Да, рана на груди затянулась, остался лишь рубец. Франц подозревал, что это сработало тайное волшебство Мудреца: вместо сердца мальчика кинжал каким-то образом проткнул пуговицу, потому что именно из раскола в пуговице и хлынула кровь. Его же сердце осталось невредимым.
Но вот с раной на запястье надо было что-то делать. Заметив кровавые потеки на полу, Филипп опомнился: брат-то ранен! Он взял себя в руки, достал тканевые полоски из заплечного мешка, который по-прежнему нес на спине Франциск, и плотно перемотал запястье близнецу.
Франц морщился и скрипел зубами, но все-таки на этот раз не хныкал.
Словно Фил выплакал все скопившиеся слезы и за себя, и за него.
Отдышавшись и придя в себя, мальчишки заметили, что горящий фитилек вот-вот утонет в озерце воска. Но что делать дальше, куда идти?
– Слушай, – хрипло прошептал Франциск. – Там, в мастерской этого Сшитого… я видел ступени.
Брат утер мокрый нос рукавом, уставился блестящими глазами.
Франциск вытащил из кармана флакон и рассказал, что случилось, когда портной попытался проткнуть его сердце.
– Как думаешь, что это?
– Давай откроем… – пожал плечами брат.
Франц хотел было откупорить крышку, но вдруг передумал. Он постучал по стекляшке с одной стороны, с другой, даже обнюхал. Ничем не пахло. Но вдруг ему кое-что почудилось… Мальчик приложил флакон к уху, а через пару мгновений сунул его Филиппу:
– Послушай-ка!
Филипп припал ухом к бутылочке. Франц почувствовал, как его сердце жарко заколотилось.
– Слышишь? Голоса! Там кто-то разговаривает! Только не могу понять, кто это и о чем говорит…
Франц снова прислушался, но ему так и не удалось уловить ни слова, слышался лишь смутный гулда время от времени будто вскрики. Он досадливо цокнул языком.
– Мудрец говорил, – вдруг вспомнил Филипп. – что в последней печати спрятана…
– Память Принца! – ахнул Франц. – Точно!
Он потряс флакончиком.
– Вот оно что ты такое!
Филипп откинулся к сырой стене лабиринта. Его лицо было хмурым и задумчивым.
– Мы должны это сделать, Фил, – решительно сказал Франц. – Иначе нам не выбраться.
– Ты боишься?
Франц кивнул. Не к чему скрывать. Но все-таки они одолели трех монстров. И благодаря этому Франциск начал кое-что понимать. Надежда есть всегда. Что-то его вело, дергая за ниточку, и на этот раз, несмотря на страх, Франциск отыскал в себе решимость.
– Я думаю, ступени в мастерской этого монстра и есть та лестница, Фил. Думаю, мы близко. И у нас есть все, чтобы это сделать! Осталось лишь найти Принца, и тогда…
По телу Филиппа прокатилась волна дрожи, он резко побледнел и отшатнулся, словно в приступе тошноты.
– Сейчас потухнет. – Франциск кивнул на огарок. – Давай поспешим…
Он встал, подал руку Филу и повел его за собой.
Мальчики брели по извилистым древним проходам, потерянные, одинокие и никому не нужные. Что будет с лабиринтом после гибели Сшитого? Населят ли подземелье другие твари или оно останется пустым на веки вечные, пока эти горы не рассыплются пылью и все не поглотит холодная тьма?
Франциск с трудом передвигал ноги, рука саднила и горела, но, к счастью, кровоточить перестала. И по-прежнему свербело в груди. Рана, оставленная кинжалом, не исчезла бесследно: багровый рубец ныл и не давал забыть о случившемся ни на миг. Вероятно, есть такие раны, которые не забываются. Словно овраг, оставшийся в лесу после оползня, они напоминают о том, что случилось. Пусть одежда скроет шрамы, они не исчезнут, они укоренятся и врастут в память, а оттуда уже не изгладятся никогда…
Франц брел первым по сумрачному коридору, освещаемому тусклым светом свечей, и думал о том, что, даже если увидит солнечный свет вновь, тьма, которую ему довелось познать, не исчезнет.
Темнота тоже пускает корни.
Отступившее было отчаяние нахлынуло вновь, но вдруг пальцы Франциска нащупали в кармане расколотое сердце.
Мальчик сжал пуговицу и, прикрыв глаза, остановился и мысленно обернулся.
Тьма стлалась позади.
Ничего, кроме тьмы.
Дальше и дальше по коридору – до самого горизонта, затмевая даже звезды, вставала стена темноты. Франц не видел ее целиком, но чувствовал, что и сотни рук не хватит, чтобы обхватить.
Он глядел на эту стену.
Впервые не пытался закрыть глаза.
Он всматривался во мрак. Чувствовал бездну.
Всем сердцем…
А затем повернулся к бездне спиной.
Тьма не исчезла. Франциск ощущал ее тяжелое дыхание, касающееся его затылка и плеч. Но принял тот факт, что теперь эта тьма – словно тень – следует за ним. Принял как должное, больше не противился, а просто знал: пусть с темнотой за плечами, но он пойдет дальше.
Впереди не было мрака.
Ничего не было.
То, что должно случиться, полностью в его руках.
Когда мальчишки проскользнули в мастерскую, пристанище погибшего монстра окутывал молчаливый полумрак. На полу по-прежнему темнело озеро крови. Сшитый лежал на боку, раскинув конечности, и невидяще смотрел на вход. Крышка печати блестела при тусклом свете огарков, а под ней зиял страшный провал.
Братья застыли, не в силах двинуться дальше. Долгое мгновение в комнате были они трое: Франц, Филипп и тишина.
Франциск смотрел в пустые глаза чудовища. Сетчатая поверхность шаров остекленела. Во взгляде не было ни страха, ни надежды.
Мечта покинула ужасного портного.
А точнее, он – мечту.
«Даже монстры мечтают».
Почему Сшитый хотел стать человеком?
Если ты монстр – есть ли разница, в чьем теле пребывать?
«Не все ли равно? – подумал Франциск. – Видимо, нет».
А может, было что-то еще, что тянуло черный разум этого существа назад, в мир людей?
Франц ошеломленно вздрогнул.
У них с чудовищем была одна мечта.
Оба хотели вернуться к людям.
Осознав родственность их со Сшитым желаний, Франциск ощутил себя как-то не так. Разве можно, чтобы бездушное чудовище и он – живой человек – мечтали об одном?
Выходит, их мысли в чем-то были одинаковые.
«Нет, – передернулся Франциск и заставил себя оторвать взгляд от тошнотворного зрелища. – Мы разные».
– Пошли, – бросил он брату.
Но Филипп тоже застыл, глядя на Сшитого.
На его лице менялись разные эмоции: отвращение, страх, что-то еще…
О чем думал брат?
Франциск прежде считал, что если они близнецы, то у них и сердце одно на двоих. Его обижала скрытность брата. Но теперь сам ощутил странное желание молчать.
Он пережил страшную минуту один на один со Сшитым.
Этот ужас отсек прошлую жизнь.
Все, чем привык руководствоваться Франциск прежде, осталось позади.
Он был другим.
В углу за белым ажурным облаком из липких нитей оказались каменные ступени. Лестница вела вверх через прорубленную в потолке дыру. Цветы Зла, упившиеся крови Сшитого, один за другим вырастали из щелей в ступенях и склоняли зубастые головы. «С-с-сюда».
Ход в неизвестность. Отставив угасающий огарок в сторону, Франциск снял со стены новый светильник и заглянул в каменную расщелину.
Пламя выхватило десятки ступеней.
Эта лестница ведет в замок Принца.
Мальчик сделал первый шаг. Еще. И еще. За спиной тихонько застучали ботинки Филиппа.
Со всех сторон мальчишек окружила непроницаемая тьма.
Сейчас Франциск ее не боялся.
Он чувствовал то, что кроется в этом мраке.
И кроме прочего, помнил: тьма скрывала не только чудовищ. Темнота прятала от чужих глаз его самого.
«Да, – сказал себе Франциск. – Пока я в темноте, меня не видно».
Мастерская осталась внизу едва различимым пятном желтого света. Расщелину наполнило шумное дыхание. Подниматься было тяжело. На лбу выступил пот, рубашка промокла. Шаг за шагом Франциск и Филипп преодолевали десятки ступеней, двигаясь в неизвестность. Скоро они выдохлись и присели перевести дух. Ничего не говорили. Не хотелось. Отпив по нескольку глотков из фляги, братья побрели дальше.
Как далеко они уже забрались?
Францу думалось, что еще чуть-чуть, и они достигнут вершины горы, высунут головы в расщелину и увидят звезды.
Уставшие ноги не повиновались, дыхание сбилось. Мальчики остановились вновь, тяжело дыша.
«Ну же! Должен же быть конец этим ступеням. Лестница не может быть бесконечной! Где же дверь?»
И вдруг…
Свет выхватил каменную перегородку.
Франц ринулся по ступенькам и очутился на самом верху лестницы. Ступени оканчивались тупиком. Мальчик пошарил ладонями по шероховатой стене. Просто камень, ни следов двери. С досады он чуть не закричал.
– Что там, Франц? – спросил нагнавший брат.
– Пусто. – Франциск выругался. – Пусто, Фил! Это тупик!
Он рухнул на ступеньку и схватился за голову. Усталость и отчаяние нахлынули черной тучей. Филипп закусил губу, взял из рук брата огарок и посветил перед собой.
– Смотри!
Его голос дрожал от волнения. Франциск поднял голову. Фил пальцем указывал на отпечаток на стене в виде пятерни. Казалось, многие века – а может, тысячелетия – назад чья-то рука вдавилась в поверхность скалы с такой чудовищной силой, что на камне осталась вмятина. Ладонь была такая большая, что в ней могли утонуть все четыре руки – и Франца, и Филиппа, если бы близнецы приложили свои ладошки к отпечатку.
– А здесь еще один!
Филипп посветил левее.
Франц провел пальцем по выемке. Под пальцами ощущалась странная шероховатость.
– Посвети-ка…
Когда Филипп поднес огарок, в отпечатке левой ладони обозначился рисунок месяца. В отпечатке правой тоже нашелся рисунок, на этот раз луны.
Франциску вспомнились две стороны лунара: месяц и полнолуние.
– Кажется, мы нашли выход…
Филипп дрожащими пальцами вытянул из-за пазухи ключ на шнурке, и металлический стержень блеснул в пламени свечи. Вдруг рисунки вспыхнули – сквозь камень словно пробился свет сотен звезд. Месяц разгорелся серебристым светом, а луна – золотым.
Камень захрустел, пошел трещинами.
Чуть пониже отпечатков рук отвалился камешек, и в глубине загорелась замочная скважина.
– Вот она!
Голос Франциска дрожал.
Братья переглянулись. Отчего-то вместо «ни пуха ни пера» на ум Францу вдруг пришла другая фраза. Неужто Полночь пустила свои корявые корни в его душу?
«Да будет ночь», – проговорил в голове голос.
В животе похолодело, Франца охватило странное, мистическое предчувствие, и он не мог сказать, хорошее или плохое.
– Г-готов?
Голос предательски дрогнул.
Филипп медлил. Он взглянул на Франциска, и голубые глаза вспыхнули в полумраке ледяными звездами. Лицо младшего брата стало совсем белым. Веко слегка подергивалось. Филипп подступил к Франциску и ткнулся лбом в его плечо.
Чувства младшего брата нахлынули на Франца волной.
Он ощущал их как свои.
Словно бы распахнулись двери, и мальчик очутился на безмолвном пустынном побережье. Темный пугающий простор распахнулся перед ним. Бушевала буря. Свинцовые тучи ворочались над землей, рокотали, а внизу плескалось северное море. На стальных волнах колыхалась ледяная крошка, и гигантские валуны один за другим с грохотом обрушивались на берег.
Свистел пронизывающий до костей, лютый, дикий ветер.
Все здесь – каждый камушек и травинку – пронизал страх.
Тайным местом Филиппа оказалась вовсе не черная комната, а охватившая весь мир северная буря. Комнаты было мало, чтобы вместить его страх. Он был куда больше и сильнее, чем та пульсирующая точка мрака, в которую превращался Франциск.
Страх Филиппа был целой ледяной пустыней, по которой мчался свирепый ветер, секущий кожу сотнями ледяных осколков.
Он был холодным морем, тянущим на темные глубины.
Черным небом, глядящим с высоты ужасающим оком.
Все это близнец скрывал в себе долгие годы.
Франциск положил трясущуюся руку на хрупкое плечо Филиппа, точно так же, как делал когда-то младший брат. Чуть сжал.
– Я спасу тебя, – хрипло пробормотал он. – Я знаю, что делать.
Младший брат отстранился. Его подбородок и губы дрожали, но глаза были сухие. Мальчик покорно кивнул.
– Да, – выдохнул он. – Да, Франциск…
Сглотнув, Филипп отвернулся. Его белоснежные пальцы поднесли ключ к каменной стене и вставили в скважину.
Настал момент истины.
Внутри Франциска все замерло.
Филипп повернул ключ. Дверной механизм внутри камня заскрипел. По поверхности сплошной стены пробежали сияющие дорожки. Трещины разошлись, вырисовывая очертания двери с двумя створками.
Филипп протянул руку и коснулся левой створки, а Франц – правой. Будто что-то шепнуло сделать именно так.
Они толкнули двери, и те медленно отъехали в разные стороны.
