Может у кого‑то есть неотложный вопрос? Потому что, как учил нас делать отец Софроний я пришёл без всякой подготовки. Если нет вопросов, то тогда я просто поделюсь с вами тем, о чём сам размышляю уже долгое время.

Пока я жил здесь в монастыре, то всё время чувствовал, что питаюсь пищей, которую никак не могу усвоить из‑за нехватки времени. Сейчас же, находясь в некоем относительном покое, у меня есть время, чтобы хоть несколько размыслить о том, что мне было дано в эти 30 лет, проведённых рядом с отцом Софронием. Многое только теперь мне становится более понятным, а иногда я делаю для себя и настоящие открытия, касающиеся нашей монашеской жизни.

По сути, в монашестве нет ничего такого, что не относилось бы к жизни всякого человека, верующего в Бога. Может быть, путь монаха несколько особенный и более, я бы сказал, радикальный, но по сути — это то же самое, чрез что проходит любой христианин. Что такое христианская жизнь? Это — просто настоящая жизнь, и всё. Она исходит от Того, Кто сотворил и христиан, и не — христиан, и вообще весь мир. И Он пришёл на землю не для того, чтобы дать нам какую‑то новую религию, но чтобы открыть человеку то, что тот никак не мог понять за всю историю своего существования. Многое изобрёл человек, многое познал, за исключением лишь самого себя и своей подлинной природы. И тогда пришёл Бог, чтобы возвестить нам о нас же самих и о том, что единственно истинная жизнь — это Христос. Что другое или, лучше, кто другой является жизнью? Конечно, никто, только Он — Бог. Мы же, находясь в падшем состоянии, даже не способны помыслить о том, кто есть жизнь, так как мы, подобно Пилату, мыслим в иных категориях и задаём вопрос: «Что есть жизнь? Что есть истина?» Кто из нас мог бы сам собою догадаться о том, что истина — это Кто? Нам чуждо такое понимание и отношение. Это открыл нам Христос.

Всем нам более или менее знакома наша аскетическая литература. И я, основываясь на ней, хочу задать вопрос: «Должно ли быть послушным? Должно ли быть великодушными и всех прощать? Должно ли иметь терпение и другие добродетели? Хочет ли всего этого от нас Бог?» Я хочу ответить так: «Нет, не хочет». Говорю только для того, чтобы сделать несколько иной акцент. Богу от нас ничего не надо, но Ему нужны мы! Он хочет, чтобы мы были с Ним и были вечно счастливы. Что значит быть счастливым? Быть счастливым — это значит жить. Жить и не быть счастливым — это и есть ад. Бог не хочет ничего подобного. Он воплотился и сошёл во ад, нами же созданный, только для того, чтобы всех нас спасти даже оттуда. Согласно словам святого Силуана и отца Софрония и вообще всех святых, Бог хочет, чтобы мы жили вечно и блаженно.

Можно по — разному говорить о том, что значит жить, я же скажу лишь о том, что считаю самым важным. Бог хочет, чтобы мы знали и видели Его так, как Он есть. Он не хочет, чтобы ты был послушным, или трудолюбивым, или имеющим только добрые помыслы, или побеждающим всё нечистое в себе, и так далее. Он хочет только того, чтобы ты созерцал Его святость. Человек имеет потенциальную возможность стать «умом, зрящим Бога». Но видеть Бога может только подобный Ему. И поэтому вся наша земная жизнь представляет собой странствие, цель которого достичь богоподобия. Человек есть образ Божий, в этом наше отличие от всего прочего животного мира. Мы — не от мира сего, и земная жизнь — это просто некий отрезок времени, в течение которого мы пробуем жить, делая ошибки и принося покаяние, и тем самым учась отличать добро от зла. Чтобы достичь цели, то есть добра, надо научиться отличать его от зла. Зло не имеет сущности, потому что Бог не сотворил его. Зло — это я сам, совершающий выбор, отличный от воли Божией.

Иногда я называю эту временную жизнь внутриутробным периодом, в течение которого мы готовимся к чему‑то грядущему и новому для нас, как и в утробе матери мы были заняты единственно подготовкой к своему рождению в жизнь земную, или другими словами, к своей смерти для жизни внутриутробной. Отсюда понятны и слова святых отцов, которые говорят, что самым важным в нашей жизни является только то, как мы умрём. Всю свою жизнь мы готовимся к смерти! В утробе матери плод созревает постепенно, каждый час добавляются всё новые и новые клетки. С каждым днём нашей земной жизни должно добавляться нечто новое к нашему духовному вечному бытию, чтобы, умерев, мы не оказались мертворождёнными или недоношенными, но совершенными и зрелыми чадами Божиими. Стать «умом, зрящим Бога» означает достижение достаточного подобия Ему. Мы по самой своей человеческой природе способны и призваны к этому, и в этом проходит вся наша земная жизнь от рождения до смерти. Чтобы мы могли видеть Бога нам надо стать похожими на Него.

Вот теперь, возвращаясь к своему вопросу в начале беседы, я могу сказать, что мы должны научиться быть и послушными, и не имеющими дурных мыслей, и великодушными, и вообще такими, к чему нам, как мы знаем, всегда должно стремиться. Лично я, а может быть и кто‑то из вас, долго не понимал того, что добродетели не являются тем, чего от нас требует Бог. Добродетели — не самоцель. Бог просто хочет, чтобы я был с Ним, и для этого мне необходимо стать добродетельным, то есть научиться и жертвовать собой, и быть смиренным, и любить Бога и ближнего, исполняя все заповеди Христовы. И тогда, если мы можем сказать, что целью нашей жизни является видение Бога, то мы также можем сказать, что целью жизни является исполнение Христовой заповеди о любви. Весь закон и пророки сводятся к одному единственному слову любовь. Пророку Моисею Бог открыл Себя под именем Аз есмь, а позже чрез святого Иоанна Богослова Он открыл нам, что Он есть Любовь. То есть, «Аз есмь Любовь», — говорит о Себе Бог, и нам необходимо понять, что же значит эта Любовь. Это важно понять именно сегодня, в наши дни, когда это слово употребляют, как вы сами видите, в самых неподходящих местах и случаях.

Стать и быть воистину человеком означает жить в любви. Любить — это наша природа, любить — это и значит быть человеком. В данном контексте слово «любовь» не является нравственной категорией. Любить — это онтологическая реальность, это требование нашего духа. И вся суть в том, как нам достичь этой подлинной Жизни, как нам стать причастными божественному Бытию. Всю свою жизнь мы стремимся и учимся только этому. Мы, как говорит преподобный авва Дорофей, созидаем самих себя, используя всякий случай и возможность, чтобы обогатиться и терпением, и смирением, и мужеством и вообще всеми добродетелями. С каждой победой к нашему духовному телу прибавляется новая клетка, и так мы развиваемся до тех пор, пока мы не станем цельным и совершенным творением, готовым и родиться, и жить в совершенно новой для нас вечной реальности.

Многое из того, что я вам говорю сейчас, мне было неведомо, и потому жизнь моя зачастую протекала неверно. Я, как и всякий падший человек, не мог мыслить по‑евангельски. Ища истину, я задавал вопрос «что есть истина?», а не «Кто есть Истина». Даже читая авву Дорофея и стремясь стяжать терпение, смирение, рассуждение и так далее, я не понимал конечной цели этого процесса. А цель, оказывается, — видеть Бога, став любовью, подобной Ему. Следует хорошо узнать качества Его любви, и уподобиться Ему именно в такой, божественной Христовой любви.

Быть человеком значит любить — вот что я понял наряду со многим — многим другим исключительно благодаря отцу Софронию. Об этом говорят, конечно, все святые отцы прежних времён, но отец Софроний выразил многие духовные вещи языком, более понятным современному человеку. Быть может сегодня род человеческий, все мы, потомки Адама, уже достигли своего зрелого и даже преклонного возраста, и потому нуждаемся в более глубоком понимании духовной жизни, о которой он так ясно говорит. Не знаю, но в любом случае то, что пишет отец Софроний, привлекает сегодня людей, ищущих ответы на важнейшие вопросы жизни. И они находят у него то, чего не понимали ранее и чего не нашли у других авторов. Состояние падения человечества умножается и язык, на котором мы говорим, деградирует. Но отец Софроний сумел понятно выразить на этом несовершенном языке то, о чём говорили и святые отцы, и апостолы, и Сам Христос.

Так, например, отец Софроний пишет о смирении как о качестве любви божественной. Бог, возлюбив нас, отдаёт нам Себя без всякой мысли о Себе, без оглядки. И смирение не в том, чтобы ставить себя ниже всех, а в том, что Христова любовь, совершенно не думая о себе, не боится быть ниже других, или быть отвергнутой, или даже поруганной. Почему? Да потому что любовь есть жизнь, которую ничто не может уничтожить. Единственное, что грозит любви — это гордость, которая, как говорит святой Силуан, мешает любить. Вот почему смирение имеет такое великое значение. Да, как цель мы стремимся стяжать любовь, но смирение есть одна из составляющих этой любви. И смирение есть такое качество любви, благодаря которому любящий живёт жизнью возлюбленного. Без этого наша любовь обращена на нас самих, и является эгоизмом. Эгоизм — это синоним гордости. Любовь же божественная по самой своей природе стремится отдать себя тому, кого любит. Вместо замыкания в себе мы объемлем любовью и всё творение Божие и Самого Творца. И тогда нам даётся в обладание величайший и драгоценнейший дар — весь сотворённый мир, видимый и невидимый. Смирение позволяет забыть о себе, чтобы стало возможно вместить других. Надо опустошить себя, и тогда мы сможем принять дар. До тех пор, пока место в душе занято мною самим, я не могу вместить других, и остаюсь лишь с самим собой, что, другими словами, и называется адом.

Я, сам по себе, не имею жизни, моя жизнь — это Христос во мне, как говорит апостол Павел. Христос, Бог и Творец, есть моя жизнь. И посмотрите, Бог — Отец является Жизнью и Источником жизни, но зачем Ему надо, чтобы кто‑то другой был причастен Его Жизни, зачем Ему давать в Себе место кому‑то другому? Разве Он нуждается в этом? Почему бы Ему не оставаться самодостаточным? Зачем Ему рождать Сына? Не знаю, как ответить на эти вопросы, но думаю, что именно Любовь Отца даёт рождение Сыну и исхождение Святому Духу. Бог изливает всю Свою Любовь на Сына и Святого Духа, потому что таков наш Бог. Ему ничего не надо, Он есть сама Жизнь, и однако Он любит других как бесценное сокровище и отдаёт им всю Свою Жизнь. Он не нуждается в нас, но мы нуждаемся в Нём. Наше земное бытие без Него есть всего лишь существование, без смысла и без цели. Оно обретает смысл, только когда мы становимся причастными Его Жизни. Наш путь на земле есть процесс нашего становления богами по благодати, когда мы тоже сможем сказать: «Я есть, я живу». Исходя из своего глубочайшего опыта, отец Софроний говорит, что имя Божие «Аз есмь Сущий» становится и нашим именем, и это — не ересь и не безумная гордость, но реальность и дар благодати в силу нашей причастности Ему. Когда я достигну состояния, которое мне хочет даровать Бог, я тоже не буду нуждаться ни в чём, став наконец‑то самим собой. Подобно Богу я смогу сказать тогда: «Аз есмь». Удивительно то, что став самим собой, я перестаю жить для себя самого. Содержанием моей жизни становится жизнь возлюбленных мною. Мы даём в себе место Богу, чтобы Он жил в нас, а сами живём в других.

Существует немало книг, в которых говорится о христианской нравственности и об её отличии от других этических систем. От отца Софрония я никогда не слышал о том, что христианская жизнь есть одна из форм морали. Христианство для него есть жизнь. Только теперь мне становятся более и более понятными эти слова, которые я часто слышал от него. Мораль, во — первых, есть нечто подобное ветхозаветному закону, о котором говорит апостол Павел. «Закон не по вере, но кто исполняет его, тот жив будет им». Тот, кто живёт нравственно, тот находится на определённой высоте, и это хорошо. Совесть человека подсказывает ему, что это верно. С другой стороны, мораль общественная зависит от состояния самого общества и, как мы видим, она меняется. То, что вчера было аморальным, сегодня принято за норму. Что такое общество? Собрание грешных людей, таких же, как я, которые совместно решают каких нравственных норм им придерживаться. Каждая религия, каждый народ, каждое государство и так далее имеют свою этику. В данном случае, мораль сводится просто к неким внешним правилам поведения, которые должно всем соблюдать, чтобы не причинять друг другу неудобств. Но неужели христианство является одной из подобных форм морали? Для того ли, чтоб установить какие‑то новые этические нормы пришёл Христос и умер на кресте?

Каждое поколение имеет какие‑то отличия в нравственных законах, но независимо от этого все умирают. Все умирают, но в каждом поколении есть люди, которые собираются Богом в небесную житницу как созревший урожай. Урожай этот — святые. Все мы, верующие во Христа, являемся святыми, правда, пока ещё в процессе своего становления и поэтому часто не похожи на настоящих святых. Но всё же мы уже встали на этот путь. Одним из великих благословений находится рядом с отцом Софронием, было то, что мне удалось избавиться от неправильного воззрения на святость и на святых. Святой — это не тот, кто стоит пьедестале выше всех. Святость не есть нечто совершенно недосягаемое для меня или что‑то отвлечённое и нереальное. Одна женщина поделилась со мной своей скорбью от того, что её дочь заявила: «Я не хочу быть святой, я хочу жить!» Я же сказал: «Знаете, а ведь она права, совершенно права». Христос пришёл именно для того, чтобы даровать нам жизнь. Хотя, конечно, девушка та имела неверное понимание святости. Потому что жить, это и значит быть освящённым, никакой другой жизни кроме святости не существует. То, что мы сегодня называем жизнью, есть лишь существование, иногда ничем не отличающееся от жизни животного мира. Если бы мы были животными, для нас было бы достаточно и этого. Жили бы как все другие существа, руководствуясь лишь своей животной природой, и через какое‑то время, умирая, исчезали. Однако, человек не таков, ему этого недостаточно. Помню, уже в самом раннем детстве меня потрясла мысль о смерти и о том, как мог Бог её сотворить. Я не знал правильного ответа и потому пережил глубокий кризис, отразившийся на моей дальнейшей жизни. Если бы тогда рядом со мной был отец Софроний, то он бы мне сразу помог, сказав: «Ну, конечно, смерть ужасна, и мы приходим в ужас от одной мысли о ней. Совершенно естественно, что ты не можешь принять её как нечто нормальное и восстаёшь против такого порядка вещей. Смерть несвойственна человеку так же, как и грех. Для человека естественно жить согласно заповедям Христа».

Когда люди сейчас говорят о нравственности, в том числе и о христианской, то мне кажется, что сам вопрос ставится неверно, и поэтому не может быть и правильного ответа на него. Как гласит английская пословица: «Задай глупый вопрос, получишь глупый ответ». Говоря о нравственности, люди не думают о вечности. И тогда возникает другой вопрос, который часто задают сами себе те, кто хочет покончить жизнь самоубийством. Они в отчаянии говорят: «Зачем мне всё это надо, зачем мне нужна эта жизнь?» Этот вопрос они по ошибке принимают за ответ, и потому решаются прекратить данную им жизнь. Но сам‑то вопрос задан верно. Если жизнь заканчивается смертью, то в ней действительно нет смысла. Человек — не кошка и не собака, и не листок на дереве, чтобы быть счастливым и довольным подобной судьбой. Пожить и исчезнуть навсегда? Нет, в нас присутствует некая жажда, свойственная самой человеческой природе. Не будь предмета желания, не было бы и жажды. Цыплёнок, вылупившийся из гнезда, не хочет молока. Только — только он появился на свет, но уже со всей серьёзностью взрослой курицы роет лапкой землю в поисках свойственной ему пищи. Кто научил его этому, какой институт? Ведь он только что родился. Сама природа его учит тому. В нас есть жажда, потому что есть то, что может её утолить. Мы хотим жить, потому что есть жизнь вечная. Адам восхотел стать богом, потому что он действительно был сотворён для этого.

Мне бы очень хотелось воодушевить вас во всех переживаемых вами трудностях. Переводя книги отца Софрония и помня его беседы с нами в монастыре, мне сейчас очевидно, что он хотел показать великое значение временной жизни, и как разумно следует относиться к ней. Из всякого случая надо стараться извлечь духовную пользу, чтобы всякий шаг приближал нас ближе и ближе к Богу, чтобы с каждым днём добавлялась новая клетка к нашему духовному телу. Неважно, доброе с нами случается или злое, все можно использовать во спасение. Даже если ты согрешил, грех бесследно исчезает при нашей исповеди и покаянии. После исповеди мы чувствуем себя освобождёнными и лёгкими вновь. Грех испаряется как ничто, так как он и есть ничто, но у нас остаётся драгоценный опыт покаяния и переживание боли греха. Это, конечно, не значит, что нам надо повторять ошибку блудного сына, я просто хочу сказать, что даже грех и падение могут обратиться на пользу. Покаянием мы избавляемся от греховного яда, отравляющего жизнь, и тогда пережитый опыт становится весьма ценным.

Бог попустил блудному сыну пройти весь тот путь, который он избрал для себя. «Ты попросил наследство у своего отца, — говорит ему Бог, — и вот чем закончил. Но этого ли ты хотел? Неужели ты действительно хочешь этим и закончить?» «Нет, конечно, нет, — отвечает он, — но что же мне теперь делать? Можно ли мне опять вернуться к отцу?» Сын пришёл в себя и говорит: «Да, я погубил свою жизнь, но мой отец праведный человек, он примет меня опять. Пойду к нему». Отец наш — праведный. Говоря сейчас слово «праведный», мы понимаем его в рамках юридического закона римского права, или как в Ветхом Завете. В те времена люди не понимали никакого другого языка, и Бог был вынужден говорить с ними на их языке: «око за око, зуб за зуб». Но праведность Божия отличается от праведности человеческой. Быть праведным — это быть добрым, милостивым, любящим. Праведность в Новом Завете понимается как бережное отношение к ближнему, так чтобы не ранить его, не причинить вреда его жизни, даже если человек не желает принять того, что является для него благом. Так Христос праведен по отношению к Иуде: Он не насилует его свободы, Иуда сам избирает себе то, что хочет, несмотря на то, что Христос многажды старался его спасти. Кто‑то говорил, что на Страшном Суде будут спасены все, кто хоть раз в жизни сказал Богу: «Да будет воля Твоя», и отринуты те, кому Бог скажет: «Да будет воля твоя». Вы, наверное, читали у святых отцов, что для настоящего монаха нет ничего более страшного, как услышать от своего духовного отца такие слова: «Ну, что ж, поступай, как знаешь». Монах переживает такие слова как смерть, и в них действительно сокрыта смерть.

Но вернёмся к блудному сыну, который говорит: «Мой отец праведен даже по отношению к наёмникам. Зачем же мне работать на этого тирана — дьявола, который принуждает нас делать такие дела, которые приносят смерть. Затрачивая столько же сил, я лучше буду трудиться у отца. Там я буду жить, здесь же мне не разрешают вкушать даже пищу свиней. Свиньи для них драгоценнее человека. Я недостоин быть с отцом, но пойду к нему». Пошёл и говорит: «Отче, прими меня как работника». И что мы видим? Его родной брат, не грешивший как он, смутился его приходом! Кто же из них двоих более твёрд в добре теперь? Блудный сын знает всю горечь греха и его уже ничто не оторвёт от отца. Хотя никому не посоветуешь идти опасным путём блудного сына, ведь он мог и не вернуться. Тьма может стать непроглядной, и ты уже не найдёшь дороги назад, как это случилось с Иудой, отвернувшимся от Христа, от призвания быть апостолом, от самой жизни.

Путь блудного сына — не пример для подражания. Отец, давая ему наследство, рисковал потерять своего сына. Бог, создавая свободных людей, тоже пошёл на этот риск, как пишет отец Софроний в своей книге. Бог даёт Адаму свободу, потому что без свободы и добрый поступок не имеет действительной ценности. Такие добрые дела могут быть и хороши, но они не имеют значения для вечности. Можно прожить жизнь порядочным человеком, но не стяжать вечности. Бог же хочет, чтобы мы жили вечно, Он сотворил нас для этого. Его Любовь идёт на риск, давая нам свободу. Бог говорит: «Если человек образумится, пусть даже пройдя через многие падения и боль покаяния — Я приму его». Блудный сын вернулся в дом отчий, и радость наполнила душу родителя. Не потому, конечно, что он вернулся живым и здоровым, как сказал старшему сыну один из слуг, а потому что он был мёртв и ожил. Слуга не понимает радости отца, он всего лишь слуга.

И нам, как служителям Божиим, надо быть осторожными и внимательными в разговорах с людьми о Боге, чтобы не исказить евангелие Христово и не превратить благовестие в карикатуру, приписывая Богу свои собственные мысли. Именно этим и дорог нам отец Софроний, потому что в нем и чрез него мы познаем неискажённую мысль Бога о человеке. Исключительно благодаря ему мне стали понятны многие вещи, касающейся нашей жизни в Боге. То, как он относился к нам, было воистину нежной материнской заботой, несмотря на то, что мы иногда вели себя совсем не по — доброму. Некоторые приходили жить в монастырь, и причиняли ужасно много неприятностей и бед. Я, совсем ещё молодой, как‑то сказал ему об одном таком человеке: «Отче, почему бы Вам не отправить его из монастыря?» Он же ответил: «Нет — нет, нам надо заботиться о том, как помочь человеку в жизни, а не о том, как её разрушить». О человеке, разрушающем нашу монастырскую жизнь, он заботился, как бы не навредить его жизни. Говоря такие слова, он прежде много — много молился о нем, и потому, в конце концов, все устроилось к лучшему. Наш монастырь существует по — прежнему, тот человек не смог разрушить его. Он не разрушил и свою жизнь, он ушёл из монастыря довольно спокойно, и нашёл себе что‑то более ему подходящее. Но отец Софроний участвовал в его жизни, стараясь помочь обрести путь ко спасению. Некоторые из нас, и я в том числе, тоже причиняли вред обители, но Бог все покрыл.

Не раз отец Софроний говорил о состоянии современного мира, зашедшего в безвыходный тупик. Из поколения в поколение продолжают случаться самые ужасные трагедии и катастрофы, и лишь по одной единственной причине — человек не хочет сказать всего одно слово: «Господи!» И поэтому человеку просто невозможно выйти из своего тупика. «Невозможно, — говорил он с болью в душе, — но для Бога, — добавлял он, — легко». То, что невозможно для человека, то для Бога легко. И я был так рад слышать, что для Бога это легко. Психологически трудно поверить в такие слова, но я верил ему. Может быть, потому что мне с детства была присуща вера в то, что Бог всемогущ. И если к тому же отец Софроний говорил, что для Бога легко все изменить, я вполне верю в это.

Итак, если мы носим в своём сознании мысль о том, что Богу неважно какой я есть, а важно только то, чтоб я наследовал жизнь, то тогда все, что случается с нами может послужить для нас шагом вперёд к желанной цели — к подлинному видению Бога и к преображению самого себя благодатью Божьею. Наступит день, когда и я смогу сказать: «Ныне и аз есмь благодатью Твоею, Боже, благодарю Тебя!» Вот какую цель жизни должно всегда иметь перед собой. И тогда, во — первых, все станет исполнено великого смысла и жизнь будет в радость, потому что даже то, что нам приходиться терпеть мы соотносим с конечной целью, с днём нашего рождения в новую вечную жизнь. Во — вторых, тогда меняется отношение и к смерти. Святые отцы говорят, что блажен непрестанно помнящий о своём исходе отсюда. Но каким образом помнящий? Неужели надо всегда себе говорить: «Я скоро умру, я скоро умру…» Конечно, нет, ты не сможешь тогда и жить. Просто надо воспринимать каждый случай в жизни как возможность нечто приобрести для грядущей вечной жизни, как подготовку ко дню своего рождения. Чтобы когда настанет час смерти, могила не поглотила меня целиком, но чтобы родиться, жить и далее совершенствоваться до полноты возраста Христова. Смерть тогда будет для нас торжеством, она является смертью только для тех, кто живёт лишь одной земной жизнью. Смерть отнимает все мирские удовольствия, и даже саму эту жизнь, так что плотской человек приходит в ужас: «Что теперь со мной будет?» Что будет? Нас ждёт ещё большая радость и избыток жизни, надо только готовиться к этому.

Помню, как отец Софроний, уже будучи не в силах ходить, незадолго до своей кончины, с сияющим лицом говорил: «Смерти для человека не существует. Человек не может умереть. Чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Если мы верим в это, то это и будет с нами». Он иногда по старческой немощи не мог выговорить и слов, но когда начинал говорить о Боге, то озарялся, мысли лились одна за другой, и мы не успевали переводить за ним. Это было удивительно. Он говорил, что старость — это торжественное ожидание чего‑то великого.

Вот чем я хотел поделиться с вами. Мы живём не для того, чтоб стать терпеливыми, или послушными, и прочее, мы трудимся не для этого, но ради вечной жизни, чтобы видеть Бога как Он есть. Это заглавие одной из книг отца Софрония. Сам он не дерзал так назвать свою книгу. Ведь над отцом Софронием потом некоторые насмехались: «Кто хочет увидеть Бога пусть едет в Эссекс». Помню, прежде чем издавать книгу, в монастыре молились около месяца, и потом отец Симеон предложил такое название по — французски. Опубликована она была сначала на французском языке, потому что для публикации на русском не могли найти средств. Отец Софроний долго думал, не решаясь дать такое название. Но потом сказал: «В конце концов, отец Симеон прав. Как мы хотим видеть Бога: так как Он есть, или так как Он не есть? Да и все, что я написал в книге — именно об этом. Я говорю, что мы не можем видеть Бога, за исключением случая, когда живём в покаянии. Я повторяю то, что сказали и святые отцы». Так он согласился с предложенным наименованием книги, и понёс на себе ответственность и последствия.

Я же, пребывающий во мраке в отличие от святого Силуана и отца Софрония, думал: «А должно ли нам быть такими дерзновенными? Не лучше ли думать как‑то посмиреннее…» Тогда я не понимал, что быть смиренным — значит, быть реалистом. Смирение — это не отвергать дар, изливающийся от Бога, но стремиться к нему. Смирение — это осознать, что мы призваны к обожению и должны стать богами. «Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений», — поем мы при погребении усопших, и эти слова, как говорил отец Софроний, являются содержанием жизни, также как и слова молитвы: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам». В этом весь устав и монашеской, и христианской жизни. Все мировоззрение отца Софрония было сосредоточено именно на этой конечной цели — на видении Бога. Я хоть и понял это, но до сих пор, вот уже в течение сорока пяти лет, никак не могу усвоить, как следует. Ведь он всегда учил нас тому, чтобы мы стали святыми. Не воображать себя святыми по гордости, но стать святыми, как того желает Бог, и поэтому для человека стыдно не стать святым, потому что это значит остаться на уровне кошек и собак.

Как‑то в монастырь приехал один епископ, прежде не расположенный к нам, так как монастырь был для него неканоническим, состоящим из монахов и монахинь. Но вот, приехав, он отслужил литургию в день святых жён — мироносиц и начал говорить слово о том, как Христос благоволил, чтобы первыми к Его Гробу пришли жены, ставшие благовестницами для самих апостолов. И что великая мудрость старца Софрония проявилась именно в устроении такой смешанной обители. Он хвалил и превозносил старца так, что мы вынуждены были опустить глаза. Я же с нетерпением ждал, что скажет на все это отец Софроний. Скажи он: «Ну, что Вы, Ваше Преосвященство, я грешный», владыка стал бы хвалить его ещё больше за смирение; сказать: «Да, я это мудро устроил», он, конечно, тоже не мог. Мне было интересно, что же отец Софроний ответит, хотя сейчас стыдно, что я не сказал в тот момент Богу: «Господи, помоги ему, дай ему Твоё слово». С другой стороны, хорошо, что так не сказал, иначе бы наверняка гордо подумал, что это благодаря мне он мудро ответил. А сказал он следующее: «Ваше Преосвященство, да будет со мною по слову Вашему». И скажу вам, именно после этого мне стало понятнее, что же такое смирение. Его слова были для меня как откровение, как шаг вперёд к нашей конечной цели, как фундамент и основание моей жизни.