Перевалило уже за три часа, когда Пия остановилась перед большими воротами Биркенхофа. Вместе с Остерманом они полночи просматривали данные с жесткого диска ноутбука Паули, но не нашли ни малейших свидетельств того, что он имел компромат на кого бы то ни было. Неужели он угрожал впустую? Пия, не заглушая мотор, вышла открыть ворота, но ее сердце забилось чаще, когда она увидела, что ворота просто прикрыты.

— Этого не может быть, — пробормотала Пия.

Она никогда не забывала запирать ворота, поскольку рядом проходила асфальтированная дорога из Унтерлидербаха в Цайльсхайм, параллельная шоссе А-66, и летом там кого только не было. И глубоко за полночь, и ранним утром полно бегающих и прогуливающихся людей, пассажиров междугородних автобусов, велосипедистов и отдыхающих из соседнего имения Элизабетенхоф. Пия наклонилась и при свете фар осмотрела замок. Он не был поврежден. Неужели она второпях, наспех покормив и запустив внутрь лошадей, позабыла запереть ворота? Пия въехала на участок с нехорошим предчувствием, еще раз вышла из машины и заперла за собой тяжелые ворота. Включила в конюшне наружное освещение и осмотрела лошадей. Те моргали в стойлах заспанными глазами; жеребята спали, улегшись на солому. Все в порядке. Пия немного успокоилась. Стояла мягкая летняя ночь, приятный прохладный воздух благоухал сиренью и шиповником, росшими вокруг конюшни. Пия прошла к дому и вновь испугалась: дверь была отворена нараспашку. Если бы здесь побывал Хеннинг, он позвонил бы ей. Кроме того, он всегда ответственно относился к тому, чтобы все было заперто. На шоссе было так тихо, что Пия слышала собственный пульс. Она вернулась в машину, включила фары и позвонила по номеру «110». Через секунду ей ответил дежурный.

— Не могли бы вы ко мне кого-нибудь прислать? — попросила Пия, объяснив, в чем дело.

— Конечно, сейчас кто-нибудь приедет. Не входите в дом в одиночку.

— Да уж точно не войду. Я героиню из себя разыгрывать не буду.

Пия захлопнула мобильный телефон и поехала назад к воротам, чтобы отворить коллегам, когда те подъедут. Сердце отчаянно стучало, руки вспотели и дрожали, пока она ждала патрульную машину, прибывшую через минуту.

Пия смотрела, как в одной за другой в комнатах зажигается свет. Пульс выровнялся. Чуть позже в дверях появился один из двоих полицейских и кивнул ей.

— Здесь никого нет, — сказал он, убирая оружие в кобуру. — Посмотрите, все ли на месте.

Пия обошла весь дом, но все выглядело так же, как перед ее уходом.

— Не годится женщине жить одной, — заметил другой патрульный.

— Что вы предлагаете? — Пия опустилась на кухонную табуретку. Ее все еще потряхивало. — Заарканить какого-нибудь парня?

— Не обязательно парня, — ухмыльнулся патрульный. — Хотя бы собаку заведите для начала, здесь ведь полно места. А теперь идите спать. Мы останемся снаружи, во дворе. В шесть у нас дежурство заканчивается, и если нас никуда больше не вызовут, мы побудем тут.

С чувством глубокой благодарности Пия подождала, пока они уйдут, потом выключила всюду свет, разделась и отправилась в постель. И хотя она была уверена, что не сомкнет глаз, но крепко и глубоко заснула уже через пару минут.

В обед пришло заключение о вскрытии от судмедэкспертов. Смерти парня предшествовала борьба, поскольку Йонас имел обширные повреждения на руках, полученные при самообороне, а во рту между зубов обнаружены частицы человеческой кожи. Смерть Йонаса Бока наступила в результате повешения от того, что была перекрыта сонная артерия и нарушено кровообращение мозга. Но проводивший вскрытие профессор Кронлаге не мог сказать, по своей воле Йонас расстался с жизнью или же имело место стороннее вмешательство. Особенно странными оказались результаты ДНК-анализа частиц человеческой кожи, обнаруженной во рту трупа, и пятен крови с его футболки, поскольку они почти полностью совпадали с ДНК самого Йонаса.

— У нас уже есть заключение из лаборатории о веревке и крюке? — осведомился Боденштайн.

Он поднял взгляд и посмотрел на лица полуночников. Пия Кирххоф и Остерман до утра копались в жестком диске компьютера, а Бенке праздновал победу немецкой национальной сборной на матче чемпионата мира. Только Катрин Фахингер выглядела выспавшейся и отдохнувшей.

— Да. — Остерман порылся в факсах, которые пришли утром из криминалистической лаборатории. — Подождите… Они обнаружили на ржавом крюке явный след потертости, а также истертость на нейлоновой веревке.

— Это может означать, что кто-то его вздернул, — сказал Боденштайн. — Но тогда он должен был быть еще живым, поскольку смерть наступила в результате повешения.

— Возможно, он сам это сделал, просто веревка слабовата, — возразил Бенке.

Пия, подавив зевок, принялась просматривать фотографии, которые криминалистическая бригада сделала на месте обнаружения тела, и вдруг вынула один снимок.

— Посмотрите-ка на это! — сказала она, подняв фотографию, снятую сзади по диагонали. — Ничего не замечаете?

Все принялись рассматривать снимок.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Кэтрин Фахингер.

— Представь, что ты хочешь повеситься и накидываешь себе на шею петлю. — Пия совершенно проснулась. — Как ты это сделаешь?

Катрин Фахингер изобразила, как кладет воображаемую петлю на шею, и отвела рукой длинные, до плеч, волосы в сторону.

— Стоп! — воскликнула Пия.

Все с недоумением посмотрели на нее.

— Взгляните на фото, — сказала Пия взволнованно. — Его волосы находятся под веревкой! Если бы он повесился сам, он откинул бы их так же, как Катрин сейчас.

Боденштайн посмотрел на нее с одобрением и улыбнулся.

— Это можно счесть признаком постороннего вмешательства, — подтвердил он.

— У парня в крови 2,5 промилле алкоголя, — возразил Бенке. — Он своих волос вообще мог не заметить.

— Не верю, — тряхнула головой Пия. — У длинноволосых это на уровне рефлекса.

— Это может означать, что Йонаса убили, — задумчиво произнесла Катрин Фахингер.

— Точно! — подтвердила Пия.

— А перед тем, как умереть, он укусил своего убийцу, — констатировал Боденштайн.

— Значит, убийца Йонаса должен иметь след укуса. — Теперь, когда Боденштайн признал доказательство убийства, Бенке сразу же склонился к этой версии. — Мы должны переговорить со всеми гостями вечеринки. Кроме того, у всех надо взять слюну на анализ.

— Да, надо, — одобрил Боденштайн. — Мы вызовем их всех.

— Мы получили расшифровку сим-карты, найденной на участке Захариаса, — сообщил Остерман. — Это мобильный телефон Йонаса Бока.

Среди множества мелодий для звонков, игр и телефонных номеров парень сохранил на карте и фотографии, которые сотрудники уголовного розыска рассматривали теперь на мониторе Остермана. Любимым объектом съемки Йонаса была его подружка Свения — ее милое личико присутствовало по меньшей мере на сорока фотографиях.

— Господи, какую фигню фотографируют некоторые! — заметил Бенке.

Автомобили, ряд пустых бутылок, смеющиеся и гримасничающие юнцы, расплывчатые фотографии каких-то документов.

— Можешь это увеличить? — попросила Пия. — Что это такое?

Остерман кликнул мышкой пару раз, картинки стали больше, а их качество — еще хуже.

— Подожди немного. Сейчас я кое-что сделаю, чтобы можно было читать.

— Посмотрите-ка! — Пия показала на одну из фотографий. — Это Паули. Какими влюбленными глазами смотрит на него Свения! А вот… Это Лукас!

Она присмотрелась. Свения таяла в объятиях Лукаса и улыбалась в камеру Йонаса.

— Слишком молод еще, но хорош! — многозначительно хмыкнул Бенке. — Неудивительно, что вам хотелось побыть с ним наедине.

Пия на подколку не отреагировала.

— Это последний снимок. — Остерман задумчиво просматривал на мониторе все фотографии в прямом и обратном порядке. — А это что такое?

— Распечатай-ка все! — предложила Пия.

Через секунду принтер выдал распечатку.

— Что скажете, шеф?

Пия протянула снимок Боденштайну.

— Гм… — Боденштайн задумался. — Выглядит как УЗИ-снимок эмбриона.

— Мне тоже так кажется. Почему этот снимок на мобильнике Йонаса?

— Все просто. Его подружка беременна, — сказал Боденштайн.

— Дело не только в этом. — Пия помотала головой. Факт мог объяснить лишь, почему Свения плохо выглядела. Некоторых беременных тошнит сутками. — У него примерно сотня эсэмэсок на мобильнике. Последнюю он написал Свении в 22:56. Как раз перед смертью. Кронлаге считает, что смерть наступила между 22:30 и 23:00. — Пия пролистала распечатку. — Последние звонки Йонас сделал в 22:19 и 22:23, тоже Свении. В 22:11 он ответил на последний звонок. К сожалению, номер звонившего скрыт. После чего было еще четыре звонка, на которые он не смог ответить, а с 0:22 мобильник был отключен.

Боденштайн выжидающе смотрел на нее, пока она что-то искала в распечатках.

— На трубке только отпечатки пальцев Йонаса, — продолжила Пия. — И нет никакого мотива для его убийства. Так почему мобильник был выключен через час после его смерти?

Доктор Карстен Бок открыл им дверь. Он был в черных брюках и черной рубашке, и без того худощавое лицо осунулось; похоже, он не спал ночью.

— Как себя чувствует ваша жена? — спросил Боденштайн, пока они после обмена приветствиями шли через дворцовые переходы дома в библиотеку.

— Как она может себя чувствовать? Принимает успокоительные, — ответил Бок. — С ней ее мама.

Он пропустил вперед Боденштайна и Пию, вошел в библиотеку и закрыл за собой дверь.

— У вас есть новости?

— Ваш сын умер при постороннем вмешательстве, — сообщил Боденштайн. — Преступник повесил его, пытаясь замести следы.

— И что вы собираетесь предпринять? — Голос Бока звучал хрипло.

— Мы ищем того, кто был заинтересован в смерти Йонаса, — сказала Пия. — Неподалеку от тела мы нашли его мобильный телефон. Но ни имена в записной книжке, ни фотографии нам ничего не сообщили. Мы надеемся на вашу помощь.

— Я постараюсь.

Пия глаз не сводила с лица Бока. Что-то в этом человеке ее настораживало. Он держался не так, как держатся родители, которым сообщают, что их ребенок умер в результате насильственной смерти. Карстен Бок вовсе не пребывал в состоянии шока, от его холодности и отсутствия эмоций у Пии мороз по коже пробегал. Она открыла сумку, достала распечатки фотографий с мобильника Йонаса и протянула их его отцу. Он быстро их пролистал.

— Узнаете ли вы людей или места на снимках? — спросила Пия. — А вот подружка вашего сына, вы ведь ее знаете, да?

— Конечно, я знаю Свению, — ответил Бок. — И Лукаса ван ден Берга. Кое-кого я узнаю, но не смогу назвать по имени.

— А вы можете назвать имя друга, у которого жил Йонас после того, как ушел из дома?

Бок просмотрел фотографии и ткнул в одну, поморщившись.

— Вот у этого, у Тарека Фидлера.

Пия посмотрела на снимок и узнала молодого человека с немного азиатскими чертами лица и длинными до плеч черными волосами; это он увез в фургоне Эстер Шмит в субботу утром от руин сгоревшего дома. А потом Пия видела его вечером того же дня в Кенигштайне в Бурге.

— У вас были не очень хорошие отношения с сыном, не так ли? — спросил Боденштайн.

Бок помедлил с ответом.

— В последние месяцы Йонас сильно изменился. — Он провел рукой по осунувшемуся лицу. — Раньше он любил спорт, отлично играл в теннис, увлекался парусным спортом. На выходные мы часто уезжали на горных велосипедах. Но с тех пор как он познакомился с этим Тареком, все перестало его интересовать. Он постоянно торчал у компьютера и говорил только о зарабатывании денег.

— Вам не нравился друг вашего сына? — уточнила Пия, поскольку Бок выглядел почему-то напряженным.

— Нет. — Он потянул ей фотографии. — Он сразу не вызвал у меня симпатии. У Йонаса всегда было много друзей, но в какой-то момент все разговоры вдруг стали вертеться только вокруг Тарека. Когда я узнал, что этот Тарек хочет устроиться к нам системным администратором, я отнесся к нему с подозрением.

— Почему? — спросила Пия.

— У меня сложилось впечатление, что он на самом деле интересуется вовсе не моим сыном, он использует Йонаса в каких-то своих целях. — Бок немного помолчал и продолжил: — Мы приняли на работу другого претендента. Тогда они с Тареком пришли к нам домой. Они не хотели понимать, что я не могу оспаривать решения о подборе персонала. Йонас потребовал от меня, чтобы я принял Тарека.

— Но вы этого не сделали, — догадалась Пия.

Бок взглянул на нее.

— У меня есть начальник отдела персонала, и он знает, что делает. Если он не хочет принимать Тарека, значит, у него есть на то причины. Мы никого не возьмем только потому, что он — приятель моего сына. Это я и сказал Йонасу и Тареку.

— И из-за этого вы разошлись.

— Не сразу. Я потребовал данные о соискателях и выяснил, что у Тарека вообще нет никакой квалификации, чтобы претендовать на место. Ни законченного образования, ни опыта работы по профессии. Я предложил ему поработать в колл-центре или на стройке, если уж ему так нужна работа. Но он не захотел. Он держался довольно нахально и даже угрожал мне.

— Ого! И что же он сказал?

— Деталей я не помню. Он оскорбился и явно почувствовал себя униженным. Я коротко и ясно дал ему понять, чтобы он больше не появлялся в моем доме.

— И как на это отреагировал Йонас?

— В полном соответствии с тем, как его настроил Тарек. — Лицо Бока помрачнело. — По поводу и без повода он кричал всюду, что не хочет иметь со мной ничего общего и его будущее вовсе не в том, чтобы быть инженером или владельцем предприятия, он хочет стать биологом.

— И тогда вы его выгнали, — заметила Пия.

Доктор Карстен Бок посмотрел на нее, и в его ледяных голубых глазах не мелькнуло ни искры тепла.

— Нет, — возразил он. — Я его не выгонял. Йонас ушел сам.

Комната Йонаса находилась на втором этаже и размером была почти с дом Пии. На самой большой стене висела огромная, размером три на шесть метров фотография с панорамным видом на Келькхайм и Кенигштайн. Между лесами и полями протянулась красная линия.

— Что это такое?

Пия отступила на пару шагов, чтобы охватить взглядом всю картину.

— Результат компьютерного моделирования новой планируемой трассы В-8, — ответил Бок, стоявший в дверях.

— Это ваши инженеры разработали?

Пия была под впечатлением. Все детали совпадали: дома, монастырь Келькхайма, кенигштайнский Бург, имение Боденштайнов, учебный центр Дрезденского банка в Бангерте — все выглядело как на фотографии.

— Нет, — горько сказал Бок. — Это сделал мой сын. Не для меня, а для своих новых друзей — противников В-8.

Он снова провел рукой по лицу. На мгновение Пия даже поверила, что этот человек даст волю чувствам и заплачет, но в ту же секунду он взял себя в руки.

— Где компьютер Йонаса? — спросил Боденштайн, показав на письменный стол.

Там стоял плоский монитор, но кабель, к которому должен был быть подключен компьютер, просто лежал сверху.

— Видимо, он его забрал, когда уходил из дома.

Боденштайн выдвинул ящик письменного стола. Куча мелочей, школьные учебники, DVD-диски — ничего особенного. Он достал и открыл пару книг. Из одной выпали потертые фотографии. На всех была девушка с длинными светлыми волосами, которую крепко обнимал мужчина. Мужчину узнать было невозможно, потому что кто-то закрасил ему лицо фломастером.

— Вы не против, если я заберу эти снимки? — обратился Боденштайн к доктору Боку.

Тот лишь поднял брови и пожал плечами, даже не взглянув на фотокарточки.

— Вы одобряли взаимоотношения своего сына со Свенией? — спросила Пия.

— У них не было ничего серьезного.

Пия достала распечатку с УЗИ-снимком и протянула ее отцу погибшего юноши.

— Это было в памяти мобильного телефона Йонаса. Мы предполагаем, что Свения беременна.

Бок мельком глянул на листок. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, только мускул на щеке дрогнул.

— Большое спасибо, доктор Бок! — вмешался Боденштайн. — Не будем вас больше задерживать.

— Почему вы вдруг так заторопились? — спросила Пия своего шефа, когда они покинули особняк Бока и сидели в машине. — Я чуть было не растопила этот кусок льда, в нем могло мелькнуть что-то человеческое.

Боденштайн вынул снимки из кармана и протянул их Пии.

— Это было в учебниках Йонаса, — сказал он. — Судя по всему, парень часто их рассматривал.

— Вполне возможно, что эта девушка — Свения. — Пия просмотрела все снимки. — Но мужчину я узнать не могу. Может, в лаборатории смогут удалить чернила.

— Я тоже надеюсь.

— Этот доктор Бок — жутковатый тип, — сказала Пия. — Просто айсберг!

— Его глубоко ранило, что сын связался с его противниками, — возразил Боденштайн. — Паули ступил на опасную территорию, обвинив Бока.

— Бок ненавидит Паули по той же причине, что и Конради, — догадалась Пия. — Учитель настроил сына против отца. И даже более того, Йонас совершенно открыто принял сторону врага своего отца.

— Но Бок совсем не из тех людей, кто убивает старой подковой, — возразил Боденштайн.

— Может, он сделал это в состоянии аффекта? — развивала мысль Пия. — Свения его увидела и рассказала Йонасу. Когда тот хотел сообщить в полицию, его тоже убили. Это объясняет, почему ДНК тканей, которую обнаружили в зубах мальчика, так похожа на его собственную. Убийцей был его отец.

Боденштайн насмешливо глянул на коллегу.

— Двух зайцев убить хотите? Арестуем Бока как серийного убийцу, попадем под обвинение в клевете! — Он ухмыльнулся.

— Но ведь возможно и такое, — возразила Пия.

— Я не верю, что все так просто.

— В любом случае оба убийства связаны друг с другом, — сказала Пия. — Я в этом уверена.

— Несомненно, что круги общения Паули и Йонаса пересекаются, — сказал Боденштайн. — Но поведение преступников в двух случаях во всем различается. Паули мог быть убит в состоянии аффекта, там явно имели место эмоции. С Йонасом все иначе. Парень был повешен. Умышленно убит.

Катрин Фахингер вернулась из Висбадена с поразительными новостями об оглашении завещания. Паули был вовсе не настолько беспомощен, как полагала Марайке Граф. Свою учредительскую долю в «Гастро ГМБХ», в кафе «Грюнцойг», а также все личные вещи, что погибли во время пожара, он завещал Эстер Шмит. А свои акции он завещал в равных частях Лукасу ван ден Бергу и Йонасу Боку для основания их компьютерной фирмы. Стоимость акций на сегодняшний день, как было записано в завещании, составляла восемьдесят три тысячи евро. Остерман выяснил, что Паули заключил два договора страхования жизни, согласно которым в случае смерти страховку получала Эстер Шмит. Утрату спутника жизни ей незамедлительно скомпенсировали бы приблизительно триста тысяч евро. Особенно пикантно выглядела страховка на случай пожара, в случае которого он, Эстер Шмит и Марайке Граф, как совладельцы дома, должны были получить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч евро. Эта новость стала последним доказательством для сотрудников десятого отдела Юргена Бехта и его коллег, которые уже и так подготовили на основании показаний Матиаса Шварца задержание Эстер Шмит по обвинению в поджоге, опасном для соседних строений. В данный момент они уже выехали ее арестовывать.

Растениеводческое хозяйство «Лето» находилось в новой промзоне на территории бывшего американского лагеря в Эшборне, напротив мебельного магазина «Манн Мобилия». Боденштайн уехал к Норберту Захариасу в тюрьму предварительного заключения, а потому попросил Пию и Бенке поговорить с Тареком Фидлером. Они нашли того позади теплиц. Он привязывал растения к кузову грузовика, что-то насвистывая.

— Здравствуйте, господин Фидлер! — сказала Пия.

Тарек Фидлер оторвался от своего занятия и обернулся.

— Здравствуйте, — ответил он, недоверчиво и с любопытством разглядывая Пию и Бенке. — Я что-нибудь нарушил?

У него определенно был опыт общения с полицией. Ему едва исполнилось двадцать. Узкое лицо, чувственный рот, темные глаза совершенно не вязались с мускулистыми, татуированными руками и пирсингом в ушах.

— Нет, не нарушили. — Пия назвалась и представила Бенке. — Дело касается вашего друга Йонаса Бока.

Тарек снял рабочие рукавицы.

— Я уже слышал. Он повесился.

— О! И кто же вам это рассказал? — спросила Пия.

— Приятель. Плохие новости расходятся быстро.

— Мы думаем, что Йонас был убит. Так же, как и Ганс Ульрих Паули.

Это сообщение, казалось, огорошило молодого человека.

— Йо был убит? — спросил он потрясенно.

— Все указывает на это, — подтвердила Пия. — Не могли бы вы нам рассказать, с кем Йо ссорился в последнее время?

— Он поссорился со своей подружкой. — Тарек действительно был потрясен. — Больше я ничего не знаю. Еще он злился на Эстер. В воскресенье ни слова не проронил, да и в понедельник был расстроен.

— Что это за компьютерная фирма, которую хотели основать Лукас и Йонас?

— Лукас, Йонас и я, — уточнил Тарек Фидлер. — «Офф лимитс интернет сервисез ГМБХ».

— О! ГМБХ… И чем предполагаете заниматься?

— Дизайном веб-сайтов, — ответил Тарек Фидлер. — В данный момент мы работаем над созданием собственного сервера, на котором пользователи смогут оформлять свои страницы в режиме онлайн.

— Что значит «мы»? Вы также в этом участвуете? — спросила Пия.

Тарек вздернул брови.

— А вы думаете, что я просто дурак-садовник? — В его голосе вдруг зазвучали агрессивные интонации. — Конечно, татуированный полукитаец из кочегарки и с пирсингом, который вкалывает чернорабочим на богатых людей, должен быть тупицей.

— Этого я не говорила, — холодно возразила Пия. — Но вам не хватило квалификации, чтобы стать системным администратором в фирме Бока.

Она явно затронула больное место. Парень уставился на нее, а потом натужно рассмеялся.

— У меня просто не было богатого отца, который оплатил бы мое образование, — сказал он. — В Германии по любому поводу требуются бумажки и документальные подтверждения.

— Чтобы учиться, вовсе не нужен богатый отец, — ответила Пия. — У нас существует федеральный закон о содействии обучению, он регулирует порядок предоставления ссуд и стипендий.

Хоть ей и был несимпатичен доктор Карстен Бок, но его отношение к Тареку Фидлеру Пия поняла. Снисходительность во взгляде Тарека сменилась откровенной враждебностью. Пия поняла, что ее тактика сработала — парень чувствовал себя не в своей тарелке. И тут заговорил молчавший до сих пор Бенке.

— Где вы познакомились с Йонасом? — спросил он.

— В «Грюнцойге». Я был знаком с Эстер с тех пор, как работал в приюте для животных в Зульцбахе. Она была председателем общества защитников животных.

— О, вы и в приюте для животных уже поработали, — удивилась Пия. — Гм, вы нигде надолго не задерживаетесь, да?

Тарек только глянул на нее и тут же обратился к Бенке:

— Что тут вообще происходит? Она меня достать хочет или что?

Бенке, конечно же, такой возможности не упустил.

— Достаточно, фрау Кирххоф, перейдем лучше к делу, — сказал он снисходительным тоном учителя, пытающегося окоротить всезнайку-ученицу.

Пия метнула в коллегу гневный взгляд. Тарек заметил это и насмешливо ухмыльнулся.

— Почему вы вывезли в воскресенье компьютеры? — спросил Бенке.

— Эстер захотела с нас брать арендную плату. А у нас денег не было.

— Вы не смогли ее убедить отказаться от этой идеи?

— Мы с Эстер хорошо понимаем друг друга, но когда речь заходит о бизнесе, уговорить ее невозможно.

— У меня создалось впечатление, что вы не просто хорошо понимаете друг друга. Похоже, у вас более доверительные отношения, — сказала Пия, бросив Бенке предупреждающий взгляд, чтобы не вздумал прерывать. — Или это с тех пор, как она потеряла своего спутника жизни?

Тарек даже не взглянул на нее.

— Улли был мне хорошим другом, — ответил он. — Поэтому я немного позаботился об Эстер, когда она осталась совсем одна.

— Ага, — сказала Пия.

— Она что-то пытается мне навесить? — обратился Тарек к Бенке. — Она так ставит вопросы, будто я сделал что-то плохое, тогда как я всего лишь пытаюсь поддержать подругу, попавшую в беду.

— Не волнуйтесь, — сказал Бенке и понимающе улыбнулся. — Моя коллега ничего подобного и в мыслях не имеет.

Тут уже Пия вышла из себя. Что вообще Бенке делает? Он намеренно выставляет ее дурой перед этим Тареком или всерьез думает, что парень так туп, что купится на эту дешевую игру в хорошего и плохого копов?

— Как получилось, что в понедельник вечером Лукас был в «Грюнцойге», а не на дне рождения у Йонаса? — спросил Бенке. — Он ведь лучший друг Йонаса.

Тарек на секунду смутился.

— Похоже, они поссорились. Но я понятия не имею, из-за чего, — ответил он наконец.

Бенке мог принимать на веру эту нарочито разыгранную неосведомленность, но Пия не поверила ни одному слову. Тарек Фидлер совершенно точно знал, из-за чего поссорились его друзья. Он рассказал, что произошло на вечеринке у Йонаса, и все совпало с версией Свении. После ссоры с подругой Йонас напился в стельку, а сам Тарек ушел с вечеринки около 22:00.

— Йонас жил у вас, — сказал Бенке. — Почему он ушел из дома?

— Потому что его старик — совершенная задница, — презрительно фыркнул Тарек. — И Йо больше не хотел, чтобы тот продолжал отравлять ему жизнь.

— Ну да, а вы тут совершенно ни при чем, — вставила Пия.

Тарек не отреагировал, даже не взглянул на Пию, будто она была просто пустым местом.

— Друзья для Йо были важнее отца, — сказал он, обращаясь к Бенке. — Семью, в отличие от друзей, мы не выбираем.

— В этом есть нечто здравое, — подтвердил Бенке.

Пия закатила глаза. Эти двое определенно нашли друг друга.

— Если вы с Йонасом были такими хорошими друзьями, возможно, вы объясните, почему он выложил интимные фото на веб-сайте Свении и разослал всем сообщения? — не сдавалась Пия.

Тарек открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и, пожав плечами, произнес:

— Он говорил, что не делал этого. Но кто же еще мог это сделать?

— Кто-то, в чьих интересах было поссорить Йонаса со Свенией, — ответила Пия. — Кто бы это мог быть?

— Понятия не имею, — ответил Тарек. Он явно поднаторел во лжи, раз не терял над собой контроля, даже узнав о смерти своего лучшего друга.

— Может, Свения изменила Йонасу, и он это устроил? Чтобы отомстить ей?

— Возможно, ведь Свения — шлюха. — В голосе Тарека послышалось презрение. — Когда выпьет, то она ВД.

Бенке ухмыльнулся.

— ВД? — переспросила Пия. — Что это значит?

Тарек посмотрел на нее с издевкой, в глазах его читалась ненависть.

— Всем дает, — ответил он.

Норберт Захариас походил на собственную тень. Но в ходе разговора, который, по настоятельному желанию Захариаса, происходил в отсутствие адвоката, он совершенно ясно дал понять, что не считает свое предварительное заключение необоснованным.

Боденштайн был озадачен. Он полагал, что Норберт, который столько значения придает своей репутации, должен сгорать от стыда, находясь в тюрьме по подозрению в убийстве. Судья отклонил жалобу адвоката Захариаса, а также поручительство об освобождении под залог.

— Сегодня вечером состоится слушание дела, — сказал Захариас. — И пришлось бы в сотый раз объяснять людям, откуда мы взяли цифры для расчетов и почему не учли показания этих счетчиков в Кенигштайне. Да у меня просто нет никакого объяснения.

— Но ведь вы сказали, что это произошло просто по недосмотру? — удивился Боденштайн.

— По недосмотру! — Захариас громко фыркнул. — Вы поверите, что такое предприятие, как фирма Бока, может что-то пропустить? Никто не забывал о показаниях счетчиков. Их просто не стали учитывать, поскольку данные не вписывались в концепцию.

— Значит, Паули был прав в своих догадках? — сообразил Боденштайн.

— Абсолютно, — кивнул Захариас.

— Какие последствия могли бы быть, если бы в основу расчетов заложили правильные данные? — поинтересовался Боденштайн.

Захариас тяжко вздохнул и произнес:

— Самые плачевные. Расчеты и прогнозы на основе фактического транспортного трафика сводили на нет всю аргументацию сторонников строительства. На самом деле нет никакой необходимости в этой трассе, особенно с тех пор, как перестроили кенигштайнский деловой центр.

— Ага. — Боденштайн рассматривал мужчину, понуро сидевшего на стуле. — Что заставляет вас во всем признаться?

— А! — Захариас махнул рукой. — Гессенское управление дорожного строительства и транспорта уже распорядилось подготовить новые расчеты на основании исправленных данных. Причем поручило это независимому эксперту, который не имеет ничего общего ни со мной, ни с Боком. Боюсь, что последний порядок землепользования не будет утвержден.

— Что это означает для вас лично?

— Со мной расторгнут договор как с консультантом. — Он не производил впечатления человека, который от этого ночей спать не будет.

— А что говорит ваш зять? Какие последствия это будет иметь для него и его фирмы?

Захариас поднял взгляд, под глазами у него залегли глубокие тени.

— Если дорога не будет построена, у него лопнет огромный заказ, — сказал он. — Бок потеряет большие деньги.

— Почему? — попросил уточнить Боденштайн. — Деньги за экспертизу он уже получил. Это его заказчики теперь в проигрыше.

— Все не так просто, — признался Захариас. — На этом многое было завязано, и дело зашло уже довольно далеко.

— Я не знаю, как далеко оно зашло. — Боденштайн придвинулся к собеседнику. — Что было известно обо всем вашему внуку?

В глазах Захариаса вдруг появилась тревога, он выпрямился.

— Йонасу? А что ему могло быть известно?

— Вот это-то мне и хотелось бы узнать, — ответил Боденштайн. — Это очень важно. Мы предполагаем, что Паули мог получить информацию от Йонаса. Он опекал парня, оба очень хорошо друг друга понимали. А вот к отцу Йонас добрых чувств не испытывал.

Захариас уставился куда-то перед собой и молчал.

— Господин Захариас! — окликнул Боденштайн. — Ответьте мне, пожалуйста. Я не из пустого любопытства спрашиваю. В понедельник вечером ваш внук был убит.

В одно мгновение лицо бывшего руководителя строительства в Келькхайме побелело, как мел.

— Йонас мертв? — прошептал он потерянно. — Этого не может быть.

— Но, к сожалению, это так, — сказал Боденштайн. — Он праздновал с друзьями свой день рождения на вашем загородном участке. На следующий день мы обнаружили там его тело.

— О господи, Йо! — прошептал Захариас. — Йо, до чего же я все довел!

Он затрясся всем телом, и слезы хлынули из его глаз. Большого труда ему стоило совладать с собой. Боденштайн понимал, что поступил жестоко, но он интуитивно почувствовал, что нужно подтолкнуть Захариаса сообщить самое важное.

Зандеры жили в Бад-Зодене в скромном отдельном доме, построенном в пятидесятые годы. Старомодный, увитый плющом фасад несколько выбивался из ряда новых особняков состоятельных граждан, которые заполонили весь жилой квартал, такой же, как Иоханнисвальд в Кенигштайне. У гаража стоял старенький «Пассат» с детским креслом на заднем сиденье. А рядом желтый мотороллер с отбитым зеркалом. Пия нажала на звонок. В глубине дома послышался мелодичный перезвон, и чуть позже открыла дверь молодая женщина с ребенком на руках. Пия представилась и спросила об Антонии и Свении.

— Они снаружи, в саду, — сказала молодая женщина, судя по всему, старшая сестра Свении. — Входите!

— То-ни! — захлопал в ладошки малыш. — То-ни! То-ни!

Пия улыбнулась ему из вежливости и проследовала в дом за молодой женщиной. Она уже давно убедилась, что ей чуждо материнское умиление при взгляде на маленьких детей и младенцев.

— Вы были в зоопарке, когда нашли тело этого мужчины, да? Отец рассказывал о вас.

— Те-ло! — подхватил ребенок. — Те-ло! То-ни!

Вообще-то Пии было все равно, кто и что о ней рассказывает, но в данном случае она очень хотела бы знать, что рассказывал о ней доктор Зандер своим дочерям.

— Ваш отец дома? — спросила она как бы мимоходом, будто ее это совсем не интересует, но сама была удивлена, как ей хочется побольше узнать о мужчине, который постоянно занимал ее мысли.

— Нет, — ответила женщина. — Папа в зоопарке.

Она проводила Пию через дом в зимний сад. Во всем доме царил уютный беспорядок. По паркетному полу, видавшему лучшие дни, валялись детские игрушки. На потертом кожаном диване в гостиной спали две кошки. Третья, белоснежная, сидела перед аквариумом на старинном буфете в столовой и наблюдала за рыбами. На обеденном столе в просторной кухне громоздилась неубранная посуда, тихо бубнило радио.

— Сейчас я их обеих позову, — сказала молодая женщина.

— Спасибо, — кивнула ей Пия и осмотрелась.

Зимний сад был большим, полным экзотических растений, с уютными темными кожаными креслами. На низеньком столе лежали книги и журналы, раскрытый блокнот, где что-то было написано ручкой, стояли пустые стаканы и бутылка недопитого красного вина. Пия наклонилась и прочла название одной из книг. Специальный труд по зоологии. Видимо, зимний сад был любимым местом доктора Зандера. Ей вдруг показалось, что она подглядывает, и Пия обрадовалась, когда из сада пришли Антония и Свения. Сегодня последняя выглядела ненамного лучше, чем вчера. Обострившееся бледное лицо, безжизненное, как у фарфоровой куклы, застывшее выражение больших, слишком сильно накрашенных глаз. Пия села в кресло, девочки устроились на диване напротив. Затем Кирххоф достала из сумки распечатку УЗИ-снимка и протянула им. Свения едва взглянула на него, Антония наморщила лоб.

— Ты беременна, Свения? — спросила Пия.

— Почему вы так решили? — удивилась девушка.

— Потому что эта фотография была в мобильнике Йонаса, — ответила Пия.

— Как к вам попал мобильник Йо? — настороженно спросила Свения.

— Очень сожалею, но вынуждена вам сообщить, — произнесла Пия, стараясь быть помягче, — что Йонас мертв.

Антония охнула и побледнела, Свения уставилась на Пию, не мигая.

— О боже! — прошептала она с расширившимися от ужаса глазами. — Это я во всем виновата… Если бы я…

Она умолкла на полуслове. Антония, утешая, обняла подругу, хотя сама держалась из последних сил. Пия вовсе не хотела сообщать девочкам жуткие подробности смерти Йонаса, но она не могла допустить, чтобы Свения считала себя виновной в самоубийстве своего друга.

— Нет, Свения, ты тут совершенно ни при чем. Йонас не покончил с собой. Он был убит.

С кухни доносился бодрый голос футбольного радиокомментатора. Нынче только и слышно было что о футболе.

— Мне надо домой!

Свения резко встала. Она тяжело дышала и выглядела как привидение. Антония схватила ее за запястье. Но Свения резко оттолкнула подругу и бросилась в дом. Резко хлопнула защелка входной двери. Антония беспомощно посмотрела на Пию.

— Отпусти ее, — сказала Пия. — Для нее это страшный шок, пусть она немного придет в себя.

Антония вернулась и села на диван. Мгновение она сидела, закрыв лицо руками. А потом встряхнула головой. Девушка тоже не могла переварить жуткое известие.

— Свения стала совершенно другой, — сказала она подавленно. — Раньше у нас никогда не было тайн друг от друга, а теперь…

— Она ведь беременна, да?

Пия смотрела на девочку, Антония на минуту замялась.

— Да, — наконец произнесла девушка. — Она только на той неделе узнала. Когда пришла к врачу за новым рецептом на таблетки.

— Это случайно не во вторник было? — спросила Пия.

— Да, — удивленно ответила Антония. — А как вы узнали?

Белая кошка, которая раньше смотрела на рыб, пришла в зимний сад, потерлась о ноги Антонии и запрыгнула к ней на колени. Девушка опустила пальцы в мягкий мех и непроизвольно принялась гладить.

— Должна же быть какая-то причина, по которой она поехала вечером к Паули, — сказала Пия. — Эта могла бы все объяснить. Ей требовался совет или утешение.

— Может быть. — В голосе Антонии послышалась горечь. — Она мне сказала, что была у него. Но Свения совсем свихнулась с этим Паули. С тех пор, как с ним познакомилась, перестала есть мясо, выступает против засилья автомобилей и загрязнения окружающей среды и все такое. Раньше все это ее ни капли не интересовало.

— Из-за чего спорили Йо и Свения в субботу в Бурге?

— Она мне не рассказывала.

Антонию явно задевало, что ее лучшая подруга имеет от нее такие тайны.

— Что за человек был Йонас? — спросила Пия. — Он тебе нравился?

Антония задумалась и ответила:

— Да, поначалу. Хотя он совершенно изменился. Все изменилось с тех пор, как… А, все равно…

— С тех пор, как что? — переспросила Пия.

Антония не могла больше говорить и заплакала. Пия терпеливо подождала, пока девушка снова возьмет себя в руки, и спросила:

— Как Йо отреагировал, когда Свения сообщила ему, что беременна?

— Думаю, скис. — Антония вытерла слезы. — Свения пришла ко мне во вторник с этим УЗИ-снимком и была совершенно не в себе. Потом она послала снимок Йо. Он ответил эсэмэской. Когда Свения ее прочитала, то заплакала и уехала. Она хотела его найти, чтобы поговорить с ним.

— С этого, наверное, следовало начать, — трезво рассудила Пия.

— Да, наверное. — Антония пожала плечами. — Вечером она с ним ужасно поссорилась. Позже позвонила мне еще раз и разревелась.

Девушка замолчала, а кошка внезапно подняла голову и спрыгнула с ее колен. Сердце Пии так и подпрыгнуло, когда на лестнице, ведущей в зимний сад, появились Кристоф Зандер и Лукас. Кошка терлась о ноги Зандера и мяукала, требуя внимания. Антония вскочила и бросилась отцу в руки.

— Папа! — всхлипнула она и крепко к нему прижалась. — Йо умер!

— Что?! — Лукас побледнел и растерянно взглянул на Пию. — Нет!!! Это ведь неправда, да?

— Правда, к сожалению. — Пия встала и подошла к мужчинам. — Я нашла его вчера.

Норберт Захариас боролся с собой минут пять; казалось, он постарел прямо на глазах у Боденштайна.

— Я слишком поздно прозрел, — прошептал он. — Я верил, что нужен им как советчик, поскольку знаю, какие подписи и документы надо оформлять для определения регламента землепользования при строительстве. Но это не так. На самом деле им нужен был козел отпущения. Так же, как тогда…

Он прикрыл глаза, пытаясь сдержать слезы.

— Я не продажен, — наконец выдавил он. — Скорее я просто доверчив до глупости.

— А что произошло «тогда»? — спросил Боденштайн.

— Это касалось плана застройки городской территории Келькхайма, — упавшим голосом проговорил Захариас. — Региональная организация по планированию пересмотрела план землеотвода под застройку в Руппертшайне, Фишбахе и Мюнстере. И тут Функе и Шварц обнаружили, что их участки в Мюнстере оказались близко, но за пределами указанной в плане области. А оба уже хотели продать свои участки строительной компании моего зятя. Пересмотр стал для них катастрофой. Они обругали меня, сказали, что я не разобрался в плане и только потому теперь Руппертшайн должен быть перестроен. Короче, они склоняли меня к тому, чтобы я использовал свое влияние и склонил региональную организацию изменить план. Это, конечно, вызвало большое возмущение населения. Жители Руппертшайна взбунтовались, узнав, что под застройку отведена лишь небольшая полоска земли под Цаубергом. Но магистрат нагрел руки на измененных планах застройки, Функе, Шварц и Конради продали свои участки в центре города моему зятю за большие деньги, и тот развернул там строительство. Противники устроили проверку, открылось мое вмешательство и, конечно, родственные связи с Боком. Назревал скандал. Функе посоветовал мне выйти на пенсию по состоянию здоровья. Прежде чем дело дойдет до дисциплинарного взыскания. Он обещал, что прикроет меня и замнет дело.

— Правда ли, что в прошлом строительной фирме вашего зятя всегда удавалось выигрывать открытые конкурсы, предлагая самые низкие расценки на работы, и регулярно получать от города заказы на строительство? — спросил Боденштайн.

— Да, это так, — согласился Захариас. — Действительно, если в Келькхайме или окрестностях что-нибудь строится, это всегда делает фирма моего зятя. За это он всегда приплачивает кое-что ответственным за проведение конкурса.

— Паули был весьма близок к истине, когда назвал вас «мафией», — заметил Боденштайн.

— Он вообще во всем был прав, — устало ответил Захариас и кивнул.

— Если я правильно понял, вашему зятю грозили большие проблемы из-за вмешательства Паули, — подытожил Боденштайн. — Конечно, разозлились и те, кто хотел подзаработать на скупленных по дешевке участках, отведенных под запланированную трассу, поскольку они лишились бы денег. Но доктор Бок мог потерять больше, чем просто выгодный заказ. Причем… А как он вообще мог быть уверен, что действительно получит заказ на строительство трассы? Это ведь решают не власти Келькхайма и Кенигштайна, не так ли?

— Не они, — подтвердил Захариас. — Это решает управление дорожного строительства и транспорта в Гессене. Но у моего зятя хорошие связи с ответственными за принятие решений. И эти связи простираются до Берлина.

— Откуда Паули узнал все это? — спросил Боденштайн. — Йонас ему рассказал?

Захариас изменился в лице, стараясь сдержать слезы.

— Боюсь, что да, — произнес он сдавленным голосом. — Недавно Йонас с Тареком были у меня в саду. Они иногда помогали мне, ведь друг Йонаса работает садовником. День выдался ужасный. Зять пригрозил мне, что если я что-нибудь расскажу о подтасованных расчетах, то горько об этом пожалею. Моя дочь подписала брачный контракт, согласно которому в случае развода она ни на что не претендует, и Карстен угрожал, что пустит ее по миру с протянутой рукой, если я не доведу дело до конца.

— Значит, он оказывал на вас давление…

Боденштайн вовсе не удивился. Пия была права. Она правильно оценила Бока.

— Да, — подтвердил Захариас. — Вечером я многовато выпил и рассказал обо всем Йонасу и его приятелю. Я был просто убит, поняв, что даже мой собственный зять меня использовал и что, если все раскроется, все опять свалят на меня…

— Как отреагировал ваш внук? — осведомился Боденштайн.

— Был вне себя. Он ненавидит своего отца. Я должен был предположить, что он просто так не успокоится. Йонас передал всю информацию Паули. Теперь мертв не только Паули, но и Йонас. А я должен жить, сознавая, что на моей совести смерть двух человек…

— Ну, пока еще не доказано, что стало причиной смерти Паули или Йонаса, — попытался успокоить старика Боденштайн. — А что вы хотели от Паули во вторник вечером?

— Я хотел сказать, что поддержу его, — устало проговорил Захариас. — А еще я хотел предупредить его и попросить все сделать тихо. Чтобы действительно сорвать все планы моего зятя, нам следовало выйти на людей, которых он подкупил. А об этом нечего было и думать после выступления Паули, теперь все предупреждены.

— Вы поговорили с Паули? — спросил Боденштайн.

— Нет. — Захариас покачал головой. — Когда я увидел девушку, то испугался. Официально ведь я противник Паули. Я не хотел, чтобы нас с ним видели вместе.

Боденштайн пристально посмотрел на Захариаса и поверил.

— Мы можем вас отпустить.

— Нет, — тут же возразил старик, к удивлению Боденштайна. — Пожалуйста, не надо!

— Простите, не понял?

— Здесь мне спокойнее. — Захариас опустил голову. — Как вы думаете, почему я захотел переговорить с вами без адвоката?

— Скажите мне, я был удивлен, — попросил Боденштайн.

— Адвокат, который должен был меня защищать, работает на моего зятя.

Зандер провел рукой по волосам дочери и встревоженно взглянул на Пию.

— Свения уже знает? — тихо спросил он.

Лукас с громким то ли всхлипом, то ли стоном опустился на ступеньки и закрыл лицо руками. Пия заметила у него свежую белую повязку до локтя. Антония отпустила отца, села рядом с Лукасом и обняла его обеими руками. Парень уткнулся ей в плечо. Пия увидела, что слезы бегут по его щекам. Зандер спустился по ступенькам в зимний сад. Он вспотел от волнения, выглядел разбитым и подавленным.

— Давайте пройдем в сад, — предложил он и вышел наружу через стеклянную дверь.

Пия проследовала за ним. У стены дома в больших кадках росли помидоры, на клумбах цвели гортензии, пьяняще сладко пахли плетистые розы.

— Какой паскудный день! — сказал Зандер. — Я только что из больницы. Дромадер укусил Лукаса и чуть не отхватил ему пол руки на глазах у детской группы! Но на самом деле ему повезло. Если бы рядом не было воспитателей, он пострадал бы больше.

Пия взглянула в зимний сад, где на ступеньках обнявшись сидели Лукас и Антония, горюя о погибшем друге. Зандер присел на низкую стенку, отделявшую террасу от сада.

— Что случилось с Йонасом? — спросил он и посмотрел на Пию.

— Мы нашли его висящим в петле, — ответила она. — Видимо, была жестокая борьба, в ходе которой Йонас укусил своего убийцу. Между зубами были обнаружены частицы человеческой кожи.

У Зандера вытянулось лицо.

— О господи! — пробормотал он. — Как это все приняла Свения?

— Она убежала, — ответила Пия. — Мне показалось, она испугалась.

— Да, она совершенно растеряна, — согласился Зандер. — С тех пор как попала в компанию этого злосчастного Паули, она совершенно переменилась. Я уже начинаю серьезно беспокоиться о девочках.

— И не без оснований, — серьезно заметила Пия. — Два убийства в ее самом ближайшем окружении, и к тому же Свения была у Паули как раз перед тем, как его убили. Жаль, что она ничего мне об этом не рассказывает.

Зандер запустил пальцы в свои густые темные волосы, а потом оперся локтями на колени.

— Что же делать? — произнес он мрачно, обращаясь скорее к себе, чем к Пии. — Я не могу запретить Тони общаться с ее друзьями, как бы мне этого ни хотелось. Ведь тогда она станет с ними встречаться тайком и начнет меня обманывать.

И пока он говорил, Пия почувствовала, что ее мысли очень далеки от расследования, которым она занимается. В присутствии Кристофа Зандера ее сердце начинало биться сильнее, и это ее беспокоило. Уже давно, очень давно никакой мужчина не вызывал у нее подобной реакции. Внезапно и совершенно неотвратимо она поняла, почему не даст Хеннингу второго шанса. Она не хотела больше возвращать что-то прежнее и знакомое, она стремилась навстречу новому чувству; сердце ее колотилось, колени подкашивались, но она хотела страсти и неизведанного. Годами Пия лгала себе, полагая, что довольна и удовлетворена рутиной собственной жизни. Это не так. Или теперь стало не так.

— …все во мне противится тому, чтобы Тони общалась с такими людьми, как Йонас.

Слова Зандера вернули Пию к действительности.

— Что вы имеете в виду — «такими людьми, как Йонас»? — спросила она.

— Избалованными, эгоистичными хамами. Никого не уважающими и ничего не чувствующими, только и выискивающими, как бы побольнее ударить. — В голосе Зандера слышался горький сарказм. — Родители пытаются засыпать их дорогими вещами, чтобы успокоить свою нечистую совесть.

— Насколько хорошо вы были знакомы с Йонасом?

— Он часто бывал здесь со Свенией.

— И?

— Что «и»?

Он посмотрел на нее, и взгляд этот пронзил Пию насквозь.

— Какое впечатление у вас о нем сложилось?

— По всей вероятности, неправильное. Я подумать не мог, что он способен на эту историю с фотографиями в Интернете и почтовой рассылкой. Это показывает, каким человеком он был на самом деле. Эти дети совершенно не понимают, что правильно, а что нет, не уважают ничьих чувств, не признают ни границ, ни моральных ценностей.

— Но у Йонаса как раз были важные для него ценности, — возразила Пия. — Он выступал против строительства этой трассы и за защиту окружающей среды.

— С чего это вы взяли?

Пия рассказала о компьютерной симуляции, которую сделал Йонас. Зандер смотрел на нее с сомнением.

— Вы знали, что Свения беременна? — спросила она.

— Да что вы! — На лице Зандера появилось выражение полной растерянности.

— Она узнала об этом в прошлый вторник, — сказала Пия. — Полагаю, что именно поэтому она и отправилась в тот вечер к Паули. Наверное, ей нужен был совет.

— Исключительно от него! — Зандер пренебрежительно фыркнул и покачал головой. — Будто его интересовали другие люди.

— Во вторник Свения и Йонас поссорились, — продолжала Пия. — В субботу они снова повздорили, в воскресенье она его не видела, в понедельник в Интернете появились картинки. А вечером он был мертв.

Зандер смотрел на Пию.

— К чему вы клоните?

Кирххоф старалась не смотреть на него, боясь, что он прочтет все ее чувства к нему по глазам. И при этом сердилась на себя за то, что не может сохранить дистанцию.

— Снимки в Интернете должны были доказать, что Свения ему изменила. Если же он знал, что вовсе не он отец будущего ребенка, это объясняет всю историю с веб-сайтом Свении и мейлами ее знакомым и родственникам. Ревность. Месть.

Несколько минут они молчали.

— Папа?

На террасе появилась заплаканная Антония. Зандер обернулся к ней.

— Можно я пойду с Лукасом? Он совершенно убит.

— Конечно. Только возвращайся не поздно.

Зандер кивнул и помолчал, провожая ребят взглядом, потом со вздохом сказал:

— Лукас сказал мне сегодня утром, что хочет прервать практику.

— Работа в «Грюнцойге» ему тоже больше не светит, — ответила Пия. — Думаю, что после оглашения завещания Паули Эстер Шмит вряд ли скажет Лукасу хоть одно доброе слово. Паули оставил Йонасу и Лукасу пакет акций стоимостью примерно в восемьдесят тысяч евро.

Зандер от удивления чуть рот не раскрыл.

— Непостижимо! Когда старик ван ден Берг узнает, он обалдеет!

— А кстати, насколько хорошо вы знаете отца Лукаса?

— Довольно неплохо, — ответил Зандер. — Он член попечительского совета зоопарка. И мы почти соседи.

— Вы знали, что отцов Йонаса и Лукаса связывают деловые отношения?

— Весьма вероятно. — Зандер внимательно посмотрел на Пию. — Ван ден Берг — член правления банка, отец Йонаса — председатель правления крупной фирмы. Такие люди обычно знакомы друг с другом.

— Он председатель наблюдательного совета холдинга Бока, — сказала Пия.

— Большие боссы любят совмещать прибыльные должности, — ответил Зандер. — А что может быть прибыльнее, чем пост председателя наблюдательного совета?

— Конечно! — Пия улыбнулась. — Но меня интересует, почему ван ден Берг решил оставить эту должность.

— Хотите, я его спрошу? — предложил Зандер совершенно серьезно. — Я увижу его сегодня вечером.

Пия на минуту задумалась.

— Ну, разве что вам представится случай завести разговор на эту тему.

— Думаю, в свете происходящих событий это будет несложно, — ответил Зандер.

Пия взглянула на часы. Они вернулись в зимний сад и прошли через дом. Анника усердно гладила, ребенок сидел в манеже и с чем-то играл. Когда Зандер вошел в комнату, малыш принялся поднимать решетку.

— Деда, вверх! Деда взять! Вверх! — кричал он, протягивая ручки.

Мрачное лицо Зандера осветила улыбка, он подхватил мальчишку и подбросил его в воздух. Анника перестала гладить и смотрела на отца и восторженно верещавшего малыша. Пии вдруг стало не по себе. Она не знала почему, но чувствовала, что больше не в силах наблюдать эту семейную идиллию. Весь день она спокойно входила во все открытые двери, но внезапно ощутила, как, словно грозовая туча, наползает страх одиночества.

— Фрау Кирххоф, подождите! — крикнул Зандер ей вслед. — Я поставил машину прямо за вашей!

Пия ускорила шаг, но он догнал ее у ворот в сад, все еще улыбаясь.

— Что случилось?

Улыбка исчезла с его лица, он озабоченно смотрел на нее.

— Ничего, — ответила Пия. — А в чем дело?

— Просто вы вдруг стали такой… подавленной.

Он еще ко всему прочему и мысли читать может?

— Мне надо раскрыть два убийства, — ответила Пия.

И почему она тоже не может просто уткнуться в чье-нибудь плечо в поисках утешения, как Антония? Как бы ей хотелось рассказать Зандеру, как было страшно вчера ночью! Но что он подумает, если она, совсем посторонний человек, вдруг поведает ему, как страшно ей стало оставаться одной в собственном загородном доме? У него и так своих забот хватает, не стоит обременять его лишними.

— Заходите еще в зоопарк — мороженого поедим, — сказал в этот момент Зандер. — Буду рад вас видеть!

Пия заставила себя улыбнуться.

— С удовольствием! Как только разберусь с делами, у меня появится больше времени для приятных встреч.

Они стояли около машины Зандера и смотрели друг на друга. Пия отвела взгляд. Она терпеть не могла чувствовать себя неуверенно, а присутствие Кристофа совершенно выбивало ее из колеи.

— Мне пора. — Она достала из кармана ключ от машины. — Приятного вам вечера!

— Спасибо, вам также! — Он освободил ей место для проезда. — Я позвоню вам, если узнаю что-нибудь об отце Лукаса.

На обратном пути, пока вела машину, Пия чувствовала, как колотится ее сердце и дрожат руки. Чувства явно все путали, а это было совсем нехорошо. Чтобы ориентироваться в том запутанном лабиринте, в который превратилось расследование, она должна сохранять ясность мысли.