Никогда еще не выходила я из дома так рано утром, народу — никого. Как будто и не было бессонной ночи, я мчалась и радовалась, что живу!

На автобусной остановке маячил какой-то одинокий силуэт. Я подъехала ближе и узнала Имке. Слава Богу, ее отпустили из психушки! Если она снова в такую рань ждет автобуса, значит, снова работает в больнице и едет к утренней смене. Надеюсь, тот же Райнхард, по милости которого она серьезно заболела, и исцелил ее окончательно.

Улица, где жила Сильвия, вся была перекопана. Я с трудом проехала, чуть ли не по тротуару, мимо стройки и остановилась перед домом подруги в маленьком скверике. Вышла из машины, десять метров до крыльца можно пройти пешком. У роскошного господского подъезда в ряд стояли три машины — Сильвии, Удо и Райнхарда. Сад был в идеальном состоянии: Удо трудился. Кто же будет теперь выполнять приказы его вдовушки, она так привыкла командовать?! Вдруг кто-то назвал мое имя. Я спряталась за раскидистым кустом рододендрона.

Сильвия и Райнхард появились на пороге, он собирался уходить. Она была чем-то раздражена:

— Сколько раз тебе повторять? — кипятилась подруга. — Говорю ж тебе: он просто надорвался, он все свои силы потратил на нее!

Муж мой, кажется, не мог поверить в то, что слышал:

— Не могу, вот не могу себе такого представить и все тут! Анна бывает невыносима, у нее трудный характер, она ревнива как черт, но она мне верна как кошка! Да поосто помешана на мне! Ну ладно, мне теперь правда пора домой, а то будет беда! — он обнял ее. — Давай, все будет хорошо!

Мне стало дурно. Сильвия! Моя ближайшая подруга Сильвия! Родственница моя Сильвия! Здесь, на моих глазах, только что оклеветала меня перед моим мужем! Что с ней, как она могла?! Неужели Удо хвастался ей, что у него со мной роман? А она и поверила! Как побитая собака я выползла из кустов и потащилась прочь, собраться с духом и подумать. Не время сейчас разговаривать с Сильвией. Я влезла в машину. Надо подождать. Так, это улица с односторонним движением, муж меня не заметит. Я услышала, как зашумел мотор его машины, еще пять минут посидела и тоже тронулась домой. Тихо отомкнула дверь и в прихожей наткнулась на Райнхарда. Он уставился на меня, будто я привидение.

— Ты где была? — прохрипел он.

— Хотела сменить тебя на посту доброго самаритянина, — честно призналась я, — но увидела только задние фары твоей машины.

Он взглянул на часы:

— Так ты что, всю ночь не спала? Ну и зачем, спрашивается? Я же специально всю ночь дежурил, чтобы ты отдохнула! Я пойду посплю пару часов, чего и тебе советую.

Внезапно возник Йост в пижаме:

— Что, уже в школу? — заныл он.

— Нет, заяц, только через неделю, — успокоила я.

— Пошел в постель, дурень! — рявкнул отец. Перед самым пробуждением привиделся мне сон: Имке стоит перед нашим домом и держит в руках бомбу в виде женщины.

Проспали все. Райнхард убежал небритый и без завтрака, лишь бы не опоздать на встречу с возможным заказчиком. Для таких случаев у него была припасена электробритва в ящике стола в офисе. Пока он запрыгивал в брюки, я в суматохе сделала ему бутерброд и походя спросила:

— А как там девочки?

— Какие девочки? — с отсутствующим видом откликнулся муж.

— Коринна и Нора. Они, должно быть, не в себе, бедные?

Мне было сообщено, что дочерей Сильвия решила пока оставить у бабушки.

После полудня я наконец сидела с детьми за завтраком.

— А как мертвый Удо выглядел? — полюбопытствовала Лара, любительница «баек из склепа». Йост отложил в сторону журнал и навострил уши: не пропустит не слова!

— Да так, мирно, спокойно, — отвечала я, — он умер во сне.

Йост задумался:

— Эллен говорит, мужчины умирают раньше женщин. Я тоже умру раньше, чем Лара?

— Да ты ж еще не мужчина, — разочаровала его сестра, — тебе еще лет десять ждать, пока ты им станешь!

— Можно нам на похороны? — попросили оба.

— Пока не знаю, — отнекивалась я.

Лучше им сходить в бассейн. Я полезла в сумочку за деньгами на мороженое и жареные колбаски и наткнулась на скобки для зубов. Йост в это время пугал сестру:

— Бабушка говорит, кто гуляет с мокрой головой, тот может умереть!

Я осталась одна. Чтобы развеяться, решила пойти собрать оставшуюся мирабель и сварить варенье. Втайне мне хотелось перещеголять свою свекровь с ее вишневым мармеладом.

Году в 1660-м один неизвестный неаполитанец запечатлел на полотне осенний натюрморт. Давно это было, однако взгляните на цветовую гамму, решение света и теней, по-моему, чрезвычайно современно! На полированном деревянном столе лежат два гриба, стоит корзинка с каштанами, рядом — гроздь спелых ягод, тарелка с миндалем и два маленьких кружка сыра. Вспомните, его современники щедрой рукой раскладывали перед собой такое обилие пестрых, ярких, колоритных предметов, фруктов, цветов, что стол под ними ломился. Особенность же этой композиции — в ее лаконичной сдержанности. Преобладает коричневый тон: светло-коричневый стол, такие же зерна миндаля, темно-коричневые блестящие каштаны, коричневатый сыр, глубокий темный фон (кажется, этот цвет называется «умбра»). Слабый контраст создают корзинка, что сплетена из светлого лыка, белые шампиньоны — они отдают в желтизну, — чернеющие ягоды и серовато-белая бумага, в которую завернут сыр. В своей цветовой скромности картина показалась бы даже скучной, если бы не керамическая тарелочка. Мастер покрыл ее фиолетовой глазурью, которая напоминает оттенки синего винограда, и поверхность тарелки слегка переливается. Это, пожалуй, единственное, что контрастирует спокойным природным тонам остальных предметов.

Есть в осеннем урожае нечто колдовское, таинственное, этого не объяснить поверхностной расшифровкой символики. Что это за черные ягоды? Действительно ли на картине изображены шампиньоны? А миндальные зерна, так аккуратно уложенные на голубой тарелке, сладкие они или горькие? Любой предмет может быть совершенно безобидным, а может и таить в себе угрозу.

Стоя на шаткой приставной лестнице, длинными граблями я стучу по веткам мирабели, и желтые плоды с шумом плюхаются на землю. А мыслями я где-то далеко-далеко. Подумать только, у меня был роман с Удо! Бред какой-то. Как могла Сильвия до такого додуматься? Ну, хотя уж кто-кто, а я-то по своему опыту знаю, как легко можно напридумывать себе самой всякую небывальщину. Я подалась в сторону, чтобы достать до одной ветки, и чуть было не рухнула вниз. А что, если Сильвия врет намеренно? Может, ей так надо? Если бы она действительно сама в эту чушь верила, то вряд ли послала бы меня за очками в свой дом, можно сказать, прямо в объятия к своему мужу.

Вокруг меня жужжали осы, и мне приходилось отвоевывать у них каждый плод. В задумчивости я порой отправляла очередную сливу в рот, хотя она уже наполовину была съедена этими прожорливыми насекомыми. Каждую третью выплевывала — они были совсем невкусные.

Ладно, чего тут голову ломать, надо варить мармелад. Я вымыла фрукты, вынула косточки, размельчила мякоть в дробилке, перемешала мусс с желатином. Теперь надо было этому всему дать настояться несколько часов. Но я, хоть совесть меня и колола, решила схалтурить, мне лень было так долго ждать. С большой корзиной я спустилась в подвал за чистыми банками, взглянула на контейнер для стекла и снова вспомнила про бутылку из-под грейпфрутового сока. Я вынула ее и увидела, что на дне еще остался сок. Открыла крышку и глотнула. Горечь-то какая, скулы сводит! Наверно, испортился уже. Хорошо еще, что его дети не нашли — им вечно хочется пить.

Я задвинула бутылку за ящик с вином, тащить ее наверх вместе с двадцатью тяжеленными стеклянными банками не было никакой охоты. Может, Удо отравился прогорклым и оттого уже ядовитым соком? А может, кто-то подмешал яд в бутылку? Если Райнхард тайно поспешил ее спрятать, значит, знает кое-что. Знает, кто и зачем помог Удо уйти туда, откуда не возвращаются!

У меня потемнело в глазах. С трудом переставляя ноги, я поплелась по лестнице наверх с корзинкой, где звякали стеклянные банки. Как во сне зажгла конфорку. Не может быть! Не верю! Чтобы мой муж, да с Сильвией, злодейкой!.. Неужели сообщники?!

Я стала перебирать одежду мужа, в которой он был накануне. Что именно я ищу, не представляла. В кармане брюк лежала рулетка, его первейший инструмент. До чего же Райнхард был не в себе, если забыл ее здесь. Вот листок бумаги, весь исписанный с обеих сторон какими-то цифрами. А вот это число я уже где-то видела. Телефон матери Сильвии. В письменном столе не было больше кассет, значит, опять вернулась Биргит. Кроме того, новый ресторанный счет и одна из фотографий от Рюдигера. А я думала, снимки лежат у меня под матрасом! Значит, мой муженек тоже меня обыскивает, тоже что-то вынюхивает!

Запах горелого и характерное шипение погнали меня снова на кухню, где меня ожидало отвратительное свинство. Бог знает сколько времени я отскребала от плиты клейкую пригоревшую массу, о кастрюле вообще молчу. Ох, уж лучше бы эту мирабель склевали птицы!

Пока я драила и мыла, мне стало плохо. Зачем я только глотнула этот распроклятый сок, надо было выплюнуть его сразу! Теперь, наверно, уже поздно. А впрочем… Люси мне как-то призналась: лучшее средство от несварения желудка — два пальца в рот. В мучительных удушающих судорогах я освободила желудок от мирабели. Почему сердце так колотится? Просто от страха? Или я скоро последую за нашим другом? Может, бежать к врачу, пусть промоет желудок?

А может, я вообще все это придумала? Может, мне только кажется? Просто я так сама себя взвинтила? Терзаемая собственной необузданной фантазией, я заклинала себя успокоиться и ничего не делать, не дергаться. В конце концов, доктор, который и наше семейство пасет уже много лет, счел, что смерь Удо наступила по естественным причинам. Упражнения полузабытого автотренинга заставили меня взять себя в руки, я заварила ромашкового чая и решила, что как-нибудь отдам содержимое бутылки на экспертизу. Куда вот только и как я объясню все это? Что-нибудь да придумаю, главное — орудие убийства не должно снова попасть в руки мужа.

Пара чашек чая привели меня в чувство, я и соку-то выпила всего две капли. Решено, проведу эксперимент. Настоящую бутылку спрячу хорошенько, а утром к завтраку подам такую же. Интересно…

Время едва перевалило за полдень, Лара и Йост сейчас заявятся из бассейна. Ничего, потерпят, с голоду не умрут, поеду в магазин, а они пусть подождут. Супермаркет был пуст, так что я сразу заметила Имке у полок с овощами, она взвешивала бананы. День был теплый, но на ней были длинные брюки и ее любимый широкий серый вылинявший пуловер. Не долго думая я со своей тележкой подкатила к ней сбоку и по-дружески заговорила:

— Здравствуйте, Имке. Как вы поживаете?

— Спасибо, очень хорошо, — был ответ.

— Вас уже вылечили? — поинтересовалась я и тут же прикусила язык.

Но она совершенно спокойно отвечала, что еще ходит к терапевту. Главное, она вернулась на работу. Имке посмотрела на весы, и мы распрощались.

Среди напитков на полке я нашла бутылку такого же сока, какой пил по ночам бедный Удо. Кроме того, я купила стиральный порошок, пять фунтов лапши, фарш, кетчуп, сыр «гауда», два килограмма груш и двадцать школьных тетрадей для детей.

Когда я вернулась, перед нашей дверью Люси усаживала свою Еву в детское креслице на заднем сиденье машины, а Мориц в это время тянулся ручонками за ядовитыми волчьими ягодами в нашем палисаднике. Мать отдернула его от куста железной рукой, сгребла в охапку вместе с Евочкой и обратилась ко мне:

— Мы приехали, а вас никого нет дома, мы уже хотели поворачивать домой! Я Сильвии звонила только что.

Мы расположились в саду и следили за детьми. Сильвия сказала, что ни помощи, ни утешения ей больше не надо, покойника как раз около полудня забрали в морг, все бумаги в порядке, все подписано, все улажено.

Люси, как всегда, была вся в черном — узенькая блузка и короткая юбка. Вообще-то, она больше походила на вдову, чем Сильвия нынче утром, облаченная в фиолетовое платье рубашечного покроя. После того как она возвела на меня напраслину перед моим мужем, у меня совсем не было охоты с ней общаться.

Но моя сердобольная подруга — ей бы работать в социальной службе спасения — все жалела Сильвию:

— Анна, чем мы можем ей помочь, как ты думаешь?

— Пришлем дорогой похоронный венок, — огрызнулась я, напугав Люси.

— Что это с тобой? — заволновалась она. — У тебя совершенно измученный вид.

Я вскочила и вовремя поймала Еву, которая целеустремленно карабкалась к старшему брату на компостную кучу.

— Что со мной такое, хотите знать? Да я просто не спала всю ночь, ждала мужа домой, вот что со мной! А потом у меня убежало варенье из мирабели и залило всю плиту! Я полдня отдирала это свинство, отмывала кухню! Что, у меня после такого должно подняться настроение?

Люси засмеялась в ответ. Да, бывают такие деньки, словно их кто заколдовал! Она метнулась к детям: трехлетний Мориц сыпал землю на волосы сестре.

— Как ты только справляешься? С ума сойти — четверо балбесов в доме! — вырвалось у меня.

Двое старших — дети Готтфрида от первого брака, Кай и Геза, — были поспокойней, с ними можно было расслабиться. Ева в принципе тоже. Но зато Мориц стоил всех троих, чертенок, весь в отца! Я осторожно спросила Люси, кто же этот таинственный родитель?

И тут наконец Люси открыла мне свой секрет. Как известно, она урожденная Майер, в первом браке — Штювер, потому и дощечка на двери ее дома гласит: «Майер-Штювер». Этот Штювер развелся с ней, потому что она забеременела от некоего Герда, который и есть папаша Морица. А Готтфрид — полное имя «доктор Готтфрид Херманн» — отец Евы. Но, к сожалению, он до сих пор не развелся со своей первой женой, матерью Кая и Гезы…

— Такая вот путаница! — Люси ухмыльнулась до ушей. — Со Штювером мы время от времени встречаемся, он меня простил давно. Вообще-то, он нормальный мужик. Так что я только раз в жизни гуляла налево, один только раз сбилась с пути истинного. Мое единственное прегрешение — Герд Трибхабер.

Что?! Я не ослышалась? Мой первый парень Герд Трибхабер — отец Морица?! Удо, Сильвия, бутылка с соком были забыты. Вместе с Люси мы ударились в воспоминания о человеке, которого я знала еще задолго до того, как она с ним встретилась. И что с ним теперь стало?

— Угадай, — увильнула Люси, — его профессия начинается на букву «ф»! Он женат во второй раз, двое детей, с Морицем, значит, трое!

— Где он теперь живет?

— Да рядом, можно сказать, в Людвигсхафене. Работает фармакологом в одной из университетских клиник, получает кучу денег и ни разу ни гроша не потратил на Морица.

Потрясающе! Но хорошо все-таки, что я тогда не осталась с Гердом навсегда.

Я взяла Морица на колени и стала разглядывать его совсем другими глазами, внимательно, скрупулезно. С ума сойти! Трибхабер в детстве, собственной персоной! Знает ли мальчик?

Люси замотала головой:

— Анна, ему же три года! Кроме того, я бы ни в жизни не вышла за Герда замуж, у него одна фамилия чего стоит! Мориц и Ева — оба Майеры. Если их такая фамилия не устраивает, пусть один женится на аристократке, а другая выходит замуж за принца.

Люси вырвала у меня своего бесенка и неистово прижала к себе, Ева даже заревновала. И тут вдруг моя подруга произнесла:

— А ты, кажется, тоже не самая верная жена. Сильвия тут намекнула…

— На что намекнула? — Я покраснела до корней волос, будто мне и правда было что скрывать.

— Ну, ты с Удо… — Люси запнулась. — Мне трудно себе представить, но, ты знаешь, Сильвия утверждает, что Удо сам ей признался! Поэтому она не очень сильно по мужу убивается.

Люси испытующе взглянула мне в глаза.

— Врет она все! Совести у нее нет, вот что! — взорвалась я в ответ. — Врет! Ни слова правды! Удо за мной увивался, да только без толку! Он и не особенно рисковал, чтобы не схлопотать по физиономии.

Люси задумчиво покачала головой:

— Либо Удо соврал, либо Сильвия.

Третий вариант: вру я. Она не произнесла этого вслух, но по виду ее было понятно, что она и такого не исключает.

— Сильвия блефует, — утверждала я. — Неужели Удо стал бы ей такое наговаривать? Не верится что-то. Неверные мужья так себя не ведут. Они изо всех сил открещиваются от своих интрижек. Не стал бы Удо выдумывать, чего не было! Не идиот же он в самом деле.

— Не поймешь их, этих мужчин, — откликнулась Люси. — Может, у него перестало с Сильвией получаться, он пришел в отчаяние и наплел ей всякой ерунды — якобы с другими у него никаких проблем!

Может быть, конечно, и такое, но только при чем тут я, почему именно со мной у Удо не было проблем? Я попросила Люси никому о нашем разговоре, особенно, конечно, Райнхарду, не рассказывать.

— Люди сразу думают: нет дыма без огня, — обиделась я, — но ты-то, я надеюсь, за меня перед Сильвией вступилась?

— Разумеется, — произнесла Люси как-то нерешительно. — Но ты сама подумай: она рассказывает мне в слезах: Удо признался ей, что у него с тобой был роман! Что я могу ей на это возразить?

С этими словами моя подруга собрала своих отпрысков и отправилась домой.

Я знаю, это звучит и выглядит несколько эксцентрично, но именно в тот момент я выгребла из шкафа все свои принадлежности для рисования. Мне хотелось лишь одного: забыться и убежать от всех этих неверных мужей, лживых подруг, дурацкого моего прошлого и идиотского настоящего. Не начать ли сегодня же тот запланированный натюрморт на кухне? Ну да, тут же заявится все семейство и начнет качать права. Но я все равно открыла альбом и стала по памяти набрасывать покойного Удо на кровати. Причем выяснилось, что точно я не помню уже ни одной детали. Раза три я стирала и снова набрасывала нижнюю часть его лица, прежде чем вспомнила, что у него была тяжелая, массивная нижняя челюсть. Зато мне сразу удалась композиция на ночном столике: лекарства, затычки для ушей, бутылка с соком, чайная ложка, радио, будильник, капли. Меня напугали дети.

— Где мои динозавры с компостной кучи?! — негодовал Йост.

О чем он? Не понимаю!

Тогда сын мне объяснил, что построил для своих резиновых ящеров доисторический мир на компостной куче. И вот теперь все его любимые зверушки исчезли!

Ох, вздохнула я, кто ж еще мог их стащить, как не этот сатаненок Мориц!