Вновь осень. Воды дальние горят: То солнца бриг пылает, умирая. О, вечера, что таинства творят, Что вдохновеньем полнятся до края. Дороги, как вода, вдали блестят, Текут они, как реки в лунном свете, А рек сереброструйный стройный лад, Как будто трасс причудливые сети. И чёрных тополей трепещет ряд: Шаль просят, чтоб согреться, у прохожих, А трясогузки так пищат! пищат! Справляя свадьбы в гнёздышках пригожих. Как благовонье, мелкий дождь душист, Так сладко ртом его ловить левкою! Невеста-деревце под ветра свист Роняет флёрдоранж, взмахнув рукою. Залётный дождик – гость из дальних стран, Давно безводье землю истощает. Гремит с амвона падре-Океан: О пользе слёз Луне он возвещает. Луна, в чей плен так сладостно попасть! Луна, чьи фазы помнят при посеве! На океан твоя простёрта власть, На женщин, тех, что носят плод во чреве. Магичен в полнолунье твой восход! Твой ореол – Поэзии потоки, Их, кажется, струит небесный свод: Смочи перо – и сами льются строки… Октябрьским вечером придёт Луна Сменить волшебным свет бесстрастный Феба. Изящества и прелести полна [41] , Монашка вечная ночного неба.

Добрый друг, о котором пою, Невезучим родня горемыкам, Он предчувствовал долю свою: Родился с горьким плачем и криком! Бедный мальчик, заранее зная: Удручённым покоя здесь нет, — Горько плакал, родных умоляя, Чтоб его не тащили на свет. Восклицая: «Уже озорство! Ну, и хват! Так и ждёт нахлобучки!» Акушерка без спросу его Подхватила под белые ручки. Вырос он, увидал без труда: Проку в жалобах, в общем-то, мало… В меланхолию впал он тогда, И она его не оставляла. Страсть любовная грянула грозно И сразила его наповал. Суицидом он бредил серьёзно И луне обещанья давал. Был в Коимбре однажды обед. Пьют студенты, витийствуют в раже! Он вина обоняет букет, Но не пьёт, ну, ни капельки даже! Да, подобного нет сумасброда: Он не ел, и не спал, и не пил. Он – наследник великого рода, От семьи – и аскеза, и пыл. Приходил в дом игорный, сеньоры, А друзей там его – без числа. – Ах! Он сглазит! – шептали партнёры. Так и было: им карта не шла. Как-то в мае приспела пора: Проводили призыв ежегодный. Он приехал, но все доктора Пишут: к армии он непригодный. От несчастий уставший тогда Стал он странствовать – в пику кручине, Но сходили с путей поезда, Пароходы тонули в пучине. Он спасался на шлюпке… Сердит, Бог морей всё ж карал по-хозяйски, То канал де Ла-Манш подтвердит И сиятельный рыцарь Бискайский. Будь экзамен, будь конкурс какой — Средь последних всегда, бесталанный! И, вконец замордован тоской, Одержим стал он манией странной. Вот к примеру такой анекдот, Сами черти в насмешку внушили: Будто все, кто в деревне живёт, Погубить его разом решили. Он хитёр, не попал в западню, Значит, способы будут другими. И теперь ему дважды на дню В воду яд подсыпают, как в Риме. Что же делать? Он рыб достаёт: Пусть поплавают прежде в кувшине! Живы рыбки – без страха он пьёт, — Только эдак и дожил доныне! Как наивны его миражи… Ну, давайте рассудим толково: Вы-то сами, мои госпожи, Вы смогли бы любить вот такого? Ум живой и всегда увлечённый, хоть и помнит, что всё – суета, Он теперь на земле освящённой Ищет мощи Исуса Христа. Вы, сеньоры, пускаетесь в свет, Может, встретите вы горемыку: Просьбу вспомните, важный предмет: Земляку передайте привет… Бедный Шику, мой друг! Бедный Шику [1] !

О, трубка! Дивное кадило, Тебе я должное воздам, В честь прошлого, что так мне мило, Курить я буду фимиам. И этот дым, душист и тонок, Напомнит, как я вечерком, Ещё проказливый ребёнок, Боясь отца, курил тайком. Счастливыми, цветными снами Возникнут, в памяти летя, Мужчина в полутёмном храме, За ручку с нянькою – дитя. И в тишине слепой и хрупкой, В ночной глубокой тишине, Оставив всё, с любимой трубкой Беседую наедине. Я с трубкой обо всём судачу В той башне Анту [1] , где живу. Проходит ночь…Порой я плачу, Куря и слушая сову. Ах, трубка, я молчу об этом, Но про себя печалюсь я: Верна ты дружеским обетам, Но где другие – где друзья? Укрыл давно их сумрак синий… Ближайшие, те, трое, Те [2] … Погибли или на чужбине Следы их скрыты в темноте. Коль Бог настроен благодушно, Прошу о мёртвых, и во сне Они, печально и послушно, С кладбищ своих идут ко мне. Гостей из этой дали дальней Встречаю, обращаясь в слух, Беседуем мы с ними в спальне, Пока не закричит петух. Другие странствуют по свету, Пять океанов, миль не счесть… Сто лет от вас ни строчки нету! И живы ли ещё? Бог весть… Сиротство так сродни покою, Живу, печалью осиян. Друзья, что навсегда со мною, Вы: осень, трубка, океан! Когда застынет кровь в ознобе, И я закончу путь земной, В украшенном, добротном гробе Подруга трубка, будь со мной! Сиделка, ты меня устроишь, Обрядишь и проводишь в путь, И коль глаза мне не закроешь, Не страшно! Только не забудь: Пускай моя подруга трубка Лежит со мною, в головах. Набей её полней голубка:. Табак «Голд Флай» – я им пропах… Дружок, ну как отель «Могила»? Комфорт неважный в номерах? С тобой и здесь устроюсь мило, Забуду, что теперь я прах…

Сосед мой – плотник. Он торгует От Доны Смерти разным платьем Всё наметает, обмозгует, И шьёт, и рад своим занятьям. Всем деревянные костюмы Он мастерит: чужим и сватьям; Хоть бедняки, хоть толстосумы, Сработает на вкус любой, В пределах выделенной суммы Украсит бархатом, резьбой. Моё пальто мне надоело И я не совладал с собой: Пошёл туда: – Костюм мне нужен… Сосед тотчас взялся за дело: Искал везде, забыв про ужин… – Вот этот дёшев, очень мил. (Он сшит по моде, не обужен, Я сразу о цене спросил). – Отглажу, чтоб при всём параде, — Добряк рубанок ухватил. Друзья, поверьте, Бога ради: Что на своих похоронах В таком изысканном наряде Я буду денди – просто «ах!»

Ах, розы винные! Откройтесь мне до донца! Целую вашу грудь, о, как она сладка! Хмелею всё сильней: я пью настой из солнца О, этот терпкий вкус последнего глотка! Цветки кровавых роз! откройте грудь смелее, И запаха волна долины наводнит: Офелий лунный лик, в речной струе белея, В том запахе живёт, поёт, влечёт, манит… Камелии! чуть-чуть вы губы отворите: Луне, одной луне – томленье ваших чаш! Мне, наперстянки, яд пунцовый подарите, Тюльпаны, дайте мне багряный гений ваш… Ах, маки, я сражён, и вы – мой сон бредовый, И я пчелой вопьюсь в безумно-красный рот. Мой улей я создам, о, это дом медовый: Жестокой жажды жар…пунцовый сумрак сот… Вы, астры, щёки мне раскрасьте в цвет коралла Чтоб кровью молоко и оникс лалом стал. Так после боя всё в крови густой и алой, Снаряды и сердца: кровоточит металл… Я страстоцвет молю, молю средь тьмы хулящей: Раскрой же лепестков истерзанную плоть, Ты, ярость цвета, ввысь извергни огнь палящий! О, красный хохот язв и мук твоих, Господь… Цветы раскалены – дымящие вулканы! О, лавою своей натрите вы меня! Во мне звучит оркестр из ваших гимнов тканый, О, дайте силы мне! О, дайте мне огня! О, дайте крови мне: пусть кровоток цветочный В моих сосудах жизнь блаженно разольёт! В них крови нет своей, они бесцветны, точно Печаль в них обжилась, на всём её налёт … Не скрыть больной души, но есть одна отрада. Цветы! Как встречу вас, скачу повеселев! И кровь тогда бурлит подобьем водопада, И вою, и реву, томимый жаждой лев! Врезаюсь в небосвод, где звёздная дорога, Где Бесконечность льёт кипящим серебром, И завершу полёт у стоп пресветлых Бога Из катапульты ввысь заброшенным ядром. Люблю я красный цвет! Пусть гостия заката Рассеет скуку мне, сожжёт печаль дотла… Но в миг, когда душа беспамятством крылата, Шарлотта, мой цветок! Она бела, бела…

– Старое вино солнечного зноя! Чашу мне налей славного Грааля. Солнца багрецом, точно после боя, Запад-цирк залит под пятой мистраля. Чужестранцы вы, мне вы не родные, Франции закаты, не люблю вас, нет! – Солнце, ночь близка! В пелене тумана Напоследок твой шабаш хороводит… Падре-Океан из муки багряной Гостию слепил, причащать приходит. Троицы лучи на стекле цветные, Час, когда помол мельники честные Понесут домой, оставляя след… Мощь твоя, закат! Дантов Ад камлает: Грозный бой светил! Праздник злых колдуний! Страшная, в крови, голова пылает, Заклиная день мраком новолуний. – В мире в этот час тишина такая! Франции закаты, не люблю вас, нет! Смеха семь цветов: радуга искрится, Там Иуды зрак меж орлов! О, Солнце! Пусть же развернёт свиток Плащаница, Лик Христа явив в каждом волоконце! В этот час замрёт суета людская: Мне кивнёт Инеш, лавку замыкая, И идёт с полей Педро, наш сосед… Солнце! Ты – титан сей летучей глыбы, Кровь её ты льёшь: вся в крови орбита. А сама Земля, то ль с креста, то ль с дыбы, То ль твоим ядром грудь её пробита… – Час, когда вода раскроит суглинок… Франции закаты, не люблю вас, нет! Море и закат! Зелень льёт пурпурным… Грозовая даль! Мчит мистраль сурово. В сумерках мычит лунная корова, Брызжет молоком, жёлтым и лазурным Час, когда пройдут в золоте пылинок, Девушки, что в храм горлиц-урсулинок, Чистый и благой свой несут рассвет… Ах, мои глаза! Двое старых пьяниц! Солнце! В честь твою – сладкий хмель муската! И горячкой в грудь винных чар багрянец… Здравие твоё, Сир Фальстаф заката! – Я люблю закат, но не столь кровавый, Франции закаты, не люблю вас, нет! Ну, прощай! Пора. К ночи разыгрались Моряки-ветра, не по души ль наши? А светила в круг в кабачке собрались, Пьют они и пьют медленные чаши. О, чахотки след – плат от крови ржавый! О, небес плевок свету Божьей славы! Франции закаты, не люблю вас, нет!

Первый мужчина Какой огромный мир! И я так одинок! Отец мой – небо. Мать – гора меж двух дорог. Гора Знай: волосы мои – вся тьма лесов тенистых, И вены – речек синь, прозрачных, нежных, чистых. Реки Мы – Лета пот, елей на травяном ковре, Луны водой святой мы станем в январе! Луна Я – древнее ядро: столетьям несть числа, Как – Бога супротив – Земля войну вела… Земля Одно из яблок я, а было их немало… И к деве в некий миг я с яблони упала! Яблоня Ещё плодов не счесть! Идите все в мой сад, Трясите яблоню – и звёзды полетят! Звёзды Глядимся в зеркало морей, роняя свет, Морские звёзды там рождаются в ответ… Море Я – падре. Из воды мои святые книги: Зажгите мой алтарь, вы, красные молний миги! Молнии Мы – сумрачных ночей крылатый дикий конь, Погоста Вечности блуждающий огонь. Вечность. Я – море нежное, здесь можешь отдохнуть. Надежды высохла река…забудь… забудь… Надежда Я умерла, ушла, нет более Надежды, У кипарисов на Земле – мои одежды. Кипарисы Мы кладбища покой всегда храним печальный: Указываем ввысь как символ погребальный. Кладбища В раздумьи небеса: ещё вся рожь не сжата, Всех мёртвых не вместит юдоль Иосафата… Мёртвые Столетья рушатся, и все проходят сроки — Мы ж – сони вечные, и вечно одиноки!

Ноябрь. Один! Мой Бог! Как этот мир мне скучен! И ни души нигде…Лишь марево свечей. Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен. Как ветра жалкий вой, моей душе созвучен Сплин этих нескончаемых ночей! Как холодно! Окно, где тесно чёрным тучам… Постель, как лёд… Жозеф [2] , ещё угля! И лишь когда умрёт всё в пламени певучем, И сердце, догорев, взовьётся, став летучим, Сон снизойдёт, мне веки тяжеля… Мяуканье и вой – то ветра истерия: Шторм близится, и небосвод свинцов! На шкотах, эй! Рыбак! Читай «Аве Мария!» Вода так холодна! Безжалостна стихия… Как страшен вид плывущих мертвецов! Сон не идёт. Тоска! Под тихий свет лампад И за окном струящуюся просинь Меня уносит боль. Распад сознанья, ад Сомнамбулический. Я вижу листопад В апреле… О, души скорбящей осень! О, жизнь! Счастливцы те, чьей жизни рвётся нить, Я знаю: умирающие кротки… Твоё сиротство, Смерть, хотел бы я делить! Чу! Стук. Здесь кто-то есть? Вновь начало штормить?.. То бедный Жорж! Он кашляет в чахотке… Ноябрь чахоточных! Пора недомоганий И судорог последних до утра… Священник радостен и потирает длани, Аптека соберёт с больных побольше дани, У плотников – горячая пора… Вот поезд… Он меня на миг преображает, Но прошепчу: «Не надо, не прельщай…» «Прощай и в добрый путь!» Пусть нас мечта сближает, Пусть счастлив будет тот, кто нынче уезжает, И горе всем оставшимся… Прощай! Все странствия – обман, и в мире всё обман: Зло всюду – от людей, добро – от Бога… Антеро [43] милый прах! Там бьёт крылом баклан… Хочу молиться там, других не надо стран, Лишь в Áгеда испить воды немного… В Испании я был, там улочки узки, А Франция так по ночам пригожа! В Германии блуждал, одетый щегольски… Я видел много стран, моря, снега, пески… Тоска! Тоска! Везде одно и то же! Уймите звуки вы циничных этих песен, Пивные душные. О, звёзды в вышине! Природа, лунный свет! Мне здешний воздух пресен! О, тополя в ночи, чей запах так чудесен, Подобные мечтам… Ещё вы снитесь мне! Меня не мучит боль. Я счастлив этой верой В Иную жизнь, там, в Небе ледяном. Я продал книги, я идеи счёл химерой, И медальон [44] ношу я на цепочке серой, Беседую с ним часто перед сном. А дождь идёт…Мой Бог! Как этот мир мне скучен! И в доме никого. Лишь ветер – в сто бичей. Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен. Как ветра жалкий вой, моей душе созвучен Смертельный сплин моих отравленных ночей!