Мы послушны, потому что любим

В «Принципах православного аскетизма» отец Софроний говорит прежде всего о послушании, считая именно его основой монашества. Почему послушание? Это не простой вопрос. Но я все же начну, и скажу, что до тех пор, пока мы не перестанем путать послушание с дисциплиной, наше понимание послушания всегда будет неверным. Дисциплину тоже можно считать одной из форм послушания, но суть послушания совсем не в дисциплине. Послушание — это таинство, а таинство есть особое состояние души, когда она пребывает в Боге. Я бы так выразил сущность послушания.

И это пребывание в Боге определяет и состояние души, и её отношение к ближним. Я употребил современный способ выражения, сказав: «отношение к ближним», но мне никогда не нравилась подобная терминология. Ведь следует сказать просто слово любовь. Любовь — вот наше отношение к ближним, и никакого другого отношения не существует.

Если ты любишь Бога, то ты не можешь быть непослушным Ему, что бы Он не сказал тебе, что бы ни заповедал, к чему бы ни призвал… Как‑то к нам в монастырь приехал один англичанин, ставший православным, очень добрый и сердечный человек. Может он и сейчас приезжает сюда. Мы были вместе на кухне, и кто‑то из сестёр попросил его о помощи. И знаете какова была его реакция? Он ответил: «Сестра, ваше желание есть заповедь для меня!» Именно это выражение положило начало моему пониманию послушания. Вот что такое послушание! И вот почему слова, которые говорит нам Бог, мы называем заповедями. Те, которые наименовали Его слово заповедью, любили Его, и для них любое Его желание было заповедью.

Слово Бога для нас есть заповедь ещё и потому, что оно непререкаемо. Если Бог говорит нам слово, то нет никого, кто бы мог сказать нам что‑то более истинное и совершенное. И если Бог говорит: «Держи ум твой во аде», то нет другого более верного пути ко спасению, чем это Его слово. Он добавляет: «И не отчаивайся», но добавлять это как бы и не надо. Держи ум во аде, отчаиваться тебе нет никакой нужды, ведь так делать тебе велел Бог. Лишь поступай так, как Он сказал, и достаточно для тебя.

 

О дисциплине

Я различаю три разных вида послушания. Во — первых, послушание игумену как самому главному лицу, вокруг которого вращается вся жизнь монашеской общины. Этот род послушания основан по преимуществу на дисциплине, хотя, конечно же, дух должен быть совершенно иным. Дисциплина необходима для нас, и важно понимать её значение. В своих беседах отец Софроний говорил нам о ней как о средстве организовать совместную жизнь в обители, что сделать весьма непросто, так как у каждого из нас свои запросы, свой духовный уровень, своё видение и понимание, свои способности. Может кто‑то предпочитает завтракать в 10.00 часов, а не в 8.00 или в 13.00; другой хочет молиться ночью, а не утром, и т. д. Но ради того, чтобы жить совместно в братстве, необходимо иметь общее для всех расписание и следовать ему. Игумен, учитывая все это, старается устроить жизнь так, чтобы было как можно меньше неудобств, чтобы каждому из нас иметь возможность жить по — монашески и всей общине вместе и по — братски.

 

О послушании ближним

Второй вид послушания — это исполнение заповеди Божией «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Ведь в наших монашеских обетах мы обещаем быть послушными и духовному отцу, и игумену, и братьям. Все это — разные виды послушания.

Например, кто‑то из братии просит тебя: «Помоги мне сделать то‑то», но ты не можешь ему помочь, потому что сейчас тебе надо ехать в город по благословению игумена. И все же не спеши отвечать брату резко: «Ты не игумен и не духовник, чтобы давать мне поручения». Послушание ближнему творится по любви к брату, и этим оно несколько отличается от послушания игумену. Поэтому и ответить следует иначе: «Брате, я с радостью помог бы тебе, но прости меня, сейчас я должен сделать то‑то и то‑то, так как отец игумен сказал мне это сделать сейчас». Я несколько перифразирую, но вы понимаете о чем, я хочу сказать. Возлюби ближнего, как самого себя. Рад ли ты, когда на твою просьбу тебе отвечают: «Да»? Так будь же ты таким братом, который говорит другим «да» в ответ на их просьбу. Рад ли ты, когда тебя принимают с любовью? Ты должен быть этой любовью, принимающей обращающихся к тебе.

Отец Софроний считал послушание основой монашеской жизни по многим причинам. И одна из них та, что в монастыре есть благоприятная возможность жить в послушании. Да, все мы грешные и у каждого из нас свой духовный уровень, но, все же, придя в монастырь и живя по — монашески, у каждого есть и хоть какое‑то представление о покаянии, стремление к Богу. В монастыре твой ближний не стремится задавить тебя, чтобы лишь ему самому жить. Здесь совсем не так как сегодня в миру, где люди готовы съесть тебя, если ты уступаешь им место, если не конкурируешь с ними, не выставляешь себя великим, или не хочешь властвовать. Следует признаться, что нам всем присуща склонность к доминированию над ближним, однако, ведь мы и боремся с этой страстью в себе. И потому доверять себя по любви в послушание собрату — монаху несравненно безопаснее, чем, если бы вы делали это, живя в современном мире. Только в духовной атмосфере обители вы можете открыто и без чрезмерного риска вверять себя окружающим людям.

Итак, второй вид послушания есть выражение любви к ближнему. Если у нас ещё нет такой любви, мы подвизаемся стяжать её — в этом и заключается смысл аскетики. Ведь мы не святые, мы — в процессе становления, а в становлении присущ подвиг, борьба, отречение от самих себя. Мы падаем, каемся, исповедуемся, просим прощение друг у друга…

 

О послушании духовному отцу

Третий вид — это послушание старцу или духовному отцу. Оно‑то и является таинством. Совершается оно в том же духе любви, в духе Божием, что и первые два, но цель его совсем иная. Мы творим послушание духовному отцу не ради сохранения единства жизни, но ради собственного преображения, становления святыми и богами по благодати. Если бы мы знали и понимали эту сторону духовничества, то гораздо менее полагались на человеческий аспект наших отношений с духовным отцом. Признаюсь, я сам совершал такую ошибку в моих отношениях с отцом Софронием, ставя человека прежде Бога и не понимая, что делаю что‑то неправильно. Если бы я знал тогда, о чем пытаюсь сказать вам сейчас, то, возможно, и я был бы ныне несколько подобным отцу Софронию. Но, к сожалению, я не стал таким. Лишь в последние годы моего пребывания с ним я начал понимать, что чрез духовного отца моё послушание восходит напрямую к Богу. И тогда мне стала ясна моя ошибка. Я хоть и старался быть послушным, но мыслил о послушании как о дисциплине. Был послушным и прилежным настолько, насколько позволяло мне моё понимание послушания. И замечая, что мне все же чего‑то не достаёт, никак не мог сообразить чего именно.

Дело в том, что послушание духовному отцу должно быть средством, с помощью которого мы пребываем в постоянном общении с Богом. Так, например, ты хочешь идти на исповедь? Знай, что исповедуясь, ты исповедуешься Богу, а духовный отец есть лишь человеческий элемент. Да, ты просишь прощения и у него, но у Бога по преимуществу, так как в данном случае совершаемое таинство исповеди касается твоего личного диалога с Богом, твоего пути к Нему. Или может у тебя есть вопрос, который ты хочешь задать духовному отцу? Нет, прежде спроси об этом Бога, и потом уже иди к духовному отцу. И иди спрашивать не его, а Бога чрез него. Не думаю, что кто‑то из духовных отцов смутится, если я осмелюсь сказать: «Обращайтесь с духовным отцом как с телефоном».

В свою очередь духовному отцу надо непрестанной молитвой испросить у Бога слово для вас. Слово это будет именно для вас, и в таком случае послушание должно быть абсолютным. Почему абсолютным? Да потому что вы «рискуете» услышать слово от Самого Бога. Конечно, это не риск и не опасность, но всё‑таки надо быть весьма внимательным и осторожным, чтобы не отвергнуть данное вам слово. Ведь если вы не примите это слово, то другого не будет.

В книге О молитве отец Софроний пишет, что, будучи духовником на Святой Горе Афон он горячо молился, чтобы ему не быть препятствием между Богом и приходящей к нему душой, чтобы Бог дал ему слово спасения для этой души. Он молился об этом со слезами. Но когда приехал в Европу, то увидел, что люди, не понимая смысла послушания, относятся к нему, послушанию, безразлично. Тогда он прекратил такой род молитвы, и стал говорить им слово, исходя лишь из собственного опыта. Отец Софроний опасался, что если будет говорить слово, данное ему от Бога по молитве, а они будут отвергать это слово, то тем самым он ввергнет их в борьбу с Духом Божиим. Но когда он замечал, что человек расположен к послушанию и исполнению слова, тогда давал место молитве, рождающей в его сердце слово от Бога для приходящей души.

Отсюда понятен и ответ святого Силуана на вопрос: «Почему ныне нет старцев?» Да, даже чисто арифметически праведников стало меньше, оскудела земля праведниками. Но внимание старца Силуана было обращено на другое. Он говорил, что сейчас нет духовных отцов потому, что нет людей, послушных им, нет людей, которые знают, как быть послушным. Потому‑то и Бог не даёт Свою благодать и слово так, как в прежние века. Мы не такие, какими Он хочет видеть нас.

В книге Иезекииля говорится, что несколько человек из старейшин израилевых пришли к пророку, ожидая услышать слово от Бога. Но Бог, указывая на них, сказал пророку: «Видишь ли ты этих людей? Они пришли со своими собственными мыслями и намерениями, они допустили идолов в своё сердце, могу ли Я отвечать им? Дам ли им Моё слово?» Господь не даёт им слово, потому что в этом нет смысла, они все равно пойдут исполнять свои пожелания. Они лишь искушают пророка, так же как искушали Христа вопросами о дани кесарю и подобном. На самом деле они и не желают знать ответа. Называют Христа «учителем», но не хотят иметь Его Учителем, ни быть Его учениками.

 

О совершенном послушании

Итак, что же такое совершенное послушание? И как его жить? Да, если вы имеете такого духовного отца как старец Софроний, то вам легче, вы находитесь в благоприятных условиях. Если же рядом нет такого как он, это значит, ваш духовный отец более ограничен, ведь каждый из нас имеет немощи. Человек — существо ограниченное, только Бог совершенный. Но вы пребывайте в молитве, ведите свой диалог с Богом, даже общаясь со своим духовным отцом. Вот почему я говорю: «Прибегайте к духовнику, как к телефону, чрез который вы сможете расслышать голос Божий». И будьте готовы принять не только первое слово духовника, но и первое движение сердца. Отец Софроний был таким, что мог уловить, почувствовать ваше сердце ещё до того, как вы подумали или спросили его. Не все из нас, духовников, такие как он. И все же, если вы способны уловить первое движение сердца духовника, то это и будет вашим первым словом, то есть словом от Бога для вас. И это — не дисциплина, это — таинство.

Если вы восприимчивы (или, быть может, ситуация, в которой вы находитесь настолько трагична, что делает вас достаточно чутким) и можете почувствовать сердце духовника, то задавая ему вопрос: «Делать мне то‑то или нет?», будьте открыты, внимайте Богу, молитесь и ждите ответа. Если, скажем, вы почувствуете отрицательную реакцию его сердца, выражающуюся лишь звуком «хм», то знайте, что это и есть слово для вас, это — ответ вам. И если после этого духовник, чтобы только не ранить вас, скажет: «Ну, хорошо, думаю, возможно тебе сделать то‑то», и ты сделаешь это по послушанию ему, то хоть это и не будет катастрофой для тебя (как это могло бы стать катастрофой в случае непослушания), все же это — не твоё слово. Своё слово, слово от Бога для спасения твоей души, ты упустил.

И вот что ещё здесь важно иметь ввиду. Если вы способны уловить первое дыхание духовника, будь то да или нет или что‑то ещё, и говорите себе: «Я думаю, первое движение было таким‑то», то будьте осторожны с этим. Ведь это имеет отношение к вашей же жизни. Говорю я это потому, что присущее нам лукавство старается даже такие случаи обратить в какую‑то «выгоду». Здесь надо быть внимательным и честным с самим собою, потому что это вопрос чрезвычайной важности. Надо быть искренним и открытым Богу без лукавства пред Ним. Лукавство в подобных случаях не было бы и грехом, но оно — грех, потому что Бог есть Любовь. Не будь любви, не было бы и греха. Где нет любви, там грех не существует. Отец Софроний говорит, что только при христианском взгляде на мир мы начинаем подлинно понимать, что есть грех. В иных религиях мы встречаем понятия о степенях совершенства, о нарушении тех или иных заповедей, закона, установлений, но в христианстве грех понимается как убиение любви. Не будь любви, не было бы и греха.

Итак, будем жить в любви и умножать эту любовь в нашем братстве, особенно по отношению к игумену и духовным отцам. И тогда все, о чем нам говорил отец Софроний, станет нашей жизнью. Каждое мгновение, событие, встреча будут драгоценными, исполненными великого смысла. В противном же случае жизнь наша будет банальной, серой, исполненной жалкими ссорами, дрязгами, выгодами, потерями и т. п.

 

Послушание естественно человеку

Послушание — заложено в природу человека, оно естественно человеку, и потому насколько возможно должно жить в послушании и в миру. Как‑то я спросил отца Софрония: «Как мне упражняться в послушании?» На что он улыбнулся и сказал: «Мы не упражняемся в послушании, мы живём в послушании». Как видите, его слова выражают совершенно иное отношение к послушанию, другое понимание. И мне хочется подчеркнуть, что слова, которые мы употребляем, влияют на наше понимание, и в свою очередь наше понимание определяет наш словарь. Поэтому следует быть весьма внимательными к своим словам. Так, мы не употребляем заповеди Божии, мы не практикуемся в послушании, но мы — послушные. И это есть и быть весьма важны, потому что они выражают то, кем мы становимся, они отражают наш переход из состояния небытия в бытие. Понимать это я стал только благодаря отцу Софронию, хотя, конечно, и другие говорят то же самое. То есть, что человек, преображённый благодатью Божией, говорит о себе: «Я есть». И это я есть является конечной целью всякой аскетики, подвигов и упражнений. Да, мы должны приобретать и любовь, и покаяние, и дар исповедоваться, но нам должно стать самой этой любовью, стяжать и пребывать в состоянии постоянной открытости и искренности.

 

Таинство исповеди

Исповедь является таинством, посредством которого мы учимся быть открытыми, а не таиться и не прятаться в кустах как некогда делал Адам, слагавший вину и на свою жену, и на Самого Бога. Мы учимся говорить: «Я согрешил, Господи, и жена, которую Ты мне дал, согрешила из‑за меня». Да, Ева согрешила первой, хронологически, но Бог общался с Адамом ещё прежде её сотворения. Возьми, Адам, вину на себя и будь откровенен с Богом, и не прячься в кустах, а лишь скажи: «Вот, Господи, я здесь, я согрешил, прости меня и жену, которую Ты мне дал, и которая согрешила из‑за меня». Скажи он так, мы и по сей день пребывали бы в Раю. Вот в чем заключается чудо исповеди. Всякий раз, когда мы приносим такое благое исповедание грехов, мы чувствуем себя окрылёнными. И это парение после совершившегося таинства есть не просто психологическое облегчение, это — онтологическое освобождение от тягости, гнетущей душу. Да станет каждая наша исповедь такой, а нашим постоянным состоянием — открытость и искренность. Конечно, в этом падшем мире невозможно быть откровенным со всеми людьми, но с Богом, дарующем нам жизнь, это необходимо. Ведь Бог знает не только то, что я хочу, но и то, где я могу обрести желаемое. И когда я бегу от креста, так как хочу жить, Он учит меня, говоря: «Не беги от креста, крест есть жизнь, поверь Мне. И когда ты поверишь и доверишься Мне, тебя преисполнит радость».

 

Послушание есть таинство общения с Богом

Далее, я называю послушание таинством потому, что вообще вся жизнь человеческая таинственна. Человек — существо духовное, и каждый его поступок имеет духовное значение. Самое тело наше должно стать одухотворённым. Мы, люди, — единственные животные во всем мироздании, призванные стать духовными, ведь мы обладаем даром слова и способностью мыслить, мы — разумные овцы стада Христова. Рождаясь, питаясь, поддерживая жизнь подобно всем прочим животным, в отличие от них мы обладаем словесностью, которая даёт человеку возможность превзойти своё биологическое состояние и стать умом, зрящим Бога, стать вечным и нетленным. Только человек способен и призван к этому. И поскольку жизнь человеческая сакраментальна, человеку естественно религиозное чувство, которое очень часто выражается в поклонении демонам, даже если это и происходит не вполне осознанно, как, например, в современном язычестве. Все боги народов, не знающих истинного Бога, суть идолы или демоны, как говорится в псалме. И в язычестве люди тоже прибегают к своего рода таинствам. Но каким образом? Они делают это в ложном духе, ведущем их не к жизни, а к смерти. Наша же христианская жизнь поистине сакраментальна, и таинство послушания духовному отцу есть одно из многих других. Духовный отец, как я образно говорю, есть телефон между мною и Богом до тех пор, пока я не перестану нуждаться в подобной телефонной связи, а научусь общаться с Богом лично, напрямую. Знай, я обо всем этом с самого начала моего монашества, моя жизнь сложилась бы совсем иначе… А теперь потеря сия погружает мой ум во ад, и я не хочу закрывать глаза и тем утешать себя. Но я и не отчаиваюсь, живя по слову, которое дано нам через святого Силуана и отца Софрония. И если бы я сумел помочь вам, направив на лучший путь с самого начала вашей монашеской жизни, то был бы очень рад. Ведь тогда странствие ваше стало бы гораздо короче и плодотворнее.

Что же я хочу сказать вам? Иметь такого духовного отца как отец Софроний — это счастье. О других я не знаю, и не собираюсь никого судить, я не знаю на каком они уровне, хотя, впрочем, сами они говорят, что не таковы как он. Если это правда, то значит, они более ограничены своей человеческой немощью, но эта ограниченность преодолевается нашим устремлением к Богу, нашей связью и общением с Ним. Всегда помните, что говоря с духовным отцом, вы говорите не с ним, а с Богом чрез него. Помните это, старайтесь так делать, совершенствуйтесь в этом… Хотя, конечно, как возможно совершенствоваться в подобном, ведь это — божественное действие, превосходящее нашу человеческую природу. Просите Бога дать вам сие, другого пути нет. Но стараться и помнить есть уже составная часть совершенствования. И просите у Бога такую веру, которая даст вам решимость пойти на шаг, несколько похожий на прыжок камикадзе.

Так, вы идёте к своему духовному отцу с мыслью исполнить то, что он скажет вам. На первое же его слово, движение и дыхание сердца следует ваш ответ: «Да, отче, благословите». Это — страшно. Да, я знаю. Мы грешные, нет у нас достаточной веры и доверия, но да даст вам сие Бог. На примерах тех, кто приходил ко мне на исповедь, я замечал, что, приходя с таким расположением и поступая так, как я вам говорю сейчас, им давалось невероятное слово. Скажем, в ситуации, когда молодые люди хотели вступить в брак и опасались негативного отношения родителей, или в других подобных ответственных случаях, Бог разрешал все так аккуратно и прекрасно, словно никакого риска и не было. Не удивительно, что сначала мы находимся в напряжении и страхе, ведь к тому действительно есть повод, душа чувствует это. Но когда человек обращается к Богу и, доверяя Богу, предаётся Ему совершенно, то у него появляется сила совершить прыжок в никуда, и, прыгнув, он обнаруживает, что упал на мягкий матрац, и Бог устроил все так невероятно точно и тонко.

 

Почему с духовным отцом не спорят?

О послушании духовному отцу следует сказать ещё вот что. Вы знаете о написанном в книгах, что с духовным отцом нельзя спорить, что его слово надо принимать и быть послушным ему. Этот момент я тоже недопонимал. Конечно же, я не желал спорить с целью настоять на своём и исполнить свою волю, просто я хотел полнее понять сказанное мне, и уяснить, что именно старец имеет ввиду. Но, оказывается, даже это было неверно. Потому что послушание — это таинство. Когда, скажем, игумен говорит вам что‑то сделать, то вы можете переспросить его: «Отче, что вы имеете ввиду, сделать мне это так или иначе?» И тогда он объяснит вам, чего он хочет от вас, и вы выполните его поручение как должно. Здесь послушание носит характер дисциплины. Если же вы творите послушание игумену или ещё кому‑то как своему духовному отцу, то это уже есть ваш диалог с Богом чрез него, и это есть таинство. В момент, когда вы обращаетесь к отцу и говорите: «Объясните мне это получше» — вы прерываете связь с Богом. Вы положили телефонную трубку и уже говорите с духовником как с человеком. Когда вы просите объяснить вам сказанное, то духовный отец может и не знать, что вам сказать для объяснения своих слов, и тогда он ответит вам неверно, а может и огорчится на вас, или подумает, что вы не доверяете ему… Всякое бывает, но суть сейчас не в этом, а в том, что вы прервали своё послушание. Послушание должно быть непрерывающейся нитью между вашим сердцем и Богом. Когда вы обратились к человеку со словами: «Объясните мне получше» — вы уже прервали свою связь с Богом и упустили послушание. Вот тот момент, в который я много раз терял послушание, не понимая, что же я делаю не так. После я всегда чувствовал, что был непослушен. Но где, как, почему я нарушил послушание? Ведь я так хочу быть послушным! Я не знал, что послушание — это таинство, и что, прерывая связь с Богом, я говорю уже с человеком, со святым и необыкновенным человеком — с отцом Софронием, но все же человеком…

Дело не только в том, чтобы не отвергать слово духовного отца из‑за своеволия, но и в том, чтобы пребывать в непрерывающейся связи с Богом. И если его первым словом было: «Прыгай с самолёта!» или что‑то подобное, то не надо говорить ему в ответ: «Но, отче, как я могу выпрыгнуть, у меня же нет с собой парашюта?!» Нет, скажите лишь: «Благословите, отче», и идите думать, как вам исполнить это слово. Думайте об этом лично вы. И вот, так молясь и размышляя, вы отходите, и вдруг находите под своим сиденьем парашют, одеваете его и выпрыгиваете. И это оказывается самым лучшим решением и для вас, и для самолёта. Простите, наверное, из меня вышел бы хороший писатель романов… Но я надеюсь вы понимаете, о чем я пытаюсь сказать.

Ваше слово (то есть слово от Бога для вас, слово, данное вам Им чрез вашего духовного отца) — это ваша сокровенная беседа с Богом, таинственный диалог между Богом и вашей душой. Бог, как правило, говорит с вами на вашем же языке, который не знает ни один человек на земле. Конечно, такие люди как преподобный Серафим Саровский часто знают и душу приходящего, но сам отец Серафим говорил о себе, что он не пророк, но лишь молится и говорит первое слово, рождённое в его сердце по молитве. Если бы люди были знакомы с этой духовной культурой и умели поступать подобным образом, то и они говорили бы так, как преподобный Серафим. Не зная вашего сердца, он говорит вам первое слово, пришедшее по молитве, и вы удивляетесь: «Да это же пророк!»

Если вы говорите с Богом, и действительно хотите знать Его волю, чтобы последовать ей, и для этого обращаетесь к духовному отцу, и он молится о вас, то слово от Бога вам будет дано, но, знайте, что слово это исключительно для вас. Вы почувствуете, что это — ваше слово, потому что услышите где‑то внутри себя некое созвучие ему. Если же не чувствуете, начните исполнять делом данное вам слово. Помните случай с Нееманом Сирианином, который, желая исцелиться от проказы, ожидал услышать от пророка Елисея великое слово, а услышал лишь: «Пусть искупается в Иордане». «Что? — возмутился он, — купаться в этом мутном Иордане? Наши реки в Сирии несравненно лучше их Иордана, чем это поможет мне?» Но слуга его оказался мудрее. «Господин, — говорит он, — если бы пророк велел тебе сделать нечто великое, неужели ты не исполнил бы сие? Так почему бы не исполнить такой пустяк?» И Нееман исполнил данное ему очень простое слово. Он был незнаком с духовной культурой Израиля, и потому не мог творить послушание пророку как должно. Но Бог, зная сие, не обратил внимания на противление Неемана, и даровал ему вкусить от плода послушания. Омывшись в Иордане, Нееман исцелился от проказы. Слово, сказанное пророком, было для него, но Нееман не понял его. Если бы он обладал духовной культурой Израиля, и уж тем более духовной культурой Нового Израиля, то тогда ответил бы пророку так: «Благослови, отче», и пошёл бы к реке. И уже после осознал бы, что данное ему слово было именно для него. Возможно, что пророк Елисей и не смог бы объяснить, почему Нееману следует омыться именно в Иордане. Пророк получил слово от Бога и передал его. Если бы Нееман переспросил: «Елисее, зачем мне идти на Иордан, ведь наши сирийские реки гораздо лучше?» Пророк бы ответил: «Ну что ж, пожалуйста, иди в Сирию». Пророк может и сам не знал, почему Нееману надо идти на Иордан. Он знал лишь то, что он сказал Нееману, было дано ему от Бога, а уж как Бог сумеет очистить его в Иордане, знает один Бог. Окажись на этом месте сирийская река, Бог послал бы Неемана окунуться в ней, а может повелел бы идти в Палестину… Но дело вовсе не в том, какая река, а в том слове, которое вы исполняете. В исполнении вами Божьего слова заключена божественная сила, которая и будет совершать в вашем сердце своё действие, если только, воспринимая слово слишком по — человечески, вы не оборвали свою связь с Богом.

Самым важным в общении с духовным отцом является не человеческое общение, как с психологом, а приобщение таинству послушания, которое совершается, как и послушание игумену или ближнему, в духе любви и доверия, что, конечно, гораздо легче осуществлять в монастыре, чем в миру. Послушание духовному отцу нельзя путать с дисциплиной или с послушанием по любви к ближнему. Конечно, оно включает и это, но значение у него другое. Весь смысл твоего послушания духовнику в том, чтобы чрез него ты хранил тончайшую связь с Богом, чтобы ты не оборвал этот провод, чрез который уже здесь и сейчас совершается Богом твоё спасение. Во — первых, спасение в том смысле, что если бы мы все были послушны, то наша община была бы преисполнена Фаворским Светом уже в этой жизни. Может быть, и невидимо для других, но ощутительно для нас самих. И во — вторых, что ещё важнее, Бог совершает твоё спасение как твоё личное преображение. Отец Софроний в своей книге Видеть Бога как Он есть говорит о личности как о важнейшем принципе бытия, в этом «я» живёт и Бог, и все творение Божие. И как раз это «я», твоя личность, находится сейчас в процессе становления. А послушание есть тончайший «электрический провод» между этим «я» и Богом, который ни в коем случае не следует прерывать, чтобы не лишиться связи с Богом и Его исцеляющего божественного воздействия.

 

Как следует спрашивать духовного отца

Как‑то в монастыре мы строили сарай. Отец Софроний, увидев, как я забиваю гвозди, заметил: «Нет — нет, не так. Когда забиваете гвозди, делайте между ними определённое расстояние, чтобы получалось аккуратно. Как меру используйте молоток». Я почувствовал, что переспрашивать: «А почему?», сейчас не следует, хотя мне и было непонятно, зачем такая точность, ведь все равно никто никогда не увидит, как я их забил — недочёты скроет навесной потолок. Но я сделал, как мне было сказано, ничего не спрашивая и не разузнавая. И только потом, уже закончив работу, спросил: «Отче, а почему я должен был их забивать так аккуратно, ведь моей работы все равно никто не увидит?» И отец Софроний с готовностью ответил: «Все, что делает монах должно быть совершенным». Я получил великий урок. Но если бы я переспросил сразу, то тем самым прервал бы нить послушания. В тот раз я последовал интуиции и не стал спрашивать немедленно, а подождал, пока наступит верный момент, и отец Софроний ответил с радостью.

Нас окружают материальные вещи, и за ними надо следить, что не всегда легко. Чем строже, чем аскетичнее жизнь, тем меньше заботы о материальном. Именно отсюда происходит монашеское нестяжание, смысл которого — иметь как можно меньше попечений о земном. Но если монах что‑то делает, его работа должна быть совершенной — он трудится ради Бога и пред лицем Бога, а не ради коммерческой выгоды.

Конечно, совсем необязательно всегда забивать гвозди так аккуратно, и необязательно, чтобы наша работа всегда была такой совершенной. Говорю это только с тем, чтобы предостеречь от чрезмерных преувеличений, которые тоже случаются. Но суть сейчас не в этом, а в том уроке, который был мною воспринят, и в том, что вопрос был задан не сразу. Да, я хотел знать — почему надо было делать так, как сказано, но чувствовал, что если переспрошу, то разрушу нечто очень важное. После же того как все выполнил, то опять почувствовал, что теперь могу спросить. И отец Софроний ответил с радостью.

Может вы слышали, как иногда говорят: «Делай, что тебе сказано и не спрашивай, имей послушание». Это уже преувеличение. Бог не хочет, чтобы мы не имели вопросов, и любознательность — не всегда греховная страсть. Любознательность — необходимый элемент в нашем становлении, в нашем духовном росте. Это — жажда познания. Любознательность становится грехом, когда оно, так сказать, не по Богу. Думаю, отец Софроний, как и все великие духовные отцы, жаждал поделиться правильным пониманием и верным взглядом на мир. И если бы я выполнил лишь то, что мне сказано, не желая узнать большего, то он был бы даже огорчён. Старец был рад, что я спросил его, так как ответил немедленно, с готовностью, и увидел, что слово его воспринято.

Когда некоторые говорят мне: «Простите, отче, может мне не следует быть таким любознательным?», то я отвечаю: «Нет — нет, вы должны стремиться знать все, что связано с жизнью в Боге и с вечностью, а не с житейскими заботами». Есть много вопросов, ответы на которые важно знать не только монахам. И Бог даёт нам это знание, оно не является тайным. Некое «тайное знание» присуще язычеству. Когда обращаются к языческим богам, которые суть демоны, то последние не желают, чтобы другие узнали их секреты — это помогает им быть как бы лучше и могущественнее всех. Истинный Бог не таков. Христос говорит, что верующий в Него, сотворит такие же чудеса, какие и Он сотворил, и даже большие. Этими словами Господь хочет показать, что Он не ограничивает нас, а скорее подготавливает к тому, что верующие в Него будут совершать многие и великие чудеса.

Но если Бог даёт нам творить дела, которые творит Он Сам, и даже большие, то значит ли это, что мы можем стать большими Бога? Конечно, нет. Слова Христа являют нам любовь Божию, и любовь эта — смиренная. Бог наш — Бог великих таинств и чудес, но Он не прячет от нас Свои «секреты», Он являет Себя людям и хочет, чтобы человек уподобился Ему. Мы можем стать подобными Богу, но, конечно, не большими Бога, так как человек — существо ограниченное. Впрочем, можно ли назвать богоподобие ограничением? Отец Софроний говорил, что хотя человек и не в состоянии стать причастным Сущности божественной, то есть быть нетварным, но жизнь Бога станет нашей жизнью, мы будем подобными Ему до совершенной тождественности. «Для меня этого достаточно, — говорил он, — я большего не хочу». Думаю, этого достаточно и для нас.

 

О способности различения духов

Когда мы читаем произведение того или иного поэта или писателя, или смотрим на картину художника, или слушаем музыкальное произведение, то по духу этого произведения, конечно, если мы достаточно знакомы с миром искусства, мы можем определить автора. Взглянули на картину и сразу можете сказать: «Похоже, что это — Гоген. А вот то — Рембрандт». Так как всякое художественное произведение излучает энергию, имеет свой дух, создаёт определённую атмосферу, свойственную тому или иному автору.

Если мы говорим о вещах материальных, то различать и понимать произведения мы начинаем благодаря своему опыту. Знаток прочтёт всего несколько строк и уже безошибочно определит автора: «Это — Шекспир, а это — Шелли». Если же мы хотим говорить о мире духовном, то это — совсем другое дело. Но я скажу вам, как мы можем обрести способность различения духов. Я и сам желал бы знать это ещё лет тридцать тому назад.

Так, например, вы хотите заняться переводами, но не знаете должно ли вам делать это. Или может вам следует поехать сейчас в Париж? Или, допустим, вы хотите что‑то сказать, но, колеблетесь, думая, что, быть может, вам лучше промолчать… И так далее. То есть к вам приходит весьма убедительная мысль, и вы не знаете, как быть с ней. В новоначалии, и этот период у каждого свой, мы идём к духовному отцу и спрашиваем: «Отче, у меня вот такая мысль. Должно ли мне делать это?» Или «Отче, я понимаю эту вещь вот так. Но прав ли я?» Мы всегда проверяем себя и свою интуицию, советуясь с духовным отцом, предварительно помолившись Богу, чтобы Он вложил в сердце моего духовного отца верное слово. Надо помнить, что наш диалог с духовником не горизонтальный, а вертикальный. Даже если ты говоришь с таким старцем, каким был отец Софроний, знай, что ты ведёшь свой диалог с Богом чрез него. Этого я не понимал, и не сознавал, что мой разговор идёт с Богом, а отец Софроний был моим телефоном, по которому я мог слышать Божий голос. Не зная того, о чем говорю вам сейчас, я долго ошибался, так как, общаясь с отцом Софронием, я разговаривал лично с ним, а не с Богом чрез него. Лишь под конец его жизни мне стало понятнее, в чем суть.

Не доверяя себе, вы спрашиваете духовного отца. И если на вашу мысль он говорит: «Бог благословит», то вы знаете, мысль была от Бога и интуиция ваша верна. Мысль была убедительной, потому что была истинной. Вы потому чувствовали, что вам должно сделать такое‑то дело или сказать слово, потому что оно было верно. Если же на ваш вопрос духовный отец скажет: «О, нет» — то вы тогда понимаете, что находились под влиянием искушения. Со временем мы замечаем, что те явления, на которые духовный отец отвечает согласием и благословением, имеют особое качество, также как своё качество имеют и те, на которые следует его отрицательная реакция и предупреждение: «Будь осторожен». Думаю, именно таков один из возможных способов стяжать способность различать духовные явления, энергии и мысли.

Так, когда отец Софроний был молодым монахом, то приезжающие в Афонский Пантелеимонов монастырь паломники иногда обращались к нему с духовными вопросами. И он говорил с ними, но крайне редко, опасаясь своей неопытности. Нам известен один из примеров такого его общения из сохранившейся переписки с Давидом Бальфуром. «Я не был уверен и не особо доверял себе, — говорил отец Софроний, — но постепенно, раз за разом, замечал, что слово моё совпадает и подтверждается словом старца Силуана, и тогда несколько ободрился». Видите, это происходит постепенно. Рассудительность рождается из опыта послушания, и именно поэтому послушание имеет такое важное значение. Благодаря послушанию в нас развивается духовный слух, то есть мы учимся слышать и понимать голос Божий. Слово от Бога приходит к нам как тихое веяние ветра, о котором говорится в Библии. Пророк Илия ждёт Божьего посещения, и вот налетает страшный ураган, раздирающий горы и сокрушающий скалы. Но Бога в этом нет. После урагана случается землетрясение, и тот, кто помнит землетрясение в Румынии или в Греции, знает, что это такое. Но Бога нет и в землетрясении. Затем огонь, в котором Бога тоже нет. А ведь все эти грозные явления — ураган, землетрясение, огонь и прочее — есть как раз то, что чрезвычайно впечатляет человека. Нет, Бог приходит уже после всех этих могущественных стихийных явлений, и приходит Он, словно тихий кроткий глас лёгкого ветерка. Если мы ещё пребываем в состоянии, когда такие явления как ураган, землетрясение или огонь производят на нас сильное впечатление, то это значит, что мы пока неспособны различить и восхититься удивительным кротким тихим гласом Божиим, раздающимся внутри нас самих. Бушующие явления — это греховные страсти, искажающие в нас образ Божий. Но и не только греховные, так как это могут быть и наши естественные, душевные или телесные, движения, свойственные дебелому состоянию человеческой природы. До тех пор, пока мы не превзошли и их, пока они влияют на нас, мы не можем различить нечто более тонкое. Если страсть шумит во мне, как расслышать тихое веяние Божие, как уловить его? Пророка Илию не впечатляли все эти бури, он говорит, что в них нет Бога, и потому они даже не интересуют его. Пророк жаждет единого Бога, он слышит Его тихий кроткий глас и знает — вот где сокрыта подлинная сила. Тогда он покрывает своё лицо мантией подобно небесным херувимам, предстоящим Господу во святом страхе и сокрывающим свои лица крылами. Страх Божий не удаляет нас от Бога, не заставляет бежать от Него. Напротив, пророк покрывает лицо и идёт навстречу Богу, чтобы говорить с Ним. Бог есть Любовь, и святой страх пред Ним не гонит тебя прочь, страх этот — страх потерять Его. Глас Божий тих и кроток, так же как кроток Он Сам и Его благодать. Ты теряешь её, благодать, и даже не сознаешь того, а обнаруживаешь уже после, когда её нет с тобой. И тогда первой нашей реакцией должно быть обращение к Богу: «Господи, что я сделал не так? Почему Ты удалился от меня?» Обращение к Богу и покаяние вновь возводят нас в то состояние, которое мы потеряли. Вот так жили святой Силуан и отец Софроний.

Итак, послушание для нас должно быть таинством, посредством которого развивается духовный слух. И тогда, несмотря на то, что внутри нас могут происходить какие угодно бури, мы всегда сумеем расслышать тихий и кроткий голос Божий, который в то же самое время является и всемогущей энергией Бога Вседержителя. Всемогущая сила Божия отнюдь не является чем‑то яростным. В конце истории мира тихий глас Божий проявит себя как победоносный, потому что победа уже давно одержана Христом. Он не совершал никаких революций или политических переворотов, но был ведом, по слову пророка Исайи, как Агнец на заклание. У апостолов было всего два меча, да и те Он повелел вложить в ножны. Бог действует не так как человек, Он отдаёт Себя на заклание, не отвечая ни на одно обвинение и не оправдываясь. Если бы Он хотел избежать Креста, то ему следовало вести Себя иначе. Ему говорят: «Итак, Ты — Сын Божий?», и Он отвечает: «Да». Это единственный вопрос, на который Ему надо было ответить как‑то по — другому, и тогда Его бы не распяли. Но Он не боится, Он — Бог Всемогущий, и говорит слова, за которые Его распнут. Конечно, не потому что Он стремился непременно быть распят, а потому, что то была истина. Он знал, что говорить подобное означает идти на смерть, но раз это истина — Он исповедует её. Его ведут на Голгофу, и Он подчиняется, словно у Него нет силы воспротивиться. Ученики разбежались, знакомые стоят вдалеке, всем страшно. Власть в руках синедриона, Пилата и воинов, но Христос не ужасается того, что нас ужасает до смерти. И когда они уже избавились от Него и думали, что теперь спокойно могут праздновать Пасху и радоваться, вдруг приходит весть, что Его тело исчезло из Гроба. Но то не ученики украли тело. Ангел отвалил камень, когда Гроб был уже пуст. Как при рождении от Девы Он не нарушил её девства, так и Своим Воскресением из мёртвых Он не отменил закона смерти. Смерть существует и поныне. Для тех, кто не верит во Христа, вообще ничего не изменилось. Но изменение произошло как грандиозная революция космических масштабов, это самое великое событие со времени сотворения мира. Человек теперь может воскреснуть к прежней вечной нетленной жизни с Богом собственною силою, или, лучше сказать, силою Отчею в нас.

Итак, если вы способны почувствовать атмосферу того или иного автора, и при том у вас есть достаточный опыт в этой области, то вы не ошибётесь в своём суждении. Если же опыта не хватает, то вы по ошибке можете приписать произведение современного композитора Моцарту только потому, что этот музыкант стремиться сочинять музыку более или менее в том же духе, что и Моцарт. Надо отметить ещё и то, что дух того или иного произведения восходит к личности самого композитора, поэта, писателя. Зная дух автора и его творений, мы легко отличаем его от других. От той или иной личности исходит некий дух.

Нечто подобное мы наблюдаем и во Святой Троице. Отец, рождая Сына, именуется Отцом, но Он не является Отцом Духа Святого, происходящего от Отца иным образом, чем Сын. От Отца исходит Дух Святой, как, например, иногда в присутствии некоторых людей вы можете чувствовать сильную тягость, а находясь рядом с другими, вы чувствуете себя легко, и вам хорошо быть с ними. Присутствие демона также имеет свой специфический дух и энергию, даже если все очень искусно замаскировано. Стяжавшие способность различения духов немедленно определяют духовное явление, доброе оно или злое, от Бога мысль или нет, и даже то, что стоит за тем или иным человеком или творением. Есть много произведений искусства настоящих гениев, но которые с духовной точки зрения просто ужасны. Виртуозно исполненная музыка, живопись, поэзия, да и все, что угодно, могут при этом излучать откровенно демоническую энергию или нечто смешанное между добром и злом.

Я употребил слово «излучать», но когда Церковь говорит о Боге, то употребляется термин «исходить». Дух Святой исходит от Отца. И как Отец, Сын и Святой Дух едины, так и дух, присущий человеку, есть сам человек. Твоё слово и твой дух — это ты сам. Но когда мы говорим о Боге, то Его рождённое Слово есть Личность отличная от Личности Отца, и Дух Святый тоже есть Личность, исходящая от Отца. Конечно, для нас это непостижимо.

 

Вопросы и ответы

Вопрос: Отче, говорят, что находиться рядом с отцом Софронием было чем‑то необыкновенным. Благодать, живущая в нем, передавалась и тебе. Скажите, зависело ли это от открытости ему?

Ответ: Конечно. Чем больше ты любишь, тем более ты открыт, и чем более ты открыт, тем совершеннее сообщается тебе духовное состояние старца. Жить с духовным отцом — это учиться быть открытым. Но прежде, чем вверить свою жизнь другому, исследуй, является ли он подлинно кормчим, духовный ли он пастырь. Читая письма отца Софрония к Бальфуру, видно, что в Пантелеимоновом монастыре было немало духовников, однако не все могли понять духовные переживания отца Софрония, и он в свою очередь не всем мог открыться полностью. Только встретив старца Силуана и распознав в нем искусного наставника, он вверился ему совершенно — он нашёл в нем то, что искал. Не всякому должно вверяться. На духовниках почивает благодать, они совершают служение в Духе Святом, и мы почитаем их, прибегаем к ним, но тем не менее не должно преувеличивать их способность. Должно чувствовать, кто и в какой мере способен тебе помочь. От каждого можно получить пользу: даже если духовник очень прост — спрашивая, прими слово и исполни.

Кормчий — это тот, кто знает путь и вниз до глубин ада, и обратно верх, и потому, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, может и от самой бездны избавить душевный корабль. Если ты нашёл духовно опытного наставника, готового и душу свою положить ради твоего спасения, то сможешь тогда и открыться ему, и чрез это тебе невидимо сообщается его благодатная жизнь. Чрез послушание мы живём во благодати, которая пока ещё не наша, но духовного отца. Мы привыкаем к ней, учимся распознавать и хранить её. Первый период духовной жизни заключается в переживании благодати, даруемой нам туне. Мы познаем, что жить во благодати — естественно для человека. Позже, совершая ошибки, мы теряем её, и вступаем во второй период — очень длинный и сухой, когда кажется, что благодать никогда не вернётся. Все тогда трудно, болезненно — Бог далёк и недосягаем. Благодать разбудила нас, пробудила веру, и исчезла… И вот живя в послушании, в духовной атмосфере пастыря, мы снова возвращаем её себе понемногу. Наверное, это также как стакан под водопадом, наполняющийся вновь чистой водою.

Вопрос: Получается, что прежде чем стать опытным, тебе уже приходиться давать оценку духовнику. Не парадокс ли это?

Ответ: Конечно, парадокс. Когда я сам впервые прочёл те слова в Лествице, то долго думал: «Ну как слепец, такой как я, может отличить пастыря истинного от неискусного?» И по сей день у меня нет чёткого ответа на этот вопрос. Думаю, что в то время люди были иными, их сердца и умы не были повреждены современным «образованием», вернее «без — образием», они жили и различали вещи интуитивно, не рационально. Мы же воспитаны по — другому: мы думаем, анализируем, подсчитываем, то есть работаем головой, а не сердцем. Чем более мы интеллектуальны, тем более рискуем остаться вне Бога. И я жил так же, не обращая внимания на то, что говорит мне моё сердце. Более того, я по «смирению» думал, что прислушиваться к сердцу нельзя, что сердечное чувство — это страсть, с которой надо бороться, подавлять, что мне не дано отличить внутренний сердечный голос от шума страстей. Продолжалось это до тех пор, пока я наконец‑то не понял, что воюю против самого себя: стараясь быть смиренным, я гнал от себя смирение. Оказывается, моё «смирение» было совсем не смирение. Смирение — это видеть вещи так, как они есть. А реальность такова, что даже я, покрытый с ног до головы греховными язвами, являюсь образом Божиим. Человеку присуща некая интуиция, подсказывающая верные решения. Эта интуиция внушала мне особое чувство по отношению к отцу Софронию, хотя умом я не понимал ничего. Вёл себя он очень просто, со мной был как со всеми, и я думал: «Этот старец — духовный отец, или обычный человек? Выглядит он как все…» Я, слава Богу, знал что святые смиренны, и внешне ничем не выделяются. Но откуда я мог знать, что такое смирение? Встречая смиренного старца, мы не знаем, то ли благодарить Бога за дар, то ли соблазниться его простотой. И я, не в силах различить тихого кроткого голоса Божия в своём сердце, без размышления предался отцу Софронию. Конечно, я и прежде думал о монашестве, но никогда не собирался становиться монахом в цивилизованной стране — я мечтал о пустыне, о жизни где‑то в Сахаре, в Гоби, в Калахари, даже Афон представлялся мне слишком близким, европейским. После первой встречи с отцом Софронием, я был тронут его добротой, внимательностью, искренностью; он сказал, что для меня двери открыты, однако я пока должен по его благословению ехать учиться во Францию. И уже там я вдруг заметил, что сердце больше не хочет ни пустынь, ни гор, но живёт мыслью о духовном отце. Остаться без него представлялось бедой и смятением. Не понимая умом происходящего, я почувствовал: раз мой духовный отец в Англии, я тоже должен быть там.

Наверное, люди во времена преподобного Иоанна Лествичника распознавали подобные ситуации немедленно. И у нас в монастыре были такие, кто сразу чувствовал, схватывал суть духовных явлений, хотя может и не мог тебе растолковать. Например, отец Захария понял, кто такой отец Софроний после первых же минут. Мне понадобилось долгое время, целый процесс. Но и сегодня тот, кто ищет, худо — бедно находит себе духовного отца, потому что Бог — всесилен. Мне совершенно непонятно, как я очутился рядом с таким старцем, как отец Софроний, ведь другой бы мне не помог. Зная сие, Бог привёл меня из коммунистической Румынии в Англию, из Англии во Францию, там я услышал о русском старце в Англии, и опять вернулся в Англию, где и остался на долгие годы. Подобное творит — Бог. И то что вы именно здесь, а не где‑то в другом монастыре — не случайно. Бог да подскажет вам, да даст необходимое духовное знание, чтобы ваше пребывание в обители было плодотворным.

Вопрос: Отец Софроний в одной из своих бесед, говорит, что спрашивая духовника и поступая по его слову, мы не должны говорить другим: «Я так делаю, потому что духовный отец мне это сказал». Исполняя слово духовника, лично я, а не духовник, несу ответственность за свой поступок. Как это понять? Ведь святые отцы учат, что если ты творишь послушание духовнику, то уже он отвечает за тебя, а ты свободен.

Ответ: С подобной ситуацией мы столкнулись в монастыре в самом начале. Надо понимать это так. Если я иду к отцу Софронию как к духовнику и спрашиваю его совета, то, выполняя данное мне слово, я не должен прикрываться его авторитетом. Если меня спросит кто‑то из братии: «Ты зачем так делаешь?», не говори: «Старец мне сказал». Ответь что‑то, но не ссылайся на благословение духовного отца. Если, скажем, ты выполняешь задание, порученное тебе отцом игуменом, то есть относящееся к внешней стороне жизни, ты можешь объяснить недоумевающему брату: «Отец игумен мне сказал сделать это так‑то и так‑то», но если речь идёт о твоём внутреннем диалоге с Богом, о поиске воли Божией для себя, то тогда слово, данное тебе духовником, есть лично твоё, храни его в тайне. То, как ты будешь жить это слово — решаешь ты сам, и пред людьми несёшь ответственность за свои поступки ты. Однажды я спросил отец Софрония: «Отче, если я выполняю слово духовника, то значит ли это, что сие слово становится уже и моей волей?» «Да, это так», — ответил он. Конечно, в той мере насколько ты послушен данному тебе слову, ответственность за тебя пред Богом несёт духовный отец. Пред Богом за тебя отвечать будет он.

Надо иметь в виду, что слово духовного отца иногда подразумевает выполнение не какого‑то единичного поступка, но дело в целом. Скажем, мне поручили заниматься пчёлами. Не надо каждый раз ходить и спрашивать своего духовного отца, что тебе делать. Поймав пчелиный рой, не иди с ним к духовнику: «Что благословите, отче, сделать теперь?» Понятно, что его благословение относиться ко всему делу твоего пчеловодства. Как‑то отец Софроний сказал: «Не требуется, чтобы духовный отец нажимал на каждую клавишу пианино. Чтобы зазвучала музыка, достаточно задать тон». Духовник задаёт тебе тон, и дальше действуешь уже ты. При этом должно следить, чтобы послушание твоё не обратилось в страсть. Занятие пчёлами например, настолько интересно и увлекательно, что незаметно могло бы стать моим собственным увлечением, и моё монашество тогда превратилось бы в пчеловодство. Причём если бы этим были недовольны другие, я бы отвечал: «А мне так отец Софроний благословил!» Если происходит подобное, это значит, что послушание в подлинном смысле — упущено. Слово старца обратилось в самоволие — я лишь прикрываюсь им, моя связь с Богом потеряна. Послушание — это живая непрерывающаяся сердечная связь с Богом посредством слова твоего духовного отца.

И выполнение послушания должно происходить всегда с учётом контекста. Помню, кому‑то в монастыре дали послушание мыть посуду. Он помыл посуду и собрался уходить, кухню оставив грязной, посуду мокрой и все не на своих местах. Когда пришёл другой брат готовить пищу, то увидев беспорядок, спросил: «Извини, это так и останется?» «Мне сказали только помыть посуду», — был ответ. Но помыть посуду означает оставить кухню чистой, чтобы когда придёт другой брат готовить обед, ему не надо было заниматься уборкой. Конечно, повар отвечает за все, и если посуда грязная, ему придётся сначала её помыть, вытереть, убрать, и уже потом начинать готовить. Но готовить обед, как вы знаете — нелёгкое послушание, и тот кому поручили мыть посуду должен иметь это в виду. Его задача — освободить повара от всех других забот, чтобы он спокойно мог заниматься своим делом. Послушание подразумевает видение ситуации в целом, причём глазами любви. Если я люблю Бога, если я люблю ближнего, то я, выполнив свою обязанность, послушание, не позволю себе забыть о других. Монастырь — это мой дом. Каким я хочу, чтобы он был? Видя бумагу, валяющуюся на полу, оставить её или нет? Почему кто‑то другой должен следить за чистотой? Жизнь монастыря — это моя жизнь. Если я потерял время, выполняя какую‑то работу, это значит, у другого брата появилось свободное время, мой труд — облегчение ближнему, а в целом — мы оба получаем пользу.

Наша жизнь — единая. Вот как надо мыслить, и не делить, не дробить жизнь «послушаниями»: «моя обязанность только помыть посуду, вытирать её — не моё послушание». Помой посуду, и если никого нет в помощь, то и вытри её, и убери на место. Сделай все, что тебе по силам. И попроси у Бога прощение, что не можешь сделать больше, потому что, скажем, сейчас тебе надо идти делать что‑то ещё. Главное — то, как живёт твоё сердце. Если умом и сердцем ты стремишься помочь другим, то, по существу, даже если ты не можешь помочь на деле, ты уже им помог, это уже большое облегчение общине, ведь изменяется духовная атмосфера братства.

Здесь вступает в силу и другое слово отца Софрония — нам надо быть внимательными к своим мыслям, даже находясь в келлии. Каждая злая мысль влияет на брата, чувствуется им, быть может и неосознанно. Добрые мысли, молитва — созидают обитель, злые — это трещины в стене монастырской. Причём сие относится к жизни не только монастыря, но и всего мира. Если мир не желает так жить, пусть хотя бы монастыри живут. Если монастыри не живут так, пусть, по крайней мере, мой монастырь будет таким. Если мои братья в монастыре живут не так, тогда, хоть это и не легко, мне надо жить так. Менять весь мир начнём с самих себя.

Вопрос: Как понимать слово Писания о том, что духи пророческие послушны пророкам?

Ответ: Об этом нам часто говорил отец Софроний. Имеется в виду, что Бог даёт Своё вдохновение пророкам, но они не всегда могут сказать вам слово от Бога — это зависит и от слушающего, и от обстоятельств. Возможно вы не готовы принять его слово, и тогда он передаст вам его чрез кого‑то другого, или в другое время, а может не скажет совсем, потому что вы не расположены принимать его, или будете ранены им. Быть пророком — не значит говорить другому: «Тебе должно выполнить это, потому что Бог мне повелел возвестить тебе сие». Если я буду говорить подобные слова, я сам потеряю благодать. Почему? Потому что Бог не ранит человека Своим словом, Бог не есть Бог неустройства, но мира. И если человек будет ранен Его словом, Бог не скажет ему это слово. В этом мы должны быть подобными Ему.

Итак, бывает, что даже если мне и дано благословение, я не могу выполнить его в данных обстоятельствах, и тогда приходиться ждать пока наступит благоприятное время.

Нам должно стараться уловить мысль духовного отца, понять, что он имеет в виду, когда говорит нам слово. Послушание — тончайшая вещь. Об этом прекрасно говорится в Душеполезных поучениях аввы Дорофея. Духовный отец, желая возложить послушание на ученика, знал всю трудность предстоящего дела. И поэтому не решался сказать прямо: «Делай то‑то». Он сказал: «Кого бы послать в город?» Ученик распознал в словах старца желание, чтобы пошёл он, и ответил: «Отче, хочешь я пойду?» Авва Дорофей подчёркивает добродетель обоих из них: ни старец не повелевал, ни ученик самонадеянно не вызывался на героический подвиг. Посмотрите об этом в книге. Внимательный ученик понял осторожные слова старца, и откликнулся на них с готовностью. Смиренно, уповая на молитвы старца, он пошёл в селение, и совершилось чудо.

«Боже, молитвами отца моего спаси меня», — произнёс ученик. Авва Дорофей подчёркивает и его скромность, и силу этой молитвы: «Видите ли действие слова? Какая помощь заключается в том, чтобы призывать молитвы своего отца?» Но хочется обратить ваше внимание на то, что не следует выставлять напоказ свою связь с духовным отцом. Не надо слишком часто или при других повторять: «Боже, молитвами отца моего духовного…» или «Я делаю это по благословению духовника» и тому подобное. Пусть это будет в вашем сердце, которое видит Бог — и достаточно.

Вопрос: Иногда духовный отец делает нам выговор, а иногда хвалит. Скажите, как правильно относится к его словам.

Ответ: Думаю, лучше всего не спешить делать выводы. Пусть выводы и понимание слов духовника приходят сами собой, будь то через пять минут после сказанного или через двенадцать лет. Главное, живите его слово как можно полнее. Если он укорил, значит есть за что. Если похвалил, значит, слава Богу, я успокоил его сердце, а может он хочет утешить, ободрить меня, отчаявшегося. В любом случае, когда вам даётся слово — это не время делать заключения, потому что они могут быть лишь частично верными, или даже ошибочными. Только с течением времени мы уразумеваем сказанное. Думаю, что склонность делать выводы принадлежит к области падшего разума, рассудка.

Вопрос: Как научиться принимать и выговор и похвалу одинаково?

Ответ: Наверное, каждый случай — особенный. Однако, смирение всегда найдёт верный путь. Смирение — это видеть вещи так, как они есть. Скажем, духовный отец укорил меня. Значит, есть за что, он прав. А может быть, сам не ведая того, он выполняет послушание воле Божией, и тем очищает меня от чего‑то невидимого, сокрытого, сделанного мною много лет назад. Вопрос в том, как смиренно пережить его слово, а не как объяснять его себе. Из книги о святом Силуане нам известно о существовании неописуемого Христова смирения, отличного от смирения аскетического. В данном случае, речь идёт об аскетическом смирении, о реальном восприятии и реальном видении жизни. Если Вас похвалили, значит, слава Богу, есть за что. Но не надо думать, что Вы уже и достигли желаемого. После похвалы ожидай выговора, после выговора не смущайся, не теряй мира, может опять услышишь похвалу. И так состояние души всегда будет ровное. Мы учимся этому постоянно, пребывая в молитве, помня поучения отцов, накапливая опыт, обретая новое видение.

Смирение учит принимать похвалу с молитвой: «Да будет мне по слову твоему, отче». Ведь мы действительно желаем быть добродетельными. Даже когда мы укоряем себя, не надо забывать, что мы — образ божественной славы. Совершенно верно желать быть святым, пророком, старцем: «Да будет это со мною», — говорим мы, сознавая свою далёкость от цели. Причём цель сия всегда далека от нас.

Когда кто‑то из нас в монастыре совершал какую‑нибудь глупость, отец Софроний, улыбаясь, говорил: «Ну, теперь ты можешь творить уже и чудеса!» Тогда его слова мне казались шуткой, теперь я понимаю, что его шутки были полны глубочайшего смысла. То есть, я хочу сказать, что если духовный отец хвалит: «Молодец, никто так не смог бы сделать этого, как ты!», то хорошо бы вспомнить слова отца Софрония: «Ну, теперь я могу творить даже чудеса», и успокоиться, понимая, что тебе ещё далеко до чудес. Мне ещё далеко до заповеданного совершенства, до подобия Христу.

Помню в детстве мы читали в школе «Фауста» Гете. Фауст — это персонаж, который продал душу демону, думая обмануть его. Демон поставил ему условие: если Фауст восхитится созданным демоном состоянием и пожелает, чтобы оно продлилось, душа его отныне будет принадлежать демону. Почему? Потому что демоническое состояние иллюзорно, лживо, хоть и кажется прекрасным. Единственно желаемым для нас является невечерний день Царства Божия, вечность. Отец Софроний говорил: «Знаете, вечность очень коротка — это один миг!» Вечный миг. В вечности нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, объемлющее собою все. Мы не можем понять вечность, пока не почувствуем её. Только пережитый миг вечности должен быть желаемым для нас, все остальное преходяще, нет ничего достойного пребывать вечно. Апостолы на горе Фавор были правы, желая продлить пребывание в Нетварном Свете Христа, то было действительно вожделенное прикосновение Вечности, предвкушение будущего Царства. Однако они были не готовы к восприятию вечности в неотъемлемое владение, им предстояло ещё многое пережить: Гефсиманию, Голгофу, рассеяние, встречу с неузнанным Странником, вознесение Господа, ожидание обещанного Духа. Их покаяние обрело завершённость, когда на них сошёл Дух Святый в день Пятидесятницы, и они стали апостолами, проповедниками евангелия всему миру. Вот почему предложение построить три кущи на горе было неверно — ученики мыслили по — земному, хотя и пережили истинное божественное посещение. Они, как говорит апостол Лука, просто не знали как реагировать на происходящее.