30 мая — 6 июня. «Эверест побежден»

Я всегда задавался вопросом: на что может быть похоже возвращение с Эвереста, если вершина будет взята? Я думаю, что Чарлз Эванс до нашего выхода в обратный путь оценивал наши шансы на успех как один к тридцати, ссылаясь на «неизвестность» погоды и спортивной формы команды.

Таким образом, мы уже давно были готовы к неудаче и закалены против разочарования. Теперь ориентация должна измениться: Эверест побежден, мечты длительностью в год превратились в действительность. Я был почти в таком же замешательстве, как и веселая компания, которая 30 мая занималась чаепитием в большой палатке. Но я знал, что сильнейшим чувством всех было облегчение — облегчение, что мы целы и невредимы, что мы можем теперь идти вниз, будучи ещё в хорошей форме и даже с возрастающим аппетитом.

Восхождение в одном отношении похоже на гребные соревнования. Выигрывающая команда может позволить себе что-то поберечь. Она на вершине. Нам теперь не надо было уставать, выбиваясь из сил, идти наверх. Нам осталось только пройти безаварийно вниз через ледопад. После чая Джон держал краткую речь; он говорил с большим волнением об успехе и о мужестве, с которым каждый содействовал победе над вершиной. Затем, чувствуя себя очень плохо, он удалился в свою маленькую палатку. Реакция в этот момент была столь же тяжелой для нервной системы, как и напряжение. Начиная с октября все его способности были направлены к одной этой цели. С марта он также пребывал в физическом напряжении, и, кроме того, на его плечи легла полная ответственность за нашу безопасность. Джон дважды проходил ледопад через два дня после болезни, вел первую группу в Цирк; отказался остаться в Лобуе, а вместо этого сопровождал группу разведки в нижней части стены Лхоцзе; поднял 14 килограммов груза до верхнего склада над Южным Седлом и находился там до тех пор, пока обстоятельства не заставили его пойти вниз. Многие считали, что Джон, вероятно, не сможет выдержать свой темп, но он выдержал его. Никто не был удивлен, когда после ночи с кислородом Джон вновь появился свежий, как всегда, и готовый идти вниз...

Мы продолжали нескончаемую беседу. Я впервые услышал о слегка вероломном маневре Стобарта, предпринятом им для получения снимка «встречи». Том встретил группу выше лагеря V, просил их ничего не говорить об успехе до последнего момента и затем снял сцену объятий и поцелуев, отнюдь не типичную для британцев. «Мы настолько забылись, что обменялись рукопожатием»,— говорил Тилман о восхождении на вершину Нанда Деви. Здесь было куда хуже. Я узнал также, что две уходящие вниз фигуры были Майкл Уэстмекотт и Джеймс Моррис. Джеймсу крупно повезло: он выбрал из всех дней именно этот, чтобы пойти наверх и узнать, нет ли каких-либо новостей. Сейчас он мчался вниз, чтобы передать сенсацию. Мы говорили о восхождении, о различных сторонах восхождения, о вершине, снова о восхождении, об обратном пути, о встрече. Я вышел из палатки и увидел свет звезд, сияющих над Нупцзе так же, как и месяц назад. Так же будет через тысячи лет, когда ничего не останется от нашего возбуждения.

Я спал более двенадцати часов. Затем встал и перечитал письма. Особенно приятными были письма жены, которая самоотверженно уговаривала меня не возвращаться домой, если будет ещё попытка восхождения после муссонов. Теперь не будет больше причин её беспокоить. Как они будут счастливы, те, которых мы хотим видеть счастливыми! О всем мире в целом мы по существу ещё не начинали думать.

В этот день мы продолжали сортировать продукты. Что взять вниз? Сколько будет мест? Никто не хотел рисковать жизнью шерпов на ледопаде ради того, чтобы притащить вниз то, что не было необходимым. И кто должен идти вниз в первую очередь? Большинство стремилось уйти поскорее. Я решил остаться и помочь Чарлзу Уайли, который должен был руководить эвакуацией основных грузов. Одна группа шерпов должна была немедленно пойти с грузами вплоть до Базы. Им надлежит на следующий день подняться в лагерь III и забрать оттуда то, принесет туда сегодня другая группа из лагеря IV. Все должны собраться на Базе 2 июня.

После того как основная группа ушла, я наконец переписал свою статью и несколько стихотворений. Солнце пекло вовсю. Чарлз выполнил свое дело наилучшим образом, причем вся моя помощь была чисто символической.

Тем временем лагерь IV становился все более и более опустошенным, все менее и менее привлекательным. Почти все палатки были сняты, оставив после себя грязные кратеры. Консервные банки, бумага, всякие остатки после трехнедельного приготовления пищи растаскивались галками, единственными существами, которые могли бы испытывать печаль при нашем уходе.

Восемнадцатый полный день на высоте, превышающей 6400 метров. В этот вечер Грифф, Майк Уорд, Том Стобарт, Чарлз и я сидели под брезентом и ждали ужина. Было подано чудесное блюдо из рубленого мяса и риса, но мы вернули его почти нетронутым. Мы, кажется, перешли границу за которой люди не могут уже пребывать на высоте, не теряя аппетита.

 

Спуск к Базовому лагерю

Я никогда не забуду спуск 1 июня в обществе Майка Уорда и Тома Стобарта. Это был странный переход. Том двигался очень медленно и пользовался каждым случаем, чтобы полюбоваться окружающим видом. Туман окутал нас, и в какой-то момент начался небольшой снегопад, однако солнце светило сквозь хлопья снега. Трещины походили на свои карикатуры: они были все так же широкими, но их края осели и приобрели грязно-серый цвет. Небольшие подъемы преодолевались, конечно, очень медленно, всего мы затратили два и три четверти часа, чтобы дойти до лагеря III. Здесь мы погрелись на солнышке, наблюдая, как туман поднялся, чтобы закутать Пумори в элегантную облачную шаль,— мечтательное воспоминание о прежних днях.

Том очень устал. Он мужественно поднялся по ледопаду, вскоре после перенесенного воспаления легких, теперь длительное пребывание в лагере IV начало сказываться. Это не значит, конечно, что мы с Майком шли бы без него быстрее. Время, потраченное нами, чтобы дойти от лагеря III до Базы,- четыре с половиной часа говорит о нашей скорости. Майк шёл впереди, отыскивая дорогу, а я последним в связке. Ледопад имел кошмарный вид: грязный до предела снег, покрытый ровным слоем пыли, тысячи трещин, ухмыляющихся разинутыми пастями (кажется, их раньше не было). Но нет, при зрелом размышлении видишь, что это те же старые друзья, которые кознями алхимика превращены в уродливых сестер своих прежних красоток. Через эту трещину мы прыгали. Теперь вынуждены её обходить. Эта башня когда-то нам угрожала, сейчас она наполовину разрушена. Сераки и башни изменились больше всего. Каждая покрывающая их снежинка была удалена, так что солнце и ветер могли свободно обрабатывать лед, вырезая в нем фантастические чудовища. Не было больше пенистых волн, внезапных холодных голубых отвесов. Теперь было бесконечное, суетливое, ощерившееся нагромождение грязных глыб над грязными глыбами. Цвет ледопада изменился на светло-коричневый; пыль из Тибетского нагорья перенеслась через перевал Лхо Ла и лежала, не покрытая свежим снегом. Движение по леднику тоже было резко отличным. Ведь в последний раз мы поднимались в сильный снегопад. Теперь мы спотыкались о глыбы и расщелины. «Щелкунчик» потребовал неприятного лазанья в трещину; расщелина между лагерями II и III расширилась, но мост через неё стал более надежным после присоединения двух бревен к дюралевым секциям. Это была работа Майкла Уэстмекотта, присутствие которого чувствовалось повсюду. Мы мало что слышали о нем, если не считать каких-то разговоров в палатке о его работе с шерпами на ледопаде. Фактически же он занимался спасением команды. Если бы не его терпение, не говоря уже о техническом мастерстве, команда вряд ли смогла бы безопасно вернуться, так как мосты обвалились и потребовалось бы длительное время, чтобы найти другую дорогу. В лагере II сераки разрушились и покрыли своими обломками площадки, где были палатки. Ниже проходила совершенно новая дорога. Она не шла, как раньше, поперек и вниз по ложбине, а спускалась сразу вниз.

Мы шли очень медленно, а Том, кроме того, с трудом. Вниз, все время вниз в этом новом, буром, покрытом туманом мире. Во многих местах рельеф был таков, что продвижение было проще, чем раньше, однако правильную дорогу распознавать было нелегко, так как следы кошек стали еле заметны, а снимать очки-консервы мы не решались. Порой казалось, мы заблудились: нет, вот ухмыляющийся ледяной старик со свисающими у носа сосульками; он же три недели назад в горностаевой мантии из снега выглядел как круглощекий парень.

Наконец мы подошли к площадке над перилами «ужаса Хиллари». Все мои спутники по очереди хватали верёвку и, исчезая из виду, скользили до пологого склона пятью метрами ниже. Я был замыкающим. Я встал в ступени на краю и схватился за верёвку. Все, что я помню — это то, что через мгновение я сидел в мягком снегу ниже моих товарищей. Древко, работая день за днем в течение шести недель, вышло из строя. Я добавил последнюю каплю. По-видимому, я сделал сальто в воздухе и, к счастью, приземлился в совершенно правильной позиции. Древко осталось наверху, вне поля зрения. Я дергал его изо всех сил, чтобы на следующий день оно не ввело в заблуждение остальных. Эверест в конце концов смеялся последним и надо мной! Слава богу, что это был безобидный смех. Легкий шлепок напоследок вместо серьёзной встряски.

Мы пошли дальше. По мере того как мы приближались к горизонтальной мульде, становилось все труднее узнавать знакомые места. Там, где молчаливые ущелья сбегали среди феерических башен, теперь между грудами обломков мчались светлые потоки. Вместо того чтобы следовать руслу потоков, мы вынуждены были взбираться на груды обломков и с каждой такой «вершины» могли видеть вдали широкий холм первой Базы. Был уже восьмой час, когда мы притащились туда, как раз поспев к ужину.

В большой палатке нас приветствовали группы, ушедшие накануне. Они также нашли, что спуск — душу раздирающее испытание. Джеймс Моррис и Майк пришли на Базу 30-го — прекрасное достижение для любого альпиниста, тем более для новичка в ледовой технике. Хотя Джеймс устал, он на следующий же день отправился дальше с новостями. Делались всевозможные предположения о том, когда эти новости дойдут до Англии.

Ануллу припас палатку для меня и Тома. Том ничего не ел. Мы с утра проглотили только плитку шоколада и немного мятного кекса, но есть никому из нас по-настоящему не хотелось. Мы нуждались в сне и очень скоро заснули.

 

Вниз, к Тхъянгбочу

3 июня, ясным летним утром, в 7 часов 30 минут появились носильщики.

К 10.30 все было более или менее собрано и мы с Джоном покинули Базу.

Кхумбу мало изменился. Перемены стали заметны, ниже, в зеленой долине над Лобуе. Великолепные розовато-лиловые примулы кивали нам из-за каждого поворота, из-за каждого камня, соперничая с низкорослой викой и пускающей ростки карминовой азалией. Цветы всегда приносят радость, тем более тем, кто вернулся из царства снегов.

Когда мы пришли в Лобуе, большинство наших уже с наслаждением отдыхали. Палатки были разбиты на траве Я был поглощен своей зубной болью; человек с зубной болью может наблюдать прекраснейшую сцену без всякого волнения. Только цветы нарушали мое равнодушие. Вечером мы услышали по радио специальное послание от сэра Эдвика Герберта, президента Гималайского комитета, и короткий привет Джону от его жены; последовавшее затем обсуждение шансов добраться до дома по воздуху было прервано звуками песни. Это были шерпы. Перед неярким костром, взявшись за руки, они медленно и мерно покачивались. Некоторые шерпы были одеты в экспедиционные голубые плащи; другие были облачены в свободные тибетские одежды. Это был танец, который в Англии показался бы примитивным. Но здесь, на высоте 4500 метров у подножия Нупцзе и под светом звезд, монотонный, бесконечный ритм трогал за душу. Что думают шерпы об Эвересте? Для нас это особый предмет, не имеющий ничего общего с обыденной жизнью, прекрасный и внушающий благоговение. Для них это Джомолунгма, богиня Мать Снегов. Она такая же часть жизни, как сами снега, и она обитель богов. Эверест был их домом, Эверест был их работой, как поля и пастбища, и, возможно, его красота проникала в них вместе с воздухом, которым они дышат.

Если испытываешь радость при восхождении на вершины, превосходящие красотой любую другую, то есть ещё и радость контрастов: лежать на траве, а не на скалах или на снегу; услышать пение птиц, а не треск льда; любоваться цветком, а не смотреть на нескончаемую белизну. 4 июня осталось в моей памяти благодаря цветам. Когда мы спустились до 4270 метров, повсюду виднелись примулы, а также какие-то красивейшие, неизвестные нам цветы; ярко-розовые карликовые азалии и белоснежные анемоны расстилались сплошным ковром. Мимо покрытых густой травой полянок невозможно было идти, чтобы не отдохнуть на них; нельзя было не восхищаться поразительной вершиной Ама Даблам, снова показавшейся на востоке. Неужели мы побывали выше её! Хрустальные ручьи предлагали напиться, облака просились на пленку. Мы лениво шли поодиночке, ни о чем не заботясь, кроме красоты окружающего. Из Фалонг Карно мы могли бы увидеть нашего друга Шола-Кхола, но туман закрывал Остроконечный пик.

Мы пересекли поток ниже Пангбоча. В 12.45 (мы вышли очень рано) добрались до лужайки прямо перед последним лесистым склоном. На этот раз лагерь был разбит несколько ниже, так как в монастыре ощущался недостаток воды. Некоторое время мы дожидались Тхондупа, палаток и шерпов. В деревнях уже происходили торжества.

В 2.15 появился наконец ленч: громадная кастрюля местного мелкого картофеля в мундире с придачей масла, соли и перца. Традиция требовала усаживаться вокруг и каждому есть возможно больше, пока не съели другие.

И тут вдруг появился репортер Питер Джонсон из агентства Рейтер, устроившийся в одной из комнат монастыря. Он был приглашен разделить с нами картофель. Эду пришлось выдержать первое из многих интервью: «Было ли у вас на вершине чувство выполнения задачи?» и т. д.

Ночь 4 июня, которую мы проводили все вместе, была последней. Чарлз Эванс (он будет продолжать исследования в высокогорье) оставался с Ануллу, Да Тенсингом и Чангью. Тем временем Джон, Грег и Том Бурдиллон в сопровождении четырех шерпов готовились идти вперед в качестве передового отряда.

5-го, в 9.30, основной состав проводил группу Джона. Мы должны были ожидать носильщиков «для дальних расстояний», так как те, кто несли грузы с Базы, теперь ушли к своим полям. Тенсинг вернулся с праздника Тами. Он был непьющим, но сопротивляться в данном случае было бы выше человеческих сил.

Время текло приятно и легко, я не разделял нетерпения скорее уйти. Было приятно ещё побродить, посидеть на траве среди примул, около кристальной воды. Наши аппетиты вернулись, и вскоре мы прикончили пайки Компо. Дал и рис, картофель и дахи (кислое молоко) стали основой нашего питания.

6-го мы также провели в том же месте, так как носильщики утром ещё не появились. Наш отряд шерпов сокращался: ещё шесть человек хотели остаться в Сола-Кхумбу, и Чарлз расплатился с ними, а Пембу и Анг Церинга послал вниз, к Джону.

Вечером 6-го все было готово к возвращению.