Первоначальное единство

Вторая часть этой работы является попыткой оценить в свете аналитической психологии процессы, мифологическую проекцию которых мы описали в первой части. Теперь мы должны продемонстрировать значение мифа для современного западного человека и показать, каким образом он способствовал развитию его личности.

Наряду с кратким описанием стадий психологических развития, обсуждавшихся в первой части, мы представляем здесь кое-какой материал из спекулятивной "метапсихологии", чтобы дополнить и расширить нашу тему. Отрывочность и известные ограничения нашего опыта не должны останавливать нашу попытку критически оценить сложившуюся на данное время ситуацию и выявить единственный объединяющий эволюционный аспект, который поставит наши отдельные открытия на надлежащее им место и определит их истинную ценность. Это всего лишь один из многих возможных и необходимых аспектов аналитической психологии, но мы считаем, что эволюционный аспект архетипических стадий имеет значение не только для теории, но также и для практики психотерапии. Стадиальная психология, которую мы пытались обрисовать, дает больше, чем вклад в психологию индивидуальной личности; ибо психологический подход к культуре, должным образом акцентирующий гуманистическое значение глубинной психологии Юнга, был бы невозможен, если бы аналитическая психология не продвинулась из личностной сферы к коллективной психологии. Прежде, чем подвергать психологической интерпретации стадиальное развитие Эго, обсуждавшееся в Части I, мы должны сделать несколько вводных замечаний относительно концепции Эго, стадий и нашего метода интерпретации.

Фундаментальной для аналитической психологии является теория комплексов, которая придает бессознательному комплексную природу и определяет комплексы как "живые единицы бессознательной психе".[1]

 Она также признает комплексную природу Эго, которое как центр сознания образует центральный комплекс в психической системе.

Эта концепция Эго, подкрепляемая психологическими и психопатологическими открытиями, является одной из отличительных черт аналитической психологии:

"Комплекс Эго является как содержанием сознания, так и условием сознания, ибо психический элемент является сознательным для меня настолько, насколько он относится к комплексу Эго. Но поскольку Эго является лишь центром моего поля сознания, оно, будучи просто одним комплексом среди других комплексов, не тождественно всей моей психике".[2]

Мы проследили развитие комплекса Эго в мифологии и таким образом ознакомились с частью истории сознания в мифологической проекции. Эволюционные изменения в отношении между Эго и бессознательным были выражены мифологически в различных архетипических фигурах — уроборосе, Великой Матери, драконе и т.д. — в которых бессознательное предстает перед Эго или которые выкристаллизовывают Эго из бессознательного. Принимая архетипические стадии за эволюционные стадии Эго-сознания, мы интерпретировали мифологические фигуры ребенка, юноши и героя как стадии трансформации самого Эго. Комплекс Эго, центральный комплекс психики, составляет поле действия для событий, описанных в Части I.

Подобно всякому образу в произведении искусства — например, в пьесе или романе — мифологический образ Эго требует двойной интерпретации, то есть интерпретации "структурной", основанной на природе самой фигуры, и того, что мы для краткости можем назвать "генетической" интерпретацией, которая рассматривает образ как выражение и представителя психики, из которой он происходит.

Так, структурная интерпретация образа Фауста должна учитывать характеристики и образ действия, присущие Фаусту в драме Гете, в то время как генетическая интерпретация должна рассматривать Фауста как часть личности Гете, как комплекс в его психике. Две интерпретации дополняют друг друга. Структурная — объективная — интерпретация стремится охватить весь размах структуры, представляемой личностью Фауста, а затем объединить ее с генетической интерпретацией, которая полагает, что фигура Фауста символизирует всю целостность психического состояния Гете, как сознательного так и бессознательного, а также всю историю его развития. То, что сознательный разум поэта использует для творческого процесса посторонний материал, уже существующую историю о Докторе Фаусте, не опровергает внутренних ассоциаций, предполагаемых генетической интерпретацией, ибо выбор и модификация этого материала являются решающими и типичными для психического состояния. Точно так же, как отпечаток предшествующего дня развивается в сновидениях, так и существующий литературный, исторический и иной материал обрабатывается "редактором" в бессознательном, чтобы помочь самовыражению психики, и, после обработки сознанием художника, этот материал в конечном итоге ассимилируется во внутреннее состояние, которое стремится спроецировать себя вовне.

Как в поэзии, так и в мифологии образы требуют одной и той же двойной интерпретации. Однако наше утверждение, что развитие Эго-сознания представлено в мифе, усложняется тем, что в то время как мы принимаем миф буквально и описываем переживания юного любовника, например, "как если бы" он был живой фигурой, мы должны одновременно интерпретировать его как символического представителя определенной стадии Эго в развитии человека.

Эти образы представляют собой архетипические проекции коллективного бессознательного; другими словами, человечество вкладывает в свои мифы нечто неуловимое, значения чего не осознает.

Точно так же, как бессознательное содержимое, такое как сновидения и фантазии, кое-что говорит нам о психическом состоянии видевшего сон, так и мифы проливают свет на человеческую стадию, в которой они зародились, и представляют состояние человеческого бессознательного на этой стадии. Ни в том, ни в другом случае нет никакого сознательного знания о проецируемой ситуации, ни в сознательном уме видящего сон человека, ни в сознании создателя мифа.

Когда мы говорим о стадиях развития сознания, мы имеем ввиду — что без сомнения, было ясно показано в Части I -- архетипические стадии, хотя в то же время мы неоднократно подчеркивали их эволюционный и исторический характер. Можно показать, что эти стадии, с их переменными уровнями Эго-сознания, архетипичны, то есть, что они действуют как "неизменное присутствие" в психике современного человека и формируют элементы его психической структуры. Определяющий характер этих стадий раскрывается в исторической последовательности индивидуального развития, но весьма вероятно, что сама психическая структура индивида построена на исторической последовательности человеческого развития в целом. Концепцию стадий можно понимать как в "платоновом", так и в "аристотелевском" смысле; как архетипические стадии структуры психики они представляют собой составляющие психического развития, но они являются также результатом и отпечатком этого развития в ходе всей человеческой истории. Тем не менее, этот парадокс имеет рациональную основу, ибо, хотя архетип является условием и составной частью психического восприятия, человеческое восприятие может стать самовосприятием только в ходе истории. Человек воспринимает мир через архетипы, но архетипы сами представляют собой отпечатки его бессознательного восприятия мира. Модификации сознания, отпечаток которых несут миф о логические стадии, отражают внутренний исторический процесс, который можно связать с доисторической и исторической эпохами. Однако эта взаимосвязь не абсолютна, а лишь относительна.

В отношении ранней истории Египта Флиндерс Петри[3] разработал систему, которую назвал "датирование последовательностью" (сокращенно "д. п."), то есть последовательности, в рамках которых можно установить "до" и "после", не зная никакой временной взаимосвязи. Например, д. п. 30 идет перед д. п. 77, хотя это не говорит нам, к какому периоду мы должны отнести д. п. 30 или 77, или какой величины промежуток лежит между ними. Точно также и мы вынуждены пользоваться датированием последовательностью, имея дело с архетипическими стадиями. Уроборос идет "перед" стадией Великой Матери, а Великая Мать — "перед" сражением с драконом; но абсолютное временное соотношение невозможно, потому что мы должны учитывать историческую относительность отдельных наций и культур. Так, для греков крито-микенская культура было доисторическим периодом Великой Матери, так как в этой культуре ее культ был господствующим. Греческая мифология является в основном мифологией сражения с драконом, борьбы сознания за независимость, и эта борьба была решающей для духовного значения Греции. Но в то время как в Греции это развитие приходится приблизительно на период между 1500-3000 г.г. до н. э., в Египте соответствующий процесс прошел, вероятно, задолго до 3300 г. до н. э. Это развитие уже завершено в мифе об Осирисе и Горе, а в отношении отождествления царя с Осирисом доказано, что оно существовало еще во времена Первой Династии, но это не значит, что оно не наблюдалось раньше. Из относительности этих стадий и их особенностей в различные периоды в различных культурах следуют два важных заключения. Во-первых, это доказывает их архетипическую структуру. Всеобщность и неизбежность их появления показывает, что существует общая психическая субструктура, одинаковая у всех людей. Во-вторых, это оправдывает наш метод иллюстрации каждой конкретной стадии посредством сбора и сравнения данных, полученных из разных культур и эпох. Например, Фробениус обнаружил, что культ Великой Матери и ритуальное цареубийство играют важную роль в некоторых Африканских племенах.[4] Эти почти современные примеры являются иллюстрацией и живым комментарием вековечных религиозных обычаев, практиковавшихся в Египте, наверное, семь тысяч лет назад. Появляется ли архетипический символизм спонтанно, или он обусловлен древними египетскими влияниями[5] — в том, что касается реальности стадий и их символизма и нашего использования материала из различных сфер культуры, значения не имеет. Где бы ни встречался архетипический символизм, мифологический материал является для нас таким же ценным, как и антропологический. Отсюда и наши неоднократные ссылки на Бахофена, ибо, хотя его историческая оценка мифологии может быть устаревшей, его интерпретация символов в значительной степени подтверждена современной глубинной психологией.

Теперь наша задача заключается в том, чтобы оценить архетипические стадии развития сознания — известные нам из мифологической проекции — чтобы понять их психологическое значение для формирования и развития личности. Мы видели, что самые ранние стадии развития Эго и сознания выражаются в символах уробороса и Великой Матери и проявляются через них, и что эти развития можно распознавать по изменению отношения Эго к этим символам. Психологическая интерпретация этих двух начальных архетипических стадий и их символизма является нашим первым вопросом — то есть, мы должны будем проследить развитие Эго из зародыша и его отношение к бессознательному.

 

Зародыш Эго в первоначальном уроборическом состоянии

Психологически говоря, уроборос, первоначальная архетипическая стадия, которая является нашей отправной точкой, представляет собой "пограничное" восприятие, будучи индивидуально и коллективно доисторическим в том смысле, что история начинается только с субъекта, который способен воспринимать другими словами, когда уже существуют Эго и сознание. Первоначальная стадия, символизируемая уроборосом, соответствует стадии до-Эго, и точно также, как она предшествует человеческой истории, так и в индивидуальном развитии она относится к стадии самого раннего детства, когда зародыш Эго только начинает свое существование. Но, несмотря на то, что эта стадия может быть пережита только "на границе", ее признаки и символизм оказывают важное влияние на широкие области человеческой коллективной и индивидуальной жизни.

Первоначальное состояние, мифологически представленное как уроборос, соответствует психологической стадии в человеческой предыстории, когда индивид и группа, Эго и бессознательное, человек и мир были так неразрывно связаны друг с другом, что в отношениях между ними господствовал закон participation mystique, бессознательной тождественности.

Основная судьба человека, по крайней мере взрослого современного человека, разворачивается на трех фронтах, которые, хотя и являются взаимосвязанными, тем не менее, четко отделены друг от друга. Мир как внешний мир явлений вне человека, общество как сфера взаимоотношений между людьми и психика как мир внутренних человеческих переживаний — таковы три основных фактора, которые управляют человеческой жизнью, и творческая встреча человека с каждым из них является решающей для развития индивида. Однако на начальной стадии эти сферы еще не обособились друг от друга, ни человек от мира, ни индивид от группы, ни Эго-сознание от бессознательного. Человеческий мир, состоящий из индивидов и группы, также никоим образом не отличается от того, что мы называем внешним миром объектов. Хотя мы знаем первоначальное состояние вещей только как пограничное восприятие, тем не менее, мы все же можем описать совокупность его признаков, потому что теми частями нашей психики, которые не являются частью нашего Эго-сознания, мы продолжаем участвовать в этой архетипической стадии.

Неделимость группы, индивида и внешнего мира встречается всегда, когда психическое содержимое — то есть то, что наше сегодняшнее сознание опознает как психическое и поэтому относит к внутреннему миру — проецируется на мир в целом и воспринимается как бы существующим вне нас. Содержимое этого рода довольно легко распознается как проекция, если оно относится к древним эпохам, незнакомым сферам культуры и другим народом, но чем ближе оно приближается к состоянию бессознательного нашего собственного времени, к нашей собственной культуре и нашей собственной личности, тем сложнее нам оказывается делать это. Анимизм, который наделяет деревья обитающими в них духами, идолов — божественностью, священные места — чудодейственными свойствам или людей — магическими способностями, легко виден насквозь; для нас это очевидный случай "проекции". Мы знаем, что деревья, идолы, священные места и люди являются знакомыми нам объектами внешнего мира на которые древний человек проецировал свое внутреннее психическое содержимое. Распознавая их, мы отказываемся от таких "примитивных проекций и констатируем их как самовнушение или что-то в этом роде, и . таким образом разрушаем слияние, проявляющееся как соучастии человека в объектах внешнего мира." Но когда дело доходит до восприятия вмешательства Бога мировую историю, или священности родины, символизируемой знаменем или королём, или дьявольских намерений наций за последним железным занавесом, или даже дурного характера тех кто нам не нравится, или хорошего характера тех, кого мы любим; когда дело доходит до т восприятия всего этого как проекции, тогда наше психологическое умение различать тотчас же изменяет нам, не говоря уж о том, что мы оказываемся не в состоянии правильно понять самые очевидные примеры по той причине, что они полностью бессознательны и относятся к предвзятым мнениям,—которые мы принимаем безоговорочно.

Первоначальное слияние человека с миром, с его ландшафтом и фауной, имеет свое наиболее хорошо известное антропологическое выражение в тотемизме, который принимает определенное животное за предка, друга или за некое могущественное и ниспосланное провидением существо. Чувство родства, ощущаемое членом тотема по отношению к тотемному животному и предку и ко всем животным этого вида, доходит до отождествления. Существует достаточно свидетельств того, что такое родство является не просто вопросом веры, а реальной действительностью, то есть психологической реальностью, которые иногда имеют своим результатом телепатическую магию охоты и т.д.[6]

Нет никакого сомнения, что магический взгляд человека примитивной культуры на мир основан на таких отношениях тождественности .

Такое же явление слияния, как то, что первоначально существовало между человеком и миром, наблюдается также между индивидом и группой или, скорее, между человеком как членом группы и коллективом. История учит, что вначале индивид не существовал как независимое существо, что над обособленным Эго властвовала группа, которая не допускала его освобождения. Мы находим такое состояние во всех областях социальной и культурной жизни; повсюду с самого начала наблюдается анонимная коллективность.

Первоначальное групповое единство не подразумевает существования объективной групповой психики вне ее носителей, и нет никакого сомнения, что с самого начала среди членов группы существовали индивидуальные различия, для индивида допускались определенные ограниченные области независимости[7] но остается фактом, что в первоначальном положении дел индивид был в значительной степени поглощен группой. Эта интеграция не обязательно была чем-то мистическим, как можно предположить, исходя из довольно туманного термина participation mystique. Все, что он означает, - это то, что в первоначальной группе сплоченность ее членов следует понимать скорее по аналогии с отношением органа к телу или с отношением части к целому, чем с отношением части к сумме, и что целое пользовалось преобладающим влиянием, так что Эго могло лишь очень медленно освободиться от тирании группы. Это позднее рождение Эго, сознания и индивида является неоспоримым фактом. [8] Открытие коллективной психики и погруженности и нее индивида поначалу привело к переоценке этих явлений, поэтому упоминание Малиновским роли, которую играл индивид даже на ранних стадиях социальной жизни, является важным. Он прав в том, что подчеркивает диалектику между индивидом и группой, но это не уменьшает фундаментального значения открытий, сделанных школой Дюркгейма. То, что Леви-Брюль назвал participation mystique и дологичным мышлением, тождественно тому, что Кассирер в своей критике школы Дюркгейма (Cassirer, An Essay on Man, pp.79 f.) назвал ощущением "общности жизни" и "преобладанием чувства". Дологичное мышление не следует принимать за неспособность мыслить логически. Примитивный человек вполне способен на это, но, в связи с тем, что его взгляд на мир определяется бессознательно, он не ориентирован на логику сознательного мышления. В той мере, в которой современный человек является бессознательным, он также мыслит дологично, вне категорий, предписываемых сознанием, то есть научных взглядов на мир (см. Aldrich, The Primitive Mind and Modern Civilization, p.66).)

Хотя современные исследования показали, что в примитивном обществе индивид вступает в конфликт с группой весьма редко, тем не менее совершенно очевидно, что чем дальше мы продвигаемся вглубь человеческой истории, тем реже встречается индивидуальность и тем менее она развита. В действительности даже сегодня психологический анализ все еще сталкивается с мертвым грузом коллективно бессознательного, с неиндивидуальными факторами в психологии современного человека. Даже только из этих двух фактов должно быть достаточно очевидно, что первоначально человек был частью коллективной психики своей группы и довольствовался лишь очень узким диапазоном личной свободы действия. Все социальные, религиозные и исторические свидетельства указывают на позднее рождение индивида из коллектива и из бессознательного.[9] Коперниковский переворот — приложение глубинную психологию к обсуждаемым здесь проблемам по существу состоит в том, что она исходит от коллективной психики группы как определяющего фактора, а не от индивидуального Эго и сознания.

Кардинальное открытие трансперсональной психологии заключается в том, что коллективная психика, глубочайший пласт бессознательного, является живым базисным потоком, из которого выходит все, что имеет отношение к обособленному, обладающему Эго-сознанием: на нем оно основывается, им подпитывается и без него не может существовать. Групповая психика - которую, как мы увидим позднее, не следует путать с массовой психикой - характеризуется первичным преобладанием бессознательных элементов и компонентов, а также ослаблением индивидуального сознания. Однако, говоря так, мы должны подчеркивать, что на глубоком уровне это не столько вопрос ослабления, растворения или регрессии, а скорее то, что сознание все еще находится в состоянии неопределенности, будучи еще не развитым или развитым только частично. Формулировка Тардеса о том, что "социальное состояние, подобно гипнотическому, является всего лишь формой грез",[10] представляет собой лаконичное резюме первоначальной групповой ситуации. Но мы не Должны принимать наше современное бодрствующее сознание за единственно возможную отправную точку, а затем, по аналогии с гипнозом, считать participation mystique групповой психики ограничением этого бодрствующего состояния. Верно обратное; сознательное состояние является поздним и редким явлением, и его полное достижение встречается гораздо реже,  чем так самонадеянно полагает современный человек, в то время как бессознательное состояние является первоначальным, базисным психическим состоянием, являющимся правилом повсюду.

Групповое единство в участии до сих пор настолько широко превалирует даже в современном человеке, что только благодаря непрестанным сознательным усилиям некоторых гениальных личностей, мы постепенно осознаем те психические факторы, которые как слепо принимавшийся нами бессознательный "культурный образец" управляют жизнью и смертью каждого из нас. Хотя и обладая, вероятно, более высоко развитым сознанием, чем то, чего когда-либо ранее достигал человек, современные индивиды, несмотря на все их сознательные достижения, до сих пор глубоко внедрены в структуру своей группы и ее бессознательных законов.

Слияние индивида с группой можно видеть как в мелочах, так и в вещах значительных. Например, один исследователь описывает состояние одержимости у примитивных людей, то есть захват личности некоторым бессознательным содержимым,[11] которое они считали духами, следующим образом:

"Хотя одержимость часто может быть вызвана произвольно, иногда она возникает непроизвольно. В последнем случае подобные симптомы зачастую распространены среди членов одной и той же семьи".[12]

Эта эмоциональная инфекция обусловлена бессознательным слиянием всех членов семьи друг с другом. Их тождественность является первостепенным фактором, хотя сам термин "инфекция" предполагает состояние обособленности, которое в действительности существует лишь в незначительной степени. Но в той мере, в какой оно действительно существует, как в случае индивидуализированного западного человека, оно относится в основном, по причинам, которые еще требуют обсуждения, только к некоторым различиям структуры сознания. Эмоциональность же группы, с другой стороны, образует слой бессознательной, психической соединительной ткани, которая обычно имеет намного больший энергетический потенциал, чем "индивидуализированное" сознание.

Эмоциональная связь между членами коллектива не имеет никакого отношения к сознательным чувственным взаимоотношениям или к любви. Она вытекает из целого ряда источников, обсудить которые здесь не представляется возможным. Общее происхождение из одного рода, совместная жизнь и, прежде всего, общие переживания создают эмоциональные узы даже сегодня, как нам хорошо известно. Социальные, религиозные, эстетические и другие коллективные впечатления, независимо от их окраски — от племенной охоты за головами до современного массового митинга — активируют бессознательные эмоциональные основы групповой психики. Индивид пока еще не освободился от скрытой эмоциональности, и любое возбуждение одной части группы может сказаться на всей группе, подобно тому, как лихорадка охватывает все части организма. И тогда эмоциональное слияние сметает все еще слабо развитые различия сознательной структуры у входящих в группу индивидов и постоянно восстанавливает первоначальное групповое единство. Этот феномен, принимая форму массовой реколлективизации,[13] до сих пор оказывает огромное влияние на отношение индивида к обществу.

В раннем уроборическом состоянии существует слияние как человека с миром, так и индивида с группой. Основой обоих этих явлений выступает отсутствие разграничения между Эго-сознанием и бессознательным — другими словами, неполное разделение этих двух психических систем.

Когда мы говорим о проецировании или интроецировании психического содержимого, понимая под этим, что оно воспринимается как нечто внешнее, а затем принимается внутрь, мы постулируем четко определенную структуру личности, для которой существуют понятия "снаружи" и "внутри". Однако в действительности психика начинается с очень значительной экстериоризации. Проекция предполагает, что то, что проецируется, то есть активно выносится вовне, ранее находилось внутри как нечто психическое. Но внешнее положение психического содержимого, контрастируя с идеей проекции, подразумевает существование снаружи чего-то первоначально не находившегося внутри личности. Это внешнее положение содержимого является его первоначальным состоянием; это означает, что данное содержимое было признано как относящееся к психике только на более поздней стадии развития сознания. Поэтому только с этой точки зрения экстериоризированное содержимое может быть определено как проецированное. Например, до тех пор, пока Бог экстериоризируется, он действует как "реальный Бог снаружи", хотя затем более позднее сознание может определить его как проекцию образа Бога, которая существует в психике.[14]

Формирование и развитие человеческой личности в значительной степени состоит в "принятии внутрь" — интроекции — этого сделанного внешним содержимого.

Одно из основных явлений, характерных для уроборического существования группы и погружения каждой части в групповую психику — то, что группой управляют доминанты коллективного бессознательного, архетипы и инстинкты. Эмоциональная атмосфера группы определяется именно этим самым содержимым, и, в связи с тем, что заряд его либидо превосходит заряд индивидуального сознания, проявление этого содержимого оказывает сильное воздействие на индивидов и группы даже сегодня.

В связи с погружением индивида в группу, а Эго-сознания в бессознательное мы хотели бы процитировать следующее интересное наблюдение Троттера относительно толпы:

"Индивид реагирует соответствующим образом на импульс, принимаемый им от толпы, а не непосредственно от фактического объекта тревоги. По-видимому, именно таким образом индивид удерживается от парализующего чувства страха, в то время как его непосредственное воздействие может настигнуть индивида как мощный и страшный взрыв паники".[15]

Рейвальд, из книги которого мы взяли этот отрывок, комментирует:

"Пассивность индивида относительно толпы является в некоторой мере условием активности толпы".[16]

Хотя эта телеологическая интерпретация Троттера несколько сомнительна, так как в результате коллективной реакции индивид при паническом бегстве может пострадать или погибнуть, это явление само по себе достаточно важно, чтобы заслуживать внимания. В первоначальном состоянии каждая часть приспосабливается скорее к группе, чем к внешнему миру, и ее ориентация находится в реактивной зависимости от группы. Отношение к внешнему миру в значительной мере обуславливается не непосредственно индивидом, а воображаемым организмом "группы", чьим олицетворением является лидер или ведущее животное, и сознание этого организма функционирует для всех частей группы.[17]

Соучастие, как мы знаем, играет также важную роль в детстве, так как ребенок вовлечен в бессознательное своих родителей.[18]

Таким образом, на онтогенетическом уровне повторяется точно такая же уроборическая ситуация, как описанная нами в отношении коллективного уровня.

В этих обстоятельствах, когда сознание недостаточно обособилось от бессознательного, а Эго от группы, член группы оказывается в одинаковой степени как во власти групповых реакций, так и бессознательных констелляций. То, что он досознателен и доиндивидуален, ведет к тому, что он воспринимает мир и реагирует на него таким образом, который является в большей мере коллективным, чем индивидуальным и в большей мере мифологическим, чем рациональным. Мифологическая апперцепция мира и архетипический, инстинктивный тип реакции соответственно характерны для пробуждающегося человека. Коллектив и члены группы воспринимают мир не объективно, а мифологически, в архетипических образах и символах; и их реакция на него архетипична, инстинктивна и бессознательна, а не индивидуальна и сознательна.

Бессознательные реакции членов группы, находящихся в своей группе, неизменно ведут к укреплению групповой души, коллективного сознания или чего-то в этом роде. Это вполне оправданно, если мы начнем с восприятия части, которая ощущает целое как общность; в действительности мы до сих пор говорим о нации, народе и т.д. именно так. И хотя эта "нация" является результатом укрепления, такое укрепление психологически необходимо и правильно. Ибо как эффективное целое нация является психологически чем-то большим и иным, чем сумма его частей, и всегда воспринимается таким образом каждой частью группы. Чем более бессознательной является вся личность человека, и в чем более зачаточном состоянии находится его Эго, тем больше его восприятие целого будет проецироваться на группу. Зародыш Эго и групповое "я" связаны непосредственно, точно так же и наоборот, индивидуализация, развитие Эго и наконец самовосприятие посредством индивидуализации вызывают уход от этой проекции. Чем в большей мере неиндивидуализированы люди, тем сильнее "я" проецируется на группу и тем сильнее также взаимодействие членов группы между собой. Но по мере того, как группа становится более индивидуализированной, а значение Эго и индивида увеличивается, межличностные взаимоотношения должны становиться более сознательными, а бессознательные соучастия — разрываться. Однако в уроборическом состоянии Эго является все еще зародышевым, а сознание еще не развилось в систему.

 

Развитие Эго из уробороса

Вначале сознание поднимается, как остров из моря, вместе со всем содержимым, но вскоре вновь погружается в бессознательное. Фактически, никакой непрерывности сознания не существует. Часто считали, что такое состояние свойственно примитивным людям, которые, если не заняты чем-нибудь активно, впадают в сонливость и легко устают от сознательных усилий. Только прогрессирующая систематизация сознания приводит к увеличению его непрерывности, усилению воли и увеличению способности к произвольному действию, которые в современном человеке являются признаками Эго-сознания. Чем сильнее сознание человека, тем больше он может сделать, а чем оно слабее, тем в большей мере вещи "просто случаются". Уроборическое состояние несомненно является "пограничным".

К уроборическому состоянию психики мы легче всего регрессируем в сновидениях. Как и все другие более ранние состояния, оно продолжает существовать в нас и может проявиться в любой момент, например, когда уровень сознания падает, как во время сна или в результате какой-нибудь слабости, болезни или снижения сознания, обусловленного чем-либо иным.

Когда мы снова погружаемся в мир сновидений, Эго и сознание, будучи поздними продуктами человеческого развития, вновь растворяются. В сновидениях мы живем во внутреннем мире, не осознавая этого, ибо все фигуры сновидений являются образами, символами и проекциями внутренних процессов. Точно так же и мир человека примитивной культуры в первую очередь является внутренним миром, который воспринимается как внешний. Это состояние, когда внутреннее и внешнее не отличаются друг от друга. Ощущение единства со Вселенной, способность содержимого менять форму и место в соответствии с законами сходства и символической близости, символический характер мира и символическое значение всех пространственных измерений — верх и низ, лево и право, значение цветов и тому подобное — все это мир сновидений разделяет с периодом рассвета человечества. Здесь, как и там, духовные предметы принимают "материальную" форму, становятся символами и объектами. Свет символизирует просвещение, одежда — личностные качества и так далее. Сновидения можно понять только с точки зрения психологии начального периода, которая, как они свидетельствуют, до сих пор активно проявляется в нас.

Фазу, в которой зародыш Эго находится в бессознательном, как эмбрион в матке, когда Эго еще не появилось как сознательный комплекс и напряжение между системой Эго и бессознательным отсутствует, мы назвали уроборической и плероматической. Уроборической, потому что в ней господствует символ круговой змеи, служащий для выражения тотальной недифференцированности происхождения всего из всего и снова вхождения во все, зависимости от всего и связи со всем; плероматической, потому что зародыш Эго все еще находится в плероме, в "полноте" аморфного Бога и как неродившееся сознание спит в первичном яйце, в блаженстве рая. Более позднее Эго считает это плероматическое состояние первым счастьем человека, ибо на этой стадии не существует никаких страданий; страдания приходят в мир только с появлением Эго и его ощущений.

В связи со слабостью либидо пробуждающееся Эго в этой фазе раннего детства легко устает, и поэтому зародыш Эго все еще остается пассивным, не проявляет никакой собственной реальной активности, так как это предполагает, что Эго имеет в своем распоряжении определенное количество либидо, например, силу воли. Таким образом, вначале сознание является главным образом рецептивным, но даже эта рецептивность оказывается изнуряющей и приводит к потере сознания в результате усталости.

Тенденция Эго вновь растворяться в бессознательном была названа нами "уроборическим инцестом". Этот регресс — на стадии, когда само Эго является слабым и не осознает себя — приятен, как показывает положительный характер символов уроборической фазы, типичными примерами которой являются периоды младенчества и сна. "Приятное" в этом контексте означает угасание зарождающегося мира Эго, сознания и всех его напряженное/гей. Однако Эго и сознание предполагают напряженность между сознанием и бессознательным; и без проистекающего из этого энергетического потенциала сознание не может существовать.

Во время этой ранней фазы все ощущения Эго по отношению к бессознательному одновременно приятны и болезненны. Типичным примером этого является уроборический инцест. Даже саморастворение оказывается приятным ощущением, ибо, в то время как растворяемое — Эго — слабо, растворитель — для которого растворение приятно — силен. Бессознательное отождествление с более сильным растворителем, уроборической матерью, приносит удовольствие, которое в последующей, извращенной его форме, необходимо называть мазохистским. Растворяющий садизм уробороса и мазохизм растворяющегося зародыша Эго соединяются в амбивалентном ощущении удовольствия-боли. Субъект этого ощущения является бесформенным, потому что это — бессознательное психическое единство уробороса и зародыша Эго. Эту "смерть в экстазе" символизирует плерома, "полнота", пограничное ощущение для Эго, для которого не имеет значения, как интерпретируется эта полнота — то есть, коллективное бессознательное - как блаженство рая, мир Идей Платона или как всепронизывающая пустота.

Стадия уроборического инцеста представляет собой самую низшую и самую раннюю фазу в истории развития Эго. Регресс к этому уровню и фиксация на нем занимают важное место в жизни среднего индивида, играют определенно отрицательную роль в жизни невротика и несомненно положительную роль в жизни творческого человека. Будет ли уроборический инцест регрессивным и деструктивным или прогрессивным и созидательным — зависит от силы сознания и от фазы развития, достигнутой Эго. Мир уробороса является миром начала и обновления, из которого, как день из ночи, вечно возрождаются жизнь и Эго, и поэтому уроборос имеет созидательное значение. Поэтому символ уробороса является ключевым для многих мифов о сотворении: ибо в то время как уроборический инцест является символом смерти, материнский уроборос является символом возрождения, места рождения Эго и рассвета сознания, прихода света.

Рейвальд в своей книге обращает внимание на важный отрывок из Леонардо да Винчи:

"Теперь вы видите, что надежда и желание вернуться к первичному состоянию хаоса подобны стремлению мотылька к свету, и что каждый человек, который с неизменным нетерпением и радостью ожидает каждой новой весны, каждого нового лета, каждого нового месяца и нового года считая, что то, чего он страстно желает, постоянно запаздывает не представляет, что стремится он к своему собственному разрушению. Но это желание является подлинной квинтэссенцией, духом элементов, которые, обнаружив себя заточенными вместе с душой, вечно стремятся выйти из человеческого тела и вернуться к создателю. И вы должны знать, что это стремление И есть - квинтэссенция, неотделимая от природы, и что человек есть подобие мира [19] »

Как и следует из термина "уроборический инцест", это стремление к смерти является символическим выражением тенденции Эго и сознания к саморазрушению, тенденции, имеющей глубокий эротический характер. В Части 1 мы видели, каким образом этот инцест отражает активность материнского уробороса, архетипа Великой Матери, матери жизни и смерти, фигура которой надличностна и не может быть сведена к личностной матери. Архетипический образ уроборического инцеста действует вечно, и его влияния простираются от Леонардо и Гете вплоть до настоящего времени, где они нашли современное выражение в поэме Д.Г.Лоуренса:

... плыви, маленькая душа, плыви, в долгий путь, к величайшей цели.

Ни прямо, ни по кривой, ни вперед, ни назад,

в центр абсолютного забытья,

где тени становятся глубже, тени сгущаются,

словно таинственные изгибы

зияющей пропасти чрева.

Плыви, плыви по течению, моя душа,

к совершенной чистоте и тьме забытья.

Перед последним порогом

пурпурная мантия памяти этого тела

соскользнет и исчезнет во чреве, во мраке причудливой тени.

И, с последним крутым поворотом, нерушимая темная грань,

что хранит переживания духа, растает.

Весла растают, растают,

и, словно жемчужина, лодка исчезнет,

и душа, окрепнув в последних ошибках,

сама превращается в цель — центр

полноты забытья, совершенства покоя,

безмолвного мрака недремлющей ночи.

О покой, о, прекрасное чудо покоя, чудесное превращение души моей в плазму покоя.

О, чудо последнего, последнего перехода смерти,

чистота забытья, конец величайшего пути, покой, абсолютный покой! Но, может быть, это — снова начало?

О, снаряди корабль своей смерти, о, снаряди. О, нет ничего,

есть только путь, величайший из всех.

[19a]

Несмотря на аспект смерти, который содержится в уроборическом инцесте, его не следует рассматривать как основу инстинктивной тенденции, которую можно по праву назвать "инстинктом смерти".

Бессознательное состояние является первичным и естественным, а сознательное состояние — результатом усилия, использующего либидо. В психике существует сила инерции, нечто вроде психической силы тяжести, которая влечет обратно в первоначальное бессознательное состояние. Однако, несмотря на свою бессознательность, это состояние является состоянием жизни, а не смерти. Говорить об инстинкте смерти Эго, которое погружается в бессознательное, так же нелепо, как говорить об инстинкте смерти яблока, которое падает на землю. То, что Эго воспринимает это состояние как символическую смерть, обусловлено просто спецификой этой архетипической стадии развития сознания, а не какой-либо умозрительной научной теорией, которая считает, что из такого состояния можно проследить происхождение инстинкта смерти.[20]

Притяжение, вызванное большой "массой" бессознательного, то есть коллективного бессознательного с его мощным зарядом энергии, может быть преодолено только временно, в результате особого действия со стороны системы сознания, однако его можно модифицировать и трансформировать путем создания определенных механизмов. Из-за этого, как показали исследователи, инерция ребенка, особенно маленького, обуславливает склонность оставаться в какой-либо определенной позиции и воспринимать любую перемену — например, внешний раздражитель или, позднее, новую ситуацию, приказ и т.п. — как удар, несущий с собой испуг, боль или, по меньшей мере, чувство беспокойства.

Даже в бодрствующем состоянии Эго-сознание, которое в любом случае составляет только часть всей психики, проявляет различные степени активности, колеблющейся от мечтаний, частичного внимания и рассеянного бодрствования до частичной концентрации на чем-то, интенсивной концентрации и, наконец, до моментов общей и экстремальной бдительности. Система сознания даже здорового человека заряжена либидо только во время определенных периодов его жизни; во сне она полностью или почти полностью лишена либидо, а степень активности варьирует с возрастом. Поле сознательной бдительности у современного человека сравнительно узкое, интенсивность его активного функционирования ограничена, а заболевания, переутомление, возраст и психические нарушения отрицательно сказываются на этой бдительности. Представляется, что орган сознания все еще находится на ранней стадии развития и сравнительно неустойчив.

Во всяком случае, заметная неустойчивость Эго характеризует психологическое и историческое рассветное состояние, символом которого является уроборос. Слияние более или менее четко определенных для нас областей сознания ведет, так сказать, к вечной игре в прятки с самим собой и к смешению позиций Эго. Эмоциональная неустойчивость, амбивалентные реакции удовольствия-боли, взаимозаменяемость внутреннего и внешнего, индивида и группы — все это ведет к неустойчивости Эго, которую усиливают мощные эмоциональные и аффективные "векторы" бессознательного.

Именно круг уробороса, в соответствии с парадоксальным характером символического языка, который позволяет нам в лучшем случае "очертить", а не описать "неуловимую сущность значения" [21] архетипа, является не только "совершенной фигурой", но и символом хаоса и аморфности. Он — символ эпохи до Эго, а следовательно, доисторического мира. До начала истории человечество существовало в состоянии безымянной аморфности, о которой мы знаем очень мало, потому что в этот период, как мы говорим — надеясь за этим неопределенным иносказанием скрыть наше явное незнание фактов — правило "бессознательное". До тех пор, пока не существует апперцептивного сознания Эго, не может быть никакой истории; ибо история требует "мыслящего" сознания, которое, размышляя, и составляет ее. Поэтому время до начала истории должно быть неопределенным хаосом и недифференцировашюстью.

На религиозном уровне эквивалентом этой аморфной психики является неопределенное божество, первичная сила или субстрат, из матрикса которого впоследствии выкристаллизовываются боги и "Божественное". Неопределенные силы, такие как мана, оренда, или даже то, что мы называем "динамизмом", типичны для доанимистического периода универсальной психизации, когда психика еще не обрела определенной формы, ибо в этом состоянии она пока еще не ассоциируется с идеей индивидуализированной души и не может быть выведена из какой-либо подобной идеи. Эта неопределенная, всеохватывающая сила является уровнем, на котором работает магия, воздействуя на все вещи через принцип соответствия и сходства. Логические противоположности, объединенные в participation mystique — таков закон этого магического мира, где все наполнено священнодействием. Нет жесткого и четкого разделения между священным и несвященным, между божественным и человеческим, между человеческим и животным. Мир все еще омывается средой, в которой все превращается во все и действует на все. Так и еще зародышевая сущность Эго проецирует архетип целостности на группу как на групповое самость, и, что достаточно удивительно, религиозным следствием самого примитивного человеческого уровня является примитивный монотеизм, ибо именно здесь мы находим уроборос в проекции целостной фигуры, то есть изначального божества.

Таким образом, говоря о "верховном божестве", культ которого, однако, был либо "несуществующим, либо исключительно незначительным" и с которым невозможно было установить никаких личных взаимоотношений, Преусс пишет:

"В большинстве случаев его понимание как личности, вероятно, было обусловлено ночным или дневным небом или сочетанием обоих с их многочисленными явлениями, имитирующими жизнь",далее он продолжает:

"Эти идеи Бога, через которые чувственно постигается множество разнообразных явлений, должно быть зародились еще до наблюдения деталей, например звезд, которые потом наделялись свойствами небес".[22]

Эта формулировка может быть ошибочно понята, потому что термин "постигается" может означать разумную активность Эго. Только если "чувственное постижение" понимать как "конфигурационное видение" примитивного человека, только тогда описание этого процесса будет правильным. В уроборическом состоянии существует целостность неопределенных сил, удерживающих все вместе и объединяющих все в общности. Только с ростом конфигурационных способностей сознания и с обретением Эго более четкой формы может быть постигнута индивидуальная форма:

"Пшеничное поле гораздо более важно, чем отдельный пшеничный колос, небо — более важно, чем звезды, человеческая община — важнее отдельного человека " [23]

Таким же путем Преусс пришел к выводу, что:

"целостность ночного и дневного неба была постигнута раньше, чем звезды, так как целостность может быть постигнута как однородная сущность, а религиозные концепции относительно звезд часто смешивали звезды с небом как целым, так что человеческая мысль была неспособна оторваться от целостной картины[24]

Так же и:

"власть солнца появляется позднее, чем господство луны, которое, в свою очередь, следует за господством ночного неба как целого".[25]

Подобным же образом темные внутренности земли, "которые содержат все, что появляется на поверхности земли", и сама земля со всей ее растительностью отождествлялись со звездным ночным небом, и только позднее оно было признано орлом, равным солнцу.

Здесь развитие аналогично развитию сознания Эго: оно начинается с уроборической концепции целостности, а затем происходит все более мощная пластичная модификация и дифференциация явлений.

Первоначальная слабость индивидуального Эго — онтогенетически соответствующая фазе детства — делает его еще более зависимым от окружающего целого в том, что касается безопасности и защиты, которых оно не может себе обеспечить. Эта ситуация естественно усиливает эмоциональную связь с группой и окружающим человека миром. Уроборос постоянно воспринимается заново как Все-Поддерживающий и Bee-Вмещающий, то есть, как Великая Мать. В этой уроборической ситуации передний план занимают "добрая" Великая Мать и "блага матриархата", а не первичный страх.

Участие всего во всем, экстериоризация психического содержимого и мощно заряженные эмоциональные компоненты объединяются и создают в плероматической фазе недифференцированное ощущение единства, которое объединяет мир, группу и человека почти физическим образом. Хотя это "погружение в бессознательное" вызывает некоторую дезориентацию Эго и сознания, оно ни в коей мере не выводит из равновесия личность в целом. Ориентация последней уверенно направляется инстинктом и паттерном бессознательных векторов, что является неоспоримым правилом во всей сфере окружающей человека природы.

Инстинктивные реакции органической материи определяются миллионами лет родового опыта, а функции тела воплощают почти универсальные по своему размаху живые знания, но никаким сознанием все это не сопровождается. В ходе последних нескольких тысяч лет человеческий разум напряженным трудом сделал себя сознательным, накопив в научных знаниях по физике, химии, биологии, эндокринологии и психологии некоторые скудные фрагменты того, что клетки, функциональные системы и организмы "со знанием" делают в своих адаптациях и реакциях. Это воплощенное знание инициирует интуитивное понимание плероматической фазы уробороса также как фазы изначальной мудрости. Великая Мать обладает мудростью, бесконечно превосходящей мудрость Эго, потому что инстинкты и архетипы, которые говорят через коллективное бессознательное, представляют "мудрость вида" и его волю.

Как мы видели, уроборической фазой управляет амбивалентное чувство удовольствия-боли, свойственное всем ощущениям, которые возвращаются к уроборическому уровню или над которыми он берет верх. В случае созидательного уроборического инцеста это чувство выражается в амбивалентном восприятии возрождения через смерть и в мазохистских или садистских фантазиях, когда инцест является невротическим или психотическим. Но не при каких обстоятельствах архетип Великой Матери коллективного бессознательного не является "местом удовольствия". Объединение бессознательного только с принципом удовольствия, в противоположность принципу реальности, является свидетельством редуцирующей тенденции и соответствует сознательному защитному механизму.

Импульсы и инстинкты, архетипы и символы намного больше адаптировано к реальности и ко внешнему миру, чем сознание не ранних стадиях. Но один инстинкт  - вспомнить только инстинкт гнездования и выведения птенцов – не может быть приспособлено только лишь к «удовлетворяющему желание» принципу удовольствия  ибо знание инстинктов о реальности даже сегодня безгранично превосходит знания,

Психология животных предоставляет нам бесчисленные "Примеры абсолютно непостижимой и необъяснимой ориентации по отношению к реальности окружающего мира, к другим животным, растениям, временам года и т. д. Эта адаптация инстинкта к окружающей среде является бессознательной, но мудрость этих инстинктов реальна и ни в каком отношении не определяется какого-либо рода "желанием" вообще.[26]

Реальный источник конфликта между индивидом и бессознательным заключается в том, что бессознательное представляет волю вида, коллектива,, а не в противоположности принципа удовольствия и реальности, когда принцип удовольствия предположительно связан с бессознательным а принцип реальности с сознанием

В космическом символизме, связанном в мифологии  сотворения с уроборосом, мы находим символическое самоописание этой ранней психической фазы, где пока еще нет располагающейся в центре личности. Множественность мира и соответствующая множественность бессознательного раскрываются в свете развивающегося сознания.

Во период уроборической Великой Матери Эго-сознание, настолько, насколько оно существует, пока еще не развило своей собственной системы и не ведет независимого существования. Мы можем только представить себе самое раннее появление элементов сознания Эго по аналогии с тем, что происходит сегодня, в особенные моменты эмоциональной экзальтации, или когда на поверхность прорываются архетипы — то есть, в определенных исключительных ситуациях — приходит озарение, мгновенный подъем уровня сознания, подобно верхушке острова, прорезающей поверхность воды, вспышка откровения, которая прерывает однообразное течение бессознательного существования. К этим единичным или особенным явлениям примитивные люди и мы всегда относились как к характеризующим "Выдающуюся Личность", которая в качества знахаря, провидца и пророка, а затем гения обладает формой сознания, отличной от нормальной. Такие люди признаются и оцениваются как "богоподобные", а их озарения, принимают ли они форму видений, сентенций, сновидений или откровений, ниспосланных свыше, закладывают первые основы культуры.

Однако, в целом, ходом человеческого — и не человеческого — существования в этой фазе управляет бессознательное. Единство психики, которое аналитическая психология определяет как самость, функционирует непосредственно и не отражается на всей самоуправляющейся и самоуравновешивающейся психофизической системе. Другими словами, тенденция, которую мы называем центроверсией, имеет биологический и органический прототип.

 

Центроверсия организма на уровне уробороса

Центроверсия - это врожденная тенденция целого к созданию единства своих частей и к синтезу их в системы. Единство целого поддерживается компенсаторными процессами  контролируемых центроверсией, с помощью которой целое становится самосозидающей, расширяющейся системой. На более поздней стадии центроверсия проявляется как направляющий центр с Эго в качестве центра сознания и с самостью в качестве психического центра. Во время допсихической стадии она функционирует как принцип энтелехии в биологии, и на этой стадии, наверное, лучше будет называть ее объединяющей тенденцией. Специфическая тенденция центроверсии заявляет о себе только во время формирования, когда видимый центр появляется в Эго или должен быть определен в самости. Она действует бессознательно как объединяющая функция целостности во всех организмах, от амебы до человека. Ради простоты мы будем придерживаться термина "центроверсия" даже при обсуждении ранних стадий, потому что сама интеграция возникает из целостности сгруппированной, но невидимой системы.

Центроверсия выражается в организме посредством регуляции целого и посредством компенсаторного стремления к равновесию и систематизации. Она способствует агрегации клеток и облегчает гармоничное функционирование различных клеточных тканей, органов и так далее. Сам факт, что дифференцированная организация амебы, к примеру, образует целое более высокого порядка, чем метаболические процессы питания и выделения, является выражением центре-версии на уроборическом уровне.

Проявляясь в бесконечно разнообразном и гармоничном взаимодействии органов и групп органов во всех высших организмах, сила центроверсии действует бессознательно. Поскольку организм подчиняет все каузальные процессы своей собственной системе целенаправленных взаимосвязей, то телеологическая ориентация является главенствующим принципом, присущим самой сущности организма и выражает его целостность и единство. Но, исходя из доступных нам знаний, мы не имеем никаких оснований, чтобы связывать этот телеологический принцип с каким-либо центром сознания. Инкорпорированные знания и бессознательную целенаправленность следует рассматривать как непременные черты каждого организма.

Чем более примитивен психический уровень, тем больше он тождественен телесным процессам, которыми управляет. Даже личностные комплексы, то есть полусознательные "отщепления", которые относятся к верхним слоям личного бессознательного, аффективно заряжены и "окрашены чувством", могут вызывать физические изменения в системе кровообращения, в дыхании, кровяном давлении и так далее. Корни более глубоких комплексов и архетипов уходят далеко вглубь физиологии тела и, прорываясь в сознание, оказывают сильное воздействие на всю личность, как это становится тягостно очевидно в крайнем случае психоза.[27]

Соответственно, на уроборическом уровне, где Эго и сознание развиты меньше всего, центроверсия связана с примитивным символизмом тела. Тело символизирует целостность и единство вообще, и его общая реакция представляет подлинную и созидательную целостность. Ощущение тела как целого является естественной основой чувства личности. То, что тело и изменения в нем являются бесспорной основой того, что мы называем нашей личностью, можно видеть из того факта, что мы до сих пор продолжаем указывать на свое тело, когда говорим о "себе", и нет никакого сомнения, что уникальность тела человека и смешение наследственных факторов в его конституции являются настоящей основой индивидуальности. Этим можно объяснить поглощенность древнего человека своим телом и его озабоченность всеми принадлежащими телу и образующими его частями, например, волосами, ногтями, выделениями и т.д., которые, так же, как тень человека, его дыхание и его следы считались существенными и неотъемлемыми частями его личности.

Выразительным примером такого "тело я" символизма является чуринга Австралийских аборигенов и соответствующее ар в Новой Гвинее.

Чуринга — это деревянные дощечки или камешки, которые прячут в специальных пещерах. Слово чуринга означает "собственное спрятанное тело".[28]

Из легенд следует, что тела большинства тотемных предков превратились в такие чурипги.

"Чуринга считается общим телом данного человека и его тотемного предка [ипингукуа]. Она связывает индивида с его собственным тотемным предком, обеспечивает ему защиту, предоставляемую инингукуа."28а

Чуринга не является местонахождением жизни или души, а, по словам Леви-Брюля:

"Чуринга является "двойником" индивида, то есть индивидуальным собой... Отношение между человеком и его чурингой выражается высказыванием: "папа unta mburka пата" — это твое тело".[29]

Подобным же образом, когда юноша достигает совершеннолетия, его дед показывает ему чурипгу со словами:

"Вот твое тело, вот твое второе "я".

Отношение между "я", вторым "я", тотемным предком и чурингой является отношением соучастия, которое Леви-Брюль правильно считает очень близко связанным с единосущностью. Второе самость является ангелом-хранителем индивида, но если его разозлить невниманием, оно может быть также и врагом, накликающим болезнь и т.п.

"Инитукуа сопровождает его в течение всей жизни, предупреждает его об угрожающих опасностях и помогает избежать их. Он является чем-то тина покровительствующего божества или ангела-хранителя. Но, может быть, из-за того, что индивид и его инишукуа едины, мы должны сказать, что он сам является своим собственным хранителем? — Да, ибо здесь соучастие не подразумевает того, что эти две сущности полностью слиты. Нет сомнения, что, с одной стороны, индивид является инингукуа. Но, с другой точки зрения, инингукуа от него отличается. Он жил до него и не умрет вместе с ним. Таким образом, индивид соучаствует в существе, которое, несомненно, находится в нем, но которое по некоторым характеристикам отличается от [него] и удерживает его в состоянии зависимости".[30]

Мы процитировали этот отрывок полностью, потому что он является классическим примером не только participation mystique Леви-Брюля, но также и проекции того, что аналитическая психология называет самостью. То, что самость представляется здесь тождественной телу и миру предков, делает связь еще более значимой. Тотемный предок представляет "родовой опыт внутри нас", который инкорпорирован в тело и который в то же самое время является основой нашей индивидуальности. Заметьте, что этот отрывок взят из главы под названием "Имманентность группы в индивиде"; то есть целостность группы, которая тождественна общему тотемному предку, одновременно включается в тело и самость.

В Новой Гвинее аналогом Австралийской чуринги является ар, "человек";[31] здесь также индивид объединяется с коллективом и с телом в общем для них обоих теле рода.

Эта первоначальная связь с телом как с чем-то, что "является специфической собственностью человека", представляет собой основу всего индивидуального развития. Позднее Эго устанавливает свое отношение к телу, к его превосходящим способностям и к бессознательному — с которым его процессы в значительной мере отождествляются — совершенно иным и даже противоположным, образом. Как высший принцип, действующий через голову и сознание, Эго вступает в конфликт с телом, и этот конфликт иногда приводит к невротической частичной диссоциации, которая, однако, является лишь результатом более поздней чрезмерной дифференциации. Но даже тогда целостность тела находится в тождественности и равенстве с целостностью психики, а именно, с самостью. Эти две формации целостности, или образа целостности являются превосходящими по отношению к Эго-сознанию и управляют индивидуальными системами — включая Эго-сознание — с позиции целого, которое Эго может осознавать только частично.

Все это согласуется с уроборическим состоянием совершенства, где тело и психика едины. Психологически в этой базисной ситуации есть две стороны, которые мы объединили символом "пищевого уробороса". Во-первых, это бессознательная "психизация" тела с вытекающим из нее символическим значением его различных частей и областей; во-вторых — преобладание метаболического символизма. В то время как в более поздней фазе развития центроверсия способствует формированию Эго-сознания как своего специфического органа, в уроборической фазе, когда Эго-сознание еще не дифференцировалось в отдельные системы, центроверсия продолжает отождествляться с функционированием тела как целого и с единством его органов. Метаболический символизм взаимообмена между телом и миром имеет первостепенное значение. Объектом голода, пищей, которую следует "принять внутрь", является сам мир; в то время как другая, продуктивная сторона процесса, символизируется "продукцией", то есть опорожнением. Доминирующим символом является не семя; в мифологии сотворения элементарными символами созидательного принципа выступают моча, кал, слюна, пот и дыхание (и позднее слова).

Когда нам говорят, что самые важные продукты питания на Соломоновых островах, таро и ямс, появляются из "экскрементов Тан-тану",[32] или что в церемониях инициации в Новой Гвинее с неофитами обращаются как с новорожденными младенцами и разрешают есть только пищу, смешанную со спермой,[33] и что непосвященным, не знающим мифов о сотворении, не дают есть сперму, потому что они "должным образом не ценят и не уважают употребляемых в пищу растений и животных", то можно предположить, что это объясняется символической акцентуацией тела и освящением всего того, что имеет к нему отношение, что является характерным для уроборической фазы.

Этот динамический процесс обмена между телом и миром, символизируемый пищевым уроборосом, находится в гармонии с животным миром инстинкта, где принимать пищу и быть принятым в пищу — единственные выражения жизни и усилий человека господствовать над природой. Этот процесс остается основой даже для высших стадий развития и является предусловием сексуальной стадии. Сексуальность и предшествующая ей дифференциация па два пола являются более поздними продуктами в схеме эволюции. Первичным является воспроизведение посредством клеточного деления, которое служит причиной того, что организмы разрастаются до мириадоклеточных структур. Но клеточное деление как первичный способ размножения наблюдается только при благоприятных условиях питания и зависит от них.

Иметь власть и пользоваться ею, быть сильным и набираться сил - все эти тенденции относятся к первичной сфере пищевого уробороса. Они выражаются в ощущении телесного здоровья, в физическом функционировании, которое главным образом тождественно сбалансированному метаболизму, где вход и выход материи — биологические прототипы интроверсии и экстраверсии либидо — находятся в равновесии. Ощущение здоровья, когда оно не отражается в сознании, а бессознательно считается само собой разумеющимся, является фундаментальным для joie de vivre*, что является условием формирования Эго. Но даже будучи бессознательной, не имея никакого центра в Эго, психическая система представляет психическую ассимиляцию мира, отпечатки которой откладываются в инстинктах.

Инстинкты коллективного бессознательного формируют субстрат этой ассимилирующей системы. Они являются хранилищами родового опыта, всего того опыта, который человек как вид накопил в отношении мира. Их "полем" является Природа, внешний мир объектов, включая человеческий коллектив и самого человека как ассимилирующую, реактивную, психофизическую организационную единицу. То есть, в коллективной психике человека существует, как и у всех животных, но модифицированный видом, слой, состоящий из собственно человеческих инстинктивных реакций на его природное окружение. Следующий слой содержит групповые инстинкты, то есть, опыт в отношении собственно человеческого окружения, коллектива, расы, племени, группы и т. п. Этот слой включает в себя стадные инстинкты, специфические групповые реакции, которые отличают конкретную расу или народ от других, и все дифференцированные отношения к не-я. Последний слой образован инстинктивными реакциями на психофизический организм и его модификации. Например, ответом на голод, гормональные констелляции и т. п. служат инстинктивные реакции. Все эти слои сообщаются между собой. Их общий элемент заключается в том, что реакции являются чисто инстинктивными, психофизическая организационная единица реагирует как целое посредством целенаправленных действий, которые являются результатом родового, а не индивидуального опыта, и которые происходят без участия сознания. родовой опыт внедрен в тело и выражается органически, посредством реакций тела. Самым нижним и гораздо более обширным, чем остальные слои "инкорпорированного" опыта является физико-химический, который совсем не имеет психического представительства. Инстинкты и импульсы, как векторы действия, являются психическими, хотя для этого они не нуждаются в центральном представительстве. Целостность тело-психика, которой управляет нервная система, отвечает на них действием. Например, голод является психическим отражением недостаточности питательных веществ в клетках. С помощью инстинктивных реакций и их сочетания он приводит организм в действие, вынуждает его действовать. Но сознание начинается только тогда, когда голод представлен центрально и воспринимается центром Эго, а не когда инстинкт просто рефлекторно приводит в действие тело-целое.

 

Центроверсия, Эго и сознание

Теперь мы должны рассмотреть значение Эго и сознания для целостного психофизического организма и их отношение к центроверсии. Нет необходимости говорить, что мы не стремимся создать теорию сознания, а только пытаемся обрисовать некоторые точки зрения, которые доказали свою значимость в отношении психологического развития индивида и коллектива.

Возбудимость органической материи является одним из тех первичных свойств, которые облегчают ее ориентацию по отношению к миру. Благодаря этой возбудимости дифференцируется нервная ткань и развиваются органы чувств. С ними координируется сознание, система управления центроверсией. Регистрация и комбинация раздражителей, идущих изнутри и снаружи, уравновешенная реакция на них, накопление раздражителей и паттернов реакции - все это относится к существенным функциям системы сознания с центром в Эго. В ходе длившейся миллионы лет дифференциации в структуре организма складывались все более сложные взаимосвязи, но вместе с тем все больше росла потребность в регистрации, управлении и равновесии. Большинство из этих многочисленных точек равновесия являются бессознательными и инкорпорированными; то есть они встроены в структуру системы тела. Но с ростом дифференциации области, находящиеся под контролем, становятся все больше представленными в органе управления, в сознании. Это представительство принимает форму образов, которые являются психическими эквивалентами физических процессов, протекающих в органах.

Эго-сознание является органом чувств, который постигает мир и бессознательное посредством образов, но эта способность формирования образов сама является психическим продуктом, а не свойством мира. Только формирование образа делает возможными перцепцию и ассимиляцию. Мир, который не может быть образно представлен, непластичный мир, подобный миру низших животных, является, конечно же, живым; в нем есть инстинкты, и организм как целое реагирует на него бессознательным действием. Но такой мир никогда не имеет представительства в психической системе, которая отражает и формирует его. Психика здесь построена посредством ряда рефлексов; она отвечает на раздражители бессознательными реакциями, без участия центрального органа, в котором представлены раздражитель и реакция. Только с развитием центроверсии, которая дает начало системам все большего размаха и калибра, мы получаем мир, представленный в образах, и орган — сознание — который постигает этот пластичный мир образов. Психический мир образов представляет собой синтез восприятий внутреннего и внешнего мира, что можно видеть из любого символа.

Так, психический образ-символ "огня" как чего-то "красного", "горячего", "горящего" несет столько же элементов внутреннего восприятия, сколько и внешнего. "Красное" обладает не только различимым свойством красноты, но также и эмоциональным компонентом тепла как внутреннего процесса возбуждения. "Огненный", "горячий", "горящий", "пылающий" и т. д. являются образами в большей мере эмоциональными, чем воспринимаемыми. Таким образом, мы утверждаем, что физический процесс окисления, огонь, воспринимается с помощью образов, которые берут свое начало из внутреннего мира психики и проецируются на внешний мир, а не посредством того, что восприятия внешнего мира накладываются на внутренний. Объективной реакции на объект в историческом плане всегда принадлежит первенство, в то время как объективные свойства объекта остаются на заднем плане. В человеческом развитии объект лишь очень постепенно и крайне медленно выпутывается из массы проекций, которые окутывают его и которые берут свое начало из внутреннего мира психики.

Центроверсия уже работает как первичная функция психики, заставляя бессознательное содержимое представляться сознанию в форме образов. Во-первых, это ведет к формированию символических образов, во-вторых, к реакции на них Эго. Мы называем формирование образов и реакции сознания выражением центроверсии, потому что интересы психофизической организационной единицы как целого более эффективно сохраняются с помощью этих процессов, чем без них. Центральное представительство образа в сознании дает индивиду более объемлющее и более целостное восприятие внутреннего и внешнего мира и в то же самое время улучшает его ориентацию во всех сферах жизни. Представляется, что внутренняя реакция, то есть адаптация сознания Эго к миру инстинктов появилась так же рано, как и реакция на внешнее окружение.

Инстинкты, представленные центрально, то есть появляющиеся в форме образов, Юнг называет архетипами. Архетипы принимают форму образов, только когда присутствует сознание; другими словами, пластичное самоотражение инстинктов является психическим процессом высшего порядка. Оно предполагает наличие органа, способного постигать эти первоначальные образы. Этим органом является сознание, которое в этой связи ассоциируется с символами глаза, света и солнца, так что в мифологической космогонии рождение сознания и приход света — одно и то же.

В ранний период результатом перцепции образов являлось немедленное рефлекторное действие, потому что сознание имело только пассивное первенство по отношению к исполнительному органу тела и не имело над ним власти. То, что его органический субстрат эмбриологически берет свое начало из эктодермы, показывает, что сознание являлось каким-то органом чувств; однако оно уже дифференцировалось в двух направлениях и могло различать образы, идущие как снаружи так и изнутри. Первоначально Эго было не в состоянии различать источник этих образов, ибо на стадии participation mystique невозможно осмыслить, что внешнее отличается от внутреннего; два ряда образов перекрываются, так что восприятие мира совпадает с внутренними ощущениями.

Эта первоначальная фаза, когда сознание являлось органом чувств, характеризуется функциями ощущения и интуиции, то есть перцепционными функциями,[34] которые первыми появляются как в развитии примитивных людей, так и в развитии ребенка.

Таким образом, развивающееся сознание, по меньшей мере, так же открыто для внутренних раздражителей, как и для внешних. Но важно то, что регистрирующий орган, принимая эти раздражители изнутри и снаружи непременно ощущает себя отдаленным от них, отличным и, так сказать, посторонним. Как орган регистрации, он расположен на полпути между миром и телом как областью внутренних возбуждений. Это состояние оторванности является условием первостепенного значения для сознания, а сущность его функционирования заключается в усилении этой позиции и ее дальнейшем обособлении. Другими словами, для органа регистрации и управления, каковым мы называем сознание, дифференциация в двух направлениях одновременно является исторической необходимостью.

Нервная система, особенно цереброспинальная система, конечным выражением которой является сознание, представляет собой органический продукт бессознательного, призванный сохранять равновесие между внешним и внутренним миром. Внутренний мир охватывает область от физических реакций и их модификаций до самых сложных психических реакций. Он не только реагирует на внешние раздражители, не только представляет собой машину раздражителей, как считают материалисты, но является источником спонтанных движений самого разнообразного рода, которые проявляются как побуждения и комплексы, физические и психические тенденции. Все эти внутренние тенденции должны быть опознаны системой сознания и Это, уравновешены и адаптированы к внешнему миру; то есть сознание должно защищать личность человека от диких животных и пожаров, и в то же самое время контролировать все инстинктивные констелляции и доводить их до завершения. Его ответственность и компетенция в такой же мере включает модификацию окружения для производства пищи, как и внутренние модификации, которые адаптируют эгоцентрические тенденции индивида к коллективу. До тех пор, пока система Эго-сознания функционирует нормально, она остается органом, принадлежащим целому, сочетающим в себе исполнительную и управляющую функции.

К самым первым факторам, на которых базируется сознание, относятся боль и дискомфорт. Они являются ''сигналами тревоги", посылаемыми центроверсией, чтобы указать, что равновесие бессознательного нарушено. Эти сигналы первоначально являлись защитными мерами, созданными организмом, хотя путь их развития остается таким же загадочным, как и путь всех других органов и систем. Однако функция сознания Эго состоит не только в том, чтобы принимать эти сигналы тревоги, но и в том, чтобы ассимилировать их. Для этой цели Эго, даже если оно страдает, должно держаться от этих сигналов обособленно, чтобы реагировать на них соответствующим образом. Эго, сохраняя свою отчужденность как центр регистрирующего сознания, является дифференцированным органом, выполняющим функцию контроля в интересах целого, но не тождественно ему.

Первоначально Эго было органом только бессознательного и, побуждаемое и направляемое им, преследовало его цели, независимо от того, были ли эти цели личными и насущными, такими как удовлетворение голода и жажды, или это были цели вида, например те, которые доминируют над Эго в отношении сексуальности. Открытия глубинной психологии представляют массу доказательств того, что система сознания является продуктом бессознательного. Действительно, сильнейшая зависимость этой системы от ее внутренних бессознательных основ представляет собой одно из ключевых открытий современности. По своему значению она соответствует не менее глубокой внешней зависимости индивида от коллектива.

Хотя сознание является продуктом бессознательного, этот продукт — весьма особенный. Все бессознательное содержимое имеет, в виде комплексов, специфическую тенденцию, стремление заявить о себе. Подобно живым организмам, эти комплексы пожирают другие комплексы и обогащают себя их либидо. То, каким образом бессознательное содержимое притягивает к себе все остальное, поглощает его, подчиняет и координирует, образует с ним систему взаимоотношений, где само оно доминирует, мы можем видеть в патологических случаях, в навязчивых или компульсивных идеях, маниях и состояниях одержимости, а также в каждом творческом процессе, где "работа" впитывает и высасывает все постороннее содержимое. Этот же процесс мы встречаем также и в обычной жизни, когда идея — любовь, работа, патриотизм или что-либо еще — выходит на передний план и утверждает себя ценой других. Однобокость, фиксация, исключительность и т. п. -— таковы следствия этой тенденции всех комплексов сделать себя центром.

Однако специфичность комплекса Эго двойственна; в отличие от всех других комплексов, этот имеет склонность организовываться в качестве центра сознания и собирать вокруг себя другое содержимое сознания; и во-вторых, он намного сильнее ориентирован на целостность, чем любой другой комплекс.

Центроверсия настойчиво стремится к тому чтобы Эго не оставалось органом бессознательного, а всё больше становилось представителем целостности. То есть, Эго борется против бессознательной тенденции, которая стремится взять над ним верх, и, вместо того, чтобы позволить овладеть собой, обучается сохранять свою независимость по отношению как к внутреннему, так и к внешнему.

Хотя в царстве природы, чтобы служить воле вида к воспроизводству и изменчивости, индивиды мириадами приносятся в жертву, эта воля Великой Матери все больше вступает в конфликт с Эго-сознанием, которое видит в себе не просто исполнителя коллективной воли, а все больше и больше уникальную индивидуальность, противостоящую коллективной воле.

Все инстинкты и импульсы, все атавизмы и коллективные тенденции могут объединяться c o6pазом великой матери и противостоять Эго. Так как существует большое разнообразие содержания, и количество символов, ассоциирующихся с Великой Матерью, исключительно велико, то образ Великой...Матери приобретает такой беспорядочный набор чёрт, что начинает совпадать с бессознательным как оно символизируется матерями в «Фаусте»

Эго-сознание родившись последним должно бороться за свое положение и надежно защищать от нападений Великой Матери изнутри и Матери Мира снаружи. В конечном счете  в итоге в долгой и мучительной борьбе оно должно расширить свою собственную территорию.

С освобождением сознания и ростом напряжения между ним и бессознательным развитие Эго ведет к стадии, в которой Великая Мать уже больше не кажется дружелюбной и доброй, а становится врагом Эго, Ужасной Матерью. Пожирающая сторона уробороса воспринимается как тенденция бессознательного к уничтожению сознания. Это тождественно тому основному факту, что Эго-сознание ради своего собственного существования должно силой вырывать либидо у бессознательного, ибо, если оно не будет делать этого, то его особое достижение обратно погрузится в бессознательное, иными словами будет "проглочено".

Таким образом, само по себе бессознательное не является деструктивным и воспринимается как таковое не целым а только Эго. Это очень важно для дальнейшего развития Эго. Только на ранних стадиях оно ощущает угрозу и чувствует сёбя изгнанником, уверяя, что бессознательное является деструктивным. Позднее, когда личность уже достигнет союза не только с Эго но и с целым, сознание уже не видит такой сильной угрозы для себя, как это было в случае юношеского эго, и Бессознательное теперь обнаруживает аспекты отличные от компонентов опасности и разрушения.

То, что Эго воспринимает как разрушительность, представляет собой, прежде всего, огромный заряд энергии самого бессознательного, и, во-вторых, слабость, подверженность усталости и инерцию го собственной сознательной структуры. Эти два элемента оказываются спроецированными в архетипе Противника.

Появление этого образа вызывает страх, защитную реакцию со стороны системы сознания. Но сам факт, что он может проявить себя в образе, показывает, что сознание становится более сильным и более бдительным. Расплывчатая сила притяжения, которую до этого проявляло бессознательное, теперь выкристаллизовывается в отрицательное качество, враждебное по отношению к сознанию и Эго, вследствие чего приводится в действие защитный механизм. Страх перед бессознательным ведет к сопротивлению и таким образом к укреплению Эго; действительно, мы всегда будем обнаруживать, что боязнь бессознательного, и страх вообще, является признаком центроверсии, стремящейся защитить Эго.

Затем сопротивление Эго бессознательному переходит от страха и бегства к вызывающей позиции "борцов" — которые в мифологии выражают эту промежуточную фазу — и наконец к агрессивной позиции героя, который активно отстаивает позицию сознания перед драконом бессознательного.

В мифах о борцах мы видим ясный пример агрессивных намерений бессознательного, Великой Матери, которая представляет главную угрозу позиции Эго юношеского сознания. Эго, как центр систематизирующего себя сознания, служащего центроверсии, подвергается действию дезинтегрирующих сил бессознательного. Следует отметить, что сексуальность является только одной из этих сил и никоим образом не самой важной. Тенденция бессознательного содержимого наводнить сознание соответствует опасности быть "одержимым»; это одна из величайших "опасностей для души даже сегодня. Человек, сознанием которого овладевает какое-то конкретное содержимое, обладает огромным динамизмом, а именно, динамизмом бессознательного содержимого; но это препятствует центровертной тенденции Эго работать на целое, а не на индивидуальное содержимое. Вследствие этого увеличивается опасность дезинтеграции и крушения. Захват бессознательным содержимым влечет за собой потерю сознания и имеет опьяняющий эффект, так что человек, сраженный таким содержимым, всегда находится под господством Великой Матери, и ему грозит судьба всех ее юных любовников: либо женоподобие и кастрация в результате трансформации в нее, либо безумие и смерть в результате расчленения.

Растущее напряжение между сознательной системой Эго и бессознательной системой тела является источником психической энергии, которая отличает человека от животных. Центроверсия, которая делает возможными эту дифференциацию и индивидуализацию, является выражением созидательного принципа, и в отношении человеческого вида этот принцип проводит эксперименты на индивиде, который является носителем Эго.

Эго и сознание являются органом бессознательной силы центре-версии, которая обеспечивает единство и равновесие в этом единстве. Ее задача не только регулирующая, но также и производительная. Для организма характерно не только поддерживать статус целого при помощи тонких адаптации, но также и развивать в себе более крупные и более сложные единства, расширяя эмпирическую область, с которой он вступает в контакт.

То, что мы назвали пищевым уроборосом, должно дать результаты под влиянием созидательного принципа, действующего в нем с самого начала. Этот принцип не только направляет метаболизм жизненных сил, не только уравновешивает и компенсирует их, он также ведет к развитию новых единств, порождая новые органы и системы органов и пробуя свои силы в созидательных экспериментах. Как эти новшества проверяются в отношении их функциональных характеристик и способности к адаптации -уже другая проблема, в решение которой значительный вклад внес дарвинизм. Но объяснить сами созидательные эксперименты — это совершенно иное. Никогда еще нам не удавалось даже с приблизительной вероятностью показать, что орган может возникнуть вследствие накопления мельчайших случайных изменений. Таким образом, довольно легко объяснить, как происходит дифференциация органов, но не как они зарождаются посредством постепенного объединения.

Мифология представляет созидательный принцип как самопорождающую сущность уробороса, которая ассоциируется с символом созидательной мастурбации. Эта символическая мастурбация никак не связана с более поздней, явно половой фазой, а просто выражает автономию и автократию созидательного уробороса, который зарождается в себе, оплодотворяет себя и рождает себя. Стадия "замкнутого круга" переходит в стадию созидательного равновесия, и, вместо прежней статической пассивности, теперь берет теперь на себя самодержавное управление динамическая констелляция. Подходящим символом здесь будет не сфера в состоянии покоя, а "катящееся само по себе колесо".

Историческое и психологическое развитие человека показывает, что роль индивида так же важна для человечества, как роль Эго и сознания для бессознательного. В обоих случаях в том, что первоначально появилось как орган и инструмент целого, видна специфическая активность, которая, несмотря на вызываемые ею конфликты, оказалась исключительно плодотворной на широком поле эволюции.

Центроверсия является целостной, объединяющей функцией, внутренне присущей психофизической структуре. Нацеленная на единство, в то же самое время она является выражением единства и способствует формированию Эго; то есть, она создает Эго как центр сознательной системы, построенной из содержимого и функций, сгруппированных вокруг этого ядра Эго.

Таким образом, вместе с интегрирующим процессом, который объединяет массу отдельных клеток и клеточных систем в единство тела и психики, процесс дифференциации образует автономную сознательную систему, обособленную от бессознательного. Оба процесса являются выражением и следствием центроверсии. Система сознания — это не просто центральный щит управления для установления взаимоотношений между внутренним и внешним, в то же самое время это выражение созидательного побуждения организма к новому. Но если в биологическом и животном мире это побуждение реализуется в условиях неограниченного времени, то в человеческом сознании оно создало экономящий время орган, посредством которого новшества могут быть проверены в течение намного более коротких периодов. Продуктом этого созидательного побуждения к экспериментированию является человеческая культура. Ввиду недостаточной продолжительности существования человеческой культуры ничего окончательного относительно ее успеха пока еще сказать нельзя. Но остается фактом, что на протяжении этого крошечного — по сравнению с биологической эволюцией — промежутка времени, в течение которого человеческое сознание создало культуру, произошли в высшей степени удивительные перемены. Технология и наука, инструменты сознания, создали массу искусственных органов, а быстрый рост и разнообразие творческих открытий являются доказательствами их более высокой эффективности по сравнению с медленным образованием и развитием органов в биологии. Эксперимент жизни по привлечению сознания в помощь своей созидательной работе представляется огромной удачей.

Говоря так, мы полностью осознаем нашу антропоморфную и телеологическую манеру речи. Но сам факт, что сознание неизбежно воспринимает себя в качестве представителя созидательных экспериментов целого, как только начинает изучать себя и свою историю,

Придает новый смысл и новое оправдание нашей антропоцентрической точке зрения. В конце концов, с точки зрения науки оправданно рассматривать сознание как один из экспериментальных органов жизни, во всяком случае более оправданно, чем умалять фундаментальный факт духовного существования человека и оправдывать его рефлексами или бихевиоризмом. Поместив в основе мифов о сотворении созидательный принцип и отнеся их к началу мира, человек воспринимает свою собственную — и посредством проекции Божественную — созидательность задолго до того, как была открыта идея созидательной эволюции.

Как орудие традиции, человеческое сознание берет на себя роль, которую прежде играл биологический фактор. Органы теперь уже не наследуются, а передаются. Таким образом, возникает духовный мир сознания, который, как человеческая культура, утверждает свою независимость от жизни и природы. В этом духовном мире индивид как носитель Эго и сознательного принципа, связанного с ним, имеет первостепенное значение. Прототипом зрелого Эго, борющегося за то, чтобы освободить себя из-под власти бессознательных сил, является герой. Он — пример для подражания, Выдающаяся Личность, и все индивидуальное развитие идет по его образцу.

Прежде чем рассматривать факторы, которые делают возможным подрыв власти бессознательного, мы должны кратко обрисовать стадии развития зародыша Эго, растворенного в уроборосе, к Эго борющегося героя. Прослеживая эту мифологическую и символическую последовательность, мы можем лишь в порядке рабочей гипотезы предложить интерпретацию с точки зрения психической энергии.

Переход от уробороса к стадии Великой Матери характеризуется дальнейшим развитием Эго и укреплением системы сознания, а также переходом от непластичной эпохи к пластичной.

Пластичная эпоха — это мифологический век космического ритуала, воспроизводящего последовательность космических и мифических событий. Архетипы как космические силы появляются прежде всего в звездной, солнечной и лунной мифологиях и в обрядах, в которых занимают главенствующее место. Это — век великих мифологий, когда космические фигуры изначальных божеств — Великой Матери и Великого Отца — выкристаллизовываются из неустойчивой массы неопределенных сил, из "огромного, погруженного в раздумье Бога доисторических времен",[35] и начинают принимать форму богов-создателей. Уроборическое целостное божество, представленное в бесформенном совершенстве как "верховный Бог", сменяется архетипическими богами. Они также являются чистыми проекциями коллективного бессознательного на самый отдаленный из возможных объектов — небо. Так как пока еще нет ни развитого сознания Эго, ни никакой действенной индивидуальности, то не может быть и никакой связи между человеком и космическими событиями, протекающими в "некоем небесном месте". Представляется, что вначале фигуры все еще были автономными и отражались как боги в зеркале небес, не пройдя через посредничество человека и его личности или не изменившись при этом переходе.

Мифологии, отражающие сотворение мира, первые великие последовательности богов и их сражения часто доходят до нас из более поздних времен, уже в переработке спекулятивной философии. Но всегда существует ранняя мифологическая основа. В бесчисленных местах зарождаются местные мифы и ритуалы, помогающие придать форму великим богам. Объединение множества обособленных культов в более прославленные фигуры богов имеет второстепенное значение. Основной чертой является то, что божествам, Прародителям, богам и богиням неба и земли, уже поклоняются как фигурам, как действующим факторам, в центре которых расположено Эго, которому приписываются определенные качества, а не как смутным магическим демоническим силам с манаподобными атрибутами, скрывающимся на заднем плане.

Мимолетный взгляд на историческое развитие снова и снова показывает, каким образом видимая форма появляется из бесформенного, определенное из неопределенного и как с демонического животного уровня поднимаются центры силы, существа, наделенные характерными человеческими чертами. Самым четким примером этого является развитие Греческой религии. Боги Олимпа представляют собой наилучший пример этой прогрессивной конфигурации, которая выходит за рамки архаичной стадии смутной божественности,[36] однако такое же развитие можно видеть повсюду, хотя и не с такой степенью ясности.

Мифы пластичной эпохи указывают на растущее очеловечивание жизни богов и восприятия их человеком. В то время как примитивные божества были космическими, пронизанными символизмом, силовое содержание которого скрывало их форму, теперь божественное постепенно приближается к человеческому. Сражения и события, которые ранее представлялись как космические явления или как конфликты между самими богами, теперь опускаются на человеческий уровень.

Первые фазы отношения между Эго-сознанием и бессознательным отличались зависимостью и сопротивлением. В уроборосе стадия недифференцированности от бессознательного все еще могла восприниматься положительно, но на стадии, символизируемой Великой Матерью, зависимость сына, являясь положительной в начале, вскоре принимает отрицательную форму.

Уроборическое бессознательное, которое символизирует Великая Мать, является системой, которая должна ослабить свою власть над Эго и сознанием — или, скорее, должна была бы ослабить свою власть, чтобы развитие продолжалось без трений.

Но одним из фактов, с которым мы всегда сталкиваемся в нашей психической практике, является то, что рост происходит рывками. Существуют задержки и блокады либидо, которые необходимо преодолеть в новой фазе развития. "Старая система" всегда держится до тех пор, пока противостоящие ей силы не оказываются достаточно сильными, чтобы сломить ее. Здесь также "война порождает все вещи". Психические системы обладают внутренней стабильностью, которую Юнг назвал инерцией либидо. Каждая система - а каждый архетип соответствует определенной группе содержимого, организованного в систему — стремится к самосохранению, которое проявляется в собственнической и удерживающей власти этой системы над Эго. Освобождение и независимая активность становятся возможными, только в том случае, когда система Эго имеет в своем распоряжении больше либидо, чем удерживающая система, то есть, когда воля Эго достаточно сильна, чтобы избавиться от соответствующего архетипа.

 

Дальнейшие фазы развития Эго

Растущая независимость сознания достигает поворотного пункта только в мифе о герое; до этих пор она завуалирована своим происхождением из бессознательного. В прогрессе этой независимости от уроборического самоуничтожения до юношеского сопротивления мы можем различить устойчивый рост активности Эго и его поляризацию по отношению к бессознательному, которое оно первоначально воспринимало как рай, затем как опасное и обворожительное и, наконец, как врага. Вместе с увеличением активности Эго и усилением роста его либидо варьирует и символизм. Вначале самыми заметными являются растительные символы с их пассивностью и приземленностью. Юноша является богом растительности - цветком, пшеницей, деревом. Его смерть при уборке урожая и воскрешение в прорастающем семени относятся к естественному ритму матриархата. Здесь сексуальность является инструментом плодородия земли, следует периодичности сезонов спаривания и не имеет отношения к миру сознания Эго.[37]

Однако мы не можем полностью согласиться с тем, как Brif fault интерпретирует этот материал. Только в отдельных и исключительных случаях половой инстинкт доходит до такого абсурда, что самец поедает самку, которую оплодотворил. Но обратная ситуация, когда оплодотворенная самка поедает самца, ни в коей мере не contra naturam*: она соответствует архетипу Ужасной Матери. Более того, ее прообразом служит "поедание" мужского сперматозоида оплодотворенной яйцеклеткой. После того, как вспышка полового инстинкта угасает и оплодотворение завершается, мать восстанавливает господство пищевого уробороса. Для нее верховным принципом является развитие целостности мать-ребенок посредством принятия пищи, то есть обеспечение роста, а самец, который поедается, выступает как просто съедобный объект, как и что-либо другое. Кратковременная вспышка полового инстинкта, инициируемая самцом, не вызывает, и не может вызывать, абсолютно никакой эмоциональной привязанности.

Преобладание растительного символизма означает не только физиологическое господство вегетативной (симпатической) нервной системы; психологически оно также обозначает преобладание тех процессов роста, которые протекают без участия Эго. Но, несмотря на всю свою кажущуюся независимость, Эго и сознание на этой стадии, тем не менее, характеризует опора на определяющий субстрат бессознательного, в котором они укоренены, и на поддержку, обеспечиваемую этим субстратом.

По мере увеличения активности сознания, символизм растительности сменяется животной фазой, когда мужчина ощущает себя живым, активным и диким животным хотя всё ещё подчиняется «повелительнице диких зверей». Поначалу это звучит парадоксально ибо животная фаза, казалось бы больше соответствует стабилизации бессознательных сил, чем укреплению Эго.

В животной фазе Эго действительно в значительной мере тождественно своим инстинктивным компонентам, векторам бессознательного. "Повелительница" является направляющей силой, стоящей "за" этой активностью, но маскулинное Эго уже больше не является вегетативным и пассивным: оно — активное и жаждущее. Интенциональность Эго набрала силу, так что теперь это уже не "я гоним" или у меня "есть побуждение", а "я хочу". Бездействующее до этого Эго приводится в движение животным инстинктом — другими словами, инстинктивный импульс передается Эго и сознанию, принимается ими и расширяет радиус их активности.

Во время своей первой сознательной фазы центроверсия проявляется как нарциссизм, обобщенное телесное ощущение, в котором единство тела является первым выражением индивидуальности. Это магическое отношение к телу — существенная характеристика центроверсии, и любовь к своему собственному телу, его украшение и освящение представляют самую примитивную стадию самоформирования. Это видно из широко распространенной у примитивных людей практики нанесения татуировки, и тот факт, что индивидуальная татуировка не подчиняется стереотипному коллективному образцу, является одним из ранних способов выражения собственной индивидуальности. Индивид узнаваем и отличаем благодаря особенной форме, которую он придает себе своей татуировкой. Особенности татуировки индивида сообщают его имя, а также название более близкого круга людей, с которым он отождествляется — клана, касты, секты или профессиональной гильдии. Магическое соответствие между миром и строением тела также относится к этой ранней нарциссической фазе. В этой связи тенденция "олицетворять" отдельные качества и демонстрировать их на себе жива до настоящего времени; она простирается от мира одежды и моды до военных знаков отличия, от короны до полковой пуговицы.

Оставив стадию нарциссического тела, Эго продвигается дальше к фаллической стадии, где осознание собственного тела и себя совпадает с пробудившейся и активно желающей маскулинностью. Этот переход отличается многочисленными явлениями, в которых акцентуируются "промежуточные стадии".[38] Переход от феминного к маскулинному характеризуют обоеполые и гермафродитные фигуры богов и жрецов и культы, подчеркивающие первоначальную бисексуальность уроборической Великой Матери.[39]

Сексуальное извращение является всего лишь нездоровым выражением влияния этой архетипической фазы, но оно не тождественно ей, ибо наряду с этим болезненным выражением существуют другие, положительные и продуктивные, которые проявляются в более широкой области культуры.[40]

Фаллицизм[41] символичен для примитивной стадии осознания мужчиной своей маскулинности. Только постепенно мужчина по-настоящему осознает свое собственно значение и свой собственный мир. Он начинает как совокупитель, а не как родитель; даже когда фаллос почитается женщиной как инструмент плодородия, он прежде всего является открывателем лона — как у некоторых примитивных народов[42] — чем тем, что дает семя, приносит радость, а не плодородие.

Поклонение фаллосу первоначально может появиться бок о бок с поклонением оплодотворяющему богу. Сексуальное удовольствие и фаллос воспринимаются оргиастически, при этом не обязательно ощущается прямая связь с воспроизведением. Девственница-мать, которая зачинает бога и поклоняющиеся фаллосу менады соответствуют двум различным формам одержимости, где фаллос и порождающий бог пока еще не идентичны.

Мифологически фаллическо-хтонические божества являются спутниками Великой Матери, а не представителями специфически маскулинного. Психологически это означает, что фаллическая маскулинность все еще обуславливается телом и потому находится во власти Великой Матери, инструментом которой остается.

Хотя в фаллической стадии маскулинное Эго сознательно и активно преследует свою особую цель, а именно удовлетворение инстинкта, оно все равно еще настолько остается органом бессознательного, что не может осознать, что сексуальное удовлетворение при совокуплении как-то связано с размножением; в действительности зависимость инстинкта от стремления вида к самовоспроизведению остается совершенно бессознательной.

С ростом осознания мужского хтонического элемента в фазе фаллицизма, увеличиваются сила и самоосознанность маскулинности, и в ней развиваются компоненты активной, агрессивной силы. В то же самое время в связи с господством Великой Матери в маскулинном бессознательном, мужчины — даже если им принадлежит социальное лидерство — все еще могут подчиняться великой хтонической богине плодородия и поклоняться ей в облике божества-женщины.

Затем растущее влияние фаллицизма объединяет семью под своей властью, и в конечном итоге мы подходим к психологической борьбе между матриархатом и патриархатом и модификации самой маскулинности.

Акцентуация Эго ведет от уроборической к гермафродитной и таким образом к нарциссической стадии, которая вначале является аутоэротической и представляет собой примитивную форму центроверсии. Следующая стадия — фаза фаллическо-хтонической маскулинности, где доминирует телесная сфера, а она, в свою очередь, сменяется маскулинностью, в которой активность сознания становится специфической активности автономного Эго. Другими словами, сознание как "высшая маскулинность головы" приобретает, в виде самосознания, знание своей собственной реальности. Высшая маскулинность — это маскулинность "высшего фаллоса", с головой в качестве места созидательного осознания.

Развитию сознания Эго соответствует тенденция к приобретению независимости от тела. Эта тенденция очевиднее всего выражается в мужском аскетизме, неприятии мира, унижении тела и ненависти к женщинам и ритуально практикуется в церемониях инициации юношей. Смысл всех таких испытаний на выносливость состоит в том, чтобы укрепить устойчивость Эго, волю, высшую маскулинность и развить сознательное чувство превосходства над телом. Поднимаясь выше него и одерживая победу над его болями, страхами и вожделениями, Эго приобретает элементарное ощущение своей собственной мужественной духовности. Эти бедствия сопровождаются посвящением в высший духовный принцип, независимо от того, исходит ли оно от духовных существ из индивидуальных и коллективных видений или от передачи тайных доктрин.

Однако целью всех инициации, от обрядов совершеннолетия до религиозных мистерий, является трансформация. В них рождается высший духовный человек. Но этот высший человек является человеком, одержимым сознанием или, говоря литургическим языком, человеком высшего сознания. В нем человек ощущает свою близость с духовным и небесным миром. Принимает ли эта близость форму апофеоза, или посвященный становится одним из детей Бога, или so/ invictus* или герой становится звездой или ангелом небесных сил, или же он отождествляет себя с тотемом предков — все это одно и то же. Он всегда вступает в союз с небом, светом и ветром, космическими символами духа, который не принадлежит этой земле, бестелесен и враждебен телу. «

Небо является местом обитания богов и духов, символизирующих мир света и сознания, в противоположность земному, привязанному к телу миру бессознательного. Видение и знание являются отличительными функциями сознания, свет и солнце — надличностными небесными факторами, которые представляют его высшее состояние, а глаз и голова — физическими органами, которые участвуют в сознательном распознавании. Поэтому в психологии символов бестелесная душа спускается с неба, а в психической структуре тела ей соответствует голова, точно так же, как потеря этой души мифологически изображается как ослепление, как смерть солнечного коня или как погружение в море — другими словами, поражение маскулинности всегда приводит к регрессу. Он влечет за собой растворение высшей маскулинности в ее низшей фаллической форме, а следовательно потерю сознания, света знания, глаз и возврат в привязанный к телу хтонический животный мир.

То, что страх является признаком центроверсии, сигналом тревоги, посылаемым для предупреждения Эго, яснее всего можно видеть на примере страха перед регрессом к старой форме Эго, которая уничтожит новую, а вместе с ней и новую систему сознания Эго. "Тенденция самосохранения" системы определяет ее реакцию удовольствия-боли.[43]

С дальнейшим развитием системы, качества, доставлявшие удовольствие в предшествующей фазе развития Эго, для Эго следующей фазы становятся болезненными. Таким образом, уроборический инцест приносит удовольствие только слабому ядру Эго, все еще включенному в уроборос. Но по мере того, как Эго становится сильнее, уроборическое удовольствие превращается в уроборический страх перед Великой Матерью, так как это удовольствие таит в себе опасность регрессии и матриархальной кастрации, которые привели бы к его гибели.

Таким образом, победа над страхом является существенной характеристикой Эго-героя, которое осмеливается совершить эволюционный скачок к следующей стадии и не остается закоренелым врагом нового, подобно обычному человеку, который цепляется за консерватизм существующей системы. В этом заключается подлинное революционное качество героя. Только он, преодолевая старую фазу, успешно изгоняет страх и превращает его в радость.

[1]    Юнг, "Обзор теории комплексов", пар.210.

[2]   Юнг, Психологические типы. Опр.16.

[3]   The Making of Egypt, p.8.

[4]   Frobenius, Monumenta Africana, Vol.VI, pp.242 f.

[5]   Seligman, Egypt and Negro Africa.

[6]   Frobenius, Kulturgeschichte Afrikas, pp.127 f.

[7]   См. Приложение I.

[8]   Это остается верным, несмотря на тс изменения, которые внесла в нашу концепцию коллективной психики у примитивных народов школа антропологии, связанная с именем Малиновского (cM.Malinowski, Crime and Custom in Savage Society, p.55.).

[9]   Мы должны обратить здесь внимание на несколько необычную систему построения Части II. Развитие Эго, проблема центроверсии и формирование личности обсуждаются в основных разделах, в то время как в приложениях предпринимается попытка обрисовать отношения индивида к группе и явления проекции и интроекции, действующие между ними. Таким образом, мы имеем две последовательности, которые, хотя являются взаимосвязанными и дополняют друг друга, тем не менее рассматриваются независимо друг от друга. Однако в нашем рассмотрении первоначальной уроборической стадии придерживаться этого разделения не представляется возможным. Отделить психологическое развитие индивида от развития группы уже проблематично, так как они находятся в непрерывной взаимосвязи; и на самой ранней стадии, когда индивид и группа неразрывно слиты воедино, такое разделение совершенно исключено.

[10] Reiwald, Vom Geist der Massen, p.133.

[11] Jung, "The Psychological Foundation of Belief in Spirits", p.301.

[12] Thurnwajd, Die eingeborenen Australiens und der Sudseeinseln, p.30.

[13] См. Приложения.

[14] He следует путать концепцию трансперсонального с вынесением во вне. Содержимое личности как часть коллективного бессознательного может быть "трансперсональным" в нашем смысле слова, так как в конечном итоге не исходит из сферы личностного Эго или из личностного бессознательного. Содержимое личностного бессознательного, с другой стороны, легко можно перенести вовне.

[15] Instincts of the Herd in Peace and War, p.l 15.

[16] Reiwald, op.cit.

[17] To, что точно такое же взаимоотношение все еще катастрофически действует в западной цивилизации, мучительно очевидно. Даже сегодня те, кем управляют, являются в основном инертными членами толпы без всякой своей собственной непосредственной ориентации. Управляющий, государство и т. п., действует как заменитель индивидуального сознания и слепо вовлекает нас в массовые движения, войны и т. д. См. Приложения.

[18] Jung, "Analytical Psychology and Education"; Wickes, The Inner World of Childhood] Fordham, The Life of Childhood.

[19] The Literary Works of Leonardo da Vinci, ed. by Richter, Vol. II, p.242. 1162 ("Morals", из его рукописей). 19a "Корабль смерти", вариант из рукописи В., приложение к Последним стихотворениям.

[20] Уроборический инцест является единственной известной нам психологической основой утверждения о существовании "инстинкта смерти", и смешивать его с агрессивной и деструктивной тенденциями неверно. Более глубокое понимание, которое ни в коей мере не ограничивается лишь рассмотрением патологических явлений, не позволяет нам спутать его с несвойственным психике инстинктом "разрушения всех деталей и приведения их обратно в неорганическое состояние" (Freud, Civilization and Its Discon tents). "Инстинкт смерти" уроборического инцеста не является "противником Эроса", а является одной из его первоначальных форм.

[21] Юнг, Психология архетипа ребенка.

[22] Preuss, Die geistige Kultur der Naturvolker, p.60.

[23] Там же, с.72.

[24] Там же, с.9.

[25] Там же, с.42.

[26] У человека бессознательное также почти всегда прямо противостоит "желающему" сознательному уму и редко совпадает с ним. Великую Мать противопоставляет Эго-сознанию не ее любящий удовольствие и желающий характер, а ее коллективная сущность. Принятие желамого за действительное является свойством не сочиняющего фантазии бессознательного, а сочиняющего фантазии Эго, так что подлинная фантазия может быть определена по тому, "обусловлена ли она желанием" или нет. Если это фантазия желания, то она исходит из сознания или самое большое от личного бессознательного; если же нет, значит в воображении были активированы более глубокие слои бессознательного.

[27] Связь тело-душа и вопрос каузальности здесь к делу не относятся. Мы ориентируем себя так, "как если бы" биологическое и психическое являлись двумя аспектами по существу одной неизвестной "вещи в себе" или "процесса в себе".

[28] Thurnwald, op.cit., p.3.

[28a]a Levy-Bruhl, The "Soul" of the Primitive, p. 188, цитата из Strehlow, Part II, p.76.

[29] Levy-Bruhl, p.189, цитата из Strehlow, pp.76-7.

[30] Levy-Bruhl, p.192.

[31] Thurnwald, op.cit., p. 16. [Санскритская терминология также имеет интересные параллели. Атмаи наряду с обозначением вселенского самость, частью которого является индивидуальное самость, может также означать "себя" в физическом смысле, как это ясно представлено в забавной истории о поучении Индры Праджапати в Чхандогуа упанишаде 8. 7-12. То же самое конкретное телесное значение также придается и пуруше, которая, хотя позднее и обозначала "личность" или "дух", а в конечном итоге приняла философское значение, совпадающее со значением атмана, первоначально означала "человека" в смысле его "призрака-души", его тени или двойника. — Прим. перев.]

[32] Thurnwald, op.cit., p.28.

[33] Там же, с.33.

[34] Здесь не место более подробно затрагивать психологию функций; нам следует только отметить, что ощущение и мышление, будучи рациональными функциями, являются продуктами более позднего развития (См. Юнг, Психологические типы, 44.). Рациональные функции взаимосвязаны с законами здравого смысла, которые стали доступны сознанию только как вместилища родового опыта. Юнг дает следующее определение: "Таким образом, здравомыслие человека — это ничто иное, как выражение человеческой приспособленности к обычному ходу событий, которая постепенно отложилась в прочно организованных комплексах идей, которые составляют наши объективные ценности. Таким образом, законы здравого смысла — это те законы, которые характеризуют и регулируют среднюю "правильную" или адаптированную позицию". Так что понятно, что рациональные функции исторически являются поздними продуктами. Адаптация к средним событиям и формирование прочно организованных комплексов идей являются "делом человеческой истории" и на их организацию ушел "труд бесчисленных поколений".

[35] Rohde, Psyche.

[36] Murray, Five Stages of Greek Religion, pp.39 f.

[37] Briffault (The Mothers, Vol. I, p. 141) указывает на различия между первичным, агрессивным половым инстинктом и социальным инстинктом спаривания. В животном мирзе половой инстинкт часто сопровождается укусами, а иногда партнер действительно поедается. И здесь мы видим преобладание пищевого уробороса в досексуальной стадии, то есть преобладание пищевого инстинкта над половым.

[38] Carpenter, Intermediate Types among Primitive Folk.

[39] Нет никакого сомнения, что биологические промежуточные типы также играют здесь свою роль, но архетипическая — то есть психологическая — ситуация более важна, чем биологическая.

[40] Значительная часть того содержания, которое в случае "извращения" начинает доминировать в сексуальной жизни, имеет свои прототипы в этой мифологической промежуточной стадии господства Великой Матери. Как факты мифологии, они являются надличностными, то есть находятся вне и за пределами личности, и, следовательно, выступают событиями sub specie aeternitatis [С точки зрения "вечного" (лат.) — Прим. ред.], потому что являются символическими и, как таковые, магически действенными. Только когда они вторгаются в узкую личностную сферу, то становятся "извращенными", то есть, патогенными факторами, потому что тогда эти "неустойчивые блоки" мифологии и трансперсонального действуют как чужеродные тела, мешающие индивидуальному развитию.

[41] Мы не принимаем здесь во внимание особые условия, касающиеся женщин.

[42] Malinowski, The Father in Primitive Psychology, p.3,31.

[43] Растворение грозит с двух сторон: как от регресса к низшему уровню, так и от продвижения к высшему. Поэтому типичные колебания от удовольствия к страху и от страха к удовольствию являются наиболее выраженными в течении этих переходных фаз развития Эго, например, в период детства и возмужания.

 

Дальнейшее развитие личности определяется расколом на дне системы; бессознательную и сознательную или, скорее, разделением, ибо разделение принимает более опасную форму раскола только в более  позднем развитии западного сознания. Это развитие мифологически изображено в стадиях разделения Прародителей Мира и мифа о герое, причем последняя стадия частично перекрывает предыдущую.

Из-за разделения Прародителей Мира начинают отличаться друг от друга небо и земля, создаются полярности и освобождается свет. Так мифология изображает Эго, балансирующее между низшим фемининным миром земли и тела и высшим маскулинным  миром неба и духа. Но так как сознание и Эго всегда воспринимают себя как маскулинное, то этот нижний мир земли должен считаться миром Великой Матери, а следовательно враждебным Эго, в то время как небо воспринимается как дружественный к Эго мир духа, который позднее олицетворяет Отец Всего.

Разделение Прародителей Мира -- это космическая форма борьбы героя, изображающая освобождение индивида языком мифологии. Первая стадия разделения заключается в победе над драконом Великой Матери, в освобождении из-под ее власти индивида и системы сознания Эго.

Теперь формирование личности может продвигаться дальше по пути центроверсии, которая, сочетая систематизацию и организацию, акцентуирует формирование Эго и в то же самое время сплетает в единую систему первоначально разрозненное содержимое сознания.

Первоочередная задача сознания по отношению к непреодолимым тенденциям бессознательного, состоит, главным образом, в том, чтобы Держаться от них на расстоянии, в консолидации и защите своей позиции, то есть в укреплении устойчивости Эго. Все это время Эго постепенно осознает все свои отличия и особенности; либидо, доступное сознательной системе, увеличивается -- посредством процессов, которые еще будут описаны — и от пассивной самозащиты Эго переходит к активной деятельности и начинает завоевательную кампанию. В мифах эта стадия представлена темой Братьев-Близнецов.

В разделе, посвященном Ужасному Мужчине, мы показали, как аспект деструктивной маскулинной силы уробороса и Великой Матери ассимилируется Эго и координируется с личностью и сознанием. Часть архетипа Противника - образ коллективного бессознательного — инкорпорируется в систему личности.

Противник представляет силу тьмы как надличностную величину, символом которой являются, например, древнеегипетский Сет, змея А поп или убивающий людей вепрь. Поначалу пассивное или лишь слабо сопротивляющееся Эго-сознание юноши становится его жертвой: энергетический заряд архетипа сильнее, и Эго-сознание подавляется. Однако на стадии близнецов юноша ощущает часть этой деструктивной силы как принадлежащую ему лично. Он уже — не просто жертва Великой Матери, а, посредством самоувечья и самоубийства, он негативно ассимилирует деструктивную тенденцию, которая оборачивается против него. Центр Эго добивается власти над этой агрессивной тенденцией бессознательного и делает ее тенденцией Эго и содержимым сознания; но, хотя деструктивные намерения Великой Матери по отношению к Эго теперь стали осознанными, она все равно продолжает удерживать свой старый объект в поле зрения. Сопротивление Эго Великой Матери и сознательная реализация ее деструктивной политики идут рука об руку. Поначалу Эго подавляется поступающим в сознание новым содержимым - а именно, архетипом Противника — и не выдерживает. Только постепенно и только в той степени, в которой Эго признает эту деструктивную тенденцию не просто содержимым бессознательного, но и частью самого себя, сознание начинает инкорпорировать ее, усваивать и ассимилировать, другими словами, делать ее сознательной. Теперь разрушение отделилось от своего старого объекта и стало функцией Эго. Теперь Эго может использовать по меньшей мере часть этой тенденции в своих собственных интересах. Фактически происходит то, что Эго, как мы говорили, "меняется местами" с бессознательным.

Ассимиляция деструктивных тенденций бессознательного тесно связана с "отрицательными" качествами сознания. Это выражается не только в его способности отличать себя от бессознательного и держаться от него на расстоянии, но также и в использовании этой способности в своих постоянно возобновляющихся попытках разбить непрерывный мир на объекты, делая его таким образом пригодным для ассимиляции Эго. Ассимилирующие силы сознания, которые позволяют ему постичь объекты сперва как образы и символы, затем как содержимое и в конечном итоге как концепции, впитать и выстроить их в новом порядке, предполагают наличие этой аналитической функции. С ее участием деструктивная тенденция бессознательного становится положительной функцией сознания.

В аналитической редуцирующей функции сознания всегда присутствует активный элемент защиты от бессознательного и от опасности быть подавленным им. Эта нейтрализующая активность видна всегда, когда мы встречаемся с символизмом ножей, мечей, оружия и т. п. В многочисленных мифах о сотворении мира за разрубанием дракона следует построение нового мира из его расчлененных частей. Точно так же, как пища должна быть расщеплена на маленькие кусочки, прежде чем она сможет быть переварена и встроена в структуру организма, так и огромный мировой континуум должен быть разбит и разделен на объекты для ассимиляции сознанием.

Уроборическая тенденция бессознательного вновь поглощать все свои продукты, разрушая их, чтобы вернуть обратно в новой, измененной форме, повторяется на более высоком уровне сознания Эго. Здесь также синтезу предшествует аналитический процесс, и дифференциация является первостепенным предусловием последующей интеграции.

В этом смысле основа всех знаний -агрессивный акт инкорпорации. Психическая система, и в первую очередь само сознание, является органом расщепления, усвоения и затем перестраивания объектов мира и бессознательного, точно так же, как пищеварительная система нашего тела физико-химическим путем расщепляет материю и использует ее для образования новых структур.

Активность героя в сражении с драконом — это активность действующего, проявляющего свою волю и умеющего различать Эго, которое уже больше не очаровано и не подавлено, а, отказавшись от своей юношеской позиции, ищет опасности, совершает новые, удивительные деяния и пробивает себе путь к победе. Превосходство Великой Матери, руководство, осуществлявшееся ею посредством силы инстинктов тела, сменяется сравнительной самостоятельностью Эго, высшего духовного человека, который имеет свою собственную волю и руководствуется своим собственным умом. Фаустовское отвоевывание земли у моря символизирует первоначальное свершение героического сознания, которое захватывает новую территорию у бессознательного и подчиняет ее власти Эго. Точно так же, как основными чертами юношеского уровня были пассивность, страх и защита от бессознательного, так на героическом уровне Эго набирается отваги и переходит в наступление. Не имеет значения, интровертно или экстравертно направление этого наступления, так как оба эти фланга заняты драконом Великой Матери , называем ли мы ее природой, миром или бессознательной психикой. "

Теперь мы подходим к стадии активного инцеста героя, сражению с Великой Матерью и ее поражению. Вселяющий ужас характер этого дракона главным образом заключается в способности Великой Матери совратить Эго, а затем кастрировать и уничтожить его в матриархальном инцесте. Страх перед растворением удерживал Это от регресса к Великой Матери и уроборосу; это была защитная реакция системы Эго от возврата назад. Но когда Эго больше не настроено оставаться на стадии "борцов", которых сдерживает их страх перед Великой Матерью оно должно побороть этот страх, который раньше защищал его  и сделать именно то, чего оно больше всего боялось. Оно должно открыть се6я разрушительной силе урборического Дракона Матери не дав при этом уничтожить себя.

Преодолевая страх и фактически входя в уроборическую Великую Мать, Эго ощущает свою высшую маскулинность как качество устойчивое, бессмертное и незыблемое, а его страх превращается в радость. Эта связь между страхом и удовольствием играет решающую роль в нормальной психологии, но особенно она выражена в психологии невроза. На этой стадии развития, и только на этой, сексуальность становится символом борьбы за "восхождение на вершину", и здесь оказывается совершенно уместной адлеровская терминология стремления к власти.[2]

Но замыкание на таком символизме — сознательное или бессознательное, свойственное многим невротикам, означает, что архетипическая  стадия борьбы с драконом все еще не пройдена и  что  Эго остановилось на ней. В 6ольшинстве случаев эта неудача выражается не символом кастрации и расчленения, как на стадии Великой Матери, а в символах поражения и пленения, а иногда ослепления.

Как и ослепление Самсона и Эдипа, пленение, которое во многих мифах и сказках принимает форму пожирания героя, является более серьезной неудачей, чем расчленение или фаллическая кастрация. Оно более значительно, потому что поражение на этой стадии затрагивает более высоко развитое и более устойчивое Эго-сознание.

Но такое поражение не обязательно должно быть окончательным, как кастрация и смерть, а в некотором смысле и ослепление. Побежденного впоследствии может, например, освободить герой, и поражение еще может закончиться победой. Сознание, хотя и крайне уставшее, может продержаться в плену до тех пор, пока не прибудет помощь. Различные формы, которые принимает освобождение, соответствуют различным формам последовательности событий. Например, Эдип остается героем, даже несмотря на его трагический регресс к матери, Самсон переступает свое поражение и умирает, торжествуя, Тесей и Прометей освобождаются из рабства Гераклом и так далее.

Равно и Эго-герой, которое терпит поражение в борьбе, не уничтожается как индивидуальная личность в том смысле, что оно исчезает в уроборическом или матриархальном инцесте. Проходя через архетипические стадии мифологии, Эго приближается к цели сражения с драконом, которая, как мы видели, означает бессмертие и вечное существование. Что касается развития личности, основным и глубочайшим смыслом сокровища является обретение в этой борьбе чего-то сверхъестественного и неразрушимого.

Мы не намерены повторять здесь то, что уже было сказано в Части I о разделении Прародителей Мира, появлении света и мифе о герое в связи с развитием и дифференциацией сознания. Наша психологическая задача заключается, скорее, в том, чтобы указать некоторые методы, посредством которых Эго отделяется от бессознательного и организовывает себя в сравнительно независимую систему; иными словами, как строится индивидуальная личность. Мы должны рассмотреть, как личностное и индивидуальное освобождаются от трансперсонального и коллективного.

 

Фрагментация архетипов

Пути отделения сознательного от бессознательного могут быть следующими: (1) фрагментация — отщепление или расщепление — архетипов и комплексов; (2) обесценивание или дефляция бессознательного; (3) вторичная персонализация содержимого, которое первоначально было трансперсональным; (4) изъятие эмоциональных компонентов, способных подавить Эго; (5) абстрактные процессы, посредством которых бессознательное представляется сначала как образ, затем как идея и наконец рационализируется как концепция.

Все эти дифференциации способствуют формированию из рассеянного трансперсонального бессознательного, которое ничего не знает об индивидах и которое является чисто коллективным, системы личности, высочайшим представителем которой выступает Эго-сознание.

Чтобы проследить развитие сознания, необходимо разграничить два компонента бессознательного. Это касается отделения существенного содержимого коллективного бессознательного от его эмоционального или динамического содержимого. Архетип как образ не только представляет некоторое содержимое, более или менее доступное сознанию, но он также, независимо от своего содержания или в связи с ним, оказывает эмоциональное и динамическое воздействие на личность. То, что мы назвали "фрагментацией архетипов", является процессом, посредством которого сознание пытается вырвать у бессознательного существенное содержимое архетипов, чтобы обеспечить потребности своей собственной системы.

Рудольф Отто в своем описании нуминозного называет его вызывающей благоговейный трепет тайной, очаровывающим и дарующим блаженство, "Совершенно Иным", Священным.[3] Это нуминозное является центральным впечатлением Эго по отношению абсолютно ко всем архетипам; это — основная окраска, с которой Эго воспринимает коллективное бессознательное и мир, на который проецируются архетипы. Кажется, будто бы мир бессознательного фактически является продолжением нуминозного, как будто бы невообразимое множество его аспектов разделилось на отдельные образы коллективного бессознательного, чтобы Эго смогло воспринять их либо последовательно, либо в своей совокупности. В ходе развития, то есть в период перехода от непластичной фазы к пластичной, коллективное бессознательное расщепляется на живописный мир архетипических образов, и то же самое направление развития ведет к фрагментации самих архетипов.

 

Истощение эмоциональных компонентов: рационализация

Фрагментация происходит в том смысле, что для сознания первичный архетип раскалывается на значительную группу родственных архетипов и символов. Или, скорее, эту группу можно представить как контур, замыкающий в себе неизвестный и неуловимый центр. Отколовшиеся архетипы и символы теперь легче постичь и ассимилировать, так как они больше не подавляют Эго-сознание.

Это дискурсивное восприятие архетипов, одного за другим и с различных сторон, является результатом развития, в ходе которого сознание обучается защищать себя от влияния первичного архетипа. Нуминозная грандиозность архетипа, с которой он первоначально воспринимался примитивным человеком, представляет собой единство архетипической группы символов, в которой он сейчас проявляет себя, и неизвестную величину, которая исчезает в процессе фрагментации.

Давайте возьмем в качестве примера архетип Великой Матери. Он сочетает в себе приводящее в замешательство множество противоречивых аспектов. Когда мы рассматриваем эти аспекты как свойства Великой Матери и относим их к свойствам архетипа, то уже само это является результатом описываемого нами процесса. Развитое сознание может различать эти свойства, но первоначально архетип в целом действовал на Эго, со всей силой своей парадоксальности. В этом основная причина того, почему Эго подавляется, а сознание дезориентируется архетипом, появление которого из глубин всегда оказывается новым, разным, неожиданным и ужасающе ярким.

Таким образом, Великая Мать уроборична: ужасная и пожирающая, благосклонная и созидающая, помогающая, но также прельщающая и разрушающая; животная и божественная, сладострастная блудница и неприкосновенная девственница, невообразимо старая и вечно молодая.[4]

Эта первоначальная двойственность архетипа, его противоречия, которые накладываются друг на друга, разрывается на части, когда сознание разделяет Прародителей Мира. С левой стороны выстраивается отрицательный ряд символов: Смертоносная Мать, Великая Блудница Вавилона, Ведьма, Дракон, Молох; с правой — положительный ряд, в котором мы находим Добрую Мать, которая как София или Дева порождает и вскармливает, указывает путь к возрождению и спасению. Там — Лилит, здесь — Мария; там — жаба, здесь — богиня; там — кровавая трясина, здесь — Вечное Женственное.

Фрагментация архетипа представлена в мифах как свершение героя; сознание может родиться только тогда, когда он разъединит Прародителей Мира. Мы можем проследить детали этого процесса фрагментации в мифе о герое. Вначале сражение с драконом идет против первичного архетипа уробороса, но после того, как дракон будет расколот, борьба направляется против отца и матери, и наконец достигается констелляция, в которой дихотомия становится абсолютной. Против героя выступают Ужасная Мать и Ужасный Отец; с ним — Бог-Отец и Непорочная Богиня. Так, зачаточный мир уробороса становится человеческим миром, которому придает форму жизнь героя. Человек, подражая герою, теперь занимает свое законное место между верхним и нижним царствами.

Сила первичного архетипа Великой Матери основана на первоначальном состоянии, где все смешано и недифференцировано, непостижимо, потому что находится в процессе непрерывных изменений. Только позднее из этого основополагающего единства появляются образы, составляющие группу родственных архетипов и символов, сосредоточенных вокруг этого неподдающегося описанию центра. Богатство образов, свойств и символов по существу является продуктом фрагментации, осуществленной сознанием, которое постигает, различает, разделяет и регистрирует, находясь на расстоянии. Determinatio est negatio**    (разделение есть отрицание (лат.) — Прим. Ред)

Разнообразие образов соответствует разнообразию возможных позиций и возможных реакций сознания, в противоположность первоначальной целостной реакции, которая завладевает человеком примитивной культуры.

Теперь подавляющий динамизм архетипа сдерживается: он больше не вызывает приступов страха, безумия, экстаза, бреда и смерти. Призма сознания преломляет невыносимо белое сияние изначального света в многоцветную радугу образов и символов. Таким образом, от образа Великой Матери отщепляется Добрая Мать, которая опознается сознанием и признается сознательным миром ценной. Другая часть, Ужасная Мать, в нашей культуре подавляется и в основном исключается из сознательного мира. С развитием патриархата это подавление приводит к тому, что Великая Мать становится просто Доброй Матерью, супругой Богов-Отцов. Ее темная животная сторона, ее сила как уроборической Великой Матери, забывается. Соответственно, во всех западных культурах, включая культуру античности, бок о бок с богами-отцами существуют следы женщин, вытесненных богами-отцами. Лишь в недавние времена культы древней матери были с трудом обнаружены вновь, и вынести на поверхность первобытный мир Ужасной и Уроборической Матери было предназначено веку, сведущему в глубинной психологии. Ее подавление было понятным и необходимым с точки зрения патриархата и развития сознания, обладающего сильными патриархальными тенденциями. Эго-сознание должно было предать эти аспекты забвению, потому что его страх перед пропастью все еще был тревожно близок: хотя оно успешно сразилось с драконом, ужасы этой борьбы ощущались все еще очень остро. Поэтому сознание, опасаясь, чтобы "подлинное знание" не привело к регрессу — судьбе Эдипа — подавляет Сфинкса и с эвфемистическими проклятиями возводит на трон Добрую Мать.

Фрагментацию архетипов никоим образом не следует понимать как сознательный аналитический процесс.  Активность сознания имеет дифференцирующий результат только из-за разнообразия возможных позиций, которое оно может занять. Появление группы архетипов, отколовшихся от основного архетипа, и соответствующей группы символов выражает спонтанные процессы, в которых активность бессознательного остается неослабленной. Перед сознательным Эго эти архетипы и символы предстают как продукты бессознательного, даже когда они констеллируются сознанием в целое. До тех пор, пока сознанию не удается констеллировать бессознательное, никаких дифференцировавшихся символов и архетипов не появится. Чем более четко систематизировано сознание, тем более энергично оно констеллирует содержимое бессознательного.  То есть, проявления бессознательного меняются в зависимости от интенсивности и сферы действия сознательного ума. Рост сознания и его увеличивающийся энергетический заряд способствуют дифференциации архетипа, помещая его и архетипическую связь символов более точно в фокус. Поэтому активность сознания имеет решающее значение; но все видимые проявления, как и сам символ, все еще зависят от спонтанности бессознательного.

Расчленение аморфного бессознательного на живописный мир архетипов позволяет сознательному уму представить и постичь их. "Темные" импульсы и инстинкты уже больше не имеют полного контроля над целостностью; вместо этого восприятие внутреннего образа вызывает реакцию со стороны сознательного Эго. Первоначально такое восприятие инициировало целостную реакцию, очень похожую на рефлекс, как например "панический ужас", вызываемый образом Пана.

Такое расщепление архетипа на группы символов сопровождается замедлением реакции и де-эмоционализацией. По мере того, как способность сознания ассимилировать и понимать отдельные символы увеличивается, Эго перестает подавляться. Мир становится яснее, ориентироваться в нем становится легче, а сознание расширяется. Анонимное и аморфное первоначальное божество невообразимо ужасно; оно колоссально и недоступно, непостижимо и не поддается какому-либо влиянию. Это воспринимает его бесформенность как нечто нечеловеческое и враждебное, если оно вообще когда-либо берется за невозможную задачу постичь его. Поэтому вначале мы часто обнаруживаем нечеловеческого бога в форме животного или какой-нибудь отвратительной аномалии или бесформенного чудовища. Эти отвратительные создания выражают неспособность Эго воспринять невыразительность первоначального божества. Чем более антропоморфным становится мир богов, тем ближе он Эго и тем больше он теряет свой подавляющий характер. Боги Олимпа намного более человечны и знакомы, чем первобытная богиня хаоса.

В ходе этого процесса первоначальное божество расщепляется на различных богов со своими собственными индивидуальностями. Бог теперь воспринимается и открывается под таким количеством аспектов, сколько существует богов. Это означает, что способности Эго к выражению и пониманию очень сильно возросли. Растущая дифференциация культов показывает, что человек научился, "иметь дело" с богом в образе отдельных богов. Он знает, чего они хотят, и понимает, как ими манипулировать. Каждый бог, которого можно видеть и на которого можно ритуально воздействовать, демонстрирует, как много приобрело сознание, как много стало сознательным.

То, что "функциональные" боги религии в конце концов становятся функциями сознания, факт известный. Первоначально сознание не располагало достаточным количеством свободного либидо для осуществления какого-либо вида деятельности — пахоты, жатвы, охоты, ведения войны и т. п. — по своей собственной "свободной воле" и было вынуждено взывать о помощи к богу, который "понимал" его. Посредством церемониального обращения Эго активировало "помощь бога" и таким образом направляло поток либидо из бессознательного в систему сознания. Последовательное развитие сознания ассимилирует функциональных богов, продолжающих жить как качества и способности сознательного индивида, который пашет, жнет, охотится и воюет так, как ему хочется и когда ему хочется. Однако очевидно, что, когда сознательное управление операциями не приносит успеха, к примеру в войне, бог войны продолжает действовать как функциональный бог даже сегодня.

Точно так же, как символическое множество богов окружает первоначального Бога, так и каждый архетип с развитием сознания окружает себя соответствующей группой символов. Первоначальное единство распадается на солнечную систему архетипов и символов, сгруппированных вокруг центрального архетипа, и архетипическая связь коллективного бессознательного выходит из тьмы на свет.

И снова, точно так же, как пищеварительная система расщепляет пищу на ее основные компоненты, так и сознание раскалывает большой архетип на архетипические группы и символы, которые позднее могут быть ассимилированы воспринимающими и организующими силами сознательного ума как отщепленные атрибуты и свойства. Постепенно становясь все более абстрактными, символы превращаются в атрибуты различного значения. Так, животный характер архетипического божества появляется рядом с ним как "животное-спутник".  С дальнейшей рационализацией "человеческий" элемент — то есть близость божества к Эго - настолько явно выдвигается на передний план, что зачастую бог борется с этим животным, животной стороной самого себя. [5] Если абстракция или истощение содержания символа вследствие его ассимиляции сознанием продолжается, тогда символ превращается в качество. Например, Марс, первоначальное значение которого, подобно значению каждого бога, было исключительно сложным, становится "воинственным" качеством. Так фрагментация группы символов идет в направлении рационализации. Чем сложнее содержимое, тем в меньшей степени оно может быть понято и оценено сознанием, структура которого настолько односторонняя, что оно может добиться ясности только в ограниченной области. В этом отношении сознание построено аналогично глазу.  Существует одна точка, в которой зрение острее всего, а более широкие области можно четко различить только при постоянном движении глаза. Подобным образом и сознание может держать точно в фокусе лишь небольшой сегмент; из-за этого ему приходится разбивать большое содержимое на отдельные аспекты, воспринимая их по частям, один за другим, а затем учиться получать сводную картину всего поля действия посредством сравнения и абстракции.

Значение этой фрагментации особенно ясно видно в случае двойственного содержимого, такого, как то, что присуще, как мы показали, архетипу Великой Матери. Мы говорим, что личность двойственна, когда в ней одновременно присутствует положительная и отрицательная направленности, например, любовь и ненависть к одному и тому же объекту. Состояние двойственности, которое у примитивных людей и детей является природным, соответствует Двойственному содержимому, состоящему из положительных и отрицательных элементов. Антитетическая структура такого содержимого делает невозможной сознательную ориентацию и в конце концов приводит к очарованности. Сознание продолжает возвращаться к этому содержимому или человеку, который олицетворяет его или несет его проекцию, и не может оторваться от него. Постоянно высвобождаются новые реакции, сознание оказывается в замешательстве и начинают появляться аффективные реакции. Все двойственное содержимое, которое одновременно притягивает и отталкивает, точно так же действует на организм как на целое и высвобождает мощные аффективные реакции, так как сознание уступает, регрессирует и его место занимают примитивные механизмы. Аффективные реакции, которые возникают в результате очарованности, опасны, они равнозначны вторжению бессознательного.

Поэтому развитое сознание начинает рассматривать двойственное содержимое как диалектику противоположных качеств. До такого расщепления это содержимое не является просто хорошим и плохим одновременно; оно стоит вне добра и зла, оно притягивает и отталкивает и потому является раздражителем для сознания. Но если деление на добро и зло существует, тогда сознание может занять позицию. Оно принимает и отвергает, ориентируется и, таким образом, выходит из круга очарования. Эта склонность сознания к односторонности усиливается процессами рационализации, о которых мы упоминали.

Рационализация, абстракция и деэмоционализация являются выражениями "пожирающей" тенденции Эго-сознания ассимилировать символы по частям. Когда символ становится содержанием сознания, он теряет свое навязчивое действие, свое принуждающее значение и становится беднее в отношении либидо Таким образом, "боги Греции" уже больше не являются для нас живыми силами и символами бессознательного, требующими ритуалистического подхода, каковыми они были для греков; они были разложены на культурное содержимое, сознательные принципы, исторические данные, религиозные ассоциации и так далее. Они существуют как содержимое сознания и больше уже не являются - или только в особых случаях — символами бессознательного.

Однако говорить о разрушающей душу природе сознания было бы неправильно, ибо мы не должны забывать, что сознание в то же время строит новый, причем духовный мир, в котором трансформированным почитаемым, но опасным фигурам бессознательного отводится новое место.

Такой процесс рационализации, который позволяет сознанию формировать абстрактные концепции и создавать последовательный взгляд на мир, приходит в конечной фазе развития, что только сейчас начинает реализовываться в современном человеке.

Формирование символов и групп символов оказало неоценимую помощь сознанию в понимании и интерпретации бессознательного, и рациональный компонент символа для примитивного человека является особенно важным. Символ действует на всю психику, а не только на одно сознание; но вслед за расширением сознания всегда следует модификация и дифференциация действия символа. Сложное содержимое символа все еще продолжает "овладевать" сознанием, но, вместо того, чтобы подавлять сознание, оно начинает занимать его. Если первоначальное архетипическое воздействие приводило, так сказать, к "нокауту" сознания и к первичной бессознательной целостной реакции, то теперь действие символа оказывается стимулирующим и вдохновляющим. Присущее ему значение обращается к уму и приводит к размышлению и пониманию, именно потому что оно активирует нечто большее, нежели просто ощущение и эмоциональность. Эрнст Кассирер подробно продемонстрировал, как из "символических форм" развивается интеллектуальная, когнитивная, сознательная сторона человека, [6] которые, с точки зрения аналитической психологии, являются созидательными выражениями бессознательного.

Таким образом, освобождение сознания и фрагментация архетипов совершенно не являются отрицательным процессом в том смысле, что примитивный человек воспринимает "живой" мир, в то время как современный человек знает только "абстрактный". Чистое существование в бессознательном, которое примитивный человек разделяет с животными, на самом дёле является нечеловеческими до-человеческим. То, что пробуждение сознания и сотворение мира — процессы параллельные, порождающие одинаковый символизм , указывает на то, что мир на самом деле существует лишь в той степени в которой он постигается эго. Дифференцированный мир отражает самодифференцирующееся сознание. Многочисленные архетипы и группы символов, отколовшиеся от первоначального архетипа, указывают на увеличение сферы восприятия, знания и проницательности Эго. Но более искушенное человеческое сознание при наличии множества религий и философий, теологии и психологии может воспринимать бесчисленные грани и значения нуминозного, которое теперь разложено на образ и символ, атрибут и откровение. То есть, хотя первичное единство может быть воспринято только фрагментарно, оно наконец-таки входит в поле сознательного восприятия, тогда как для неразвитого Эго оно было совершенно подавляющим.

Самодифференцирующееся сознание означает, что комплекс Эго может ассоциироваться с любым количеством дифференцированного содержимого и таким образом приобретать опыт. Примитивное восприятие является целостным, но оно не связано с комплексом Эго и, следовательно, не становится личным опытом, который можно запомнить. Реальную психологию детства делает такой исключительно сложной для описания именно то, что у ребенка нет развитого комплекса Эго, способного приобретать опыт или, по меньшей мере, запоминать свои переживания. Поэтому детская психология, как и психология первоначального человека, является скорее надличностной, чем личностной.

Более высокая эмоциональность людей примитивной культуры и детей может легко привести к гибели комплекса Эго, либо в связи с тем, что эта эмоциональность подлинна, как у ребенка, либо потому, что она вторгается в сознание в форме аффекта. Если мы представим се6е, что сознательная функция, чтобы вообще действовать, должна нести определенный балласт либидо, но не более того, тогда очевидно, что перегрузка либидо нарушит функцию и в конечном итоге вызовет ее полное расстройство, так что никакой возможности для восприятия Эго и запоминания не будет.

Человек склонен истощать свой первоначальный запас эмоциональности в интересах разума, которая действует одновременно с фрагментацией архетипов и, подобно ей, способствует устойчивому росту сознания Эго. Это истощение эмоциональных компонентов сопутствует его эволюционному продвижению от медуллярного человека к кортикальному. Эмоции и аффекты связаны с самыми нижними уровнями психики, ближе всего стоящими к инстинктам. Чувственный тонус, являющийся базисным для того, что ниже мы назовем "эмоционально-динамическими" компонентами, имеет свои органические корни в самых примитивных частях мозга, а именно в медуллярной области и таламусе. Так как эти центры связаны с симпатической нервной системой, то эмоциональные компоненты всегда тесно объединены с бессознательным содержимым. Отсюда и порочный круг, на который мы постоянно наталкиваемся: бессознательное содержимое высвобождает эмоции, а эмоции, в свою очередь, активируют бессознательное содержимое. Связь как эмоции, так и бессознательного содержимого с симпатической нервной системой имеет здесь физиологическую основу. Эмоции проявляются одновременно с изменением внутренней секреции, кровообращения, кровяного давления, дыхания и т. д., но так же и бессознательное содержимое возбуждает, а в случае невроза расстраивает симпатическую нервную систему, либо прямо, либо опосредованно, через вызываемые эмоции.

Направление эволюции ясно показывает, что медуллярного человека сменяет человек кортикальный. Это можно видеть из постоянной дефляции бессознательного и истощения эмоциональных компонентов. И только теперь, в период нынешнего кризиса современного человека, излишняя акцентуация кортикального слоя сознания которого привела к чрезмерному подавлению и диссоциации бессознательного, стало необходимым "вновь соединиться" с медуллярной областью. (См. Приложение II.)

Первочеловек в полной мере переживает свои аффекты и эмоции. Мы не должны забывать, что "комплексы", то содержимое бессознательного которое оказывает исключительное влияние на нашу жизнь, были ясно охарактеризованы как имеющие чувственный тон. Тенденция любого комплекса овладевать чувствами человека составляет основу ассоциативных экспериментов Юнга. Расстройства рациональной структуры сознания, которые проявляются в ходе этих экспериментов, и физическое возбуждение, наблюдаемое в психогальванических явлениях, обусловлены эмоциональный компонентом комплекса и теми чувствами, которые он вызывает, и которые сразу же обнаруживают его.[7]

Человеческая эволюция идет от примитивного эмоционального человека к современному, расширенное сознание которого защищает его -- или старается защитить — от приступов примитивной эмоциональности. Но пока первоначальный человек продолжал жить в participation mystique со своим бессознательным содержимым, а система его сознания не могла существовать независимо от бессознательного, существенные и динамические компоненты были так тесно связаны, что мы можем говорить об их тождественности и полном слиянии. Или же мы можем выразить это, говоря, что перцепция и инстинктивная реакция были едины. Появление образа -существенного компонента.  —   и инстинктивная реакция,  которая затрагивала весь психофизический организм  --  эмоционально-динамический компонент   --   были связаны подобием рефлекторной дуги. Поэтому изначально перцепционный образ внешнего или внутреннего мира вызывал мгновенную реакцию. Другими словами, соединение образа с эмоционально-динамическим компонентом немедленно вызывало бегство или нападение, приступ ярости, паралич и т.п.

По мере того, как сознание становилось сильнее, эта примитивная реакция и соединение двух компонентов исчезали. С развитием головного мозга инстинктивный рефлекс стал задерживаться сознательным вмешательством размышления, взвешивания и т. д. Постепенно инстинктивная реакция стала подавляться в пользу сознания.

Однако эта замена первоначальной целостной реакции дискретной, дифференцированной, "осколочной" реакцией современного человека имеет две стороны. Потеря целостной реакции достойна сожаления, особенно когда она ведет к появлению апатичного, удрученного индивида современности, который больше не реагирует ни на что жизненно важное, за исключением тех случаев, когда реколлективизируется как часть толпы или возвращается к примитивному состоянию, используя для этого определенные средства. Тем не менее, целостная реактивность примитивного человека это не тема для романтизма. Мы должны понимать, что как и ребенка, его вовлекало в целостную реакцию абсолютно любое возникающее содержимое, и одолеваемый своей эмоциональностью и лежащими в ее основе образами, он действовал целостно, но не имел свободы выбора.

Поэтому направленная против эмоциональности тенденция, при условии, что она не доходит до крайностей является чистым благословением для человечества. Импульсивность примитивного человека и "людей в толпе, которых при малейшем подстрекательстве можно легко побудить к катастрофическим действиям, настолько опасна, настолько импульсивна в ее "бездумной" внушаемости, что ее замена сознательными установками весьма желательна для общества.

Сознание должно противиться этим инстинктивным реакциям, так как Эго может быть подавлено слепой силой инстинкта, от которого система сознания должна защищать себя, чтобы развитие могло продвигаться вперед. Хотя инстинктивная реакция представляет собой "подходящий" паттерн поведения, тем не менее, между развивающимся Эго-сознанием и миром инстинктов существует конфликт. Коллективной инстинктивной реакции Эго всегда должно противопоставлять свой собственный специфический образ поведения, который преследует совершенно иные цели, ибо мир инстинктов отнюдь не всегда соответствует индивидуальным целям Эго или его сохранению.

Очень часто инстинкт недостаточно адаптирован к положению индивида и подходит только для примитивного уровня и для примитивного Эго, но совершенно не соответствует развитому. Например, наплыв аффективной реакции перед смертельным ударом может быть исключительно полезен дикарю в джунглях; но в нормальной жизни цивилизованного человека такого рода инстинктивная реакция — за исключением военного времени является не только неуместной, но и определенно опасной. Горький опыт психологии толпы научил нас, как безрассудно и гибельно, с точки зрения индивида, часто действуют инстинкты, хотя иногда это может быть даже во благо обществу.

У примитивных людей и везде, где существуют примитивные условия, конфликт между индивидуальным сознанием и коллективными тенденциями бессознательного разрешается в пользу коллектива и за счет индивида. Часто инстинктивные реакции никак не связаны с Эго, а только с коллективом, видом и т. п. Природа всегда демонстрирует, что она ни во что не ставит индивида. Как говорит Гете:

"Кажется, что она нацелена на одно — Индивидуальность; и все же она совсем не заботится об индивидах". [8]

Однако, в противоположность этому, развитие сознания служит также и интересам индивида. В то время как Эго приходит к соглашению с бессознательным, делается все больше и больше попыток защитить личность, консолидировать систему сознания и предотвратить опасность наплыва и вторжения со стороны бессознательного.

Таким образом, с развитием Эго предотвращение ситуаций, в которых динамический эмоциональный компонент бессознательного образа или архетипа вынудил бы Эго к инстинктивной реакции и, таким образом, подавил бы сознание, является настоятельной необходимостью.

Поэтому в том, чтобы отделить реакцию от перцептивного образа, который вызывает ее, и разбить первоначальную рефлекторную дугу таким образом, чтобы существенные и динамические компоненты коллективного бессознательного оказались окончательно изолированными, существует здравый смысл. Если за появлением архетипа инстинктивное рефлекторное действие следует не сразу, тем лучше для развития сознания, потому что действие эмоционально-динамического компонента состоит в том, чтобы нарушить или, даже предотвратить объективные знания, будь то знания внешнего мира или психического мира коллективного бессознательного. Сознание, с его четырьмя функциями, как интровертное так и экстравертное, является преимущественно когнитивным органом, и его дифференциация, так же как и дифференциация его функций возможны только тогда, когда исключены эмоциональные компоненты бессознательного. Цель отделившейся функции постоянно размывается вторжением эмоциональных компонентов.

Чтобы Эго могло достичь состояния спокойствия, в котором оно бы осуществляло распознавание, сознание и дифференцированная функция должны быть удалены как можно дальше от активного поля эмоциональных компонентов. Нарушению со стороны эмоциональных компонентов подвержены все дифференцированные функции, но наиболее очевидным такое вмешательство оказывается в случае мышления, которое по своей природе противоположно чувству, а скорее, эмоциональности. Дифференцированное мышление требует невозмутимости и хладнокровия больше, чем какая-либо иная функция.

Сознание, Эго и воля, которые можно назвать avant-garde (передним краем (лат.) — Прим. ред) сознательного развития, по крайней мере на Западе, стремятся ослабить связь между существенными и динамичными компонентами бессознательного, чтобы, подавляя последние — то есть обладающие чувственным тоном инстинктивные действия и реакции, контролировать и ассимилировать существенные компоненты. Это подавление эмоционально-динамичных компонентов неизбежно, потому что развитие сознания требует, чтобы Эго было свободно от власти эмоции и инстинкта.[9] Таким образом, фрагментация архетипов и освобождение от эмоциональных компонентов так же необходимы для развития сознания и реального или воображаемого обезвреживания бессознательного, как и процессы абстракции и вторичной персонализации, которые мы будем обсуждать позднее. Эти процессы абстракции не следует отождествлять с абстрактным направлением научного мышления или с сознательной рационализацией, они возникают намного раньше. Развитие от до-логического мышления к логическому[10] представляет основную перемену, направленную на установление автономии системы сознания с помощью этих же самых абстрактных процессов. Таким образом, архетип замещается идеей, предшественником которой является. Идея — результат абстракции; она выражает "значение первоначального образа, которое было "абстрагировано" или отделено от конкретики образа".[11] Она является "продуктом мышления".

Таким образом, происходит движение от полной охваченности примитивного человека первоначальным образом до конечного состояния, в котором дефляция бессознательного зашла так далеко, что идея считается сознательным содержимым, по отношению к которому человек может, хотя это и не обязательно, занять позицию.. Вместо того, чтобы быть одержимыми архетипом, мы теперь "имеем идею" или, еще лучше, мы "следуем идее".

 

Вторичная персонализация

Укрепление личностной системы Эго и одновременный постепенный подрыв бессознательного ведут к вторичной персонализации. Это выражается в том, что у человека появляется устойчивая тенденция принимать первичное и трансперсональное содержимое за вторичное и личное, сводить его к личностным факторам. Персонализация  непосредственно связана с ростом Эго, сознания и индивидуальности в ходе всей человеческой истории, только в результате которой рождается "личность", а из потока надличностных и коллективных событий появляется личностная психическая сфера Эго.

Вторичная персонализация также связана с процессами интроекции и интериоризации "внешнего" содержимого.

Как мы видели, человек начинает с восприятия надличностного вне себя, то есть проецированного на небо или мир богов, и заканчивает интроецированием его и превращением его в личное психическое содержимое. На языке символов, в ритуале, мифе, сновидениях и детской реальности это содержимое "съедается", "инкорпорируется" и таким образом "переваривается". Такими актами интроекции и ассимиляции ранее проецированного содержимого психика наращивает себя, субъект и сознательная эгоцентрированная личность приобретают все больший и больший "вес" по мере того, как внутрь принимается все больше и больше содержимого. Но, как мы уже отмечали, обсуждая фрагментацию архетипов, сознательная ассимиляция становится возможной только через формирование образов — придание формы бесформенному. Развивающееся сознание постепенно обучается распознавать в тумане формы, и, что даже еще более важно, оно дополняет их. Подобным образом, в процессе вторичной персонализации расширяющаяся система личности притягивает на свою орбиту трансперсональные фигуры. Это происходит не только путем интроекции, но и через антропоморфическое создание образов, которое делает еще более убедительным древнее изречение Ксенофана:

"Ведь если бы коровы и лошади, и львы имели руки и могли рисовать и создавать произведения искусства, как люди, тогда лошади изображали бы богов в форме лошадей, коровы — в форме коров, и каждый бы делал их тела подобными своему собственному".[12]

Вторичная персонализация несет с собой устойчивое уменьшение влияния надличностного и устойчивое увеличение значения Эго и личности. Последовательность начинается с безличностного, всемогущественного нуминозного , космической мифологии, и представлений динамической или до-анимичтической эпохи, в результате которого появляется  более или менее нецентрированное человеческое существо, бессознательное и существующее психологически как организационная единица группы. Далее следует "пластичная эпоха со смутными формами, неясно вырисовывающимися за астральными мифами затем боги с их земными двойниками, обладающие манной герои, которые имеют скорее архетипический, чем исторический характер.

Поэтому убивающий дракона герой, в "ночном морском путешествии" символизирующий солнце, или в других культурах — луну, является архетипическим примером для подражания и направляющей фигурой для всех исторических героев. [13]

Таким образом, за мифическим веком следует ранний исторический период с его богами-царями и т.п., когда смешение небесного с земным и нисхождение надличностного до человеческого уровня становится все более и более очевидным. Вторичная персонализация в конечном итоге ведет к тому, что местные божества становятся героями, а тотемные животные — домашними духами.

По мере того, как Эго-сознание и индивидуальная личность приобретают большую значимость и в ходе исторического развития все больше выходят на передний план, наблюдается заметное укрепление личностного элемента. Вследствие этого человеческая и личностная сфера обогащается за счет нечеловеческой и трансперсональной.

Груз, который ложится на Эго-сознание и индивидуальность, заставляет человека осознать себя как человеческое существо, в то время как на бессознательной стадии он был преимущественно природным существом. То, что в тотемизме он в равной мере может "быть" животным, растением или даже вещью, выражает его неспособность к саморазличению и неразвитости его самоосознания как личности.

В то время как животные формы богов и предков первоначально символизировали единство человека с природой, которое практически выражалось в колдовстве, охотничьей магии и разведении домашних животных, териоморфизм более позднего периода выражает надличностный ноумен доисторического времени. Так, сопровождающие богов животные повсюду выдают первоначальную форму первых. В Египте, например, мы можем проследить развитие вторичной персонализации по росту числа очеловеченных богов. В доисторические времена эмблемами различных домов служили животные, растения или какие-либо предметы, считаем ли мы их тотемными символами или нет. Во времена Первой Династии у соколов, рыб и т. д. появились руки; в конце Второй Династии начали появляться гибридные формы, человеческие тела с головами животных образов, которые стали антропоморфными богами; а, начиная с Третьей Династии и далее, правилом становится человеческая форма. Хозяевами неба становятся боги в человеческой форме, а животные- уходят. [14] Процесс вторичной персонализации можно наблюдать также и в литературе, где мифологические темы переходят в сказки и в конце концов в ранние романы. Хорошим примером этого "нисхождения" является то, каким образом миф о Сете-Осирисе или Сете-Горе превратился в Историю о Двух Братьях. То, что первоначально было космическим противостоянием света и тьмы, становится конфликтом между божественными братьями-близнецами и в конце концов сводится к "семейному роману", в котором драма незапамятных времен принимает личностные черты.

Эта поступательная ассимиляция бессознательного содержимого постепенно выстраивает личность, создавая при этом расширенную психическую систему, формирующую основу внутренней духовной истории человека, которая все меньше и меньше зависит от свершающейся вокруг него коллективной истории. Этот процесс, инициированный в первую очередь философией, сегодня достиг того, что хронологически является его самой последней стадией в психологии, но, тем не менее, конечно же, все еще находится в своем младенческом периоде. Параллельно происходит "психизация" мира. Боги, демоны, небеса и ад как психические силы изымаются из объективного мира и инкорпорируются в человеческую сферу которая  в следствии этого вёсьма значительно расширяется. Когда мы даём название «сексуальность» тому  что некогда воспринималось как хтоническое 6oжecтво, или говорим о «галлюцинациях» вместо откровения, и когда боги небес и подземного мира признаются доминантами человеческого бессознательного это означает что в человеческую психику опустился огромный участок внешнего мира. Интроекция и психизация являются Другой стороной процесса, посредством которого мир физических объектов становится видимым, и этот мир уже больше не может быть настолько искажен проекциями, как это было возможно раньше.

Однако, что происходит сейчас — и это является самым важным результатом вторичной персонализации индивида — это то, что надличностное содёржимое проецируется на личности. Точно также как в ходе исторического процесса образы богов  проецировались на человеческие существа и воспринимались в них, так сейчас архетипические фигуры проецируются на окружение личности, и это ведет к неизбежному, но исключительно опасному смешению личности и архетипа.

Этот процесс не только играет важную роль в детстве, как проекция родительских архетипов на родителей, но кроме того такие проекции на Выдающиеся Личности, которые как герои, вожди, святые и так далее, оказывают положительное или отрицательное влияние на человеческую историю, в значительной мере определяют судьбу коллектива. Мы увидим, что здоровая коллективная куль-тура возможна только в том случае, если вторичная персонализации не  доводится до абсурда; если она слишком радикальна, то ведет к ложным проекциям надличностного и к явлениям реколлективизации, в результате чего очень важные элементы культурного наследия оказываются в опасности и могут быть безвозвратно потеряны. Дефляция бессознательного, которая является результатом всех описанных нами процессов, способствует систематизации сознания и ведет к разделению двух систем. Сравнительное ослабление бессознательного абсолютно необходимо, чтобы укрепилось и обогатилось либидо Эго-сознание. В то же время ту стену, которая разделяет сознание и бессознательное, постепенно укрепляет переоценка — и обесценивание — бессознательного содержимого. Патриархальный девиз Эго: "Прочь от бессознательного, прочь от матери", — санкционирует любые приемы обесценивания, сдерживания и подавления, чтобы вытеснить из своей сферы содержимое, потенциально опасное для сознания. Активность последнего, а также его дальнейшее развитие зависят от результирующего повышенного напряжения между сознанием и бессознательным.

Активность маскулинного сознания героична, поскольку оно добровольно берет на себя архетипическую борьбу с драконом бессознательного и доводит ее до победного завершения. Это преобладание маскулинности, которое имеет решающее значение для положения женщины в патриархальных обществах. [15]

Если точка зрения Бриффа относительно того, что большинство мистерий первоначально были женскими и были переняты мужчинами только позднее, верна, значит направленные против женщины тенденции мужских обществ, архетипическую основу которых мы уже обсуждали (ее.??? и далее), имеют также и историческую основу. Понижение статуса женщины и ее исключение из многих существующих патриархальных систем религии видны даже сегодня. Это умаление женского простирается от запугивания женщин церемониальными трещетками в примитивном обществе (The Mothers, Vol. II, p. 544) до "taceat mulier in ecclesia"* (Да молчит женщина в церкви (лат.) -- Прим. Ред), ежедневной еврейской молитвы в благодарность за рождение мужчиной, и до лишения социальных привилегий женщин во многих европейских странах в настоящее время определяет духовное развитие западного человека.

Связь сознания с маскулинностью достигает пика в развитии науки как попытки маскулинного духа освободиться от власти бессознательного. Где бы ни появилась наука, она всегда разбивает первоначальный мир, полный бессознательных проекций. Таким образом, лишенный проекций мир становится объективной, научной конструкцией разума. В противоположность первоначальному бессознательному и соответствующему ему иллюзорному миру, этот объективный мир теперь рассматривается как единственная реальность. Таким образом, под постоянной опекой разделяющего маскулинного духа, вечно ищущего законы и принципы, "принцип реальности" начинает представляться мужчинами.

Таким образом, в той мере, насколько Эго-сознание с его различительными функциями стремится разрушить неопределенный характер бессознательного мира, оно является органом адаптации к реальности. Поэтому у примитивного человека и у детей его развитие неизменно зависит от способности постигать реальность, и здесь оказывается оправданным фрейдовское противостояние принципа удовольствия и принципа реальности. Но эта адаптация к сугубо внешней реальности уже не удовлетворяет потребностям последних, самых недавних тенденций. Наше современное сознание начинает признавать, что составные части реальности как доминанты нашего опыта, как идеи или архетипы, присутствуют также и в самом бессознательном. Поэтому сознание должно поворачиваться внутрь. Как различающий орган, оно должно эффективно функционировать как в отношении объективной психики внутри, так и объективной психики снаружи. Интроверсия и экстраверсия теперь подчиняются расширенному принципу реальности, который в интересах центровесии должен в равной мере применяться как к миру, так и к бессознательному. Становление глубинной психологии как инструмента исследования объективной психики является признаком этой новой ориентации.[16]

 

Трансформация компонентов удовольствия-боли

Путь эволюции, ведущий человечество от бессознательного к сознанию, является дорогой, отмеченной трансформациями и подъемами либидо. По обеим ее сторонам стоят великие образы, архетипы и их символы. Двигаясь по этому пути, Эго-сознание человека приобретает все большие заряды либидо, так что эта система постоянно расширяется и укрепляется. Так, первого человека с его мимолетными проблесками сознания постепенно сменяет современный человек, Эго которого существует в более или менее сознательном континууме, в рамках культурного мира, созданного коллективным сознанием его группы и человечеством в целом.

Мы называем этот путь "подъемом", потому что воспринимаем сознание и мир света как находящиеся "над" нами, а бессознательное и тьму — "под", все еще оставаясь под влиянием примитивного символизма, который связывает вертикальное положение человеческого тела с развитием головы как места "высших" центров и сознания. Последовательность стадий, которая начинается с Великого Круга и через цепь архетипов приходит к одному архетипу и одной группе символов, и от идеи к концепции, является как восходящей последовательностью, так и ограничением. То, что первоначально воспринималось только как нечто смутное "в глубине", заряженное энергией и потому весьма реальное и чарующее, становится в качестве концептуального содержимого предметом мысли, которым свободно манипулирует разум и который используется произвольно. Практическая ценность такого содержимого, несомненно, выросла, но только ценой лишения существенной части своего первоначального заряда либидо в пользу сознания в целом.

Обаяние бессознательного содержимого заключается в его способности притягивать либидо сознания, первым признаком чего является сосредоточение внимания на этом содержимом. Если притяжение усиливается, то либидо высасывается из сознания, и это может проявиться в понижении уровня сознания, усталости, депрессии и т.д. В то время как в случае болезни активация бессознательного содержимого притоком либидо проявляется в форме расстройств, симптомов и т.д., а в творческом индивиде это содержимое спонтанно объединяется с сознанием и выражается в творчестве, акт сознательного постижения состоит в том, что Эго преднамеренно направляет разум и имеющееся в его распоряжении либидо к фокусу очарования. Либидо, активирующее бессознательную систему как свой эмоциональный компонент, и либидо распознающей и постигающей системы Эго в действии осознания сливаются в единый поток. Это слияние воспринимается Эго как доставляющее удовольствие, и это верно в отношении любого подлинного постижения, любого нового осознания или открытия, а также всегда, когда разбивается комплекс или ассимилируется бессознательное содержимое.  Не имеет значения, представляется ли пленяющее содержимое сознательно как образ, сновидение, фантазия, идея,  "предчувствие" или проекция. Ассимиляция бессознательного содержимого в любой форме ведет не только к обогащению сознательного материала, но и к объединению либидо, которое начинает субъективно ощущаться как возбуждение, оживленность и радость, которые иногда граничат с упоением; и объективно — как повышенный интерес, расширенная и повышенная способность к работе, живость ума и т.п.

В процессе осознания и ассимиляции бессознательного содержимого Эго, с позиции сознания, спускается в "глубину", чтобы поднять оттуда "сокровище". С точки зрения психической энергии, удовольствие "побеждающего героя" возникает от соединения сознательного либидо с либидо только что приобретенного содержимого, которое оно инкорпорирует.[17]

Постижение и ассимиляция содержимого сознанием означают, что оно обогащается либидо. Но весь заряд либидо этого содержимого никоим образом не может быть поглощен полностью.

Почти всегда одновременно с изменением и обогащением сознания расщепление содержимого ведет также и к активации бессознательного. Мы можем объяснить этот механизм следующим образом: некоторая часть освобожденного либидо не может быть поглощена сознанием и направляется в бессознательное, где "либидизирует" связанные группы комплексов или архетипическое содержимое. Затем, посредством ассоциации, это содержимое поднимается вверх и проявляется в виде случайных идей и т.п. — в той мере, в какой они вообще возникают — или же принимает вид новой бессознательной констелляции. Именно сочетание этой новой констелляции с первоначальной активностью сознания и образует неразрывность всей творческой работы, необходимые элементы которой всегда подготавливаются бессознательным заранее и, прежде чем быть задействованными, развиваются и обогащаются в нем.

Неразрывность этих процессов проявляется не только в творчестве, но и в любых сериях сновидений, видений и фантазий, в которых всегда обнаруживается внутренняя последовательность, сеть ассоциаций, сосредоточенных вокруг одного или нескольких ядер, как будто вокруг центра.[18]

Одним из самых важных достижений сознания является его способность по своему желанию распоряжаться либидо, поступающим в его систему, и использовать его более или менее независимо от того источника, из которого оно пришло. Точно так же, как "воодушевление", вызванное у читателя "увлекательной" книгой, можно применить в отношении поэмы, прогулки, партии в бридж или ухаживания, без непременного наличия какой бы то ни было связи между книгой и реакцией Эго, так и Эго по своему усмотрению может использовать часть либидо, которое добавляется к нему в результате сознательного постижения бессознательного содержимого. Эта сравнительная свобода Эго, независимо от того, насколько Эго ею злоупотребляет, является одним из самых ценных его достижений.

В ходе этого развития сознание становится способным направлять внимание на любой выбираемый им объект, и в то же самое время Эго приобретает сравнительную независимость. Происходит движение от состояния очарованности, когда Эго было пассивным и зависело от любого активированного бессознательного содержимого, к состоянию, в котором сознание обладает достаточным количеством либидо для свободного и активного направления своего интереса на все, чего требует внешний мир или коллектив, или на что-либо, чем оно само собирается заняться.

Это необходимо постоянно иметь в виду. До появления глубинной психологии казалось совершенно естественным отождествлять психологию с психологией сознания. Теперь открытия глубинной психологии создали обратное впечатление, заключающееся в том, что все содержание сознания определяется исключительно бессознательным. Но реальные психологические знания возможны только через понимание диалектической игры между сознанием и бессознательным. Формирование и консолидация сознательной системы и ее борьба за автономию и самосохранение так же важны в истории психического развития, как и релятивизация этой автономии посредством постоянного напряжения между сознанием и бессознательным.

Одной весьма важной энергетической проблемой, связанной с последовательностью психических стадий, является модификация эмоциональных компонентов, обусловленная изменением качества удовольствия-боли. Компонент удовольствия-боли зависит от заряда либидо психической системы. Удовольствие — психический эквивалент правильного функционирования системы, то есть ее здоровья, и признаком этого является уравновешенность и способность развиваться, вовлекая дополнительные количества либидо. "Инерция" системы пропорциональна ее специфической устойчивости, то есть ее способности к сопротивлению. Каждая система сопротивляется разрушению и реагирует на опасность болью, точно так же, как на стимуляцию и обогащение либидо она реагирует удовольствием. Так как Эго является центром системы сознания, то мы отождествляем себя в первую очередь с реакциями удовольствия-боли этой системы, как если бы они являлись нашими собственными. Но на самом деле источником удовольствия-боли, которые испытывает Эго, никоим образом не является только система сознания.

Личность развивается в двух системах, сознательной и бессознательной. Следовательно, конфликт между ними должен также вести к психическому конфликту между позициями удовольствия-боли, так как каждая отдельная система, как мы уже говорили, стремится сохранить себя и реагирует на опасность болью, а на любое свое расширение и укрепление — удовольствием.

Однако вследствие этого конфликт удовольствия — как мы для краткости можем назвать эту ситуацию -зависит как от степени интеграции, достигнутой личностью, так и от стадии развития Эго, которая определяет отношения между Эго и бессознательным. Чем слабее развито сознание, тем меньше конфликт удовольствия, который уменьшается также с увеличением степени интеграции личности, так как конфликт удовольствия отражает диссоциацию между сознанием и бессознательным.

Эти две линии развития не всегда идут параллельно. У маленького ребенка низкий уровень развития Эго сочетается с более высокой степенью интеграции, отсюда — его сравнительно сильное ощущение удовольствия в целом, мифологическим выражением которого является райское уроборическое состояние. С другой стороны, в ходе процесса созревания в первой половине жизни снижение интеграции сочетается с ростом сознания и Эго. Дифференциация личности ведет к растущему напряжению в психике, а отсюда к увеличению конфликта между вызывающими удовольствие ощущениями системы Эго и ощущениями автономной бессознательной системы. Представление о том, что бессознательное имеет "приятные ощущения", поначалу кажется парадоксальным, в действительности даже совершенно бессмысленным, так как кажется, что каждое ощущение, включая чувство удовольствия, проходит через сознание и Эго. Но это не так. Безмятежность младенца так же выразительна, как и его ощущение боли, но она никоим образом не связана с сильным Эго-сознанием. Действительно, примитивные боль и удовольствие в значительной степени выражают бессознательные процессы. Это подтверждает, что Эго-сознание является физически неполной системой. В случае психического заболевания совершенно очевидно, что нарушение и расстройство сознания далеко не всегда воспринимаются как очень болезненные. Боль или удовольствие Эго лишь настолько отождествляются с болью и удовольствием личности, насколько Эго стало ее центром и носителем. При невротических и особенно при истерических реакциях неудачи и страдания Эго часто сопровождаются «улыбкой удовольствия»  - торжествующей ухмылкой бессознательного от овладения Эго. Неестественность подобных невротических и психотических проявлений — которые соответствуют "дисфункции" позиции удовольствия — можно объяснить диссоциацией личности, то есть, отсутствием ее отождествления с Эго.

В психологии примитивных народов этот феномен выразительнее всего демонстрирует одержимость, когда удовольствие или боль демона — бессознательного комплекса, вызывающего одержимость — проявляется совершенно независимо от ощущения удовольствия-боли Эго.[19]

На уроборической стадии господствует недифференцированная реакция удовольствия-боли; позднее эта смешанная реакция в ходе дифференциации двух систем разграничивается, а затем, на стадии разделения Прародителей Мира, разделяется на две противоположные. После этого первоначальный смешанный характер реакции исчезает: удовольствие — это удовольствие, а боль — это боль, и, кроме того, наблюдается четкая координация между двумя психическими системами, так что удовольствие одной становится болью другой и наоборот. Победившее Эго-сознание воспринимает свою победу как доставляющую удовольствие, в то время как побежденная система бессознательного ощущает боль.

Несмотря на эту координацию удовольствия и боли двух систем, боль "побежденной" системы бессознательного не остается бессознательной. Положение сознания усложняется тем, что оно должно принять во внимание эту боль и сделать ее сознательной или, по меньшей мере, не оставаться незатронутым ею. Результатом этого является страдание Эго, даже когда оно победно утверждает себя по отношению к бессознательному.

Мифы отражают это явление в ощущении изначальной вины, которым сопровождается разделение Прародителей Мира. На самом деле вина, ощущаемая Эго, исходит от страданий бессознательного. Как мы отмечали ранее, истцом является не Эго а в некотором смысле прародители мира, само бессознательное. Только преодолевая чувство вины, Эго-сознание может осознать свои подлинные ценности; только тогда может отстаивать свою позицию и одобрять собственные действия. Конфликт удовольствия также действует в этих ощущениях и, побеждая их, герой утверждает жизнь в полном свете сознания даже в ситуации конфликта.

Тем не менее, ассимилирующее Эго может победить только и посредством. упорной борьбы, и никогда — в результате одного единственного удара. Свергнутые боги все еще играют определённую роль в религии своих победителей Так  свержение старых матриархальных богинь и их замена патриархальными богами в Орестее заканчивается не изгнанием Эринний а наоборот основанием культа в их честь. И подобные явления мы встречаем повсюду.

До тех пор пока содержимое полностью бессознательно, оно управляется целым, и его сила в этот момент – наибольшая. Но если эго удаётся вырвать  содержимое у бессознательного и сделать его сознательным, в этом случае содержимое  - говоря мифологически, окажется побеждённым. Однако это содержимое продолжает расходовать либидо  и Эго должно продолжить работать над ним до тех пор пока она не будет полностью инкорпорировано и ассимилировано. Поэтому эго сознание не может избежать дальнейших отношений с "побежденным" содержимым и вероятных страданий.

Возьмем один пример: аскет, Эго-сознание которого победно отвергло инстинктивные компоненты, угрожавшие овладеть им, ощущает удовольствие Эго, но он "страдает", потому что инстинкт, которому он отказал, также является частью его целостной структуры.

Конфликт удовольствия между двумя системами разворачивается главным образом в сознании, и как таковой определяет жизнь взрослого человека, точно так же, как страдание, которое этот конфликт влечет за собой, характеризует жизнь героя в мифологии. Только с наступлением зрелости это страдание частично преодолевается в процессе индивидуации. В этом случае высокий уровень развития Эго снова совпадает со степенью интеграции личности, и такое прогрессирующее уравновешивание двух систем сглаживает также и конфликт, связанный с удовольствием.

 

Формирование управляющих структур в рамках личности

Архетипические фазы/развития сознания соответствуют определенным уровням Эго, которые отвечают определенным периодам в жизни индивида, каждый из которых наполнен соответствующими переживаниями. Они относятся к запасу личной сознательной или бессознательной памяти индивида, который в своем собственном онтогенетическом развитии проходит через архетипические фазы развития сознания.

Юнг[20] подчеркивал, что архетипы являются определенными только в отношении своей формы, но не содержимого:

"Содержательно прообраз определен только тогда, — и это можно показать — когда он осознан и потому наполнен материалом сознательного опыта".

Сознательное восприятие архетипа заключается соответственно в том единственном в своем роде личностном способе, посредством которого трансперсональное становится реальностью для индивида.

Поэтому то, каким образом в индивидуальном плане переживаются архетипические фазы, зависит от личности, одну часть которой составляет "личное" бессознательное. В связи с этим онтогенетическое "заполнение" архетипического остова — его, так сказать, "набивка" — может быть сделана сознанием посредством анализа личного бессознательного в результате активного повторения этого содержимого в памяти, что рассеивает его прежде бессознательные влияния. Мы снова наблюдаем, как архетипические структуры, предопределяются коллективным бессознательным оказываются связанными с единственным в своем роде личным содержимым, при этом одно не извлекается из другого  Характер наших будущих переживаний предопределяется архетипами но то, что мы переживаем,  всегда индивидуально.

Это слияние архетипических и индивидуальных черт особенно ясно проявляется в явлении, имеющем большое значение для формирования и развития личности, а именно, в образовании в рамках личности различных "управляющих структур". Наряду с Эго аналитическая психология различает среди таких управляющих структур самость, то есть, целостность психики, персону, аниму (или анимус у женщин) и тень.[21] То, что эти управляющие структуры представляются как "личности", согласуется с фундаментальным учением аналитической теории о том, что все бессознательное содержимое проявляется в "виде частичных личностей".[22] Каждая из этих управляющих структур, как автономный комплекс, может овладеть Эго и вызвать состояние одержимости, как ясно показывает психология примитивных людей и цивилизованного человека. Психология неврозов изобилует примерами таких состояний одержимости. Формирование управленческих структур как органов психики имеет неоспоримое значение для индивида, ибо они способствуют целостности личности. Их развитие в ходе человеческой истории — и развитие личности, в которую объединяются эти управляющие органы — является процессом, который продолжается до сих пор.

К сожалению, у нас нет возможности изложить историю этого формирования, однако мы можем проследить его реализацию онтогенетически, в развитии индивида. Мы только очень кратко укажем на то, что можно сказать об этом процессе с точки зрения стадиального развития.

В ходе "героического" столкновения с внешним и внутренним миром Эго устанавливает объективные отношения с обоими, интроецируя различное содержимое и строя из него свою картину реальности. Но здесь возникает осложнение, потому что система Эго, которая стремится овладеть этими внешними и внутренними реалиями, не является окончательно установившейся, а представляет собой ассимилирующий механизм со своей собственной историей, в ходе которой она шаг за шагом повторяет архетипические фазы развития сознания. Таким образом, психической системе и сознанию — представляющему эту систему — присущи различные фазы развития по отношению как к Эго, так и к миру, различные способы восприятия и различные символы, успешные и неудачные попытки ассимиляции, сосуществующие таким образом, что ориентация оказывается возможной только посредством иерархического порядка, налагаемого стадиальным развитием. Интроекция в сознание бессознательных позиций, которые уже были пройдены, и пережитых уровней развития Эго всегда усложняет положение Эго вследствие реализации этих позиций и подверженности сознания их влиянию.

Формированием личности, как и формированием Эго и сознания, управляет центроверсия, функция которой состоит в том, чтобы способствовать созидательному единству живого организма. Когда организм бессознателен, опасность растворения через соучастие исключительно вероятна, но для сознательной и интегрированной личности она не так велика. Те процессы, которые мы уже описали — а именно, фрагментация архетипов, изъятие эмоциональных компонентов, вторичная персонализация, дефляция бессознательного и рационализация, которые упрочивают стабильность Эго и сознания — несмотря на их тенденцию расщепляться и дифференцироваться, направляются центроверсией, а развитие личности и управляющих структур, констеллированных этими процессами, также служит ее целям.

По мере развития личность должна принимать в себя все более широкие области бессознательного. Задача управляющих структур состоит в том, чтобы защищать личность от дезинтегрирующих сил коллективного бессознательного, не разрушая жизненно важного связующего звена с ним, и в том, чтобы обеспечить дальнейшее существование индивида, не нарушая его контакты с группой и миром.

Формирование персоны в качестве защиты от коллектива и средства адаптации к нему подробно описано Юнгом,[23] но объяснение происхождения анимы и тени представляется более сложной задачей.

Значительная часть тени также является результатом коллективной адаптации. Она включает в себя все те элементы личности, которым Эго придает отрицательное значение. Эта избирательная оценка коллективно определяется классом ценностей существующего культурного канона индивида. Насколько его положительные ценности относятся только к определенной культуре, настолько же тень, вмещающая его негативные ценности, будет относительна.

Но тень только наполовину принадлежит Эго, так как она является частью личного бессознательного и, как таковая, частью коллективного. С другой стороны, она констеллируется также фигурой Противника в коллективном бессознательном, и значение тени как управляющей структуры заключается именно в ее промежуточном положении между личным сознанием и коллективным бессознательным. Ее действие на личность в целом заключается в компенсировании Эго. Представляется, будто бы центроверсия навесила на честолюбивые порывы Эго-сознания с его враждебностью к телу свинцовый груз тени, которая хорошо заботится о том, чтобы не было никаких попыток "достать до луны", и за тем, чтобы коллективные, исторические и биологические условия человека не остались без внимания обобщающей и стабилизирующей позиции сознательного ума. Таким образом, тень предотвращает диссоциацию той личности, которая всегда является результатом гипертрофии сознания и чрезмерной акцентуации Эго.[24]

Формирование тени идет рука об руку с интроекцией Противника, фигуры, которую мы уже встречали, когда говорили о психологии мифов. Ассимиляция зла и инкорпорация агрессивных тенденций всегда сосредотачиваются на тени. "Темный брат" в такой же мере является символом теневой стороны, как и дикая душа примитивных людей.[25] Только инкорпорируя эту темную сторону, личность становится в позицию защиты. Зло, независимо от того, по каким культурным канонам оно оценивается, является необходимой составной частью индивидуальности, формой ее эгоизма, готовности защищаться или атаковать и, наконец, способности отличать себя от коллектива и сохранять свое "отличие" перед лицом уравнивающих требований общины. Тень укореняет личность в глубинах бессознательного, и это темное связующее звено с архетипом Проводника, то есть Дьявола  является, в самом глубоком смысле, частью творческой бездны каждой живущей личности. Вот почему в  мифах тень часто появляется как брат-близнец, ибо это не просто «брат-соперник», но также спутник и друг, и иногда трудно сказать, является этот брат-близнёц тенью или самостью, бессмертным "другим" . Этот парадокс подтверждает истинность древнего закона, что верхнее и нижнее отражают друг друга. Действительно, в психологическом развитии самость скрыта за тенью; тень — "хранитель ворот ,[26] страж порога. Путь к Самости лежит через тень, за темным  аспектом, которой она представляет стоит аспект целостности, и только подружившись с тенью, мы обретаем дружбу с самостью

Некоторые культурные осложнения, вытекающие из конфликта между Эго и тенью, и даже еще в большей мере между, обществом и теневой стороной индивида, мы обсудим в другом месте.[27]

Этих нескольких замечаний по психологии тени должно быть достаточно. Подобным же образом мы можем отважиться сделать только несколько замечаний относительно формирования другой управляющей структуры, известной как образ души или аним-анимус.[28]

Если мы рассмотрим последовательность: Уроборос, Великая Мать, Принцесса — то заметим устойчивый прогресс от чудовищного смешения и парадоксальности к ясному человеческому образу освобождённой пленницы. Чем глубже мы возвращаемся назад, тем более сложными, смутными и нёпостижимо загадочными становятся особенности последовательности но по мере нашего приближения к Эго они обретают все большую определенность и между ними начинают прослеживаться многочисленные точки соприкосновения.

Это похоже на одну из тех картин, которые, пока не окажутся точно в фокусе, кажутся не имеющими очертаний и приводят в крайнее замешательство, но обретают форму в том случае, если наблюдатель находится на нужном расстоянии. Теперь становятся различимыми фигуры, объемы, отношения, ранее расплывчатые и неразборчивые. Развитие сознания более или менее аналогично этому изменению видения; действительно, кажется, что способность постигать раздельные формы и значения там, где ранее не было ничего, кроме неопределенности и мрака, непосредственно зависит от того, на какое расстояние удалось отойти сознанию.

С освобождением анимы из-под власти уроборического дракона, в структуру личности героя встраивается женский компонент. Ему передается его женский двойник, по существу подобный ему самому, будь то реальная женщина или его собственная душа, и способность Эго устанавливать связь с этим женским компонентом является самой ценной частью сокровища. Именно в этом заключается различие между Принцессой и Великой Матерью, с которой невозможны никакие взаимоотношения на равных. В результате объединения мужского и женского, внутреннего и внешнего, возникают культурный герой и основатель царств, семья или творческая работа.

Обратная связь с Великой Матерью, с землей и началом, проходит через Принцессу-аниму, ибо она изображает первичный хаос женского в измененной, личной форме. Только в ней женщина становится партнершей мужчины. Его помощь по существу состоит в освобождении Принцессы из-под власти дракона или в избавлении ее от маски дракона, которая искажает ее и ее человечность, как это иллюстрируют многочисленные мифы и народные сказки, затрагивающие тему освобождения от чар.

Значительная часть фигуры анимы формируется посредством фрагментации архетипа уроборической матери и интроекции его положительных аспектов. Мы видели, как этот архетип постепенно расщепляется на группу архетипов. Например, такие качества как добро и зло, старое и молодое в уроборосе и Великой Матери существуют одновременно, но в ходе развития "молодая" Принцесса, или анима отщепляется от "старой" матери, которая по прежнему продолжает играть свою специфическую роль добра и зла в бессознательном.

Анима является символической и архетипической фигурой и состоит из магических, притягательных и опасно чарующих элементов которые несут с  собой как безумие, так и мудрость. Ей присущи человеческие, животные и божественные черты, она может принимать соответствующие формы как тогда, когда она зачарована, так и тогда, когда чары с нее сняты. Как душа она может быть определена лишь в той мере, в какой мужчина может определить женщину; и все же, хотя по своей значимости и силе она превосходит человека, в конце концов она входит в человеческую сферу, становится «Ты» с которым может общаться "я", и перестает быть просто идолом, требующим поклонения.

С своими смешаннными архетипическими и личностными характеристиками анима располагается на границах личности, но как один из ее "влиятельных источников" она представляет собой ассимилируемую часть структуры.

Когда, к примеру, в процессе индивидуации фигура анимы ослабевает и становится функцией взаимосвязи между Эго и бессознательным,[29] мы имеем пример фрагментации и ассимиляции архетипа, историческое значение которого для эволюции сознания мы пытались описать.

Только установив связь с реальностью души — освобожденной пленницей — мы можем сделать связь с бессознательным поистине творческой, ибо творчество во всех его формах всегда является продуктом слияния маскулинного мира. Эго-сознания и фемининного мира души.

Точно так же, как проекция самости на группу как коллективную самость формирует либидозную основу групповой психики, а отсюда и всей общественной жизни, [30] так и проекция анимы или анимуса является основой взаимоотношений полов. В одном случае всеобъемлющий символ самости проецируется на всеобъемлющую группу; в другом — образ души связанный тесными узами с Эго и личности, проецируется на более близкую фигуру женщины. Всегда, когда анима (и, mutatis mutandis*, анимус) бессознательна, она проецируется и посредством этого вовлекает индивида в человеческие взаимоотношения с носителем этой проекции, привязывает его через партнера к коллективу, заставляет его пройти через ощущение человеческого "ты", в то же самое время побуждая его частично осознать свою собственную бессознательную душу. Хотя самость и анима поначалу действуют как бессознательные силы, от широкого поля возможных соприкосновений они постепенно отделяют небольшие области, находящиеся ближе к Эго; в то время как сильные узы либидо, связывающие партнеров, ведут к поступательному сознательному постижению и таким образом подрывают бессознательное очарование.

Существование фигуры анимы или анимуса означает, что личность все еще имеет систему, основанную на сильных бессознательных мотивациях; но, судя по состоянию первичного человека, который в любой момент мог поддаться уроборическому растворению через participation mystique, этот компонент является сравнительно стабильной структурой, способной устоять перед натиском коллективного бессознательного. Таким образом, интуитивные силы психики, направляя и предупреждая об опасности, служат целям центроверсии. Когда анима появляется в своей высшей форме, как София, она ясно раскрывает эту свою основную функцию возвышенной партнерши и помощницы Эго.

 

Синтезирующая функция Эго

Однако воинственные или "героические" функции Эго не ограничиваются исключительно контролем бессознательного; нет необходимости задерживаться на том, что эти же функции так же служат для покорения внешнего мира, поскольку довольно очевидно, что подобная активность составляет основу западной науки Не менее важная функция Эго — синтезирующая, которая позволяет ему строить новое целое из "отщепленных" частей, посредством ассимиляции ранее разложенного и модифицированного аналитической функцией материала. Наша картина мира, в той мере, в какой мы имеем сознательную концепцию целого, представляет собой единство мира, трансформированного нами самими, мира, который когда-то поглощал все сознание, создавая бессознательное единство.

Мы описали ряд процессов, иллюстрирующих полярность и взаимодействие двух психических систем, их разделение и частичное воссоединение, их стремление к взаимному обособлению, и их обоюдную борьбу за власть друг над другом. Эти процессы были бы губительны для индивида, в котором они протекают, и угрожали бы самому его существованию, если бы они не контролировались и не уравновешивались стремлением к целостности, которое регулирует психофизиологическую гармонию и взаимодействие самих психических систем. Эту тенденцию мы представили ранее как концепцию центроверсии. Она начинает работать всегда, Когда целому угрожает опасность господства бессознательного и его автономного содержимого или, наоборот, чрезмерной обособленности и переоценки системы сознания. С помощью компенсации, основного фактора всей органической и психической жизни, она связывает психику и физиологию в единое целое, а область ее действия простирается от уравновешенного метаболизма одноклеточных организмов до равновесия, существующего между сознанием и бессознательным.

Дифференциация сознания от бессознательного и индивидуального от вездесущего коллективного типична для человеческого вида. В то время как коллективное возникает из родового опыта и представлено коллективным бессознательным, индивидуальное укоренено в Эго, развитие которого в значительной степени проходит с помощью сознания. Обе системы объединены в единую психику, но одна вырастает из другой как филогенетически, так и онтогенетически. Эго является активным и действующим центром, но сознание, центром которого оно является, как орган представления и познания также обладает способностью различать процессы, протекающие в коллективном бессознательном и в теле.

Все объекты внешнего и внутреннего миров интроецируются как содержимое сознания и представляются там соответственно их целостности. Отбор, приведение в порядок, градация и размежевание представленного таким образом содержимого в значительной мере зависят от культурного канона, в рамках которого развивается сознание и которым оно обусловлено. Но для каждого индивида при любых обстоятельствах характерно создавать для себя сознательно констеллируемую и искусственно конструируемую картину мира, какой бы большой или малой она ни была по своему масштабу.

Сходство между Эго-сознанием и уроборосом является фундаментальным "семейного сходства" Это и самости, которое мифологически соответствует сходству отца и сына. Вследствие того, что психологически Это и сознание являются органами центроверсии, Эго по праву подчеркивает свое центральное положение. Этот основной факт человеческого состояния имеет своим мифологическим эквивалентом божественное рождение героя и его родство с "небом". To что мы склонны называть "антропоцентрическим" верованием примитивного человека в то, что существование мира зависит от его магических действий, и что его ритуалы управляют движением солнца, на самом деле является одной из глубочайших истин человечества. Сходство типа отец-сын между самостью и Эго проявляется не только в военных подвигах героя-сына, но и в синтезирующей способности сознания создавать новый духовный мир человеческой культуры по подобию божественного.

Эта синтезирующая функция, сосуществуя с аналитической, предполагает способность, на которую мы неоднократно обращали внимание: способность к объективизации. Эго-сознание, стоящее между внешним и внутренним миром объектов, и побуждаемое к непрерывным действиям интроекции, в силу регистрирующей и уравновешивающей функций, постоянно вынуждено держаться на расстоянии, и в конце концов наступает момент, когда оно становится обособленным даже от самого себя. В этом причина некой саморелятивизации, которая в форме скептицизма, юмора, иронии и чувства собственной относительности способствует высшей форме психической объективности.

В ходе этого процесса Эго-сознание доказывает свое отличие от всех других неполных психических систем — одной из которых является — избавляясь от фанатичной одержимости самим собой, которая симптоматична для первостепенного стремления каждой системы к самосохранению. Именно эта растущая склонность к размышлению, самокритике и стремлению к истине и объективности позволяет сознанию составить лучший и более адекватный образ даже тех позиций, которым оно противостоит. Это облегчает самообъективизацию, и в конце концов, достигая пика своего развития, сознание усваивает, как ему отказаться от своей эгоцентричности, и позволяет целостности психики, самости, интегрировать себя.

Синтезирующая активность, абсолютно необходимая для интеграции "самостноцентричной" личности, является одной из элементарных функций сознания. Она является прямым следствием центроверсии и ее синтезирующих влияний. Однако новым и решающим фактором здесь выступает то, что синтез, осуществляемый Эго, является сознательным: другими словами, новое единство не остается на биологическом уровне, а поднимается на психологический. Одним из желаемых качеств этого синтеза является завершенность.

Представляется, что процесс интеграции в ходе второй половины жизни указывает на то, что стабильность личности определяется масштабом достигнутого ею синтеза. Требования центроверсии удовлетворяются только тогда, когда синтез материала достигает необходимой степени законченности; затем центроверсия проявляется в выведении самости в центр личности, со всеми сопутствующими явлениями.

Интеграция личности эквивалентна интеграции мира. Точно так же, как не имеющая центра психика, которая рассредоточена в сопереживании и соучастии, воспринимает только рассеянный и хаотичный мир, так и мир сам констеллирует себя в иерархическом порядке вокруг интегрированной личности. Соответствие между картиной мира человека и формированием личности простирается от самого нижнего уровня к самому высшему.

Только теперь, когда разделение личности на две системы изжило себя, единство психики восстанавливается посредством синтезирующей работы сознания, но на более высоком уровне интеграции. Теперь достигается призрачная цель сражения с драконом — бессмертие и вечность. В результате перемещения центра с Эго на самость, сокровеннейшего момента процесса индивидуации, преходящий характер Эго релятивизируется. Личность уже больше не отождествляется полностью с эфемерным Эго, а ощущает свою частичную тождественность с самостью, независимо от того, принимает ли это ощущение форму "богоподобности" или форму "следования богу" (приверженности),[31] о чем говорят мистики. Переживая свою нетождественность Эго, личность одерживает победу над смертностью, за которую цепляется эгоцентризм. Но это как раз и является высшей целью мифа о герое. В победоносной борьбе герой доказывает свое божественное происхождение и достигает состояния, имеющего первостепенное значение и ради которого он вступил в сражение. Это состояние выражается мифологической формулой "Я и Отец едины"

[2]   Alfred Adler, The Neurotic Constitution.

[3]   The Idea of the Holy.

[4]   Юнг, Психологические аспекты архетипа матери.

[5]   Frazer, Adonis, Attis, Osiris (в The Golden Bough).

[6]   The Philosophy of Symbolic Forms.

[7]   Jung, "On Psychophysical Relations of the Associative Experiment", "The Association Method" and Studies in World Association.

[8]   "Nature", trans. By T.H.Huxley, from the Metamorohosis of Plants.

[9]   Подавленный компонент играет важную компенсаторную роль в других областях коллективной культуры человека. Он также образует специфическую характеристику бессознательного, независимо от функционального типа индивида или его позиции. Специфическая атмосфера и окраска бессознательного, его очарование, та невыразимая привлекательность и отвращение, которые мы чувствуем по отношению к нему, и коварное воздействие, которое оно оказывает на Эго, независимо от содержимого — все это — проявления динамических компонентов бессознательного .

[10] Cassirer, op.cit.; Levy-Bruhl, How Natives Think.

[11] Юнг, Психологические типы, опр. 23.

[12] Основано на цитате из Burnet, Early Greek Philosophy, p. 119.

[13] Поэтому первые историографы пытались поставить индивидуального героя в один ряд с архетипом первичного героя и таким образом создать что-то типа мифологизированной историографии. Примером этого является христианизация фигуры Иисуса, где все мифические черты, свойственные архетипу героя и спасителя, были внесены позднее. Процесс мифологизации является прямой противоположностью вторичной персонализации, но здесь, как и там, центр тяжести фигуры героя смещен к человеческой активности Эго (см. AJeremias, Handbuch der al-torientalischen Geisteskultur, p.205.)

[14] Moret, The Nile, p.362.

[15] Дефляция бессознательного, его "свержение с престола" патриархальной тенденцией развития сознания, тесно связаны со снижением статуса женщины при патриархате. Этот факт будет детально рассмотрен в моей следующей работе по женской психологии; здесь необходимо отметить только одно: психологическая стадия, которой управляет бессознательное, является, как мы видели, матриархальной, ее символом является Великая Мать, которая побеждается в борьбе с драконом. Ассоциация бесознательного с женским символизмом архетипична, а материнский характер бессознательного еще больше усиливает фигура анимы, которая в мужской психике представляет душу. Поэтому героически-маскулинная направленность этого развития имеет свойство путать "прочь от бессознательного" с "прочь от женского" в целом. Это стремление к патриархальному сознанию отражается в подавлении женских лунных мифов мужскими солнечными мифами и может быть прослежена далеко вглубь психологии примитивного человека. Мифы о луне, даже когда луна маскулинная, всегда указывают на зависимость сознания и света от ночной стороны жизни, то есть бессознательного. В случае патриархальных солнечных мифологий это уже не так. Здесь солнце — это не утреннее солнце, рожденное ночью, а солнце в зените, в самый полдень, символизирующее маскулинное сознание, которое ощущает себя свободным и независимым даже в своих отношениях с самостью, то есть с созидательным миром неба и духа.

[16] См. Герхард Адлер Вклад К. Г. Юта в современное сознание.

[17] Спуск происходит из сознания в бессознательное, что меняет порядок творческого процесса на обратный, который начинается в бессознательном и направлен вверх. Проявления бессознательного в форме образов, идей, мыслей и т. п. воспринимаются Эго как приятные. Радость творческого процесса возникает из слияния сознания с либидо, до этого бессознательно активировавшегося содержимого. Удовольствие и обогащение либидо, являющееся результатом сознательного постижения и творчества, симптоматичны для синтеза, в котором временно устраняется полярность двух систем, сознательной и бессознательной.

[18] Юнг, Психология и алхимия.

[19] Soeur Jeanne, Memoiren einer Besessenen.

[20] Психологические аспекты архетипа матери.

[21] К. Г. Юнг Отношение между Я и бессознательным.

[22] "Обзор теории комплексов".

[23] К  Г. Юнг Отношение между Я и бессознательным.

[24] Эту же проблему символически иллюстрирует алхимический рисунок из Viridarium chymicum of Daniel Stolcius de Stolcenberg (Frankfort 1624; перепечатано из Michael Maier, Symbola aurea, Frankfort, 1617), изображающий Авиценну с орлом, к которому прикована жаба. См. Read, Prelude to Chemistry, pi.2, ii. .

[25] Benedict, Patterns of Culture; Mead, Sex and Temperament in Three Primitive Societies.

[26] Юнг. Архетипы коллективного бессознательного. См. также анализ детства Моисея в "О перерождении".

[27] Приложение II; а также моя Depth Psychology and a New hthic.

[28] Здесь я не касаюсь "психологии женщины" и того, насколько она отклоняется от психологии мужского Эго.

[29] Юнг Отношение между Я и бессознательным.

[30] См. Приложение!.

[31] [Иудейское "dw'kut". Корень "с/да/г" одинаков с корнем слова dybbuk , демон, который "прилипает" к человеку. — I . Адлер.].

 

Компенсация отделенных систем: культура в равновесии

В Приложении I мы прослеживаем некоторые из направлений развития, ведущие от первоначального группового состояния к коллективу, состоящему из более или менее индивидуализированных личностей, и в то же самое время пытаемся показать роль Выдающейся Личности, которую мифы изображают в лице героя. Этому развитию соответствует другое, приводящее к завершению дифференциации сознания из бессознательного, их разделение на две системы и освобождение Эго-сознания.

Здесь мы оставляем сферу человека примитивной культуры и вступаем в область цивилизации, и теперь мы должны обсудить культурные проблемы, возникающие из-за разделения двух систем.

Первая часть настоящего раздела, касающаяся "культуры в равновесии", дает предварительный набросок той ситуации, когда психическое здоровье коллектива обеспечивается "природой" вследствие действия тех же компенсаторных тенденций человечества, существование которых можно показать и в индивидуальной психике.

Вторая часть так же предварительно демонстрирует, насколько тревожность и болезненность нашей культуры обусловлены тем, что разделение систем -само по себе неизбежный продукт эволюции -привело к расколу и тем самым вызвало психический кризис, катастрофические последствия которого отражаются на современной истории.[1]

Мы подчеркивали, что в эволюции человечества "священное" и "небесное" предшествуют процессам, которые впоследствии повторяются в каждом индивиде. Значительное несоответствие между Эго-сознанием, с одной стороны, и миром и бессознательным, с другой, делает настоятельным оказание помощи Эго, если роль индивида и его Эго-сознания действительно так важна для вида в целом, как мы полагаем. Эта помощь предоставляется индивиду, как внутри так и снаружи, при условии, что созревающее Эго следует примеру множества героических подвигов и сражений с драконом, которые человечество в целом свершило до него. Или скорее было бы более правильно сказать, что индивид должен испытать на себе все героические деяния, которые свершило человечество, подражая Выдающимся Личностям, первым героям или творцам, достижения которых стали частью коллективного человеческого наследия. В виде культурной части своих ценностей, коллектив передает созревающему индивиду такое содержимое, которое усиливает рост человеческого сознания, и противодействует всем развитиям и позициям, которые идут вразрез с этим процессом. Как инструмент духовной традиции, коллектив априори поддерживает заложенные внутри архетипические паттерны и реализует их посредством воспитания.

Воспитательные требования коллектива вместе с необходимостью адаптироваться к этим требованиям вместе составляют одну из самых важных поддержек в борьбе Эго за независимость. "Небо" и мир отцов теперь образуют Суперэго или совесть, которые как другая "управляющая структура" в рамках личности представляют коллективные сознательные ценности, однако они варьируют в зависимости от типа коллектива и его ценностей, а также от стадии развития сознания, достигнутой коллективом.

Мы уже указывали значение неба и маскулинности для борьбы героя. Здесь мы еще раз должны подчеркнуть, что в раннем детстве отец, который представляет коллектив, становится носителем комплекса власти, связанного с коллективными ценностями, и что позднее, в подростковый период, эту представительскую роль берет на себя мужское общество. Оба представительства оказывают большую поддержку в борьбе с драконом, которая в детстве и в подростковый период определяет психическое состояние нормального Эго.[2]

Коллектив предоставляет в распоряжение Эго сознательный мир ценностей, соответствующий культурным традициям группы. Однако одностороннее развитие Эго-сознания будет только усиливать опасность диссоциации двух систем и таким образом ускорять психический кризис. Поэтому каждому коллективу и каждой культуре присуща врожденная тенденция устанавливать равновесие между своими собственными позициями и позициями индивида, который является их частью.

Эти уравновешивающие тенденции культуры, как правило, действуют через те сферы, где коллективное бессознательное непосредственно затрагивает жизнь общества, а именно, через религию, искусство и церемониальные виды деятельности группы, связанные с ними: ведение войны, празднества, процессии, собрания и т.п.

Значимость этих сфер для культурного равновесия заключается в том, что они обеспечивают единство психических функций, предотвращая раскол между сознанием и бессознательным.

В этой связи мы должны прояснить роль символа для сознания. Мир символов образует мостик между сознанием, борющимся за то, чтобы освободить и систематизировать себя, и коллективным бессознательным и его трансперсональным содержимым. До тех пор, пока этот мир существует и продолжает действовать через различные ритуалы, культы, мифы, религию и искусство, он не дает двум сферам расколоться, потому что в результате действия символа одна сторона психической системы постоянно воздействует на другую и устанавливает с ней диалектические взаимоотношения.

Как показал Юнг,[3] символ способствует переходу психической энергии из бессознательного, чтобы она могла быть использована сознательно и обращена на практические цели. Он описывает символ как "психологическую машину", которая "трансформирует энергию".[4]

В ранних культурах бессознательное состояние примитивного человека являлось обычной нормой, привычной привязкой его либидо к миру в participation mystique, состоянии, в котором протекала его естественная жизнь. Благодаря символу энергия освобождается из этой связи и становится доступной для сознательной активности и работы. Символ является трансформатором энергии, преобразующим либидо в другие формы, и только это позволяет примитивному человеку вообще чего-либо достичь. Именно поэтому любая его деятельность должна начинаться и сопровождаться разнообразными религиозными и символическими мероприятиями, будь то земледелие, охота, рыбная ловля или любая другая "необычная" работа, не выполняемая ежедневно. "Необычным видом деятельности" можно начать заниматься только с помощью зачаровывающего, захватывающего либидо и поглощающего Эго влияния символа.

Те же самые условия остаются справедливыми и для современного человека, только мы не в такой мере осознаем их. "Освящение" непривычной деятельности до сих пор остается лучшим способом, чтобы вытащить человека из колеи повседневности и подготовить его для выполнения необходимой работы. Например, превращение мелкого служащего в ответственного командира несущей смерть эскадрильи бомбардировщиков является, наверное, самой радикальной психической трансформацией, которая только может потребоваться от современного человека. Такая метаморфоза нормального миролюбивого гражданина в воина даже сегодня возможна только с помощью символов. Такая трансформация личности достигается посредством обращения к символам Бога, Короля, Отечества, Свободы, "самого священного блага для нации" и с помощью пронизанных символизмом посвящающих действий, с дополнительным привлечением всех элементов религии и искусства, лучше всего приспособленных для того, чтобы взволновать индивида. Только таким образом оказывается психологически возможным направить психическую энергию из "естественного русла" мирной личной жизни на "непривычное дело" убийства.

Подобно индивидуальному символу, социальный символ, имеющий силу для группы, "никогда не происходит исключительно из сознательного или исключительно из бессознательного", а возникает при "равном взаимодействии обоих". Поэтому символ имеет рациональную сторону, "которая находится в согласии с разумом", и другую сторону, "которая недоступна разуму, так как состоит не только из данных рационального характера, но также из иррациональных элементов внутренней и внешней перцепции".[5]

Поэтому чувственный, фигуральный компонент символа — компонент, берущий свое начало от ощущения или интуиции, иррациональных функций — невозможно постичь разумом. В то время как это совершенно очевидно для таких простых символов, как флаг, крест и т.п., это также верно и в отношении более абстрактных идей в той мере, в какой они затрагивают символические реалии. Символическое значение понятия "Отечество", например, превышает рациональный элемент, который, несомненно, входит в него, и именно бессознательный эмоциональный фактор, который всегда активируется при обращении к Отечеству, показывает, что этот символ является преобразователем энергии, который силой очарования отклоняет либидо от его привычного курса.

Короче говоря, в отношении примитивного и современного человека символ действует по-разному.[6] Исторически символ привел к развитию сознания, адаптации к реальности и открытию объективного мира. Теперь, например, известно, что священные животные появились "до" животноводства, точно так же, как священный смысл вещи, как правило, древнее его мирского значения. Ее объективное значение постигается только впоследствии, после разгадки символического значения.

В ранний период рациональный компонент символа имел решающее значение, так как именно в этот момент взгляд человека на мир переходил от символического к рациональному. Продвижение от дологического мышления к логическому также идет через символ, и можно показать, что философское и научное мышление развивалось из символического, постепенно освобождаясь от эмоционально-динамических компонентов бессознательного.

В связи с тем, что примитивный человек проецирует свое бессознательное содержимое на мир и его объекты, они представляются ему пропитанными символизмом и заряженными маной, и вследствие этого его внимание фокусируется на мире. Его сознание и воля слабы, их тяжело расшевелить; его либидо растворено в бессознательном и доступно для Эго только в небольших количествах. Но символ как объект, оживленный проекцией, очаровывает и, в той мере, в какой он "овладевает" человеком и "волнует" его, приводит в движение его либидо, а вместе с ним и всего человека. Это активирующее действие символа, как подчеркивал Юнг, [7] является важным элементом всех без исключения культов. Тяжелая, нудная сельскохозяйственная работа производилась благодаря символическому оживлению земли, точно так же как лишь символическая одержимость в ритуале входе делает возможной любую активность, требующую больших количеств либидо.[8]

Однако символ также является выражением духовной стороны, формирующего принципа, находящегося в бессознательном, ибо "дух появляется в психике как инстинкт", как «принцип своеобразия».

Что касается развития человеческого сознания, эта духовная сторона символа является исключительным решающим фактором. Кроме своего "захватывающего" аспекта, символ имеет также смысловой аспект: он более чем знак; он передает значение, он что-то обозначает и требует интерпретации. Именно этот аспект взывает к нашему пониманию и побуждает нас к размышлению, а не только к чувству и эмоциональности. Эти два аспекта, действуя в символе совместно, составляют его специфический характер, отличный от характера знака или аллегории, которые имеют фиксированные значения. До тех пор, пока символ является живой и действенной силой, он выходит за рамки способностей сознания к постижению и "выражает существенный бессознательный компонент,[9] что является той самой причиной, по которой он так притягателен и волнующ. Сознание продолжает возвращаться к нему и зачарованно кружит вокруг него, обдумывая и размышляя, таким образом завершая circumambulatio повторяющийся в таком множестве полных драматизма обрядов и религиозных церемоний.

В "символической жизни"[10] Эго не принимает содержимого рациональной стороной сознания, чтобы затем приступить к его анализу, разбивая и усваивая его по частям; скорее, вся психика открывается воздействию символа, позволяет ему пронзить и "взволновать" себя. Это пронизывающее свойство затрагивает всю психику, а не только сознание.

Образы и символы, будучи творческими продуктами бессознательного, представляют собой множество выражений духовной стороны человеческой психики. В них, будь то видение, сновидение, фантазия или же внутренний образ, видимый снаружи, как например зримое/проявление бога, выражают себя как обозначающие и "передающие смысл" тенденции бессознательного. Внутреннее "выражает" себя через символ.

Благодаря символу сознание человека становится одухотворенным и в конце концов приходит к самосознанию:

"Человек может постичь и познать свое собственное существо только в той степени, в какой он может сделать его видимым в образе своих богов".[11]

Миф, искусство, религия и язык — все это символические выражения творческого духа человека; в них этот дух принимает объективную, ощутимую форму, сознавая себя через осознание его человеком.

Но "передающая смысл" функция символов и архетипов имеет также и мощную эмоциональную сторону, и эмоциональность, которую они пробуждают, также является направленной; то есть, она обладает смысловым и организующим характером. Как говорит Юнг:

"Любое отношение к архетипу, переживаемое или просто именуемое, "задевает" нас; оно действенно потому, что пробуждает в нас голос более громкий, чем наш собственный. Говорящий праобразами говорит как бы тысячью голосов, он пленяет и покоряет, он поднимает описываемое им из однократности и временности в сферу вечносущего, он возвышает личную судьбу до судьбы человечества и таким путем высвобождает в нас все те спасительные силы, что извечно помогали человечеству избавляться от любых опасностей и превозмогать даже самую долгую ночь".[12]

Таким образом, одержимость архетипом несет с собой одновременно значение и освобождение, так как он высвобождает часть эмоциональных сил, запертых вследствие развития сознания и возникших в результате изъятия эмоциональных компонентов. Кроме того, в этих ощущениях — как мы видели, первоначально коллективных — и благодаря им, происходит реактивация групповой психики, прекращающую, по меньшей мере временно, изоляцию индивидуального Эго.

Одержимость архетипом снова связывает индивида с человечеством: он окунается в поток коллективного бессознательного и преобразуется вследствие активации своих собственных коллективных пластов. Вполне естественно, что такое ощущение первоначально являлось священным событием и праздновалось группой как коллективное явление. Подобно религиозным празднествам, которые были и до сих пор остаются преимущественно групповыми явлениями, искусство также раньше являлось коллективным явлением. Искусство, поскольку оно имеет отношение к отображению архетипических символов в танце, пении, скульптуре и пересказе мифов, всегда было тесно связано с сакральной сферой, оно сохранило свой коллективный сакральный характер даже в более поздние времена, как мы можем видеть из греческой трагедии, средневековых пьес-мистерий, церковной музыки и т. п. Только постепенно, с развитием индивидуации, перестает проявляться его коллективный характер, и индивидуальный поклонник, зритель или слушатель, выходит из группы.

Культура нации или группы определяется действием в рамках ее архетипического канона, который представляет ее высочайшие и глубочайшие ценности и который организует ее религию, искусство, праздники и повседневную жизнь. До тех пор, пока культура находится в состоянии равновесия, индивид надежно защищен культурным каноном, питается его жизненной силой, но и прочно удерживается им.

То есть, пока он окружен культурой своей группы, его психическая система уравновешена, потому что его сознание защищает, развивает и обучает традиционный "небесный мир", продолжающий жить в коллективных ценностях, а его сознательную систему компенсируют архетипы, воплощенные в проекциях религии, искусства, обычая и т. п. Всегда, когда возникает критическая ситуация, индивидуальная или коллективная, мгновенно происходит обращение к носителям канона. Будут ли это жрецы, пророки и священники или комиссары, вожди, министры и должностные лица — зависит от канона, а также от того, основаны ли его главные положения на демонах, духах, богах, единственном Боге или на идее дерева, камня, животного, священного места и так далее.

В любом случае психологическим следствием такого обращения будет равновесие, вызванное переориентацией на превалирующий канон и воссоединением с коллективом, и в результате этого — преодоление кризиса. До тех пор, пока сеть ценностей остается доступной, средний индивид находится в безопасности в своей группе и своей культуре. Другими словами, существующих ценностей и существующих символов коллективного бессознательного достаточно, чтобы обеспечивать психическое равновесие.

Все символы и архетипы являются проекциями формирующей стороны человеческой сущности, создающей порядок и определяющей значение. Поэтому символы и символические фигуры являются доминантами каждой цивилизации, как ранней так и поздней. Они — кокон значения, который человечество сплетает вокруг себя, и все исследования и интерпретации культуры являются исследованием и интерпретацией архетипов и символов.

Коллективное воспроизведение ключевых архетипов в религиозных празднествах и в связанных с ними видах искусства придает смысл жизни и насыщает ее эмоциями, высвобождаемыми надличностными психическими силами, стоящими на заднем плане. Наряду с религиозным и сакральным восприятием архетипов следует также принять во внимание их эстетическое и катарсическое действие, если пренебречь примитивными состояниями одержимости, вызываемыми опьяняющими напитками, сексуальными излишествами или садистсткими оргиями. Здесь мы снова можем проследить постепенное изменение направления развития.

Поначалу все подчинено бессознательному эмоциональному давлению символов, появляющихся в ритуале, цель которого заключается в их представлении и "введении в действие". В древних церемониях коронации, например, символ и ритуал все еще остаются полностью тождественными достойной подражания жизни короля. Позднее церемония принимает форму священнодействия, "разыгрываемого" коллективом для коллектива, хотя оно все еще наделено всей силой магии и ритуальной действенности.

Постепенно смысл символа выкристаллизовывается, обособляется от действия и становится культурным содержимым, доступным сознательному постижению и интерпретации. Хотя ритуал исполняется как и прежде, он превращается в что-то вроде игры, несущей значение — как, например, обряды инициации — и интерпретация представленных в нем и вводимых в действие символов становится существенной частью посвящения. Таким образом, акцент смещается на сознательную ассимиляцию и укрепление Эго.[13]

Закон компенсации продолжает действовать как выражение центроверсии во всей области культуры до тех пор, пока эта культура находится "в равновесии". Компенсация коллективного посредством вмешательства надличностных компонентов культурного канона и их влияния на религию, искусство и обычай никоим образом не является только "ориентирующей", то есть, определяющей значение и ценность; она также несет с собой эмоциональную свободу и перенастройку. Эта эмоциональная компенсация становится все более и более важной по мере того, как увеличиваются дифференциация и специализация системы сознания.

Показательную аналогию можно видеть в сновидениях - компенсации сознания, которую направляет центроверсия. Необходимое для сознания содержимое предоставляется ему в сновидении под руководством центроверсии, которая стремится установить равновесие и пытается исправить отклонения, односторонность и оплошности, угрожающие целому.

Сновидение, если оно понято, изменяет сознательную ориентацию и, кроме того, вызывает перенастройку сознания и личности. Эта перенастройка проявляется в полном изменении позиции — после сна, например, мы просыпаемся освеженными, бодрыми, полными энергии, или, опять же, мы можем проснуться подавленными и не в духе, апатичными или возбужденными. Представляется также, что может быть изменен и эмоциональный заряд содержимого сознания. Неприятное содержимое вдруг кажется восхитительным и потому существенно иным; вещи, которые привлекали нас ранее, кажутся бесцветными, наши желания внушают нам отвращение, недостижимое становится настоятельной необходимостью и так далее и тому подобное.[14]

Таким образом, эмоциональная перенастройка сознания вызывает бессознательную переориентацию его активности. У больных людей перенастройку осуществляют бессознательные констелляции, которые, будучи не встроенными в целостную структуру, могут расстроить и, возможно, даже разрушить жизнь, но у здорового человека перенастройка направляется центроверсией, и в этом случае эмоциональность — это все то, что положительно стимулирует человека и приводит его в движение, притягивает или отталкивает. Там, где этого нет, существует только апатия: мертвые знания, мертвые факты, бессмысленные данные, несвязанные, безжизненные детали и безжизненные взаимоотношения. Но когда появляется эмоциональный компонент, он вызывает поток либидо, который пробуждает интерес, новые констелляции и новое психическое содержимое снова приходят в движение. Этот интерес может выражаться преимущественно бессознательно, как что-то вроде направляющей эмоциональности; ибо интерес, который мы можем направлять сознательно, является лишь небольшим притоком основного бессознательного потока, протекающего сквозь психику и регулирующего ее жизнь.

Этот эмоциональный поток жизненной энергии в культуре направляется архетипами, включенными в культурный канон группы. Эмоциональность остается жизненной силой и преобразует индивида, даже несмотря на то, что она более или менее ограничивается привычными путями, установленными общественным обычаем и порядком.

Однако коллективные церемонии группы не являются единственной сценой игры надличностных сил. Нормальная жизнь индивида также включена в переплетение символов. Все важные по своей природе периоды жизни — рождение, совершеннолетие, супружество и т.п. — выделяются и отмечаются. Так как они считаются коллективными и надличностными, то есть выходящими за рамки чисто индивидуального, то сакрализуются, вступая в контакт и соотносясь с культурным каноном архетипов.

Это соприкосновение с великими процессами природы регулирует и поддерживает жизнь группы и индивида. Космические празднества, устраиваемые в честь солнца и луны, торжественные годовщины, придающие жизни священные смысл и направление, привязывают людей к историческим событиям, составляющих человеческую историю коллектива. Повсюду жизнь изобилует священными временами, священными местами, священными днями. Ландшафт усеян святилищами, храмами, церквями, памятниками и мемориалами, отмечающими место, где в нашем временном пространстве оставили отпечаток своего архетипического содержимого религия и искусство, и повсюду надличностный ценностный канон отражается на обществе, в котором он господствует. Подобным же образом время также оказывается пронизанным цепью знаменательных дней с их торжественными празднествами — это драмы, состязания, праздники осени и весны, таинства и обряды, в которых космическая жизнь переплетается с земной.

И все же священная, волнующая сила трансперсонального затрагивает жизнь индивида еще более интимно и в более глубоком смысле. Рождение и смерть, зрелость, супружество и рождение ребенка повсюду являются "священными" для человека, точно так же, как болезнь и выздоровление, радость и горе предоставляют ему возможность связать свою собственную судьбу с тем, что превосходит его. Повсюду соприкосновение с архетипами видоизменяет чисто личностный мир.

У нас нет желания приводить здесь массу подробностей, демонстрирующих, каким образом непрерывный приток надличностной жизни обеспечивает жизнеспособность индивидуальной.[15] Нас интересует здесь только основная ситуация, а именно: до тех пор, пока культура сохраняется "в равновесии", окруженный ею индивид обычно находится в адекватных взаимоотношениях с коллективным бессознательным, даже если это всего лишь взаимоотношения с архетипическими проекциями культурного канона и его высшими ценностями.

Организация жизни в этих рамках препятствует — для нормального человека -- любому опасному вторжению со стороны бессознательного и обеспечивает ему сравнительно высокую степень внутренней безопасности, позволяя вести упорядоченное существование в системе мира, где человеческое и космическое, личностное и надличностное — все соединяется друг с другом.

Исключениями из этого правила однако исключениями, от которых зависит общество - являются "аутсайдеры", те, кто входит в обширную категорию людей, которых миф изображает как героев, Выдающихся Личностей.

Диалектическая _игра между Выдающейся Личностью и коллективом продолжается и сегодня. Единственное, что имеет значение Для такого человека, — это экстраординарное. Он должен побороть привычное, потому что оно представляет власть старого, ограничивающего его порядка. Но преодолеть нормальную жизнь – жизнь негероическую – всегда означает принести в жертву привычные ценности и, таким образом вступить в конфликт с коллективом. Если затем герой прославляется как носитель культуры, спаситель и.т.д. то как правило только после того как,  коллектив

Его уничтожил. Мифологическое восхождение героя на трон верно только в надличностном отношении. Он и мир его ценностей могут победить  и прийти к власти, но довольно часто он так и не доживает до того, что 6ы лично этой властью воспользоваться.

Герой, или Выдающаяся Личность — это всегда и в первую очередь человек с непосредственным внутренним восприятием, провидец, художник, пророк или революционер, который видит, формулирует, постигает, излагает и реализует новые ценности, "новые образы". Его деяния направляет "голос", уникальное внутреннее высказывание самости, абсолютно непреложное "повеление". В этом заключается неординарность ориентации такого индивида. Не только канон всегда "основывается", насколько мы можем судить, в соответствии с откровениями, провозглашенными голосом, но и сама способность слышать голос часто становится интегральной частью канона, как в случае духов-хранителей американских индейцев или когда индивид должен выбрать свой собственный индивидуальный тотем. Даже когда человек патологически подавлен спонтанной активностью коллективного бессознательного и с психически неуравновешенным умом провозглашает волю надличностного, он все равно считается святым именно потому, что он душевнобольной. Человечество с глубокой психологической проницательностью видит в нем жертву сильных мира сего, освященную тем, что ее "коснулось" надличностное.

Мы не можем здесь останавливаться на том, чем является одержимость творческого индивида — результатом активности коллективной психики, его собственного сознания, или же она обусловлена чрезмерностью или недостаточностью его собственной психической системы. Все эти возможности существуют, но их можно изучить только в отдельном исследовании проблемы творческих способностей. Важно, однако, что архетипический канон всегда  создаётся и рождается на свет эксцентричными  личностями. Они - основатели религии, сект философий, практических наук, идеологий и духовных течений, под защитой которых коллективный человек живёт без необходимости вступать в контакт с первоначальным огнём  прямого откровения или испытывать муки творчества .

Говоря о компенсаторной функции творческого искусства, Юнг пишет:

"Здесь кроется социальная значимость искусства: оно неустанно работает над воспитанием духа времени, потому что дает жизнь тем фигурам и образам, которых духу времени как раз всего больше недоставало. От неудовлетворенности современностью творческая тоска уводит художника вглубь, пока он не нащупает в своем бессознательном того прообраза, который способен наиболее действенно компенсировать ущербность и однобокость современного духа. Он прилепляется к этому образу, и по мере своего извлечения из глубин бессознательного и приближения к сознанию образ изменяет и свой облик, пока не раскроется для восприятия человека современности".[16]

Герой является человеком творческим не в том смысле, что он приукрашивает и расцвечивает существующий канон, хотя его творчество может проявляться также и в формировании и трансформации архетипического содержимого своего времени. Подлинным героем является тот, кто приносит новые ценности и разбивает структуру старых, то есть отца-дракона, который, опираясь на весь авторитет традиции и силы коллектива постоянно стремится помешать рождению нового.

Творцы составляют передовую часть общества, но в тоже время они являются консерваторами, осуществляющими обратную связь с началами. В постоянно возобновляемых сражениях с драконом они завоевывают новую территорию, основывают новые области сознания и ниспровергают устаревшие системы знания и морали по велению голоса, призывам которого следуют, независимо от того, формируют они свою задачу как религиозное призвание или как практическую мораль. Глубина бессознательного слоя, из которого зарождается новое, и сила, с которой этот слой овладевает индивидом — вот что является реальным мерилом этих призывов голоса, а не идеология сознательного ума:

Посредством символа архетипы прорываются через творческую личность в сознательный мир культуры.   Именно эта лежащая в глубине реальность обогащает, трансформирует и расширяет жизнь коллектива, предоставляя ему и индивиду основу, которая только и наделяет жизнь смыслом. Значение религии и искусства является положительным и синтезирующим не только в примитивных культурах, но и в нашей собственной, чрезмерно сознательной культуре именно потому, что они предоставляют выход для содержимого и эмоциональных компонентов, которые были слишком жестко подавлены. В коллективе, как и в индивиде, мир патриархальной культуры, в котором господствует сознание, составляет всего лишь один сегмент целого. Положительные силы коллективного бессознательного, ранее подавленные, борются за выражение через творческую личность и через нее вливаются в общество. Отчасти они являются "старыми" силами, заблокированными из-за излишней дифференциации культуры, отчасти новыми и неиспытанными, которым суждено сформировать облик будущего.

Обе функции помогают сохранять культуру "в равновесии", обеспечивая условия, при которых она не отклонилась бы слишком далеко от своих корней или, напротив, не стала косной из-за консерватизма.

Но герой как орудие этой попытки компенсации отдаляется от нормальной человеческой обстановки и от коллектива. Эта деколлективизация влечет за собой страдание, и он все же страдает, потому что в своей борьбе за свободу является также жертвой и представителем устарелого, старого порядка и вынужден нести эту ношу в своей собственной душе.

Значение этого факта уже подчеркивалось Юнгом,[17] который говорил о роковом принуждении, которое влечет героя к жертвоприношению и страданию.

Представляются ли его свершения услужениями, как в случае Геракла, жизнь которого, подобно жизни большинства героев, представляет собой ряд напряженных усилий и задач, или этот символизм принимает форму жертвоприношения быка, как в случае Митры, или распятия на кресте, как в случае Христа, или приковывания цепью к скале, как в случае Прометея — всегда и повсюду мы встречаемся с темой жертвоприношения и страдания.

Необходимость жертвоприношения может означать жертвование старым матриархальным миром детства или реальным миром взрослого; иногда в жертву необходимо принести будущее ради настоящего, иногда настоящее, чтобы герой смог реализовать будущее. Сущность деяния героя так же разнообразна, как и мучительные ситуации реальной жизни. Но ему всегда приходится приносить в жертву нормальный образ жизни, в какой бы форме это его не затрагивало, будь то через отца, мать, ребенка, родину, любимую, брата или друга.

Юнг говорит, что опасность, которой подвергается герой, - это «изоляция в самом себе »,[18] Страдание, обусловленное самим фактом существования Эго и индивида, для героя неизбежно – психологически он должен отделить себя от своих товарищей. Он видит то, чего не видят они, не увлекается тем, чем увлекаются они – но это означает, что он человек совершенно иного типа потому неизбежно одинок. Одиночество Прометея на скале или Христа на кресте - это жертва, которую они должны принести за подаренный огонь и спасение человечества.

В то время как у усреднённого индивида нет своей собственной души, потому что группа и ее канон велят ему, что он может или не может делать психически, герой является человеком который может назвать свою душу своей собственной, потому что он боролся за нее и заслужил ее. Поэтому без завоевания анимы не может быть никакой  героической и творческой активности, и собственная жизнь героя в самом глубоком смысле связана с психической реальностью анимы. Творение всегда является индивидуальным достижением, ибо каждая творческая работа или свершение - это .нечто новое, чего не было ранее, уникальное и неповторимое. Таким образом, анима как компонент личности связана с "голосом", выражающим творческий элемент индивида, противостоящий рутинности отца, коллектива, сознания. Анима как пророчица и жрица  является архетипом души, которая зачинает Логос, "семенной мир" Бога. Она — вдохновляет и вдохновляется, она — Непорочная София которая зачинает от Святого Духа и Непорочная Мать, которая рождает Логоса-духа-сына.

В ранней уроборической и матриархальной фазе существует только тип провидца, который, жертвуя своим Эго и, таким образом, становясь женоподобным вследствие отождествления с Великой Матерью, рождает свои откровения под подавляющим воздействием бессознательного. Такой тип провидца широко распространен. Наиболее известной формой этого является мантическая форма, в которой женщина играет пророческую роль провидца и жрицы, Сивиллы и Пифии. Позднее ее функцию берет на себя провидец-жрец, который отождествляется с ней. Это все еще можно видеть в отношении Вотана к Эрде. Он получает вековечную мудрость Великой Матери, дар пророчества, но взамен должен пожертвовать своим правым глазом. Таким образом, вотанизму с его экстатической развязностью и неистовым безумием страстей, как в оргиастической так и в мантической форме, не достает ясного видения высшего знания, которое было утеряно вследствие "верхней кастрации", осуществленной Эрдой.

Дикий охотник и Летучий Голландец, мрачные, как и Вотан, относятся к свите Великой Матери. За их духовным волнением скрывается старое стремление к уроборическому инцесту, желание смерти, которое кажется так глубоко укоренившимся в немецкой душе.[19]

Мы не случайно находим резкую противоположность этому одержимому матерью образу провидца в том типе пророка, который появился у древних иудеев. Его существенной характеристикой является близость к фигуре отца и сохранение и усиление сознания вследствие этой близости. Для него мантическое и сновидческое пророчество во многом уступают пророчеству в ясном сознании. Пророческая глубина зависит от глубины сознания, и Моисей считается величайшим пророком именно потому, что он созерцал Бога днем и лицом к лицу. Другими словами, глубокая проницательность активированного трансперсонального слоя и четкое видение высоко развитого сознания должны вступить во взаимосвязь, а не развиваться друг за счет друга.

Таким образом, герой, как Эго .стоит между двумя мирами: внутренним миром, который угрожает подавить его, и внешним миром который хочет уничтожить его за то, что он нарушил старые законы. Только герой может не отступить перед натиском этих  коллективных сил, так как он является примером индивидуальности и обладает светом сознания.

Несмотря на свою первоначальную враждебность, позднее коллектив принимает героя в свой пантеон, и его творческое качество продолжает жить дальше — по крайней мере в западном каноне — как ценность. Тот парадокс, что нарушитель канона сам включается для творческого характера западного сознания, особое положение которого мы неоднократно подчёркивали. Традиция в которой воспитывается Эго, требует подражания герою, поскольку это он создал канон текущих ценностей. То есть  высшим добром считается сознание, моральная ответственность, свобода и.т.д. Индивид воспитывается в их духе, но горе тому  кто осмелится пренебречь культурными ценностями, ибо он мгновенно будет осуждён коллективом, как нарушитель древних заповедей.

Только герой может разрушить старое и вырваться из сетей своей культуры, творчески атакуя ее, но обычно ее компенсирующая структура оберегается коллективом любой ценой. Его противодействие герою и изгнание его оправданы как защита от надвигающегося краха. Ибо крах, который несут с собой нововведения Выдающейся Личности, представляет собой зловещее событие для миллионов людей. За крушением старого культурного канона следует период хаоса и разрушения, который может длиться столетия, и пока не устанавливается новый, стабильный канон с компенсирующей структурой, достаточно прочной, чтобы обеспечить некоторую безопасность для коллектива и индивида, приносятся в жертву множество людей.

 

Раскол систем: культура в состоянии кризиса

Теперь нам остается описать, как в ходе развития освобождение сознания приводит к кризису и как отделение сознания от бессознательного вызывает опасность раскола. В данный момент мы вступаем в культурный кризис нашего времени и Западного развития в целом. Мы можем только попытаться проследить уже описанные психологические тенденции и таким образом внести, в рамках нашей темы, посильный вклад в понимание проблем культуры. Искушение пойти дальше велико, так как затрагиваемые вопросы очень актуальны; но здесь, как и во множестве других случаев, нам придется удовлетвориться намеками и только указать на эти явления, не вдаваясь в обсуждение каузальных связей.[20]

Западная культура, кризис которой мы переживаем сегодня, отличается от всех остальных известных нам тем, что, хотя и представляет собой континуум, постоянно находится в процессе изменения, даже если степень изменения не всегда одинаково очевидна. Привычное разделение культуры на классическую, средневековую и современную совершенно неправильно. Любой более глубокий анализ обнаруживает западную личность в постоянном движении как вперед, так и назад, но с устойчивым продвижением в направлении, определенном в самом начале: к освобождению человека от природы и сознания от бессознательного. Культурный канон средневекового человека тоже входит в этот континуум, и не только в связи с акцентированием этим каноном индивидуальной души и ее спасения, но также вследствие духовного наследия, полученного им от классической античности, и не являющимся вопросом одной только внешней формы, как показывает вся история церкви.

Несмотря на тенденцию к центроверсии, присущую каждому канону, западный канон содержит также и революционный компонент, обусловленный принятием этим каноном архетипа героя. Само собой разумеется, что фигура героя не является центральным элементом канона, не очень легко распознать ее революционное влияние; но, если посмотреть, за какой короткий промежуток времени большинство революционных фигур церковной истории ассимилировались и привели к модификации канона, то сразу становится очевидным все значение принятия в канон архетипа героя. Священность индивидуальной души, которая заявляла о себе в эпоху Средневековья, несмотря на всю ее ортодоксальность и сожжения еретиков, была секуляризована, начиная с Возрождения, хотя и существовала задолго до него.

То же самое относится и к акцентуации индивидуального сознания. Реколлективизация, которая была такой заметной чертой Средних Веков по сравнению с античностью, в большей мере представляет собой социологическую, чем теологическую проблему. В последнее время — то есть в течение последних ста пятидесяти лет — мы являемся свидетелями аналогичного процесса в совершенно не теологической форме и поэтому с точки зрения понимания связи между ними находимся в лучшем положении. Мы говорим о проблеме масс, которая, вследствие христианизации отсталых народов Европы, привела к реколлективизации, очень сильно контрастирующей с высоким уровнем индивидуального сознания, достигнутого культурным человеком античности. Также и сегодня, когда в историю вступают попранные массы и азиатские народы, неизбежно возникает временное понижение уровня сознания и индивидуальной культуры в сравнении с отдельным индивидом как конечным продуктом западной цивилизации, начиная с эпохи Возрождения.

Четыре явления соединение масс, разложение старого канона, раскол между сознанием и бессознательным и разрыв между индивидом и коллективом — протекают параллельно. Насколько они связаны каузально, определить трудно. Во всяком случае, сегодня совершенно ясно, что в массовом коллективе формируется новый канон. Психологически преобладает состояние примитивного коллектива, и в этом новом коллективе старые законы participation mystique, выражены больше, чем когда-либо на протяжении последних нескольких столетий западного развития.

Это психологически реакционное объединение в массу современных людей совпадает с другим социологическим явлением, а именно со вступлением в историю новых первичных расовых групп. То есть мы не должны смешивать примитивное коллективное состояние вступающих теперь в историю азиатских масс с явлением реколлективизации, когда неисчислимые миллионы высоко индивидуализированных и чрезмерно специализированных городских жителей регрессируют в массовый коллектив (см. Приложение II). Смешение прогрессивных и регрессивных направлений развития является одной из сложностей современного коллектива и психологии культуры.

.Хотя Эго с самого начала выступает под девизом «Прочь от бессознательного», как орган центроверсии оно никогда не должно терять с ним контакта, ибо предоставлять надличностному миру положенное ему место —  это неотъемлемо уравновешивающей функции

Развитие, приведшее к разделению двух систем, соответствует неизбежному процессу психической дифференциации, но, как и в любой дифференциации, в этом разделении присутствует риск стать чрезмерно расщепленным и извращенным. Точно так же, как специализация сознательных функций индивида таит в себе опасность чрезмерной дифференциации и односторонности, так и развитие западного сознания в целом не избежало этой опасности. Теперь встает вопрос, как далеко может заходить дифференциация сознания и где она начинает превращаться в свою противоположность; то есть, в какой момент развития героя возникает опасность изменения, которое, как показывает нам множество мифов, приведет к его краху.

Чрезмерная стабильность может ограничивать Эго, а слишком независимое Эго-сознание может стать изолированным от бессознательного, а чувства собственного достоинства и личной ответственности могут выродиться в высокомерие и мегаломанию. Другими словами, располагаясь на полюсе, противоположном бессознательному, и первоначально представляя стремление личности к целостности, сознание может потерять связь с целым и дегенерировать.[21] Опасность отчуждения от бессознательного проявляется в двух формах: склерозе сознания и одержимости. В склеротическом сознании - позднем продукте развития и, в связи с этим, неизвестном мифологии — автономия сознательной системы заходит так далеко, что живая связь с бессознательным становится атрофированной. Эта атрофия выражается в потере Эго-сознанием функции, стремящейся целостности, и в растущем невротизме личности.

Одержимость, вторая форма потери взаимосвязи с бессознательным, проявляется в иной форме. Здесь сознательная система подавляется духом, с помощью которого она боролась за освобождение от тирании бессознательного. Мы назвали это явление "патриархальной кастрацией", потому что творческая активность Эго сдерживается здесь отцом, как прежде матерью.

В противоположность затоплению Эго бессознательным, приводящему к расщеплению сознания, здесь основной особенностью является безграничное расширение Эго.

Матриархальная кастрация подразумевает потерю маскулинного сознания, дефляцию и деградацию Эго. Ее признаки — депрессия, утечка либидо в бессознательное, анемия сознательной системы и du niveau mental" При инфляции патриархальной кастрации, обусловленной отождествлением Эго с духом, процесс имеет обратное направление. Он ведет к мегаломании и чрезмерному расширению системы сознания. Последняя переполняется духовным содержимым, которое не может ассимилировать, и частями либидо, принадлежащими бессознательному. Господствующим символом этого состояния является "восхождение", а его признаками — "утрата опоры под ногами", потеря связи с телом, а не его расчленение, мания, а не депрессия.

Мания связана со всеми признаками чрезмерной акцентуации системы сознания, такими как неконтролируемый поток ассоциаций, иногда доходящий до ассоциативной "фуги", пароксизмы воли и действия, необоснованный оптимизм и так далее. Все они противостоят замедлению ассоциаций, ослаблению воли и действия и пессимизму, так явно выраженным в депрессивной фазе. Точно так же, как отождествление с Великой Матерью вызывает ослабление маскулинной стороны сознания, истощает активность воли и управляющие силы Эго, так и отождествление с духовным отцом ослабляет фемининную сторону. Сознанию не хватает бессознательного противовеса, который бы углублял и замедлял сознательные процессы. При обоих формах возникает нарушение равновесия, но в каждом случае оно различно.

Компенсация является первым необходимым условием продуктивной взаимосвязи между Эго и бессознательным. Это означает, что Принцесса, душа, оказывается настолько же потерянной для Эго при патриархальной форме кастрации, как и при матриархальной.

Но, как мы ясно показали в Части 1 нашей работы, за обеими этими формами просматривается первоначальная уроборическая кастрация, где тенденции к дифференциации прекращают существовать. Выражаясь психологически: точно также, как мания и меланхолия --- это всего лишь две формы безумия, поглощающего уроборического состояния, которое уничтожает все Эго-сознание, так и регресс к бессознательному, то есть поглощение Великой Матерью, и бегство "исключительно только" к сознанию, то есть поглощение духовным отцом, —- это две формы, в которых по-настоящему компенсированное сознание и стремление к целостности оказываются утерянными. Эффективность сознания уничтожается как при дефляции, так и при инфляции, и то и другое - поражение для Эго.

Духовная инфляция, прекрасным примером которой является безумие Заратустры Ницше, представляет собой типичное западное развитие, доведенное до крайности. За чрезмерной акцентуацией сознания, Эго и рассудка — которые сами по себе достаточно разумны как руководящие цели психического развития — стоит подавляющее могущество "неба" представляя собой опасность, выходящую за рамки героической борьбы с земной стороной дракона и заканчивающуюся духовностью, в которой утерян контакт с реальностью и инстинктами.

Формой, которую обычно принимает такого рода дегенерация на Западе, является не духовная инфляция, а склероз сознания, когда Эго отождествляется с сознанием как формой духа. В большинстве случаев это означает отождествление духа с интеллектом, а сознания — с мышлением. Такое ограничение совершенно неоправданно, но патриархальная тенденция "прочь от бессознательного" к сознанию и мышлению делает такое отождествление понятным.

Из-за подобного экстремизма система сознания теряет свое подлинное значение компенсаторного органа центроверсии, функция которого заключается в представлении и реализации целостности психики. Эго дегенерирует в психический комплекс, подобный любому другому, и в своем эгоцентризме проявляет характерную для каждого комплекса одержимость самим собой.

В этой ситуации все тенденции, которые вносили осмысленный вклад в формирование сознания, доходят до крайности и искажаются. Например, расщепление бессознательного содержимого на существенные и эмоциональные компоненты первоначально соответствовало интересам развития сознания, но теперь оно превратилось в одну из основных особенностей гипертрофированного сознания, отколовшегося от бессознательного. Изъятие эмоциональных компонентов и отчуждение Эго от мира архетипических образов приводит в результате к неспособности реагировать на чувственные образы вообще, что особенно характерно для современного человека. При встрече с образом бессознательного или даже с неожиданной ситуацией, он никак не реагирует. В противоположность мгновенному рефлекторному действию человека примитивной культуры, интервал между ситуацией и реакцией оказывается необыкновенно затянувшимся, если она вообще возникает.

Утрата аффективности и эмоциональности, усиленная еще более специализированной дифференциацией сознания на отдельные функции, конечно же, является непременным условием сознательной активности и, несомненно, помогла современному человеку в его научных занятиях, но она имеет и страшную теневую сторону. Настолько, насколько сознательное знание требует подавления эмоциональных компонентов, оно является типичным и полезным только для нетворческой работы. Творческие процессы, напротив, не должны исключать сильных эмоциональных и даже возбуждающих компонентов; на самом деле здесь они — необходимый компонент. Каждая новая концепция и каждая творческая идея содержат элементы, которые до этого момента были бессознательными, и возбуждение вызывают эмоциональные компоненты, связанные с бессознательным содержимым. Только связь сознательной системы с эмоционально окрашенным субстратом бессознательного делает возможной способность к творчеству. Поэтому доведенная до крайности дифференцирующая и подавляющая эмоции тенденция западного развития оказывает стерилизующее действие и препятствует расширению сознания. Это подтверждается тем, что творческие люди всегда несколько по-детски непосредственны и их сознание не полностью дифференцировалось; они являются плазматическими центрами творчества, и совершенно не к месту называть такие черты "инфантильными" и пытаться свести их к уровню семейного романа.

Эта тенденция свести все трансперсоналыюе содержимое к личностным отношениям является самой крайней формой вторичной персонализации. Исключение эмоциональных компонентов и вторичной персонализации должно выполнить важную историческую функцию, поскольку оно помогает высвободить Эго-сознание и индивида из тисков бессознательного. Это объясняет, почему такое исключение всегда возникает при переходе от доличностного и сверхличностного в личностное. Но, когда вторичная персонализация пытается утвердиться посредством обесценивания надличностных сил, она вызывает опасную переоценку Эго. Это — типичная ложная констелляция современного ума, который уже больше не может видеть ничего, что выходит за рамки личностной сферы Эго-сознания.

Теперь вторичная персонализация используется западным человеком для обесценивания бессознательных сил, которых он боится. Превосходство надличностного, а отсюда и бессознательного, которое, психически говоря, является местонахождением надличностного, очерняется и отрицается. Эта форма апотропеической защитной магии неизменно пытается объяснить и изгнать все опасное при помощи бойкого "просто-напросто" или "это совсем не так плохо, как вы думаете". Настолько, что бурное и вероломное Черное Море было эвфемистически названо "Эвкснским", "гостеприимным морем", Эринии были переименованы в Эвмениды, а полная непостижим ость Бога стала "Вселюбящим и Милосредным Отцом" и "эйяпопией детей", так что теперь мы ошибочно принимаем трансперсональное просто за личностное. Первобытная божественность Создателя и свирепое, бесконечно странное родовое животное-тотем, живущее в человеческой душе, были настолько искажены, что теперь предполагается, что они происходят от доисторического страшилища-отца или от наложения множества таких отцов, которые вели себя не лучшим образом по отношению к своим "детям".

Даже преувеличения вторичной персонализации представляют собой выражения усилий человека вернуть себе экстериоризированное психическое содержимое посредством его интроекции. Но неизбежное следствие этого процесса, в котором ранее казавшееся внешним содержимое распознается как внутреннее, заключается в том, что теперь надличностные силы появляются в человеческой психике и признаются как "психические факторы". Когда это происходит, отчасти в психологии инстинкта, и совершенно сознательно в теории архетипов Юнга, то означает, что произошла адекватная ассимиляция. Но, когда вторичная персонализация искажена, она ведет к чрезмерному расширению Эго, которое после этого пытается уничтожить надличностное, называя его чистой иллюзией и сводя его к личностным данным Эго.

В результате сводится на нет все значение вторичной персонализации как предпосылки сознательной ассимиляции, потому что теперь надличностное фактически подавлено. Оно больше не может быть сознательно ассимилировано и продолжает действовать отрицательно как неопределенный и сильнодействующий "бессознательный" фактор внутри психики, как прежде, в начале развития человека, он действовал снаружи. Проблема, которая возникает при таком повороте событий, заключается в том, что сам по себе он законен и необходим, и ведет к абсурду и опасности, только если выходит за рамки нормы.

Соответствующий процесс мы находим при рационализации, когда архетип развивается в концепцию. Как мы видели, развитие идет от архетипа как действенной надличностной фигуры к идее, а затем к "концепции", которую "формирует" человек. Хороший пример этого — концепция Бога, которая сейчас полностью исходит из сферы сознания — или считается исходящей из него, так как Эго слишком сильно обманывается, чтобы претендовать на это. Ничего надличностного больше нет, только личностное; нет больше архетипов, только концепции; нет больше символов, только знаки.

Это отщепление бессознательного с одной стороны приводит Эго к потере смысла жизни, а, с другой — к активизации глубоко лежащих слоев, которые теперь стали опасно разрушительными и опустошают самодержавный мир Эго надличностными вторжениями, коллективными эпидемиями и массовыми психозами. Ибо нарушение взаимно компенсирующих взаимоотношений между сознанием и бессознательным представляет собой явление, которым не стоит пренебрегать. Даже если оно не является настолько острым, чтобы вызвать психическое заболевание, утрата инстинкта и чрезмерная акцентуация Эго вызывают последствия, которые, увеличиваясь в миллионы раз, констеллируют кризис цивилизации.

Хотя мы не можем проследить здесь, как психологические и моральные последствия этой ситуации затрагивают отношение индивида к его группе,[22] тем не менее, мы все же должны несколько задержаться на том, что называют современным распадом ценностей и что мы предпочитаем описывать как крушение архетипического канона.

Культурный канон возникает путем проекции архетипических образов из бессознательного. Его эффективность может варьировать либо в связи с тем, что сознание группы претерпевает прогрессивное или регрессивное изменение, либо потому, что в коллективном бессознательном происходят модификации, то ли спонтанно, то ли в ответ на социальные и политические перемены. Нам придется оставить открытым вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах изменения в реальном мире приводят к реакции коллективного бессознательного, и когда и при каких обстоятельствах модификации в коллективном бессознательном выражаются в социологических переворотах. То, что канон ценностей постоянно разлагался в течение последних нескольких сот лет западного развития, является трюизмом, что, однако, не мешает нам с ужасом и удивлением наблюдать мрачные последствия этого процесса в прошлом, настоящем и будущем.

Развал старой системы ценностей в полном разгаре. Бог, Царь, Родина стали сомнительными понятиями, так же, как Свобода, Равенство, Братство, любовь и порядочность, человеческий прогресс и смысл существования. Это не означает, что они перестали оказывать влияние на наши жизни как надличностные величины архетипического характера; но их действенность или, по крайней мере, их положение стало ненадежным, их отношение друг к другу неоднозначно, а их старый иерархический порядок разрушен.

Таким образом, индивид, которому не хватает поддержки компенсирующего внутреннего движения, выпадает из упорядоченной структуры цивилизации. Для него Эго символизирует развал восприятия трансперсональных сил, сужение мировых горизонтов и в целом потерю уверенности в жизни и ее смысла.

В этой ситуации можно наблюдать две общие реакции. Первая — это регресс к Великой Матери, в бессознательное, готовность собраться в массу и таким образом в качестве коллективного атома с новым надличностным восприятием обрести новую уверенность и занять новую выгодную позицию; вторая — это бегство к Великому Отцу, в уединение индивидуализма.

Когда индивид подобным образом выпадает из культурной структуры, он оказывается совершенно изолированным в эгоистически раздутом личном мире. Грустным результатом этого психологического отступничества — по сравнению с символической жизнью — являются беспокойство, неудовольствие, крайности, бесформенность и бессодержательность эгоцентричной жизни.

Вслед за крушением архетипического канона людьми овладевают и захватывают их, подобно злым демонам, одиночные архетипы. Типичным и симптоматичным для этого переходного явления является состояние дел в Америке, хотя то же самое свойственно практически всему западному полушарию. Личностью управляет любая доминанта, которую только можно вообразить, и личность является таковой только по названию. Нелепый факт, что под личиной, которая никого не вводит в заблуждение, власть над жизнью коллектива принадлежит убийцам, бандитам, гангстерам, ворам, лжецам, тиранам и мошенникам, представляет собой характерную черту нашего времени. Их беспринципность и лицемерие осознаются  —  и вызывают восхищение. Свою безжалостную энергию они черпают в лучшем случае из какого-то случайного архетипического содержимого, который держит их в своей власти. Соответственно, динамизм одержимой личности оказывается очень высоким, потому что в своей ограниченной примитивности она не переживает никаких изменений, которые делают людей человечными. Поклонение "зверю" никоим образом не ограничивается Германией; оно господствует везде, где приветствуются однобокость, давление и моральная слепота, то есть повсюду, где досадные осложнения цивилизованного поведения сметаются в пользу звериной ненасытности.  Стоит только взглянуть на современные идеалы воспитания.

Одержимый характер наших финансовых и промышленных магнатов, например, психологически очевиден из того самого факта, что они находятся во власти надличностного фактора "работы", "власти", "денег" или как бы они ни предпочитали называть его — который, образно выражаясь, "поглощает" их и не оставляет или почти не оставляет им места как индивидуальным личностям. Вместе с нигилистической позицией по отношению к цивилизации и человечеству раздувается сфера Эго, что выражается в тупом эгоизме полного равнодушия к общему благу и в попытке существовать эгоцентрически, когда собственная власть, деньги и "впечатления" — невероятно пустые, но обильные — занимают каждый час дня.

Ранее стабильность культурного канона гарантировала индивиду ряд упорядоченных ценностей, в котором все занимало свое надлежащее место. Теперь все это утеряно, и распыленным индивидом овладевают и поглощают его случайные доминанты надличностного характера.

Не только власть, деньги и вожделение, но также религия, искусство и политика как особые детерминанты в форме партий, наций, сект, движений и всевозможных "измов" овладевают массами и уничтожают индивида. Мы далеки от сравнения хищного промышленного воротилы и стремящегося к власти политика с человеком, который предан идее, ибо последний одержим архетипами, которые формируют будущее человечества, и этому движущему его демону он жертвует свою жизнь. Тем не менее, задачей культурной психологии, основанной на глубинной психологии, является формирование нового этоса, который учтет коллективное действие этих демонических символов, а это означает также и принятие ответственности за них.

Дезинтеграция личности, вызванная идеей, не менее опасна, чем дезинтеграция, вызванная пустыми личностными стремлениями к власти. Результат обоих можно видеть в гибельном сосредоточении в массу и реколлективизации современных людей (см. Приложение 11). В другой работе[23] я попытался продемонстрировать связь между глубинной психологией и новым этосом. Одним из самых важных следствий формирования нового этоса является то, что интеграция личности, ее целостность, становится высшей этической целью, от которой зависит судьба человечества. И, хотя глубинная психология научила нас понимать, насколько необходимо, особенно "высшему человеку", быть одержимым архетипами, это не закрывает от нас возможных роковых последствий такой одержимости.

Мы представили здесь картину нашей эпохи не для обвинений, а тем более прославления "старых добрых времен"; ибо явления, которые мы видим вокруг, являются признаками переворота, который в общем необходим. Крушение старой цивилизации и ее восстановление вначале на более низком уровне оправдают себя, потому что новый фундамент будет значительно расширен. Будущая цивилизация будет человеческой цивилизацией в намного более высоком смысле, чем когда-либо прежде, так как она преодолеет важные социальные, национальные и расовые ограничения. Это не фактические, беспочвенные мечты, а суровые факты, и роковые муки принесут безграничные страдания бесконечному количеству людей. Духовно, политически и экономически наш мир представляет собой неделимое целое. По этим меркам Наполеоновские войны были незначительными coups d'etat," и узость картины мира той эпохи, в которой все находящееся за пределами Европы едва только начало появляться, для нас почти непостижима.

Крушение архетипического канона в нашей культуре, исключительно активировавшей коллективное бессознательное - или, возможно, выразившей ее в массовых движениях, имеющих глубокое влияние на наши личные судьбы — представляет собой, однако, лишь преходящее явление. Уже во времена, когда все еще ведутся междоусобные войны, свойственные старому канону, в отдельных личностях мы можем различить, где лежат синтетические возможности будущего и даже то, как оно будет выглядеть. Поворот ума от сознания к бессознательному, ответственное сближение человеческого сознания с силами коллективной психики -- вот в чем задача будущего. Ни внешние заигрывания с миром, ни коренные социальные улучшения не могут умилостивить демонов, богов и дьяволов человеческой души или помешать им снова и снова разрушать то, что построило сознание. Если не определить их место в сознании и культуре, они никогда не оставят человечество в покое. Но подготовка к этому сближению, как всегда, возлагается на героя, индивида; он и его трансформация — великие человеческие прототипы; он — испытательный полигон для коллектива, точно так же как сознание — испытательный полигон бессознательного.

[1] В Приложении II делается попытка интерпретировать это вырождение группы в толпу и спровоцированные им различные явления, так что в некотором смысле данный раздел и два Приложения составляют самостоятельное целое.

[2]    [В то же время] оба они становятся драконом, который должен быть побежден, чтобы Эго пошло по пути развития, каким-либо образом непохожего на обычное, как, например, в случае творческой личности.

[3]   Symbols of Transformation

[4]    "On Psychic Energy".

[5]   Юнг. Психологические типы. опр. 51.

[6]   Для современного человека появление символов на "пути внутрь" имеет иное значение и функцию. Здесь посредническая позиция символа, обусловленная комбинацией его сознательных и бессознательных элементов, доказывается тем, что обратная связь сознательного с бессознательным проходит через символ, в то время как в случае человека примитивной культуры развитие шло в обратном направлении — от бессознательного к сознанию.

[7]   Symbols of Transformation

[8]   Jung, "On Psychic Energy".

[9]   Психологические типы. Опр. 51.

[10] Jung, "The Symbolic Life", лекция (1939), опубликованная для ограниченного распространения)

[11] Cassirer, The Philosophy of Symbolic Forms (перев. Manheim), II, p.218.

[12] Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству. В кн. К. Г. Юнг. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991, с. 284.

[13] Мы можем проследить действие вторичной персонализации, начиная от модификации древнего символического ритуала, до мистерий и классической трагедии и, наконец, до современного театра. С уменьшением удельного веса трансперсональных факторов и растущем значении личностных, начиная с "игры" сверхчеловеческих сил и богов и заканчивая "будуарной" пьесой, мы снова обнаруживаем то же самое направление развития.

[14] Эта перенастройка, или реэмоционализация до сих пор в значительной мере игнорировалась глубинной психологией, потому что исследователи были сильно увлечены изучением сущностных компонентов. По сущностная интерпретация сновидения совершенно не объясняет, каким образом оно приводит к перенастройке. Здесь мы хотим только обратить внимание на значение эмоциональных компонентов для терапии и интерпретации сновидений.

[15] Van der Leeuw, Religion in Essence and Manifestation: "Sacred Life".

[16] Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству. В кн. К. Г. Юнг. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991, с. 284.

[17] Symbols of Transformation

[18] Там же.

[19] Jung, "Wotan"; Ninck, Wodan und germanischer Schicksalsglaube.

[20] В Приложении II мы более подробно остановимся на затронутых здесь проблемах.

[21] Это явление, центральное для всех психических заболеваний, составляет часть общей теории неврозов.

[22] См. мою работу Depth Psychology and New Ethic.

[23] Depth Psychology and a New Ethic.

 

 

"Паломник, Паломничество и Путь —

это лишь Я, идущий к Самому Себе".

Фарид-ад-дин Аттар.

 

Увеличение периода детства и дифференциация сознания

В Части I мы обсуждали архетипические фазы сознательного развития в том виде, в каком они проявляются в мифологических проекциях коллективного бессознательного человечества. В Части II предпринята попытка показать, как и почему в ходе человеческой истории формируется личность и как это соотносится с архетипическими фазами.

Теперь, в этой заключительной главе мы должны продемонстрировать, каким образом основные законы, действие которых мы прослеживали в психической истории человечества, повторяются в модифицированной форме в онтогенетической истории жизни индивида в нашей культуре.

Однако здесь возможен только предварительный набросок, потому что мы не можем представить читателю подробную психологию детства и отрочества. Тем не менее, представляется важным привести краткое описание этого развития, потому что таким образом станет очевидной связь между эволюционной историей человека, современной жизнью и жизнью каждого индивида. В действительности лишь эта. связь между онтогенезом и человеческой историей оправдывает то, почему мы так подробно остановились на последней, утверждая в то же самое время, что истинная тема данной книги — это обсуждение современного человека и его настоятельных проблем.

Психотерапия индивида и культурная терапия общества в целом представляются нам возможными, только лишь когда мы увидим целостную картину происхождения и значения сознания и его истории, которая позволит нам определить сознательное состояние индивида и коллектива.

Признанием решающего значения стадий жизни для психологии и психотерапии и открытием процесса индивидуации как развития, происходящего в ходе второй половины жизни, мы обязаны исследованиям К. Г. Юнга.[1] Самыми важными факторами для понимания индивидуального развития являются различное направление и различное действие центроверсии в двух фазах жизни. Первая фаза, которая является периодом дифференциации, имеет своим историческим прототипом формирование Эго и его развитие, то есть, когда активность центроверсии переходит от психической целостности бессознательного самость к Эго.

В течение первой половины жизни, периода эгоцентрирования, который заканчивается совершеннолетием, центроверсия создает отношения компенсации между сознательной и бессознательной системами, но остается бессознательной; другими словами, главный орган центроверсии, Эго, ничего не знает о своей зависимости от целого. Однако на протяжении второй половины жизни, началом которой обычно служит психологическое изменение личности в среднем возрасте, в Эго наблюдается растущее осознание центроверсии. В этот момент может начаться процесс индивидуации, результатом которого будет констелляция самости как психического центра целостности, которая уже не действует только бессознательно, а воспринимается сознанием.

Задержка созревания и зависимость индивида от социальной группы на протяжении периода почти в шестнадцать лет являются, как мы знаем, исключительной особенностью человеческого вида. Эта затянувшаяся юность, контрастирующая с. ранним развитием остального животного мира, является самой важной предпосылкой человеческой культуры и ее преемственности. Длительный период обучения и подготовки, пока не будет достигнуто полное созревание, соответствует разворачиванию сознания в ходе человеческой истории. В течение этого периода мозг развивается до того уровня, достигнутого человеческим видом. Период обучения, который заканчивается совершеннолетием, посвящен культурному воспитанию, состоящему в принятии коллективных ценностей и дифференциации сознания, облегчающих адаптацию индивида к миру и коллективу.[2] И, наконец, в этот период происходит также дальнейшая дифференциация личности, конечную стадию которой мы находим в зрелом человеке, и развитие которой, насколько оно следует патриархальному направлению сознательной эволюции, мы коротко опишем.

Воспитание и расширяющееся восприятие жизни облегчают адаптацию к реальности, более или менее тождественную адаптации к коллективу и его требованиям. Тем временем, коллектив вынуждает индивида, какой бы различной ни была его ориентация в различные периоды, развивать односторонность, которая не всегда для него приемлема.

В этой адаптации совместно действуют различные факторы. Их общая цель — укрепление сознания и его способности к действию, вместе с одновременным исключением разрушительных сил бессознательного.

Одним из этих факторов является дифференциация психологического типа. То есть, каждый индивид занимает определенную позицию по отношению к миру, либо экстравертную, либо интровертную. Бок о бок с привычной позицией наблюдается дальнейшая дифференциация одной из основных функций сознания, какой конкретно — зависит от каждого индивида. [3] Эта дифференциация типа, обусловлена ли она конституцией или иными причинами, обеспечивает индивиду максимум возможностей для адаптации, потому что самая эффективная и врожденно лучшая функция развивается как основная. Одновременно с этой дифференциацией происходит подавление наименее эффективной функции, которая, в качестве "худшей функции" остается преимущественно бессознательной.

Важная цель детского развития и воспитания — превращение индивида в полезного члена общества. Такая полезность, возникающая в результате дифференциации отдельных компонентов и функций, неизбежно покупается ценой целостности. Необходимость отказа от бессознательной целостности личности является одной из самых непреодолимых эволюционных сложностей для ребенка и особенно для ребенка-интроверта.

Переход от "целостной ориентации" маленького ребенка, от следования бессознательным желаниям самости к эгоцентричному сознанию и неизбежное разделение целого на две отдельные системы составляют особую трудность. В этой критической фазе наследство, завещанное человечеству героем — систематическое развитие сознания и его защита — должно быть вновь пережито детским Эго, а власть над ним укреплена, чтобы оно получило доступ к культуре коллектива и заняло свое место в обществе.

В первой половине жизни развитие отмечено двумя решающими кризисами, каждый из которых соответствует борьбе с драконом. Первый критический момент характеризуется встречей с проблемой Первых Родителей и формированием Эго. Он протекает в возрасте от трех до пяти лет, и психоанализ ознакомил нас с некоторыми аспектами и формами встречи с родителями под видом Эдипова комплекса. Вторым критическим моментом является половая зрелость, когда сражение с драконом нужно вести снова на новом уровне. Здесь наконец-то, с помощью того, что мы назвали "небо", закрепляется форма Эго. То есть, появляются новые архетипические констелляции, а с ними новое отношение Эго к самости.

Для процесса дифференциации в детстве характерна утрата и отречение от всех элементов завершенности и целостности, свойственных психологии ребенка, поскольку она определяется плеромой, уроборосом. Должно быть принесено в жертву именно то, что является общим у ребенка с гением, художником и примитивным человеком, и то, что составляет очарование и привлекательность его существования. Цель всего воспитания, и не только в нашей культуре, заключается в том, чтобы изгнать ребенка из рая его естественной гениальности и посредством дифференциации и отречения от целостности вынудить Старого Адама идти по пути полезности для коллектива.

От принципа удовольствия к принципу реальности, как мы его назвали, от любимчика матери к ученику, от уробороса к герою — таков нормальный путь детского развития. Истощение воображения и способности к творчеству, которыми ребенок по своей природе обладает в высокой степени, является одним из типичных признаков оскудения, которое возникает в результате взросления. Устойчивая утрата живости чувств и спонтанных реакций в интересах "благоразумия" и "хорошего поведения" — это движущий фактор поведения, которое требуется теперь от ребенка по отношению к коллективу. Отличительным признаком этого процесса выступает увеличение эффективности за счет глубины и интенсивности переживаний.

Теперь все тенденции, которые мы считаем необходимыми для формирования Эго и разделения сознательной и бессознательной систем, реализуются на онтогенетическом уровне. Детское, главным образом надличностное и мифологическое восприятие мира [4] вследствие вторичной персонализации становится ограниченным и в конце концов исчезает совсем. Эта персонализация необходима для начавшегося теперь развития личности и осуществляется посредством привязанности к собственному окружению, на которое вначале проецировались архетипы. В ходе того, как личностные узы становятся прочнее, архетип постепенно замещается имаго, в котором явно смешаны и активны личностные и надличностные характеристики. Таким образом, надличностные архетипы "блокируются" личностными фигурами непосредственного окружения, с которыми устанавливает связь Эго. Или, как говорит Рильке:

Как ни зови, но его из тьмы не дозваться —

пусть даже рад он уйти. С каким облегченьем

вжился он в сердце твое, как бы вновь зачинаясь.

Где же зачатье его?

Мать, ты его зачала, он в тебе стал малюткой;

новым он был для тебя, и ты заставляла

мир ласкать его глаз, отводила чужое.

Ах, эти годы прошли, когда стройною тенью

ты заслоняла пред ним хаос, царящий вокруг.

Многое скрыть ты смогла: комнаты мрак непонятный

в благостный был обращен, сердцем смогла ты

очеловечить пространство суровых ночей.[5]

Затем происходит фрагментация архетипов и отделение личностной, "доброй" стороны фигуры Матери от ее надличностной отрицательной стороны, или наоборот. Страх ребенка и чувство нависшей угрозы исходят не от травматического характера мира, ибо ни в каких нормальных или даже в примитивных условиях существования человека никакой травмы нет; они, скорее, исходят из "ночного пространства" или, если более точно, возникают, когда Эго выходит из этого ночного пространства. В этот момент зародыш Эго-сознания ощущает подавляющее воздействие раздражителей мира-и-тела, либо непосредственно, либо в проекции. Значение семейных взаимоотношений заключается именно в том, чтобы личностные фигуры окружения, которые вначале образуют общество, смогли предложить Эго вторичную безопасность человеческого мира, как только оно выходит из первичной безопасности уроборического состояния.

Параллельно с этим развитием идет изъятие эмоциональных компонентов и избавление от ранней акцентуации тела, а это, в свою очередь, ведет к постепенному появлению Суперэго, которое обусловлено требованиями и запретами окружения.

Еще одну общую черту сознательного развития, а именно дефляцию бессознательного, можно проследить в нормальном развитии ребенка, когда первоначальный, бессознательный мир детства, мир фантазии и сказки, а также детского рисунка и детских игр все более уступает реальности внешнего мира. Либидо активированного бессознательного теперь используется для построения и расширения системы сознательного. Этот процесс сопровождает переход от игры к обучению. Школа в нашей культуре — это архитектор, которому коллектив поручает систематически воздвигать бастион между подвергшимся дефляции бессознательным и ориентированным на адаптацию к коллективу сознанием.

Патриархальное направление развития сознания с его девизом "Прочь от мира Матери! Вперед к миру Отца!" предписывается как мужчине, так и женщине, хотя они могут следовать ему различными путями. Быть любимчиком матери — это признак незавершенности первоначального сражения с драконом, которое приводит к окончанию раннего детства. Этот недостаток делает невозможным вступление в школу и мир других детей, точно так же, как провал во время обрядов инициации совершеннолетия препятствует вступлению во взрослый мир мужчин и женщин.

Теперь мы подошли к формированию тех компонентов личности открытию которых мы обязаны аналитической психологии Юнга: персоны, фигур анимы и анимуса и тени. Они образуются в результате уже описанных нами процессов дифференциации, которые протекают в течение первой половины жизни. Во всех этих процессах личностные и индивидуальные черты сочетаются с архетипическими и надличностными, а компоненты личности, которые обычно находятся в структуре психики как потенциальные психические органы, теперь начинают объединяться с важными, индивидуальными особенностями, которые индивид реализует в своем развитии.

Развитие персоны является результатом процесса адаптации, который подавляет все индивидуально значимые черты и потенциальные возможности, скрывая и сдерживая их в пользу коллективных факторов или факторов, которые представляются желательными для коллектива. Здесь снова целостность обменивается на выгодную и преуспевающую поддельную личность. "Внутренний голос" заглушается развитием Суперэго и сознания, представляющих коллективные ценности. Происходит отречение от голоса, индивидуального восприятия надличностного, особенно сильного в детстве, в пользу сознания. Когда покидается рай, голос Бога, звучавший в Саду, также теряется, а для того чтобы стала возможной социальная адаптация, место высших ценностей занимают ценности коллектива, отцов, закона и совести, существующей морали и т.п.

В то время как естественная тенденция каждого индивида склоняет его к физической и психической бисексуальности, дифференцированное развитие нашей культуры заставляет его загнать элемент противоположного пола в бессознательное. В результате сознательный ум признает только те элементы, которые соответствуют внешним характеристикам пола и подчиняются коллективной оценке. Таким образом, "женские" или "душевные" черты для мальчика считаются нежелательными, по крайней мере, в нашей культуре. Такая односторонняя акцентуация определенной сексуальности человека заканчивается констелляцией элемента противоположного пола в бессознательном в форме анимы у мужчин и анимуса у женщин, которые, как часть души, остаются бессознательными и господствуют в сознательно-бессознательных взаимоотношениях. Этот процесс поддерживается коллективом, и именно вследствие того, что подавление элемента противоположного пола часто оказывается трудным, сексуальная дифференциация поначалу сопровождается типичными формами враждебности по отношению к противоположному полу. Это развитие также следует общему принципу дифференциации, предполагающему принесение в жертву целостности, представленной здесь фигурой гермафродита.

Как мы видели, точно также и формирование тени, темной стороны личности, отчасти определяется адаптацией к коллективному сознанию.

Тренировка воли и выполнение направленного и контролируемого действия в ущерб бессознательному, инстинктивной реактивности, в равной мере необходимы для адаптации к реальности, требуемой от растущего ребенка. Здесь снова наблюдается подавление эмоциональных компонентов. Пыл и эффективность маленького ребенка уступают место контролю над аффектами и подавлению чувств, заметным в хорошо воспитанных детях.

Формирование всех этих "управляющих структур" укрепляет Эго, сознание и волю и, более или менее изолируя инстинктивную сторону, ведет к растущему напряжению внутри личности. Отождествление Эго с сознанием лишает его контакта с бессознательным, а значит и психической целостности. Сознание может теперь заявлять, что представляет единство, но это единство является только относительным единством сознательного ума, а не целостностью личности. Психическая целостность теряется_ и замещается дуалистическим принципом противоположностей, который управляет всеми сознательными и бессознательными констелляциями.

Таким образом, развитие и совершенствование сознания, которых требует коллектив, в некотором смысле являются одновременно и процессом отсечения корней. Внутренняя коллективная привязка к инстинктам должна быть оставлена, а в качестве вторичной безопасности Эго в почву коллектива и в его господствующий канон культурных ценностей должны быть пущены новые корни. Этот процесс трансплантации означает переход от сосредоточения вокруг инстинкта к эгоцентризму, и любая неудача здесь взращивает богатый урожай нарушений и заболеваний, связанных с развитием.

Продвижение через архетипические фазы, патриархальная ориентация сознания, формирование Суперэго как представителя коллективных ценностей внутри личности, следование коллективному канону ценностей — все эти вещи являются необходимыми условиями нормального морального развития. В результате подавления любого из этих факторов возникают связанные с развитием нарушения. Нарушения в первых двух факторах, которые являются собственно психическими, ведут к невротизации; отклонения в двух других, которые являются культурными, выражаются в социальной неприспособленности, проступках или детской преступности.

Обычный ребенок не только переживает этот процесс отсечения корней, но и приобретает в его результате повышенное внутреннее напряжение. Сравнительная утрата единства, поляризация на две психические системы, изоляция внутреннего мира и формирование в рамках личности управляющих структур могут порождать конфликт, но нельзя сказать, что они закладывают основание для какого-либо невротического развития. Напротив, они являются нормальными, и именно их отсутствие, или скорее их несовершенство, ведет к заболеванию.

Определенная благоприятная для сознания односторонность развития особенно характерна для нашей специфически западной психической структуры, которая поэтому с самого начала подразумевает конфликт и принесение в жертву. Однако в то же время такая структура обладает естественной способностью делать конфликт плодотворным и придавать жертвоприношению смысл. Центроверсия выражается в психике как стремление к целостности, уравновешивающее односторонность ее развития в первой половине жизни компенсирующим развитием в течение второй. Напряженный конфликт между сознанием и бессознательным, при условии, что действуют естественные компенсаторные тенденции бессознательного, ведет к устойчивому развитию личности; а с интенсификацией сознательно-бессознательных взаимоотношений в такой созревающей личности первоначальный конфликт сменяется все более богатым и более полным синтезом.

Но в самом начале дифференциация и разделение, неизбежные в развитии человечества, также необходимы и индивиду, в своем собственном развитии повторяющему старый путь, пройденный человечеством. Напряжение, возникающее из его внутренней психической поляризации, составляет энергетический потенциал личности и определяет его двойственное отношение к миру.

С ростом Эго-сознания наблюдается прогрессивный перенос либидо на мир, его кумулятивное "инвестирование" во внешние объекты. Такой перенос либидо обусловлен двумя причинами: с одной стороны, использованием сознательного интереса Эго и, с другой стороны, проекцией бессознательного содержимого. Всегда, когда энергетический заряд бессознательного содержимого становится чрезмерным, оно разряжается путем проецирования из бессознательного. Теперь оно соприкасается с сознательным умом в виде оживляющих мир образов, и Эго воспринимает его как содержимое этого мира. Таким образом, в результате проекции возникает интенсифицированная фиксация на мире и носителях проекции.

Этот процесс особенно заметен в период полового созревания. Активация бессознательного, в этот период проявляющаяся в виде параллельного психофизиологическому изменения признака, выражается в повышенной активности коллективного бессознательного и архетипов; она намного превосходит активацию сексуальной сферы, и ее проявления заключаются не только в опасности вторжения в сознание, о чем свидетельствует частота психотических дебютов в этот период, а прежде всего в появлении страстного интереса ко всему, стоящему выше личности, к идеям и идеалам, имеющим универсальное значение. Многие люди проявляют подобный интерес только в этот период повышенной активности коллективного бессознательного. Кроме того, период отрочества характеризуется изменением эмоционального тона, переживанием жизни и мира, более близким к вселенскому единству первоначального человека, чем к настроению современного взрослого. Такое лирическое оживление, сравнительно частое появление мифологических мотивов в сновидениях и поэтические сочинения этого периода являются типичными признаками активации слоя коллективного бессознательного.

Но так как компенсаторная деятельность сознания в период полового созревания также усиливается, то лишь ярко интровертированные или творческие личности непосредственно осознают движение в бессознательном. Обычно оно проходит за стеной, отделяющей Эго от бессознательного, и сознательного ума достигают только слабые его отголоски. Наряду с влиянием на интерес и чувство, активированное бессознательное проявляет себя также посредством "очаровывающих" проекций, инициирующих и обеспечивающих следующую стадию нормального развития.

Самые важные проекции этого периода — анима или анимус, имаго противоположного пола, скрытые в бессознательном, которое теперь активируется. Эти пленительные образы проецируются на мир, и начинается их поиск в нем. Таким образом констеллируется проблема партнера, основная тема в течение первой половины жизни.

 

Активация коллективного бессознательного и изменения Эго в период полового созревания

Отделение от родительских имаго, то есть от реальных родителей, которое должно произойти в период полового созревания, вызывается, как показывают примитивные обряды инициации, активацией образов надличностных или Первых Родителей. Эта активация институционно используется коллективом и для коллектива, в том смысле, что последний требует проекции родительских архетипов на надличностное содержимое, которое осознается также как надличностная реальность и способствует ей. То есть отношение к фигуре господина, учителя и лидера — одним словом, к личности, наделенной маной[6] — как к проекции архетипа отца не менее важно, чем проекция архетипа матери на родную страну или на общество, Церковь или политическое движение. Начиная с этого момента, жизнь юноши, который вышел из семейного круга в коллектив, будет в значительной мере подчиняться атому содержимому и использоваться им.

Критерием "созревания" является то, что индивид выводится из семейного круга и вводится в мир Великих Дарителей Жизни. Соответственно, половое созревание — это время возрождения, и его символизм является символизмом героя, который возрождается посредством сражения с драконом. Цель всех обрядов, характерных для этого периода — обновление личности посредством ночного морского путешествия, когда духовный или сознательный принцип одолевает дракона матери, а узы, связывающие ее с матерью и детством, а также с бессознательным, разрываются. Окончательная стабилизация Эго, которая происходит с трудом, стадия за стадией, соответствует окончательному убийству дракона матери в период полового созревания. Так как в реальной жизни в этот момент онтогенетического развития осуществляется отделение анимы от матери, а значение матери заслоняется значением души-партнера, то на это время обычно приходится завершение борьбы с драконом. Возродившийся перерождается через принцип отца, с которым он отождествлял себя при инициации. Он становится сыном отца без матери, и, поскольку он равен отцу, он является также и отцом самому себе.[7]

Во время допубертатного периода Эго постепенно занимало центральное положение; теперь, с наступлением половой зрелости, оно наконец становится носителем индивидуальности. Отделение от бессознательного — настолько, насколько это необходимо для создания напряжения между двумя системами — завершается. Инициации возмужания являются выражением активированного коллективного бессознательного, которое теперь привязывается к обществу, так как в этих обрядах архетипический канон передается как духовный мир коллектива старшими, представляющих "небо". Таким образом, неофит, даже если он не удостаивается персонального откровения, как в случае инициации "духа-хранителя" у Северо-Американских индейцев, подходит к новому ощущению своего центрального положения в коллективе. Быть инициированным и быть взрослым означает быть ответственным членом коллектива, ибо с этого момента выходящее за рамки личного значение Эго и индивида включается в культуру коллектива и ее канон.

 

Самоосознание центроверсии во второй половине жизни

Первым условием этого развития является успешное окончание борьбы героя, когда победитель объединяется со сверхличностными силами, возникшими перед ним в духовном мире инициации. Неофит ощущает себя наследником этого мира, ради которого он вступает в земную борьбу. Осуществляет ли он свое отделение от мира бессознательного, признавая мир религии и этики или принимая табу и религиозные законы — имеет второстепенное значение.

Победа означает самозарождение маскулинности, и как убийца дракона, победитель награждается Принцессой. Теперь, когда он достиг зрелости, и сексуальность стала допустимой, место матери занимает возлюбленная. Теперь он выполняет сексуальную роль, и в то же время должен преследовать как индивидуальную, так и коллективную цель.

Первая половина жизни главным образом посвящена адаптации к силам внешнего мира и их выходящим за рамки личности требованиям. Только проекция архетипов Первых Родителей и анимы с анимусом позволяет сознанию развиваться в направлении мира. Именно очарование архетипических образов, действующих "за" соблазном внешней реальности, придает психике ее внешнюю направленность, характерную черту всего нормального развития в этой фазе.

Эта фаза отмечается постепенным разворачиванием сознания и умножением связей с реальностью. Лежащая в основе тенденция предоставляется самой природой и соответствует тем врожденным инстинктам и психическим механизмам, которые способствуют росту и стабилизации сознания. Примером этой тенденции является уже то, что бессознательное, активируясь в период полового созревания, вследствие естественных процессов ассимиляции и проекции, буквально "выворачивается наизнанку".[8]

После наступления половой зрелости Эго-сознание нормального взрослого человека является прочным, но гибким, располагает сравнительно большим количеством свободного либидо, хорошо защищено от вторжений бессознательного, но не отгорожено от него, и соответственно своим возможностям и заряду либидо, положительно настроено по отношению к большей или меньшей части объективного мира. Как у экстравертов, так и у интровертов сознание и личность формируются посредством прогрессирующего овладения миром и адаптации к нему. Исключением является творческий индивид, у которого бессознательная активность избыточна, но сознание способно противостоять этому избытку, и невротик, с нарушенным по какой-либо причине развитием сознания.

Отсутствие в нашей культуре обрядов и обычаев призванных сглаживать вхождение подростка в мир является одно из причин возникновения неврозов в юности, общей для которых является трудность встречи с требованиями жизни и сложность адаптации к коллективу и партнеру. Отсутствие обрядов, связанных с климактерическим периодом, действует подобным же образом. Общей для климактерических неврозов второй половины жизни является сложность освобождения себя от земных привязанностей, необходимого для нормальной жизни в пожилом возрасте и решения его задач. Поэтому причины таких неврозов совершенно отличаются от причин неврозов первой половины жизни, и даже противоположны им.

В то время как в первой половине жизни центральное положение Эго не позволяет осознать действие центроверсии, средний возраст характеризуется решающим изменением личности. Центроверсия становится сознательной. Эго подвергается действию несколько болезненного процесса, который, начинаясь в бессознательном, пронизывает всю личность. Это психологическое изменение с его симптоматикой и символизмом Юнг описал как процесс индивидуации, и в своих работах по алхимии проиллюстрировал эту тему богатым материалом.

Таким образом, мы можем сказать, что с наступлением второй половины жизни личностное развитие центроверсии вступает во вторую фазу. В то время как его начальная фаза вела к развитию Эго и дифференциации психических систем, его вторая фаза несет с собой развитие самости и интеграцию этой системы. Но, хотя направление процесса трансформации противоположно направлению развития первой половины жизни, дезинтеграции Эго и сознания не происходит; напротив, наблюдается расширение сознания, вызванное размышлением Эго о самом себе. Представляется, будто бы Эго восстановило свое первоначальное положение: оно выходит из мономаниакальной одержимости самим собой и снова становится инструментом целостности.

Бессознательная активность самости господствует в ходе всей жизни, но только во второй ее половине эта активность становится сознательной. В ходе формирования Эго в раннем детстве происходит постепенное центрирование сознания, где Эго выступает как орган, представляющий целостность. В период возмужания индивид как Эго ощущает себя представителем коллективной целостности. Он становится ответственным членом коллектива, и между ними возникает та же творческая взаимосвязь, что и между Эго и бессознательным. Начиная со времени полового созревания и до наступления климакса — периода активного расширения, которое меняет свое направление на обратное с наступлением второй половины жизни — диалектика между индивидом и коллективом имеет внешний характер. Затем, вместе с индивидуацией приходит овладение внутренней диалектикой между Эго и коллективным бессознательным.

В процессе интеграции личность возвращается назад по пути, пройденному ею в течение фазы дифференциации. Теперь возникает вопрос достижения синтеза между сознательным умом и психикой в целом, то есть между Эго и самостью, так чтобы между прежде диаметрально противоположными системами сознания и бессознательного могла констеллироваться новая целостность. Все дифференциации и компоненты личности, которые оформились в течение первой половины жизни, когда развивалось сознание, теперь разрушаются. Однако это происходит не в форме регресса, как при массовой реколлективизации (см. Приложение I), а в форме интеграции, в которой расширение и развитие сознания просто продолжаются в новом направлении.

В этом процессе трансформации — который проявляется не только в сознательной форме процесса индивидуации, но и, посредством саморегуляции психики, управляет также созреванием всей личности — Эго достигает осознанности самости. В то время как Эго-сознание узнает о существовании самости, самость эволюционирует из своей бессознательной активности и достигает стадии сознательного проявления. Путь трансформации, который проходит индивид, напоминает магический процесс в алхимии; это новая форма сражения с драконом, кульминацией которого является качественное изменение сознания. Когда сознательный ум ощущает единство психики, психологической реальностью становится мифологическая стадия, которую мы назвали "Трансформация, или Осирис".

В противоположность предшествующей дефляции бессознательного, дифференциации и формированию уклона вовне, к коллективу, мы теперь наблюдаем дефляцию мира, интеграцию и формирование уклона внутрь, к самости. Во время первой половины жизни безличная и бессознательная жизнь детства должна оформиться в личностную жизнь взрослого человека, который, сохраняя свое положение в коллективе, должен предоставить центральное место сфере Эго, будь то сфера личных достижений, человеческих взаимоотношений, власти или творческой деятельности. За этой фазой развития личности, в которой доминирует Эго, следует другая, где ассимиляция надличностного и сверхличностного содержимого ведет к смещению центра от личностного Эго, центра сознания, к самости, центру всей психики.

Интеграция всех управляющих структур личности в рамках этого целостного психического единства объединяет сознательный ум с теми частями, которые откололись от него или вообще никогда не были соединены с ним; и этот процесс активирует эмоциональные компоненты, а также завершает вторичную персонализацию. Хотя это развитие обычно протекает без нарушения целостности сознания, кризисы и опасности, которые оно таит в себе, остаются теми же, что угрожали примитивному Эго, и в серьезных случаях они могут даже погубить личность. Здесь эмоциональные и архетипические вторжения тоже угрожают Эго, когда на своем героическом пути в преисподнюю оно добровольно отбрасывает ограничения и защиты сознательного развития. Например, за родительскими имаго теперь вырисовываются первичные архетипы, а фигуры, которые встречаются по мере продвижения вперед, становятся все более разнообразными, более сложными, более загадочными и двусмысленными. Точно так же, как личность отказывается от преимущественного главенства своего собственного пола и, ассимилируя аниму или анимус, вновь обретает свой первоначальный гермафродитизм, так и архетипы теряют свою однозначность во множестве противоречивых значений. Однако, в противоположность примитивному состоянию, теперь есть сознание, способное воспринять всю их разнонаправленность и парадоксальность, в то время как ранее они бы привели к его гибели. В эволюции человечества бессознательное выражалось преимущественно спонтанно, через естественный символ; но теперь, кроме этого, возникает явление, которое Юнг назвал "объединяющим символом" и "трансцендентной функцией".[9]

Объединяющий символ представляет собой продукт особого состояния, в котором вместо преобладания бессознательной способности к творчеству, как это всегда бывает в случае появления естественных символов, решающим фактором, скорее, является позиция сознательного Эго, его стабильность перед лицом бессознательного. Как продукт трансцендентной функции, объединяющий символ рассеивает напряжение - энергии и содержимого - существующее между стабильностью сознательного Эго и противоположной тенденцией бессознательного овладеть им.

Таким образом, объединяющий символ является непосредственным проявлением центроверсии, целостности индивида. В результате творческого влияния новых, до этого бездействовавших элементов, сознательная и бессознательная позиция преодолеваются, то есть "трансцендируются". Объединяющий символ является высшей формой синтеза, самым совершенным продуктом внутреннего стремления психики к целостности и самоисцелению; он не только "сглаживает" весь конфликт — при условии серьезного к нему отношения и переживания до конца превращая его в творческий процесс, но и делает его. отправной точкой для нового расширения целостной личности.

Юнг отмечает: "Стабильность и позитивность индивидуальности и превосходящая сила бессознательного выражения являются всего лишь проявлениями одного и того же явления".[10] Стабильность и позитивность индивидуальности означают силу и целостность, моральную чистоту сознательного ума, его отказ бессознательному и миру позволить разрушить себя. Но "превосходящая сила бессознательного выражения" представляет собой трансцендентную функцию, творческий элемент психики, который, открывая новый путь, новую ценность или образ, может преодолеть конфликтную ситуацию, неразрешимую для сознательного ума. Вместе они свидетельствуют о том, что достигнута совокупная констелляция личности, в которой способность психики к творчеству и определенность сознательного ума уже больше не являются двумя противоположно направленными системами, отколовшимся друг от друга, а достигают синтеза.

Этот синтез психики часто сопровождается символами, представляющими новое единство противоположностей, таких как символ гермафродита. Здесь снова проявляется гермафродитический характер уробороса, но уже на новом уровне.

Как в алхимии первоначальное соединяющее в себе два разных качества состояние prima materia сублимируется посредством последовательных трансформаций до тех пор, пока оно не достигает конечного и опять соединяющего в себе два разных качества состояния философского камня, так и путь индивидуации через последовательные трансформации ведет к высшему синтезу Эго, сознания и бессознательного. В то время как вначале зародыш Эго находится в объятиях гермафродитного уробороса, в конце золотой сердцевиной сублимированного уробороса оказывается самость, сочетающая в себе маскулинные и фемининные, сознательные и бессознательные элементы, единство, в котором Эго не погибает, а ощущает себя в самости как объединяющем символе.

В этом процессе происходит "сублимация" Эго, когда оно осознает свою связь с самостью, связь, которая неоднократно появляется в парадоксальной тождественности Гора и Осириса,  Эго, будучи само по себе смертным, осознает себя бессмертным в самости; связь между ними выражена в афоризме Талмуда: "Человек и Бог — братья-близнецы[11] а также в символизме тождественности отца и сына, матери и дочери. Уступая Самости свои притязания на уникальность и свое центральное положение, Эго, как ее косвенный представитель, становится "царем этого мира", точно так же, как самость является "царем духовного мира".

Первая фаза этого процесса "осирисофикации" и трансформации, эквивалентного процессу индивидуации, все еще лежит в сфере архетипа героя; это фаза сражения с драконом и иерогамией с анимой. Вместе они составляют первую стадию трансформации, которая заканчивается образованием самости, единства как внутреннего акта самопорождения и прославления. Интроекция архетипа героя, союз с душой, основание царства, которое "не от мира сего", и рождение царя являются как таинствами алхимии, так и процесса индивидуации.[12]

Акт самопорождения, который происходит в самом начале жизни, когда Эго-сознание освобождается от разрушительных объятий дракона бессознательного, соответствует возрождению Эго как самости, когда во второй половине жизни оно вырывается из объятий дракона мира. Сражение с драконом первого периода начинается со встречи с бессознательным и заканчивается героическим рождением Эго. Ночное морское плавание второго периода начинается со встречи с миром и заканчивается героическим рождением самости.

Эта последняя фаза сознательного развития уже больше не архетипична, то есть коллективно не обусловлена, а индивидуальна. Архетипический материал также может ассимилироваться, но он ассимилируется сознательно и индивидом, который достигает восприятия самости посредством своего уникального и неповторимого объединения с внешним и внутренним мирами. Теперь над Эго властвует не бессознательный, чисто коллективный мир уробороса, и не сознательный, чисто коллективный мир общества, а оба они сочетаются и ассимилируются единственным в своем роде образом. В то время как фрагментарное Эго оказывается ..просто атомом, затерянным между огромными коллективными мирами объективной психики и объективной физики. Эго, объединённое с Самостью антрнопоморфически  ощущает себя центром вселенной

Пройдя через все фазы восприятия мира и самого себя индивид достигает осознания своего истинного значения. Он осознает себя началом, серединой и концом саморазвития психики, которая проявляется вначале как Эго, а затем воспринимается этим Эго как самость.

Однако это восприятие Эго самости связано с "вечностью", с бессмертием, как в мифе об Осирисе. Целостность, которая возникает в результате процесса индивидуации, соответствует глубокому структурному изменению, новой конфигурации личности. В то время, как в первой половине жизни наблюдалась тенденция к дифференциации и, в ущерб целостности, постоянно росло напряжение, теперь процесс интеграции ведет к увеличению стабильности и снижению напряжения. Это направление развития находится в соответствии с естественным созреванием всех живых структур. Оно имеет как биологические, так и физические эквиваленты. Таким образом, генезис, стабилизация, конфигурация и консолидация личности связаны с символизмом, компонентами которого являются совершенная форма, равновесие, гармония, прочность. Все эти элементы содержит в себе мандала, независимо от того, представляется ли она в виде круга, сферы, жемчужины или симметричного цветка; а бриллиант, камень или скала как символы самости демонстрируют неразрушимость и постоянство чего-то, что уже больше не может быть расколото на части противоположностями.

Но там, где акцент па неразрушимость, вечность и бессмертие не так силен, стабильность психики выражается как постоянство живого организма, который растет, развивается и обновляет себя. Поэтому снижение напряжения между противоположностями указывает, скорее, на согласие и гармонию действующих сил, на качественное изменение, чем на количественное снижение их мощности. Здесь, как и повсюду, зрелость означает трансформацию количественно более высоких напряжений в качественно более высоко организованные и более стабильные структуры.

Структурную целостность с самостью в центре психики символизирует мандала, круг, имеющий центр, и гермафродитный уроборос. Но этот уроборический круг теперь имеет в центре светлую сердцевину самости. В то время как вначале уроборос существовал только на животном уровне, и зародыш Эго, содержащийся в его середине, был почти не виден, в распускающемся цветке мандалы животное напряжение противоположностей преодолевается, превосходится самостью, которая расцветает венчиком противоположностей. В начале развития сознание было почти полностью подавлено сокрушительным превосходством бессознательного; в конце - оно расширяется и крепнет благодаря связи с самостью. Это сочетание самости со стабильностью Эго приводит к подчинению и включению в магический круг всего содержимого, относится ли оно к миру или бессознательному, внешнему или внутреннему.

Самодифференцирующаяся структура психики отражается в мире, расколотом принципом противоположностей на внешний и внутренний, сознательный и бессознательный, жизнь и дух, мужское и женское, индивид и коллектив. Но для созревающей психики, медленно интегрирующейся под влиянием символа гермафродита, мир также принимает вид гермафродитного кольца, внутри которого обретает свою форму человеческий центр, будь то индивид, который приходит к самоосознанию между внутренним и внешним мирами, или само человечество. Ибо человечество в целом и отдельный индивид имеют одну и ту же задачу, а именно: осознать себя как единство. Оба они выбрасываются в реальность, одна половина которой предстает перед ними как природа и внешний мир, в то время как другая принимает форму психики и бессознательного, духа и демонической силы. Оба должны ощутить себя центром этой совокупной реальности.

Мы начали с Эго, лежащего в лоне родительского дракона уробороса, свернувшегося, как зародыш, в окутывающем слиянии внутреннего и внешнего, мира и бессознательного. Мы заканчиваем, как в алхимической картине, гермафродитом, повергнувшим этого дракона: благодаря своей собственной синтетической сущности, Эго преодолело первичное состояние, над ним сияет корона самости, а в его сердце пылает бриллиант.

Но лишь только когда сознательное развитие человечества в целом, а не просто отдельных индивидов достигнет этой стадии синтеза, будет по-настоящему преодолено поглощающее индивида уроборическое состояние, а с ним — и опасность дракона для коллектива. Человечество должно воспринять и постичь коллективное бессознательное как основу, общую для всех людей. Опасность постоянных вторжений из бессознательного не будет предотвращена до тех пор, пока процесс интеграции не приведет к новому синтезу разделенных рас, наций, племен и групп. И тогда будущее человечество осознает, что центр, который индивидуальная личность воспринимает сегодня как свой собственный центр-самость, един с самостью самого человечества, и ее рождение окончательно одолеет и заставит уйти этого старого змея, первичного дракона уробороса.

[1]    "The Stages of Life"; также см. Герхард Адлер. Эго и цикл жизни.

[2]   В работе Biologische Fragmente zur vom Lehre vom Menschen, которая оказалась в моем распоряжении только после завершения моей рукописи, A.Portmann выражает взгляды, которые удивительно совпадают с моими собственными. То, что мы пришли к одинаковым выводам, хотя и приближались к ним от таких отличных отправных точек, как биология и глубинная психология, немало говорит в пользу объективности этих выводов.

[3]   Юнг, Психологические типы.

[4]    Юнг, Семинар по детским сновидениям (не публиковалось); Wickes, The Inner World of Childhood; Fordham, Yhe Life of Childhood.

[5]   P. M. Рильке. Третья элегия. [Цит. по: Р. М. Рильке. Лирика. М.-Л.: Художественная литература, 1965. Перев. Т. Сильман. — Прим. ред.]

[6]   Юнг Отношение между Я и бессознательным.

[7]    Частичное перенесение этих обрядов возмужания на период раннего детства является типичной чертой патриархально ориентированных структур. Здесь, в обрядах обрезания и крещения отец заменяет мать в самом начале жизни, так что материнская сфера сознательно и решительно сужается.

[8]    Естественность этого развития доказывает также анализ связанных с развитием затруднений и нервных расстройств в зрелой жизни.

[9]   Психологические типы, опр.51. Ю

[10] Там же.

[11] Talmud, Sanhedrin 46b.

[12] Юнг, Психология и алхимия.