1
В былые дни перо своё кровавил,
Покуда жар от углей не угас,
Искал в открытой ране, против правил,
Свои чернила для чеканных фраз.
Вот так я свой молитвенник составил,
О жизни свой бесхитростный рассказ,
Я в нём был прям, ни в чём я не слукавил, —
И, может быть, он растревожит вас.
Молитесь по нему и вы сполна
Поймёте жизнь: нет муки окаянней,
Когда она иллюзий лишена.
О, юноша, земляк, ни ожиданий,
Ни светлых грёз, – знай: эта жизнь – одна
Страстная пятница твоих страданий!
Коимбра, 1889
2
В четыре лампы светом осиянный
В том королевстве, бурь и диких скал,
Поэт родился, гость он был желанный,
Но лучше б к свету он не привыкал.
И верой и мечтою обуянный,
Он начал жить, он красоты алкал,
Но вероломства натиск постоянный
Страшнее, чем ножа в ночи оскал.
Разочарованному всё – едино:
Пусть тех бойцов прямой потомок я,
За солнцем плывших сквозь шторма, ненастья,
Что родина мне, смена властелина?
Будь Карлуш [47] , будь рыбак Жозе… Друзья,
Родиться в Португалии – несчастье!
Коимбра, 1889
3
На побережье Доброй Вести летом
В мечтах своих я крепость воздвигал.
И на песке морском перед рассветом
Встал замок – лазурит весь и коралл!
Высокий замок в воздухе прогретом,
И я – властитель, гордый феодал.
Никто в округе не владел секретом
И о моём имении не знал.
Но пыль пустыни с ветром сиротливым
Уже неслась, чтоб праздник мой украсть,
Тоской залечь по башням и оливам.
Мой замок, незабывшаяся страсть!
Я графом был в том возрасте счастливом,
Когда мечты ещё всесильна власть…
Порто, 1887
4
О, девственницы, на закате дня
Идущие по ветреным дорогам,
Чаруйте песней пламенной меня,
Бездомному она твердит о многом.
Всесильным голосом в тиши звеня,
Вы пойте о луне в сиянье строгом,
Как волны, тайно солнце хороня,
Прильнут к окрашенным зарёй отрогам.
И свежей песней, песней молодой
Старинные иллюзии омойте,
Ушедшие печальной чередой.
Из-под развалин дома их отройте
И оживите ключевой водой…
Хочу уснуть под звуки песен… Пойте!
Порто, 1886
5
Шли светлым лесом: чётки очертанья,
Луна парила, фимиам куря.
Укрыла взор ты, тайна, трепетанье,
Смущением и радостью горя.
И всё же глаз застенчивых блистанье
Из-под ресниц стремилось, говоря
О тех, двоих, чьи не сбылись мечтанья,
Что умерли почти у алтаря.
Луна лила серебряную слизь,
И волосы седыми становились,
Но так при этом молодо вились!
Ты – чудо – в этом облаке белесом!
Писал стихи, мы оба им дивились,
Взволнованные шли мы светлым лесом.
Порто, 1884
6
О, не суди коленопреклонённых!
Считать грехи – твоей ли белизне?
Святой меж душ, пороком замутнённых,
Я близ тебя – греховнее вдвойне.
Мне за тебя в церквах уединённых —
Благодаренье Богу в каждом дне,
Глаз не поднять, слезами увлажнённых…
В своих молитвах вспомни обо мне!
Чтоб мысль парила, низости чужда,
И чтобы в день Последнего Суда
Не пасть под грузом страшного итога.
Ведь мой процесс, я знаю наперёд,
Давно в судебном округе идёт,
У комиссара опытного – Бога.
Гамбург, 1891
7
Дни юности моей скользят впустую,
Тихи, как воды чистые реки,
Похожи, как супруги-старики,
Бредущие в каморку обжитую.
Ну, что поделать, я не протестую,
Пусть пробуждения мои горьки,
И пусть, годам весенним вопреки,
И бледен, и печален зачастую.
Не будет у меня ни ярких глаз,
Ни губ-кораллов – юности прикрас,
Ни пылких необузданных стремлений.
Я жить хочу! Но жизнь не для меня:
Коль смолоду преследует, тесня,
Каких же к старости мне ждать глумлений?
Белуш Ареш, 1889
8
О, рыбаки из Пóвоа, о други!
Хочу делить я с вами непокой,
Носить берет трёхцветный, что в округе
Завзятый самый носит волк морской.
Как души просмолённые упруги,
В работе загрубевшие мужской!
И я бы с гордостью пенькой натуги
Так душу конопатил день-деньской.
Ах, почему я не из этих мест?
За вас, когда изменчива фортуна,
Сеньор де Матозиньюш держит крест.
А если не ослабнет такелаж,
И после шторма в порт вернётся шхуна,
Заступнице – Марии – парус ваш!
Леса, 1889
9
Идёт июнь. Мне здесь невмоготу.
Небес туберкулёзных сон рассеяв,
Уеду в Сейшу, бросив духоту,
И шёпот тополей, и гул музеев.
Во всём уклад Аббата [48] предпочту,
В себе благие помыслы взлелеяв.
В глазах Аббата вижу доброту,
В его капеллах вижу я евреев [49] .
Великий муж! весь мир его приход,
Храм, виноградник – нет иных реалий:
Он по законам Господа живёт.
Избегнув чудом суеты мирской,
Вы ничего, Сеньор, не потеряли,
Вдали от грязи обрели покой.
Коимбра, 1890
10
Здесь, в спальне, на столе, на дне стакана
Все предзнаменованья собрались.
Твои молитвы чую постоянно
С небес за сына… Мама! Не молись!
Довольно! Ты и так – живая рана,
Когда хулою оскорбляю высь,
Вновь терпишь муки родов, осиянна,
Чтоб все предначертания сбылись!
Зачем ты создала во мне поэта?
Зачем, Сеньора, жизнь ты мне дала
И молоком поила несравненным?
Уж лучше никогда не видеть света,
Чем так идти сквозь беды без числа,
По чуждым, по враждебным мне Вселенным.
Коимбра, 1889
11
Вот сосны выступают из тумана,
Семидесятилетние стволы.
За нами надзирают неустанно,
Как Пана чрезвычайные послы.
Под люстрою луны мерцая странно,
Далёко от хулы и похвалы,
Слагают ноты, строго и пространно,
Там, в вышине, где небо и орлы.
Как вытянулись, Талейраны гор!
Вам свойственно, судьбе наперекор,
Не гнуть спины ни перед кем на свете!
Ах, как сладка мечта моей душе,
Чтоб стать у Пана новым атташе,
В дипкорпусе, в зелёном кабинете!
Коимбра, 1888
12
Не замечали? В исступленьи страстном
На проводах, что вдоль пути висят,
Орут пичуги, утро ли, закат,
Иль свет луны в эфире, ей подвластном.
В придачу к политическим миазмам
По проводам, где птицы голосят,
Плывёт интриг любовных томный чад:
Министр отнюдь не чужд земным соблазнам.
Передаёт: «Мятеж вчера подавлен. —
– Убито… – Ранено… – В тюрьму отправлен…
– Целую! – Жду! Во вторник, не забудь!..»
Все новости для птиц остались втуне.
Горланят пуще прежнего, болтуньи.
Антонио! И ты таким же будь.
Колония, 1891
13
Друзья мои, уставшие нести
Свой крест – на неудачу осуждённых,
Нас много, для погибели рождённых,
На грани суицида мы почти.
Хочу я предложение внести:
Об Ордене почётном побеждённых!
Со света со всего собрать бы оных,
Чтоб стали все пропащие в чести.
Пусть общность доли сблизит, как магнит.
Чу! Колокол мистический звонит!
То монастырь раскрыл для нас объятья!
Нам сеять хлеб судьбой ещё дано,
Растить лозу, чей сок творит вино.
Тоску откинем прочь! Мы вместе, братья!
Коимбра, 1889
14
Я в океане. Лунный свет струится,
Но очертания родной земли
Во тьме пропали, штиль на море длится,
Шум португальских вод затих вдали.
Куда плывёшь? Вокруг чужие лица,
И радости себе ты не сули…
И только пар, что над водой клубится,
Внимает мне… О, сердце, не боли!
Ты. Лузитания [50] , идёшь, родная,
Под парусом! Прощаюсь, уплывая
На судне Катринета [51] . Прочь, тревога!
Покой царит вокруг, и небо чище,
Моряк, на мачту лезь, скорей, дружище,
И «Франция» [52] кричи! О, ради Бога!
Атлантический океан, 1890
15
В каюте я, а, может, в колыбели?
И няня рядом села на скамью?
Укачивает так, что терпишь еле:
Шторм заменил кормилицу мою.
Корабль трепещет, тросы ослабели.
Сжимаю Библию в объятьях… Пью…
Твой дед, чьи руки в море задубели,
Сказал бы: ты позоришь всю семью!
Смелей! Ведь ты страдаешь, разве нет?
И ожидаешь в будущем страданья.
Зачем же этот смертный страх и бред?
За жизнь цепляться?! Оцени и взвесь:
Хоть мы не знаем, жалкие созданья,
Куда идём, всё ж там – милей, чем здесь.
Бискайский залив, 1891.
16
Оливково-зелёный океан.
На этих водах думаю о доме,
Как засыпал я в сладостной истоме,
А утром запах молока – духмян…
А здесь холодный от воды туман,
Туман – и ничего, на мили, кроме…
И, может, завтра в водяном разломе
Исчезну, странный гость, никем не зван.
Вслед – ни молитвы близких, ничего…
Мой дом – там детство, я вернусь в него,
Сестра там шьёт, в саду поёт цикада.
Карлота старая, закрой окно,
Начни мне сказку, ту: «Давным-давно…»
Ах, не мешайте плакать мне, не надо…
Ла-Манш, 1891
17
Любимая, знай, суета во всём:
И в славе, и в роскошествах вельможи.
Коль буду над другими вознесён,
Подругам станешь сразу же дороже.
И милостыней душу не спасём:
Всё суета, гордыня, и, похоже,
Хоть и жестоко говорить о сём,
Но матери любовь – тщеславье тоже.
Удача не всегда добра, как ныне,
И буду гинуть я в морской пустыне
Без помощи, с бедой наедине.
Их – осмотрительность ко мне вернула,
Отворочусь от лести и посула —
И это ли не суета во мне?
Северное море, 1891
18
А жизнь для всех – печальная юдоль:
Иллюзии, напрасные дерзанья…
Хоть много их, столь низко павших, сколь
Не видящих в грядущем наказанья.
Да, вынести любую можно боль…
Твой дар? твой сын? бесплодны притязанья.
И даже это выдержать изволь:
Умерших наших скорбные терзанья.
Затупит время боли остриё,
Отпев невесту, схоронив её
Во флёрдоранже, сломанным левкоем.
Но боль души – крадётся по пятам…
Спасенье от неё – за смертью, там,
В монастыре: зовётся он покоем.
Париж, 1891