Каликс сидел рядом с Францем, пока мальчик предавался своим печальным мыслям, смотрел на Цветы и слушал их горестный плач. Луна плыла в высоте – большой белый корабль, сопровождаемый флотилией сияющих созвездий, разливающих призрачный свет меж черных стволов…
Цветы качались, обнимая длинными листьями головки друг друга, роняли печальные слезы в выбеленный луной папоротник.
Вдруг Калике резко поднял голову.
Да Франц и сам различил неподалеку низкое, гулкое гудение. Зависая то над одним, то над другим Цветком, к ним подлетал бражник. Необычно крупное тело, черно-желтый рисунок черепа… Это был тот самый бражник. Он завис над Цветком Памяти и обмакнул хоботок в слезу.
А затем…
Калике вскочил и ошарашенно завертел головой, присматриваясь к теням за угольно-черными стволами. Его уши, украшенные в нескольких местах кольцами, дернулись, рассыпав серебряный звон. Гигант напрягся, замер.
Вдруг на луну набежала туча. Лес накрыла тень.
– Бежим!
Калике схватил Франциска и потянул за собой. Он растолкал Филиппа, схватил их пожитки, и уже через несколько мгновений близнецы и монстр мчались по лесу, и белоснежные Цветы Памяти едва успевали вырастать и рассыпаться прахом за их спинами. Стезя указывала путь туда, где деревья росли выше, корявее и уродливее, где ветви сплетались плотнее. Она выбирала места укромные и темные, такие, где не только можно потеряться самому, но и тебя могут потерять…
– Скорее, – торопил Калике, – ну же, скорее!
Но вымотанные от страха и долгого пути дети выбились из сил слишком быстро. Они спотыкались о корни, таившиеся среди травы клубками черных гадюк. Листья били по щекам наотмашь, ветви свистели возле ушей, грозя располосовать лицо или вовсе выбить глаз. Потерянные, испуганные, братья и Калике мчались так, будто за ними гналась стая диких собак, хотя Франц ничего не слышал.
Лишь ветер шумел в высоте.
Правда, его напев изменился. Стал надрывным, тревожным.
Внезапно Калике остановился. Бросил взгляд назад, но не на Стезю, а на небо, процедил что-то сквозь зубы и, подхватив близнецов на руки, помчался дальше. Рога вспарывали колышущуюся черную ночь будто нож – брюхо рыбы. Глаза Каликса сверкали – огромные, остекленевшие.
И вдруг…
Повисло мертвое, гнетущее молчание. Приближалось нечто грозное, какая-то неведомая сила, и звезды меркли перед этой мощью. Казалось, из-за горизонта поднялась гроза и теперь надвигается на них, повергая землю в страх, тревогу и мрак. Даже мигающие голодные глаза спрятались. Все затихло и затаилось, попрятавшись в дуплах и корнях. Тени растворились между папоротников, поваленных стволов, кустарников.
Остались только трое беглецов.
Калике ссадил братьев на землю и наклонил к ним лицо.
– Когда я нападу на него, – выдохнул монстр, – бегите. Так быстро, как только сможете, вперед, к реке. Она уже близко. Ниже по течению увидите пещеру… Там айсиды… Вы должны…
Ветер вдруг взвыл совершенно ужасающе, и слова Каликса потонули в этом вое. Франц испуганно вцепился в когтистую руку, но гигант оторвал от себя мальчика и подтолкнул к кустам, оставшись один на поляне под бушующим небом.
Грянул гром.
Полыхнуло золотом.
Резкий порыв ветра пригнул верхушки деревьев, над лесом метнулась тень от гигантских крыльев.
Посвист ветра. Шелест перьев. Хлопки. Шумное дыхание.
Окутанное мерцанием и огнем, на поляну рухнуло гигантское существо. Оно упало с небес точно шаровая молния, озарив поляну золотым светом и гулко ударив тяжелыми ногами в землю.
Франциск, залегший с братом в кустарнике, ощутил себя совершенно беззащитным, словно они лежали на открытой местности. Хотелось обернуться мелкой мошкой и зарыться в листву.
На поляне стояли две светлые фигуры.
Одна – серебряная.
Другая – золотая.
Тот, второй, был тоже высоким и сильным, с длинными крепкими ногами и крепкими руками. Мех, струившийся по телу, испускал золотистое сияние. Лицо незнакомца оказалось таким же широким и странно-причудливым, как у Каликса. Острые скулы. Огромные выпуклые глаза, также отражающие луну. С подбородка ниспадала сияющая золотом борода, заплетенная в косицы, которые украшали золотые колокольчики, тенькающие и пинькающие на все лады. В острых ушах тоже были кольца, кое-где утяжеленные колокольчиками. Рога, в отличие от рогов Каликса, нависали надо лбом.
И если лицо Каликса обычно было спокойным и серьезным, то у этого монстра нрав был иной. Казалось, золотой гигант пышет жаром. От него исходило необузданное, дикое, недоброе сияние. Радость его походила на ярость – а может, таковой и являлась?
Красивое лицо пугало.
И Франц вдруг понял.
Калике был добрый, а этот…
Лицо золотого монстра расплылось в злорадной ухмылке. Огромные глаза вспыхнули. Существо расправило широкие плечи, с торжеством вскинуло голову.
– Бра-а-ат мой.
Голос его – зычный и глубокий, будто доносящийся из колодца, разлетелся по лесу.
– Вра-а-аг мой.
Эмпирей наслаждался могуществом. Во всем его существе чувствовалась сила, и то, как глядел он, как стоял, высоко подняв голову и расправив плечи, – все говорило о том, что он уверен в своем превосходстве.
Воздух на поляне потрескивал и искрился тысячами крохотных молний.
Этот владел не только поляной.
Не только воздухом.
Всем миром.
И знал это.
Калике знал тоже, потому что его внушительная фигура вдруг сникла. Серебряный монстр будто уменьшился: крылья грустно обвисли, руки опустились. Золотое сияние затмило серебряный свет Каликса. Он казался кусочком голубого льда, брошенным в кипящее золотое масло. Вот-вот растает.
– Я нашел тебя.
– И чтобы найти меня, Великому Ветру Полуночи понадобилось несколько ночей?
Калике говорил, как и прежде, негромко и спокойно, хоть голос его чуть дрожал. Золотой монстр сдвинул брови.
– Луна, встающая в зените, знает: однажды ей суждено сойти за горизонт, – задумчиво произнес Калике. – Ничто не вечно. И быть может, причина таких затянувшихся поисков в том, что Великий Ветер Полуночи уже не столь велик, как рань…
– Молчать! – Эмпирей угрожающе вскинул руки с огромными золотыми когтями. – Замолкни сейчас же, иначе я собственными руками вырву твой грязный язык! – Гигант сплюнул под ноги Каликсу. – Смотреть в твои глаза, слышать звук твоего мерзкого голоса хуже, чем слушать бульканье бородавочной жабы в луже. Черт подери… как бы я желал, чтобы ты никогда не появлялся на свет!
Братья с ненавистью уставились друг на друга.
– Знаешь, что мне снится? – прищурился Эмпирей. – Мне снится… – Он сделал движение когтями, будто разрывает чье-то горло. – Всякий раз одно и то же. Камни, обагренные кровью. Кровь стекает со скал, собирается у моих ног в лужи. И эта кровь… вытекает… из твоего сердца, брат! – Монстр ухмыльнулся. – Я мечтал об этом тысячи, тысячи лет… Мечтал увидеть, как ты корчишься на земле в агонии, выкрикиваешь мое – только мое! – имя. Того, кто родился с тобой. Того, кто тебя погубит. Я хочу, чтобы твоя кровь стекала по моим рукам, Калике. Твоя ледяная кровь на моих горячих руках – вот все, чего я хочу.
Эмпирей растянул губы в улыбке. Запрокинул голову. Захохотал.
Но тут же в этом диком, необузданном хохоте послышалось дуновение прохладного ветерка.
– Ты и так получил все, что хотел, – тихо промолвил Калике. – Небо теперь твое.
– О да! – Золотой монстр вскинул руки к звездному пологу. – О да, небо теперь мое, только мое! Эти леса больше не услышат твоего жалкого хныканья, Калике Несчастный!
Эмпирей зашелся язвительным смехом.
– Бедный, бедный мой братик, который так любит ныть и причитать! Боже мой, как же ты таким уродился? Знаешь, а ведь я скинул твою чертову лиру в Адово ущелье! Она так смешно прыгала по острым камням. Плакала, как брошенная девка. Мне даже кажется, братец, – ухмыльнулся Эмпирей, – что твоя плюгавая лирчонка меня о чем-то умоляла.
Золотой монстр сделал пару шагов вперед. Калике попятился.
– Не отступай, Калике. Бежать некуда. Я хочу, чтобы и ты умолял меня, как твоя жалкая игрушка… Ты ведь так любишь печаль, Калике. Свое обожаемое ненаглядное горюшко, то самое, у которого у всей Полуночи уже оскомина. Что, нет? Думаешь, им нравится каждую ночь слушать, как в небе завывают кошки? Нравится, когда крыши их домов заливают соплями? – Эмпирей расхохотался и покачал головой. – Да никто не любит страдания! Ну, кроме тебя, который уродился дурнем, это все знают. Ты бы хоть раз спросил, что хотят слушать те, для кого ты играешь. Но ты не спросил. А я тебе отвечу, что бы они сказали про твои повизгивания и подвывания.
Эмпирей чуть склонил голову, приоткрыв губы так, что показались клыки.
– Они бы сказали, что от твоих песен, Ветер… их тошнит.
Золотой монстр сделал движение, как будто его выворачивает в траву.
– Кстати, почему ты не плачешь? Сейчас самое время! Давай, Калике! Хочу услышать, как ты хнычешь у меня в ногах.
Хочу увидеть, как мой младший братец развозит по лицу сопли. Аха-ха-ха!
Эмпирей зашелся необузданным хохотом. Деревья содрогнулись от буйного ликования. А Франц понял, почему Калике сказал королю Хризалид: «Не все любят страсть, иссушающую сердце». Радость Эмпирея была страшна, от нее все вокруг замирало.
– Мы родились в единый миг, – тихо заметил Калике. – Я тебе не младший брат. Так сказал Он.
– Он… – Эмпирей осклабился. – Боюсь, наш Создатель пожалел чувства своего дитяти и скрыл от тебя правду. Все знают, что полная луна сильнее месяца! Золотом прочерчен мой путь, ибо я – слышишь, несчастный братец? – я старший!
– Мм… Говорят, первый блин всегда комом…
Эмпирей замер. Красивое и ужасное лицо перекосила гримаса гнева. Ярость наполняла тело монстра, будто вскипала вода и вот-вот должна была выплеснуться из-под крышки. Эмпирей поднял руку, и Франц сжался, закрыв глаза. Ему казалось, еще чуть-чуть, и золотой гигант ударит Каликса, ударит Филиппа, ударит его самого…
– Захлопни пасть, – процедил Эмпирей. – Я прекрасно знаю, чего ты хочешь. Все не можешь смириться с тем, что я лучший. Что я – Ветер Полуночи. Ты всегда завидовал мне. Тайно ненавидел даже в те дни, когда мы правили небом рука об руку… Я знал. Но закрывал на это глаза. Хорошо, что теперь притворяться не нужно. Я – Глашатай Мертвого Принца. А ты просто никчемная лохматая Чебурашка. – Он сплюнул и прорычал: – С самого рождения только и думаешь, как бы мне насолить. Чертов ублюдок.
Вдруг лицо монстра потемнело и звезды в небе померкли.
– Ладно, к черту лирику. Мне стало известно, что в Полночь проникли двое детей. Живых. Где они, Калике?
Франц не видел лица серебряного монстра, но почувствовал, как тот напрягся.
– Если ты – Ветер, – ответил Калике нарочито безразлично, – как же ты не в курсе, что творится в твоих владениях?
Эмпирей зарычал, выпучив золотистые глаза. Сжал пальцы в кулаки.
– Заткнись! Я владею небом! Оно мое! Мое! А ты уже не Ветер!
– Кто Ветром рожден, иным стать не может. Так сказал он. И ты это знаешь и поэтому можешь только ругаться и потрясать кулаками, не смея меня тронуть!
Эмпирей размахнулся и со всей силы ударил Каликса по лицу. Серебряный монстр зашатался, но сумел устоять на ногах. До Франца донесся тяжелый хрип. Гигант медленно поднял руку и тронул длинные багровые полосы на щеке, оставленные когтями брата. Калике звучно сглотнул и поднес окровавленную ладонь к лицу.
– Кажется, я уже приказывал тебе заткнуть пасть, – процедил Эмпирей. – Многовато болтаешь.
Калике не отозвался. Он тяжело дышал, все еще пошатываясь после удара.
– Ладно, мы оба знаем, что ты покрываешь этих малявок. Так где же ты прячешь живяков, а, Калике? Хочу поглядеть на них. – Эмпирей усмехнулся. – Ну и не только поглядеть…
– Даже если я и прятал бы кого-то, – просипел Калике, – ты бы не учуял его даже под своим носом. Тебя ведет злая воля Принца.
– Значит, это правда?! Эти малявки ступили на Стезю? Черт бы тебя побрал, Калике!
Эмпирей замахнулся еще раз, но на этот раз его брат, стоявший с опущенными руками, легко ушел от удара. Золотой монстр по инерции шагнул вперед, выпучил глаза и застыл. Разглядев же Каликса в нескольких шагах от себя, Эмпирей удивленно оскалился. Он явно не ожидал, что брат окажется так быстр.
– И все-таки я был прав. – Калике сокрушенно покачал головой. – Великий Ветер Полуночи уже не тот, что прежде.
– Я вырву твой язык, – низко пророкотал Эмпирей. – Вырву и скормлю мимикрам. Но сперва ты отдашь чертовых жи-вяков.
– Да будь они прямо здесь, на поляне, ты бы их не увидел. Их защищает Стезя! Пока ты служишь Принцу, который хочет их поймать, ты не можешь причинить им зло. Тот, кто ступил на Стезю, вне власти Принца, его защищает Кризалис!
Эмпирей в бешенстве огляделся вокруг.
Франц и Филипп прижались друг к другу как можно плотнее. Цветы Печали обступали их со всех сторон так тесно, что между стеблями еле можно было просунуть палец. Кроме того, белые головки сомкнулись над братьями живой крышей и не плакали, будто знали, что мальчишек нельзя выдавать.
Значит, Стезя защищает их от взгляда Принца?
И Эмпирей не может их учуять, хотя стоит в нескольких шагах от укрытия?
И все же, когда взгляд монстра шарил по кустам, за которыми дети прятались, Францу с Филиппом стало очень неуютно. Янтарные глаза, обыскивающие сплетения ветвей, казались двумя фонарями. Вот-вот и просветят лес насквозь. Вот-вот найдут. И тогда…
– Ла-а-адно, – ухмыльнулся золотой монстр. – Может, детей я и не найду. Но я вижу тебя! И вот тебе-то я кишки и выпущу!
Эмпирей набрал в легкие воздуха, и по поляне словно пронесся смерч. Гигант напрягся, взмахнул крыльями, выставил вперед когти и ринулся на брата.
Поляна озарилась яркой вспышкой.
Два Ветра, два брата сцепились друг с другом в смертельной схватке.
Эмпирей пикировал сверху на крыльях, а Калике отбивался с земли, будучи не в силах взлететь. Золотой монстр взмывал в воздух и камнем падал вниз, целясь в лицо брата, чтобы выцарапать тому глаза. Калике уклонялся, припадал к земле, отступал – и так легко и быстро, словно был холодным ветерком, кружащим снег на одиноком перекрестке. Он двигался то вправо, то влево, уворачиваясь от острых когтей Эмпирея. Когда брат в очередной раз промахнулся, Калике извернулся, схватил концы его золотых крыльев и сдернул противника на траву.
Тело Эмпирея гулко врезалось в землю.
Не давая брату опомниться, Калике прижал его к земле, разведя руки в стороны. Монстр взвыл и затрепыхался, точно золотой карп, выброшенный на сушу, но Калике удерживал его, не давая подняться в воздух. По поляне метался черный ветер, точно сумасшедший, и наконец обвился черным смерчем вокруг двух борющихся тел.
Воздух раскалился от жара, ярости, быстрых движений. Зачастили молнии. Мир наполнило сияние, грохот, крики и скрежет когтей по камням.
Гроза бушевала прямо здесь, на земле, и простым смертным мальчишкам находиться рядом с битвой Ветров было просто опасно.
Это не буря, а настоящий конец света.
Вот почему Калике сказал бежать, когда он нападет на Эмпирея…
Первым опомнился Филипп. Он растолкал Франца, который вжимался в землю, обхватив голову руками и сцепив зубы. Деревья скрипели и кренились так низко, что казалось, еще немного – и похоронят братьев под тяжелыми стволами.
– Бежим! – крикнул Филипп. – Бежим отсюда!
Он помог старшему брату подняться и вскинуть на плечо дорожную сумку, и вдруг так оглушительно бахнуло, что близнецы вновь повалились в Цветы Памяти. Над поляной кружила воронка, взрывались огненные шары. Уши заложило, что-то горячее и мокрое стекало по щекам, но Франц не поднес руки к ушам в страхе, что нащупает кровь. Быть может, у него действительно разорвало перепонки. Мир полыхал золотым и серебряным, свистел и грохотал, но Франц уже ничего не слышал.
Он оглох.
Филипп что-то закричал, и Франц прочел по губам:
– Да-вай!
Они вскочили и побежали, оскальзывались на влажной листве, падали, раздирая колени и локти о камни и острые корни. Деревья гнулись, ветки изгибались и хлестали по воздуху, будто обезумевшие змеи, и мальчишкам то и дело приходилось от них уворачиваться. Пару раз Франца зацепило и опрокинуло навзничь, а одна сухая ветвь – здоровенная, будто балка, – грохнулась буквально в дюйме от мальчика.
Мир охватило безумие: ветер носился над землей, бросал в глаза листья и землю, рвал волосы и одежду. Ребята в ужасе бежали прочь от битвы, и в колышущихся дебрях, то и дело освещаемых слепящими вспышками, едва могли следить за Стезей.
Франц внезапно остановился, потеряв след тропинки. Где же она? Снова вспышка. В глазах белым-бело. Проморгавшись, мальчик огляделся. Все расплывается, тонет в сияющем тумане, и только силуэт брата виден впереди. Филипп махнул рукой. Зовет. Франц ринулся к близнецу. И правда: среди моря трав, папоротника, других цветов белела Стезя.
Вскоре в ушах Франца раздался звон. Затем стал прорываться далекий свист ветра и грохот. Значит, перепонки целы. Франциск оглянулся на бегу. Там, далеко позади, еще раздавались дикие крики, взлетающие эхом до самых небес, а небо то и дело озарялось ветвистыми, как оленьи рога, молниями. Эмпирей и Калике продолжали бой.
«Хоть бы с ним все было хорошо! – взмолился Франц. – Пожалуйста! Пусть с ним все будет хорошо!»
От мысли, что Калике остался один на один с ужасным братом, сжималось сердце. Что будет, если Калике проиграет? И что будет, если Эмпирей их догонит?
От страха во рту пересохло. Даже если они под защитой Стези, спасет ли это? Стезя – лишь дорожка из Цветов, у которых нет никакого оружия, чтобы защитить мальчиков от жаждущего крови чудовища.
Но вот впереди, в просвете между деревьями, что-то блеснуло. Франц и Филипп с новыми силами ринулись вперед и выбежали к реке. Серебристые воды бурлили, волны перехлестывали друг друга, грозно ударяли в берега.
Филипп ткнул пальцем влево. Франц бросил взгляд в том направлении и увидел вдали скалу с большим черным отверстием над самой землей, из которого вырывался и впадал в бурную реку свирепый поток.
«Пещера… Айсиды…»
Не об этом ли говорил Калике?
Братья потрусили по берегу реки, увязая в мокром песке. Вдруг позади что-то оглушительно бахнуло, ударная волна толкнула мальчишек в спины. Жадные языки холодных волн, шипя и пенясь, накрыли упавших близнецов с головой. На этот раз Франц пришел в себя быстрее, завозился, нашарил дорожную сумку и наконец поднялся на ноги.
– Филипп!
Пошатываясь, Франц бросился к брату и помог ему встать.
Мальчики оглянулись: ветер свистел, сгибая деревья, небо набрякло темнотой, однако грохот и молнии прекратились.
Та вспышка была последней.
Франц подумал, что Калике, возможно, погиб… И теперь ничто не остановит Эмпирея. Он найдет их, найдет!
«Скорее, к айсидам! Они нам помогут! Они друзья Каликса!»
Братья поковыляли к пещере, с трудом переставляя ботинки, полные воды. Песок под ногами прожорливо чавкал, хлюпал. Если во время схватки ветров мир раскалился, то теперь резко похолодало, а из пещеры так и вовсе дышало морозом.
Франц зябко поежился: одежда вмиг остыла, и холодная мокрая ткань неприятно облепила тело.
Они остановились у входа и перевели дыхание. Небольшой каменный уступ позволял идти в глубь туннеля по самому краю подземной реки.
Франц посмотрел на близнеца. Филипп лишь поджал губы. Его бледное лицо казалось прозрачным. И как он только на ногах держится? Франц поморщился, но ничего не сказал. Только махнул на отверстие в скале, бросил последний взгляд на черный лес и, поддерживая брата, нырнул в ледяную темноту.
