Во всех описанных случаях всегда действовал один и тот же механизм возникновения первичной симпатии к агрессору. Этот процесс маэстро Тим Лири назвал «искусством промывки мозгов». Бесспорно, он во многом прав. Ситуация, в которую попадали заложники в Стокгольме, Патти Херст и Наташа Кампуш, полностью меняла их. В состоянии угрозы жизни пересмотр всех норм морали происходил в экстремально сжатые сроки, но личность оставалась личностью. Рано или поздно во всех случаях человек вновь обретал себя, обретал свое место в жизни. Угрозы больше не было, но симпатия оставалась, то новое, что превносили агрессоры в жизнь своих жертв, также оставалось.

Во всех случаях первым этапом формирования симпатии был шок. Очевидная угроза жизни дезориентировала человека и спускала его вниз по лестнице эмоционального развития. На короткий промежуток времени жертва превращалась в беспомощного ребенка, за которым нужно ухаживать. Следующим пунктом всегда была полная или частичная депривация. Ситуация, когда наши органы чувств лишены обычного объема информации, приводит мозг в иное состояние. Патти Херст была заперта в шкафу, Наташа Кампуш – в подвале, в ситуации ограбления банка в Стокгольме преступники и заложники были заперты вместе, в хранилище. Так или иначе, органы чувств человека были лишены достаточного уровня поставляемой информации.

Следующим этапом был импринтинг, запечатление образа создателя, процесс, рождающий симпатию. Первое лицо, которое видит новорожденный, становится для него матерью, к нему моментально вырабатывается особая степень безусловного доверия, и здесь не важно, идет ли речь о животных или людях. Как уже упоминалось ранее, опыты по депривации взрослых людей показали наличие импринтинга. Люди, пробывшие больше суток в состоянии сенсорной депривации, склонны были верить всему, что им говорил первый же человек. Причем люди не просто верили всему сказанному, но их даже не посещала мысль о том, чтобы обдумать и отнестись критически к сказанному. Это слова создателя и спасителя, конечно же, это истина. А если этот человек еще и заботится о твоей жизни? Кормит, лечит, обрабатывает раны, учит и, в конце концов, защищает? Степень доверия становится практически безграничной. Грабители из Стокгольма добывали заложникам еду и водили их в туалет, Дональд Дефриз обрабатывал раны Патти Херст, Вольфганг Приклопил и вовсе заменил Наташе родителей. Людям свойственно любить тех, о ком они заботятся. Нужно же как-то оправдывать свои действия. Так возникала взаимная симпатия.

Далее всегда следовал этап создания острова безопасности (в терминологии Лири). Место заточения жертвы превращалось в неприступный бастион, оплот безопасности, в котором есть свои правила, своя логика, которые еще предстоит постичь. Мир за пределами цитадели начинал казаться призрачным и враждебным. Все, случившееся до депривации, начинало казаться нереальным. Вслед за этим следовало отречение от старого мира. В случае заложников в Стокгольме это было разочарование в правительстве, а в случае Наташи и Патти – родители, от которых они отрекались.

Так формировался страх свободы, вслед за которым следовало создание нового образа врага. Во всех трех случаях, которые были рассмотрены, таким врагом становилась полиция. Да, возможно, они и хотят спасти заложников, но на самом деле их непрогнозируемые действия могут нести куда более страшную угрозу. Агрессор будет вынужден избавиться от них, таковы правила, это тоже нужно понять… Следуя подобной логике идентификации с агрессором, жертвы начинали ненавидеть полицию еще сильнее, чем агрессор. На этом этап формирования взаимной симпатии заканчивался, а дальше начиналось строительство взаимоотношений, формирование новых, намного более сложных комплексов чувств, которые вполне можно обозвать любовью, правда, патологической и трагической. Во всех случаях.

Во время написания книги меня часто спрашивали: Стокгольмский синдром – это хорошо или плохо? А если плохо, то насколько? Как и любой другой психологический феномен, это – просто данность. Хорошо или плохо, что время от времени человеку требуется есть и пить? Это необходимо для сохранения жизни. Плохо, когда голод начинает определять и контролировать твою жизнь, ухудшает ее качество. Вот это уже проблема. Точно так же и со Стокгольмским синдромом. Мозг начинает действовать, исходя из своей главной задачи: сохранения жизни вверенного ему организма. И вот жертва оказывается в ситуации, когда она понимает, что сейчас происходят самые яркие события ее жизни. И только от одного решения зависит то, как его воспринимать. Как ужас или приключение, переживание и новый опыт. Мозг однозначно выбирает то, что ему более выгодно, и начинает формировать привязанность. Проходит время, и угроза жизни исчезает, а вот привязанность остается, возникшие на ее базе чувства тоже остаются. И вот в тот момент, когда жертва начинает исходить из логики своей привязанности и сознательно вредить себе и ухудшать качество своей жизни только ради того, чтобы эту привязанность сохранить и не соприкасаться с кажущимся враждебным миром, только тогда это начинает представлять проблему для человека. Если же новые взаимоотношения улучшают качество жизни (исходя из субъетивной оценки личности), то никакой опасности в патологически возникших отношениях нет. До поры, до времени…

Вместе со своей подругой, русско-американской писательницей, мы задались вопросом о том, возможен ли счастливый финал для истории взаимоотношений, возникших на базе Стокгольмского синдрома. Ответ оказался очевидным и однозначным. Этот исход придумали задолго до возникновения психологии. Сказка о Красавице и чудовище – это и есть счастливая история любви, родившейся из патологических отношений агрессора и жертвы. Конечно, это только сказка, но, исходя из теории Эрика Берна, одного неглупого социального психолога, именно сказки формируют сценарий нашей жизни. К примеру, во многих странах существует традиция так называемого «похищения невесты». Когда ни о чем не подозревающую девушку крадут из родительского дома и поселяют в доме агрессора, то есть жениха. В наше время этот обряд исполняется весьма условно, но кое-где он сохранился в своем первозданном сценарии. Украденная девушка больше не имеет выбора, она обязана выйти замуж за человека, который ее увез из родного дома. В реалиях современного мира само описание этого обряда звучит абсурдно, однако было бы великой глупостью предполагать, что всегда это означает лишь рабство и вечные мучения для девушки. Очень часто такие истории заканчивались счастливо. На почве патологической привязанности вырастали ростки искренних и взаимных чувств. Чаще всего это происходило в ситуации перемены ролей. Агрессор зависит от своей жертвы намного сильнее, чем жертва от агрессора. Звучит избито, но это факт. В тех случаях, когда обстоятельства складывались так, что жертва получала хотя бы на время роль агрессора, ситуация либо переворачивалась, либо рождалось новое чувство. На сей раз настоящее.

Желая описать подобный сценарий на базе известных нам случаев Стокгольмского синдрома, мы принялись за создание профайлов наших жертв, то есть героев, простите. Нашей задачей было привести этих психопатов (героев) к счастливому концу, не изменяя при этом логике их личности. По большей части я занимался анализом личности и выстроением профайлов, а моя подруга – описанием событий. Историю ограбления банка в Стокгольме вполне можно назвать комедией, случай Патти Херст – стопроцентный боевик на почве сильно задержавшегося подросткового бунта, ну а Наташа Кампуш – безысходно давящая мелодрама. Создавая счастливый случай Стокгольмского синдрома, мы решили воспользоваться излюбленным нами жанром треша, то есть сочетания и переосмысления шаблонных образов. Следуя заветам Чака Паланика и Квентина Тарантино, мы постарались написать историю, в которой нашли свое отражение все основные механизмы действия этого удивительно сложного и противоречивого психологического феномена под названием Стокгольмский синдром. История эта впоследствии была опубликована отдельным изданием, но все же, с разрешения моей подруги, я решил поместить результат нашего эксперимента в эту книгу.

М. Н.