Просим Вас немного рассказать о Причастии, о частом Причащении. Вы, может быть, знакомы с проблемой, существующей в нашей стране относительно двух великих светочей Православия, отца Иоанна из Речи и отца Клеопы, мнения которых по этому вопросу различны. Есть ли связь между их мнениями?

Отец Рафаил: Прежде всего я бы хотел призвать вас всех, братья, не разделять Церковь, «не поляризировать» её. Мы не должны воспринимать этих отцов как два полюса, я бы сказал, что вернее всего было бы рассматривать их как разные школы, используемые для разных целей.

Я не знаю, отчего это так, и оставляю это в Воле Божьей, Который Единственный знает, как спасти человека; но, возможно, вокруг отца Клеопы мог бы спастись один определённый круг людей, а вокруг отца Иоанна — другой, воистину потому, что нужды различны!

Это видение целостности Церкви не является лишь заступничеством во избежание скандала, но является более искренним переживанием, если живём в духе и истине Христовых. Итак, хочу призвать всех вас, братья и сёстры, к этой жизни, чтобы вы для начала умели это хотя бы теоретически; но молитесь, чтобы Бог открыл и нам, и всей Церкви это видение — потому что я иногда опасаюсь этого риска поляризации. И это в первую очередь.

Во-вторых, читая работы отца Клеопы (я читал и слышал немногое из того бесчисленного, чем нас обогащает отец), я отметил для себя, что его позиция против частого причащения не настолько окончательна. Я бы сказал, что из прочитанного мною понял, что он по меньшей мере оставляет дверь открытой, но у него есть и определённая позиция, и, возможно, эта позиция связана с тем типом душ, которых Бог хочет поручить отцу Клеопе. Но между нами говоря, я скажу так: Господь да просветит каждого — если моя душа нуждается в школе отца Клеопы, тогда пусть в ней Бог меня и спасёт (не говорю, что мы непременно должны обращаться к этому отцу; но любой из отцов даст благословение, кому следует — реже, а кому — чаще). А если моя душа нуждается в школе отца Иоанна из Речи, тогда я буду обучаться по отцу Иоанну. Итак, мы должны иметь разрешение оставить «двери открытыми» и дать возможность Богу спасти каждого, как Он знает, потому что человек не предмет массового производства как на современных фабриках.

Каждый человек — это другое спасение, каждая душа — это другой аспект образа Божьего, которого никогда ещё не было в истории и во всём творении, и никогда не будет. И так Он собирается поступить с величием каждого человека. Итак, каждый человек — это совсем иной путь от небытия к бытию. Пути могут быть схожи, иногда почти параллельны, но никогда идентичны: подобно лучам одного круга, по слову Аввы Дорофея Газского.

В творении Бога не существует репетиций; кажется, что даже среди миллиардов снежинок нет двух одинаковых: так насколько же более индивидуален каждый человек! Теперь что же получается? (Я всё время был склонен размышлять между двумя полюсами, доводить размышления до конца и даже часто до абсурда). В Православной Церкви запрещено причащаться более одного раза в день. В католицизме можно служить до семи литургий в день, и при этом священник может причащаться семь раз. В нашей Церкви — нет.

Я бы вернулся немного назад, к началам Божьего творения. Для Бога не существует репетиций, нигде и никаким образом. Бог творит однажды для вечности, и слово Божие не повторяется. Если Христос дал Своё Тело и Кровь для причащения человека, человек причащается однажды за всю вечность, и достаточно. Отец Софроний пошёл намного дальше; он говорил, что и любая молитва, если мы творим её однажды, и даже если не всю, лишь слова «Отче наш», но в полном духовном сознании, то уже спасены для вечности.

То есть, в понимании Божием, в Его творении спасение совершилось. Но что получается: мы, которые живём в это время спирали, репетиции, возрождения, и так далее — циклы, эта цикличность времени и материи — нам необходимо сколько-то времени для достижения совершенства каждого дела, которое мы хотим совершить. Ничто не случается, как у Бога: «Да будет!» — и это случилось. Для человека — не так, он должен трудиться для этого в поте лица. Так и в спасении. Что происходит? Мы причащаемся; но познали ли мы благодать во всей её полноте благодаря тому, что причастились Тела и Крови Христовых? Или мы всего лишь предвкусили (или не дай, Бог, впустую, так, как мы часто причащаемся, как мы говорим в молитве «не рассуждая Твоего Тела и Крови»). И что тогда? Возвращаемся, и возвращаемся до тех пор, пока репетиция — не для Бога, а для меня — не станет привычкой, не накопит всё то, что даёт репетиция.

И возвращаясь к Православной Церкви: не чаще одного раза в день, и лишь единожды, и лишь в определённом месте. Например, нельзя служить Литургию дважды в день на одном и том же престоле. В чём понимание этого дня? Для Бога это однажды, однажды и навеки.

Что такое вечность? Это не «время», которое длится математическую бесконечность. Отец Софроний с хитрой улыбкой говорил: «Вечность очень коротка, это лишь миг», лишь миг, который не заканчивается, у него нет длительности, он вечное настоящее.

Что такое настоящее для нас? Я сказал «настоящее», но сейчас моё слово уже в прошлом, а то, о чём я думаю как о будущем, когда я скажу об этом, — оно уйдёт в прошлое. В этом течении времени не существует настоящего. С точки зрения науки, мы можем сказать, что настоящее — это фикция. Но мы не говорим «фикция», чтобы не назвать Бога обманщиком, потому что настоящее мы проживаем: но настоящее является своего рода границей между прошлым и будущим, которое всё течёт и течёт…

Вечность соседствует с этой границей, в которой нет ни капли времени, и никто из тех, кто не прожил благодать вечности ещё на земле, не может её даже представить. Мы, в самом лучшем случае, можем понять вечность как «философскую» способность, о которой сейчас я говорю.

Итак, вечность — это миг, короткий миг, но не будем представлять себе слишком много, потому что мы и не способны в нашем состоянии, — лишь единственно благодать может раскрыть нам это в житии. Но на секунду остановим нашу мысль на этом: для человека ночной сон представляется смертью; а день, который заканчивается ночью, — образ целой жизни; а вся жизнь — это образ вечности. Таким образом, день является прообразом целой вечности, образом «невечернего дня».

Ограничьтесь мыслью о сегодняшнем дне, этого трезвения достаточно («доколе говорится: "ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших, как во время ропота" (Евр.3:15)). И это сегодня становится как бы вечностью. Рождение дня, его смерть, цикличность, характерная опыту нашей жизни от рождения до смерти. Итак, в земной жизни человека день представляет своего рода «вечность». Церковь говорит: дважды причащаться Богу — это нонсенс. С Богом тебе никогда нет необходимости настаивать. Однажды и навеки! Но какой вечности? Ну вот, смотри, мы проживаем как бы «вечность» в течение двадцати четырёх часов.

А теперь следуем дальше. Если «не чаще одного раза в день», значит, причастие можно получать каждый день. И Святой Василий, и многие другие Святые говорили, что христиане хотели бы причащаться ежедневно, чтобы начинать каждый день с Богом, каждую «вечность» освящать Им.

Причастившись Богу, теперь мы имеем силу продолжать жить, может, даже так, как мы просим на Литургии: «Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна». Без Бога ничто не возможно; и Сам Спаситель сказал: «Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне» (Иоан.15:4) — так же, как отрезанная от ствола ветвь вянет. Я бы сказал, что в какой-то мере день без Причастия — это день, в который мы духовно вянем.

Но наш рассказ не заканчивается на этом. Опыт Церкви говорит о том, что не все обладают рвением и упорством Апостолов, которые познали Христа; и тогда мудростью, разумением, данными человеку Духом Святым, появилась эта практика воздержания. Например: «С кем ты, человек, с Богом или с сатаной? Если ты не с Богом, тогда оставайся без Него, попробуй и увидишь. Тебе нравится? Хочешь этого? Потому что Бог ни к чему не принуждает». И здесь появляется истинно христианское понятие наказания.

Наказание (по-гречески παίδενσις) означает «воспитание детей» (παιδί по-гречески ребёнок). Бог наказанием научает нас. Как научает? Если мы отдаляемся от Бога, Он не тянет нас к Себе, а говорит: «Хорошо, попробуй, вкуси». Разве Бог запретил Адаму вкусить от того древа? Плод не был запрещён. Когда мы говорим «запрещён», будем внимательны к тому, что говорим, чтобы понимать, что подразумеваем под «запретным плодом». Опасность не в том, что он был «запрещён», Бог его не запретил, а только сказал: «Адам…», и так далее. Теперь хочешь или не хочешь? Если Адам «не хотел», Бог позволил ему, но позднее проверил его; в словах Бога «Адам, где ты?» слышится подтекст: «Ты рад этому? Не говорил ли Я тебе, что умрёшь, если вкусишь от этого? Открылись ли твои глаза, как обещал тебе змей? Это ли ты хотел увидеть? Увидеть себя нагим и устыдиться? Стыдился ли ты прежде того, как вкусил этого плода? Была ли постыдна нагота, которую Я дал тебе? Не покрывала ли тебя благодать своим светом? Доволен ли ты тем, чем ты стал теперь?»

Адам не понял слов Божьих и понёс грех далее. Вместо того, чтобы сказать: «Согрешил, Господи, действительно не хотел», он свалил вину на Бога: «Жена, которую Ты мне дал…». И Бог снова оставил его: «Пусть Я возьму ответственность на Себя, может, Адам считает Меня виновным, Меня, Бога. Хорошо, возьму ответственность на себя. Поговорю с Евой». И обратился к Еве: «А ты что сделала?». И Ева отвечает в том же духе. И что же тогда происходит? Наказание, воспитание: Адам должен был вкусить смерти и, вкусив от неё и её болезней, может быть, смог бы когда-нибудь воззвать: «Помилуй мя, Боже, согрешил, беззаконовал пред Тобой». Так говорит Канон Андрея Критского. И этот крик Пророков «Приклони небеса и сойди, Господи, потому что без Тебя не спасёмся!..». И «приклонились небеса», и Он сошёл, и принял Своё творение — обновление человека. Но заметьте, что Бог не запрещает, а позволяет, и в этом опасность в отношениях с Богом. И это случается и с нами.

Язычники, будучи обращены от мрака язычества, почувствовали благодать силы этой новой жизни, смогли переживать это сильное желание любви Христовой, подобно Святому Павлу (хотя он не был язычником). То, что в Ветхом Завете было светом, в Свете Христа стало тьмой; и теперь свет, которым Великий Илья убил восемьсот пророков Ваала, стал тьмой, с таким же рвением Апостол Павел шёл, «как второй Илья», истребить с лица земли «эту секту, которая обожествляет какого-то человека». Итак, ради этого рвения, доброго в своём намерении, даже если и неверно использованного, Христос Бог, зная, что Павел был добр в своём сердце, приходит и является ему в Свете. После этого Света Павел ослеп (потому что то, что было светом в Ветхом Завете, становится тьмой перед лицом света Нового Завета, перед лицом Света Христа); и Павел преображается, и с каким вдохновением он теперь говорит о Том, кого вчера убивал и гнал, и становится великим столпом Церкви и «Апостолом народов».

Со временем в жизнь и опыт Церкви всё-таки ввели определённую «полярность» между тем, что такое спасительно и что на пользу — парадокс! Спасительно причащаться Христу. Но иногда некоторым бывает на пользу не причащаться какое-то время по разным причинам. И это началось в особенности со времени Константина Великого, когда все граждане Римской Империи обязаны были креститься по повелению Императора. Да, христианство стало религией новой Империи, но так как не все стали христианами по убеждению, то и их сознание не было на высоте истинного христианства. И всё-таки начался длинный период, в котором Христос должен был «царствовать со Своими Святыми» (См. Откр.20:4–6), по крайней мере столько, сколько Церковь своей святостью открывала миру через Святых догматическое видение, своё богословие, каноны как этическую норму христианского общества. Христианского — но только в определённой степени, потому что эти нормы, эти «ценности», формально принятые «всем миром», были сильно смешаны с лицемерием и лукавством человечества, которое на самом деле никогда не принимало Христа. Мирча Илиаде говорил, что человечеству было недостаточно двух тысяч лет, чтобы понять послание Христа.

В этом «царстве» Христа на земле, с Его Святыми, которые оставили каноны и нормы, образ жизни, этос и моральную этику, человек никогда не умел так жить, так же как и Адам не смог жить в Раю; и вместо того, чтобы приблизиться к Богу, человек отдалился, «пресытился добром», как мы говорим. Всё было так просто, церкви одна рядом с другой, сколько хочешь священников, ты мог причащаться, где хочешь, когда хочешь — ежедневно: Рай на земле! Но этому не дано было случиться, потому что человек не сумел прожить Рай, и тогда Церковь признала необходимость немного отдалить причастие, ввести «паломничество», пост, и это для того, чтобы человек приходил к причастию хоть с немного обострённым сознанием, чувствуя «на своей шкуре», что это нечто важное.

Потому что на самом деле, что мы видим? Ну, священника, у которого есть ложечка с кусочком хлеба и каплей вина. Говорил один священник, что он спрашивал своих прихожан: «Знаете, чем вы причащаетесь? Знаете, что такое причастие?». «Причастие — это Причастие, отче», — отвечали они ему. Это был замкнутый круг. И таким образом, мы достигли положения, когда человек уже не имеет никакого понятия о святом, что грех является грехом, и не знает «даже вкуса благодати». И тогда с чего начать? Начинаешь, воздвигнув им несколько препятствий, немного устрашив человека, и здесь необходимо быть внимательным — какого рода устрашения, чтобы, не дай, Бог, не отпугнуть человека от Церкви, но чтобы пробудить в нём какое-то сознание, постепенно воцерковляя его и ведя к причастию, к спасительному деланию.

Таким образом, случается, что непричащение может быть в некоторых условиях, как я сказал выше, во благо. Сейчас те времена прошли, модернизм убил Церковь, и теперь мы находимся в этой постмодернистской эпохе. Но если вы задумаетесь над этими словами — это очевидно эсхатологические слова, потому что «модерн» не имеет определённой эпохи. «Modo» с латинского означает «сегодня». То есть мы находимся в «постсегодня», находимся уже в «завтрашнем» дне, и трагичная жизнь, которую, в каком-то смысле, почувствовали больше мы, изгнанные, в том смысле, что там у нас уже не было православных церквей, там мы были чужими на чужой земле, в чужом народе с чужими законами, всё было чуждо… И там, когда мы тосковали о Церкви, наша тоска была живая, и было чувство смерти в нас, и поэтому произошло много обновлений как было с Израилем в его вавилонском плену. В какой-то мере обновились и они, но хочу сказать, что теперь идёт и сюда и на весь православный род (пришло через коммунизм бедствие этому роду) бедствие Нового Века, Нью Эйдж, постмодернизм, называйте, как хотите, который мы уже пережили на Западе. И жизнь Церкви истребляется, снова предельно вводится старый дух язычества.

В Америке давно, десятки лет существуют зарегистрированные сатанистские церкви: это их название, они узаконены и творят там, что хотят. Хочу сказать, что закончилась та «лёгкая» эпоха, теперь всё более и более происходит «просеивание», и я очень опасаюсь, дорогие студенты, что и вы в эти дни увидите… кто знает?

Преосвященный говорит, что уже некоторые люди — возможно, крещённые православные христиане, — не подчиняются Церкви, и даже из среды преподавателей. Это, так сказать, нормально для наших дней. Будьте готовы к этому и к более худшему. Просеивание — это: «Хочешь, Адам, или нет? Если хочешь, то ты со Мною, а если нет, то Я сказал тебе уже…».

Слова Апокалипсиса: «Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё» (Откр.22:11) показывают, что теперь своего рода «делай, что хочешь». И снова скажу, что здесь для человека есть опасность погибнуть. Но в этом разрушении, которое мы переживаем на земле, может родиться и осознание (которое началось, может быть, особенно в изгнании) огромной необходимости более частого причащения. И мне представляется, что эта необходимость будет всё более ощутима и в Румынии, и в Греции, и в тех странах, где Православие было гонимо, как у нас, где царил коммунизм и где, имея за спиной инерцию двух тысяч лет истории, перемены проходят тяжело.

На Западе, где мы были, как ветви, отрезанные от ствола, — с ветвью можешь делать, что хочешь, а со стволом сложнее — но хочу сказать, что там я сразу почувствовал необходимость большего приближения к Святому Причастию. В этом ещё есть делание Православной Церкви, которая ещё поддерживает нас. И скажу вам ещё: сектанты и католики (греко или римо), румыны, крещёные в любой секте, даже не отдают себе отчёта, насколько и они живут от крови Православия, от духа, от воздуха Православия, которым дышат.

Один протестант, швейцарский пастор, дважды проводил отпуск в Румынии и настолько сильно полюбил эту страну и Православную Церковь, что двух своих детей крестил в Православии, у нас в стране, хотя они с женой остались протестантами — потому что, думаю, не хотели устраивать скандала в своей церкви (не знаю точно, но, кажется, в этом их классическая проблема). И он воодушевлённо говорил, что в Румынии будто бы и природу по-другому ощущаешь, и я был рад это слышать, потому что мне это знакомо. Это объясняется в богословии в определённых «формулах», которые вы изучаете. Но заметьте, что «формула» произошла из кем-то конкретно пережитого опыта, кто увидел, что природа освящена.

Как же ей не быть освящённой, когда во всей Румынии есть православные церкви с почти двухтысячелетней историей — не знаю, что происходило в Трансильвании во времена Букова, — но уже около двух тысяч лет всё ещё освящается вода на Крещение, и освящается всё естество этой водой, а люди хоть как-то причащаются. И секты, существующие здесь у нас, даже не отдают себе отчёта, что живут православным воздухом.

На Западе, где этого «воздуха» нет, западная духовность под давлением современности претерпевает всё больший крах, и всё больше западных верующих обращаются к Православию. Чтобы вы знали, Православие больше оценено на Западе, чем здесь, в нашей стране — понятно, что в кругах, способных оценить. Я не говорю о деловом мире и так далее, но те, кто хоть немного ценят дух, может, и не становятся сами православными (как и тот протестантский пастор, который не стал православным), но любят и ценят Православие, что редко можно найти в православных на их родине. И здесь парадоксальный момент: мы находимся в положении евреев времён Христа, когда мы имеем шанс потерять наследие к выгоде чужих или язычников. То есть язычники приняли и полюбили Христа, а Его народ оставил Его. И поэтому есть большая необходимость причащения для того, чтобы мы просто-напросто смогли выжить.

Я знаю, что есть люди, которые причащаются ежедневно. И даже и отец Софроний, когда его спрашивали: «Кто вы такие, монахи, что вы делаете? Чего вы хотите, почему становитесь монахами?», отец Софроний объяснял им следующими словами: «Мы бы хотели, если бы могли, начинать каждый день Святой Литургией». Но как вы знаете, у нас Святая Литургия не означает лишь службу, на которой мы произносим «Аминь», «Господи, помилуй!» У нас в основном все причащались на каждой литургии. Если она служилась три раза в неделю, то мы причащались трижды, если четыре раза — почти все причащались четырежды. Чаще не было возможности, но если бы она служилась ежедневно, мы бы причащались так, как в Светлую Седмицу, когда причащаемся ежедневно (кроме Понедельника, потому что мы взяли епитимию только в Понедельник не причащаться, так как в Пасхальную ночь едим немного мяса, пусть и «символически», один раз в год; но раз вкусили мясное, причащается лишь служащий священник).

Но я почувствовал всё более возрастающую необходимость причащения и думаю, что это придёт и к вам, снова почувствуется всё большая необходимость частого причащения, но пока что продолжают существовать эти две тенденции, результатом которых являются две различные школы.

Сейчас я не говорю о достоинстве и недостоинстве, потому что все мы недостойны; идёт речь о свойстве недостоинства, которое приводит к тому, что для некоторых спасительно и во благо причащаться чаще или даже ежедневно. Для других во благо воздерживаться, может, для того, чтобы закрепить результат — чувство покаяния. Поётся в одном из тропарей этой недели Великого Поста: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь», то есть пробудить хоть немного дерзновения, любви, «спасительных болезней». Но в итоге мне кажется, что нужды останутся различными.

И, подводя итог этой темы, я бы сказал, что должно быть так: духовник должен быть тем, кто решает случаи каждой души. Каждый человек, каждая душа нуждается в разном. И я бы сказал, не только человек как индивид, но, может быть, и местность — кто знает, может, бедный Ардял, познавший столько гонений с 1700-го года, и Буков, и другие не нуждаются в более частом причащении. И кто знает, какова ситуация в Молдове! Почему отец Клеопа в Молдове и отец Иоанн в Ардяле?…

Есть вещи, о которых даже не нужно много рассуждать, каждый из нас должен лишь давать отчёт пред Богом за свою исповедь, и будем отчитываться Богу через своего духовника, и увидим, как устраивает Бог наше спасение.

В остальном самым здоровым подходом будет оставить это на рассмотрение духовников, и нам следует знать, что существует множество путей и типов духовничества, которые соответствуют различным типам людей, и что все мы образуем одну Церковь.

Святой Апостол Павел говорит: «Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его» (Рим.14:3), потому что «Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога» (Рим.14:6), то есть оба находятся на добром пути.

Сейчас мне стала ясней и другая мысль в связи со Святым Причастием. Именно богословски, быть может, вернее было бы говорить «причащаться часто», чем «частое причащение». Потому что «часто» относится к нашей практической жизни, жизни, составленной из цикличностей (дни и ночи, смена времён года и так далее); но даже эта жизнь когда-то будет проживаться как один «день», один миг (например, на Страшном Суде). Причастие же, наоборот, как всякий божественный акт является в самой своей сути «εφ`απαξ» — однажды и навсегда.

Другая мысль, которой я хотел бы поделиться незамедлительно: никогда относительно любого субъекта нам не следует забывать целостного контекста, частью которого является элемент, о котором мы размышляем. Всем вышесказанным я старался ответить как можно точнее именно на поставленный вопрос, но всё-таки не следует забывать всего остального контекста жизни спасения в Церкви: молитвы, поста, спорной «подготовки», покаяния, души, вечности, Бога… Церковный разум — это «всецелостное разумение», «σωφροσ`υνη»; «цельное» — и в смысле «исцелённое» («здравомыслие»), и в смысле целостности видения. Без этого мы рискуем разделиться на разные лагеря, забывая, что речь идёт о цельном теле, где ни рука, ни нога не могут быть недооценены. Мы рискуем забыть, что в итоге важно, чтобы все мы встретились «у ворот Рая», как нам говорил отец Клеопа.