Закрываю глаза, защищаясь от потенциальных ожогов.

Что это? Пожар? Горим? Кричать? Что-то подсказывает мне, что молча обычно не горят. По крайней мере, издать какой-нибудь писк все же надо. Однако у меня пока нет никакого желания высказывать вслух что-то осмысленное.

Повизжать ‒ вот это дело.

В реальности же пребываю в полном молчании. И лишь сильнее сжимаю в объятиях Маляву. Сейчас щеня ‒ мой единственный ориентир в пространстве.

Глухой стук отдается в ушах, а потом с дрожью проходит через тело. Продолжаю жмуриться. Ясно понимаю, что под обнаженными бедрами уже не мягкая подушка, а какая-то шершавая поверхность. Вокруг по-прежнему гуляет ветер.

Приоткрываю один глаз. Рано. Ослепительно белый свет только начинает растворяться в воздухе. Немного больно.

Внезапно левое плечо непроизвольно вздрагивает от ощущения близости жаркого пламени. Пару секунд кожа пылает, а потом дискомфорт проходит.

Распахиваю глаза и решаю все-таки повизжать.

Но крик застревает в горле. Я резко отвлекаюсь на другое и забываю о простых девичьих радостях типа закатывания истерик на ровном месте.

Я нахожусь на каком-то высоком стуле. Прямо передо мной стоит низенький старикашка. Лысина натерта до блеска ‒ аж слепит, а пурпурный костюм переливается, будто скопище гирлянд на искрящемся снегу. На меня он не смотрит. Глядит куда-то через плечо и настойчиво тычет в мою сторону объемной емкостью с крышкой.

‒ Клади его сюда, сотый, ‒ отдает распоряжение старикашка. Голос у него звонкий, но на конце фразы уходит в хрипотцу. ‒ Осторожно. И за когтями следи.

Удивляться, в принципе, тут есть чему. Но меня отчего-то больше заинтересовывает фраза про когти. Когда я купала щенка и тискала в процессе совместного пожирания пельменей, никаких когтей не заметила. Лапки Малявы были кожистыми и мягкими, как комки влажной ткани. Вот и сейчас звереныш спокойно сидит на моих коленях, вполне сносно перенося всю мощь моих объятий. К тому же при виде старика я притиснула щенка к себе еще сильнее, скрывая его гладким тельцем все, что для посторонних глаз предназначено не было.

Моя сорочка вообще-то для торжественных выходов не предназначена и скрывает нижнее бельишко только тогда, когда я стою. Когда же сижу, да еще коленки в разные стороны, ‒ вот как сейчас, ‒ святое светится на всю округу.

‒ Сотый, ‒ снова зовет старикашка. К его интонациям добавляется нетерпение. ‒ Тебе же лучше поскорее избавиться от монстра.

Монстра?

‒ Можешь расслабиться, ‒ продолжает лысик. ‒ Сними с него блокировку, которую ты сумел наложить. И поскорее запри его в клетке.

Расслабиться, говоришь? Да я, блин, вообще на расслабоне.

Продолжаю молчать. В голове же лихорадочно мечутся мысли, образуя завихрения и безумную толкучку.

Монстр ‒ это, по всей видимости, мой песик.

Не знаю уж, что он там имеет в виду под «блокировкой», но выпускать Маляву из объятий и уж тем более сажать в эту клетку я не собираюсь в ближайший… да ни фига не собираюсь!

‒ Сотый! Мы теряем время!

Так, дедуле бы стоило сначала заиметь со мной зрительный контакт. А то как строить полноценный диалог, когда задний план для него интереснее, чем полуголая девчонка прямо перед ним?

Я обычно весьма рациональна, так что панику, истерику и визги решаю оставить на потом.

Перемещаю щенка так, чтобы не открыть обзору посторонних чего-нибудь лишнего, и вытягиваю ногу над клеткой в сторону старикашки. Радостный Губка Боб на моем носке оказывается где-то у левого плеча недовольного дедули. Тюкаю пару раз того по плечу и сразу отдергиваю ногу.

‒ Что такое?

Старикашка поворачивается ко мне. И я едва не роняю челюсть от удивления. Половину его лица скрывает нечто, похожее на черную маску сварщика. Колоритный видок. Особенно с такой модельной лысиной и искрящимся костюмом.

А вот старикан, в отличие от меня, все же роняет… Но не челюсть. А клетку. Округлая емкость откатывается куда-то во тьму. Его руки начинают трястись. Он пытается стянуть маску, но получается это у него только с четвертого раза.

Маска сварщика летит в сторону. По привычке вежливо улыбаюсь.

А нет, все-таки старичок челюсть тоже успел потерять. Наверное, не полезно так широко открывать рот и округлять глаза. В его-то годы.

‒ Добрый вечер.

Бабуленька учила меня быть вежливой в любой ситуации.

«Проснешься у патологоанатома на рабочем столе, не забудь его как следует поприветствовать».

А я девочка послушная.

Не знаю, как там обстояли бы дела с патологоанатомом, но мой старикан вдруг резво дает от меня деру.

Взял и сбежал. Только пятки сверкнули. Подошва у его ботинок, к слову, тоже пурпурная.

Вот это опыт! Это я к тому, что от меня мужчины еще ни разу в жизни не сбегали.

Задумчиво пялюсь в пространство. Вокруг меня абсолютная темнота. А мой одинокий стул словно в свете софита.

Внезапно до моих ушей доносится звучание глубокого голоса:

— И куда же ты дела нашего стипендиата?