Гордон считал, что его положение благоприятствует расспросам о местопребывании загадочного мистера Давенанта. Самого Гордона в Пастон-Уайтчерче почти никто не знал, поскольку в клубе он пробыл всего месяц, а на прогулках не заходил дальше линкса. С другой стороны, из клубных сплетен он извлек немало сведений о привычках мистера Давенанта. Хэтчерис не принадлежал к числу оштукатуренных монументов под красной черепицей, которыми современный архитектор усовершенствовал пейзаж по соседству с линксом, – это был солидный коттедж, где в лучшие времена проживал местный рыбак из парка в Пастон-Отвиле, присматривавший за всеми водоемами в поместье. Теперь же коттедж постоянно занимал угрюмый джентльмен по фамилии Салливан, который ухаживал за газоном в гольф-клубе, выращивал на продажу фрукты и овощи, а время от времени (иначе говоря, на выходных) соседствовал с превосходным игроком и загадочной личностью – мистером Давенантом. С юридической точки зрения коттедж был собственностью Давенанта, а Салливан – ее сторожем, в действительности же положение вещей гораздо точнее можно было описать следующим образом: Салливан снимал коттедж у Давенанта, а Давенант каждые выходные гостил у собственного жильца.

Значит, и к мистеру Салливану следовало обратиться, представившись членом клуба; в итоге выбирать маску или предлог Гордону было почти не из чего. Он решил, что наиболее выгодным окажется полный блеф. Поэтому, едва Салливан открыл дверь на звонок, Гордон начал:

– Мистер Давенант не оставлял никаких сообщений для меня сегодня утром, перед уходом?

– А что такое?

– Вчера я встретился с мистером Давенантом на станции и пытался условиться с ним насчет игры в следующее воскресенье, а он пообещал оставить мне записку в клубе. Но там я ее не нашел, вот и подумал, что он, возможно, оставил ее здесь. Вам он ничего об этом не говорил?

– Не говорил. Мистера Давенанта я в глаза не видел с самого утра понедельника.

– Но вчера ведь он был здесь?

– Не был.

– Удивительно, я же встретил его на станции, и, насколько я понял, он направлялся сюда. А он не мог, случайно, остаться в клубе?

– Мог.

– Ну что ж, простите за беспокойство. Всего доброго.

У Гордона создалось отчетливое впечатление, что Салливан подошел к двери не ответить на звонок, услышать который он бы попросту не успел, а потому, что куда-то направлялся. В конце дорожки, ведущей к Хэтчерис, высилась густая живая изгородь; с прискорбием сообщаю, что за ней и спрятался Гордон. Человеком он был самым заурядным и незлобивым, но и на нем начинал сказываться пыл охоты. Уже через полторы минуты Салливан вышел из коттеджа, держа в руках небольшую сумку, и направился по тропе, ведущей к полю для гольфа. Какое-то время наблюдатель размышлял, не последовать ли украдкой за ним, потом решил, что это было бы глупо. Если Салливан направится к полю, на открытой местности преследование невозможно не заметить, и кроме того, на линксе наверняка полно знакомых, которые могут остановить и задержать его. Внезапно Гордон отважился на еще более героический поступок. В коттедже больше никто не жил – так почему бы не проникнуть туда, пока Салливан отсутствует, и не поискать косвенные свидетельства, чтобы узнать, побывал Давенант здесь все-таки или нет?

Как правило, вломиться в дом непросто, даже если это ваш собственный дом, досконально известный вам. А вломиться в незнакомый дом, не зная даже наверняка, есть ли в нем собака, – поступок, требующий недюжинной отваги. Дверь была заперта, окна на нижнем этаже – закрыты и заперты на задвижки. Единственный шанс сулила крыша небольшой пристройки к дому: взобравшись на нее, можно было влезть в открытое окно второго этажа – окно ванной, судя по огромной губке, которая сушилась на подоконнике. Благодаря обуви на резиновой подошве Гордон взобрался на крышу пристройки довольно легко. Окно оказалось более серьезной задачей – мало того что узкое, так еще и заставленное изнутри рядами бутылочек и флакончиков. В такое окно легко просунуть голову и плечи, но в этом случае дальше придется пикировать на пол носом вниз. В то же время лезть ногами вперед означает вероятность ненароком что-нибудь разбить. Очень осторожно Гордон убрал все в пределах досягаемости хрупкие предметы и с величайшим трудом протиснулся в окно ногами вперед. Но несмотря на все предосторожности, был момент, когда ему уже казалось, что он неизбежно сломает себе хребет, не успев пролезть в окно даже наполовину. Наконец благополучно опустившись на пол, он поспешно отправился на осмотр безмолвного коттеджа.

Его интересовала только та часть дома, которую занимал Давенант, – ванная, спальня, маленькая столовая и кабинет. Все они носили следы недавнего присутствия хозяина, но можно ли было судить по ним о чем-либо? Так или иначе, возвращения Давенанта в будний день не ожидалось, а Салливан, по мнению Гордона, не принадлежал к числу людей, склонных наводить порядок по понедельникам, если для этого сгодится и пятница. И действительно, постель была заправлена, но из камина в кабинете не убраны окурки; стол в столовой чист, но газета за понедельник все еще валялась на стуле так, как ее бросили впопыхах. В целом все в доме указывало на понедельник как день отъезда: на отрывном календаре красовался листок с понедельником, а не вторником, принесенное в понедельник вечером письмо еще ждало в прихожей, корзина для грязного белья пустовала. Благодаря опыту, приобретенному в Бинвере, Гордон почувствовал себя таким авторитетом по части стирки, что исследовал и принесенное из прачечной белье, и прилагавшийся к нему список. И тут обнаружился любопытный факт: в списке значились два воротничка, два носовых платка и пара носков как возвращенные бинверским заведением, однако в действительности ничто из перечисленного так и не было обнаружено.

– Бинверу есть чем гордиться, – пробормотал Гордон себе под нос, – по крайней мере, так кажется…

Продолжая осмотр, он вновь заглянул в ванную: губка действительно была там, словно настаивая на том, что Давенанту принадлежат два комплекта того, что в магазинах именуют туалетными принадлежностями, но в таком случае где же бритва, мыло для бритья, зубная щетка? Значит, Давенант все-таки забрал их с собой, вместо того чтобы оставить «воскресный» набор в коттедже. Но… Боже милостивый! Еще любопытнее: в ванной не обнаружилось мыла, хотя следы его наличия еще виднелись. Но кто, проведя выходные за городом, увозит мыло с собой? Не было и полотенца для лица, однако о нем недвусмысленно упоминал список из прачечной. Нет, с отъездом Давенанта определенно было что-то не так.

И еще один любопытный факт: по всем признакам, Давенант курил, однако в кабинете не нашлось ни единой сигареты, ни трубки, ни унции табаку. Разумеется, Салливан мог настолько любить порядок, что убрал их куда-нибудь, или оказался настолько бесчестным, что попросту присвоил. Однако у Гордона сложилось впечатление, что Давенант собирался так, словно покидал временное обиталище надолго, а не так, словно в очередной раз уезжал из коттеджа, где жил с субботы до утра понедельника. Он как будто даже направлялся за границу, иначе зачем ему понадобилось забирать с собой мыло? Следующая любопытная деталь обнаружилась в кабинете. На письменном столе в нем стояла большая, украшенная орнаментом рамка для фотографии, однако снимка в ней не было, а задняя панель рамки снята, словно фотографию совсем недавно и поспешно вынули. Если косвенные улики хоть что-нибудь да значили, из них следовало, что Давенант покинул этот дом в последний раз, по-видимому, в понедельник, покинул так, как уходит человек, не рассчитывающий в ближайшее время вернуться и потому забравший с собой все самое необходимое.

Осмотр продолжался до тех пор, пока Гордон, случайно выглянув в переднее окно, не заметил с тревогой, что Салливан уже возвращается со стороны переулка. Терять времени не следовало; Гордон поспешно сбежал вниз и выскочил в переднюю дверь. Доверяться лабиринтам сада за домом означало бы идти на серьезный риск, поэтому он предпочел устремиться к живой изгороди. Но прежде чем он достиг ее, Салливан вывернул из-за поворота садовой дорожки и столкнулся с Гордоном нос к носу.

– Прошу прощения, – заговорил Гордон, на которого снизошло вдохновение, – не могли бы вы назвать мне адрес мистера Давенанта? Мне необходимо написать ему, а этот адрес – единственный, который известен в клубе.

– Мистер Давенант не оставил адреса, – ответил Салливан, и Гордон, несмотря на все старания, так и не смог понять, почудилась ему подозрительность в голосе собеседника или нет. Тем не менее неловкость была сглажена, и Гордон, мысленно поздравляя себя с удачей, направился к клубу.

По приходе он разыскал Ривза, уединившегося с Мерриэттом и Кармайклом, которым он во всех подробностях живописал свои приключения.

– Надеюсь, вы не сочтете это разглашением тайны, – добавил он, – но последнее разочарование, которое меня постигло, вызвало ощущение, что мы скорее всего на ложном пути и что нам двоим бесполезно проверять и поправлять друг друга. Это все равно что править гранки книги – для этого надо пригласить постороннее лицо. Вот я и подумал: поскольку Мерриэтт и Кармайкл были с нами с самого начала, лучше всего будет посвятить их в детали нашего расследования и действовать вчетвером.

– С удовольствием, – отозвался Гордон. – Мне удалось кое-что узнать, но не могу сказать, что я заметно продвинулся вперед.

– Вы спросили, был ли Давенант в коттедже вчера?

– Да, я расспросил Салливана, и он ответил «нет».

– Этого не может быть, – вмешался Кармайкл.

– Почему это? – с легким раздражением спросил Гордон.

– Я уверен, что Салливан не говорил «нет». Неужели вы никогда не замечали, что даже на простой и понятный вопрос ирландец не в состоянии ответить «да» или «нет»? Если спросить, перестал ли дождь, он ответит ни «да», ни «нет», а «перестал» или «не перестал». Объясняется это предельно просто: в ирландском языке нет ни того, ни другого слова, как и в латинском. А это, в свою очередь, проливает свет на очень важную особенность ирландского характера…

– А вот на это лучше ступайте проливать свет к уткам своей бабушки, – перебил Ривз. – Я же хочу узнать, чем кончилась беседа. Как думаете, Салливан сказал правду?

– Он держался так, что я ему не поверил. Поэтому дождался, когда он уйдет, дерзнул войти в дом и осмотреться, – и Гордон подробно описал, чем занимался тем вечером.

– Ей-богу, это вы погорячились, – заметил Мерриэтт. – Вас следовало бы сдать в полицию, Гордон.

– Так вы говорите, – перебил Ривз, – что вряд ли он побывал дома вчера, то есть во вторник, потому что не забрал письмо. Значит, он уехал в понедельник, взяв с собой все, что обычно берет мужчина, которому предстоит провести следующую ночь в другом доме, также захватил мыло с полотенцем, которые, как правило, в багаже с собой не возят?

– Других объяснений я не нахожу, – подтвердил Гордон. – И эта фотография – конечно, может, виной всему случайность, но я почему-то убежден, что он прихватил ее с собой в последний момент.

– И это чрезвычайно важная деталь, – добавил Ривз, – поскольку она явно означает, что в понедельник, когда Бразерхуд был еще жив, Давенант рассчитывал на некоторое время покинуть дом и при этом не вернуться туда, где он обычно живет, потому что там у него наверняка есть запас воротничков и прочего. Вместе с тем он собирался отсутствовать довольно долго, иначе не удосужился бы забрать с собой фотографию. Как выглядела рамка?

– Довольно современно; фамилии изготовителя на ней не было.

– Боюсь, все это означает, что убийство наверняка было обдумано заранее, – вставил Мерриэтт. – Как бы немилосердно это ни звучало, Давенанта я всегда недолюбливал. Не могу назвать себя человеком крайне ограниченных религиозных взглядов, вдобавок я знаком с католиками, с которыми довольно легко поладить. Но у Давенанта поистине буйный нрав, и об этом не следует забывать.

– Его буйный нрав имел бы больше значения, – возразил Гордон, – если бы убийство не было обдуманным заранее.

– Это еще не все, – настаивал на своем Мерриэтт. – Мне всегда виделось в нем что-то зловещее; у него случались припадки меланхолии, он придирался к окружающим и политикам, которых не любил, так что становилось даже страшно. Не может быть, чтобы такое впечатление сложилось только у меня.

– А как выглядел Давенант? – вдруг спросил Кармайкл.

– Боже мой, – отозвался Ривз, – кому об этом помнить, как не вам! Вы же наверняка встречались с ним в клубе каждые выходные, к тому же он довольно известная особа.

– О да, – подтвердил Кармайкл и пояснил: – Я-то знаю, как он выглядел. И спрашиваю, только чтобы узнать, помните ли вы. Если бы вас вызвали на свидетельскую трибуну, как бы вы ответили на вопрос о внешности Давенанта?

– Ну, полагаю, – растерянно начал Ривз, – можно с уверенностью сказать об очень темном оттенке. Я имею в виду, оттенке волос, вдобавок они густые, и по сравнению с ними его лицо ничем не примечательно. Обычно я обращаю внимание на глаза человека, но о глазах Давенанта ничего не могу сказать, поскольку он всегда носил очки в массивной роговой оправе. И конечно, играет он чертовски хорошо. Если это он убил Бразерхуда, в чем, кажется, уверен Мерриэтт, могу сказать вам, какой именно мотив этого убийства я никак не могу принять: игре Бразерхуда он ни в коем случае не завидовал. Бедолага Бразерхуд играл настолько же паршиво, насколько сам Давенант – превосходно.

– Что меня поражает, – заговорил Кармайкл, – так это то, что, несмотря на все рассуждения, вы так и не приблизились к очевидному факту, относящемуся к этой загадке. Я имею в виду основополагающий факт, который следовало принять во внимание еще до того, как расследовать все прочие обстоятельства. Вы просто не заметили этот факт, хотя он находится у вас под носом. И это чрезвычайно любопытно – то, как можно изучать всю совокупность фактов девяносто девять раз, а всю их суть уловить лишь на сотый. Феномен внимания…

– Довольно! – прервал его Гордон. – Какой факт мы не заметили?

– А-а, это, – беспечно отозвался Кармайкл. – Да просто-напросто что Бразерхуд – это Давенант, а Давенант – это Бразерхуд.