Высокопреосвященнейший Андрей: Дорогие братья и сёстры, мы завершаем цикл духовных вечеров Великого Поста 2002 года словом отца Рафаила Нойки, озаглавленным «Пост и прощение, судьба и призвание человека в Православии». От души благодарим его за то, что он ответил на наше приглашение. Это духовное путешествие Великого Поста заканчивается по воле Божией сегодняшним вечером. Может быть, таков был Промысел, что отец не смог посетить нас на прошлой неделе, а смог сейчас, когда мы завершаем серию наших духовных встреч. Добро пожаловать, отец Рафаил, благодарим Вас и слушаем со вниманием.

Отец Рафаил: Я получил эту тему, о которой упомянул Высокопреосвященнейший, но хочу поговорить об этих четырёх понятиях в отдельности, расширить границы их определений: что такое пост, что такое прощение, что значит судьба и что значит призвание. Но прежде чем говорить о них, я решил, что в первую очередь следует рассказать вам о Православии, так как тема звучит: «Судьба и призвание человека в Православии».

С тех пор, как человек разлучился с Богом в Раю, — мне хочется сказать: с тех пор, как он «подал на развод» со своим Творцом, — человек, оставшись без Него, не переставал искать своего потерянного Бога и своё истинное естество, которое он ещё в себе не угасил, потому что Адам, чтобы стать тем, чем он должен был стать, должен был следовать по пути, который Бог, Творец, открыл бы ему.

Бог начал парадоксальным образом: заповедью, которая на первый взгляд казалась ограничительной: «А от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь» (Быт.2:17). Она не ограничительная, потому что съесть, чтобы умереть, — это не исполнение; но ограничительная в смысле не вкушать, потому что Отцы говорят, что если бы Адам не нарушил Заповеди, то не остановился бы на этом. Он шёл бы всё дальше, туда, куда хотел дойти, где было его призвание, его судьба, то есть чтобы открылись его глаза и он стал бы, как Бог, ведающий добро и зло, и многое другое. Но змей обманул его.

Происходит множество событий, которые приводят к первому концу света — Ноеву Потопу. Но конец света не наступил, потому что Бог нашёл в это время кого-то, с кем мог вступить в диалог, — Ноя, и через него спас человечество и оставшееся творение от окончательной погибели.

Вы видите из Писания, как после потопа человек полностью одичал вдали от Бога. Прочтите в первых книгах Писания и в книге Судей, в какую дикость впал человек. Нет нужды читать ни одну из книг Святого Писания, чтобы увидеть, что нас окружает сегодня, какой дикости мы «достигли». Но рассмотрим шаг за шагом всю историческую последовательность.

В состоянии этой разлуки, в первый период земной истории — Потопа, который завершил тот первый мир, — человек остался обездоленным и разлучённым с Богом. Но человек остаётся таким, каким его назвал Бог, образом и подобием Божиим (подобие потенциально, но образ в человеке не погиб). И этот образ взывал к своему: если хотите, говоря языком современной политики, «требовал своих прав». Этот образ Божий искал своё происхождение и судьбу. И человек на протяжении всей истории ищет своего Бога и свою сущность.

Результатом этого поиска является бездна религий, рассеянных по лицу земли, начиная от самых примитивных, самых явно бесовских, до самых тонких, все из которых содержат, с одной стороны, бездну премудрости, которая представляет как образ Божий человека, ищущего своё происхождение и судьбу, а с другой — различные отклонения, которые отображают озлобление нечистых духов, каждый из которых хочет подтвердить собственную божественность и ищет поработить человека желаниям этих духов.

Вспомните, что один из Псалмов говорит: «Ибо все боги народов — идолы … (то есть нечистые духи), … а Господь небеса сотворил» (Пс.95:5). И этот же человек ищет истинного Бога, и он же в своих поисках где-то заблуждается, потому что злые духи сильнее, мудрее, лукавее и способнее, чем несчастный человек, который вчера или позавчера проснулся от своего вечного небытия и сегодня живёт на земле три года, двадцать или шестьдесят лет, — но что такое шестьдесят лет познания жизни в сравнении с тем, что такое Жизнь, то есть Вечный Бог? Итак, все религии представляют истину, и все являются отклонением от той Истины, которую ищет человек.

В этом томлении, и, скажем так, страдании человека Бог встречает его в той мере, насколько человек «доступен» Богу, если Бог находит кого-то, с кем «может поговорить», так как в общем-то Богу «не с кем поговорить» в нашем мире. Мы все отдалились, все заблуждаемся, все, по словам святого Павла, ищем своего, а не Божьего (см. Рим.3:9-18). Но Бог находит одного Ноя, а позже — Авраама. В том поколении Бог находит две души, Мелхиседека — этого человека-загадку, которым подразумевается священнический чин, в котором должен был прийти Христос, Мессия, Спаситель, — и Авраама. Мелхиседека мы оставим в покое в нашей дискуссии, у него нет наследия в этой истории, он показывает другое — то, чего мы все ищем, то есть вечность.

В лице Авраама Бог обнаруживает человека, в котором находит отклик и от которого может произвести избранный род, то есть род, в котором Бог иногда находит кого-то: мы называем их Пророками, то есть одухотворёнными людьми, которые смогли уловить что-то от Духа Божьего, каждый по-своему, по мере своего опыта, сформированного (или деформированного в какой-то мере) как духовной культурой, которой они обладали в тот момент, так и их способностью принять вдохновение от истинного Духа Божьего. И Бог находит людей, близких Ему, начиная с Авраама, его сына и внука, затем через четыреста лет — Моисея, и так далее. Через всех этих людей, начиная с Моисея, Бог говорит нам о Себе и о нас, о нашей судьбе и пытается предвосхитить это Адамово, а может, Авраамово искание: «Кто истинный Бог?»

Эта культура, начиная с Авраама, которой Бог взращивает в человеке пророческую черту, то есть человеческую черту; культура, которой Бог может образовывать Себе людей, с которыми может общаться более глубоко. Кульминацией этой культуры является феномен абсолютно непонятный человеку, который в Божьем делании (и в силе Божьей) представляет собой историческую уникальность: Матерь Божия. Бог не только мог говорить с этой душой, мог пребывать и покоиться в этой душе («имел с кем общаться»), но она осталась Девой: превыше всякого телесного почтения, девственна в своём даровании себя Богу. Я понимаю её девственность особенно в этом смысле, что никогда в этой душе не было ничего превыше Бога, важнее Бога. В первую очередь — Бог, то есть первая заповедь Христа: «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими» (Втор.6:5). Это в высшей степени то, кем является Матерь Божия!

Я бы сказал так — говорю сейчас по своему человеческому пониманию — Бог, зная об этой душе, вселил её в тело женщины, а раз это женщина, из неё Он Сам смог воплотиться и говорить к нам, придя впервые в человеческой истории, но в определённом смысле и в последний раз. На протяжении истории Бог говорит к нам, в особенности через избранных Своих. Всё-таки говорит Псалом: «Поведаша мне законопреступницы глумления, но не яко закон Твой, Господи» (Пс.118:85). Теперь не только «законопреступницы», но и пророки и святые Божьи сказали многое, но всё-таки совсем иное, чем когда Сам Бог говорит о Себе Самом.

Многие в наши дни смутились разницей между Ветхим Заветом и Новым. Многие говорят: похоже, что в Ветхом Завете говорит не тот же Бог, что в Новом Завете. Нет, это не другой Бог, но Он говорит в той мере, насколько мог говорить — с одной стороны, насколько смог «уловить» о Боге кроткий Моисей (кроткий, но не забывайте, каков был его Закон!), и сколько Он мог говорить через других Пророков; но ещё одно — сколько могло принять человечество за две тысячи лет от Авраама до прихода Господа? И Бог взращивает хотя бы в избранном народе культуру, куда он может прийти, чтобы рассказывать вещи, невообразимые человеку. Невообразимое что, например? Что Бог Един, весь Ветхий Завет прилагал усилие против преумножения богов, которые все навязывали себя человеку. Но с другой стороны, этот воплощённый Бог говорит нам, что является Сыном Отца, и мы начинаем различать второе Лицо. В Своём последнем слове Он говорит о ниспослании Святого Духа, «Который от Отца исходит» — третьем Лице. Откровение Единого Бога, но в трёх Лицах — какой человек может представить себе нечто подобное? И до сих пор многие говорят, что это измышление эллинистической философии, или ещё что-то…

Не только это. Человеку понадобилось три века, чтобы осознать это новое откровение и родить это слово — «Троица», то есть один Бог в трёх Лицах. И многие вещи должны были быть ещё осознаны на протяжении истории за четырнадцать веков до Григория Паламы, чтобы человек осознал, что в Боге есть два аспекта: сущность Бога, то, кем является Он в Самом Себе, с Которым мы не можем общаться. (Мы не являемся нетварными, мы не сущность сами из себя, как Бог). И энергия, которой Бог проявляется и дарует Себя полностью человеку, а через эти энергии человек может обожиться более, чем представлял себе сам Адам, который искал, чтобы его глаза открылись и он увидел бы то, что видит Бог. Ведь человек может стать Богом, вплоть до полной идентичности через делание и силу Божью в благодати. Полной, но не по естеству. Мы остаёмся творениями, а жизнь, которая будет в человеке в вечности, — это жизнь Самого Предвечного Бога. Сама жизнь божественна, она сама предвечна, то есть без начала и без конца, и поэтому эта жизнь будет полностью дарована человеку в его совершенстве в конце веков, когда Бог станет всем во всех.

Теперь мы достигли, рассуждая о Христе и о Воплощении, того, что мы называем Новым Заветом, новой эпохой в истории. Что же происходит в этом Новом Завете? Апостолы уже предупреждали: «Ибо я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада» (Деян.20:29). И они пришли и уничтожали, и неистовствовали. Сейчас не язычество, потому что язычество представляет человека в его неведении и как бы невиновного, ищущего Бога, своё происхождение и судьбу, — сегодня ереси характеризуют человека, который оказывается непокорным божественному откровению, сейчас уже знает, но, зная, отвергает, оставляет истину. Видите теперь, что в этом смысле ересь намного страшнее, намного виновнее, чем древнее язычество. Эти ереси были предсказаны и Богом, и пророчествами Ветхого Завета, и Апостолами; и эти ереси будут свирепствовать до тех пор, пока зло достигнет тех глубин, о которых пророчествуют книги нашего Писания.

Безусловно, это страшная трагедия, но из неё мы видим, что Бог — это Тот, кто держит в руках карты судеб истории, например, когда Спаситель говорит в пророчествах о конце света, что «…когда это Евангелие» — то есть благовещение Царства — «будет проповедано всем народам для их спасения» — то есть будет возможность спастись и для них — «тогда наступит конец» (см. Мф.24:14 и Мар.13:10).

Спаситель говорит: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это ещё не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам» (Матф.24:6,7).

Значит, когда Бог закончит Своё дело спасения Адама, тогда Промыслом Божьим всё будет подобно дням Ноева Потопа (который более чем вероятно является результатом чародейства тех времён; если хотите, то одно воспоминание об этом Потопе в мифологии есть — это германский миф об ученике чародея, который в отсутствии учителя решил повторить заклинания, возмутившие воды, и не знал, как их сдержать). Не Бог сотворил это зло, но злодей человек и бесы. Бог берёт на себя ответственность за всё, что бывает. Бог сдерживал тот Потоп, пока Ной последним не взошёл на корабль и не затворил дверь. И лишь тогда разбушевалась человеческая злоба.

Таким будет, я думаю, и конец. Похоже, что зло побеждает, потому что нас обступают и поглощают все силы тьмы, ведь сказал Христос в Гефсимании: «Но теперь ваше время и власть тьмы» (Лук.22:53). Сейчас я начал осознавать: если бы Слово Божие не сказал этих слов — «но теперь ваше время и власть тьмы», то и доныне не смогли бы Ему ничего сделать. Это было разрешающее слово, которым они смогли затем арестовать Его, неправедно осудить и приговорить к смерти, распять, надругаться над Ним, а Он — был как немощный. Почему? Потому что я немощен! Как виновный. Почему? Потому что я виновен! Как грешник. Почему? Потому что я грешен! Все мои грехи Он взял на себя. Он «не смог» сойти с Креста, когда его провоцировали. Почему? Потому что я не смог бы сойти с креста так же, как те, что были справа и слева от Него; и Он взял на себя эту мою «епитимию» покаяния и Крестом — как говорит Литургия Василия Великого — «снизошёл во ад, чтобы исполнить Собой всё». И, сделав это, «Он разрешил болезни смертные».

Таким образом, в лице Христа у нас есть Бог, который говорит к нам, Бог, который показывает нам, в чём смысл творения, каков был замысел Божий, когда Он произнёс: «Сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему» (Быт.1:26), каковы происхождение и судьба человека. Этим божественным откровением является то, что мы называем — будь то в её апостольской форме или в нынешней — Церковью.

Церковь есть там, где на призыв Божий, скажем, как в Раю: «Адам, где ты?» Адам вместо того ответа, что он дал, может ответить: «Вот я!» Церковь там, где по призыву гласа Божьего человек предстаёт пред Богом (и скажу: предстаёт таким, как он есть!), где он получает от Бога это откровение и начинает с Божьей помощью своё путешествие из этого небытия, в котором мы ещё находимся, к бытию.

Эта жизнь, которая в терминологии Нового Завета называется покаянием, есть не что иное, как динамика поиска вечности, ответ Адама на призыв Божий и это «вот я!», когда Адам приходит к Богу таким, как он есть, а не прячется за деревьями из-за того, что грешен. Так же и мы поступаем в тайне исповеди — показываем себя такими, каковы мы, и скажу: без «смоковных листьев» (Бог покрывает нас более совершенными одеждами, чем наши смоковные листья). Бог — это Тот, Кто выводит нас из небытия, Бог — это Тот, Кто даёт нам силы для этого путешествия от небытия к бытию. Этим «становлением в бытии» является покаяние, динамика вечной жизни. Она подразумевает правильное понимание до тех пор, пока Бог Сам будет говорить с Адамом, чтобы устами Божьими было возвещено истинное откровение. Ни языческие религии, ни даже Пророки не смогли даровать человеку ясности этого пути, истину, которой человек смог бы достигнуть своей истинной судьбы.

Правильное понимание этой истины, ради которой Бог должен был сойти Воплощением, принять на себя нашу «епитимию» смерти за грех, Крестную жертву, схождение во ад, Воскресение в третий день, Вознесение на Небеса, восседание одесную Отца и второе страшное пришествие, — как и всё, что из этого следует, называется Православием. Правильное понимание, правильное прославление Бога — это Православие. В духовном хаосе древнего мира, кульминацией которого стал Ветхий Завет и приход Бога, Православие было представлено неким Авелем, который был убит своим братом; Сифом, который заменил Авеля, Енохом, одним из внуков Сифа; затем Ноем, через которого Бог спасает всё, что можно ещё спасти из древнего мира, Авраамом и Мелхиседеком, Моисеем, Пророками и Матерью Божией, которая является вершиной человечества, апогеем ответа Адама; и вся культура от Моисея до Христа — это Православие. Во всей этой неразберихе примитивной духовности времён Ветхого Завета было несколько голосов, и был народ и культура, которые плохо ли, хорошо ли, но держались Истинного Бога. В Новом Завете, то есть историческом периоде после Завета Христа, Воплощённого Бога, Православие выражено — как об этом учит и богословие — различными догмами, которые следует понимать всё-таки не буквально, в мёртвом слове, а в духе и истине, как сказал Спаситель Самарянке; это понимание, которое позволяет человеку следовать истинным путём, ведущим к спасению.

Что такое спасение? В нынешний век спасение динамично. Спасение проявляется в том, что постепенно всё больше правильного понимания проникает в наши сердца, больше света охватывает нас, а свет выражается в делах нашей жизни. В каких делах? Ведь истинные люди — это не мы; очевидно, что наша антропология — это Человек Христос, но после Него есть Святые. Святой — это не человек, который был когда-то раньше запрограммирован Богом с целью воздвигнуть его высоко на пьедестал и прославить. Святой — это человек, который праведно совершал это странствие, постепенно допуская всё меньше промахов, пока его жизнь не стала такой, как нам предсказывал Христос: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду» (Иоан.14:12). То есть сотворит чудеса, воскресения из мёртвых, явит пророческий дар, невредимость в самых ужасных условиях.

Мученики, которые страдали (и как бы не страдали), смогли принять на себя невообразимые муки, и не только крепкие мужчины и герои, но и женщины, и даже дети, которые смогли освятить землю своей кровью. Откуда эта сила, откуда эта жизнь? Это то, что называется спасением в его историческом аспекте. А спасение в его конечном аспекте — это, конечно, восседание одесную Бога Отца вместе с Человеком Иисусом. Но пока что спасение в его динамическом аспекте выражается подобными делами. Чудотворение, например, — это лишь одно из них и не самое ценное, по мнению всех святых. Наиболее ценной они считают такую добродетель, как смирение, которое является распахнутой для любви дверью, а любовь — это слово, к которому сводятся все Заповеди Божии.

Христос показал, что первая заповедь — это любить Бога, вторая — любить ближнего, а третью заповедь Спаситель показывает, когда говорит: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, [так] и вы да любите друг друга» (Иоан.13:34). Как Он нас возлюбил? Ведь Он говорит, что если возлюбил Своих, то до конца возлюбил их, а конец был на Кресте. И добавляет: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам» (Иоан.15:13,14). И нам заповедал то же самое. Итак, три заповеди, которые сводятся к одному слову: любовь. Это то, что всегда ценили превыше всего все святые. А результатом этой жизни является то, что чудотворение, как я говорил выше, не является чем-то удивительным, оно естественно для этой жизни. Возможность возвещать божественное слово, то есть быть пророком не только в смысле пророчествовать о будущем, но возвещать теперь слово Божие — это уже не что-то особенное, а естественно для этой жизни, в которой проявляется всё то, что мы называем спасением.

Сейчас, в период Нового Завета, характеризующийся ересями, в которых проявляется человек, продолжающий быть отступником Божьим, Православие остаётся тонкой нитью в контексте этого человечества, наследием святых, которые ни за что на свете, ни за какой идеал, никакую выгоду, вечную или временную, не захотели отречься от Истины, показанной Христом, Воплощённым Богом. Церковь даже могла бы не называться Церковью, уже заслужив название Православие, правильное славление. Понятно, что если есть Церковь, то есть Православие — правильное славление или правильное знание (и даже правильное понимание тоже является, в зависимости от контекста, возможным переводом). Всего этого даже не должно было бы существовать. Православие по своей сути является не чем иным, как то, каким задумал Бог человека изначально. Но в этой духовной какофонии истории, среди многих мнимых богов, многих мнимых высоких идеалов, какими были все ереси, которые свирепствовали и свирепствуют по сей день в истории, этот тонкий ручеёк, посредством которого Бог благоволил, чтобы родился Его образ и подобие, должен была получить имя, и он был назван — Правильное Славление.

Итак, дорогие братья и сёстры, так я понимаю Православие. Многие из вас, с кем я встречался на протяжении тех лет, что я был здесь, спрашивали меня, что я подразумевал, когда сказал тогда, в 1993 году, что Православие — это природа человека. Вот что я подразумеваю. Это способ, которым Бог сотворил человека, но человек отпал через Адама, и на протяжении всей истории ищет свою истинную природу, своё истинное происхождение и свою истинную судьбу. Для меня это и есть Православие, и если сегодня Православие сконцентрировано в Церкви, которая, между прочим, обладает историческим и учрежденческим аспектами, имея каноны, свой образ бытия, свой тип облачений, может быть, даже свой особый язык, — всё это является тем, что я называю картонной коробкой, на которой написано «ценная бандероль», и внутри находятся неописуемые сокровища. Но да простят меня и Его Высокопреосвященство, и богословы, да не будем никогда называть Православие «учреждением», даже если оно «бого-человеческое». Православие — это не картонная коробка, на которой написано «ценная бандероль», — это то, что содержится в ней.

Говоря о Православии, сегодняшняя тема требует от меня говорить о посте и прощении как о судьбе и призвании. Я возьму на себя «дерзость» и ответственность просто определить эти четыре понятия: пост, прощение, судьба и призвание.

С чего начну? Может, начнём с судьбы и призвания, потому что я часто говорил, что человек ищет свою истинную судьбу, и Бог, обращаясь к человеку, показывает ему её. Судьба — это не что иное, как то, что искал Адам, в чём змей обманул его, утверждая, что Бог хочет лишить его этого, так как «в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт.3:5). Вкусил, и говорит Писание: «И открылись глаза». И какие же «божественные и неизреченные тайны» увидел Адам, когда открылись его глаза? Он увидел себя нагим и устыдился сам себя и своей жены Евы, а она устыдилась его.

Это ли божественность, братья и сёстры? То ли это, чего желает человек? Нет, это, как мы все знаем, к сожалению (по нашим грехам), результат греха — разочарование. Раз-очарование — интересное слово, отнеситесь к этому серьёзно! Когда мы разочарованы, вспомним, где мы были очарованы, и тогда боль разочарования может стать моментом нашего спасения, чтобы нам более не очаровываться. То есть это возможность нам просветиться.

Но продолжим о судьбе. Истинная судьба человека — это то, что вся филокалическая традиция, традиция Церкви, начиная с Апостолов — даже с Адама! — называет обожением. Если Бог сотворил человека «образом и подобием», то Он не шутил. И посмотрите, что может рассказать нам жизнь Марии Египетской. Святой Зосима поразился, каким образом и какими способами Бог привёл ещё одну душу к спасению — и какому спасению! Потому что Зосима, если вы внимательно прочтёте, был самым просвещённым человеком своего времени, человеком, который от младенчества предался Богу и совершил все вообразимые подвиги, и сам добавил другие, и так смог приблизиться к Богу. И ангел приходит сказать ему: «Пойди туда, Зосима, чтобы увидеть, что совершенному предстоит много более долгий путь, чем пройденный тобою до сих пор!». Итак, Зосима был совершенным человеком, но путешествие ради достижения высоты Марии Египетской было намного длинней. И был потрясён Зосима. Посмотрите, о чём нам говорит житие: в итоге он остался учеником этой святой.

Итак, судьба человека в этом, насколько мы можем видеть из истории. Что мы видим из истории? Взгляните на всех этих святых, которые мертвы: мы на земле в своих храмах храним их мощи, мёртвые тела, останки, но называем их «мощами», чтим их по праву, потому что они не имеют признаков смерти. В худшем случае — это просто кость! Но в основном они являют то, что не ассоциируется со смертью, — благоухание. Смерть — это не благоухание, она смердит, прошу прощение за слово, но это реальность. Смерть отвратительна; мощи же источают благоуханное миро, исцеляющее нас от болезней. Эти «мёртвые останки» источают силу, которая воскрешает других от смерти, возвращая их обратно к жизни, чтобы они могли продолжить путь покаяния до своего совершенства. Итак, когда говорит Христос: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит» (Иоан.14:12), — заметьте, что и после смерти!

Отец Паисий Святогорец упоминает, что раз кто-то обвинил его: «Вы, монахи, подобны бесплодным деревьям, потому что даже жизни не приносите в этот мир». Он ответил: «О чём ты говоришь, брат? Ведь если какой-нибудь бесплодный монах, как ты его называешь, становится святым, он и после смерти рождает: из неплодных женщин — плодовитых, из грешников — святых, возрождает от смерти этими неизреченными чудесами и воскресениями». Всё это не суеверия, не мифы, как часто хочет это представить современность, бесплодность мысли которой проникла даже в церковное мышление. Так и предсказывал Спаситель: «Но Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?» (Лук.18:8). Молитесь, братья и сёстры: «Да найдёшь, Господи, во мне да найдёшь веру!»

Итак, в этом заключается судьба после так называемой «смерти» человека. Мы видим, что того, что творит Бог, если с верой просим от Бога чего-то и молитва наша исполняется, то того же можем просить и у Божией Матери. Посмотрите, такой же человек, как мы, скажем, Святой Николай, Святые Апостолы — любой из Святых может сотворить для тебя то же, что и Бог. В какой-то мере и в этой жизни они явили нам это, но особенно после смерти эти Святые ведут себя, как Бог. Почему? Обожение человека! Это судьба, и это то, что означает Правильное Славление.

Правильное Славление. Возьмём «отрицательное» разъяснение из Символа Веры Святого Афанасия — «Тот, кто не верует так, кроме многих сложностей и многих волнений этой жизни рискует и вечной погибелью» (простите, я не могу передать точно, поэтому перефразировал). Итак, восприняв эти слова положительно (правильное славление, православие), тот, кто верует так, кроме духовных достижений в этой жизни, после так называемой «смерти» становится всё более, как Бог. До какой степени? До последней трубы, когда сама эта смертность, наши останки, воскреснут, и мы будем телом во всём подобными Христу Воскресшему, вместе со Христом одесную Отца. Итак, это и есть наша судьба.

Призвание. Что такое призвание? В переводе с румынского, призвание — это слово, заимствованное из латинского языка, и происходит оно от слова «голос». Это призвание, призывание человека: «И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты?» (Быт.3:9), в смысле «Приди, получи от Меня сейчас дух спасения», как сказал бы Бог, «и в духе покаяния продолжи свой путь до обожения, которого ты жаждешь».

Итак, призвание человека — это призыв Божий к обожению, призыв, которым Бог зовёт человека исполнить свою судьбу на земле, по земным меркам, а после так называемой смерти — в вечности, судьбу в вечности — блаженное царство вместе с Богом во веки веков.

Тогда в этом контексте что значит пост? И что такое прощение? Начну с прощения. Когда один законник спросил Христа, какая заповедь наибольшая, наиважнейшая в Законе, Христос ответил: «Возлюби Господа Бога» (Матф.22:37). Это первая заповедь. И, не будучи спрошенным, Христос поспешил открыть ему и вторую заповедь Ветхого Закона, о которой говорится, что она подобна первой: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Матф.22:39). Это Христос, Слово Божие, Который соединил эти две заповеди. Они содержатся в двух Книгах. Во Второзаконии, в Десяти Заповедях, первая заповедь действительно «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть и люби Господа, Бога твоего» (Втор.6:4,5) — как и сказал об этом Спаситель. Вторая заповедь содержится в Левите, где говорится совсем в другом контексте: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев.19:18). Или, как говорит румынская пословица: «Того, что не нравится тебе, не делай другому». Но Христос уровнял первую и вторую заповеди.

Что происходит в этой любви? Христос говорит: «Кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё» (Иоан.14:23). Итак, если Адам не сохранил Божественного слова в Раю, значит, в какой-то мере он отпал от любви Божьей, нарушил её. Думаю, что нет на земле человека, который не знал бы, как болезненно предательство в любви, ранение любви. В той мере, насколько ты кого-то любил и тот оказался недостоин твоей любви — знаешь, как это больно.

Итак, любовь уязвима, даже если это всемогущая любовь Божия. Любовь Божия очень утончённая. Не потому что Бог уязвим, не Его всемогущество — я далёк от этой мысли! — но уязвимость является свойством любви. Любовь — это глубина самопожертвования ради другого, абсолютная жертва. Христос показал нам, насколько Он предал Себя, не только до Креста и до смерти, но и до глубин ада; даже разделив Свою судьбу с разбойниками, Он и в последнюю минуту жизни нашёл способ спасти грешника, возбудив мятежом одного разбойника покаяние и истинное исповедание другого, пока не смог сказать ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лук.23:43). Ныне! Итак, любовь обладает такой тонкостью, такой нежностью, такой трогательностью самопожертвования, которые мы себе не можем представить, потому что ещё остаёмся грубы в нашей биологии и неотёсанны в нашей бездуховности. В этом смысле, я хочу сказать, любовь является предельно тонким переживанием, нарушение которого вызывает особенную боль. Но тот, кто был уязвлён, тот, кто любит и страдает, не умирает: умирает тот, кто попирает любовь. Тот, кто любит, уязвляется не столько тем, что бывает оставлен, но уязвляется, видя, что тот, кого он любит, умрёт за грех, который сотворил против него.

Бог не таков, каким Его видит ложное богословие — «оскорблённый преступлением Адама». Бог умирает от боли, что Его возлюбленный, его первотворение и все, кто должны были бы родиться от него, теперь будут смертны: «Ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.3:19).

Бог в Своей любви не мог оставить погибнуть любимого и принял на Себя епитимию покаяния, епитимию грешника, то есть крест и позор. Взгляните, как огромный труд Христа — Учителя, проповедавшего любовь, оказался тщетен в несколько часов! Итак, позор тщетности за целую жизнь подвига. Весь позор и все немощи принял на Себя Всемогущий, чтобы стать во всём подобным человеческой немощи, чтобы взять на себя и мою немощь, мой грех, мою ненависть, мою злобу, как будто бы это Он был грешен, немощен, безобразен, злонравен и приговорён к смерти. Почему? Потому что нет ничего на небесах или под небесами, что смогло бы победить всемогущество Божие. Он притворяется немощным, пока не сходит во ад, — и тогда, ад, увидишь, что тебя ждёт! Святой Иоанн Златоуст в Слове на Пасху говорит: «Поглотил тело и вдруг встретился с Богом». Или (как говорят другие тропари или икосы нашей Триоди), «лишь только стали вонзать Крест Христов в землю, как ад начал плакать: «Кто вонзил деревянный гвоздь в моё сердце?». Это и есть сила Божия. Как однажды я говорил в одном слове, в Монастыре, если бы мы были истинными философами, если бы мы обладали верно направленными предпосылками мышления, то лишь взглянув на все философии, религии и идеалы этой истории, мы бы поняли, что единственно Христос — это истинный Бог, именно по немощи, с которой Он роднится. Кто может позволить себе столько немощи? Кто может позволить себе такую тщетность всего своего делания? Только Тот, кто знает, что Он всемогущ и ничто не может Его победить. «Подожди, смерть, подожди, ад! Я не противлюсь Кресту, не борюсь сейчас, чтобы показать человеку, что могу сойти с Креста; не творю чудес, чтобы пришёл Илья и снял Меня с Креста, или ещё что-либо… Подожди, ад, увидишь, что будет!»

Все основатели религий, философий, идеалов боролись по-разному. Было необходимо, чтобы и Моисей защищал свою религию, идеологию, философию различными угрозами и даже смертью. Всемогущий не нуждается в защите. Кто-то там у нас в Англии, кто хотел исповедать истинную веру, говорил мне: «И я буду бороться, чтобы защищать истину!» И тогда мне пришёл в голову этот ответ: «Почему ты не позволишь себе быть под защитой истины, самой Истины?» Она пришла в изумление и поняла, как ей быть.

Не столько мы защищаем истину, сколько мы должны войти в истину и позволить Истине защищать нас. Что есть истина? Это еретический вопрос. Истина — это «Кто». Христос, Слово Божие, сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан.14:6).

В этом контексте любви, любви попранной и уязвлённой, что случается с тем, кто умирает, поправ любовь? Кто любит, тот не допустит, чтобы человек умер. Что означает всё то, что предпринимает Бог в Своём воплощении? Что иное, если не прощение?

Любовь прощает грешника. И сейчас я скажу вам, что прощение — это не средство. Прощение — это составная часть любви. К примеру, я несколько раз сходил к своему духовнику, когда натворил чего-нибудь и попросил прощения, а он мне ответил: «Отец Рафаил, ты прощён прежде прошения, но как мы можем жить с тобой, если ты таков?»

Прощение дано нам прежде нашего прошения. «Бог есть любовь», — говорит Апостол. Мы можем сказать: «Бог есть прощение». Прощение уже дано, мы должны лишь принять его, мы должны удостоиться этого прощения, и тогда мы увидим, как прощение становится составной частью Любви. Такими должны стать и мы. В этом смысле прощение можно расценивать как призвание человека, то есть научимся быть такими, как наш Бог, научимся воздавать нашему ближнему тем, что желаем сами получить от Бога, да и от ближнего. Или, как говорил нам старец в одном слове на Прощёное Воскресение: «Мы, люди, не можем не грешить, но наш долг прощать друг другу и возобновлять, продолжать странствие покаяния и спасения».

Пост. Что такое пост? Пост как любое воздержание от дел мира сего, от этой биологической жизни является составной частью человеческого подвига, которым мы хоть немного уменьшаем нашу причастность материи, биологии. Это тайна в человеке, когда, уменьшая силу этой грубой биологии, даётся больше свободы самовыражению духа. Если хотите, скажу словами Святого Павла: «Ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти» (Гал.5:17). Может быть, всем или многим из нас знакомы моменты, которые, возможно, являются моментами благодати, когда, вкушая, будто бы «нарушаем» что-то, что движется в нашем духе, в наших сердцах. Если ещё слишком велика наша причастность земному, как будто бы теряется что-то более ценное.

Эта убеждённость может зайти очень далеко, вплоть до тех подвигов, о которых поётся в тропаре Преподобным: «И дея учил еси презирати убо плоть». Но пока что нам даются подвиги посильные: пост, как этот Великий Пост, это не пост в прямом смысле слова — как постился Моисей, как постился Илия, как постился Спаситель, не вкушая ничего сорок дней. Постились и наши филокалические Отцы, назовём их так, начиная с Антония Великого, и может, даже до него. Они постились и сорок, и шестьдесят дней, как говорит Египетский Патерик (и пришли к выводу, что всё-таки сорок дней — это человеческая мера, как это показал Христос, воплощённый Бог). Но то, что мы называем постом, является первым шагом, доступным всем. Это, можно сказать, режим, диета. Дело в том, что пост, как и любое воздержание, связан с любовью. Любовь требует подвига. И любовь людей этого мира тоже требует подвига. Сколько молодых девушек сегодня соблюдают режим, чтобы сохранить фигуру! Насколько бывают сильны законы любви, охватившей нас, настолько сильны и законы воздержания или подвигов, которые мы готовы понести.

Мы жаждем вечности, но проходим через подобные подвиги, подвизаемся не для того, чтобы сохранить фигуру, не по причинам, которые движут молодёжью, желающей добыть себе кого-то в этой жизни (супруга), но в первую очередь потому, что отягощённое тело не очень-то поддаётся молитве. И даже ради здоровья мы можем соблюдать этот пост, потому что здоровье полезно для нашей духовной жизни. И во-вторых, что намного важнее, чтобы оставить больше свободы духу для самовыражения. Но, преимущественно, в конце нынешнего Великого Поста, вне зависимости от того, постились мы хорошо или не очень, или даже плохо, всё-таки в канун Пасхи будто бы что-то другое движется в нас, будто по-другому даётся нам молитва, чем в дни, когда мы, будучи более свободными, пресыщаемся всеми земными благами.

Итак, мне хочется сказать вот что: не следует понимать, что пост и прощение и есть судьба и призвание человека в Православии. Пост — это подвиг, это способ, как и все остальные подвиги; прощение — это выражение любви, а призвание человека — это любовь, которая является судьбой человека в той мере и в смысле, о которых говорит Апостол «Бог есть любовь» (1Иоан.4:8). И эта любовь является законом жизни и законом вечности.

 

О духовной жизни

Отец Рафаил, что такое духовная жизнь?

Отец Рафаил: Очень хороший вопрос, но это тема ещё одной конференции. В нескольких словах я скажу вам о самом главном. Хороший вопрос, потому что сегодня духовную жизнь путают с бездушной и пресной нравственностью. Нет! Нравственность — это только первый шаг, первый примитивный шаг для возвращения к духовной жизни. Читая Новый Завет, вы видите, как часто Апостолы говорят о «новой жизни во Христе». Это действительно жизнь в Духе. Духовная жизнь заключается в переходе от нашей примитивной биологической жизни, для которой у меня нет ни одного подходящего слова, — только лишь то, что она примитивна и заканчивается могилой. Жизнь в духе означает проникновение в законы божественной жизни (если мы можем их назвать законами), эта жизнь не знает ни тления, ни умаления, ни страдания.

Почему страдает человек? Страдание — это движение к смерти, потеря жизни. Поэтому истинная духовная жизнь не знает потерь. И проникновение прежде нашей биологической смерти в эти начала вечной жизни и называется духовной жизнью.

Возьмём любовь. Я приведу вам один пример. Сколько раз ко мне приходили люди, сломленные этой жизнью, с необъяснимыми трудностями, с неразрешимыми проблемами, и я в своей немощи, как мне сказал мой Духовный отец, раз они пришли ко мне, принял их так, как их приняли и мои братья из Монастыря. И если я их выслушивал, если у меня находилось хоть немного любви выслушать их без осуждения, часто столь малая любовь производила такое воскресение в жизни этих людей, что иногда я оставался просто-напросто удивлённым, сражённым: «откуда и доколе»!

Итак, что я хочу сказать? Любовь в самых малых её проявлениях не является ни психологическим, ни даже нравственным моментом. Это закон жизни. Духовная жизнь — это то, о чём сегодня говорится в нашем богословии еретической терминологией: мистика. Для нас в Православии мистики не существует. Мистика — то, что называют мистикой, — это и есть духовная жизнь. Она мистична, потому что она от Духа; потому что Дух не может быть выражен ни определениями формальной логики, ни материальным; она таинственна, потому что творит то, что мы называем чудесами, чего мы не ждём; неожиданно и то, что подаришь немного любви ближнему и удивляешься, «откуда и доколе», потому что вдруг воскресает его жизнь и твоя, и многих вокруг.

Итак, вот что вкратце называется духовной жизнью. И я был бы очень рад, если бы это слово «мистика» не произносилось бы больше, потому что происходит от ереси, которая не знала, к чему рационально отнести некоторые феномены, которых она не могла отрицать; и тогда она изобрела «ящик», который назвала мистикой, и всё непонятное прятала туда, потому что это мистично, «это мистика». Нет! Это духовная жизнь. Мы не нуждаемся в этом определении. Оно тоже употребляется, но для нас существует духовная жизнь. То есть та жизнь, посредством которой сейчас начинает работать наше покаяние. Начинаем видеть яснее. Возможно, сегодня я лучше, чем вчера понимаю эти слова Писания. Завтра я пойму ещё больше. Совершаю делание, которым открываются мои глаза, если это делание верное, и физический опыт, который у меня есть, может открыть мне такие горизонты, которых я и не ожидал. Заметьте, как переплетается практический опыт с просвещением, которое опять-таки не является лишь интеллектуальным или культурным феноменом, а является тем, что будет сопровождать меня после смерти.

Что такое покаяние? Опять-таки это то, что сегодня понимается неверно. Покаяние — это не только сожаление и «сетование» о каком-то сотворённом мною зле; покаяние — это динамика к вечной жизни. Наш духовник отец Софроний — если рассмотреть это в гармонии со всем филокалическим — говорит, что это начало самосозерцания. Что происходит в покаянии? Посмотрите, как много людей вокруг нас не осознают своих грехов, но и мы вчера, позавчера жили во грехе и даже не знали, что это грех. Как часто я слышал: «О, отче, я не знал, что это грех». Или: «Я когда-то не знал, что это грех, пока не увидел в одной из молитв, или в вопросах молитвослова».

Итак, осознание греха. Но осознание — это не только реальный факт. Как часто ты пытался убедить кого-то, что это не хорошо, что это грех, и тебе не верили! Что же случается, когда тебе начинают верить? Что случается, когда я осознаю, что соделанное было грехом? Я начинаю видеть тьму, в которой пребываю. И что являет мне эта тьма, как не присутствие где-то в моей жизни света? Итак, вкратце, осознание греха — говорю вам это от имени филокалистов и моего духовного отца — это нетварный свет, это сам Бог, просвещающий моё сознание. Сейчас я рискую отчаяться, но теперь не время «отчаиваться, что я намного хуже, чем был вчера», потому что я даже лучше, я тот же вчерашний грешник, но становящийся сознательным. Видя теперь бездну и тьму моего греха, тут бы мне и отчаяться, но сейчас я ценнее в глазах Божьих, чем когда был тем грешником, не ведавшим ничего. Почему? Потому что это означает, что Бог находит во мне кого-то, с кем может поговорить.

Отец Софроний говорил: «Жизнь покаяния есть не что иное, как возвращение человека от тьмы, которую нам сегодня открывает свет Божий, к этому свету». И созерцание, созерцание этого нетварного света, то есть самого Бога, не является феноменом, как мы это себе представляем, а это естественно для человеческого развития, для становления человека в бытии. Это естественно для человека, обретшего ум, способный зреть Бога; потому что слушая тайный глас Божий, или слушая этот Божественный свет, который мне сегодня разгоняет тьму, я начну когда-то в своей жизни видеть — дай, Бог, и услышь эту нашу молитву! — начну видеть этот свет.

И отец Софроний говорил: «Лишь тогда ты поймёшь, что это тот свет, который во дни твоего отчаяния освещал тебя для того, чтобы ты увидел свой мрак, чтобы ты начал путешествие от тьмы к свету». Вот что я называю духовной жизнью.

 

О деградации любви

Вы много говорили об истинной любви, которой является прощение, пост и жертвенность. Как Вы объясните деградацию любви в страстную любовь?

Отец Рафаил: Каждый человек ищет истину, ищет жизнь, ищет, откуда он пришёл и куда предназначено ему идти. Дерзну привести здесь другие слова моего духовного отца: «Ни один человек не хочет грешить». Я удивился тогда, потому что я знал, что все мы хотим грешить, но это запрещено. Это неправда! Человек не ищет греха. Грех вообще — это искажение. Грех не имеет в себе бытия, не существует, потому что Бог не сотворил его, а чего Бог не сотворил — не существует.

Что такое грех? Это искажение. Приведу вам такой пример: мне стало это ясно однажды, когда я размышлял, что такое грязь. Возьмём, например, навозную кучу в стойле. Это всего лишь навоз, и ничего в нём плохого не было бы, если бы не нужно было его вычищать и вывозить оттуда. На моём поле, где я посею пшеницу или что-то другое, он — «золото», а на моём ковре в гостиной — нет уж, увольте! Там он будет для меня грязью. Грязь — это не то, что она есть, а то, где она есть. Примерно так же и в случае с грехом.

Подобно и с любовью: Бог есть любовь! Отец Дионисий Святогорец, румынский старец, который ещё жив и которого я трижды посетил этим летом (упокоился в 2004 году — прим пёр.), трижды произнёс в разных контекстах эти слова: «Братья, храните любовь, потому что любовь от Бога!» Разумеется, от Бога, потому что это Бог!

Итак, человек, образ и подобие Божие, чем может быть, как не любовью? И если любовь в человеке исчезает, он будет искать её. И если не найдёт её в Духе и Истине, по слову Спасителя, то найдёт её другим путём, в своём отчаянии и мраке, в искажённом виде, но всё-таки ему будет необходимо обрести «любовь». Если в человеке нет божественной любви, он будет блудить, но ему будет казаться, что это в чём-то любовь; может быть, разочаруется, обратится, как блудный сын, вернётся и будет искать истину; а может, и нет, не дай, Бог! Но человек не может без любви, человек не может без всего того, что является словом Божиим. Бог даёт нам заповеди, как говорит Апостол, которые не тяжелы, которые не обременительны. Когда Бог заповедует, Он показывает нам, кем мы являемся. Или мы таковы и не осознаём этого, или ещё только должны стать таковыми.

Итак, деградация любви вот в чём: во мраке греха человек не знает, но тоскует, жаждет, алчет истинного, и по незнанию блуждает. В этом я вижу деградацию любви.

 

О послушании мирянина духовнику

Как далеко должно идти послушание мирянина своему духовнику?

Отец Рафаил: Ещё один очень важный вопрос! Послушание — это не дисциплина. В Правильном Славлении, в Православии, послушание — это тайна. Простите меня, братья богословы! Наша Церковь не сводится к семи Таинствам: Таинств неисчислимое множество! Даже если их семь или восемь, их следует называть основополагающими. (Какое Таинство восьмое? Если Брак — это Таинство, то разве монашество не Таинство тоже?) Пусть будет семь основных Таинств — но Таинств Церкви множество! Всё, что говорит о духовной жизни, о таинственной жизни, мы называем мистикой (мистичный = таинственный).

Послушание — это Таинство, в котором человек ищет воли Божьей для самого себя, в котором человек может находиться и оставаться в воле и промысле Божьем. И это совершается через духовника.

Сейчас, как говорил отец Софроний, не существует спасения для монаха и спасения для мирянина; иначе Христос дал бы различные заповеди и различные Евангелия для монахов и мирян, для женщин и для мужчин, для китайцев и для румын и так далее. Одно Евангелие и те же заповеди — Евангелие, то есть благовестие воскресения из мёртвых, и одни и те же заповеди для всех людей. Итак, и мирянин такой же человек, как Адам, как Ева и как я, монах. Нам необходимо одно и то же понимание воли Божией. Таким образом, если вы верно понимаете послушание, это поиск воли Божией, войти в которую я должен. Как думает Бог обо мне, кто я такой? Один мирянин из Бухареста говорил: «Я хотел бы знать, кто я такой и каков Его замысел обо мне». Это главный вопрос, и для меня в этом заключается послушание. Господь, мой Создатель, должен сказать мне, кто я такой, и каков Его замысел обо мне, то есть какую роль я должен сыграть, скажем так, в этой истории, как мне найти моё истинное бытие и моё спасение.

Итак, в отношении послушания духовнику, если верно понимать, речь не идёт о «горизонтальности» между тобой и духовником; идёт речь о поиске воли Божией через духовника. И это верное понимание. Это тайна совершается таким образом: ты как ученик, идущий к духовнику, будь то на исповедь или за советом, вопроси вначале Господа в глубине своего сердца. Столько раз, сколько видишь себя грешным, проси Господа: «Вот, Господи, я грешен, прости меня, исцели меня!» И проси Его прощения. И когда идёшь к духовнику, проси у Бога, чтобы через священство духовника, через тайное делание, каким его нам подаёт Церковь, Он простил тебе грехи. И надеюсь, что если вы так поступите, если будете совершать в духе и истине, то понемногу с каждой исповеди будете уходить более или менее «паря». И этот «полёт» — не только психологическое состояние по причине «психологического» облегчения — не «душевный», а воистину облегчение совершается в духе, которого дай, Бог, нам быть достойными сейчас и вовеки!

Если ты идёшь за советом, прежде всего попроси у Бога наставления: «Господи, так мне поступить или иначе? Ответь мне через моего духовника». И когда каким-то образом чувствуешь в твоей молитве, в твоей жизни, что приходит момент, назрел момент, пойди к духовнику с мыслью о Боге, внимая Богу. И тогда внимательно слушай духовника. Расскажи ему суть твоей проблемы и внимай первому слову духовника. Я повторяю слова Святого Серафима, но цитирую всю Филокалию. Это первое слово!

Всемогущий Бог кроток, Он — лёгкое дуновение тихого гласа, который услышал пророк Илья и которым был поражён более, чем землетрясением, чем ураганом и чем пламенем. Лёгкое дуновение тихого гласа, но оно всемогуще и стремительней всех бесов (если живём в послушании Богу). То лёгкое дуновение тихого гласа, которое говорит: «Это!» Прими этот ответ и запечатлей его словами своего духовника, испросив: «Благослови, отче!» Благословение духовника будет сопровождать тебя и подаст многие силы к исполнению твоего послушания, потому что теперь ты в воле Божьей. Не расспрашивай духовника больше — прими слово. Это твоё слово. Духовник не может тебе его объяснить. Это твой интимный диалог с Богом. Если этого ты просил у Бога и таким образом получил первое слово от духовника, не сожалей, не противься, потому что рискуешь «отсечь» слово Божие. И даже в тот момент, когда говоришь: «Отче, объясни мне поподробнее», ты уже потерял связь с Богом, повесил трубку и теперь разговариваешь как бы с телефонным аппаратом (если мы говорим о телефоне), теперь ты разговариваешь с духовником как с человеком. Не делай этого! Принимай слово с верою, проси благословения, и ты поймёшь то слово, исполняя его.

Один из примеров послушания показан в случае с десятью прокажёнными. Христос сказал им очень «безразличное» слово. На просьбу десяти прокажённых: «Иисус Наставник! помилуй нас» (Лук.17:13) Он отвечает: «Пойдите, покажитесь священникам» (Лук.17:14). Но это же бессмысленно! Потому что, во-первых, что здесь может сделать священник? Во-вторых, Моисей повелел, чтобы если ты очистился или тебе кажется, что ты очистился, то пойди к священнику, и он исследует и, если найдёт тебя очищенным от проказы, допустит тебя обратно в общество. Но они ещё были прокажёнными. И как они поступили? Они пошли и исполнили послушание, не рассуждая, не ропща. Почему они исцелились? В этом повелении содержалась сила Божия, а они, выполнив послушание, получили её. Эта сила воскресила их из мёртвых, она очистила их; её-то следует искать и вам, ученикам; а мы, духовники, должны научиться испрашивать у Бога слово, чтобы не отвечать по своему разумению.

Святой Серафим говорит: «Когда отвечал по своему разумению, то ошибался». И Святой Силуан говорит: «Ошибки могут быть малыми, но могут быть и большими». Итак, мы, духовники, должны молить Бога, и Бог вложит в наши сердца слово. Мы должны стараться распознать то первое слово. Но надеюсь, что пока мы достигнем распознавания этого первого слова, ваша вера сделает нас «пророками», если вы как ученики приходите к духовникам с верой. Для тебя! Может, не для другого, который приходит в непослушании. А если ты приходишь с таким сердцем, с молитвой к Богу и открытостью, ты сотворишь «пророка» из твоего духовника, и для тебя он будет пророком каждый раз, когда ты будешь приходить с таким послушанием к твоему духовнику.

Многое можно было бы ещё сказать: прошу Бога остальное вложить в ваши сердца — и братьям духовникам, и тем, кого вы окормляете.

 

О том, к кому — священнику или психологу — стоит обращаться с проблемами

Отче, если у меня есть проблема, скажите, к кому мне обратиться, к священнику или к психологу?

Отец Рафаил: Я бы сказал: конечно же, нужно к священнику. Но замечаю с превеликой болью одну вещь в нашем мире: чувствуем всё чаще, что мы, священники, не находим православного подхода выслушать, понять, воскресить человека. И скажу вам как человек Запада, где в течение тысячи лет Церкви уже нет, и где западная духовность потерпела полный крах, который в XX-м веке обнажился, но был в ней издавна. И теперь Запад, западные просвещённые люди всё более и более тянутся к Православию, тому Православию, которое было неверно понято в этих родных ему краях. И мы рискуем оказаться сейчас в позиции евреев, которые сами потеряли традицию, которая была дана их роду. Говорю это для того, чтобы подобного не случилось снова, и прошу Бога, чтобы не только западные люди нашли истину, но чтобы и вы обновились богатством, которое является вашим наследием, нашим наследием.

Итак, на Западе, где Церкви уже нет, мне кажется, что эта наука психология — своего рода милость Божия для мира, для которого Бог уже не существует. И существует пара-Церковь, пара-священство, я бы так сказал, не хочу говорить «псевдо» — хотя, возможно, следовало бы.

То есть что такое психолог? Это человек, к которому ты можешь прийти, выложить ему всё и знаешь, что при этом не будешь судим и что по профессиональным соображениям он будет хранить тайну твоей «исповеди». Отцы священники, это наша прерогатива! Мы должны быть не только в состоянии заменить психолога, но и превзойти выше всякого ожидания то, что может сделать психолог для своего клиента. Почему? Потому что у нас есть Тайна, есть Бог, Которым мы можем поделиться. И снова скажу вам: хоть немного войдём в Тайну Божию, я не знаю, до какой степени. Я видел массовые воскресения, я видел, как через одного человека, обратившегося к Богу, воскресли из мёртвых десятки семей на Западе и здесь.

Итак, скажу: конечно же, к священнику! Но, простите меня, братья священники и архиереи, мы должны признать и эту правду: мы находимся настолько в плохом состоянии, что уже не помним своего призвания. И тогда народ, сбитый с толку, идёт, куда может и к кому может. Скажу вам и это: психология, которая, насколько я знаю, началась с господина Фрейда и продолжилась господином Юнгом и другими, имена которых известны сегодня, причинила много зла человеку, но опять-таки если рассматривать с точки зрения истории, то даже в этом человек ищет себя, ищет своё истинное бытие. Скажу вам, что есть много психологов — по крайней мере, на Западе я это видел и думаю, что ещё больше у нас в исконно православных странах, — которые находят и открывают много истин. Если вы вглядитесь, эти истины были известны когда-то в Церкви, и мы, к нашему стыду, уже не живём ими и не применяем их.

Знаете, я считаю, что мы все являемся одним человеком, моя исповедь — это твоя исповедь, моя жизнь — это твоя жизнь, мы разделяем одну и ту же судьбу. Я хотел бы призвать вас всех, как одного человека, обновиться в Духе. Не говорю это для того, чтобы вы, миряне, осуждали священников, говорю, чтобы вы молились за нас, чтобы Бог просветил нас и мы могли бы просвещать вас. Говорю это для моих братьев священников, чтобы они знали, что мы находимся в ужасном падении, и чтобы они брали пример и справа, и слева, и от Отцов, и в психологии. И будем научаться и из мира правды, и из мира греха, поймём из всех свидетельств с помощью Божьей и обратимся, как говорится в Апокалипсисе, к одной из Церквей: «Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься» (Откр.2:5).

 

О том, что всё связывается и разрешается в Духе

Вы сказали однажды: «Всё связывается и разрешается в Духе » . Объясните нам, пожалуйста.

Отец Рафаил: Да, я сказал и это. Всё, что делает человек, начинается невидимо, то есть в тайне его сердца. Когда ты положил в сердце «это», Бог увидел. И если ты решился на «это», очень возможно, что это начнёт когда-то осуществляться в твоей жизни. Посмотрите, я приведу вам пример. Один монах, грек, сказал мне однажды: «Я поругался с монахом из другого монастыря и каялся после этого, и хотел попросить прощения. Но он уже не хотел меня слушать, настолько он был обижен. И я спросил себя: как мне быть? Завтра-послезавтра я должен уехать, я хочу приступить к Святому Причастию, но я обидел моего брата. Как я смогу приблизиться к Причастию, как мне продолжать покаянную жизнь, если мой брат не хочет принять меня? Я хочу попросить у него прощения, а он даже не хочет слушать». Я вспомнил слова из Литургии Василия Великого по-гречески — сожалею, что наш перевод этого не отражает, — в поминовении после освящения Даров, после слов «Помяни, Господи, тех, кого ты оправдал царствовать на земле» говорится так: «Возвести в их сердцах доброе для Твоей Церкви и для Твоего народа». Монах тоже вспомнил это изречение и сказал: «Господи, возвести в его сердце о моём покаянии; скажи ему, что я раскаиваюсь о содеянном, прошу прощения и прощаю его». Потом он рассказал мне: «В нашу следующую встречу как будто бы никогда не было «туч на небе» между нами, всё исчезло, и наше примирение уже свершилось». Когда я услышал эту историю, я многим людям советовал то же самое, и почти каждый раз случались подобные чудеса.

Монахиня, которая была новенькой в одном монастыре, говорила: «Отче, я боюсь всех (она была очень чувствительна и ранима, особенно боялась одну монахиню, которая была немного старше и авторитетнее). Когда я вхожу на кухню, меня охватывает страх, я не знаю, что делать». Я посоветовал ей молиться так: «Господи, положи в её сердце доброе слово обо мне». И однажды она прибегает ко мне и: «Отче, отче, знаете, что случилось? Она пришла, меня охватил страх, и я сказала: „Господи, скажи ей, что я её люблю!” И не знаю, отче, это совпадение или что другое, но она по-хорошему посмотрела на меня и сказала мне доброе». Год назад, когда я видел её последний раз, у неё было такое же светлое лицо, как тогда, десять лет назад, она была умиротворённой, и мне думается, что эти «совпадения» продолжались.

Итак, связывается и разрешается в Духе, в тайне сердца. И, пользуясь случаем, скажу и это: думаю, мы должны стараться делать то же, что наши предки, разумеется, делали, потому что были хоть сколько-то близки Богу; для каждого дела они призывали Бога, видя опасность: «Господи!»… И говорили что-то Богу. Видишь грех в себе: «Господи, посмотри, что во мне, не оставь меня в этом!» Видишь кого-то, кто опечалил тебя, и не можешь примириться с ним: «Господи, скажи что-нибудь в моём сердце в защиту моего ближнего!» И так далее. Призывайте Бога. Мы говорим, что Иисус Спаситель — единственный Посредник между Богом и человеком (см. 1Тим.2:5). Дерзну сказать, что Богу нравится посредничать между людьми. Призывай Бога быть посредником между тобой и твоим врагом, между тобой и теми, с кем ты в ссоре, и увидишь, как я говорил кому-то недавно: «Бог не существует». Конечно, нет! Он лишь делает вид, что не существует! Притворись и ты, что поверил, и увидишь, как и Бог «притворится», что существует! И будем провоцировать подобные «совпадения».

По сути, пользуюсь случаем сказать: научимся, братья, призывать Бога во всех обстоятельствах, просить Его совета, благодарить Его, когда Он подаёт нам просимое, спрашивать Его, что значит то или это, и все наши недоумения поведаем Ему. Вначале «Господи!» пусть будет в нашем сердце, а затем всё остальное. Если хочешь увидеть своего духовника, а он находится в ста метрах от тебя, ты должен преодолеть эти сто метров, и может, кто-то другой задерживает его, или тебе нужно позвонить ему. С Богом ничего подобного. Прямо сейчас ты можешь сказать: «Господи!», и ты установил связь, как говорил кто-то со спутником. «Господи!», — и увидишь, как этот Бог «притворится», что существует!

 

О том, что в наших краях Православие недопонято

Отец Рафаил, вы сказали, что в наших краях Православие недопонято и недостаточно проживается. Мы хотели бы, чтобы вы поподробней рассказали об этом.

Отец Рафаил: Да, я рад этому вопросу. То, что случилось со мной, случилось со многими на Западе: нам не хватало всего того, что мы считали добрым, и мы начали искать. В этих поисках мы нашли намного больше, чем ожидали сами. В моём случае, когда я говорю вам, что пережил Православие как саму человеческую природу, это было то «намного больше», чем я ожидал. Я спрашивал Бога в глубине сердца: «Господи, но почему же Православие должно быть более истинным или более мудрым, или более глубоким, или ещё что-то, чем протестантизм, который, как мне казалось, я открыл для себя». И Бог показал мне, что Православие не было «более», не было более мудрым, более истинным — оно было самой человеческой природой! Поэтому оно «более» чего бы то ни было. Любая религия, любое заблуждение, любой идеал — это человек в поисках себя, и лишь Православие — это именно то, чего ищет человек!

В наших краях случается подобное тому, что было с евреями в Ветхом Завете: осознавая данным им божественным откровением, что они являются избранным народом, они возгордились. Естественно, что грех стал «подгребать жар под свою лепёшку». Глас Слова Божия, то есть Иоанн Креститель (тропарь называет его Гласом Слова, гласом, вопиющим в пустыне), в первом своём слове проповедовал: «И не думайте говорить в себе: "отец у нас Авраам", ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Матф.3:9).

Подобные слова применимы сегодня для всего Православия на его родине — у нас, и, возможно, у русских, и у греков я столкнулся с подобной же ситуацией. Парадоксально, но то, что случилось в истории и в Ветхом Завете, повторяется сегодня. Множество заблуждений на Западе, в диаспоре и между всеми православными; человек ищет себя, где-то чуть-чуть находит, где-то теряет, но часто осмысление того, что есть Православие, во много раз сильнее даётся там, где его нет. И человек ищет не там, где следует, потому что «это лежит на всех дорогах» и принимается как привычное: и здесь есть церковь, и там, улицы и площади переполнены священниками, если хочешь исповедаться — тебе есть куда пойти. Всё к твоим услугам, но из-за того, что принимаем всё за привычное, мы теряем. Потому что грех «подгребает жар под свою лепёшку», а грехом является безразличие, равнодушие, гордость, что мы являемся «таким-растаким народом», Божьим народом.

Скажу вам, что из всех народов, что я узнал, нет ни одного, который бы не считал себя «пупом земли». Это земля с десятками «пупов», из которых первый, разумеется, я и мой народ! Этот грех и этот жар, что он подгребает, и совершили то, что избранный народ Божий распял Бога и потерял Его и свою традицию. Апостол Павел готов был принять анафему от Христа, чтобы только его народ смог обратиться к Истине, — но он до сих пор не обратился (обращается сегодня, многие пробуждаются)! Я говорю об этом именно для того, чтобы и мы не повторяли этой ошибки. Мой духовный отец говорил: «Мы православные, но мы не можем гордиться тем, что мы православные; мы должны смиряться тем, что мы православные, и Православие хранится в смирении».

 

О том, можно ли уберечься от злых помыслов

Отец Рафаил, как мне уберечься от приходящих ко мне злых помыслов?

Отец Рафаил: Ты не можешь уберечься! И то, что я говорил другим молодым людям, скажу и вам сегодня: всё, что является заповедью Божьей, всё, что кажется тебе ужасно тяжким, совсем не тяжело: это невозможно! Твоё естество, находясь в отчаянии оттого, что «смогу ли я когда-нибудь достигнуть этого», само свидетельствует, что «это не от меня», это не принадлежит нашему биологическому естеству. Но от Бога даже не ожидайте ничего меньшего, чем невозможного! Бог работает только в невозможном, потому что возможное и нам по силам. Бог не зарится на твой хлеб! Но если речь идёт о заповедях Божьих, то только Дух Божий в тебе сможет работать. Ты хочешь уберечься от помыслов? Бог да поможет тебе, и поступай так: столько раз, сколько видишь злой помысел в твоём сердце, моли: «Господи, посмотри, что со мной!» И проси у Бога! Может быть, ты озадачен: «А почему этот помысел грешен?» Спроси у Господа. Связывай и разрешай «в духе и в невидимом». Хочешь знать, как больше не повторять такого? Спроси у Господа: «Как мне оградиться?» Проси у Господа защиты, чтобы не впасть в грех. Всегда работай с Господом. Бог, зная что даёт нам заповеди, которым человеку невозможно следовать, я бы сказал абсолютно невозможно, не ждёт, что я их исполню; Он ждёт, чтобы я, увидев, что не могу быть таким, как должен, воскликнул: «Господи, сделай Ты что-нибудь! Ты веди меня Своими путями». Христос говорит Апостолам: «И, как сказал Я Иудеям, что, куда Я иду, вы не можете придти, [так] и вам говорю теперь» (Иоан.13:33). Не можете! «А после пойдёшь за Мною» (Иоан.13:36). Когда после? После схождения Святого Духа. Это схождение да будет вам, тебе, брат или сестра, что задали этот вопрос, и всем. Держите связь со спутником «Господи!»

 

O том, как можно достигнуть чистой молитвы

Как мы можем достигнуть чистой молитвы, сосредоточенности мысли в ней?

Отец Рафаил: Опять скажу вам: это невозможно! Чистая молитва — это состояние превысшее естества. Это «невозможно» да будет вам дано Богом. Сейчас Божие делание имеет множество сторон: Таинства Церкви, всё это… когда в благодарственной молитве по Святом Причащении мы говорим «Да будут мне эти дары к вечной жизни», что значат эти дары? Это восполнение сил, когда ты изнемог, потому что много работал; и ты присядешь, переведёшь дыхание, съешь что-нибудь и снова начнёшь сначала, продолжаешь работать. Таковы и эти дары, Таинства Церкви, в особенности Святое Причастие, но и все святыни Церкви: Святая Вода, Маслособорование, Просфора и всё то, что свято и через что мы получаем эти энергии, с помощью которых можем продолжать нашу покаянную жизнь и даже сделать её действенной, когда и мы достигаем Недостижимого (как говорит акафист Божьей Матери о встрече с Волхвами). То есть невозможное человеку случится в нас Божьим соизволением только при нашем соработничестве.

И здесь воспользуюсь случаем сказать вам ещё одно: часто я и сам задавался этим вопросом, и молодёжь меня много раз об этом спрашивала: «Если Бог всеведущ, зачем мне нужно молиться и говорить Ему?» Не нужно, но часто молитва — это единственный способ, которым я могу выразить своё соработничество с Богом. Бог знает о моём желании, но, говоря: «Боже, хочу этого», поступая так, я начинаю соработать Богу. Возможно, иногда это единственное, что я могу сделать, а в другой раз — добавляется к тому, что я делаю. Итак, «Господи, дай мне терпение!» — это уже соработничетво, Бог хочет дать мне терпение. Почему? Потому что Бог долготерпелив. Наступит ли тот момент, когда я смогу продемонстрировать своё терпение? Попытаюсь, как смогу. Удастся ли мне или я упаду — увидим! Но, уже испрашивая у Бога терпения, я соработаю с Богом в моём спасении. Не жду по пословице: «Ждёт лентяй в рот каравай», а делаю и я что-то. И что я могу сделать? Сначала попросить у Господа: «Господи, подай мне это!»

 

О том, как часто следует причащаться

Отец Рафаил, некоторые священники говорят, что нехорошо часто причащаться. Что вы нам посоветуете относительно Святого Причастия?

Отец Рафаил: Я советую всем причащаться насколько можно чаще, так часто, как советуют вам ваши духовники. И это не только потому, чтобы не войти в конфликт с духовничеством, к которому принадлежу, но потому — и этот момент очень важно понять — что человек не является предметом и вообще-то не подчинён закономерностям. Каждый человек — исключение. Каждая душа, существовавшая в этой истории — это странствие из небытия к вечному обожению. И единственное странствие. И я советую приступать к причастию как можно чаще — не частое причащение, но я бы сказал, причащение часто. А насколько часто полезно тебе или другому — это я оставляю решать твоему духовнику. И прошу Господа вложить каждому духовнику, насколько часто полезно тому или другому. Для тебя, может быть, «приходи через два года», для другого — каждое воскресение, для третьего — в воскресение и праздники, для прочих — раз в две недели, и так далее.

 

О том, как положить доброе начало в жизни

Отче, дайте нам практическое руководство, которым мы могли бы положить доброе начало в нашей жизни.

Отец Рафаил: Да, это просто, в связи с тем, о чём я говорил. Кстати, о том, что всё связывается и разрешается «в духе и в невидимом» — единственное руководство, которое я могу дать всем, это: «Держите связь со спутником «Господи!». Научимся призывать Господа во всех обстоятельствах, будем начинать с «Господи!» и думаю, что другого руководства я не смог бы дать, не задев одного или другого. Потому что все законы имеют свою ценность, но и свои границы. А у «Господи!» нет никаких границ.

 

О различии в значениях слов «слава» и «величие»

Мы заметили, что Вы очень часто употребляли слово «слава», избегая слова «величие». Можно ли провести различие между этими двумя словами?

Отец Рафаил: Я не избегал слова «величие». Из шести языков, которыми я владею, только в румынском есть недопустимая путаница между «славой» и «величием». И не только. Если вы проанализируете наш язык, то заметите, что путаница внесена между всеми близкими определениями. Например, в старом переводе Пятидесятого Псалма мы говорим Богу: «Яко да исправишься во словесех Твоих…». То есть как должен исправиться Бог? Но я думаю, что ни один румын не подумал, что Бог должен исправиться, а понял, что: «Яко да оправдишася во словесех Твоих…». Итак, между словами «оправдаться» и «исправиться» (в румынском языке: a se îndreptăţi и a se îndrepta) снова произошла путаница!

Румынское мышление ещё не доработано. «Слава» и «величие» — это два близких понятия, но различных. Нет языка из тех, которыми я владею, которые бы их смешивали. Они так близки, что сложно сказать, в чём состоит различие, и единственной истинной возможностью их различения являются правильные переводы, а уже из контекста мы увидим, где «величие» и где «слава».

Теперь могу вам сказать, что в греческом языке слово «величие» используется намного реже, чем «слава». Не могу вам объяснить, почему. Я мог бы проанализировать и произвести какой-то синтез, но используется оно намного реже. У нас по разным мотивам (между прочим, историческим и идеологическим) даже были попытки заменить слово «слава» словом «величие», что является просто-напросто заблуждением, семантическим и филологическим. Есть два слова: μεγαλύνω (величать) и δοξάζω (славить); μεγαλεία (величие) и δόξα (слава). Μέγας — великий (megaloman, человек с манией величия), а δόξα, которое происходит от другого определения, означало изначально «мнение». В притче о Добром Самарянине, когда Спаситель спрашивает Законника: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» (Лук.10:36), используется слово δοκεί: τις δοκείσοι «кто тебе кажется», «кто, по твоему мнению…». Это δοκέω даёт δόξα, и считаю, что эволюция слова ведёт к тому, что тот, кто высок или велик во мнении людей, — прославлен. Итак, «слава» имеет иное существование, чем слово «величие».

Сложно определить все эти понятия духовно. «Величать» — значит делать более великим, величить Бога — значит делать Его великим среди всего другого, что встречается в нашей жизни; а «славить» Бога — в этом чувствуется что-то намного более высокое — переживание этого слова «слава» чувствуется как что-то намного более духовное.

Я не столько избегал слова, сколько мне не представили контекст, в котором его нужно использовать, потому что я говорил о правильном славлении; иначе говоря, «правильное величание» нигде в греческом языке не существует. Выражения «правовеличающая Церковь» нет в греческом языке. Это путаница нашего пока ещё неясного мышления. И думаю, что мышление менее спутано, чем речь, которая осталась у нас смешанной в силу нашей истории. Есть и ещё один момент, который мы должны осознать и в некоторой степени доработать, а дорабатывать — простите меня, братья учёные! — не исходя из филологии, я надеюсь, а более — из литургики. Осознание слова рождается в литургике и молитве. А затем уже наука, например, филология может демонстрировать свою силу. Но первично необходимо духовное осознание, литургическое осознание.

 

О переводах Священного Писания на румынский язык

Что в связи с этим вы думаете о переводах Святого Писания и религиозных книг на румынский язык?

Отец Рафаил: В действительности их следовало бы переделать снова. Это тяжело, я вам скажу! Если я, встретившись с нашей Церковью на греческом языке и в славянском переводе, возвратился к нашему языку, то скажу, что очень болезненно переживаю всё, что встречаю. Но не знаю, возможно ли ещё в этот исторический период что-либо сделать, потому что перевод начинается всё-таки с совершенствования жизни, с литургического понимания. Невозможно, взяв словарь, просто читать по-гречески и переводить на румынский язык; необходимо переживать по-гречески и даже по-славянски, если сможешь. Славянский — почти что «калька» греческого языка, но славянский перевод был сделан не славянами. Вся литургика и Писание, были переведены, начиная с Кирилла и Мефодия, двух святых греческого языка. Всё, что они переживали на своём языке, они перенесли в язык, которым очень хорошо владели. Но этих переводов было недостаточно, и они были пересмотрены святым Максимом Греком, Ватопедским Монахом со Святой Горы Афон, который пересмотрел от начала и до конца всё, что существовало в славянской Церкви, проделав прекрасную работу. И скажу, что если сегодня потерялся бы греческий перевод и пришлось бы переводить слово за словом из славянского, перевод получился бы почти что схожим с первоисточником.

Таким должен быть и румынский язык, и наш румынский способен, он обладает большим потенциалом, но некому было актуализировать его в истории. А сегодня не думаю, что есть ещё возможность и время. Думаю, что мы находимся в конце истории. Всё-таки надеюсь, что это ещё может совершиться, а если нет, то остаётся слово Апокалипсиса: «Иной ноши не даю тебе: храни, что имеешь». То есть худо-бедно в этих переводах, которыми я так был расстроен прежде, но мало что мог сделать с ними, а особенно теперь, потому что восемь лет только этим и занимался — всё-таки что-то от истинного, правильного славления сохраняется, и, может, этого достаточно, чтобы мы спаслись. Так что в самом худшем случае будем «хранить, что имеем», но не будем больше терять! И хорошо было бы нам осознавать всё более и более, может, подобно Золушке, и прежде полуночи достигнуть более полного осознания. Думаю, что это возможно. Но это между Богом и моим народом.

 

О том, уместно ли актуализировать язык церковных книг

Уместно ли актуализировать язык церковных книг?

Отец Рафаил: Это зависит от того, что вы называете актуализацией. То, что я называю актуализацией, — это созидание языка, который достойным образом выражает то, что хочет выразить. И в этом я упрекаю наш язык, потому что он недостаточно полно выражает духовное. А может! Потому что скажу вам, и во французском языке та же проблема, но французский не может, не обладает! Во французском, думаю, необходимы не знаю сколько поколений монахов, чтобы они переработали литургический язык. У нас есть потенциал! Вот это — актуализация. А чтобы совать в церковный язык все неологизмы, которыми мы загрузили нашу речь, начиная с Хелиаде-Радулеску и до сих пор — мерси, нет! Простите меня! Чтобы наш нежный язык не был лишь музейным экспонатом где-то в Музее Села в Бухаресте. Но сможем ли мы? Не знаю… Скажу вам даже и это: я бы избежал этого вопроса, но если вы задали его мне, то … отвечаю вам.

 

Об отце Софронии, старце монастыря в Эссексе, ученике святого Силуана Афонского

Вы упомянули об отце Софронии, старце монастыря в Эссексе, расскажите нам об опыте Вашей жизни около этого Духовного Отца, ученика Святого Силуана Афонского.

Отец Рафаил: В связи с тем, что я говорил выше, предвечно святость не была задумана Богом лишь для некоторых, и никого из людей с рождения Бог не воздвиг на высокий пьедестал. Отец Софроний ценил, возможно, превыше многих вещей, естественность. И он был настолько естественным человеком! В одном из Евангелий говорится, что Апостолы окаменели сердцем, привыкнув к чудесам, которые творил Учитель. Видите, это естественность святости, но как можно привыкнуть, как тебе может надоесть добро! Это я созерцал, в определённой степени сознательно, когда был с отцом Софронием; я замечал, что привыкаю к отцу Софронию. Это один элемент из множества других; я мог бы рассказывать днями напролёт, но не знаю, почему этот элемент естественности пришёл мне на ум первым.

До каких пор он распространяется? В старости отец Софроний уже не принимал, уже не мог ни исповедовать, ни общаться с людьми. Он оставлял это нам. Редко, если приезжал какой-то Епископ, скажем, приезжал Высокопреосвященнийший Серафим, митрополит Германии, тогда отец Софроний делал усилие поговорить с ним, но это было очень редко. А если какой-нибудь больной раком приезжал просить его молитв, то в этом случае он всегда выходил, часто поддерживаемый с обеих сторон людьми, которые вели его. Те, кто приезжали из Греции лечиться от рака в Англии, прежде чем обратиться в больницу или сразу после, приходили в Монастырь просить молитв отца Софрония. И я начал понимать, что это была не случайность, что, возможно, что-то происходило в Греции. И вот этим летом я узнал о множестве чудес, которые случались. И я жил около отца Софрония, в этой естественности — и как я говорил вначале, святых не чудеса увлекают и интересуют больше всего, а смирение и любовь, которые являются основанием человека, часто незримым. Основанием, на котором затем могут совершаться, по правде говоря, и чудеса. Чудо естественно человеку, когда он совершенен, и совершенство — это святость. Отец Софроний говорил, что рак — это болезнь, которая боится молитвы. И улыбался, и даже смеялся. А о себе самом часто говорил, когда я вечером приходил к нему: «Посмотри, опять приехали из Греции. Они считают, что я святой, обо мне идёт сейчас слава по Греции, что я святой. Но ничего, пусть верят, что я святой. Они будут верить в мою молитву, и тогда она исцелит их. Но Бог находит средство смирить меня». И смеялся, его распирало от смеха, говоря: «Для меня сейчас существует единственная реальность: всё болит! Все мои кости болят!» И действительно, так и было. Говорил это и смеялся.

Вот один фрагмент из жизни рядом с таким человеком. И я видел эту естественность и у отца Порфирия. Я не знал его лично, но через его учеников и по книгам, которые имел. И у отца Паисия — его я знал — и у других, Ефрема из Катунак (о нём тоже писалось). Все эти люди, будучи почти что «ангелами», были такими простыми людьми! Одни — потому что были крестьянами, простолюдинами, безграмотными; другие, как отец Софроний — образованные, обладая огромной культурой и воспитанием, но простые и естественные!

И говорю это, потому что и мы должны этому следовать. Отец Софроний призывал к этому, к естественности. Он не любил притворства, наигранности и манерности. Совсем не любил. Он говорил: «Смирение воистину естественно, оно красиво, свято». И «красиво, свято и естественно» были три слова, которые часто сочетались у него вместе в одной фразе.