Сентябрь 1858
С почтением,

Дорогая миссис Сингх!
Адела Уинфилд

Я перед Вами в большом долгу за ту поддержку, которую Вы оказывали все последние месяцы. Я страдаю водянкой и боюсь, что жить мне осталось недолго. Дитя, Ваш внук, лишится крова сразу же, как только я скончаюсь. Можно ли мне обратиться к Вам еще один, последний раз? Не согласитесь ли Вы взять на себя заботу о его устройстве? Возможно, у Вас есть на примете семья, которая приютит его и будет к нему добра?

— Я знала! — воскликнула я.

Мистер Сингх развернул следующую страничку

Сентябрь 1858
С добрыми чувствами к Вам,

Дорогая мисс Уинфилд!
Чарумати Сингх

Перед кончиной мой сын просил меня позаботиться о его ребенке. Я не собираюсь судить Джонатана и мисс Чэдуик. Я весьма опечалена известием о Вашей болезни, но, разумеется, мисс Уинфилд, я сделаю все для этого ребенка.

Также мне бы хотелось, чтобы Вы знали — я не сохранила праха Вашей подруги не из-за каких-либо недобрых чувств с моей стороны. Мой сын предал ее пепел священному Гангу. После его смерти я сделала то же самое с его останками и останками его жены, Макали. Все трое воссоединились навсегда в священных водах.

Сентябрь 1858
С уважением,

Дорогая миссис Сингх!
Адела Уинфилд

Я была потрясена сати Вашей невестки. Не стану притворяться в этом, как и в том, что не смогу понять подобный обычай. Но соглашусь с тем, что не нам судить.

Анасуя, няня ребенка, привезет его к Вам после моей смерти. Для меня невыносима мысль расстаться с ним раньше. Смею ли я просить Вас распространить свою доброту еще и на нее? Возможно, Вы сможете устроить так, что она останется при ребенке, куда бы его ни поместили? Он так ее любит, к тому же он уже потерял двух матерей.

Анасуя передаст Ваши письма, когда наступит час. Возможно, Вы сохраните их для внука.

Октябрь 1858
С добрыми чувствами,

Дорогая мисс Уинфилд!
Чарумати Сингх

Вы можете не тревожиться по поводу няни. Их не станут разлучать.

Вы не должны столь категорично судить Макали. Она не могла зачать ребенка и потому сильно горевала, чувствуя, что не может исполнить самое важное предназначение женщины. Не имея детей, Макали лишалась всех средств к существованию после смерти Джонатана. В соответствии с обычаем, она не могла снова выйти замуж, она должна была обрить голову, носить белые одежды до конца своих дней и питаться самой скудной пищей. Но это ничто по сравнению с ее меланхолической натурой и разочарованием в жизни вообще. Она была хорошей женщиной и потому видела в сати свой страшный выбор. Она верила, что мученичество в конце концов придаст значимость ее жизни. Я прилагала усилия, чтобы разубедить ее.

Надеюсь, Вы отнесетесь к ее памяти без незаслуженного презрения.

Мистер Сингх с озадаченным видом положил письмо.

— Но у моей прабабушки был ребенок. Мой дед. О боже! Так вы полагаете?..

Он взял очередной листок.

Октябрь 1858
С уважением,

Дорогая миссис Сингх!
Адела Уинфилд

Я никогда ни к кому не относилась с презрением. Мне хотелось бы только умереть с миром в душе.

Посылаю Вам стихи, которые Ваш сын написал для Фелисити, в надежде на то, что, быть может, через эти стихи ребенок сможет узнать о своих родителях. Умоляю Вас проследить за тем, чтобы он изучил английский, — это даст ему со временем возможность их прочесть. Как ничто другое, стихи убедят его в том, что его родители были глубоко привязаны друг к другу и не испытывали сожалений по поводу его рождения.

Октябрь 1858
С любовью,

Дорогая мисс Уинфилд,
Чарумати Сингх

Спасибо Вам за эти стихи, в которых мой сын снова обрел для меня жизнь. Я нашла бумаги Фелисити среди вещей моего сына. Все это будет напечатано и сохранено для следующих поколений.

Что касается ребенка, то он будет носить фамилию Сингх. Он будет изучать английский и знать о том, что его мать — Фелисити Чэдуик.

Октябрь 1858
С уважением,

Дорогая миссис Сингх!
Адела Уинфилд

У меня осталась одна последняя просьба. Я назвала его Чарлз Уильям. Это те имена, которые могла бы одобрить его мать. Я хотела бы просить Вас позволить ему носить их. Я, однако, называла его Чарли, и это то имя, на которое он отзывается.

Мистер Сингх как-то странно вскрикнул.

— Чарли? Вы не сказали, что ребенка звали Чарли! Чарлз Уильям Сингх? Это же мой дед! — Он резко, словно его толкнули, откинулся на спинку кресла. — Мы, бывало, шутили, что у него неподобающее взрослому имя — Чарли, но он все равно предпочитал его Чарлзу.

— Значит… — Я не договорила, чтобы он закончил сам.

Мистер Сингх положил ладонь на грудь.

— Фелисити Чэдуик была моей прабабушкой.

Мы смотрели друг на друга, дивясь тому, сколь необычны порой соединяющие людей связи и как дотягиваемся мы друг до друга через время и пространство. Так ведь можно и поверить в… во что-то.

— Интересно, почему ваш дед так и не рассказал вам всего?

— Думаю, на этом настояли мои родители. Они всегда говорили, что моей прабабушкой была Макали. — Он посмотрел на потолок. — Теперь понятно, почему деду был так важен этот потолок и почему он заставлял меня изучать его. Знали бы вы, сколько часов мы провели здесь вместе. Он специально спрятал письма так, чтобы я смог их найти. — Мистер Сингх поднялся: — Хочу показать вам кое-что.

Он затянул тяжелые портьеры на эркерном окне, и комната погрузилась в темноту. Потом подошел к прикроватному столику, взял из ящика спички, зажег масляную лампу и отступил на середину комнаты:

— Посмотрите вверх.

Я подняла голову и ахнула. Потолок вдруг ожил. Темно-синий фон исчез, и свет лампы отразился в тысяче крошечных зеркалец, вспыхивавших и мигавших при малейшем дрожании пламени. Я увидела Большую Медведицу и Орион. Увидела мерцавший молочным, лунным блеском центральный алебастровый диск. Казалось, кто-то сдернул крышу, чтобы показать нам космос. Фантастическая картина. Даже не верилось, что все это — творение человеческих рук.

Из ниоткуда пришел голос мистера Сингха:

— Мы, сикхи, поклоняемся богу, имя которому — Истина. Дед часто повторял: «Смотри в ночное небо — и узришь истину». Он хотел, чтобы я узнал правду.

Не знаю, долго ли мы стояли так, словно затерянные в космосе. Прошла минута — а может, и все десять, — прежде чем он задул огонек и развел шторы.

— Этот потолок — копия того, что есть во дворце в Джайпуре.

— Невероятно. Аж дух захватывает. Спасибо.

Мне вдруг вспомнилась та давняя и до смешного романтическая ночь, когда мы с Мартином стояли под звездами у лунных часов в Пуласки-парке. Тот космос был реальным, но наша любовь реальности не выдержала. Космос, созданный краской и осколками стекла, был иллюзией, но под ним скрывалась реальность более прочная и долговечная, чем та, другая, в залитом лунным светом парке. Все мои изыскания привели меня к началу, но только новому началу. Наш брак нельзя поддержать чудесной сказкой о юной любви; он должен либо обрести крепость и прочность, чтобы выдержать реалии жизни, либо закончиться прежде, чем мы придем к горькому разочарованию.

Мистер Сингх поправил выбившийся галстук. Мы пережили момент интимной близости, и я видела — он тоже это понимает. Он посмотрел в окно — может быть, чтобы не встречаться со мной взглядом, — и я сказала:

— Вы женаты, мистер Сингх?

Лицо его потеплело и потемнело.

— Да, миссис Митчелл. Надеюсь, вы не думаете…

— Вовсе нет. Извините меня, вопрос действительно слишком личный.

— Сегодня мы поделились не только фактами, но и чем-то большим. Я женат уже несколько лет и счастлив в браке.

— Вы женились по сговору?

— Конечно. Во время брачной церемонии мы, сикхи, молимся о том, чтобы всегда оставаться друзьями. Мне повезло. Мы с женой добрые друзья.

— Понятно. — Как это по-индийски — принимать жизнь такой, какая она есть, и с самого начала признавать брошенный ею вызов. — Значит, в Индии все браки — это просто дружба?

Он улыбнулся:

— Только хорошие.

По пути домой я попыталась оживить то чувство, что испытала в затемненной спальне, но оно уже начало блекнуть. Такова природа эмоций. А потом я поняла, как должно быть: нам с Мартином нужно выковать дружбу, которая переживет прошлое, и создать такое будущее, ради которого стоит жить. Для меня пришло время двигаться дальше. Я не пойду за Мартином в его самоубийственный ад и не позволю, чтобы Билли рос в аду.

Слово «развод» сложилось у меня в голове большими черными буквами, апокалипсическим оповещением близкой катастрофы. Я любила Мартина и всегда буду его любить, но я не допущу, чтобы моя жизнь стала памятником его вины. Подобно Аделе и Фелисити, я выберу радость, а Мартин волен поступать по-своему.

Я посмотрела на часы — до поезда на Лахор оставался еще час. Я окликнула возницу:

— Отвезите меня на вокзал.