Бридоны удивленно переглянулись. Быть не может, чтобы похороны уже кончились, и уж тем более совершенно невероятно, чтоб Бринкман, игравший в этой церемонии столь важную роль, сумел незаметно улизнуть в самый ее разгар. Каким путем скрылся выдавший себя слухач, сомнений не вызывало: за стеной в живой изгороди был просвет, и оттуда тропинка вела прямиком к черному ходу «Бремени зол». Когда они подошли к гостинице, там царило безмолвие – не дом, а склеп какой-то, такое сравнение действительно напрашивалось само собой. Казалось, будто гроб, отправившийся отсюда в последний путь, унес с собой всю жизнь, и только тиканье часов да свист чайника на кухне нарушали тишину этого безлюдья. Снаружи по-прежнему ярко светило солнце, хотя с юга уже надвигался зловещий облачный фронт. Воздух был удушлив и тяжел; ни хлопка двери, ни скрипа оконной рамы. Мухи на окнах и те еле ползали. Анджела с Майлзом прошлись по дому в тщетной надежде обнаружить незваного гостя, но повсюду была все та же пустота, все та же тишь. Бридон не мог отделаться от нелепой мысли, что им все-таки надо было пойти на похороны; странно, совсем как в детстве – сиротливое безлюдье школы, когда летним днем все, кроме него, были где-то на улице.

– Я тут долго не высижу, – сказал он. – Давай пройдемся в сторону кладбища, может, повстречаем их. По крайней мере, выясним, кого там не было.

Поход, однако, сорвался в самом начале: почти у крыльца они столкнулись с Эймсом, а дальше по улице из кладбищенских ворот по двое – по трое тянулись остальные: похороны подошли к концу.

– Зайдите-ка сюда, – сказал Бридон. – Надо кое-что обсудить, мистер Эймс. – И наша троица проследовала в ту «парадную гостиную», где Бридона в день приезда поили чаем. – Вы с похорон?

– Прямиком оттуда. А что?

– Можете перечислить всех, кто там присутствовал? Бринкман, к примеру, был?

– Конечно. Рядом со мной стоял.

– А мистер Симмонс, галантерейщик?.. Вы его знаете в лицо?

– Ну как же, главный персонаж… мне его показали. После я даже поговорил с ним немножко. А что это вас так заинтересовала сия печальная церемония?

– Скажи ему, Майлз, – попросила Анджела. – Вдруг он поможет нам разобраться.

И Бридон рассказал Эймсу о странном слухаче за мельничной стеной и еще кое-что о своих и Лейландовых подозрениях и о загвоздке, с какой они столкнулись при попытке объяснить случившуюся трагедию.

– В самом деле удивительно… Ну, Поултни, разумеется, вообще не был на похоронах…

– Поултни? Не был?

– Да. Вы разве не слышали? После обеда он объявил, что его добрые намерения пошли прахом и на похороны он вообще не пойдет. Я еще тогда удивился.

– Тому, что он так неожиданно передумал?

– Нет, причине, на которую он сослался: погода, мол, чересчур соблазнительная, и он просто не может не пойти на рыбалку.

– Для Поултни тут ничего странного нет, по-моему. Он существо эксцентричное.

– Да, но на сей раз он покривил душой. Скоро будет гроза, вы чувствуете? Нет? Зато рыба чувствует. Она перед грозой вовсе не клюет. И Поултни знает об этом не хуже меня.

– А вы не запомнили, какова с виду его удочка?

– Запомнил, он показывал ее мне перед обедом.

– Пойдемте-ка.

Они вышли в холл. Эймс огляделся.

– Да вот она, в углу. Поултни на такой же рыбалке, как и мы с вами.

– Эдвард! – воскликнула Анджела, когда они вернулись в гостиную. – Надо же, оказывается, это все мой Эдвард!

– Шутки в сторону, Анджела, тут дело серьезное. Может быть, Поултни и подслушивал все время?

– Когда вы с Лейландом уговаривались после завтрака пойти к мельнице, он был рядом. И за обедом тоже, хотя, по-моему, ни я, ни ты о прогулке на мельницу не заикались. Однако он мог и догадаться. Господи, что же наш старикан задумал?

– Ладно, кое-какие моменты прояснились. Насчет Бринкмана, я имею в виду. С какой бы целью он ни приглашал меня на прогулку в каньон и ни рассуждал о геологии, это не был «ответ» на лейландовские авансы, потому что за стеной подслушивал не он. И еще: бумажный обрывок, который Лейланд нашел в верхнем номере. Если его подбросил Бринкман, то сделал он это по собственной инициативе, а опять-таки не в ответ на лейландовский намек на улики, изобличающие Симмонса.

– Между прочим, – возразила Анджела, – у нас вообще нет доказательств, что эту улику подбросил Бринкман. Мы сделали такое предположение, думая, что именно Бринки подслушивал за стеной.

– По-твоему, если подслушивал Поултни и если Поултни… ну, каким-то образом выгодно запутать следы убийства, возможно, он-то и подкинул эту бумажонку.

– Я так не говорила. Но в нынешних обстоятельствах эта возможность не менее реальна, чем любая другая.

– Давайте-ка посмотрим, что нам известно о Поултни. Во-первых, той ночью, когда скончался Моттрам, он был здесь, в гостинице, спал у себя в номере. А номер у него по соседству с моттрамовским – фактически между моттрамовским и тем, который сейчас занимаем мы. По его собственным словам, он всю ночь крепко спал и ничего не слышал. С другой стороны, из его показаний следует, что он лег позже Моттрама и Бринкмана, а значит, нам нечем подкрепить эти его утверждения. Наутро после трагедии он проснулся и, услышав о случившемся, сказал… как он сказал, Анджела?

– Раз такое дело, миссис Дэвис, я нынче утром буду рыбачить на Долгой заводи.

– Впору истолковать это как намек, что смерть Моттрама в общем-то его не удивила, верно? Все его последующие высказывания по поводу смерти Моттрама отличались… м-м-м… равнодушием, что ли. Он, кажется, не меньше Бринкмана старался, чтобы мы сочли эту смерть самоубийством, ведь именно он подвел меня к заключению, что Моттрам снарядил удочку неподходящей наживкой и, стало быть, на рыбалку вовсе не собирался. Далее, он весьма назойливо выспрашивал, когда уезжает Бринкман, да, кстати, и мы тоже. Вот, пожалуй, и все, что свидетельствует против него. А на другой чаше весов – полнейшее отсутствие всякого мотива.

– И склад характера – на той же, другой чаше, – заметил Эймс.

– Пожалуй… Конкретно – какое впечатление он на вас производит?

– По-моему, он далек от реальной жизни. Весь его черный юмор, разные там шуточки насчет покойников и прочего – вещь сугубо абстрактная: на самом деле он никогда со смертью не сталкивался. Я не говорю, что первоклассный актер не сумел бы сыграть роль такого язвительного насмешника. Просто куда естественней считать его безобидным старым джентльменом, который любит поразглагольствовать, однако делать ничего не делает. Способность к аналитическим размышлениям и способность к решительным действиям редко уживаются в одном человеке. По крайней мере, таковы мои наблюдения.

– Ну хорошо, допустим, мы снимем с него главное обвинение, так же как Лейланд снимет его с Бринкмана, но подслушивать-то он все равно мог, это-то подозрение остается. Он вполне подходящий претендент, как и Бринкман; правда, окурок, который мы вчера нашли под стеной, был от бринкмановской сигареты.

– Если ты помнишь, у Эдварда сигареты кончились, – вставила Анджела. – Он мог попросить сигарету у Бринки или стащить, когда тот отвернулся. И если уж соблюдать полную точность, то не забудь, первый раз, когда подслушивали под дверью нашего номера, слухач исчез прежде, чем ты выскочил в коридор, а ближе всего там – комната Эдварда.

– Вдобавок нам известно, что на сей раз подслушивал никак не Бринкман. Ведь он был на похоронах. А вот Поултни уклонился от похорон под вопиюще негодным предлогом, однако не пошел ни на похороны, ни на рыбалку. Если предположить, что подслушивал все время один и тот же человек, дела у Поултни плохи.

Стук в дверь неожиданно прервал беседу.

– Можно войти? – послышался тихий голос, а затем в дверях возникло разрумянившееся от быстрой ходьбы, но, по обыкновению, сияющее благодушием лицо мистера Поултни. – A-а, мистер Бридон, мне сказали, что вы здесь. Надо бы поговорить. Может, выйдем на минутку? Или…

– Чепуха, мистер Поултни, – твердо сказала Анджела. – Если мы с мистером Эймсом чего не знаем, так это и знать незачем. Идите сюда и выкладывайте, что там у вас.

– Ну хорошо… Видите ли, я должен, так сказать, сделать признание. И весьма унизительное для меня, потому что я, увы, опять согрешил любопытством. Я просто не могу не вмешаться в чужие дела.

– Что же вы натворили? – спросила Анджела.

– Э-э… я вот сказал в обед, что пойду на рыбалку, но тем самым, каюсь, погрешил против истины. Еще когда объявил, что иду на похороны, я уже начал плести коварную паутину, как всякий, кто впервые идет на обман. Понимаете, я не хотел, чтобы Бринкман знал…

– Что знал?

– Ну, что его поступки не внушают мне доверия. Я несколько раз спрашивал, когда он думает уехать, а он все время твердил, что еще, мол, не принял решения. Так он ответил за завтраком, вы ведь помните. Но сегодня утром, когда ходил за губкой, которую забыл в ванной, я видел, как Бринкман укладывает вещи.

– Укладывает вещи?

– Ну да, он расхаживал по комнате, разбирал бумаги, на столе стоял открытый чемоданчик для документов, а на полу – саквояж. Но я ведь знал, он должен быть на похоронах, и мне показалось странным, что он выбрал для отъезда такое время. Да и миссис Дэвис ни словечка не сказал. Вот я и подумал, вдруг за этим что-то кроется.

– Гм, причины для подозрений у вас были, – сказал Бридон. – И что же вы предприняли?

– Мне внезапно вспомнилось, что Моттрам приехал сюда на автомобиле. А у миссис Дэвис, хоть она и пишет в своей рекламе: «Все удобства для людей и животных», гаража нет. В Чилторпе гараж всего один – вон там, вниз по дороге. И я подумал: если Бринкман собрался сбежать, он, скорее всего, подготовился заранее. Пожалуй, стоит сходить в гараж и взглянуть на автомобиль, может, удастся выяснить, готов ли он к отъезду, хоть я ничегошеньки не понимаю в автомобилях.

– Вы, должно быть, очаровали механиков, – сказала Анджела, – иначе они бы решили, что вы надумали угнать машину.

– Да, мне вообще пришлось постараться… Я отказался от мысли идти на похороны и сказал, что, мол, пойду на рыбалку. Я слышал, как вы тихонько ахнули, мистер Эймс, но Бринкман-то ничего в рыбалке не понимает. Потом, когда вы ушли, я отправился в гараж. К счастью, мне очень повезло; там никого не было. Механиков вообще всего двое, да и к работе они относятся равнодушно. На всякий случай я заготовил себе оправдание, но, когда очутился в гараже один как перст, мигом отбросил все предосторожности. У них там есть картотека, по ней-то я и установил, который из автомобилей принадлежал Моттраму. Я осмотрел машину и сделал вывод, что на ней хоть сейчас можно тайком отправиться в дальнее путешествие.

– Расскажите-ка, что вы там обнаружили, – серьезно сказала Анджела. – Так, ради интереса.

– Первым делом я снял крышку с этой штуковины сзади и таким образом сумел заглянуть в этот… ну, как его?.. бензобак, вот. Я осторожно опустил туда карандаш и обнаружил, что бак полон; стало быть, его наливали уже после их приезда.

– Видно, израсходовали горючее по дороге в Чилторп, путь-то неблизкий – миля-другая, – иронически заметила Анджела. – Но ведь это не все?

– Да, не все. На водительском сиденье лежала карта, сложенная кое-как, небрежно. Мне показалось весьма любопытным, что Пулфорда на ней нет; поездка предполагалась как будто бы на запад или на юго-запад.

– Ну, это не так уж важно, – сказал Бридон. – Однако наводит на некоторые мысли. А еще что?

– Еще я поднял одно из сидений и нашел там сверток с сэндвичами и большую бутылку виски.

– Ах ты черт! Но, может, они были заготовлены на дорогу сюда? Вы не попробовали – сэндвичи свежие?

– Отчего же, попробовал. Признаться, довольно-таки черствые. Но не мне жаловаться. Я ведь всего-навсего визитер, и только. Хочу обратить ваше внимание на другое: маловероятно, чтобы Моттрам стал брать с собой сэндвичи в поездку за какие-то двадцать-тридцать миль.

– Это верно. А нарезаны они как следует? В смысле – профессионально?

– Я бы сказал – артистически. Рука миссис Дэвис, вне всякого сомнения. Виски я открывать не рискнул. Но мне поневоле пришло на ум, что эти приготовления сделал человек, задумавший продолжительную поездку, причем такую, которая не оставит ему времени зайти в ресторан.

– А почему вы сказали, что отъезд тайный?

– Ну как же, кто-то замазал черной краской табличку, которая, по-моему, называется номерным знаком. Я, конечно, в этом деле профан, но разве так принято?

– Да нет, я бы не сказал. А краска была свежая?

– То-то и странно. Сухая. Поэтому я и предположил, что Бринкман начал готовиться к отъезду не вчера и не позавчера.

– Очень любезно с вашей стороны взять на себя такие хлопоты и все нам рассказать.

– Ну что вы. Я подумал, что стоит рассказать об этом, вдруг вы решите взять Бринкмана под стражу.

– Ой, мистер Поултни, – с жаром воскликнула Анджела, – мы-то как раз собирались взять под стражу вас!