел следом за ней.

— Ну и наряд… — пробормотала Верна, проводив Бетти взглядом, и с улыбкой повернулась к нам: — Я слышала, как она просила управляющего в «Сесил» позвонить пораньше и напомнить, что ей нужно вернуться к себе. — Она откинулась на спинку кресла, с успехом изобразив праведное возмущение.

Стараясь не замечать крупные лошадиные зубы, я напомнила себе, что передо мной добрая пожилая женщина, которая в трудный час напоила меня чаем со снотворным. И Лидия тоже проявила заботу и внимание. Я даже подумала тогда, что мы можем подружиться по-настоящему, но…

Верна повертела в пальцах пустой стакан:

— Официант, джин с тоником! И поживее.

Я потушила сигарету и отодвинула кресло:

— Лидия, Верна, хочу поблагодарить вас обеих за доброту и помощь, когда… — Я представила спящего в сарае Билли и не смогла произнести эти слова. — Когда мы так в ней нуждались.

Лидия махнула рукой:

— Мы все здесь держимся вместе. Если сами не будем друг другу помогать, то кто же еще поможет?

— Вы обе были исключительно добры. — Я взяла сумочку. — Вот только я вам нагрубила. Потому что очень расстроилась.

— Конечно, расстроилась, — кивнула Верна. — Когда твой ребенок попадает туда, к ним.

— У вас есть дети?

Верна горделиво улыбнулась:

— Двое. Два мальчика. Выросли и улетели. В Англию.

— Они к вам приезжают?

— Сюда? Когда здесь такое творится?

— Не сейчас, вообще?

Верна вытянула шею, как будто решила, что я оглохла и плохо ее услышала:

— Они в Англии. В Компании не служат. Я их навещаю, а не наоборот. — Она откинулась на спинку кресла и позволила себе улыбнуться. — К тому же совсем скоро мы будем видеться сколько угодно, в любое время.

— Как мило.

Интересно, подумала я, нет ли у Верны расстройства личности в мягкой форме. То она добра и внимательна, то вдруг превращается в злобную сплетницу, оскорбляющую слуг.

Верна перевела взгляд куда-то за мое плечо:

— Дорогой!

Я обернулась и увидела идущего к нам высокого седого мужчину в военной форме и с портупеей.

— Извините, если помешал. — Он наклонился и поцеловал Верну в щеку. — Заглянул пропустить стаканчик.

— Эви. — Верна снова оживилась. — Вы ведь, наверно, не знакомы с моим мужем Генри.

Глаза у него были дружелюбные, улыбка искренняя; на плече полковничьи звезды.

— Приятно познакомиться, — сказал он, и мне показалось, что это не только формальность.

— Составишь нам компанию, дорогой? — спросила Верна.

— Не сегодня, милая. — Он погладил ее по руке, и они посмотрели друг на друга с такой теплотой, словно только что поженились. — Не хочу вас отвлекать. Выпью с парнями за бильярдом. Не мог устоять перед искушением чмокнуть в щечку мою хозяйку.

Они снова обменялись нежными взглядами, а я подумала: как такое возможно? Как им удается сохранять чувства после десятилетий брака? Верна не особенно приятная женщина и уж точно не красавица, из-за его работы ей приходится подолгу жить вдали от дома и детей, но при этом они с мужем — просто голубки. После столь неожиданного проявления побеждающей время любви я ощутила собственное одиночество особенно остро.

— Что ж, мне пора. Служанка у меня всего одна, и работы много.

— Ваша айя — та маленькая толстушка? — спросила Верна, показав свои огромные зубы.

— Ее зовут Рашми.

Верна поджала губы:

— Вообще-то, дорогуша, она продает ваш мусор.

— Что? Кто станет покупать мусор? Кому он нужен?

— Ох, вы такая наивная. — Она взглянула на мужа: — Разве не наивная?

Генри добродушно улыбнулся:

— Эту страну понять нелегко.

— Дело в том, — продолжала Верна, — что она продает ваш мусор, вместо того чтобы избавляться от него, как положено.

Кровь бросилась в лицо. Какая мерзость.

— Вообще-то мне все равно, что Рашми делает с моим мусором. Наверно, ей нужны деньги.

Она тут же замкнулась.

— Что ж, пожалуй, можно смотреть на это и так.

Я резко поднялась:

— Еще раз спасибо вам. Генри, приятно было познакомиться.

Деньги пришли на следующий день, и в тот же вечер, пока Мартин обедал в клубе, я разложила их по конвертам — мяснику, бакалейщику и домовладельцу. Поскольку последний пошел нам навстречу, я подумала, что в качестве ответной любезности не стану передавать деньги через разносчика почты, а отнесу ему лично. На следующее утро я спросила у Рашми, знает ли она, где он живет.

— Эта семья стоит так высоко, что все знают. Вы только скажите извозчику, что вам нужен Большой Сингх. — Она усмехнулась. — Извозчик знает.

Дорожка долго петляла под сенью тропических крон и упиралась в ажурные кованые ворота, по обе стороны которых стояли железные слоны с поднятыми хоботами. Самый ценный товар в Индии — пространство. Мистер Сингх жил в двухэтажном доме, окруженном лужайками и могучими старыми деревьями. Я попросила возницу подождать у ворот и прошла по мощеной аллее, затененной высокими помело с крупными глянцевыми листьями и развесистыми жакарандами с тяжелыми гроздьями сиреневых цветов. Подойдя к вилле, фасад которой украшали белые колонны, я увидела возле портика шофера, усердно полировавшего черный «мерседес».

Я поднялась по мраморным ступенькам на веранду, во много раз превышавшую размерами мою. Стоявшие на ней тиковые кресла были обиты красным шелком, и когда я подняла и опустила тяжелый латунный молоток, то звук получился, как у гонга. Дверь открыл слуга в тюрбане и белой с красным тунике, перехваченной золотым поясом, он больше напоминал какого-нибудь пашу, чем слугу. С привычной любезностью он провел меня через холл с витой лестницей в просторную комнату, убранную в индоевропейском стиле.

Я присела на диван с шелковыми подушками и огляделась: стены обиты муаром, на резной деревянной ширме патина старины, за высокими окнами шелестит хурма. На инкрустированном мраморном полу — синий персидский ковер, напротив дивана — два массивных, похожих на трон, кресла с подлокотниками в форме львиных лап. Прямо передо мной, на низком столике, ранголи из лотосов. Белые, с трогательно розовыми кончиками цветы плавали в мелкой хрустальной чаше. Склонившись над огромной кремовой лилией с крошечным фиалом на конце тычинки, я осторожно провела пальцем по прохладной восковой поверхности.

— Прекрасно, не правда ли? — произнес глубокий голос.

Он стоял в дверях, представительный, как всегда, уверенный в себе, в белом полотняном костюме, и я снова подивилась тому, как некоторым удается выглядеть столь свежими даже в мятой одежде. В тот день на нем был желтовато-зеленый тюрбан и галстук в тон.

— Да, конечно, — согласилась я.

Легкой походкой он пересек комнату и сел напротив меня в одно из резных кресел, положил руки на подлокотники.

— Лотос символизирует чистоту помыслов и тела. Я не религиозен, но разве его красота не воплощает в себе нечто духовное?

Я испугалась, что совершила непростительный грех, дотронувшись до цветка. Мистер Сингх, разумеется, не подал и виду, но…

— Позвольте поблагодарить вас за терпение. — Я достала из сумочки конверт и протянула ему через ранголи.

— Рад помочь. — Мистер Сингх положил конверт на сервировочный столик, как будто не имел к нему никакого отношения. — Всего лишь жест благодарности за возможность жить в этом благословенном месте. — Он кивнул дворецкому, и перед нами почти мгновенно материализовался чайный поднос.

Пока дворецкий разливал чай и ветер ерошил кроны хурмы, в комнату через открытое стекло влетела стрекоза. На мгновение она замерла в воздухе, а потом исчезла.

— Оно и вправду благословенное. — По пути к вилле я видела бездельничавших в чайных мужчин, женщин, грациозно шагавших вдоль дороги с кувшинами на голове. На фоне продолжавшегося насилия в городах, толп беженцев, хлынувших в деревни, Масурла являла собой почти идиллическую картину. — Хотя здешние жители и приняли много беженцев, здесь по-прежнему тихо и спокойно.

Мистер Сингх снисходительно улыбнулся:

— Беженцы не ищут неприятностей. Поэтому и приходят сюда.

Я не сомневалась, что ему прекрасно известно, почему толпа в городе сожгла машину и избила водителя.

— Но на Карт-роуд был какой-то инцидент.

— С мусульманином. — Мистер Сингх кивнул. — Пострадал проповедник, мударрис, имевший несчастливую привычку заманивать в свою медресе мальчиков-индусов. Видите ли, прозелитизм никогда не пользовался здесь популярностью. Его предупредили, он не внял предостережениям, и, когда один мальчик перешел-таки в ислам, это было равнозначно тому, чтобы поднести спичку к пороху. — Мистер Сингх беспомощно пожал плечами.

— Он не?..

— Умер? О да.

— Но ведь других случаев…

Меня остановило выражение его лица.

— В басти — трущобах, где индусы и мусульмане живут бок о бок, — случалось и будет случаться всякое. Калькутта и Пенджаб — места особенно опасные. Здесь, — он сделал широкий жест, — вы живете среди европейцев. Здесь только индусы и сикхи. Насилие не коснулось нас и, надеюсь, не коснется. И все же, — он посмотрел на ранголи, — люди ощущают свою беспомощность, не так ли?

— Разве Лахор не в Пенджабе?

— Да, и волнения там уже имели место.

Я подумала о Мартине — как он, загорелый, в курте, с биди в зубах, ни дать ни взять беженец, садится на поезд до Лахора.

Мой возница задремал. Свесил голову на грудь, из уголка рта тянется по подбородку тонкая красная струйка. Лошадь тоже, если можно так выразиться, клевала носом, лениво отмахиваясь хвостом от надоедливых мух. Я постояла немного, слушая мерное сопение и оглядывая из-под ладони дорогу, по которой тащились люди и запряженные волами скрипучие повозки. Мистер Сингх сказал, что здесь живут индусы и сикхи, и, следовательно, здесь безопасно. Если свободно гулять можно только здесь да в колониальном квартале, решила я, то было бы неразумно не воспользоваться представившейся возможностью. Пройдусь пешком, а потом возьму тонгу и доеду до буддийского храма. Я расплатилась с возницей, надела темные очки и зашагала по дорожке.