К мальчикам приставили двух вчерашних стражников, которые подобрали их в Зимней пещере. Айсиды Шико и Ао кланялись и уверяли, что не желали дурного – так же как и король Хоруто.

Они взяли на себя обязанность провести ребят по пещере. Укутавшись пледами, Франц и Филипп обошли гигантскую скалистую полость, разглядывая многочисленные кристаллы. Потом их повели в соседнюю пещеру, чуть поменьше, – туда, где протекала река, и там оказалось еще большее разнообразие драгоценностей. Мальчики бродили с открытыми ртами, то разглядывая блистающую и переливающуюся тысячами граней друзу, то останавливаясь перед занавесями, цветами и причудливыми многоголовыми змеями, которые были образованы мерцающими сталактитами и сталагмитами. Такого великолепия они сроду не видали.

Франц все ходил и ходил от одного роскошного соцветия кристаллов к другому, не в силах выбрать, к какому из сокровищ в этом каменном саду его сердце тянется больше.

Но вскоре он заметил, что брат отстал.

Стражники встретили знакомого и остановились, судача на своем странном трескучем языке, а мальчик вернулся в предыдущий коридор из высоких кристаллов и нашел брата сидящим на плоском синеватом камне.

Преодолев волнение, Франциск подошел и остановился перед близнецом.

Филипп некоторое время избегал испытующего взгляда брата, но наконец не выдержал и поднял голову.

– Как ты? – выпалил Франц первое, что пришло в голову.

Он хотел извиниться, но не знал, как подступиться. Возможно, в разговоре все станет на места. Слова придут – как приходят забытые строки из старой песни, когда решаешь ее спеть.

Филипп неопределенно качнул головой и посмотрел в сторону. Вдалеке звучали голоса айсидов – скрипучие и колкие слова то взлетали, то падали с треском, будто каменные птицы. Эхо разлеталось меж кристальных стен.

Франциску хотелось сказать, что все будет хорошо.

Что они выберутся. Нашли же они тут приют!

Но язык не поворачивался во рту. Едва зажившие ссадины на лице брата так и притягивали взгляд. Тормозили мысль. Отбирали решимость.

Как можно просить за такое прощение?

– Фил… – начал Франц.

– Франциск, – неожиданно отозвался брат.

Странно было слышать его голос после столь долгого молчания. Франц, пожалуй, даже стал забывать, как он звучит. И это пугало.

Но сейчас испугало то, что брат назвал его полным именем.

– …я просто хочу посидеть здесь. Один. Хорошо?

Вот так.

Брат глядел в сторону, сжав губы.

Не простил.

В глазах Франца предательски защипало.

– Прости, – выдохнул он.

Рот Филиппа дернулся, но брат промолчал.

– Прости, я правда… Я не знаю… Фил, послушай, если бы я мог все исправить!

Брат уставился на него именно тем взглядом, которого Франц так боялся.

Холодный упрек. Как будто старший брат – назойливая муха. Взгляд, говорящий: «Уйди».

Этого Франц выдержать не мог. Он подался вперед и, схватив близнеца за локоть, повернул его к себе, заглянул в лицо.

– Что мне еще сделать, чтобы ты меня простил? – воскликнул он хриплым от волнения голосом. – Фил, скажи, что мне сделать? Что? Я так сожалею обо всем этом! Очень! Это правда, Фил! Я не хотел, чтобы ты… Чтобы с тобой… Ты бы знал, как я боялся за тебя, когда мы попались этому Богомолу! Я… Фил, я так испугался! Если бы с тобой что-то случилось… Да пропади оно все пропадом!

Франц зло топнул. По коридору заметалось эхо, отражаясь от сталактитов. Сердце стучало, словно молоточки часовщика. Тук-таки-так, тук-тудук-тук.

«И при этом побоялся выйти первым на жертвенник, – шепнул голос. – Хорош брат!»

«Нет! – отмахнулся Франциск. – Нет, я…»

– Филипп, послушай… Я так не могу! Не могу, когда ты молчишь целыми днями! Я так долго не выдержу! Не могу так, в молчании… Не могу больше, не могу! Пожалуйста, ну пожалуйста, говори со мной!

Брат глядел так странно, что Франц даже растерялся.

– Не хочу, чтобы мы стали как Эмпирей с Каликсом! – Он покачал головой, еле сдерживая слезы. – Не хочу с тобой ругаться, не хочу злиться. Не хочу, слышишь? Давай как раньше, давай будем как… тогда? До того, как сюда попали. Ты же всегда был рядом со мной, и когда у меня случались приступы…

– Теперь их нет.

Франц замер.

Это правда.

У него не раз было ощущение, что приступ вот-вот разразится, однако видения так и не наступали.

Что-то изменилось.

Что?

– Бывают, – упрямо сказал Франциск. – Во сне один раз было. Я еле очухался.

Брат равнодушно отвернулся.

«Один раз…»

– Филипп, ну ты слышишь меня? Ответь, пожалуйста! Ну что мне еще сделать?! Скажи, что? Давай! Ну же! Что угодно! Я сделаю все! – Голос Франца сорвался, и мальчик тяжело задышал, стиснув кулаки до боли.

– Я хочу, – тихо выдохнул Филипп, – чтобы ты… забыл меня.

Франциску почудилось, что он ослышался.

Нет, не может быть.

Близнеца будто подменили.

Он бы никогда такого не сказал!

Ни за что!

Гробовую тишину разбили чьи-то шаги. Айсиды.

– Линго! – воскликнул Шико. – Время для трапеза быть!

Выпучив глаза, он открыл рот и сделал вид, будто закидывает в себя что-то.

– Трапеза! Когда в себя есть! Понимать? Живот плакать же, да? Хочешь в себя есть?

– Я так хотеть! – подхватил его друг Ао. – Так хотеть в себя есть! И булка, и птицына рука, и нога… – Он чуть задумался и тряхнул головой. – Да и голова тоже! А-ай! А еще яйцо, и корешок сладкая, и рыбина печенка, и солена хвостик… Ух-х, прямо не мочь, как хотеть в рот положить! Ну же! – Ао подмигнул близнецам. – Чего грустная?

Он задумался, обвел пальцем свою физиономию.

– Как она, Шико? Этот штука с носом? Линго, что такое быть? Не хотеть корешок есть? Там жарена лягушка и слизняк есть, у-мм, вкусно! Идти, линго, давай идти быстро! А то другие лягушка в рот положить, тебе не достаться!

Криво, но старательно улыбаясь, айсиды двинулись к проему в стене.

Филипп поднялся и прошел мимо.

Франциску показалось, он забрал с собой последние крупицы его надежды.

Когда они возвращались в общий зал, Франц заметил, что воздух потеплел и даже можно было не кутаться в перьевые циновки. Шико тоже это заметил и, облизав палец, воздел над собой.

– Тепло быть, – сказал он спутникам.

– Уф, хорошо, – отозвался Франц и только потом понял, что хорошо лишь для него.

– Нет, – озабоченно покачал головой айсид. – Не хорошо быть! Тепло – плохо. Ай-сииди не любить тепло! Жара – смерть для ай-сииди быть! Ты лед когда-нибудь видеть?

– Да.

– Когда-нибудь лед брать в руку? Тогда ты знать, что бывать, когда лед лежать на теплой рука… Раз – и льда не бывать. Только лужа. Ай-сииди не любить тепло, Фу-Ранцу. Нет, не любить!

Складка между бровями стражника так и не разгладилась, пока они не пришли к основной пещере. Там айсиды уже собрались на общую дневную трапезу. Крылатые и рогатые существа сидели то тут, то там на циновках и что-то жарили и варили над пламенем голубых костров. Гудели и скрежетали голоса, звенели серебряные браслеты и бубенцы, призрачно нашептывали фонтаны в ледяном царстве.

– Ну что, кушать идти! Давай-ка, давай! – оживился Шико.

Франциск шагал за стражниками, понурив голову. Брат шел впереди и не оборачивался. И хотя Франца окружало журчание воды, гоготки айсидов и эхо шагов, ему казалось, существует лишь один звук – тишина, воцарившаяся между ним и Филиппом, – тяжелая, как свинец.

Когда же мальчик наконец поднял голову, он увидел вдали поднимающиеся над толпой серебряные рога.

– Калике!

Ветер, сидящий у самого большого фонтана, поднял усталые глаза, но, увидев Франца, ответил светлой улыбкой.

Мальчик сорвался с места и, не обращая внимания на окрики стражей, побежал навстречу другу. Он чуть не врезался в одного из айсидов, и крылатые маа отшатнулись, ругаясь на своем колком языке, но Франциск даже не обернулся. Достигнув фонтана, он бросился на шею монстру и крепко обхватил его руками.

– Кали-и-икс!

Мальчик прижимался к чудовищу, гладил шелковистую шерсть, зарывался в нее пальцами. От меха пахло лесом и хвоей, а еще – морозной свежестью. Но сам Калике был на удивление теплый – даром что Северный ветер! Его объятия напоминали уют пухового одеяла, в которое так сладко кутаться, когда рождественская метель швыряет в окно ледяную крупу.

– Калике! Ты жив!

– Да, маленький господин. Я жив.

Голос ветра прозвучал слабо и тихо, и сердце Франциска дрогнуло, а в глазах опять предательски защипало. Монстр с трудом дышал, лицо его осунулось и подернулось печалью. Было видно, что вздохи и слова причиняют ему страдания, однако же Каликсу стало лучше, раз он даже спустился в пещеру фонтанов на трапезу.

– Тебе больно?

– Ну…

Калике дотронулся острым когтем до страдальчески опустившегося уголка рта Франца. Мальчик вздрогнул.

– Все хорошо, – шепнул гигант. – Ты умеешь чувствовать чужую боль, Франциск, не так ли? Не бойся сострадания, – таково имя твоего чувства. Сострадание – величайший дар для того, кто хочет стать Человеком. Не прогоняй его, мой маленький господин. Хорошо?

Вновь он говорил загадками! Но пока Франц размышлял, подошел Филипп.

– Как вы, молодой господин?

Калике называл «господами» их обоих, но Францу почему-то казалось, что именно его монстр считает своим спасителем. Впрочем, к младшему близнецу Калике относился с той же доброжелательностью и заботой, ничем не показывая, что выделяет именно старшего, и Франциск в очередной раз подумал о провожатом с теплотой.

Ветер чуть склонил голову и протянул Филиппу руку, но тот смутился. Видел, как старший брат повис на шее у монстра, и не хотел теперь показывать своих эмоций. Так или иначе, а Фил лишь легонько коснулся огромной ладони и тут же отвел взгляд от проницательных лунных глаз.

Калике же заметил: что-то было не так. И посмотрел на Филиппа очень пристально. Но младший брат не подавал виду, что между ним и близнецом произошла ссора, а просто молчал, поджав губы, и ждал дальнейших указаний. От этого упрямого, нарочито игнорирующего взгляда в никуда сердце Франциска заныло…

Тогда Калике предложил Филу сесть по левую сторону, а Франца усадил справа. Франциск не мог удержаться и то и дело заглядывал за спину монстра, чтобы увидеть брата и, возможно, перехватить его взгляд…

Один из айсидов принес блюдо с двумя горками – коричневой и белой. Коричневой горкой оказались обжаренные в семенах и специях крылышки неизвестной птицы, от которых исходил горячий пар. Когда Франциск взял одно крылышко, айсид повернул блюдо другой стороной, что-то сказал на своем языке и настойчиво кивнул. Мальчик увидел, что это все те же крылышки, только почему-то белые. Он дотронулся до одного и едва слышно вскрикнул. Обжигающе холодное!

Франц засомневался, стоит ли это пробовать.

– Главный блюдо ай-сииди быть! – донесся до него трескучий голос, и мальчик поднял глаза.

С другой стороны костра на него смотрел Хоруто, не отводя прямого и сурового взгляда.

– Оно называться «Кари а Сото ни лаа».

– Кари… то…

Франц запнулся.

– Песнь Севера и Юга, – послышался певучий голос сзади.

Это подошел со своей свитой Северин.

Крылатые маа мигом обступили пустующие по левую сторону камни и кристаллы, обложенные циновками. Северин же, приветствовав Каликса тихой дружеской улыбкой, отказался прошествовать на отведенное ему место в центре и устроился рядом, совсем близко к Каликсу и близнецам, чему Франциск втайне порадовался: уж очень ему был симпатичен благородный и спокойный король маа.

– Советую попробовать, – шепнул Северин, и Франц все же решился.

Одну руку жгло раскаленным мясом, а другую – куском льда.

– Фу-Ранцу! – шепотом позвал кто-то.

Франц повернул голову и увидел, что ему неистово сигналил Ао. Привлекши внимание мальчика, айсид показал, как есть блюдо: откусил сначала от горячего крылышка, затем – от холодного и долго-долго жевал с прикрытыми от наслаждения глазами. Лицо айсида выражало невероятное удовольствие. Франц отважился последовать его примеру – и удивительное дело! – когда на языке оказалось два куска – один ледяной, второй раскаленный и невероятно острый от специй, он испытал весьма причудливые ощущения. Франциск не сразу проглотил, а какое-то время смаковал кусочки, наслаждаясь смесью противоположных температур и вкусов, и в итоге с удивлением отметил, что хочет немедленно попробовать еще!

Трапеза продолжалась. Хоруто и Северин перебрасывались фразами на айсидском, подданные королей разговаривали друг с другом, и в пещере висел низкий ровный гул – так гудят ледяные сосульки в древних пещерах.

– Мы приготовили для вас лодку, – наконец сказал Северин, обратившись к Каликсу и братьям.

– Лодку? – Франциск посмотрел на Каликса. – Мы поплывем?

Монстр уже утолил голод и теперь сидел, откинувшись на камень. Грудь его по-прежнему приподнималась и опускалась с трудом, но, кажется, монстру стало немного лучше от пищи и морозного питья айсидов.

– Здесь недалеко приток Ледяной реки делает поворот на север и дальше впадает в Лакримозу, – пояснил Калике. – По ней можно доплыть до Леса Бесчисленных Слез, куда, по-видимому, ведут вас Цветы Памяти… Если нет – мы где-нибудь свернем. Но я думаю, мои предположения верны.

– Лес Бесчисленных Слез… – послышался голос Филиппа. – Почему он так называется?

– У нас есть легенда, – отозвался Северин, – что в незапамятные времена в этом лесу жили прекрасные ледяные фейри. Их голоса были звоном хрусталя, а крылья – точно покрытые инеем лепестки белых лилий. Ледяные фейри обладали чудесным даром заставлять каждого, кто слышал их песнь, плакать. Да-да, из всех доступных разумным существам эмоций эти фейри больше всего любили грусть. Поэтому, когда в царстве айсидов случались похороны великих вождей, именно ледяных фейри звали сопровождать церемонии своей чудотворной музыкой.

Удивляетесь, отчего они избрали дар грусти вместо дара нести радость и улыбки? Слушайте дальше.

Когда в разгар погребальной церемонии в зал влетала стая ледяных фейри и наполняла воздух своими голосами, чистыми и светлыми, точно лучи рассветного солнца, от этих голосов вся грусть, что скопилась в сердцах айсидов и не могла выплеснуться, наконец-то находила выход. Внимая волшебному пению, каждый айсид давал волю слезам, и через слезы горе выходило.

А когда церемония подходила к концу и у айсидов более не оставалось слез, ледяные фейри пели последнюю песнь, и грусть, звучавшая в ней, была такой светлой, что с ней приходил счастливый покой. Оплакав себя, оставшихся без короля, айсиды вместе с фейри пели умершему эту песню, провожая его в дальний путь на север, – в тот путь, по которому не идут обратно. В путь, в конце которого короля ждала самая таинственная загадка в мире. У айсидов наконец-то находились силы смириться с горем и найти силы отпустить любимого правителя в дорогу. Они желали усопшему отгадать тайну мира и познать Великую Истину. Желали ему счастья, где бы он ни был.

А потом на айсидов снисходило полное спокойствие, и они могли принять нового короля без сожаления о старом. Ибо таковы слезы: они даруют исцеление.

Позже, когда в страну невосходящего солнца явился Мертвый Принц и занял трон в Мертвом Замке, к нему пришел Эмпирей. Южный Ветер ненавидел слезы и печаль и пуще всего среди народов севера восставал против ледяных фейри, ибо только они могли вызвать на глазах великого ветра слезы, чего тот конечно же не желал. Почему могучий Ветер Полуночи боится слез, никому не ведомо.

Но порой некоторые сторонятся слез, не хотят плакать, боясь впустить в сердце грусть, ведь с ней приходит необходимость принять то, что причиняет тебе боль. Излечение не наступает, и рана гноится долгие годы, превращая сердце в кусок трухлявого пня.

Так вот, Эмпирей преклонил колено перед Мертвым Принцем и нашептал своему черному правителю, будто ледяные фейри – изменники и задумали свергнуть Принца, и якобы есть у них такая песнь слез, которая может вернуть Принцу то, чего возвращать нельзя, и тогда Мертвый Принц лишится трона.

И Принц отдал приказ уничтожить ледяных фейри. Проведав об этом, один из древних королей айсидов поспешил их предупредить. Узнав о том, что их ждет, ледяные фейри решили исполнить последнюю песнь. Однако направили ее не против Мертвого Принца. Этой песнью фейри проводили в смертный путь самих себя.

Услышав их печальную панихиду, Полночь сжалилась над своими детьми, и, когда жаждущий крови Эмпирей ворвался в лес фейри, там никого не было. Все фейри вернулись в стволы деревьев, из которых однажды вышли, и смерть их была безболезненной и больше походила на вечный сон. Говорят, души фейри до сих пор обитают в тех деревах, ожидая последней ночи мира. Эти деревья, прозванные сикоморами, в ту ночь побелели как кости, листья стали красны от крови, а с кончиков ветвей текут с тех пор бесчисленными ручьями слезы. Их натекло так много, что они породили реку Лакримозу, – Полную Слез, и воды ее солены на вкус, точно морские. А прежнее обиталище ледяных фейри стало называться Лес Бесчисленных Слез…

Северин протянул руку, и паж-айсид – маленький, почти ребенок, – не сразу захлопнул приоткрытый рот и опомнился, что нужно поднести королю кубок. Не один Франциск заслушался рассказом короля маа: остальные айсиды тоже смолкли, уже давно не слышно было гудения голосов, лишь торжественная тишина да шепот фонтанов царили в ледяном чертоге.

После рассказа Северина айсиды не сразу вернулись к своим разговорам. Какое-то время все сидели, погруженные в раздумья.

Наконец раздался хрипловатый рокот Хоруто – и каким грубым показался его голос после Северина!

– Да, наш король, – рогатый с ухмылкой поднял кубок Северину, – хороший рассказчик быть. Хорошо говорить. Хоть и долго, но хорошо. Хоро и маа всегда любить Северин слушать, и пусть тень его длиннее ночь быть! Ооро то ооро!

– Ооро то ооро! – отозвались грустным хором айсиды и, подняв ледяные кубки, осушили их до дна.

И вдруг под сводом пещеры пронзительно засвистело. Франц вскинул голову и увидел сквозь отверстия на потолке, как понеслись по небу флотилии белых облаков, волоча за собой черные паруса теней. В пещерах быстро стемнело, зажглись синие огоньки грибниц. Айсиды занервничали: было видно, что им кусок не идет в горло, и они то и дело опасливо поглядывали вверх.

Грянул громовой раскат.

Наливаясь силой, он пронесся по Полуночи, перекатываясь из долины в долину рокотом литавр.

Потом все стихло.

Пещера погрузилась в предгрозовое молчание. Стало душно и жарко: в полумраке Франциск видел, как ручейки пота поблескивают на лбах и плечах айсидов. Существа изнемогали от непривычного тепла, но вскоре даже Франц признал, что это липкое, скользкое тепло ему неприятно…

В щели ворвался горячий ветер.

Айсиды тревожно заскрипели, заскрежетали, ринулись к фонтанам, принялись зачерпывать чашами ледяную воду и опрокидывать их себе на головы. Францу тут же вспомнился потревоженный осиный рой.

Северин и Хоруто поднялись на ноги, сурово сдвинув брови.

Белые горы облаков, закрывшие небо, озарились золотой ветвистой молнией, вновь грохнул гром.

Вдруг Северин резко развернулся, прислушиваясь, и лицо его окаменело. Франциск тоже различил далекое жужжание.

Сначала тихое, потом громче – будто к ним приближался рой мух.

Порывы ветра усилились. Среди белых туч появились черные точки, которые стремительно увеличивались в размерах, и вскоре оказались существами, похожими на птиц, но с шестью растопыренными лапами.

В этот миг в пещеру ворвались стражники, крича:

– Караго! Караго!

Начальник стражи подскочил к Северину и Хоруто и, как понял Франц, быстро доложил обстановку. Лица обоих королей перекосились, но Северин моментально подобрался и стал громко раздавать приказы на своем трескучем языке.

В пещеру ворвался ветер, такой горячий, что в горле Франциска сразу же пересохло. Между фонтанами и айсидами закрутились песчаные вихри.

– Самум! Самум, ай-сииди! – хрипло завопил Хоруто. – Бежать! – рявкнул он Каликсу и мальчикам. – Быстрее – в нижняя пещера!

Вихри взвыли и захлестали горячим песком в айсидов. Те бросились врассыпную, кашляя и прикрывая руками рты; некоторые побежали по ступеням вверх, чтобы вывести оставшихся в спальнях сородичей, но ураганный ветер сбивал с ног, и многие полетели кубарем по камням. Все айсиды, кроме воинов, обступивших своих королей, устремились в проход в дальнем углу пещеры, – туннель вел вглубь ледяного царства, где имелись тайники на случай опасности.

– Северин! – хрипло вскричал Хоруто. – Я об ай-сииди заботиться! – Он ударил кулаком в грудь, и монисто яростно звякнуло. – Я в бой вести! А ты исполнять долг! Долг перед Полночь! Ничего важней не быть!

Король хоро посмотрел на Каликса и мальчиков, и в его взгляде полыхнула ярость – древняя, как сталактиты ледяных пещер. Грозен был Хоруто в этот момент и ни в чем не уступал достославным предкам: белоснежные рога и кристальное монисто сияли при свете молний, коренастая фигура, гордо расправившая плечи, озарялась вспышками. Король айсидов выхватил меч. Лезвие сперва казалось прозрачным, будто вырезанным изо льда, и лишь когда угасла очередная молния, Франц понял, что это какой-то волшебный металл: клинок горел синим пламенем.

– Да будет ночь вечна!

Хоруто вскинул меч, но команды потонули в громком жужжании: сквозь отверстия в потолке полезли гигантские черные тела.

И тут Франциск понял, что такое «караго».

По-айсидски это означало «жук».

Насекомые отличались от тех, которых Франциск некогда собирал в траве, ползая с банкой на четвереньках, разве что размерами: каждый жук был с лошадь.

По длинным, словно вожжи кебмена, усам Франц узнал жука-дровосека. Просунувшись в щель, дровосек завертел головой и что-то оглушительно прострекотал. Ему отозвался наполовину вползший в соседнее отверстие жук-могильщик, облаченный в полосатый черно-красный «наряд».

Воздух наполнил шорох и скрип жестких надкрыльев и хитиновых ног. Насекомые проталкивались в отверстия в потолке и, цепляясь зазубренными лапами за камни, повисали на кристаллах.

Близнецы онемели от страха, не в силах сдвинуться с места.

Франц любил насекомых и очень скорбел о гибели таких дорогих сердцу питомцев, но эти жуки…

Это были не обычные насекомые.

И когда от живой массы, облепившей потолок, оторвалось одно насекомое, тягостное предчувствие наконец обрушилось на мальчика тяжелой волной. Гулко и натужно гудя, исполинский – точно две повозки – майский жук вытянул лохматые лапы и спикировал на группу айсидов. Секунда – и хрущ подхватил одного и взмыл вверх. Айсид завопил и замолотил руками, но жучьи лапы держали его цепко. Воины Хоруто выстрелили из луков, однако стрелы, отскочив от твердого хитина, со звоном посыпались на кристаллы и пол пещеры.

Голова вопящего айсида исчезла в черных жвалах, противно хрустнуло, и крик прервался. Жук выпустил свою жертву, воины поспешно расступились. Тело рухнуло на камни в нескольких ярдах от Франца, и мальчик оцепенел, не в силах отвести взгляда от красно-белого месива на месте головы айсида.

Перед глазами поплыло, в ушах неистово забухала кровь.

Свист ветра, жужжание тяжелых тел и безумные вопли исчезли. Франц глядел на растерзанное существо и не мог даже закричать. Казалось, грудь сдавило металлическими тисками. И айсидов, и жуков заволокла темнота: Франциск почувствовал, что реальность ускользает. Со спины подступал дышащий могилой мрак. И ничего в этом мраке не было, кроме страха…

– Франц!

Это Филипп. Единственный, кто нырял в древнюю тьму в подсознании Франца, чтобы найти там брата и вывести его на свет.

– Очнись! Очнись, Франц!

Кто-то сильно потряс его за плечи. Мальчик вздрогнул и очнулся.

Это не Фил.

Это Калике.

Монстр подхватил Франца на руки и легонько похлопал по щеке:

– Франц, ты слышишь меня?

Франциск поморгал и сосредоточил взгляд на серебристых глазах-лунах.

– Да, – просипел он.

С облегчением выдохнув, Калике прижал мальчика к себе. Теплый мех и запах хвои. Дыши. Дыши. Не думай о темноте.

Франц прильнул к гиганту и вдруг заметил, что Филипп глядит прямо на него. Почудилось – или в глазах близнеца и правда плескалось беспокойство? Неужели Франц уловил сочувствие? Сердце вдруг екнуло от радостной надежды.

Филипп дернулся к старшему брату, однако его перехватил Северин.

– Скорее! – Он подтолкнул Фила к отверстию в стене. – Там лодка, в пещере, уходите! Если вы покинете нашу общину, может, жуки уберутся. Мы вас прикроем.

За спиной короля выстроились воины маа, но Северин, повернувшись к подданным, отдал приказ повиноваться начальнику стражи, а сам, подозвав к себе нескольких верных айсидов – в том числе Шико и Ао, – ринулся к туннелю.

– За мной!

В этот миг над отрядом маа пронеслась гигантская бронзовка и выхватила из рядов одного айсида. Воины закричали. Воздух прорезали копья, наконечники забарабанили по хитину, пытаясь пробить брюхо.

И вновь – чудовищный крик.

Калике не дал мальчикам досмотреть, что будет дальше. Он схватил одной рукой Франца, второй – Филиппа и потащил мальчишек прочь.

Воздух стал густой и горячий, будто кисель, и троица двигалась сквозь пылевую завесу как во сне. Песок резал глаза, и Франц часто моргал и растер веки до красноты. Мальчики задыхались от тяжелого, колкого воздуха. Тут и там по пещере кружили раскаленные вихри, ломали кристаллы, выворачивали куски горной породы и, если на пути оказывался айсид, поднимали его в воздух и со всей силы швыряли о стену.

Между вихрей проносились огромные жуки: Франциск видел длинноусых дровосеков, жужелиц, темно-зеленых бронзовок… Их омерзительные жвалы раздвигались, когда жуки пикировали на айсидов, потом смыкались на чьей-либо голове или руке и в долю секунды отделяли ее от тела. Жуки-могильщики взмывали вверх, неся в лапах кричащих жертв, а затем разрывали тела на куски.

Из отверстий в потолке вылезли гигантские навозники – перекувыркнувшись в воздухе, они тяжело хлопнулись на дно пещеры и, перевернувшись на ноги, бросились на айсидские отряды. Гигантские лапы с зазубринами врезались в строй айсидов точно пилы. Мечи против хитиновых зубьев. Навозники кромсали плоть. Разрывали жвалами. Подминали под себя копья, кинжалы и луки, а с ними – стражников. Катались по полу, раздавливая воинов весом своего тела…

Пол пещеры обагрился кровью.

Голубые фонтаны стали красными.

Воздух гудел от неистового ветра, гула насекомых, предсмертных криков и боевых кличей.

Часть айсидов оказалась отрезана от туннеля, ведущего в укрытие: вход перекрыли чудовищные жужелицы и навозники. Один из отрядов пошел в наступление, пытаясь отвлечь внимание монстров на себя и дать возможность мирным жителям убежать вглубь пещер. Но жуки, будто поняв замысел, сбились плотнее, образовав стену панцирей – ни обойти, ни пробить копьями.

И тогда вперед выступил Хоруто.

Король выкрикнул что-то по-айсидски, и его верные воины ответили многоголосым эхом. Хоруто метнулся к ледяному фонтану и обмакнул в него меч, отчего лезвие покрылось изморозью.

Хоруто занес клинок над головой.

– Кари-то има! – грянул хриплый клич, и король бросился под брюхо ближайшего навозника.

– Нет! – вскрикнул Франц.

При первой встрече Франциск возненавидел грубого короля хоро, но затем изменил к нему отношение… И сейчас, глядя, как Хоруто защищал свой народ, Франц еще больше проникся уважением к рогатому королю.

Северин, бегущий к спасительному туннелю, на миг оглянулся:

– За мной!

Вдруг навозник встал на дыбы. Под панцирем что-то забелело. Король айсидов, сжав зубы, втискивал ледяное лезвие в тело жука: оказывается, он отыскал между туловищем и лапами уязвимое место и вонзил клинок в эту щель, достав мечом до мягкого тела…

Навозник задергал лапами, накренился в сторону Хоруто, но тот вовремя выдернул меч и отскочил. Секунда – и жук рухнул на землю, в агонии скребя зубчатыми лапами.

– Ха-ррра-а-а! – возликовали айсиды. – Ха-ррр-ааа! Кари-то има!

А Хоруто, одолев первого жука, бросился на следующего. Верные воины с ревом и скрежетом последовали за предводителем.

Тем временем Северин подхватил с пола светильник и, указывая путь, ринулся в сумрачный туннель. Калике с близнецами на руках из последних сил ввалился в проход следом за королем. Шум сражения стал чуть глуше, но все еще разлетался позади истошными воплями, треском и скрежетом ломающихся кристаллов и лязгом металла.

Уставший гигант ссадил близнецов и подтолкнул их вперед. В сером полумраке раздался быстрый, тревожный перестук мальчишеских ботинок. Туннель заполнило шумное дыхание. Все дышали быстро и жадно. Рты, забитые песком, пересохли, в легких так кололо и жгло, что, казалось, в них набились осколки стекла.

Пробежав ярдов десять, Франциск остановился и уперся рукой в шершавую стену.

– Фу-Ранцу! – окликнул Северин. – Не время отдыхать, линго. Поторопись!

– Не могу, – выдохнул мальчик. – Н-не могу.

– Давай же, Франц! – тревожно позвал Калике.

Сердце долбило в грудь точно деревянная колотушка. Кровь бешено стучала в висках. Ноги дрожали и подгибались, и, чтобы не сползти на пол от слабости, Франциск ткнулся плечом в бугристую стену. Он зажал колющий бок пальцами и, сглотнув застрявший в горле сухой ком, наконец-то сделал вдох на всю глубину легких.

– Франц! – донеслось из-за пелены тумана.

«Не могу, – взмолился Франц. – Нет… упаду…»

Перед глазами угрожающе заклубилась тьма.

Сбоку неожиданно громко загудело. Франциск чуть повернул голову. По ту сторону арки еще была видна часть ледяной пещеры, где кипела битва, но почти весь обзор закрыла исполинская, невероятно омерзительная туша медведки. Она приземлилась у самого входа и, перебирая мощными лапами, подползла ближе, обшаривая камни усами. Длинное членистое тело вибрировало и оглушительно стрекотало.

Сердце в груди Франца подскочило, на спине выступила испарина: на миг темнота схлынула, и он вынырнул из забвения. Подстегнутый испугом, мальчик забыл про усталость, сорвался с места и бросился за товарищами.

– Сюда, линго.

Северин поднял лампу повыше, освещая путь.

Вскоре Франц снова начал задыхаться, но останавливаться было нельзя: в достаточно широкий туннель вполне могли пролезть насекомые. От одной этой мысли мальчику хотелось убежать на край света. И все же – он совсем выбился из сил. Ноги ватные, непослушные, будто из нуги-тянучки. Двигаться было все труднее, и пару раз Франц точно бы полетел на камни, но Калике его вовремя подхватывал. Серебряный монстр еще не оправился от ран, а сейчас ему приходилось вести двоих братьев: одной рукой он поддерживал Франца, другой – его брата. И если старший еще мог бежать сам, то младшего приходилось буквально волочить за собой, хорошо хоть, Фил почти ничего не весил.

Все они были на пределе.

Опередив близнеца, Франциск оглянулся и на долю секунды столкнулся с ним взглядом. Бледный, мокрый от жары и напряжения, Фил уже не казался таким непреклонным. Равнодушие исчезло с его лица, и Франц уловил мольбу, просьбу о помощи. Франциск вцепился в эту искру жизни точно в спасительную соломинку, почувствовав, что сейчас он нужен брату.

– Еще чуть-чуть, Фил, – выдохнул он. – Давай.

Близнец едва заметно кивнул, стиснул зубы и, опершись на Каликса, заработал ногами чуть живее.

«Он ответил мне! – возликовал Франц. – Ответил!»

– Уже близко! – донесся крик Северина.

Впереди, напротив округлого проема, виднелась белая фигура короля в длинном облачении. В его руке горел огонек, и беглецы устремились к нему точно мотыльки. При свете лампы слюдяные крылья Северина, спускавшиеся до самого пола, мягко мерцали. Блестели наконечники копий в руках стражников Шико и Ао, которые, округлив белесые глаза, махали Каликсу и мальчикам.

– Кари-Казе! Мы уже пришли, поспешите же, прошу вас.

Последний рывок – и все ввалились в большую сумрачную пещеру.

В каменной пустоте, под облепленными голубыми сталактитами сводами, бежала пещерная речушка – темная, холодная, неприветливая, как и все реки, берущие начало в земных недрах, где испокон веков не бывало ни света солнца, ни сияния звезд.

У самого берега качалась и подпрыгивала на волнах небольшая лодчонка с тонкими костяными бортами, обтянутая коричневой кожей.

– Это айсидский челнок, – пояснил Северин, заметив недоуменные взгляды беглецов. – Не смотрите, что он узкий и легкий, он выдержит вас троих и довезет до Леса Бесчисленных Слез, если цветы действительно поведут вас туда. Мы сложили вам еду в дорогу и…

Северин осекся.

Из туннеля донеслись приближающиеся гудение и скрежет. Франц тут же понял, что это за звук, и волосы на его голове встали дыбом. Воины-айсиды попятились, выставляя вперед копья. Северин выхватил клинок, и сумрак пещеры пронзила ледяная молния.

– Скорее! – крикнул он Каликсу, оглянувшись через плечо. – Бегите!

Лицо короля стало строгим и жестким, будто скованное наледью. Вместо спокойного мудреца Северина явился настоящий суровый воин.

Калике потащил близнецов к лодке, но в это мгновение что-то прожужжало угрожающе близко, и из овального проема, едва не врезавшись башкой в свод, вылетела длинная шоколадно-янтарная туша. Гулко прогудев, она приземлилась на песчаный берег.

Мистер Бэрил хранил в десятках коробочек засушенных насекомых, в том числе медведку. На медведя этот жук не походил – скорее, на помесь сверчка и крота, и был схож со вторым еще тем, что жил под землей, рыл извилистые ходы и здорово портил жизнь садоводам и огородникам, прогрызая клубни растений. Медведка не прочь полакомиться и дождевыми червями, личинками майских жуков, стрекозами и прочими сородичами… Но это обычная медведка. Тошнотворное существо, преследующее братьев, питалось уж точно не червями.

У гигантской медведки было шесть конечностей: средние и задние пары для передвижения, а передние лапы – пухлые, будто надутые изнутри, точь-в-точь раковые клешни, – для того, чтобы рыть землю. Или разрывать гигантскими зазубринами чью-то плоть. Голову защищал крепкий панцирь, веретенообразное тело покрывали хитиновые сегменты, жесткие крылья, сейчас сложенные за спиной, могли в любой момент распуститься и поднять чудовище в воздух для атаки сверху. Но кроме всего этого, у медведки на конце туловища имелись два острых и длинных жала – подобно копьям, они щетинились в стороны, готовые проткнуть врага.

Огромные черные глаза уставились на айсидов, а затем взгляд перескочил на Каликса и близнецов, и гигантский жук встрепенулся. Поднял передние лапы, раздвинул жуткие жва-лы и издал долгий, леденящий душу скрежет – словно сотня гвоздей царапала стекло. Медведка ударила лапами по песку и поперла вперед со скоростью паровоза, готовая смести и разорвать все живое, что попадется на дороге.

– Бейте по глазам! – приказал Северин.

Айсиды метнули копья, но те стукнулись в твердый панцирь жука и отлетели. Одно копье попало в жвалы – раздался хруст, и челюсти насекомого раскусили древко пополам.

Франциск заорал, и его вопль заметался по пещере громким эхом. Северин же прыгнул в сторону, подобрал отскочившее копье, снова запустил его в чудище и не промахнулся: копье вонзилось в левый глаз насекомого.

Лютый, полный злобы скрежет огласил подземелье. Сталактиты задрожали, грозя сорваться с потолка и попадать на головы. Медведка будто наскочила на незримую преграду – ужасные лапы зарылись в песок, и чудовище затормозило.

– Кари-то има! – возликовали айсиды.

Монстр ревел и мотал башкой, пытаясь избавиться от торчащего из глазницы копья. Видя, что чудовище отвлеклось, Ао воспрянул духом, поднял еще одно копье и запустил в медведку. Вдруг передняя лапища сделала резкий выпад, зазубрины полоснули по телу айсида, и окровавленный Ао с болезненным воплем повалился на берег.

Калике толкнул мальчиков к лодке и двинулся было в атаку, но вдруг Северин оглянулся и сердито прокричал:

– Нет! Кари-Казе! Лодка!

Гигант застыл – некогда такой решительный, сейчас он буквально разрывался. Взгляды Каликса и Северина столкнулись будто два ледяных вихря. Король айсидов коротко кивнул на мальчишек.

– Север придет! – бросил он. – Придет!

Тем временем медведка выдернула копье из глазницы и отбросила его в сторону. Из кровавой дыры хлынула кровь, багровые сгустки шлепались на берег, но это не остановило насекомое, и с безумным скрежетом чудовище ринулось на айсидов.

Северин вновь вскинул меч.

– Кари-то има!

И крылатый король храбро бросился на противника под крики своих воинов.

Калике молча развернулся и, схватив близнецов, быстро поволок их к лодке. Позади слышался жуткий скрежет, лязг и вопли, и от диких звуков в воображении Франца рисовались кошмарные сцены.

«Хоть бы с ними все было хорошо! Хоть бы!.. Пожалуйста!»

Но мальчик знал – ему говорило какое-то первобытное, доселе неведомое чувство, – что они оставляют айсидов на смерть.

И все же выбора просто не было.

Братья забежали в речку, холодную точно кровь мертвеца, и от ледяной воды Франца передернуло. Не проронив ни звука, серебряный монстр помог Филиппу забраться внутрь, следом усадил Франца, отвязал фалинь и, сжав корму могучей рукой, запрыгнул в айсидский челнок сам. В следующее мгновение река подхватила суденышко, закружила под голубыми сводами и понесла прочь.

Когда они промчались мимо берега, Франц не удержался и посмотрел на поредевший отряд айсидов: некоторые лежали на песке неподвижно, оставшиеся в живых теснили чудовище, но атака захлебывалась.

– Кари! – кричал Северин. – Кари!

Он попытался проделать тот же трюк, что и Хоруто, – по-видимому, это был единственный способ победить жука. Айсид ринулся на медведку и выкинул руку с мечом, пытаясь достать до сочленения ноги и тела, чтобы отрезать конечность или хотя бы попасть в щель между панцирными пластинами и проткнуть мягкое тело чудовища. Северину удалось вонзить клинок в плоть, насекомое взревело и, извернувшись, сомкнуло жуткие жвалы на левой руке короля.

Раздался страшный хруст и безумный вопль.

Ужасный, нечеловеческий крик вырвался и из груди Франциска. Мальчик подскочил, будто испуг ударил его электрическим разрядом. Лодка опасно закачалась, но Калике положил руку на голову Франца и заставил его сесть.

Боль, тупая, точно нож за пару шиллингов, ударила в самое сердце. Францу казалось, что его тело превратилось в лед. Он не верил, не хотел верить!

А затем его захлестнула ярость.

Это все Эмпирей!

Последнее, что видел Франциск перед тем, как их кружащаяся лодка нырнула в высокий туннель, – медведка наступает на белоснежные крылья дергающегося короля.

«Северин, Северин, Северин…» – билось в голове.

Челнок скользил по черной водяной глади, каменный туннель становился все уже и уже, потолок быстро опускался. Вскоре Каликсу пришлось нагнуть голову, и его рога нависли над детьми.

Огромные глаза Ветра Полуночи блестели в полумраке. Франц заглянул в них – думал, Калике отведет взгляд, но нет. Гигант глядел в ответ. Прямо на мальчика. В самую душу.

Лунные шары сейчас были как никогда холодны – сам север, который так призывали несчастные айсиды, смотрел на Франциска глазами Каликса. Тот север, что не ведает тепла.

Что несет по Полуночи бураны и заковывает замерзающих животных в прозрачные саркофаги, а после оплакивает ледяным дождем.

Этот север был строг. Суров. Пустынен.

А еще одинок. Целую вечность, и даже больше.

Но – главное – север, который узрел Франц во взгляде Каликса, действительно знал печаль.

Ту давнюю и непреодолимую тоску, которую воспевал ледяной народ.

И которая всегда доставалась им в итоге.

А после лодку окончательно скрыла тьма.