На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем к ней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину на стоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемся шататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, как протрезвеешь!», — причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, как от чумы.

Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине — реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза. Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меня от цепей, я свободна!

Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концов кучей валимся на песок — не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаем друг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.

— Вот свинство! — бормочу я, запрокидывая голову и постукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.

— Да ладно, не напрягайся так, — советует Майлз. — Сиди себе и радуйся солнышку.

А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мне хочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, что парапсихические кандалы не вернутся.

— Пошли ко мне? — предлагаю я, еле ворочая языком.

Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребить водку, оставшуюся с Хэллоуина.

Хейвен качает головой.

— У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домой поползу пешком.

— А ты, Майлз?

Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздник окончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такой нормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.

— Не могу, — отказывается Майлз. — Семейный обед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашка обязательна.

Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него и падает рядом.

— А мне что делать?

Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мне обидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обо мне совсем не вспоминают.

***

На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, как только я открываю глаза: голова не болит!

По крайней мере, не так, как обычно.

Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати и вытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший, основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льется восхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.

А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась ли я, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!

— Я проснулась! — говорю я, запихивая бутылку под подушку, и бросаюсь обнимать Сабину. Хочу узнать, произойдет ли обмен энергией. Нет, ничего! О, радость! О, ликование!

— Какой сегодня день чудесный, правда?

Я улыбаюсь непослушными губами.

Сабина смотрит в окно.

— Если ты так считаешь…

За окном серое, пасмурное небо, накрапывает дождь. Но я-то говорила не о погоде, а о том, что чувствую я. Новая я. Новая, прекрасная я без всяких паранормальных способностей!

— Напоминает мне о доме.

Пожимаю плечами, сбрасываю халат и иду в душ.

***

Забравшись в машину, Майлз окидывает меня взглядом и говорит:

— Какого?..

Я скашиваю глаза на свой пуловер, джинсовую мини-юбочку и туфельки-балетки — обломки прошлой жизни, которые сберегла Сабина, — и улыбаюсь.

— Извини, но я не сажусь в машину к незнакомым, — говорит Майлз и берется за ручку двери, как будто хочет вылезти.

— Это правда я! Ей-богу, чтоб мне… в общем, это точно я. И закрой уже дверцу, а то еще выпадешь, и мы опоздаем.

— Ничего не понимаю, — говорит Майлз, хлопая глазами. — В смысле, когда это случилось? Как это случилось? Еще вчера ты ходила, можно сказать, в парандже, а сегодня выглядишь так, словно ограбила платяной шкаф Пэрис Хилтон!

Я смотрю на него.

— Только у тебя больше вкуса, гораздо больше!

Улыбаюсь и жму на газ. Колеса скользят на мокрой мостовой, машину заносит, Майлз вопит, и я сбавляю скорость, вспомнив, что мой внутренний радар отключен.

— Серьезно, Эвер, ты что, все еще пьяная?

— Нет! — отвечаю я, слишком уж поспешно. — просто я, понимаешь ли, решила выйти из своей скорлупы. Может, буду немного… стесняться поначалу… первые несколько месяцев. — Я смеюсь. — Но поверь, это действительно я — настоящая.

Я киваю, надеясь, что Майлз и впрямь поверит.

— Ты хоть понимаешь, что выбрала самый мокрый, гнусный, самый унылый день в году, чтобы вылезти из скорлупы?

Мы въезжаем на автостоянку, и я говорю, качая головой:

— Ты себе не представляешь, Майлз, какой сегодня чудесный день. Напоминает мне о доме.

Ставлю машину на первое же свободное место, и мы бежим к воротам, разбрызгивая воду из луж и прикрываясь от дождя рюкзаками вместо зонтиков. Хейвен трясется от холода, прячась от дождя под карнизом, а мне хочется запрыгать от радости: у нее нет ауры!

Увидев меня, она выпучивает глаза.

— Какого?..

— Ребята, вы совсем не умеете заканчивать предложения! — смеюсь я.

— Нет, серьезно, кто ты? — спрашивает Хейвен, все еще не опомнившись от удивления.

Майлз, хохоча во все горло, обнимает нас обеих за плечи и ведет к дверям школы.

— Не обращай внимания на эту мисс Орегон! Она считает, что сегодня чудесная погода.

Войдя в класс английского, я вздыхаю с облегчением: я больше не вижу и не слышу ничего лишнего. Стейша и Хонор перешептываются, косясь на мою одежду, туфли, прическу и даже макияж. Я дергаю плечом и продолжаю заниматься своими делами. Конечно, ничего хорошего они обо мне не говорят, но я больше не слышу их реплик, и это все меняет. Я снова ловлю на себе их взгляды, улыбаюсь и машу рукой: от неожиданности они даже отворачиваются.

Увы, к третьему уроку — химии — алкогольные пары почти полностью выветриваются из головы. Им на смену приходит очередной шквал видений, ярких цветовых пятен и звуков, которые грозят окончательно меня доконать.

Я поднимаю руку, прошу разрешения выйти из класса и едва успеваю выскочить за дверь, как мне становится совсем плохо.

Еле-еле доползаю до своего шкафчика и с трудом пытаюсь вспомнить код.

Как там было… 24-18-12-3? Или 12-18-3-24?

Голова разрывается от боли, в глазах слезы. Ах да, 18-3-24-12. Роюсь в учебниках и тетрадках, все летит на пол, но я не обращаю внимания. Мне бы только добраться до спрятанной в глубине бутылки, якобы с минеральной водой. Она принесет желанное облегчение.

Отвинчиваю крышечку и, запрокинув голову, делаю долгий глоток. За ним еще, и еще, и еще. Теперь, может, удастся продержаться до большой перемены. Еще один глоточек на прощание, и…

— Улыбочку! Нет? Ну ничего, все равно фотка хорошая выйдет.

Я с ужасом смотрю на Стейшу с фотоаппаратом в руках — на экранчике ясно видно, как я глушу водку.

— Кто бы мог подумать, что ты так фотогенична? Ну да, нечасто выпадает случай наблюдать тебя без капюшона!

Она улыбается, ощупывая меня взглядом от туфель до челки.

Я смотрю на нее — хоть мои особые способности убиты водкой, намерения Стейши и без того понятны.

— Кому бы это отправить для начала? Твоей мамочке? — Она высоко поднимает брови и с притворным ужасом прикрывает ладонью рот. — Ах, прости, я хотела сказать: твоей тете? Или, может, кому-нибудь из учителей? Или, может, всем учителям? Нет? Пожалуй, ты права — эти снимки лучше сразу передать директору. Как говорится, быстро и надежно.

— Это минеральная вода.

Я наклоняюсь, подбираю книги с пола и заталкиваю их в шкафчик, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Стейша чует страх не хуже полицейской овчарки.

— Подумаешь, фотография, как я пью минералку, большое дело.

— Минеральная вода! — хохочет Стейша. — Точно, точно. И главное, как оригинально! Можно подумать, раньше никто и никогда не догадывался налить водку и бутылку из-под минеральной воды. Ты первая! Каюк тебе, Эвер. Один простой анализ, подуешь в трубочку — и прощай, школа Бей-Вью, здравствуй, спецакадемия для пьянчуг и неудачников!

Я смотрю на нее — вот она стоит передо мной, такая уверенная, такая самодовольная, и я знаю, что у нее есть для этого все основания. Она поймала меня с поличным. Даже если улика на первый взгляд кажется притянутой за уши, мы обе прекрасно понимаем, что это не так.

— Что тебе надо? — шепотом спрашиваю я.

Всему на свете есть цена, надо только найти ее для каждого конкретного человека. Я не сомневаюсь в этом ни на минуту — за прошедший год я достаточно наслушалась разных мыслей.

— Ну, для начала, хотелось бы, чтобы ты перестала меня доставать, — отвечает Стейша, скрестив руки на груди и уютно пристроив вещественное доказательство под мышкой.

— Так ведь я тебя не достаю, — слегка невнятно выговариваю я. — Наоборот, ты меня достаешь.

— Ничего подобного! — Она оглядывает меня с презрительной улыбкой. — Смотреть на тебя изо дня в день — знаешь, как это достает?

— Ты хочешь, чтобы я перевелась в другой класс?

Я все еще держу в руках проклятую бутылку. Не знаю, куда ее девать. Убрать в шкафчик — Стейша донесет, и бутылку конфискуют. А если сунуть в рюкзак, будет то же самое.

— Ты, между прочим, до сих пор мне еще должна за испорченное платье.

Вот оно что… Шантаж! Удачно, что я выиграла столько денег на скачках.

Я вытаскиваю из рюкзака кошелек. Заплатить? Да ради бога, только бы от нее отвязаться.

— Сколько?

Стейша окидывает меня взглядом, стараясь лить, много ли с меня можно содрать, не сходя с места.

— Ну, я же говорила, платье было от хорошего модельера… его не так легко заменить…

— Сотню?

Я вытягиваю из кошелька сто долларов и протягиваю ей.

Она корчит гримаску.

— Я, конечно, понимаю, ты и знать не знаешь, что ничем в мире модной одежды и вообще качественных вещей. В общем, сумму надо бы повысить. Так, самую чуточку, — произносит Стейша, взглядом измеряя толщину моего кошелька.

Но я знаю, что у шантажистов есть обычай возвращаться с новыми требованиями, поэтому лучше покончить со всем этим раз и навсегда. Я смотрю на Стейшу и говорю:

— Поскольку мы обе знаем, что платье ты купила в магазинчике уцененных товаров по дороге домой из Палм-Спрингс… — Тут я улыбаюсь, вспомнив, что видела в ее мыслях тогда, в школьном коридоре. — …то я готова тебе возместить его полную стоимость, которая, если память меня не обманывает, составляет восемьдесят пять долларов. Так что сотня, пожалуй, не такая уж плохая сумма, а? Как ты считаешь?

Скривив губы, Стейша берет у меня банкноту и прячет в карман. Потом она бросает взгляд на бутылку и усмехается.

— Угостишь глоточком?

***

Если бы кто-нибудь еще вчера мне сказал, что я буду сидеть в школьном туалете и напиваться вдрызг со Стейшей Миллер, я бы ни за что не поверила. И тем не менее, это чистая правда. Мы забились в дальний уголок и на двоих уговорили бутылку водки.

Ничто так не сближает, как общие тайны и дурные привычки.

А когда Хейвен зашла в туалет и увидела нас, она вытаращила глаза и сказала:

— Что происходит?

И я рухнула от хохота, а Стейша невнятно промычала:

— Шидим, воф, фазгофариваем.

— Не поняла… — Хейвен подозрительно уставилась на нас. — Вы так шутите?

И от того, что она стояла перед нами такая правильная, такая осуждающая, такая серьезная, мы закатились еще пуще. Как только за ней захлопнулась дверь, мы дружно продолжили пить.

Но совместная пьянка в туалете еще не дает мне права присоединиться к компании избранных — я это хорошо понимаю и в столовой даже не пробую соваться к их столику, а сразу направляюсь на свое обычное место. Из-за тумана в голове я не сразу осознаю, что и здесь мне тоже не рады.

Я бодро сажусь, гляжу на Хейвен и Майлза и начинаю давиться хохотом без всякой причины. По крайней мере, с их точки зрения, никакой причины нет. Но если бы они только видели свои лица, наверняка посмеялись бы тоже.

— Что с ней? — спрашивает Майлз, подняв глаза от текста своей роли.

Хейвен хмурится.

— Напилась вдрызг, вот что с ней. Я ее видела в туалете. Они там вдвоем спивались — знаешь, с кем? Со Стейшей Миллер.

У Майлза отвисает челюсть, и на лбу появляются такие забавные морщинки, что смех начинает меня душить с новой силой. Я все никак не могу успокоиться. Майлз склоняется ко мне через стол и щиплет за руку.

— Ш-ш! Тихо! — Он оглядывается по сторонам. — Серьезно, Эвер! Ты с ума сошла? Тьфу, с тех пор, как Деймен уехал, ты как не в себе…

— Что «с тех пор, как Деймен уехал»? Ну что? — Я так резко отдергиваю руку, что чуть не падаю со скамейки. Выпрямившись, я вижу, как Хейвен, криво усмехнувшись, качает головой. — Ну давай, Майлз, уж скажи! И ты тоже, Хейвен!

Только почему-то я выговариваю нечто вроде «увшкашши», и это, конечно, не проходит незамеченным.

— Увшкашши? — повторяет Майлз. — Я бы с удовольствием, только знать бы, что это означает. Ты не знаешь, Хейвен?

— Кажется, это по-немецки, — отвечает она, сурово глядя на меня.

Скорчив им гримасу, я встаю, но, не рассчитав движения, больно стукаюсь коленкой.

— Ай!

Снова падаю на скамейку, потирая ногу и сморщившись от боли.

— Вот, выпей! — Майлз пододвигает ко мне витаминизированную воду. — И давай сюда ключи, потому что домой ты меня не повезешь!

***

Майлз оказался прав. Домой я его не повезла. Потому что он сам себя отвез. А за мной приехала Сабина.

Она устраивает меня на пассажирском сиденье, потом обходит машину кругом и садится за руль. Когда мы выезжаем со стоянки. Сабина, стиснув зубы, качает головой и говорит:

— Исключили?! Как это тебя, одну из лучших учениц, и вдруг исключили? Объясни мне, будь добра!

Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к боковому окну. Гладкое стекло приятно холодит кожу.

— Временно отстранили от занятий, — шепчу я. — Ты их упросила. Надо сказать, это было впечатляюще. Теперь я понимаю, за что тебе платят большие деньги.

Краем глаза я вижу, как от моих слов лицо Сабины из встревоженного делается возмущенным. Ого! Такой я ее никогда не видела. Хоть я и знаю, что виновата, что я плохая, гадкая и еще хуже того — а все-таки, кто ее просил вмешиваться? Уж конечно, не я ее просила доказывать школьному руководству, что у меня смягчающие обстоятельства, что я напилась, потому что «тяжело переношу потерю близких людей».

Она, конечно, и сама в это верит, но на самом деле это неправда.

На самом деле я совсем не хотела, чтобы кто-то за меня заступался. Я хотела, чтобы меня исключили.

В ту минуту, когда меня застигли около шкафчика, я протрезвела, и все события этого дня промелькнули у меня перед глазами, словно рекламный ролик фильма, который век бы не смотреть. И стоп-кадр на том моменте, когда я забыла заставить Стейшу стереть фотографию. И потом, в кабинете директора, когда я узнала, что снимок был на мобильном телефоне Хонор, а Стейша отпросилась с уроков, сказав, что у нее «пищевое отравление» (но сперва поручила Хонор поделиться с директором своим беспокойством за одноклассницу, ну, и фотографией заодно). Должна признать, хоть я и влипла в большие неприятности — очень большие, вплоть до занесения в личное дело навечно, — какая-то крохотная часть моего сознания восхищалась находчивостью Стейши, качала крошечной головкой и думала: «Браво! Молодец!»

Потому что Стейша мало того что сдержала-таки свое обещание уничтожить меня, так еще и прикарманила сотню долларов, да вдобавок с уроков удрала пораньше. Серьезно, высший пилотаж.

По крайней мере, если смотреть с точки зрения расчетливой, бессердечной садистки.

Итак, благодаря стараниям Стейши, Хонор и директора Бакли мне завтра не нужно идти в школу. И послезавтра. И после-послезавтра. А значит, весь дом в моем распоряжении, целый день, с утра до вечера, и можно напиваться в свое удовольствие, пока Сабина пропадает на работе.

Потому что я нашла наконец способ обрести покой и никому не позволю встать у меня на дороге.

— И давно это продолжается? — спрашивает Сабина, явно не зная, как ко мне подступиться. — Что же мне теперь, прятать от тебя спиртное? Запереть тебя? Эвер, я к тебе обращаюсь! В чем все-таки дело? Что с тобой происходит? Хочешь, я договорюсь, чтобы с тобой побеседовал специалист? Я знаю прекрасного психотерапевта, он работает с людьми, пережившими утрату…

Я чувствую на себе ее взгляд, полный искреннего беспокойства, и все равно вместо ответа закрываю глаза и притворяюсь, будто сплю. Я не могу ничего объяснить, не могу ей открыть неприглядную правду об аурах, видениях, призраках и бессмертных бойфрендах. Хоть Сабина и пригласила на праздник гадалку-экстрасенса, она сделала это в шутку, для развлечения. Сабина — человек левого полушария, рациональный, организованный, у нее все разложено по полочкам, она следует черно-белой логике и не признает полутонов. И если бы у меня хватило глупости доверить ей тайны моей жизни, она бы тогда не просто устроила мне беседу «со специалистом». Она бы меня в психушку засадила — и надолго.

***

Сабина, как и обещала, перед уходом на работу спрятала все спиртное. Ну, я дождалась, пока она уедет, спустилась в кладовку и вытащила бутылки с водкой, оставшиеся от Хэллоуина — Сабина их затолкала на дальнюю полку и благополучно забыла. Переправив их к себе в комнату, я плюхаюсь на кровать в полном восторге от чудесной перспективы: целых три недели не ходить в школу! Двадцать один день роскошного безделья — словно миска сметаны перед обожравшимся котом. На одну неделю меня отстранили от занятий в виде наказания, а потом очень кстати начинаются зимние каникулы. И я собираюсь насладиться каждой минуткой, проводя ленивые неспешные дни в навеянном водкой тумане.

Я откидываюсь на подушки и отвинчиваю крышечку с бутылки. Не нужно торопиться. Я буду смаковать каждый глоточек, чувствовать, как алкоголь стекает в горло и растворяется в крови. Не надираться, не глушить, не выхлебывать залпом. Алкоголь должен поступать в организм небольшими порциями, медленно и непрерывно, пока в голове не прояснится и окружающий мир не сделается ярче. Это будет совсем другой, счастливый мир. Без воспоминаний. Без потерь.

Жизнь, в которой я не буду видеть ничего лишнего.