Франциска окружала плотная, непроницаемая чернота. Чернее ночи.
Чернее самого темного подвала.
Чернее зрачков, которые когда-то были у голубоглазого хризалиды.
Франц моргнул. И еще раз. Ничего не изменилось, и он засомневался, действительно ли моргал? Не было ни единого проблеска света.
Вдруг он понял, что попался. Это ловушка.
Он тяжело, шумно задышал. Попытался успокоиться, говоря себе разумные, хорошие слова, которые обычно произносил в таких ситуациях. Не помогло. Дышалось тяжелее с каждой минутой. Скоро и вовсе нельзя будет сделать ни вдоха.
«Темнота уйдет! – в отчаянии крикнул про себя Франц. – У меня все получится!»
Но не получалось.
Чтобы придать какую-то форму темноте, мальчик принялся ощупывать себя: вот его ноги, на ботинках что-то мокрое, скользкое. Грязь. Кажется, листья. Он провел пальцами выше, ощущая полосы на вельветовой ткани штанов, потрогал живот. Грудь поднималась и опускалась. Он дышит. Все хорошо. Дальше – шея и лицо. Кожа холодная, липкая. Вот подбородок, щеки, нос…
Когда пальцы коснулись глаз, Франц замер.
Он попытался нащупать глазные яблоки, но ощущал только запавшие веки и тонкую кожу на дне глазниц.
Сердце пропустило удар. Затем вздрогнуло и забилось так быстро, что Франц начал задыхаться. Он понял, что слеп.
«Это видение, просто видение! Это неправда! Это просто ловушка и где-то должен быть выход!»
Франц упал на четвереньки и пополз вперед, шаря по полу руками. Наконец он больно стукнулся лбом обо что-то деревянное. Это оказалась дверь. Мальчик нащупал ручку и дернул за нее.
«Выпустите меня! Выпустите!»
Франц бился в дверь так, что она дрожала. Но не поддавалась.
«Филипп! Филипп! – задыхаясь, в изнеможении позвал он. – Филипп!»
Но брат не пришел.
Вокруг была лишь темнота.
И в ней он был один.
Один.
С громким хрипом Франц заколотил по земле ногами и руками. Открыл глаза и замер. Оказалось, он лежал на мягкой подстилке из листьев, укрытый пледом, и все видел. Вокруг покачивались Цветы Лжи и колоски лесных трав. В просвет между ветвей заглядывала огромная луна. Деревья над головой изгибались и сплетались черными ветвями, по которым перебегали огромные черные белки и скользили тени.
Приподнявшись на локте, Франц увидел в паре шагов от себя брата. Филипп спал, тоже закутавшись в плед. Его плечи слабо поднимались и опускались в такт дыханию.
Откашлявшись, Франциск отбросил плед и, пошатываясь, встал на ноги. Щеки были мокрые от слез, его вело из стороны в сторону. Пальцы саднило. Мальчик поднял руки к лицу: под ногти забилась грязь. Видимо, он царапал землю во сне, пытаясь выбраться из несуществующей ловушки.
Это был кошмар.
Ужасной двери нет.
А вот глаза у него есть.
По-прежнему лихорадило. Нужно что-то сделать, иначе приступ вернется. Дрожа всем телом, Франциск кинулся к краю поляны, где на стволе поваленного дерева сидел Калике. Монстр смотрел в темноту леса, подперев рогатую голову рукой.
Возможно, бывший Ветер Полуночи теперь единственный, к кому может пойти Франциск. Услышав шаги за спиной, Калике повернул голову, и серебряные бубенцы в бороде плаксиво тенькнули. Увидев лицо мальчика, монстр даже привстал.
– Калике!
Франциск, лишенный любви брата, чувствовал, что лишь один Калике может дать ему то, в чем он так нуждался.
И монстр распахнул гигантские объятия.
Мальчик бросился к ветру и уткнулся лицом в длинную шелковистую шерсть. Прижался к теплому, мохнатому телу.
– Франциск…
Францу было слишком одиноко в это мгновение.
Он бы никогда не позволил себе плакать при незнакомце, но сейчас… Ему была нужна хоть капля любви. Человечности.
Добра. В этом мире жестокости, боли и страха он искал защиты.
У кого бы то ни было.
Даже у монстра.
Ведь это же Калике.
Его объятие было таким теплым, таким понимающим…
Калике присел на бревно, и Франц спрятал лицо на широкой груди, обросшей длинной волнистой шерстью. Он глотал слезы, пытаясь остановить их, но не мог.
Калике наклонил голову. На миг лунный свет померк, заслоненный гигантскими рогами.
– Плачь, – выдохнул он.
– Мм?..
Франц поднял лицо и посмотрел на монстра.
На него глядели мудрые, древние глаза Ветра – того, кто видел тысячи рождений под этой луной. Мерцали звезды, иногда скатываясь по черному бархатному небу искрящимися слезинками. Листва высоко на верхушках деревьев шевелилась и шептала, наполняя ночь завораживающими звуками.
– Ч-что?
– Я сказал: плачь, – тихо шепнул Ветер.
От этих слов на глаза вновь навернулись слезы. Но их и так было уже слишком много. Франц знал, что должен перестать.
Ветер прищурил серебристо-белые глаза-луны, которые светились в полумраке даже ярче, чем та, которую они отражали.
– Когда плачешь, ты позволяешь себе чувствовать, дитя. Ведь тебе больно?
Франц вздрогнул.
– Да-а-а… тебе больно.
Когда они вышли из пещеры Богомола, едва живые, Калике ждал их у входа. И Франц бросился к монстру, ища защиты. Кричал. Плакал. Звал. Просил помочь безымянному хризалиде, несчастному стражнику, который с ними не вышел, оставшись в ужасной Пещере Правды один на один с Богомолом. Мальчик мог только представить, какие ужасы ждут бедного слугу, обманувшего своего хозяина.
Срываясь на крик, Франциск умолял Каликса пойти в пещеру и спасти обреченного хризалиду, забрать из лап кошмарного Хранителя Лжи, который собирался сделать что-то еще более ужасное, чем… чем…
Но Калике подхватил Франца на руки и, прижав к себе вместе с братом, бегом унес их оттуда. Всего через несколько минут они поднялись из ложбины, и Калике потопал дальше, прорываясь сквозь заросли.
Они так и не узнали, что случилось с хризалидой.
Не увидели гнева короля Лиана.
Темноглазый стражник прилетел в деревню, крича, что Хранитель Лжи обманут, что путники открыли печать уловкой. Поднялась тревога, но, пока хризалиды искали следы беглецов, Калике уже вовсю продирался сквозь темные дебри.
Он шел долго. И лишь когда выбрался по тропе наверх, где лес поредел и посветлел, опустил братьев на землю и дал им вытереть слезы. Не сказав ни слова, монстр повел близнецов дальше, и они шли, шли туда, куда вели их Цветы, пока не оставили долину хризалид далеко за спиной.
Калике не слушал Франца, хотя тот и пытался заговорить с ним снова. Потом, выдав братьям немного сухарей и вяленого мяса на ужин, монстр приказал поспать, предупредив, что отдых будет не долгим.
Но Франц не мог уснуть. Он лежал и думал о том, что случилось. Все еще потрясенный до глубины души.
В ушах бился крик хризалиды. Крик боли. Крик отчаяния.
Франц накрылся пледом с головой, но не избавился от этого вопля. То, что он увидел, стояло перед глазами. И наверное, останется с ним навечно. Как рубец на сердце. А потом он провалился – то ли в сон, то ли в приступ, который подкрался в обличье сна.
Теперь Франц сидел в ногах монстра, думая, какие мысли сейчас бродят в голове Ветра. «Ведь тебе больно». Он все понимал.
Но ничего не говорил.
В кронах шептала ночь, а где-то высоко под луной носился ветер, наполняя поднебесье величественной мелодией.
«Ведь тебе больно».
По щеке мальчика побежала крупная горячая слеза. Ладонь чудовища приподняла его подбородок – такая большая, что в ней, казалось, уместилась бы полная луна.
– Что ты чувствуешь? – прошептал Калике.
Франц помолчал.
– Мне страшно, Калике…
На широком лице монстра отразилось понимание. Удовлетворение.
– Да. Это хорошо.
– Почему? Почему это хорошо, Калике?
– Страх есть величайшее благо. Только в нем ты видишь себя настоящего.
Отражающие луну серебристые шары спокойно глядели на заплаканное, пылающее лицо мальчика.
Калике склонился ниже. Распахнул глаза так, что Франц смог увидеть в них свое отражение.
– Скажи, что ты видишь?
«Себя», – подумал Франц.
Испуганного мальчишку с бледным растерянным лицом, который стоит в ногах громадного чудовища.
Маленького мальчишку. Наивного.
Беззащитного перед всем миром.
– Ты всего лишь ребенок, – промолвил Калике. – Вот что ты видишь. Не так ли?
Франц тяжело сглотнул.
– Прими себя таким, какой ты есть. Слабым. Жалким. Всего-навсего ребенком. Зная правду, ты сможешь идти дальше.
По тропе тернистей, чем прежде, но по тропе верной, мой господин.
Монстр говорил загадками, как и большинство существ Полуночи. Никто из них не говорил прямо. Так, как мать Франца или тетушка Мюриель. Они были иные, и это завораживало. И еще пугало.
Франциск не понимал Полночь.
Не понимал даже Каликса, единственного существа, кому он был нужен.
– Почему ты зовешь меня господином, если я слаб и жалок? Ты же гораздо сильнее меня и храбрее. Почему?
Монстр распахнул и без того огромные глаза и растянул губы в улыбке, приоткрывая клыки.
– Это одна из тех вещей, мой господин, которую люди понимают, лишь когда их тернистая тропа подходит к концу…
Франциск хотел плакать. Но после того как Калике ему это разрешил, уже почему-то не мог. Он вытер слезы. Монстр продолжал смотреть, все так же не говоря ни слова, но все понимая.
И в этих странных фразах, и в безмолвном понимании было что-то пугающее. И еще нечто, чего Франц прежде не знал. Нечто, изменившее мальчика. Будто ветер внезапно поменял направление и, вместо того чтобы дуть навстречу, подул в спину, наполняя невидимые паруса.
Франциск сел рядом с Каликсом на поваленное дерево.
– Ты поспал?
Мальчик мотнул головой.
– Хм…
От этого недовольного мычания Франц почувствовал стыд.
– Теперь мы пойдем за Цветами, Калике?
– Да. Теперь – по Стезе.
Когда путники стремительно покидали долину хризалид, им было не до Стези. Калике запутывал следы и не спускал мальчиков на землю. Но на первом же привале Франциск обратил внимание, что Цветы изменились, став молочно-белыми.
И теперь они не выпрыгивали из земли, а скорее выскальзывали, плавно поднимая белоснежные головки и медленно распуская длинные лепестки. Вели себя Цветы тоже иначе: они качались на невидимом ветру, нежно касались собратьев длинными лепестками и листьями, кивали головками. С узких лепестков срывались прозрачные капли.
Заметив, что цветы Стези изменились, Калике долго к ним приглядывался. Потом склонил голову и насторожил уши. Братья, затаив дыхание, тоже замерли. Цветы еле слышно пели грустную протяжную песню, от которой по коже бежали мурашки.
Потом Калике пальцем снял с Цветка прозрачную каплю и слизнул ее.
– Точно, слеза, – кивнул он. – Это Цветы Памяти. Думаю, я знаю, куда на этот раз ведет Стезя. В Полуночи есть одно место, которое называют Плачущим лесом. Если это так, по пути нам встретятся те, у кого мы найдем приют и, возможно, лодку, чтобы доплыть до леса по Лакримозе – реке Слез. Да, деревня айсидов совсем близко…
– Айсиды? Кто это?
– Существа льда и снега. Они не любят Эмпирея и не служат Мертвому Принцу.
– Но Мудрец говорил, что нам никто не захочет помогать в Полуночи!
Монстр поглядел на Франца спокойными умными глазами.
– Это так. Никто не захочет идти против Мертвого Принца. Но айсиды всегда были моими добрыми друзьями, и я надеюсь, они согласятся помочь и вам. Ради нашей дружбы.
От этих слов полегчало.
Мысль о том, что где-то впереди на темной тропе, ведущей в никуда – в самую черную ночь, – их ждет приют, уютный костер и, быть может, крыша над головой, немного утешила Франциска после всех страданий. Быть может, айсиды действительно им помогут… Калике сказал, они могут дать лодку.
Значит, не нужно будет красться по лесу, озираясь по сторонам и остерегаясь жутких черных лап, которые постоянно высовывались из ветвей. Пару раз и Франц, и Филипп чуть им не достались, но Калике вовремя выхватывал их из цепкой хватки жутких теней. Если бы не монстр, близнецы ни за что не зашли бы так далеко.
Теперь Калике сказал, что где-то там их ждут друзья…
Хоть бы это оказалось правдой!
