1. Каковы искушения для начинающего исихаста, практикующего такой образ жизни?

Если под словом «исихаст» подразумевается кто-то, живущий в одиночестве, может, самое большое искушение — это то, что известно каждому человеку, что называется тоска от одиночества. Все наши психологические представления в реальности являются душевным состоянием; если переживаем на психологическом уровне, то ещё не ясно наше душевное состояние. Что случается при этой тоске? То, что человек страдает тем, что филокалические отцы называют греческим «акиди́я». Я переведу это как нерадение (беззаботность), потому что «а» — это “не”, а «кидия» — это “забота”. Отец Софроний объяснял этот термин так: это отсутствие заботы, отсутствие ощущения вечного, и тогда без Бога, без надежды эта жизнь может стать настолько пустой, настолько страшно утомительной, что искушение может довести до самоубийства. Это нерадение, как его переживали пустынники, говорил отец Софроний, доходило до того, что казалось, солнце не передвигается по небу, а остановилось давно и никогда не сдвинется больше, что время остановилось. Филокалисты говорят, что «акиди́я» переводится по-разному: как скука, лень, праздность — но это состояние, когда нет ничего устрашающего, что бы тебя потрясло. Это — ничто, которое может привести к самоубийству.

Подобное состояние очень распространено в наши дни, и не только в пустынях. Из-за страданий нашей жизни человек пренебрегает ею. Если хотите, это состояние самоубийцы: «К чему вся эта жизнь?». Если человек сознательно считает, что родился только, чтобы познать смерть, и ничего другого нет, вечность — только вымысел, Бог — абстракция, то, может, это самое большое искушение. Но конечно, есть и другие, и особенно в таких состояниях, когда исихаст не имеет достаточно опыта, чтобы переживать те самые слова (помните: «Держи ум во аде и не отчаивайся»), возможно, что подвижник не выдержит пустыни и с ним может случиться всё, что угодно.

Так же из-за нашей неподготовленности возникают образы. Мы не замечаем, как много переживаем в воображении. Говорит человек: «Мне пришла мысль». Подумайте, что значит «мне пришла мысль», откуда, что есть эта мысль, которая пришла вам? Отец Софроний говорил: «Каждый помысел есть дух». И у нас есть мысли, и они являются духом. Но наши мысли, чаще всего, — это наши мнения, ощущения, что-то поверхностное. А когда приходит к тебе помысел, идея, иногда видение — это дух.

Если дух — Господь, или это от Господа — это Дух Животворящий. А если приходящая мысль приводит тебя в отчаяние, вызывает неверие или расшатывает твои основы, вызывает панику, ощущение безысходности, мрака — это мысль от духа, чуждого Богу, от духа-убийцы. И если хотите — филокалический тест: духовная расшифровка, различение духов, происходит таким образом: смотри не на то, что предлагает помысел, а каково его действие на твою душу. Мы не привыкли к этому. К нам приходит мысль, и мы привыкли с детства, так нас учили, продумывать в своих мыслях всё, что нам приходит. Если мы поймём, а мы поймём однажды, сколько дьявольских мыслей мы передумывали в своё время, то поразимся, как ещё Господу удалось сохранить нам жизнь. Потому что всё из того, что мы продумывали в своих мыслях, не зная природы помысла, но продумывая материю мысли, которая если является дьявольской, то обязательно безнадёжна и смертельна, то когда увидим, что Господь сохранил нас, то наверняка поразимся. Часть филокалической культуры, которая может быть наиважнейшей — духовность: это не анализ материи помыслов, а через молитву познание происхождения помысла. Сейчас я отвлёкся от вопроса, но мне хотелось очень сказать вам и об этом.

Важно знать происхождение помысла, потому что мысль от Господа приносит какой-то мир, даже если эта мысль тебя осуждает, она подаёт мир или какую-то надежду, что-то к твоему спасению. Если обнаруживаете помыслы сомнительные, которые мучают Вас, вызывают панику, особенно если духовники обнаруживают их в молитве — не следует беседовать с ними, пренебрежительно отвергайте их. Мир тьмы не должен быть миром устрашающим нас, потому что Господь всесилен. Это мир, с которым у нас нет ничего общего, а лишь полное пренебрежение им.

2. Святые отцы, особенно св. Игнатий Брянчанинов, говорят нам, что в наши дни исихазм не имеет уже той духовной силы. Если исихаст не имеет своего старца рядом, то как он может исправиться тогда, когда пал, и как может понять, что это случилось с ним? Вы считаете, что в наши дни можно говорить об исихазме? Разве сегодняшний исихаст переживает с той же силой Божьи откровения и восходит к христианскому бытию первых веков?

Отвечу вам снова в смысле «держи ум во аде и не отчаивайся». Первая часть — «держи ум во аде…» — нет, уже не возможна. Если времена Брянчанинова — это период не более 50 лет после расцвета исихазма, то мы уже имеем 150 лет греховности, две мировые войны (отец Софроний называл их мировыми братоубийствами). Отец Софроний говорил, что после первой мировой войны был взят с земли мир и отчаяние окутало всю землю, исчезло чувство спокойствия в мире. В то время ему было 18 лет, он не был ребёнком и осознавал жизнь. Когда он услышал слова святого Силуана «держи ум твой во аде и не отчаивайся», то почувствовал со всей силой, что это слово Божие, данное для нашего мира, пребывающего в отчаянии.

Он бежал из России во Францию и там, по его словам, познакомился с Францией, празднующей победу после войны. И отчаяние, которое отмечала эта празднующая Франция, было потрясающим. После второй мировой войны атмосфера в мире была ещё хуже, и он часто повторял: «Если случится третья мировая война, — сама вера будет невозможна». И случилась перестройка, а война, которая готовилась, не пришла, но в какой-то мере мы находимся в мировой войне, начиная со времени второй мировой войны и до сего дня. Я говорил, что постсовременный мир не предоставляет нам материальных условий для продолжения этой филокалической культуры. Я мог бы ещё сказать много, но подытожу словами: «Держите ум во аде». Почему держите? Это реальность. Не нужно пробовать увидеть по-другому, надеяться на идеал — это наша реальность. Но и «не отчаивайся». Другие пути, другое спасение, очень парадоксальное, даст Господь сегодня.

Я так понимаю, если Господь позволяет миру, насколько он ни трагичен, становиться ещё более трагичным, — значит, Господь ещё спасает, человек может спастись. Христос сказал, я перефразирую: «Тогда, когда мир не сможет уже спастись, тогда закончится история» (Мк. 13 и Мф. 24). Можно сказать, что тогда ни одна душа не спасётся, и не потому, что Господь не может спасти. Но предвижу условия, в которых человек будет настолько заблокирован (вам, которые знакомы с компьютером, это понятно), что у Господа не будет доступа к нам. Господь говорит, а человек уже не понимает — увидите это, читая Апокалипсис. Но у Господа всегда есть спасение и столько времени, сколько есть возможность к нему… Знайте, что далее спасение парадоксально. Я просматривал много писем, в которых увидел достаточно спасения в отчаявшихся душах, но не могу даже ответить вам, а лишь молюсь: «Господи, да будет достаточно для этих душ, и для всех, кто страдает, подобно им».

Нет нужды в отчаянии… Когда-то кому-то я говорил: «Бог не победит мир», и, когда этот человек начал уже паниковать, я продолжил: «Он уже победил его». Победил парадоксальным образом, и эти пути, как я иногда предвижу (конечно же, мысленно, так как я не провидец), — особенны. Господь творит великие дела в нашем мире, может, более великие, чем когда-либо. Почему? В мире, где грех не только позволяется, но проповедуется, свобода доведена до любых крайностей, иногда демонических, в этом мире свободы и мы обладаем свободой идти к Господу даже далее, чем наши отцы. Говорю это на основании Апокалипсиса: «Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё» (Откр. 22:11).

Слово Божие даёт свободу и греху, и правде. Если всесильное Божие Слово даёт свободу правде, значит, спасение ещё возможно, но в условиях более парадоксальных, по пророчествам отцов, — более великих. Пророчества 4–6 веков говорят: «Что будут делать те, кто придут после нас?» И говорят отцы: «Те, кто придут в конце, будут более великие, чем мы и чем те из наших, которые воскрешали мёртвых». И это именно потому, что условия более тяжёлые. Заметил я из своей жизни, что когда всё идёт хорошо, тебе комфортно и удобно, — но Господь уже не существует для тебя. Всё идёт как по маслу, и значит, разберёмся и без Бога. Когда же условия настолько трагичны, что ничего не остаётся кроме возгласа «Господи!» и отчаянной надежды что, может, Кто-то там, наверху, услышит меня, — тогда начинает проявляться Сила Божия.

Одна православная монахиня из Бейрута рассказывала мне, что во время войны с Саддамом Хусейном, в ночь Пасхи в Бейруте шла война, и не было уверенности, что будет возможно служить. Православные решили служить в ночь Пасхи, хотя в любой момент могли бомбить. Но всё обошлось, и отслужили Пасху в надежде Воскресения и в страхе от возможной бомбёжки. Но никогда она не переживала подобного чувства Воскресения, как в ту ночь. Повторюсь, в самые тяжёлые минуты начинаешь жить более совершенно и чувствовать присутствие Бога, которого, как раньше казалось, не существует.

3. Сегодня телевизор — один из главных элементов нашей жизни и общества. Почти каждый из нас проводит ежедневно у телевизора от нескольких минут до нескольких часов. Как вы посоветуете относиться к ТВ? Как он может повлиять на нашу духовную жизнь, как можно объяснить его устрашающее притягательное действие на людей? Можно ли говорить о магическом эффекте воображения, о проникновении из реального мира в потусторонний?

Да, возможно. И так и есть. В 1955 году, когда я уехал в Англию с матерью, которая, будучи англичанкой, репатриировалась, в Румынии не было телевизоров, лишь слышали о чём-то таком. И когда я увидел их в витринах магазинов в Англии, мать объяснила мне, что это телевизор. Мои первые контакты с телевизором — я пережил действие гипнотической силы. Был период, когда программ было мало и телевизоры были чёрно-белые, и, как говорил наш отец, было только две программы — включить и выключить, в сравнении с богатством, которое у вас сегодня. И в те часы, когда телевизор был мне доступен, не было передач интересных для меня. Всё было очень скучно и утомительно, но глаз оторвать я не мог. И тогда я решил, что у меня никогда в жизни не будет телевизора. Сейчас я понимаю, что, может, это мне Господь вложил тогда, потому что я знал свою слабость.

Не существует наркотика, зависимость от которого можно преодолеть. Тогда у меня появился даже некий святой страх перед телевизором. Конечно, это то, что я бы всем советовал, но я не ставлю себе такой цели. Где заметно это влияние? С тех пор, как телевизор вошёл в свои права, я замечаю, что родители теряют контроль над детьми. Дети более воспитываются тем, что слышат по телевизору, чем тем, что говорят родители, потому что у телевизора живёшь, ты слышишь абстрактные вещи, и побеждает видимое, но в то же время виртуальное переживание.

В нашей Церкви переживание было в службах и молитвах, келейных и общих, в литургии. И это были переживания, там не было зрителей, как в театре, здесь ты сослужитель и сомолитвенник со священником и с остальными, если только правильно переживать эту культуру. Телевизор заменяет все эти вещи и предлагает нам так или иначе виртуальную реальность. Что я имею в виду, говоря «так или иначе»? Это или фильм, который в сущности — представление, виртуальность а не реальность, лишь имитация реальности, или даже это новости или другое… Одно — видеть на экране, другое — быть там. Так что к этому добавлю и компьютер, и весь этот новый мир, который несёт собой вся электроника — виртуальный мир, который всё более и более отрывает нас от реальности.

Это одна из причин, по которой мы не можем переживать молитву и реальность, потому что мы постоянно находимся в своём воображении, в вымыслах, начиная с детства — в разных формах виртуальности. И Господа если не видим, привыкаем Его воспринимать на виртуальном уровне, не верим уже в Него — и это всё является составным первой части слов «держи ум во аде». Я лично всю эту электронику сейчас, после опыта всей жизни нахожу ужасной вещью.

Но очевидно, что все эти вещи являются лишь средством, которое может использоваться и во благо. Надо признать, что есть хорошие программы на телевидении, являющиеся воспитательными, возвышающими, которые в полной мере могли бы использоваться во благо, но реальность нашего мира такова, что они всё же более используются во зло. Здесь даже не знаю, что может быть спасением. Скорее — возвращение к молитве, о которой я говорил вам. Когда видите всё то, что вам предлагается, повторяйте иногда «Господи!», молитесь за заблуждающихся, молитесь, чтобы Господь защитил Вас. Скажу более: любой опыт, который мы получаем через книги, телевидение или наш жизненный опыт, будь он негативный или позитивный, — при нашем приближении к Богу этот опыт может становиться положительным, использоваться во благо (это является составной частью фразы «не отчаивайся»).

И как видите, говоря о Марии Египетской, хотя это часто наблюдалось и в филокалический период Церкви, и до и после него, иногда самые великие грешники, каковыми мы их считаем, становятся самыми великими святыми. Господь всё видит по-другому. Осознание греха, который ими владеет, часто помогает им продвигаться быстрей и обгонять тех, кто взращивает в себе добрые познания. И здесь парадокс: мы не можем проповедовать распущенный образ жизни как путь спасения, но Господь творит таким образом, что и жизнь блудного сына, если он возвращается к Господу, становится спасением.

Думаю, вы все знакомы с евангельской притчей о блудном сыне. Когда блудный сын возвращается домой, раскаявшись, что растратил имение Отца на грехи этого мира, он возвращается обратно к Отцовской любви. Кто теперь может убедить его отвергнуться Отцовской любви? Какой другой грех может обмануть его и увести из дома Отца? У него есть уже этот опыт, и он остаётся уже навсегда с Отцом. Брат же его, который жил с Отцом, — здесь мы видим парадокс — ревнует своего блудного брата, который возвратился, для которого Отец на радостях заколол тучного тельца (Лк. 15:11–32). И вот сын, который жил в чистоте и по правде, подвергается неожиданному искушению: зависти. И говорит: «Ты, Отец, никогда не дал мне даже козлёнка, а для него, который истратил имение твоё, ты заколол тучного тельца». И здесь видим, что блудный сын, покаявшись, уже спасён. В спасении же того, кто жил праведно, ещё нет уверенности. Но опять скажу: путь блудного сына не является самым спасительным и надёжным. Потому что если бы этот путь потерь через покаяние становился бы более верным и надёжным, то из всех святых Матерь Божия являлась бы наименьшей, потому что она жила в наибольшей чистоте и святости, в своей девственности от чрева матери. Т. е. истинный путь — это путь Божьей Матери. Но хочу сказать, что Господь так парадоксально работает в нас, что из опыта нашей жизни видно: часто то, что кажется для нас наихудшим, является делом рук нашего благого Господа. Таким образом и наша жизнь, трагичная как никогда, являет нам обетования большие, чем когда-либо. Желаю, чтобы Господь показал вам через духовников и всеми путями, известными лишь Господу, эту тайну.

А закончу я свой ответ словами, которые имейте всегда как защитный покров от всяких непредвиденных случаев: «Держи ум во аде, но и там не отчаивайся», и, хочется сказать: особенно там.

4. Отче, Вы прекрасно говорили об обожествлении, но наша жизнь духовная настолько серая, исполненная нищеты и грязи, что мы даже не являемся порядочными людьми, не говоря уже об обожествлении. Умом стремимся к идеалам, а жизнь остаётся посредственной. Не потому ли, что христианином быть невозможно, мы принимаем формализм как самый удобный способ, чтобы быть христианином. Каков другой путь?

Отец Софроний часто сетовал о нас, церковных людях, или, как он говорил, Церковь пала до того, что низвела духовность до бездуховной морали. Этим я могу подытожить всё то, что раскрывает нам этот вопрос. Мы должны выйти из этой бездуховности. Духовность — это не моральность. Моральность — это самый первый шаг к нашему покаянию. А что нам предлагает Евангелие в своей Благой Вести? Предлагает Жизнь. И если я раньше говорил, что виртуальная жизнь телевидения намного сильней, чем то, что нам предлагается абстрактно, в словах (одно — когда говорят: ты должен быть вот таким, а телевизор даёт возможность пережить всё по-иному), то мы должны достичь той жизни, в которой вся эта биологическая земная жизнь станет безвкусной для нас. И тогда ясно, что мы всё более и более будем стремиться именно к той жизни. Но как достичь этого уровня? Я не вижу ни одного прямого ответа на этот вопрос, все они будут различны.

Посмотрите на нашу эпоху, которая называется Нью Эйдж, — это синоним постмодернизма, но в сознании многих связывается с религиозными и парарелигиозными феноменами нашей эпохи. Назову вразброс: биоэнергетика, сатанизм, наркомания… Чего ищут эти приверженцы Нью Эйдж? Одно из самых серьёзных объяснений, которые я слышал, — поиски развития собственного потенциала, телепатического, биоэнергетического и других. Знайте, что интуиция верна. Попробуйте молиться: «Господи, покажи нам, что есть Церковь» — особенно мы, священники, духовники. То, чего ищут наши современники в различных духовных практиках и религиях, — это именно то, что хочет дать нам Господь (говоря «именно то», я подразумеваю суть поисков). Мы часто ищем неверно и не там, где следует.

Знайте, что слову «грех» в греческом языке есть два синонима, которые оба означают «промахнуться мимо цели» — амартия и астахия. Возможно, самый точный термин, отражающий суть слова грех, — это ошибка. Ошибаемся, когда грешим. Мы ищем, мы хотим верного пути, а ищем неверно. Но скажу: молитесь, не искушайтесь именно вы, верующие, те, кто в Церкви, о всех нынешних церковных распрях и о грехах ваших наставников, а молитесь, чтобы Господь просветил нас, простил и очистил нас и нашу Церковь от всего, что недостойно её святости. Молитесь своими словами, как я вам предложил, и не искушайтесь. А мы, служители Церкви, должны это осознать, должны молить Господа о том, чтобы дал нам правильное понимание.

Знайте, что правильное понимание, осознание — это один из переводов слова православие (ортодоксия). Докса — с греческого означает не только «слава». Происходит от греческого термина — мнение, т. е. правильное мнение, а если скажем — правильное понимание — это тоже ортодоксия. И все мы должны вернуться к правильному пониманию. Когда говорим: Церковь — Единая, Святая, Соборная и Апостольская, то мы должны вернуться к апостольскому пониманию, а не продолжать этот редукционизм, в который впали. Конечно, моральность важна, но это только первая ступень. И, возможно, суть моего ответа будет: вы, народ божий, молитесь о нас, о ваших наставниках, и мы должны молиться о вас, поддерживать друг друга, не искушаться друг другом, потому что из всех искушений Господь силен нас вывести. Это, возможно, будет путь, которым мы сможем возродиться к пониманию нашей Церкви. Оставляю Святому Духу преподать вам верный ответ.

5. Отче, Вы сказали, что любая культура, кроме филокалической, заканчивается кладбищем. А каково Ваше мнение о культуре, посвящённой Богу? Каково Ваше мнение в этом ракурсе о Василе Вайкулеску и Петру Цюця?

Когда говорю «культура», у меня нет иллюзий, независимо оттого, что мы называем культурой. Как люди культуры, в вашем понимании культуры, и Петру Цюця и Василе Вайкулеску и любой другой, кого бы вы мне представили, — их произведения как людей культуры заканчиваются кладбищем. Но как люди — образ неизреченной Славы — многое из того, что они сделали, одни больше, другие меньше, будет составной частью того, что я называю культурой, именно филокализма. Я слышал много изречений Петру Цюця, и они впечатлили меня. И много впечатляющего у всех людей культуры, не важно, к какой культуре или религии они принадлежат. Потому что нет человека, даже в самом ужасном своём заблуждении, который бы не отразил в себе хоть что — то от того образа неизреченной Славы, который носит.

Но культура, которая переходит по ту сторону могилы, — это только Церковь, только Филокалия, в полном смысле того, что должно было бы содержать в себе слово «культура». И если хотите, бытие любой культуры — это Филокалия. Всё, чего ищет любой человек культуры, находит истинный образ и предназначение в Филокалии. Подтемой к теме важности и значения Филокалии была «к чему нас готовит Филокалия (эсхатологическое измерение Филокалии)». Я не говорил преднамеренно, но всё-таки всё моё слово было об эсхатологическом измерении; эсхатология — это конец.

А Филокалия начинается тем, что мы называем концом, начинается с кладбища. Всё остальное — это человек, который самоопределяется и ищет. И каждый может принести что-то из этого богатства, из того, чем является он сам, более или менее, ведь лишь Господь судит, что больше, а что меньше. В культуре я вижу две вещи: либо отдаление от Господа, либо ступени к Господу. Я прочувствовал красоту и силу слова в возрасте пяти лет, когда вместе с мамой учил наизусть стихи Еминеску и Георге Кожбук. В жизни я встречал многих, которые пришли к Богу путём различных элементов культуры. Если мы понимаем Церковь как культуру в последней инстанции, как средство бытия вообще всей культуры, то к Церкви будет наше стремление, и всё, что мы будем делать в этом мире, будет с особым усердием направлено к достижению того, что даёт нам Церковь. То есть жизнь, куда бы тебя ни привела, приведёт к взаимоотношениям с людьми. Все их слова, взаимный опыт, положительный и отрицательный, опыт жизни заставит тебя сделать выбор. Это выбор, созидающий человеческий опыт, порождает народную мудрость, мудрость старцев. У самых простых людей встречаешь часто удивительные пословицы. Во всех выражениях своей жизни человек стремится к Богу. Мы должны обладать этим духом созидания, с помощью которого адаптируем условия нашей жизни для вечности. К слову скажу о негативном.

Отец Софроний говорил, что искусители, духи тьмы на любом пути, каким бы ты ни пошёл, возвышенным или низменным, не преминут искусить тебя, искушения не избежать. А я хотел произнести стих: «Кто есть человек, боящийся Господа? Ему укажет Он путь, который избрать» (Пс. 24:12). То есть Господь положит человеку на выбранном им пути Закон. Что значит закон? Это указатель, узкий путь проб, что ведёт к спасению. И в любых жизненных условиях, даже самых грешных, Господь всё равно общается с тобой и положит закон на твоём пути. Как положил на пути блудного сына, когда привёл его обратно к Отцовской любви. Я думаю, что в нашей жизни Господь направляет нас, — повернуть налево или направо. Слова Господа апостолу Петру: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел» (Ин. 21:18) — это начало нашей жизни, когда Господь позволяет взращивать то, что мы хотим. «А когда состаришься, то прострёшь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведёт, куда не хочешь» (Ин. 21:18) — то есть прострёшь руки твои в молитве. Это начало совершенствования человека. Чем быстрее мы поймём, что человек по своему достоинству — это тот, кто простирает руки ко Господу и позволяет Ему вести себя, тем скорее мы достигнем той культуры, началом которой, а не концом является могила.

6. В своей книге «Тайна любви» Павел Евдокимов говорит, что двумя вершинами Фавора является девственность в браке и монашеский путь. Как быть с третьей категорией — целибатом вне монашества, есть ли у неё шанс достигнуть одной из этих вершин? Если нет, то что следует делать?

Начну с того, чем закончил сейчас: «Ему укажет Он путь, который избрать» (Пс. 24:12), т. е. даст путь спасения. И в добродетели свободы Господь оставляет человеку свободу. Скажу ещё: научитесь неформализировать мышление. Да, Евдокимов прав, что это две вершины, но это относительная правда. Всё-таки спасение будет иметь столько вершин, сколько людей в мире. Существует множество путей: монашество, брак, целибат вне монашества, но я бы не сводил эти формы к одной форме спасения. Я вижу сходство между семейной и монашеской жизнью. Так в семейной жизни первичным является физическое самоотречение, принесение себя в дар, труд, приведение новых душ в этот мир, забота о них, об их крове, одежде еде. Затем дети вырастают, покидают семью, женятся. Что происходит с родителями? Они становятся дедушкой и бабушкой, не способными уже работать физически, но обладают богатством опыта прожитой жизни, которого нет ещё у молодых. Вклад стариков — это мудрость, даруемая детям и внукам, которые родятся. А для самих стариков — это уже подготовка к переходу в вечность. В этот второй период жизни старики приближаются к монашескому призванию.

Монах с самого начала, в принципе, ищет конца, отрекается от мира, более или менее, по мере своих сил и веры. Но начало монашеской жизни — это тоже принесение себя в дар физически. Молодой монах с головой посвящает себя нуждам монастыря — физический труд, многочасовые послушания, благоустройство обители. Старые монахи более замкнуты, они уже физически слабы, но сильнее в деле молитвы. Но хочу сказать, даже если было бы столько вершин, сколько было сотворено людей, спасение одно, т. к. человеческая природа тоже одна. Отец Софроний говорил: «Господь не дал Заповеди и Евангелие для женатых, для монахов, для святых и грешников, но те же Заповеди и Евангелие для всех, начиная с Божией Матери и до самого последнего грешника».

Спасение одно, спасение — это существование, когда находишь смысл своей жизни, хоть временный, но зависимый от вечного. Истинное спасение, истинная культура — это развивать в себе всё, что предлагает Церковь, Филокалия, в любых жизненных условиях. Не следует замыкаться в формах. Нужно понимать, каков был помысел Господа, когда Он сотворил человека, и каков Его помысел обо мне сейчас? И в этом спасение. В конце концов, столько путей спасения, сколько изберут себе сами люди, если лишь останемся с Господом. На любом пути не забывайте о Господе. Когда думаешь о Господе абстрактно, ты далёк от него. Когда говоришь «Господи», и думаешь о том же, ты уже молишься. Обращайтесь и думайте о Господе во втором лице — возможно, это ответ на многие вопросы.

7. Если любовь двух молодых людей доходит до физической близости, она осуждается церковью и священниками, которые советуют воздержание до брака. Это практически невозможно в наши дни. По этой причине много молодёжи отдаляются от Церкви и духовников, чувствуя себя виновными, хотя они точно знают, что их отношения — действительно любовь, а не страсть. Как быть?

Очень важный вопрос, и следовало с него начать нашу встречу. Поговорим о любви. Первая мысль, которая мне приходит в связи с этим, мы живём в заблуждении, потому что не понимаем Божьего замысла. Первая заповедь — это любовь, чтобы человек любил Бога. Вторая заповедь — любовь. Когда Господа спросили, какая заповедь наибольшая, он ответил: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 19:19). Любовь как заповедь является Божьим откровением человеку, именно в этом, в исполнении заповедей природа человека. Почему? Потому что сказано, что Бог есть Любовь. И ты, человек, как образ неизреченной славы просто не можешь игнорировать это. Даже в грехе человек ищет любовь. Ищет её в любой форме. В последний вечер на земле Господь сказал своим ученикам: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга». (Ин. 13:34) И от себя добавлю: поймёте, как возлюбил вас, когда увидите меня на кресте. Вот она какова должна быть, любовь.

Следует понимать, братья, что есть любовь. А что — грех. Всё, что является грехом, что осуждает Церковь, или на что указывает нам Господь через Церковь как на грех, является грехом. Непонимание любви есть амартия, астахия — непопадание в цель. Отсюда заблуждение помыслов.

Возьмём слово «секс». Насчёт этого слова мы все заблуждаемся. Обычно это слово привлекает наши мысли к определённым органам и к удовольствию, получаемому от них. В правильном понимании слово «секс» связано с генетикой, зачатием. Вот как слово влияет на помысел человека и несёт в себе энергию того духа, от которого исходит. Надо быть внимательным к своему лексикону, он является порождением помысла. Итак, вернёмся к понятию «секс». Очевидно, что тот, кто будет в сексе зачат по образу и подобию Божию, зачат как образ неизреченной славы, должен быть зачат в любви. Следовательно, плотские желания, человеческая сексуальность на телесном уровне отражают что-то, что называется любовью.

Господь творит образ и подобие своё, нас, людей, в любви, по любви и для любви. Даже и после падения наша генетика, сексуальность отражает в себе что-то от истинной любви — нежное слово, ласки, поцелуи, объятия, познание любимого. Ни удовольствие, ни плотские желания сами по себе не являются грехом. Грехом же становится тогда, когда всё изъято из контекста, использовано ошибочно. Грех в той тьме, когда мы несерьёзно подходим ко всему процессу творения, забываем о величии, красоте Цели — о зачатии. И не имея целостности видения, нисходим лишь к удовольствию, а ведь и его сотворил Господь. Вся наша жизнь отмечена этим редукционизмом, развитым до предела сегодня. Мы любовь понимаем в другом духе, не так, как замыслил Господь, когда решил создать человека своим образом и подобием, мужчину и женщину. Войти снова в замысел Божий — значит выйти из греха. Это не значит, что таким образом сексуальность обесценивается, наоборот, познаётся её истинная ценность, и она будет служить нам, а не мы ей. Это будет путь добродетели.

Я сказал, что удовольствие как часть любви не может быть грехом. Но может стать грехом из-за нашего неверного духовного развития. Потому что грех имеет множество лиц. Для ребёнка игра в кубики не грех. Но если взрослый человек продолжает играть в кубики, его госпитализируют. Так и грех. На каком-то уровне нашего духовного развития грех не является грехом. Совокупление не грех, если Господь создал его. Но оно становится грехом, когда человек переходит в другое, более содержательное состояние, называемое любовью. Вырванное из контекста любви совокупление есть грех. В супружестве зачатие должно происходить не просто в любви, но в истинной любви, которая не закончится разводом через две недели или через десять лет, но соединит любящих до смерти. Любовь выражается, отражается в телесных желаниях и движениях. Поэтому последнее должно восприниматься всерьёз, на должном уровне и в определённых рамках. И тогда мы начнём выходить из состояния греха.

Чего ищет человек? Любви. Христос дал нам заповеди, они есть слово Божие, сказанное Адаму. И Христос заповедует нам любить ближнего, как самого себя. Итак, Бог заповедует нам любить любого, не конкретизируя, кто это, — мальчик или девочка, старик или юноша, так как любовь универсальна. Добавим слово Христа из Евангелия от Матфея в гл. 5, 6, 7: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём». Что хочет этим сказать Христос? Он показывает, что природа наша, по сути, иная, чем прелюбодейное восприятие мужчины или женщины. Что есть прелюбодеяние? Дух Святой да научит нас. Так поступайте и вы, молитесь и просите Его, когда одолеют помыслы и искушения. Возносите молитвы ко Господу, и это будет вашим первым шагом. Господь показывает нам, что мужчина и женщина могут воспринимать друг друга без прелюбодеяния. Как? — Научи Ты нас, Господи, но это возможно, и Господь показал нам это.

Если женщина столь притягательна в глазах мужчины, столь прекрасна, а женщина прекрасно знает о силе своей красоты (вот и порноиндустрия культивирует эту её красоту), не думаете ли вы, что Господь ошибочно сотворил таким образом? Если мужчина притягателен для женщины, не думаете ли вы, что Господь выдумал это телесное притяжение, чтоб потом уличить нас в телесном грехе? Господь не защищает женщину от моей греховности, а меня не защищает от моего греха. Не думаете ли вы, что в аду не для кого разжигать огонь, так как нет грешников? Слова Господа не запреты. Если б Господь хотел запретить что-то, то человек не смог бы этого достичь. Если бы Адаму действительно запрещён был плод, он не смог бы вкусить его. Господь посоветовал. Как отец, он не столько запрещает, сколько советует не что делать, а чего нам желать. Достойно желать. Необходимо понять замысел Божий. Что есть эта красота, это притяжение и как пережить их без греха. Господь сотворил женщину прекрасной не для того, чтобы я прелюбодействовал. Господь да научит нас. Я думаю, что если мы войдём в эту тайну спасения, мужчины намного больше будут ценить женщин, а женщины — мужчин, и что важно — в отсутствии всякого греховного подтекста.

Как человек 60-ти лет, видевший и другие времена, должен сказать, что я шокирован современной сексуальной распущенностью, которая повсеместно сегодня пропагандируется. Пожилые люди, конечно, поддержат меня, а молодёжь, родившаяся после 60-х годов, просто не может себе представить другого мира. Считаю, что современная распущенность, — не что иное, как недостаток любви. Человек по образу и подобию Божию только в любви может жить. И если он её не находит, он будет искать любого суррогата, не отдавая себе отчёта, вплоть до самоубийства. Хочу вернуться к сути вопроса, касательно осуждения Церковью телесной любви. Скажу лишь вам, юноши и девушки, не забывайте о Господе, когда приближаетесь друг к другу. И думаю, что Господь даст вам вкусить во сто крат больше взаимной сладости в чистоте. Это то, что мы должны заново открыть для себя, — что есть человек в замысле Божием, с какой целью сотворил Господь все эти вещи. Моя молитва всегда о том, чтобы достичь правильного, ортодоксального понимания красоты любви.

8. Вы говорили об эсхатологии, мы переживаем апокалипсис. Правда ли, что новый паспорт со штрихкодом является печатью зверя? Как нам избежать этого?

Да, мы живём в эсхатологический период, штрихкод содержит число 666 — об этом было написано много книг. То, что во времена моей молодости было нереально, сейчас становится технологически воплощённым в жизнь. В шестидесятых годах никто не говорил об апокалипсисе, о числе 666, а сейчас это актуально. Не знаю, как можно избежать этого, кроме как через молитву ко Господу. Возложим нашу надежду не на формулы и технологии, а на милость Божью. Отец Софроний часто говорил, что это самый надёжный путь — быть в полнейшей незащищённости, но уверенным в милости Господа, которого призываем. А не пребывать в волнении по поводу паспортов. Как сказал Христос, «итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21). Если условия и порядки этой жизни требуют иметь этот паспорт, то подчинимся. Ведь апокалипсис не говорит не брать паспортов. Там говорится о том, чтобы не принять печати на чело и на правую руку, на ту руку, которой осеняем себя крестом. А если при получении паспортов от нас не требуют отречения от Христа, то нет опасности в его получении. Если же когда-то этот паспорт будет поводом к отречению от Христа, тогда откажитесь от его получения. И молите Господа о помощи в эти дни, потому что, мне кажется, они уже близко.

Но знайте, что в знаменательные великие моменты истории Господь будет использовать божественные великие средства, какие — не знаю. Но полагаем надежду о Господе. Это самый верный путь.