Ingrid Noll

SELIGE WITWEN

Copyright © 2001 by Diogenes Verlag AG Zurich, Switzerland. All rights reserved

© Кукес А., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

 

1

Вот ведь взяли моду – то и дело ругают молодых наследников. Никакого понятия у людей, до чего трудно подобраться к наследству богача. Кора выскочила замуж за миллионера, когда ей не сравнялось еще и двадцати. И мы, конечно, обе постарались, насколько хватило таланта, чтобы она как можно скорее овдовела. Богатство Коры основывается на смелости, изобретательности и уверенности во мне, решительной подруге-единомышленнице, которая всегда поможет.

Как-то накатило на нее, и в приступе благодарности она призналась:

– Да я без тебя никуда!

К чему, однако, громкие слова. Мы такого вместе натворили, что теперь связаны намертво. А я все-таки в глубине души опасаюсь, как бы наши тайные грехи не превратились в нашу же манию.

В прошлом году в июне во Флоренции стояла жара. Однажды в душную субботу мы решили обкатать наш новый «Феррари» и поехали за город. В наилучшем расположении духа мы покинули городской дом Коры, а с нами наша заботливая, как мать родная, подруга и экономка Эмилия, ее друг-заика Марио и мой сын Бэла. Кора мчала нас по шоссе в сторону тосканской жемчужины – Сиены. Там мы собирались купить вина, оливкового масла, заодно вкусно поесть, короче, отдохнуть как следует.

В Кастеллине, в хорошо нам знакомом ресторанчике «Кьянти» мы взяли жареных цесарок и ньокки под соусом из руколы. К вечеру в нашем любимом заведении стало, как всегда, шумно и весело. За соседним столиком живо обсуждали внезапную гибель одного англичанина и скорую продажу его дома. К разговору присоединялись все новые участники. Неожиданно рядом с Корой возник молодой парень, по виду рабочий, и настойчиво зашептал ей, что у него, мол, есть ключи от усадьбы несчастного англичанина. Когда, наслушавшись его сказок, мы уже совсем умирали от любопытства, он глухой ночью повез нас в имение по дороге среди освещенных луной безлюдных романтических холмов Тосканы. Поскольку у нас с Корой было твердое намерение посетить опустевший дом и переночевать там, то Эмилия, Марио и Бэла были отправлены на нашей машине обратно во Флоренцию.

Вскоре открылись автоматические ворота, под колесами зашуршал гравий.

– Шикарно! – заметила Кора.

В темноте мы взошли на террасу, еще теплую от солнца, и заслушались пением соловьев в сопровождении хора лягушек и сверчков. В лунном свете мерцали виноградники, последние светлячки поблескивали в листве и на изгороди, воздух сладко пах жимолостью и лавандой. Дино – так звали этого сладкоголосого парня – предложил поплавать в бассейне, мы отказались. Знал же, хитрец, что купальников мы с собой не взяли.

– И почем продается? – Кора указала пальцем на дом. Услышав ответ, она в задумчивости щелчком отправила сигаретный окурок за парапет террасы. – Это почти даром за такие угодья, – обратилась она ко мне по-немецки, – наконец-то у нас будет бассейн, Майя. Флоренция летом – это чума. В городе от жары свихнуться можно.

Итальянец, к счастью, ее не понял.

– Милый паренек, – продолжала Кора, – ждет, наверное, что из благодарности одна из нас пойдет с ним в постель. Не желаешь?

Дино привел нас в гостевые комнаты.

– Мы с Корой можем спать на двуспальной кровати, – предложила я, – будь добр, Дино, отвези, пожалуйста, нас завтра пораньше на автобусную остановку.

Между тем мы узнали, что он электрик. Нашу идею насчет одной кровати он явно не одобрял, у него на то были свои стратегические причины, но виду старался не показывать. Его юное личико только слегка омрачилось. Он, наверное, в детстве, без этой козлиной бородки, был похож на барочного ангелочка. Особенно были хороши ресницы – длинные и густые.

Он объявил, что устал и что тоже ночует здесь, завтра воскресенье, рано не вставать. Завтра он покажет нам усадьбу при свете дня, а потом доставит обратно во Флоренцию, хоть к самому порогу. Поцеловал Кору, мимолетно приобнял меня и удалился в одну из спален.

Когда мы от него отделались, Кора предложила опробовать бассейн. Ночь была лунная, светлая, бассейн на ухоженном газоне нашли легко.

Вот черт: бассейн оказался затянут пластиковым покрытием, и сколько мы ни бились – снять его не смогли. В чем мать родила мы бились над механизмом, открывающим пластиковые ламели, и вдруг – прожектор. Дино врубил внешнее освещение и напугал нас до смерти, как фавн трепетных нимф.

– Тут ключик надо направо повернуть! – И он шагнул к каменной стене, открыл защитную крышку и указал на скрытый выключатель. Еще издевается, подлец!

Волшебная сила электричества привела механизм в движение: покрытие медленно и бесшумно свернулось в рулон, как крышка банки с сардинами. Вода! Теплая!

Втроем мы проплыли несколько кругов.

– Пока он не взорвался от похоти, проучим его, что ли, – предложила Кора.

Что за радость глядеть, как парень мается, не знаю. Бог знает, что Кора затевает. Может, ей хочется с моей помощью продержать его под водой подольше, чтобы испугался до полусмерти.

– Он до нас еще не дотронулся даже, – воспротивилась я.

– Что значит – нас? – заявила Кора. – Я-то уже удостоилась такой чести.

– Ну испарится он отсюда, и что? Останутся две тетки на лоне природы.

Кора согласилась. Выйдя из бассейна, она приказным тоном отослала слегка остывшего Дино спать, и тот повиновался без возражений.

Я проснулась ни свет ни заря. Восстала с двуспального ложа, которое делила ночью с Корой, натянула белье и выскользнула на террасу. Какой вид! Бог ты мой! Дух захватывает! Вот это рай! Настоящий рай – у моих ног! Тоскана! На горизонте зеленые горы сливались с бледно-голубым восходом. Повсюду виноградники, крестьянские усадьбы, кипарисы у каждых ворот. Воздух пряный, едва движется. Дом стоял на вершине холма, здесь гулял легкий ветерок.

Роса на траве мерцает. Босиком по траве! Солнце еще толком и не взошло, а денек-то, как видно, будет жаркий. Что там Кора вчера мечтала – купить это все? Ммм, как розы пахнут! Бабочки, кругом бабочки! Сюда бы моего Бэлу! Вот ему будет раздолье в этом саду! Вот страна чудес для ребенка, и никаких забот!

Только вот бассейн, да, его опасно оставлять открытым. Придется открывать его, только когда мы вместе с малышом идем плавать. Может, пора научить его плавать? Или мал еще?

Что же, интересно, случилось с прошлым владельцем? Как он погиб? Дом все-таки уединенный, не опасно ли для двух молодых дам? А впрочем, когда мы с Корой вместе, нам сам черт не страшен!

Ой, что-то зябко. Пойду залезу снова под теплое одеяло и посплю еще, время раннее, и семи нет.

Не тут-то было. Мое место уже оказалось занято! Рядом с Корой, точнее на ней, оказался Дино. Она его позвала или он сам пришел, я так и не поняла. Только оба были так заняты, что меня вообще не заметили. Да что там, мне к подобному не привыкать. С Корой это часто случается. Я подхватила покрывало, соскользнувшее с кровати, и расположилась в зимнем саду в шезлонге. Но теперь мне было уже не до сна. Грустно стало, лишняя я какая-то на этом празднике жизни. Резвятся там, благо мое место пустует, повторяют мое имя и хихикают! Конечно, разве меня можно сравнить с Корой!

Ничего нового, обычное дело: когда Кора рядом, мужчины на меня вообще не смотрят. Конечно, у нее рыжая львиная грива, а у меня – тощий белесый хвост. У нее зеленые глаза, а у меня – бледно-серые. Для меня наивысшим комплиментом будет «мал золотник, да дорог», а Кору называют «мечтой» и «богиней». И одевается она в яркие, агрессивные цвета – розовый, оранжевый, желтый, сине-зеленый, черный. А над моим стилем она смеется и зовет его «ванильно-карамельным», потому что я люблю цвета ванили, карамели и корицы. Издалека меня, должно быть, вообще не видно.

Ага, Дино уехал! Его машина прошуршала по гравию. Кора выросла перед моим лежаком в зимнем саду, пару раз жеманно потянулась и спросила:

– Обиделась?

– Что, свинтил твой Ромео? – злорадно откликнулась я.

– Он собирается приготовить нам достойный завтрак, обещал, – заявила Кора.

И ведь не обманул! Через час примерно Дино угощал нас поджаренным пресным тосканским хлебом, который сначала обмакнул в масло и натер чесноком, и вполне сносным эспрессо. На кухне у своей матери он захватил овечий сыр пекорино, помидоры, а базилик нарвал в саду.

– Ой, глядите, что я нашла в книжном шкафу! – крикнула Кора из библиотеки, пока я, как примерная домохозяйка, несла с террасы на кухню грязную посуду. – «Декамерон»! Должно быть, 650 лет назад Джованни Боккаччо был от этих мест в таком же восторге, как и мы!

Кора прочла нам из книги с кожаной обложкой и золотым обрезом, как во время чумы группа молодых аристократов покинула Флоренцию и уединилась на природе. «Семеро дам и их кавалеры столь были восхищены садом, что единодушно признали: земной рай, будь он возможен, был бы так же прекрасен, как этот сад, и никакие красоты в мире не смогли бы сделать его еще великолепнее…»

Мы согласно закивали. Кора прочитала еще:

– Вилла в «Декамероне» «возвышалась над равниной на небольшом холме», – возможно, Боккаччо описывал именно эту усадьбу.

Ну вот это вряд ли, решили мы с Дино: в Тоскане почти все виллы стоят на холме.

Наконец Дино показал нам все имение: крытую парковку на три машины, три спальни, три ванные, отдельный домик для гостей («Для Эмилии и Марио», – решила Кора), превосходно оборудованная кухня и восхитительный зимний сад с видом, как и терраса, на горы.

Обойдя все это великолепие, мы рухнули в плетеные кресла.

– Откуда у тебя ключи? – спросила я Дино.

Оказалось, что его дед служит в этой усадьбе садовником. Он-то и подкинул внуку доходное место: следить за электричеством и техникой в поместье, проверять, исправны ли ворота, в порядке ли покрытие бассейна и гидромассаж. Дино с гордостью показал нам пульт управления с множеством кнопок и программ. Англичанин любил технику и позволял себе разные сумасбродства. Он обожал свой компьютер и жутко убивался, когда его любимая игрушка начала барахлить. Дино же ничем не мог ему помочь: он был толковым электриком, но в вычислительной технике ничего не смыслил. В итоге приезжал специалист из самого Милана, хотя в округе полно компьютерных магазинов. После гибели британца следователь, к сожалению, конфисковал компьютер, видимо, как вещдок, надеясь найти на жестком диске или в электронной почте покойного улики или хоть намек на причину его смерти.

– Что еще за улики? Сколько ему было лет? Семья у него была? И как он вообще погиб? – загорелась Кора.

Ну, лет пятидесяти с небольшим, был ответ, семьи не было, только друг. Ну, у него была связь с мужчиной, и этот мужчина иногда навещал его здесь, в Тоскане.

В деревне британца прозвали бароном. Он был щедр, хорошо платил своим работникам и не скупился на чаевые. Интеллигентный человек, любил искусство, много читал, спортом занимался, следил за собой. Каждое утро плавал в бассейне. Гибель его потрясла всех, кто его знал. Однажды утром Умберто, дед Дино, открыл бассейн, чтобы почистить дно, и нашел в воде мертвого хозяина.

– Но не сам же он себя закрыл, – тут же встряла я, – до выключателя из воды не дотянуться.

– Ишь ты какая умная, – ухмыльнулся Дино. – Полиция уже сообразила. Бог знает, что там надумал следователь из Сиены, прессе он не сообщает. Полиция перерыла его домашнюю аптечку и все забрала с собой. Ходят слухи, при вскрытии обнаружили следы снотворного. Может, барон принимал седативы и потерял сознание в бассейне, кто его знает. В темноте не заметили в воде беспомощного человека и случайно закрыли крышку. Пока считают, что это несчастный случай.

– Нет, его убили! – заспорила Кора.

– Да, тут тоже многие так думают, – кивнул Дино. – Особенно всем интересно – кто закрыл бассейн? И почему наследник, племянник покойного, так скоро выставил имение на продажу? Подозрительно как-то. У племянника ведь железное алиби. Но, говорят, дом, где произошло убийство, всегда проклят, нечисто место, кому такой нужен. Естественно, от него хотят поскорее избавиться.

– О да, тяжкое проклятие лежит на этом доме, и только две девственницы с Севера могут снять злые чары, – Кора никогда не лезла за словом в карман.

– Или две ведьмы, – пошутил Дино в ответ. – И откуда только у одной из них столько денег?

– Ну, слушай, – отозвалась Кора, – дисциплина. Дисциплина прежде всего! Вот мой секрет. Кто рано встает, тому бог подает. Терпенье и труд все перетрут. No sex, no drugs. И все в дом, все в дом, ничего не выбрасывать, ни сухой корки, ни ржавой скрепки. Оглянуться не успеешь – ты миллионер, и не только в лирах. – Она алчно поглядела вдаль. – Где граница с соседним поместьем?

Два кипариса по углам по традиции означают границу фаттории, то есть виноградника или крестьянской усадьбы – объяснил Дино.

Кора что-то черкнула в блокноте и тупым концом карандаша почесала комариные укусы на своем роскошном декольте. Дино не сводил с нее глаз.

Мне вспомнилась одна поговорка, я слышала ее от Эмилии, и теперь мне захотелось уколоть Кору побольнее:

– Спишь с собаками – встаешь с блохами.

Она метнула на меня гневный взгляд, и я, оставив ее наедине с ее борзым кобелем, ушла в библиотеку.

В библиотеке было много альбомов с репродукциями итальянских мастеров, английских классиков, детективов и большая коллекция музыкальных компакт-дисков. Несколько вариантов исполнения мадригалов Монтеверди. В музыкальном центре оставался один диск, я нажала на «play». Какая полилась музыка! Сердце защемило. Ренессанс. И два волшебных голоса, играя музыкальными причудами пьесы, воспели крылатые стрелы Амура и полет птиц: «Addio, Florida bella». Я прочла по-немецки, что это влюбленные прощаются в час рассвета.

И тут я расплакалась. Очевидно, каждая новая интрижка Коры обостряет ощущение моей собственной ущербности. Пять лет назад во время летних каникул в Тоскане я познакомилась с Йонасом, деревенским парнем из Шварцвальда, он и стал отцом моего сына. Теперь Тоскана навевала грустные мысли. Конечно, я его очень любила, как только можно любить в семнадцать лет. Жаль, что наш брак оказался несовместим с бытом. А мне так хотелось ласки!

Кора уже нашла меня.

– Ты точно не хочешь развлечься с моим херувимом? – она обняла меня. – Разве ты не любишь блох, так же, как я?

Я лишь покачала головой.

Мы решили остаться тут до понедельника. Кора собиралась попасть в Сиену, чтобы на месте обговорить с маклером все условия покупки имения. Позвонила по мобильному Эмилии и объявила ей о своем решении. Потом достала свой альбом для набросков, и Дино целый час работал натурщиком. Остаток дня провели у бассейна, а потом отправились ужинать в Кастеллину.

Чудесный маленький городок с центральной площадью, традиционной «пьяцца», церковью и остатками крепости. Лежит на вершине холма между реками Арбия, Эльза и Пеза. За «английским супом» снова речь зашла о смерти англичанина.

– А что, – спросила я, – племянник приехал сразу после смерти дяди и выставил имение на продажу?

– Сразу же. Неприятный тип. Платит по-прежнему моему деду, но только потому, что засохший сад никак не продать по цене цветущего, однако моментально отказался от телефона и рассчитал Лючию.

– Кого рассчитал?

– Домработницу. Вы же не думаете, что барон сам себе стряпал? – Дино с сомнением поглядел на Кору: если она и вправду богата, как говорит, ей ли не знать обычаи миллионеров.

– Ну, расскажи еще, – не отставала я. – Значит, племянника тут не жалуют. А он что, часто бывал у дяди в гостях?

– Не замечал такого. Он, кстати, сразу же упаковал и вывез в Англию коллекцию. Там он ее, конечно, продаст, без всяких сантиментов.

– Какую коллекцию? – спросили мы с Корой хором.

– Ну вы даете! – Дино был разочарован. – Такие умные и такие ненаблюдательные! Не заметили пустых витрин? Лючия украсила их пустыми птичьими гнездами, а то совсем голо смотрелось. Жаль. Было как в музее прямо!

– Что он собирал? – Мне барон нравился все больше, и становилось все интереснее.

Дино, кажется, впервые всерьез обратил на меня внимание и набрал полные легкие воздуха.

– Кукол! Старинных, ценных, дорогих кукол из Франции, таких, с фарфоровыми головами. И только мальчиков, ни одной куклы-девочки. Лючия то и дело стирала матроски, протирала лица ватными палочками, но ей это было в радость. Довольно дамская коллекция, я бы сказал. Мужчины ведь собирают оружие, монеты, трубки…

– Почтовые марки, – встряла Кора.

– Как-то раз один его друг решил его разыграть, – продолжал Дино, – и тайком подсунул ему среди его фарфоровых мальчиков одну девчонку, современную такую, с бюстом, все дела. Барон шутку не оценил, барби эту убрал с отвращением, а я хохотал до слез, когда мне Лючия об этом рассказывала.

Вечером, после всех событий, я пошла спать в гостевую комнату, оставив мою рыжеволосую подругу одну на двуспальной кровати.

В понедельник пришлось встать непривычно рано, что делать – дела, дела, но в Сиену ехали бодро и с удовольствием. Дино вез нас проселочными дорогами через леса и поля, где крестьяне, несмотря на ранний час, уже убирали сено или пропалывали виноградники на маленьких тракторах.

Дино высадил нас перед воротами Сиены и откланялся. Идти к маклеру было еще рано, и мы пошли завтракать в кафе. Попивая капучино с пирожками, мы с Корой вспоминали лето накануне окончания школы, когда мы здесь же флиртовали с хорошенькими итальянцами. Мы очнулись, когда мимо нас проехала женщина с уборочной машиной.

– Смотри, мы сорим – а ей за нами убирать, – заметила я. – Даже как-то стыдно: мы ведь тоже вечно кидаем мусор мимо урны.

– Сидела бы ты лучше со своим Йонасом в этом вашем Шварцвальде, – сердито сказала Кора, – пошли, надо найти автовокзал, билеты домой купить.

Едва мы пустились в путь, как небо потемнело.

– Бежим в собор! – скомандовала Кора.

Пока дождь барабанил по крыше, я занималась моим любимым делом – шаг за шагом изучала великолепный разноцветный узорчатый пол. Фриз из черного, белого, красно-коричневого мрамора – красота! Старый как мир оптический обман: ступеньки, выложенные мозаикой, ведут то ли наверх, то ли вниз. Кора же развалилась на скамье.

Когда мы вышли, дождь еще накрапывал, все такси как сквозь землю провалились. Один только торговец-разносчик продавал разноцветные клеенчатые дождевики, которые хоть и липли очень противно к ногам, но с задачей своей справлялись. Туристы укутывались в голубые, розовые, зеленые коконы, присоединились к ним и мы.

Маклер разложил перед нами планы. В усадьбе всего десять лет назад прошел капитальный ремонт и благоустройство владений по строгим тосканским строительным законам. Снаружи сохранился исторический фасад, внутри дом разобрали, обновили, перестроили, используя самые качественные и благородные материалы, и напичкали самыми современными и дорогостоящими коммуникациями.

– Если и в самом деле желаете купить это поместье, не медлите, – посоветовал маклер, – за такую цену дом и участок улетят, ахнуть не успеете. Кроме вас есть еще несколько солидных покупателей. Один крупный промышленник из Болоньи, известный пластический хирург из Рима.

Кора пыталась сбить цену: в Кастеллине поговаривают, дом проклят. Проклятый дом, конечно, за такие деньги не купят.

– Вы не похожи на женщину, которая верит во всякий суеверный вздор, – улыбнулся маклер.

– Не верю, – Кора одарила риелтора приветным взглядом. – А вы разбираетесь в людях. Я просто подумала, как к дому отнесется персонал. Местные наверняка будут обходить это место стороной.

– Я вас умоляю, – обиделся маклер, – за кого вы держите тосканцев? Мы же не дикари лесные, ей-богу. Мы уже много веков люди культурные и просвещенные!

Тут пришлось вмешаться мне: не сердитесь, не сердитесь, куда нам, германцам, до вас, тосканцев, мы в эпоху Ренессанса только начали осваивать наскальный рисунок.

Кора сгребла копии архитектурных планов и документов в свою соломенную сумку и обещала срочно связаться со своим банком. Маклер проводил ее любопытным взглядом. Должно быть, думал: «Откуда у нее деньги?»

– Какие они тут обидчивые, а! Ты подумай! – возмущалась Кора. – Мы что, тоже такие?

– Не сомневайся, точно такие же, – заверила ее я, – что бы ты сказала, если бы немцев назвали нацией преступников?

– Вот наглость! – вознегодовала она. – Неполиткорректное, расистское и женоненавистническое заявление! Надо говорить: «Немцы – нация преступников и преступниц».

Мы переглянулись и покатились со смеху.

Если Кора и влюбилась в поместье, она все же ничего никому не обещала и не подписывала никаких документов, а после разговора с финансовым консультантом уже и не так рвалась завладеть усадьбой.

– Как думаешь, Майя, стоит ли вкладывать весь капитал в один проект? Я могу купить эту усадьбу, а потом умру там с голоду. Ну и как же ставить все на одну карту?

– Всегда можно потерять все, что имеешь, – отвечала я. – А если ты вдруг приглядишь себе какую-нибудь асьенду в Аргентине или свиноферму на Меконге, что тогда? Прощай, Италия?

– Аргентина! Меконг! Тоскана! Меня вообще не спросили, захочу ли я там жить. – Это Эмилия, которая принесла новый кофе. – В такой глуши можно достать свежие устрицы?

– Ой, я сейчас заплáчу, – загундела Кора. – Продается лучшее в мире поместье, а Эмилия сомневается, хорошо ли ей там будет.

– Ерунда! Я не это хотела сказать, – обиделась Эмилия, – вечно ты извращаешь мои слова. В конце концов, я уже не девочка. Прибирай тогда сама в своем поместье!

– А уборки там как раз мно-о-о-о-го, – холодно заявила Кора и посмотрела на меня.

Тут и мой энтузиазм значительно поубавился.

Вероятно, из-за меня и Эмилии Кора немного сомневалась и целую неделю взвешивала за и против. Наконец она позвонила в Сиену, чтобы дать согласие.

– Прошу прощения, – сказал маклер, – но десять минут назад я этот объект продал.

– Как? Почему? Кому? – растерялась Кора.

Выяснилось, что некая американка предложила на пять процентов больше, и они, разумеется, сразу оформили сделку, не оповестив остальных претендентов.

– Тут уже ничего не поделаешь, – сказала я с облегчением.

В жизни не видела Кору в таком дурном настроении.

– Это все вы! Вы виноваты! – негодовала она. – Маклер же предупреждал, чтобы я не копалась! А вы! Сбили меня с толку и рады. Ты со своей вечной перепродажей! Разумеется, когда перепродают, теряют кучу денег. Это я и без тебя знаю. Эмилия со своими идиотскими сомнениями: устрицы ей подавай, понимаешь! Да в Кастеллине устрицы не хуже, чем во Флоренции, их там навалом. Чтоб их! Мой дом! Десять минут назад ушел! Увели из-под носа! Вот черт! Эмилия! Какого черта ты не разбудила меня раньше? Все, пропала мечта всей жизни!

Мне жаль было Кору, конечно, но с какой стати ей все в жизни должно доставаться с такой легкостью? Вот мне же ничего само не падает. Об имении в Тоскане я даже мечтать не могу. С тех пор как потеряла работу – я водила экскурсии на немецком в Италии, – у меня даже на карманные расходы денег не было.

Кора скоро утешилась: завалилась в один дорогущий бутик и оставила там целое состояние, а заодно в покупательском угаре и меня одела с ног до головы. И во время примерки, когда я в облегающем платье стояла на табуретке, а портниха подкалывала подол, Кору вдруг осенило: она хочет заниматься скульптурой.

Не успели мы вернуться домой, как снова налетела летняя гроза. Эмилия поставила Бэлу перед собой на подоконник, и они наблюдали, как дождь заливает террасу. Мой сын обнаружил огромную паутину, точно бриллиантами, сверкающую каплями дождя.

– Природа! Никакие шмотки, даже самые роскошные, с ней не сравнятся, – грустно констатировала Кора.

О поместье в Тоскане я скоро забыла, я – да, но не Кора. Моя подруга не умеет проигрывать, а я и забыла.

 

2

Кора начала лепить маленькие скульптуры из глины и собиралась, разумеется, вскоре овладеть и мрамором. Только ничего у нее не получалось, слишком уж она была беспокойна и раздражительна. Ничего не помогало – ни поездки к морю каждую неделю, ни посещение выставок. Она ходила как в воду опущенная и с кислой миной. Пока однажды не зашла речь о нашей родине.

Ой, не надо бы! У меня сразу тоскливо заныло сердце. Не к добру это. Тут как раз Коре сообщили, что у нее заболела бабушка, чуть ли не воспаление легких, а даме за восемьдесят, как бы не померла, не приведи бог!

И на Кору снова накатило.

– Кроме тебя она единственный человек на свете, которого я… – долгая пауза, – люблю.

Так что мы срочно выдвигаемся в Германию, потребовала она. Кто знает, может, она больше бабулю никогда не увидит.

А я-то тут при чем? Это ее бабушка, а не моя. Я-то, слава богу, уже совсем сирота, никого у меня не осталось.

– Хочу исполнить ее последнее желание, – отвечала Кора.

Ну? Что еще за желание?

– У бабули трое детей и шестеро внуков. Подумай, Майя, чего старушке еще желать на старости лет? Правнуков, конечно!

Чего?! Неужели Кора, чтобы угодить старушке, готова поступиться своими принципами и забеременеть? Неужели от Дино?

Да нет! Кора, угадав мои мысли, энергично замотала головой. Не угадала!

И тут до меня дошло: Бэла! Мой сын! Кора подсунет его умирающей бабуле как своего, как некогда Иакову подсунули Исаака.

– И как же ты ей объяснишь, откуда у тебя четырехлетний сын? Она же еще в своем уме? Или что?

«А! Дорога долгая, придумается что-нибудь», – решила Кора. Меня замутило от одной мысли об этой поездке. Бэла никогда не слышал о своей прабабушке, но в его годы мир полон сюрпризов-открытий, так что он спокойно выслушал новость о нашем внезапном отъезде и не капризничал.

– Прабабушка живет у папы, – вспомнил он, и я с опозданием поняла, что в Шварцвальде действительно есть прабабушка.

Так мы пустились в путь, и жизнь наша навсегда изменилась.

В Дармштадте выяснилось, что Шарлотта Шваб на собирается пока на тот свет, ей и здесь неплохо. Сияющий, как херувим, молодой человек открыл нам дверь ее дома и возвестил, что бабуля почти поправилась. Это был кузен Коры Феликс, которого мне представили как образцового мальчика и внука: он, мол, взвалил на себя все заботы о старушке – за щедрое денежное вознаграждение.

– Слушай, Феликс, – предупредила Кора, – я сейчас представлю бабуле этого ребенка как ее правнука. Гляди, не выдай меня!

Мы смиренным шагом вошли к больной, заранее одетые (на всякий случай) в черное. Этот цвет очень шел к нашему южному загару. Бабушка восседала у окна в зеленом спортивном костюме, через лупу читала письмо и ногой покачивала кресло-качалку, где сидела кукла-манекен. Телевизор работал без звука.

Старушка сердечно приветствовала Кору, а мне протянула руку:

– Вы, должно быть, Майя. Как здорово, что вы взяли с собой вашего малыша!

– Нет, бабуля, это мой сын! – торжественно объявила Кора. – Я подумала, пора сказать правду.

Феликс, наплевав на предостережение Коры, прыснул, бабуля тоже подхватила, рассмеялась и я. Бэла обрадовался, что не надо больше вести себя смирно, стал носиться по дому, опрокинул блюдо мейсенского фарфора и на немецко-итальянской тарабарщине стал болтать с манекеном в кресле-качалке. Правда, валял дурака он недолго, вскоре устал и, как всегда в таких случаях, расплакался. Кора злилась.

В тот памятный день я познакомилась с Феликсом. Неудивительно, что он покорил сердце своей бабушки: он был безупречно предупредителен и в любой момент готов предложить помощь. Он даже Коре сумел угодить. Быстро уложил спать Бэлу, заварил чай, откупорил бутылку вина, но при этом бросал на меня такие взгляды, что я не знала, что и подумать: то ли он так рад нас видеть, то ли нравлюсь я ему, что ли?

– У кого будете ночевать – у Регины или у родителей? – поинтересовалась бабуля. – У меня больше одного не разместить.

Кору передернуло: ей неохота было тащиться ни к родителям в Гейдельберг, ни к тетке.

– У нас в общежитии все разъехались на каникулы, – вмешался Феликс, – места всем хватит, и для маленького гнездо совьем.

Кора согласилась, а меня вообще не спрашивали.

Бабуля вскинула брови, оглядела внуков и меня и промолчала.

На прощание старушка устроила нам вечер при свечах с чтением немецких баллад и прошлогодними кексами. Когда же она затянула «Сверкала молния в лесу, стояла башня вековая», мы свинтили.

Феликс ехал первым, показывая дорогу, мы – следом. Пока мы были одни, Кора сказала:

– Бабуле все кажется, что я хочу закрутить роман с этим парнишкой. Она боится, что я его испорчу, она его обожает.

Я было вступилась за старушку, но Кора меня высмеяла:

– Да ладно! Она сама наведывается каждые три дня в дом престарелых, навещает там одного древнего Мафусаила, который был ее любовником. Седина в бороду – бес ребро, а из самих-то уже песок сыпется.

В общежитии Феликс как нельзя кстати вновь проявил заботу о нас. Он кое-что накопал в холодильнике на общей кухне и на скорую руку приготовил нам ужин. Как ни были мы избалованы лучшей итальянской пастой, но набросились на то, что состряпал Феликс. Вскоре появился еще один обитатель общаги – тощий, усталый и голодный студент Энди. Он молча съел две порции и снова исчез. Бэла давно спал на обтрепанной овчине, видимо собачьей подстилке. Кора потребовала спальное место. Феликс показал нам две пустые на тот момент комнаты, в одной стояла двуспальная кровать, в другой – один матрас. Не медля ни секунды, я перенесла своего сына на большую кровать и сама улеглась рядом. Где будут спать Кора и Феликс, мне было все равно.

Утром я проснулась поздно и полусонная пошла искать сына. Бэла сидел на кухне за столом рядом с Феликсом и дрызгался ложкой в тарелке с молоком и хлопьями. Под столом сидела лохматая дворняга и ловила неожиданное угощение. Феликс протянул мне пакет с какао, из которого он только что пил сам, я отказалась и села рядом с ребенком.

– Твой пес? – спросила я Феликса.

– Нет, соседа, – отвечал он, – Макс не стал тащить его с собой в Ирландию, хотя все ветеринарные дела были улажены. Еще у нас тут живет Цилли, но и она сейчас на каникулах. Обычно у нас тут шумно и весело.

В Италии я отвыкла от завтраков, обычно Эмилия варила нам эспрессо, пока мы еще валялись в кроватях. Я обвела глазами кухню, Феликс снова явил чудеса интуиции: вскочил, порылся на полке и достал банку растворимого кофе.

Явилась Кора, молча взяла у меня из рук чашку с кофе и выпила, а потом припала к минералке. Восстановив водный баланс, она запела неожиданно ласково:

– Мы тут с Феликсом решили, что он совсем не знает Тоскану. И пока у него каникулы…

Меня, как водится, никто не спросил. Зачем? Я же всегда на все согласна!

– Не знаю, что с бабулей делать? Кто за ней присмотрит? Тетушка, как назло, именно сейчас улетела в отпуск на Бали.

Ну и что? Я все еще не понимала, причем тут бабушка и тетя?

– Да и собаку надо выводить, – продолжала Кора.

Ага! Вот оно что! Начинаю догадываться. Но пока молчу.

– Майя – зайчик, Майя – киска, она не откажет, – пропела Кора Феликсу. – Она останется на пару дней. А для Бэлы это вообще приключение!

Феликс запротестовал было: нехорошо навязывать посторонним свои семейные проблемы.

– Да ладно! На пару дней, – решила Кора, – смешно, ей-богу! А потом я верну тебя в Дармштадт, а Майю и Бэлу увезу в Италию.

И как-то в один момент оба договорились и согласились, что можно-таки оставить все это хозяйство на меня. В мое распоряжение остается автомобиль Макса, так что я каждый день могу выезжать с собакой и ребенком за город, а по вечерам заглядывать к бабушке, то да се, по мелочи, помочь по хозяйству, прибрать, поесть приготовить…

– У нее есть горничная? – спросила я.

– Да нет, зачем? – был ответ. – Она же не возится в песке, как Бэла, что там у нее убирать? И вообще, она не выносит посторонних в доме.

Не выносит посторонних, говорите? Ну, вот и хорошо.

Спустя два часа Феликс уже сидел в машине Коры, готовый к отъезду: наскоро покидал вещи в сумку, по телефону попрощался с бабулей и показал мне запасы туалетной бумаги и собачьего корма.

Без меня меня женили! Кому бы такое понравилось? Сиди тут, как в ссылке на острове. Вот черт! Чемодан надо распаковать. Распаковала. Кровать – перестелить ее, срочно! При свете дня она совсем не так уютна, как была вчера ночью. Перестелила. Бэла между тем сдружился с безымянной дворнягой. Собак он не боялся совсем, любому псу смело мог залезть ручонками в пасть, он ведь вырос вместе с Пиппо, собакой Эмилии.

Я исследовала наше новое жилище. У каждого жильца здесь была своя комната, но кухня и ванная – общие. Феликс обитал в бывшей цирюльне: об этом говорили многочисленные водопроводные краны и трубы, что еще остались в комнате. Окна выходили на улицу. Пыльные окна-витрины новый хозяин загромоздил разным хламом, как ему казалось, художественным и оригинальным: здесь была пустая птичья клетка, например, и дамский корсет эпохи стиля бидермайер – смеси ампира с романтизмом. Никогда не любила дизайнеров-самоучек.

Сосед Макс изучал электротехнику, поэтому в его комнате стоял профессиональный верстак. А в той горнице с камином, где теперь спали мы с Бэлой, явно проживала дама. Так вот эта дамская комната была самой грязной в доме.

Я зашла в следующую комнату, и разбудила Энди. Ой! Не знала, что он здесь.

– Я… эээ… ищу стиральную машину, – выкрутилась я.

Студент поглядел на часы: спасибо, что разбудила, у него скоро смена, он подрабатывает таксистом в каникулы. Да, приходится, что делать, не всем так везет, как Феликсу. Не у всех есть бабуля под боком. Пропылесосил ей коврик – она тебе денежку. А еще лучше – подружка пропылесосит, а бабулины пара сотен достаются ему.

Я мрачно похвасталась, что в ближайшие дни такой подружкой буду я.

– Ты его новая, что ли?

Чтобы не попасть впросак, я попросила уточнить расписание их соседки.

Энди мне поведал, что они зовут ее Принцесса Ослиная Шкура, что она сбежала от своего мужа и прячется от него в их коммуналке. После того как Энди завязал волосы в хвост и умчался на работу на велосипеде, я зашла в ее комнату.

Шло время, и я все больше понимала: однако Кора и Феликс меня здорово подставили! Эти двое смылись в мгновение ока, мошенники! А что, не опаздываю ли я к бабушке? Где тут обещанная машина? Эта, что ли? Телега ржавая! Пес с триумфом запрыгнул на сиденье рядом с водительским, Бэла, к своей радости, нашел на заднем сиденье гору пустых пивных банок, масляные тряпки и набор отверток. Кора, конечно, не потрудилась вытащить его детское кресло из своего «Феррари».

Я долго искала «ведьмину избушку» бабули Шваб. Наконец с большим трудом нашла. Феликс доверил мне ключ от ее двери. Я жутко злилась, но взяла себя в руки и решила не вымещать свою злость на старушке. Она человек старого воспитания, привыкла к пристойности, не терпит сквернословия.

– Как вы себя чувствуете? Воспаление легких уже прошло? – Я изо всех сил удерживала Бэлу, а тот рвался на подвиги.

– Воспаление легких? – изумилась фрау Шваб. – Это был легкий бронхит. Воспаление легких у меня было последний раз лет в шестнадцать. Спасибо, я уже почти здорова.

Я еще раз извинилась за вчерашние разрушения, причиненные моим сыном, но тут снова зазвенело разбитое стекло: на этот раз дворняга, виляя хвостом, смела с ночного столика хозяйки все, что там было. Вскоре после этого Бэла переел кексов, и его стошнило. И я засомневалась, что фрау Шваб была бы рада правнукам.

– Могу я еще чем-нибудь вам помочь, фрау Шваб? – приторно пропела я, убирая в помойное ведро осколки стекла и пропитанные рвотой бумажные полотенца.

Она натянуто улыбнулась в ответ и отказалась от моей помощи: мол, продуктов у нее достаточно, на обед она разогреет себе банку супа-пюре из спаржи, а завтра ей все равно надо будет выйти прогуляться, подышать свежим воздухом, тогда она купит себе яблок и бананов.

В конце концов все же последовал вопрос, которого мне хотелось бы избежать.

– Простите мою забывчивость, – произнесла бабушка, – память уже не та. Напомните мне, пожалуйста, чем Кора занимается во Флоренции? Учится?

Я была зла на мою подругу, но как в старые добрые школьные годы, когда ее родители пытались меня допрашивать, встала за нее горой, на этот раз – перед ее бабушкой.

– Ой, вы знаете, она там лепит и рисует как одержимая! – виртуозно врала я. – Феликс наверняка позирует ей там сейчас, мы ведь не знаем во Флоренции ни одного молодого человека! Кора, конечно, станет когда-нибудь очень знаменита, она вас прославит, вы будете гордиться вашей внучкой!

Она и так ими гордится, отвечала бабуля. И, как будто стараясь себя утешить, добавила:

– Ничего, через пару дней они вернутся. А вы прежде знали Феликса? Такой хороший мальчик! Вы не поверите, как он за мной ухаживает. Другие студенты уезжают на каникулы в Мексику, а он опекает меня, скучную старую перечницу. Ему бы тоже отдохнуть, сменить обстановку. Я рада, что он поехал с Корой. Вот только… – Она вдруг умолкла.

На обратном пути я хотела было заехать за продуктами, но тут выяснилось, что у меня почти нет денег. Мой кошелек, очевидно, остался в сумочке у Коры. Ну и куда бежать, у кого просить? У бабули, которая по моей вине осталась без своего мейсенского фарфора и солнечных очков? У таксиста Энди, который с завистью считает Феликсовы побочные доходы? Или вообще у незнакомой соседки?

Я обшарила в поисках еды маленькую кухню, но ничего не нашла, кроме дешевых полуфабрикатов, а их мы с Бэлой не уважаем. Да, псу, кажется, повезло больше – у него еды достаточно.

В итоге для сына я сварила макароны, и он съел их пустыми, без тертого пармезана. Самой пришлось прямо из банки трескать селедку с экзотическими фруктами в соусе карри. Бэла отправился спать рано, вопреки обыкновению, а я осталась совсем одна на кухне, всеми брошенная, в изгнании. Утешением мне стал только крохотный элегантный ножичек для масла, который я незаметно сунула себе в карман на кухне фрау Шваб. Пусть она думает, что я выбросила его вместе с осколками. Но при ближайшем рассмотрении ножичек оказался дешевеньким столовым прибором из какой-то гостиницы. На меня снова накатила злость, и я решила вернуть нож обратно.

Я безуспешно пыталась дозвониться во Флоренцию Эмилии. Мобильный Коры тоже не отвечал. Наконец с пятого раза она соизволила взять трубку. Переступив через гордость, я вынуждена была пожаловаться, что они с Феликсом оставили меня без копейки денег.

– Да ты что! Ой, прости, – удивилась Кора. – Слушай! Совсем забыла. Ты подумай! Ну, ты не грусти, у Феликса найдется заначка, я уверена!

Трубку взял Феликс: нужно искать в коробочке с дискетами. Бери, говорит, не стесняйся.

Потом вновь голос Коры:

– Да, Май, мы тут сделали небольшой крюк, заскочили в Мюнхен на одну отличную выставку. Ну, не скучай! Чао!

Я нашла коробку, а в ней целых триста марок, водительские права Феликса, которые, вообще-то, должны были бы быть при нем, фотографию какой-то Симоны, потом какой-то Сьюзи. Судя по документу, Феликс был немного старше нас с Корой, но выглядел совсем как невинный ребенок. И зачем он Коре понадобился?

Мне уютнее всего было на кухне. Здесь я нашла бутылку дешевого красного вина, конечно, не сравнить с кьянти классико или просекко. Когда же наконец у Энди закончится смена?

Кто-то открыл входную дверь, я выглянула в прихожую. Ну наконец-то! Вошла женщина, усталая, лет на десять старше меня. Она вздохнула и прошла на кухню. Собака радостно поскакала ей навстречу. Незнакомка не скрывала свое женское очарование под ослиной шкурой, как принцесса в сказке, и вообще, скорее напоминала щуплого мужчину. Я с изумлением заметила у нее над верхней губой темную тень.

Она села к столу, я налила ей вина. При свете лампы, висящей над столом, я разглядела у нее над губой маленькие усики: как будто она забыла вытереть губы после шоколадного мороженого.

Она догадалась, о чем я думаю, и рассказала мне свою историю:

– Мне было тринадцать лет, когда у меня начались месячные. Мама в утешение мне сказала тогда, что это еще ничего, вот у мужчин вообще растет борода. Никто тогда и представить себе не мог, что мне тоже скоро придется ежедневно брить ноги и руки. Но усы я решила не трогать, это моя изюминка, моя особенность.

Она так непринужденно рассуждала об этой своей проблеме, которая для многих – табу, что у меня на душе стало как-то теплее, и я расслабилась.

– Большинство знакомых мой вид забавляет, они находят его интересным и не считают уродством. Наш семейный врач определял этот феномен как гирсутизм, мои тетки называли меня обезьянкой, дядя звал кошечкой. В общем, в детстве это были милые прозвища, хотя, естественно, всякий раз меня сравнивали со зверями.

– А мой брат звал меня слонихой, – пробормотала я.

– Как? – переспросила она в недоумении. – Вот добрый мальчик, я бы за такое проучила.

– И я. Он уже лежит на кладбище Бергфридхоф в Гейдельберге, – тихо сказала я.

Она с минуту изучала меня в крайнем замешательстве:

– У тебя очень своеобразный юмор.

Потом Катрин продолжала о себе. В двадцать два года она купила себе бритву и стала брить руки и ноги. Летом – каждое утро, зимой реже: под длинной одеждой все равно не видно.

Какой предок одарил ее этой чрезмерной растительностью, бог знает. Может, странным образом суммировались гены волосатости, когда смешались среднеевропейская и южная кровь ее родителей. Тут последовал подробный рассказ о семье.

Ближе к ночи явился Энди. К нам у него был только один вопрос:

– Кто-нибудь гулял с собакой?

И молча вывел пса сам. Значит, за собакой тоже было кому присмотреть и без меня. И чего ради я тогда торчу в Дармштадте?

На следующее утро наконец там, во Флоренции, к телефону подошла Эмилия. Мы давно уже были друзьями, я не рассматривала ее как домработницу, скорее как старшую подругу.

– Как наш малыш? – первым делом спросила она. – Ты забыла его медвежонка! Как же он там засыпает без своего Балу? А про меня вспоминает?

– Все у него отлично. Что Кора и Феликс? Вернутся завтра?

– Нет, куда там! Что-то я путаю, – отвечала Эмилия. – В городе адская жара. Завтра они все вместе едут на море или за город.

– На море? Без меня? – прозвучал мой наивный вопрос.

– Ну, Майя, ты сама решила остаться и присмотреть за больной старушкой, – отвечала Эмилия. – Никогда бы не подумала, что ты способна на такое самопожертвование. Обязательно передам от тебя привет Коре и Феликсу. Их сейчас нет, любуются окрестностями окрестностей, знаешь ли…

Тут у меня вырвалось такое крепкое словцо, что Эмилия из педагогических соображений бросила трубку.

Я готова была в разбитой колымаге Макса пуститься вдогонку за этими двумя подлецами, и чтобы потом Феликс на той же старой телеге тащился один обратно домой.

Кора, Кора, зачем ты портишь нашу дружбу? Чем я перед тобой виновата? За что такая немилость? Мы столько вместе пережили! Да не увела бы я у тебя твоего Феликса. Или ты не хочешь, чтобы я видела, как ты залезаешь в постель к своему кровному родственнику?

Ближе к полудню Энди наконец соскреб себя с кровати и явился на кухню. К плотному завтраку он, очевидно, совсем не привык, съел только яблоко и выпил какао прямо из упаковки. По всему судя, у них принято пить какао именно так.

Мои насупленные брови его рассмешили.

– Ну и вид у тебя! Посмотри на себя в зеркало! А между тем сегодня слишком хороший день, чтобы сидеть дома, да еще с таким лицом. Могу отвезти вас на моем такси в бассейн.

– Хочу море! – отвечала я.

И вообще, у меня есть машина Макса, я и сама могу поехать куда угодно.

– Следи за тормозами, – предупредил Энди. – Ни за что бы не сел в эту развалюху.

К подобным предостережениям я привыкла относиться серьезно. Когда студент ушел, я спустилась в подвал и обнаружила там старый велосипед. Бэла обрадовался неожиданному путешествию на черном громыхающем звере, с готовностью взгромоздился на багажник и послушно и крепко обхватил меня ручками за талию. Навстречу попадались мамаши, у которых дети, как положено, сидели на велосипедах в детских креслицах, накрепко пристегнутые. Все они готовы были наказать меня за мое материнское разгильдяйство. А одна неуклюжая корова крикнула:

– Запрещено так возить ребенка!

Кондовые немцы как они есть. Тоска!

Однако на одном особенно крутом повороте я и сама поняла, что «корова» была права: так ездить опасно. Тогда мы припарковались у ближайшего универмага. На стоянке были и другие велосипеды, на двух из них я увидела образцовые детские сиденья. Жаль, но в этом универмаге вообще не продавались инструменты. В другом магазине я обратилась к консультанту:

– Я потеряла ключ и теперь не могу отцепить свой велосипед от столбика, – соврала я, – ребенок маленький, домой пешком мы не дойдем. Мне нужны какие-нибудь подходящие клещи.

Мне объяснили, что здесь нужны не клещи, а кусачки, и стоят они недешево, а напрокат здесь инструменты не выдают.

Расстроенные, мы вышли на воздух и в утешение съели по порции мороженого. Около полудня я заметила на улице все больше женщин на велосипедах, детские сиденьица были пусты. Видимо, наступил час, когда матери забирают малышей из садика. Я вскочила на велосипед и кинулась за ними. Подвернулся удобный случай: у ворот детского сада евангелистской общины стоял велосипед, оснащенный как надо. Я мгновенно угнала этот велик, взамен оставив свой раздолбанный, и увезла ликующего Бэлу в лиловом креслице.

Вся в поту я вернулась в коммуналку. А Кора и Феликс, наверное, как раз валяются на пляже в шезлонгах и потягивают кампари. Вот и в прошлом году летом мы все вместе так отдыхали на море. Вот было время – ни забот, ни хлопот. Бэла с Эмилией собирали ракушки.

Телефон. Может, Кора раскаялась и сейчас бросится вызволять меня из моей ссылки. Но нет, это была бабушка.

– Как вы, Майя? – заботливо спросила она. – Надеюсь, малыш не перегрелся на солнце?

Нет, заверила я безо всякого энтузиазма, не перегрелся. В Италии обычно жарче. Мы привыкли.

– Слушайте, – продолжала старая дама, – я забыла кое-что важное. Хотела попросить о небольшом одолжении. Один мой старый друг живет в доме престарелых тут неподалеку. Я хотела подождать, пока вернется Феликс, но Хуго настаивает… Не могли бы вы найти время отвезти меня туда?

– Была бы рада, но машина, которую мне оставили, разваливается на ходу. Ездить на ней опасно и безответственно. У меня сын, не хотелось бы оставить его сиротой.

Фрау Шваб вошла в положение и решила взять такси.

Вечером я поймала себя на том, что с тоской жду возвращения Ослиной Шкуры. Меня к ней тянуло, мне было интересно с ней. Мне казалось, эту женщину окружают мрачные тайны, и прошлое у нее загадочное. Как только Бэла уснул, подстегиваемая любопытством, я пробралась в ее комнату.

Коллекция кошек из разных материалов. Намек на ее биографию и на ее вкус. Она точно небогата, никакой роскоши. Одежды и косметики – минимум, только самое необходимое. Четыре книги из библиотеки. Единственная роскошь – орхидеи: марципаново-розовые тяжелые цветки, как будто искусственные, бледно-фиолетовые, благородно белые, тигровые.

Кем она работает? В ящиках стола – пособие по изучению иностранного языка. Должно быть, она учительница.

И я угадала! Вечером соседка подтвердила мои догадки. Катрин, ее имя Катрин.

– Мне пришлось сбежать от мужа. Макс, мой старый приятель, как раз разошелся со своей подружкой, и та съехала. Комната освободилась. Я поселилась здесь. Здорово, с одной стороны, только приходится ездить на работу во Франкфурт. Я преподаю итальянский в Народном университете и немецкий как иностранный. А ты чем зарабатываешь на жизнь?

Мне пришлось признаться, что я потеряла место экскурсовода во Флоренции и уже давно безработная. О скорбных причинах сего я предпочла умолчать.

– Да, сегодня надо радоваться, если есть работа, – вздохнула Катрин и задумчиво оглядела меня, – хочешь подменить меня на время на моих итальянских курсах?

Бабуля желает меня личным шофером, Катрин нужна замена. Ой, неохота, ни то, ни другое!

– Никак не решишься? – спросила моя соседка. – Да ведь это несложно. На летние курсы ходят в основном дамы. Они так влюблены в итальянский, что ты можешь спокойно втирать им любую ерунду. Им не нужно знать итальянский, как родной, речь идет о паре разговорных оборотов, чтобы достойно провести отпуск. Один из слушателей, очаровательный пенсионер, признался, что итальянский ему нужен, чтобы в ресторанах заказывать блюда senza aglio, ну, чтобы потом не пахнуть чесноком. Другие учатся произносить названия сортов итальянского мороженого, даже если официанты говорят по-немецки.

Мне все это было, конечно, знакомо.

– Думаю, у меня бы получилось. Хотя вряд ли стоит начинать, все равно вскоре приедет Кора и заберет меня в Италию. Может, послезавтра в это время уже буду на пути в землю обетованную. Кроме того, куда девать Бэлу? Вряд ли ты собиралась служить нянькой, пока я буду подменять тебя на курсах.

Она кивнула.

– Нет, не собиралась. А с кем ты оставляла сына во Флоренции, когда работала? Он уже ходит в детский сад?

Нет, не ходит. Хотя по возрасту его бы уже приняли. Но наша добрейшая Эмилия любит его как родного и счастлива о нем позаботиться.

– Эмилия – это кто?

– Наша домработница, – сказала я и застыдилась. Можно подумать, я живу в богатстве, даже в роскоши, а Эмилии не нравится, когда ее зовут домработницей.

– «Наша домработница»! – передразнила меня Катрин.

– Лично у меня за душой ни гроша, – стала оправдываться я, – все принадлежит Коре, она унаследовала целое состояние от богатого мужа.

– Такая молодая, а уже вдова! – удивилась Катрин. – А у тебя как? Ты замужем за отцом Бэлы?

– Вообще-то, да. Но мы разошлись. Его зовут Йонас. Он живет в Шварцвальде. Он… фермер.

 

3

Моя дармштадтская ссылка продолжалась между тем уже целую неделю. Заперли и бросили, вот и весь сказ.

Бабушка давно поправилась, о собачке и без меня было кому позаботиться. Кора спряталась в своем любовном гнездышке под предлогом «итальянских каникул», и ее там было не достать. Мобильный у нее не отвечал, может, выключила, а то и вовсе потеряла или выбросила.

Те три сотни марок, что я взяла у Феликса, давно кончились. Пришлось снова, как в юности, поступившись принципами, нарушать закон. Прощай, честность, порядочность и законопослушность! Опять, как подросток, тырила продукты в супермаркетах. Сноровка была уже не та. Ни ловкости, ни наглости. Прежде воровство было забавой, теперь – тяжким трудом.

Нужда заставила меня позвонить мужу. До сих пор я не требовала от Йонаса никаких алиментов, хотя он сам предлагал. Каждый год Йонас брал на несколько недель нашего сына к себе на ферму, а потом привозил обратно в Италию. Будь его воля, он бы не расстался с сыном вовсе.

Йонас как будто ждал моего звонка.

– В воскресенье я вас заберу! Где вы?

Мне хватило ума не выдавать, где я, но куда же он пришлет чек?

– Давай встретимся во Фрайбурге, – предложила я, – ты возьмешь Бэлу на три-четыре дня. А меня бы ты очень выручил парой купюр, а то я на мели. Мы с Корой заберем его потом, когда Кора вернется из Италии.

Йонас согласился.

Вечером я посвятила в свои планы Катрин. Мы сидели в ее небогатой комнате на вытертом ковре, а Бэла кувыркался на ее матрасе.

Катрин жалела, что все милые ее сердцу вещи остались в ее прежнем доме, у мужа, от которого ей пришлось сбежать. Она смогла вывезти только свою кошачью коллекцию и орхидеи, иначе он выбросил бы их на помойку.

– Fiore, – пролепетал Бэла и втиснул мне в руку семь белых цветков.

– Мой фаленопсис! – рассердилась Катрин. – Он так редко цветет! Теперь только через девять месяцев, если вообще распустится.

Мне снова пришлось извиняться за сына, который в последнее время учинил немало разрушений.

– Завтра отвезу его на несколько дней отцу. Тогда я бы съездила с тобой во Франкфурт.

– Мы с тобой похожи, – заметила Катрин. – Только у меня нет ребенка, и с мужем встречаться я больше не желаю.

Что такого он ей сделал?

Надеть нечего. Собираясь дня на три, я взяла с собой всего ничего из вещей. У студентки, в чьей комнате я жила, вещи были дешевенькие и нестираные. Просить Катрин я не решалась. Чертыхаясь, я запихнула джинсы – свои и сына – в стиральную машину. Авось к завтрашнему дню высохнут. Стоя в одном белье у раковины, я стирала две свои шелковые блузки, рядом Бэла плескался в ванне. Мне не следует появляться при муже черт знает в чем, и ребенку уж тем более надо выглядеть прилично. Вечером похолодало, я накинула чей-то банный халат – Макса или Феликса, все равно оба в отъезде. И вышла покурить на балкон.

У Энди не было четкого графика работы, он являлся в любое время.

– Тебе идет мой халатик! Что, надеть нечего?

– А вот и нечего!

– Всего-то! – сказал Энди. – Пошли, мое такси стоит прямо у дверей. В богатых районах по понедельникам собирают старое тряпье для Красного Креста, и уже сейчас мешки лежат прямо на тротуаре. Посмотрим, чем можно поживиться!

Мне совсем не хотелось носить платье чьей-то покойной бабушки. Однако Энди уверял, что не раз уже это проделывал. То, что не пригодится, можно подкинуть потом на место.

– Не бойся, за кражу пыльных тряпок не накажут. Большинство из них все равно уже ветошь. Будет весело. Поверь мне!

Давненько я не пускалась в такие авантюры. Обычно, когда мне что-то было нужно, Кора щедро отдавала мне свой кошелек. Я зависела от ее денег, как наркоманка.

– О’кей! – сказала я, потушила сигарету и попросила Катрин присмотреть за Бэлой, пока тот спит.

Наш вечерний выезд и правда удался, мы развлеклись и повеселились от души. Мы выбирали самые роскошные виллы в стиле модерн и мгновенно забрасывали мешки с вещами в машину. Ребяческий охотничий азарт Энди оказался заразителен и передался мне. И так мы набили салон мешками до самой крыши.

Посреди кухни мы вытряхнули первый мешок. Интересно, что выбрасывают богачи? Слаще ли они спят, зная, что их старые носки донашивают те, кто победнее?

Сперва мы наткнулись на мужские пиджаки, безнадежно старомодные, совсем не для студентов, кроме того, Энди они оказались велики. Под пиджаками на дне мешка обнаружили не меньше десятка бюстгальтеров, застиранных, потертых, пожелтевших или серых от старости. У меня такие уже есть, спасибо. Мы снова запихали все в мешок и вытряхнули следующий.

– Фу! – запах ударил мне в нос – Ну и вонь! Могли бы и постирать! Я не буду в этом рыться.

Энди тоже побрезговал и запихал тряпье обратно.

Порадовались только содержимому восьмого мешка: здесь каждая вещь была чистой и поглаженной. Я вытянула ночную рубашку из тонкого шелка. Точно из прошлого века, но какая вышивка, какое качество. Такие сорочки, должно быть, надевали принцессы в первую брачную ночь. Элегантные дамские платья, кашемировый свитер, слегка побитый молью, расшитое блестками вечернее платье, зимнее пальто из тонкого английского сукна, почти новое, и несколько мужских вещей, их, видимо, нашивал прежде стройный немолодой господин. Мы перемерили все это добро, а потом предстали перед Катрин: Энди в смокинге, я – в длинном вечернем платье.

– Репетируете водевиль? – спросила она.

Содержимое последнего мешка, видимо, происходило из семейства барона фон Траппа: австро-немецкие национальные костюмы для отца, матери и детей. Я взяла себе самый красивый женский наряд, для Бэлы – крошечные кожаные штанишки. Остальное барахло Энди увез обратно.

Я видела уже пятый сон, когда меня вдруг разбудил чей-то нежный поцелуй, от которого я вскочила как ужаленная.

– Ты надела свою шелковую ночнушку? – услышала я шепот Энди.

Тут проснулся Бэла.

– Уходи отсюда! – потребовал мой сын.

Энди, к счастью, не обиделся. Утром он на своем такси отвез нас на вокзал.

Бэла, которому до сих пор нечасто доводилось кататься на такси, залез в машину и, к нашему удивлению, совершенно по-светски приказал:

– Alia stazione! Per favore!

– В одиннадцать двадцать вы будете в Мангейме, там пересадка, через десять минут придет поезд до Фрайбурга. Сама справишься?

– Конечно. Только купи мне билет, я сегодня же отдам тебе деньги, я вернусь уже вечером.

Как только мы сели в поезд, сын закапризничал. Кожаные штаны натирали и царапались, Бэла заныл:

– Сними pantaloni! Сними! Subito! – требовал он.

Я и сама уже пожалела, что напялила этот национальный костюм, а не сырые еще джинсы. Увидев меня в таком виде, Йонас подумает, что я наконец согласна прожить с ним жизнь в его деревне. Или того хуже, решит, что я над ним издеваюсь.

Йонас встретил сына на перроне с распростертыми объятиями. Бэла бросился к нему и закричал:

– Babbo, babbo! Хочу кататься на trattore!

Именно обещанием этого аттракциона я заманивала Бэлу в деревню. Я хотела сразу же распрощаться, но пришлось приличия ради выпить с ними чашку кофе в вокзальном бистро. Йонас прекрасно выглядел, как всякий, кто живет и трудится на свежем воздухе: здоровый, загорелый, мускулистый.

А глаза у него какие-то собачьи, подумалось мне.

Этими самыми глазами муж поглядел на меня с одобрением.

– Тебе очень идет это платье. Никогда тебя такой не видел. Не заедешь ли к нам на денек?

На один день означало и на одну ночь. Ну, нет, не хочу снова оказаться в его загорелых руках, это будет для меня ловушкой. Оттуда я потом не выберусь. Нет, извини, нет времени, отговорилась я.

Из вежливости пришлось дежурно поинтересоваться здоровьем его родни и всем передать привет. Мне пора было идти. Йонас достал конверт.

– Тысячи марок тебе хватит?

Ого, ничего себе! Какая щедрость! Тронута, тронута. Спасибо!

Знал бы он, как скоро я растрачу его деньги на шмотки, он не был бы так великодушен. Что поделать, я привыкла к дорогим бутикам, и все тут. На обратном пути я всерьез задумалась: пришло время самой зарабатывать себе на жизнь. И всерьез, а не гроши. Пусть Кора узнает, что я могу обойтись без ее подачек. Даже поход по магазинам меня не развеселил: я не могла простить Коре ее вероломства.

Я вернулась в коммуналку почти ночью. Ни Энди, ни Катрин дома не оказалось. Один пес кинулся меня лобызать. Ох, как не хватает сына! На моей кровати лежала шелковая ночная рубашка, разложенная, как в отеле на средиземноморском курорте. Энди наверняка снова попытает счастья. Уж не думает ли он, что я отправила сына к отцу, чтобы освободить место на двуспальной кровати? Я оставила дверь приоткрытой.

Я прождала почти всю ночь, но Энди так и не пришел. Может, работал в ночную смену, устал или же хотел, чтобы я его ждала и томилась. А я между тем вообще не уверена, что приняла бы его. В конце концов, как только я уснула, кто-то легко коснулся моих ног. Я потянулась и поняла, что ко мне пришла собака. Но у меня уже не было сил ее прогнать. К чести пса надо сказать, что он вел себя исключительно достойно.

За завтраком я застала Катрин. Мне отчаянно хотелось спать, но я предложила поехать с ней во Франкфурт. Катрин была рада.

Во Франкфурте мы немного побродили по центру, затем она поспешила на работу в свой Народный университет, а я отправилась в музей Гете, а потом устроила привал в ближайшем кафе. Оно было переполнено, мне еле нашлось место среди шумной компании молодых людей. На меня никто не обращал внимания, я прислушалась к разговорам. Студенты! Могла бы и я быть одной из них, я им ровесница. Вот только я ни разу в жизни не пыталась ни поступить в университет, ни вообще овладеть какой-нибудь стоящей профессией. Мои экскурсии – это так, и не профессия толком.

Всем этим студентам приходится подрабатывать: кто-то водит такси, как Энди, другие дают уроки, третьи проводят телефонные опросы или служат официантами. Снова, как в школе, я была аутсайдером.

За соседним столиком одна барышня-романистка рассказывала, как она переводит с итальянского на немецкий рецепты для одного итальянского производителя полуфабрикатов:

– Откуда мне знать, что значит по-немецки эта их Bagno maria?

– Водяная баня, – встряла я неожиданно, ни к кому не обращаясь.

Собеседники замолчали и внезапно разом посмотрели на меня.

– А может, ты знаешь и разницу между cotto и bollito? – Она схватила карандаш.

– И то и другое означает «вареный», только bollito – тушенный в небольшом количестве жидкости, – сказала я с гордостью.

Тут уж меня признали за свою, приняли в компанию, и разговор возобновился. Никто не спрашивал ни мое имя, ни откуда я взялась. Не в этом дело, меня приняли за студентку-лингвиста. Каждый пожаловался, что в университете учат поверхностно, что не хватает времени на «разумное, доброе, вечное».

Стали расходиться. Кафе опустело. За столиком остались только я и одна вечная студентка, этнограф, мы допивали уже пятую чашку кофе.

– Еду в экспедицию! В Пакистан, на полгода! – радостно сообщила она. – Я уже собралась. С квартирой вышло неудачно: я уже договорилась с одним парнем, что он будет снимать квартиру, где я сейчас живу. А у него, видите ли, в последний момент изменились планы. И что мне теперь делать?

О! Стоп! Есть предложение!

– У меня есть одна знакомая учительница, – встрепенулась я, – живет в Дармштадте, работает во Франкфурте. Ей бы, наверное, подошло…

– Вот было бы здорово! – обрадовалась этнографиня. – Только предупреди, что через семь месяцев она должна без разговоров съехать. И мой домовладелец ничего не должен знать о нашей сделке. Семьсот марок в месяц, квартира отличная, в красивом старом доме. Хочешь взглянуть, тут рукой подать?

«Рукой подать» оказалось в двух остановках на метро. Мне квартира сразу понравилась. Обои, правда, чудовищные. Ну да ничего, их почти не видно: стены задрапированы темно-красными шерстяными покрывалами с вышивкой.

Две комнаты, ванная и большая кухня. Обрадую Катрин!

Я помчалась домой. В поезде у меня появилась новая блестящая идея. Поскольку Кора не объявлялась и бог знает насколько еще затянется ее медовый месяц, отомщу-ка я ей! Попрошусь пожить с Катрин во Франкфурте, пускай теперь Кора меня ищет!

Мои мысли прервал чудной сосед по вагону. Кроме нас двоих, здесь больше никого не было. Он заговорил со мной на диалекте. Австриец, догадалась я. Одет в темно-серый костюм грубого сукна с зеленым кантом, красный галстук и бледно-зеленую рубашку. Немолод, на лице возрастные пятна.

– Вы не знаете, здесь в поезде можно купить пива?

Я пожала плечами. Простите, не знаю.

Мы разговорились. Через несколько минут я знала о нем почти все: он владел магазинчиком сувениров в Инсбруке, торговля шла хорошо, сейчас он возвращался домой с туристической ярмарки.

Он был мил и добр, и я тоже рассказала немного о себе.

– Вы знаете итальянский? – воскликнул он. – И сейчас временно без работы? Превосходно! Мне очень нужна продавщица с итальянским! – И он с умилением перечислил и описал сувениры, которые продаются в его магазине: коровьи колокольчики, марионетки в национальных костюмах, подтяжки с вышитыми эдельвейсами, арбалеты, швейцарские армейские ножи, трости для прогулок и разнообразные шляпы.

Большую часть сувениров делают прямо на месте – в Тироле, но не все, вот такие галстуки, например, он заказывает на Тайване. Он с гордостью предъявил свой узкий галстук, расшитый сурками. Туристов много, больше всего японцев и американцев, но с каждым годом – все больше итальянцев. И в заключение на своем заковыристом диалекте заявил, что я там всем обязательно понравлюсь, а в праздничном дирндле покорю всех до одного!

А не податься ли и вправду в Инсбрук? Вот уж где Кора меня никогда не найдет. Ну и пусть ищет! А я между тем в австрийском национальном костюме буду продавать шоколадки с Моцартом!

На всякий случай я записала его адрес и телефон, кто знает, вдруг пригодится. На прощание пожилой чаровник поцеловал мне руку.

Катрин оказалась вовсе не в таком восторге от франкфуртского жилья, как я. Но без ее денег мне нечего было и мечтать снять квартиру во Франкфурте.

– Если в доме нет центрального отопления, можешь дальше не рассказывать. А куда выходят окна? На улицу? Там шумно? Если от грохота машин нельзя открыть окно, я там жить не стану. Далеко ли от моей работы? Через полгода съезжать. Значит, обои менять бессмысленно…

Бог с ними, с обоями. Зато есть мебель, ровно столько, сколько необходимо женщине, у которой все имущество – ноутбук, матрас и коллекция кошек. А полгода понадобится как раз на то, чтобы спокойно подыскать себе нормальное жилье.

– Хм-хм, – пробурчала она, – надо сперва взглянуть.

Она позвонила студентке-этнографу и договорилась о визите.

Я медленно продолжала наступление и осторожно предложила Катрин помочь перевезти ее вещи, а потом остаться у нее на пару дней во Франкфурте.

Она благодарно кивнула. А я уже планировала, когда лучше привезти туда Бэлу.

– Все-таки одно неоспоримое преимущество у этой квартиры точно есть, – задумчиво сказала она, – я буду жить довольно далеко от моего прежнего дома, нет опасности столкнуться в супермаркете с мужем. На двери и в телефонной книге – не мое имя! Телефон заново подключать на себя не буду.

– Как же так случилось, что ты вышла за него замуж, – недоумевала я, – ты ведь панически его боишься. Я-то ждала Бэлу, пришлось выходить замуж…

– Я тоже однажды была беременна, но он не захотел ребенка, – отвечала Катрин. – Мое замужество обернулось каким-то хождением по мукам. Конечно, не стоит лезть в это ярмо только ради того, чтобы избавиться от дурацкой фамилии, вообще-то, не стоило лезть в пекло.

– Господи, что же у тебя была за фамилия такая?

– Бузони. В Италии имя напоминает о великом композиторе, гордости нации, а немцы меня задразнили. В двадцать лет была у меня любовь с одним парнем, чуть не поженились. Теперь до слез жаль, что я ему отказала. Он готов был бежать жениться, но его звали Ральф Лекерман. Для немцев Катерина-Барбара Бузони звучит как «грудастая Барби», мне осточертело, что над моей фамилией смеются. Потом подвернулся случай, и недолго думая я стала Катрин Шнайдер.

Понимаю, понимаю. Я закивала. Катрин ловко разделалась со своим итало-немецким происхождением и обособилась от семьи. А может быть, было и еще что-то. Не одна только фамилия.

Сидя в одиночестве в моей грязной комнатенке, я все думала о Катрин. Принцесса Ослиная Шкура в сказке убегает и прячется от родного отца. А Катрин страшится преследований мужа. Но одна деталь во всей этой истории казалась мне неубедительной: если бы муж стремился с ней объясниться, он мог бы в любой будний день подкараулить беглянку около ее Народного университета.

На следующий день я навестила бабушку Коры.

– Доброе утро, фрау Шваб! – Я, как Красная Шапочка, достала из корзины для покупок бутылку вина. – Я, собственно, зашла попрощаться.

– Как мило, Майя, что вы опять меня навестили!

Она серьезно или это едкая ирония?

– Полагаю, Феликс и Кора вернулись, и Кора забирает вас в Италию? – Она вопросительно смотрела на меня и ждала подтверждения, явно удивляясь, что ее внуки не появились у нее сами. А что я без Бэлы, она и не заметила.

– Нет, – отвечала я, – просто мне пора возвращаться, у меня отпуск кончается. Я же вожу экскурсии для туристов. И если не вернусь вовремя, потеряю место. Кроме того, мне нужно забрать сына, он сейчас гостит у отца, в Шварцвальде. К сожалению, не могу вам сказать, сколько еще Кора и Феликс пробудут в Италии.

Шарлотте Шваб мои слова не понравились.

– Феликс же хотел всего на несколько дней… А вам он как сказал?

Я соврала. И в первый раз в жизни решила не выгораживать Кору:

– Кора и Феликс признались, что бесконечно счастливы вместе. Так что скоро их не ждите.

Бабулины глаза, замутненные, вероятно, катарактой, но никак не старческим слабоумием, метнули на меня две молнии.

– Невероятно! Они же двоюродные брат и сестра! – Но старушка быстро взяла себя в руки и вновь встала за честь семьи. – Вы, Майя, скорее всего, не так поняли. Феликс, конечно, счастлив в Италии, он всегда любил искусство итальянского Возрождения.

Высокомерная, претенциозная лицемерка! Я была так возмущена, что на прощание сунула к себе в карман маленькую гранатовую брошь.

 

4

Ну что я за мать! Подкинула сына, как кукушонка, отцу в Шварцвальд, с тех пор прошло уже много дней, а я даже ни разу не позвонила. Чертовски не хотелось бы нарваться на свекровь. Опять начнутся потоки упреков и обид! Ну ее. Свекровь не могла мне простить, что я не живу с ними на ферме, не могла смириться с тем, что я не кормлю кур, что я не верная и преданная жена ее сыну, что не стряпаю на всю семью. Ну не католичка я, ну ладно, ну замуж шла беременная, это еще можно стерпеть, но в крестьянской семье невестка, которая не вкалывает от рассвета до заката на хозяйстве, – это катастрофа.

Однако я собралась с духом, позвонила. Трубку взял Йонас и передал ее сыну, Бэла хотел рассказать все сам:

– Майя, я умею на компьютере, и я умею писать!

– Рисовать? – поправила я.

– Нет! Писать! Меня Герлинда научила!

Что за Герлинда?

– Знакомая, – отвечал муж.

– Подруга? – выпытывала я.

– Может быть, – уклончиво ответил Йонас.

Ну не знаю, что сказать: можно узнать, почему некая Герлинда учит моего сына писать?

– Она учительница младших классов в здешней школе. Сейчас у нее каникулы…

– …тренируется на Бэле, чтобы квалификацию не потерять! – со злобой закричала я. – А я-то думала, что оставила сына гулять на свежем воздухе!

– Да ладно, – сказал Йонас, – Бэла пишет пока только заглавную «Б». Когда ты за ним приедешь?

– Не знаю! А что, сильно мешает?

Вовсе нет, Бэле все рады. А больше всех – бабушка, хотя у нее внуков много, но Бэла – особенный. Пусть остается, сколько мне нужно.

Значит, у Йонаса завелась подружка. Когда-нибудь это должно было случиться… Но учительница меня решительно не устраивала: на этой точно придется жениться. А это значит, муж попросит у меня развода. Тогда опека над Бэлой, о чем мы прежде никогда не спорили, будет решаться в суде. И суд, очень может быть, сочтет, что ребенку лучше жить с отцом – трудолюбивым крестьянином, образцовым, настоящим немцем – и его женой-педагогиней. А я, что я – перекати-поле, ни дома, ни работы, ни семьи. Консервативные судьи вряд ли решат вопрос в мою пользу.

И вообще, я ревновала. Нет, я вовсе не собиралась жить с Йонасом, но он должен постоянно меня добиваться и склонять к совместной жизни! А эта Герлинда отнимала у меня и мужа, и сына. Дети так внушаемы, так переменчивы, им так легко запудрить мозги, они быстро привыкают к новому окружению. Как скоро, вернувшись от отца, Бэла забывал о нем!

Соперничество Эмилии я еще могла стерпеть, в конце концов, она выступала в роли бабушки, но к фокусам профессиональной воспитательницы я была не готова. Поторопить Катрин, чтобы мы скорее поселились во Франкфурте, и я смогла бы забрать Бэлу. Мы будем спать на кровати студентки, а Катрин пусть дальше спит на своем матрасе, ей не привыкать.

Прежде чем навсегда исчезнуть из Дармштадта, я хотела было вернуть велосипед, который «одолжила». Но детский сад оказался закрыт: начались каникулы. А у работающих матерей что, тоже каникулы? А как это в Италии? Как там относятся к работающим матерям? Лучше? Хуже? Разочарованная, я убрала велосипед обратно в подвал.

У Катрин была своя забота: в такой спешке она не могла найти того, кто бы занял ее комнату в коммуналке после ее отъезда. Ее тут так радушно приняли в свое время, и теперь она переживала, что она всех подводит.

– Знаешь что, – предложила я, – давай просто свалим по-тихому. Уедем, когда Энди будет на работе. Ты же не обязана докладывать, куда и зачем едешь.

– Но, Майя, это же свинство! Я и так должна парням за квартиру, но сейчас я на мели. А ты не могла бы мне немного одолжить?

Я ставила в духовку замороженную пиццу, когда, как всегда внезапно, явился Энди. Он мялся, как провинившийся:

– Я тебя не обидел?

Что именно он имел в виду? Он дал мне денег и проводил на вокзал. Я была ему благодарна.

– Я слегка перебрал накануне, иначе я бы полез к тебе в кровать.

– Ладно, – сказала я, – сегодня выпей еще больше, может, тогда получится.

Он тут же принес бутылку вина.

Когда потом я, вполне довольная, пыталась заснуть, прижавшись к его узкой спине, Энди вдруг потянуло поговорить. В знак особого доверия он дал мне причесать и заплести в тонкую косичку его длинные волосы. Это проявление материнской заботы с моей стороны так его растрогало, что он даже прослезился.

– Мне скоро тридцать, – подвел он грустный итог своего бытия, – а я все еще студент. Из-за работы таксистом все никак не могу сдать экзамены и получить диплом.

Я зевнула: этот юнец явно не тот, кто сделает меня богатой вдовой. И без особых угрызений совести я ни слова не сказала ему о том, что утром мы с Катрин отсюда исчезнем.

Когда мы садились в машину, Катрин как-то замялась.

– Феликс оставил ночью сообщение на автоответчике: он едет в Дармштадт. Один или с Корой – не сказал. Что будешь делать? Поедешь или останешься и подождешь его?

Что я буду делать? Хм! Я могла бы помочь Катрин переехать во Франкфурт и вернуться к приезду Феликса. Но кто мне Катрин, чтобы так для нее стараться? Мне сейчас одинаково противны все участники этой компании – и слабаки вроде Энди, и стервы вроде Коры.

– Катрин, – решительно сказала я, – Кора обошлась со мной по-свински. Обещала, что ее не будет три дня, а сама бросила меня тут на две недели, и ни слуху ни духу. Теперь моя очередь, теперь я пропаду, пусть ищет. По-моему, это лучший способ ее проучить. Все равно я останусь на некоторое время у тебя, прежде чем вернусь во Флоренцию.

Катрин ничего не ответила, и я даже как-то засомневалась, так ли уж она рада моему обществу.

И только когда мы устраивались в квартире во франкфуртском Вест-энде, Катрин заявила:

– Ладно, оставайся. И это очень кстати, что Бэла у отца, так ты сможешь помочь мне и словом, и делом.

Знай я, что ей от меня нужно, я бы еще крепко подумала!

Первым делом надо было куда-то девать нашу одежду. Этнографиня взяла в экспедицию только самое необходимое и не подумала освободить шкафы. Не долго думая, я сгребла ее барахло в пластиковый мешок, в котором приехали шмотки от Красного Креста. Теперь же они висели на вешалках в платяном шкафу. В своей комнате Катрин поступила так же. Все подоконники были теперь заняты орхидеями, по книжным полкам расселись каменные кошки.

Когда квартира стала более обжитой, я вышла в булочную на углу купить что-нибудь на ужин.

Довольные, мы уютно устроились на кухне, жевали крендели с маслом, пили кофе.

– Задним умом все крепки, – сказала Катрин и облизала сливки с усов. – Когда я сбежала от мужа, взяла только теплую одежду, в Дармштадте пришлось покупать на лето какую-то дешевку. А в квартире мужа остались действительно хорошие вещи. И не только одежда, еще и книги, компакт-диски и прежде всего – картины. Да! Там такие картины, что даже эту халупу превратили бы во дворец. Как бы съездить на Нойхаусштрассе, обчистить собственную квартиру.

– Если у тебя остались ключи, какие проблемы?

У нас все получилось. Утром в десять, сделав контрольный звонок в квартиру мужа, Катрин припарковала машину рядом со своим прежним жильем. Я первая скользнула в подъезд на разведку. Дом словно вымер: время отпусков. Я отперла квартиру и махнула Катрин. Озираясь, как два вора, мы шмыгнули внутрь и оказались в просторной, светлой прихожей.

Катрин сразу прошла в спальню. Здесь во всю стену стоял необъятный шкаф-купе. Слева женская половина, справа, на стороне мужа, висели пять одинаковых мужских костюмов из тонкого серого сукна. Всего семь вешалок, каждая помечена своим днем недели. Сегодняшнего костюма на месте не было.

– Это он сам придумал, – объяснила Катрин, – каждый день как будто один и тот же костюм, чтобы не прослыть слишком богатым, и чтобы его клиентам-уголовникам не пришло в голову обчистить квартиру.

Она хватала охапками свои вещи и бросала на кровать. Достала чемодан и попросила меня все уложить. А шмотки у нее все больше были дорогие. И мне бы очень пошли.

Как только Катрин оставила меня в спальне одну, я проковыряла пилкой для ногтей пару дырочек в темно-синем, как ночное небо, воскресном костюме хозяина.

Катрин набила большую дорожную сумку украшениями, фотоальбомами, духами. Постояла в раздумьях перед музыкальным центром.

– Нет, слишком тяжело тащить. Пусть пока вместе с дисками тут постоит, картины важнее.

И она сняла со стены четыре картины, написанные маслом. Я бы их даже не заметила. Она же заворачивала их в полотенца.

– Теперь пошли отсюда! Быстро! – У нее вдруг началась легкая паника, хотя все это не заняло и получаса. – Нельзя, чтобы нас тут застали. Держи! – Она навешала на меня картины. – А я возьму сумки.

Мы уже почти доехали до дома, когда Катрин опомнилась.

– Какая же я трусиха! Как глупо. Он придет из своей конторы и сегодня, конечно же, сменит замки. Нужно было брать все, сколько могли запихнуть в машину. – Нет! Второй раз я не смогу. У меня нервы не выдержат. – Катрин тряслась всем телом.

Я воздержалась от комментариев.

Сидя на кухне, я рассматривала фотоальбом Катрин. Вот маленькая девочка идет к первому причастию, вот – первый день в школе, вот невеста в белом платье идет под венец. Над одним из снимков я от души хохотала: отца и дочь подловили, когда они, как два официанта с одним подносом, приплясывая, переходили улицу в одинаковых черных костюмах и с одинаковыми усами. Потом я с пристрастием принялась разглядывать фотографии постылого мужа, нелюбимого господина Шнайдера. Я не влюбилась бы в него с первого взгляда, он не относился к молодым жгучим брюнетам, каких предпочитали мы с Корой. Лет сорока с небольшим, стальные глаза хорошо, наверное, смотрятся на фоне его серых костюмов. Очень спортивен, красивое тренированное тело. Несомненно, сильная и обаятельная личность. Только какого рода его обаяние?

– Катрин! – крикнула я ей. – Загадочный человек твой муж! Чем он тебе не угодил?

Она встала у меня за спиной и, вздыхая, посмотрела на фотографии.

– Как Эрик мне нравился, когда мы познакомились! Думаю, я не первая, кто на него запал.

– И?..

– Смешно сказать, он казался мне защитником бедных и несправедливо обвиненных и потому – хорошим человеком. Но его клиенты-уголовнички совсем не бедствуют, и он на них отлично зарабатывает.

Ну вот, неужели еще одна защитница моральных ценностей… Может, мне вступиться за ее Эрика? Пока я думала, Катрин продолжала:

– Он начинал как обычный рядовой адвокат, совсем не богатый, но через несколько лет стал специализироваться на делах о проституции и уже не вылезал из борделей. У него туда постоянный абонемент.

И Катрин разрыдалась. Я принесла ей бумажные платочки и сунула в руки банку колы. Немного поплакав, она потихоньку успокоилась и, чтобы отвлечься, взялась пылесосить квартиру. Мне тоже захотелось быть полезной: я распаковала картины и стала думать, куда бы их повесить. Странно, почему Катрин хотела забрать эти сомнительные шедевры? Что ей в них? Может, здесь что-то семейное?

Мы с Корой все время ходили по выставкам и музеям, я кое-что понимаю в искусстве. Сейчас я видела перед собой четыре скверные копии натюрмортов с розами в стиле бидермайер в дешевых рамах, все одинакового формата, примерно пятьдесят на пятьдесят. У одной из картин крючки еле держались. Как бы их укрепить? Я перевернула картину и вдруг обратила внимание, что бумага, бережно прикрепленная гвоздиками к раме, в одном месте отогнулась, и виднелись обои с пестрым рисунком. Странно, натюрморт написан маслом на обоях? Я принесла из кухни нож: что тут за секрет?

Я отковыряла холст с букетом от рамы, и появилась другая картина. Ничего себе! Небольшое полотно, импрессионизм, изысканное, тонкое, сцена в гареме. Может быть, даже сам Матисс!

Рядом возникла Катрин.

– Ты что делаешь? Ты зачем портишь мои розочки?

Поздно спохватилась! Я уже раскрыла твою тайну. Выкладывай! И Катрин с неохотой вынуждена была объяснить: один уголовник, скупщик краденого, подзащитный ее мужа Эрика, расплатился с адвокатом этими полотнами за удачную защиту. Полотна, конечно, ворованные. Муж принес их и сказал: «Золотая старость нам обеспечена». Они прикрыли импрессионизм натюрмортами и повесили на стену. Эрик говорил, что на стене они даже в большей безопасности, чем в любом сейфе. Никто не позарится на такую дешевую мазню из супермаркета.

Мы с трепетом любовались картиной. И волшебные орнаменты, окружавшие фигуру одалиски, и растения, и фрукты были свежи, ярки и излучали чувственность Востока.

– А что другие? – я сгорала от любопытства.

– У тебя верная рука, – улыбнулась Катрин, – ты сразу взяла лучшую. Остальные тебя, конечно, тоже порадуют.

Она была права, другие картины не могли сравниться с Матиссом. Однако если бы я начала не с него, то и другие полотна удивили и поразили бы меня. Это были карандашный набросок Фейербаха, пейзаж кисти неизвестного мне альпийского художника и гравюра Генриха Фогелера. Картины были разной величины, но их втиснули в одинаковые квадратные рамы.

– Если это оригиналы, – сказала я, – то они, конечно, стоят целое состояние, но ведь их невозможно выставить на торги. Как Эрик собирался выручить за них деньги?

– Во всем мире пропадают ценности из музеев. У вещей, которые невозможно продать, есть свой рынок сбыта. И потом, мы же не «Мону Лизу» прячем. Но, вообще-то, я бы предпочла оставить картины себе. Здорово бы было повесить их на стену как есть и не прятать.

Катрин уселась на своем матрасе по-турецки. Между тем было около полудня. Спасаясь от жары, мы опустили жалюзи. Если бы я умела рисовать как Матисс или хотя бы как Кора, я написала бы этюд моей удивительной соседки. Справа на окне – кремовые орхидеи, слева темно-красное пакистанское покрывало. Усатая Катрин посередине, как маленький сфинкс.

– И речи не может быть о том, чтобы оставить картины себе, – заговорила она вдруг, – предметы искусства принадлежат всем. Картины должны вернуться в музей. – Катрин испытующе глядела мне в лицо.

– В музее никогда нет места для всех полотен, – я попыталась успокоить ее благородный порыв, – картины будут пылиться в запасниках, в хранилищах, и никто их никогда не увидит. Отнеси их в страховую компанию, скажи, что нашла, пусть выплатят вознаграждение.

Катрин, видимо, и без меня задумала нечто подобное.

– Да хорошо бы, – отвечала она, – но как жена незаконного владельца я не получу никаких хороших денег. Тут нужен независимый посредник. Тебе бы тоже не помешало подзаработать?

Мне надо было покурить и подумать. Я, бывало, и прежде нарушала закон, но чтобы так!

– А что скажет Эрик, когда не найдет картин на прежнем месте?

– Хороший вопрос, – рассеянно отвечала Катрин. – Дай, что ли, сигаретку, – она отломила фильтр. – Ты знаешь, преступления, связанные с предметами искусства, стоят на втором месте после наркобизнеса, даже прежде торговли оружием, – продолжала она сквозь табачный дым. – Одна только подделка приносит целые состояния. При этом сорок – шестьдесят процентов всех работ кисти уже покойных художников – фальшивые. А обмануть покупателя – проще простого. Многие из тех, кто в состоянии выложить крупную сумму за картину, не особенно интересуются ее происхождением и проверять шедевр на подлинность не будут. Едут люди в отпуск и там с готовностью отстегивают пару тысяч за нумерованную литографию Пикассо с его подписью. В любом копировальном салоне при современной-то технике такая копия один в один обошлась бы им на два нуля дешевле. И это еще что.

– Ишь ты, специалистка! – изумилась я. – Зря ты тогда забрала платья, украшения, фотографии. Эрик сразу поймет, что это ты обчистила квартиру. А должен думать, что его ограбили профессионалы по наводке. Нужно снова туда поехать и запутать следы.

– Да ты сама рассуждаешь, как профи! – изумилась Катрин. – Нет, боюсь. Еще одного раза мне не выдержать!

Я посмотрела на часы: мы нанесли визит в бывшее жилище Катрин меньше двух часов назад. Вполне может быть, что ее муж еще не вернулся и не знает, что мы обчистили квартиру. Надо бы проверить. Я вновь набрала номер Эрика и услышала его приятный голос на автоответчике.

Катрин взглянула мне в лицо и все поняла. Она вскочила и опять уложила в тюк все вещи, не оставляя себе ничего: ни драгоценностей, ни платьев, ни кораллового ожерелья бабушки, ни свадебной фотографии родителей.

– Я видела в одном фильме, как взломщик не удержался и стянул для своей невесты самое красивое кольцо, вместо того чтобы ограничиться стандартными золотыми безделушками. На том и погорел. Настоящие профи не должны себе такого позволять, – ободряла я свою ученицу, – любая мелочь может загубить все дело.

И на этот раз многоквартирный дом казался нежилым. Без нас заходил почтальон: из ящиков торчала корреспонденция. Мы, не мешкая, прошли в квартиру, развесили одежду, вернули альбомы на полки, украшения – в ящики комода. Потом я отослала Катрин, уже слегка в истерике, к машине и стала заметать следы. Отпечатки ее пальцев на мебели не вызвали бы подозрений, мои были неуместны, пусть и не фигурировали в полицейских картотеках. Вот бы пустить преследователей по ложному следу! Как бы поступил настоящий утонченный профессионал? Я задумчиво рылась в сумке. О! Есть! Расческа, которой я чесала длинные патлы Энди! Я с умыслом разбросала по комнате несколько волосков. Анализ ДНК покажет, что волосы принадлежат мужчине. Но никто никогда на заподозрит безобидного таксиста из Дармштадта.

Внизу на лестнице мне встретился мужчина, мельком взглянул на меня и любезно улыбнулся. Я узнала его не сразу: на фото он выглядел привлекательнее. Походка его была легкой и упругой, он выглядел подтянутым и сильным, но маленькая голова на длинной шее, как у страуса, раскачивалась при каждом шаге, словно метроном, и это, конечно, было не слишком красиво. Когда до меня дошло, что на меня только что глядели стальные глаза Эрика, сердце у меня замерло. Однако он меня не знает. И я сделала вид, что навещала подругу этажом выше.

Внизу, в машине, Катрин нервно полировала носовым платком зеркало заднего вида.

– Он тебя видел? – заорала я.

Кто? Муж? Она вытаращила глаза и затряслась. Нет, он не мог ее заметить, он всегда ставит машину в подземный гараж и заходит в дом с другой стороны.

– У кого, кроме тебя, есть ключи от дома? – спросила я. – Замки открыты ключами, сразу заметят, что взлома не было.

– Уборщица… – прохрипела Катрин.

Так, думай, Катрин, думай! Уборщица! Ага, она после обеда еще моет физкультурный зал в ближайшей школе.

Едем в школу!

– Меня она знает, – сипела Катрин, – так что тебе идти. Там работают несколько уборщиц, я однажды заходила в школу, нужно было отдать распоряжения Эмине.

Я вошла в школу через боковую дверь, уверенно и целенаправленно, а не крадучись, как воровка. В первой же комнате рабочие отдыхали, потягивая пиво, тут же я нашла и стайку уборщиц. Уже хорошо. А вот и завхоз, он же комендант здания. Ведет себя как хозяин, сразу заметно.

– Ищете кого-то? – он меня заметил.

– Мой сын забыл свою спортивную форму, – соврала я.

– Поглядите вон там, – завхоз показал пальцем в сторону кладовки, – там мы держим забытые вещи. Да, уборщицы недавно что-то приносили из спортзала. А вы своего пацана балуете. Он забыл, а вы пришли искать! Пусть сам приходит.

Завхоз остался в коридоре, а я вошла в кладовку. Тут черт ногу сломит! Как тут можно что-нибудь найти? Ящики, коробки, ведра, метелки, бытовая химия! Поди найди тут мешок со сменкой. Зато в углу на стене на вешалке я увидела несколько одинаковых фартуков, серый рабочий халат и зеленую штормовку. Ага! Отлично! Я поблагодарила и сделала вид, что ухожу, а сама скользнула обратно и спряталась в женском туалете. Завхоз в учительской бранился с одной из уборщиц. Я снова пробралась в кладовку, быстро обыскала одежду на вешалке и нашла ключи.

В машине, оставив школу далеко позади, я сравнила связку с ключами Катрин.

– Есть! Получилось! – сообщила я радостно. – Это надо отметить! В ближайшем кафе выпьем шампанского.

Но Катрин запротестовала. Нет, никаких кафе! Иди, говорит, купи выпить в супермаркете, вот, держи мой кошелек. Ей хотелось поскорее спрятаться в норку.

– Слушай, теперь, когда мы ограбили твоего мужа, тебе действительно есть чего бояться. Вот объясни мне одну вещь: твоего адреса он не знает, но ведь он может в любой момент найти тебя на работе, так?

– Он не знает, где я теперь работаю. Когда мы жили вместе, я по полдня сидела в окошке Alitalia в аэропорту. После нашей ссоры я сбежала среди ночи к одной подруге, она же потом устроила меня в Народный университет.

– Ты с ней общаешься? – спросила я.

– Нет, слишком опасно, Эрик ее знает, он бы душу из нее вынул, чтобы меня найти. Ширли лучше не знать, где я.

Все равно эта Ширли слишком много знает. Ладно, пусть живет. Пока.

Я сидела на полу с бокалом шампанского в руке и уже в который раз любовалась сценой в гареме. Неужели в самом деле Матисс?!

– Катрин, скажи, все эти картины украдены из одного места?

– Нет, – отвечала она, – одалиска украшала виллу на Лазурном Берегу. Кстати, Эрик выяснил, сколько стоит экспертиза. Оценка искусствоведа-профессионала стоит очень дорого, но фальшивый сертификат обойдется еще дороже.

Я поняла, что она имеет в виду. Эрику могли подсунуть мастерскую копию. Он же в свою очередь мог перепродать ее по цене оригинала, имея паспорт подлинника.

– А три другие картины?

– Из одного маленького музея. Эти точно подлинники, но не такие дорогие. Думаю, их можно сбыть за границей.

– Много за них не дадут, – решила я, – и опять мы сглупили! Эх, обидно! Хорошая мысля, как всегда, пришла опосля. Надо было вернуть на место эти пошленькие розочки из супермаркета, но уже без драгоценной начинки, конечно. Эрик мог бы годами не замечать, что у него увели его сокровища.

Но теперь уже поздно. Что будет делать Эрик? В полицию он, конечно, не заявит, ему эти картины достались тоже не слишком законным путем. Выходит, с волосами Энди я перемудрила. С другой стороны, я вспомнила, как Кора рассказывала мне однажды о мафиозных школах в Москве, где начинающие преступники овладевают новейшими, самыми продвинутыми методами ведения следствия, чтобы победить спецслужбы их же оружием. Возможно, Эрик обратится за помощью в криминальную среду, у него же есть связи. А эти ребята церемониться на станут, всех в расход пустят. Как скоро он заподозрит Катрин?

– Катрин, давай спрячем картины под розочками. Нельзя их так неприкрытыми вывешивать у тебя над матрасом.

В минуту опасности Катрин тоже была способна трезво мыслить.

– Повесим их под вышитые покрывала. – Она кивнула на красные драпировки на стене.

Открепить покрывала от стен и спрятать за ними картины оказалось делом непростым, но за полчаса мы управились.

– Да, здорово, конечно. Мы теперь богаты, – загрустила я, – у нас есть собственный тайный музей, но нет денег, чтобы поужинать.

– Не унывай! – утешила меня Катрин. – Завтра будут деньги! Утром пойду на работу, загляну к шефу и попрошу аванс. Семестр еще не начался, но я провожу индивидуальные языковые собеседования. Пойдем со мной, если хочешь.

Хочу! Хочу! Еще как хочу!

 

5

На следующее утро, когда Катрин, по своему обыкновению, битый час торчала в ванной, меня черт какой-то дернул позвонить в Дармштадт. До смерти хотелось узнать, вернулись ли Кора с Феликсом. Кто бы сейчас ни подошел к телефону – брошу трубку.

После трех гудков усталый мужской голос произнес:

– Да?

Ну и кто это – Энди или Феликс? Положить трубку?.. Но тут я отчетливо узнала голос Феликса, ибо он взмолился:

– Майя, если это ты, скажи хоть что-нибудь, ради бога! Я тут с ума схожу от беспокойства!

Услышав слово «беспокойство», я забыла свой обет молчания. И призналась, что это и вправду я. Нарочито и преувеличенно, со слезами в голосе, я посетовала, что дела наши плохи. А где Кора?

– Я один приехал. Вернулся поездом, потому что Кора… – Он замялся, но внезапно его понесло: – В общем, в прошлые выходные мы ездили в Тоскану. Там кузина встретила одного старого знакомого по имени Дино, и с этого момента меня просто списали. Они говорили по-итальянски, и я ни черта не понимал. Прости меня, Майя, я так надолго исчез и бросил на тебя бабушку. Мне стыдно, но я был как заколдованный.

Кора как она есть, и в этом она вся, злобно подумала я и спросила:

– Надеюсь, она тоже беспокоится обо мне?

Зачем спросила? Знаю же, что ей на меня наплевать!

– С какой стати? – удивился Феликс. – Она же понятия не имеет, что тебя нет в Дармштадте. Она пыталась пару раз дозвониться вам из Кастеллины, но никто не подходил.

Ну, допустим. Ни Энди, ни Катрин, ни даже я не сидели дома. Оставила бы тогда сообщение на автоответчике.

А впрочем, ладно, упрекать Феликса без толку. Ему пришлось не легче, чем мне. Мы все нужны Коре для развлечения, но стоит ей найти новую игрушку, и она тут же выбросит нас прочь.

– А почему я не могла до вас дозвониться? – заныла я.

Оказывается, Кора потеряла на море свой телефон, а может, его украли.

– Ты скажешь, наконец, – упрашивал Феликс, – куда вы делись, ты и Ослиная Шкура? Я знаю только, что ты отвезла Бэлу к отцу, мне Энди сказал.

Я совсем не собиралась отвечать на его вопрос и оборвала разговор, кажется, довольно грубо.

Когда Катрин, чисто вымытая, причесанная и выбритая, вышла из ванной, завтрак был еще не готов, хотя мы и договаривались, что я его приготовлю. Я валялась у себя на кровати и плакала. Не жилось Коре ни в Дармштадте, ни во Флоренции, она болтается с Дино где-то в Кьянти. Что-то тут не так. Подозрительно как-то. Не может быть, чтобы она относилась к этому итальянскому парнишке всерьез. Сколько их таких уже было! Влюбиться она не могла. И все же общество Дино она предпочла моему.

– Э-эй, Майя! – Катрин помахала у меня перед носом мокрым полотенцем. – Ты что, уснула? А я надеялась, горячий кофе… – Но тут она увидела, что я в слезах. – Ну, ладно, ладно! Пойду сама поставлю чайник. Пожалуйста, привози сына хоть сегодня, если ты так по нему тоскуешь.

Я высморкалась. Конечно, я скучаю по сыну, но ему сейчас там лучше, чем со мной. Зато вот по мне ни один человек в этом мире не скучает, а Кора меньше всех.

Вода закипела, я поднялась, чтобы заварить кофе. И когда Катрин появилась в дверях с пакетом свежих рогаликов, я уже успокоилась и даже накрыла на стол. Утренние лучи заглянули к нам сквозь высокие окна, зеркальные блестки на восточных драпировках заиграли, заискрились, и чужой дом стал уютнее и роднее. Вокруг дома росли большие каштаны, под каждым окном шумела листва и меняла оттенки от светло– до темно-зеленого в зависимости от времени суток и освещения. Удивительно, даже в большом городе живут птицы: голуби, воробьи, черные дрозды, пара синиц, сорока. В кронах больших каштанов житье птицам не хуже, чем в лесу. Да и мы тоже могли бы здесь жить-поживать и горя не знать даже на самые скромные доходы. А Кора может проваливать к черту, Катрин куда приятнее!

– Мне через полчаса выходить на службу, – произнесла Катрин, – ты решила? Идешь со мной?

В метро ехали зайцем. У Катрин на сегодня было назначено два часа консультаций для иностранцев, которые хотели бы изучать и улучшить свой немецкий. У дверей ее кабинета уже ждал молодой турок. Он сносно изъяснялся на гессенском диалекте, но не мог определиться, как быть с грамматикой, – не записаться ли на нулевой уровень? Следом пришла веселая африканка с мелкими косичками до самой попки. Девушка бегло говорила по-французски и постоянно смеялась, из немецкого же словарного запаса могла выдать только «Genau!» и «Prost!». Потом явилась средних лет венгерка с треугольным лисьим лицом. Она изъяснялась по-немецки грамотно, но старомодно. И теперь желала освежить свои знания. Поступающих на курсы было немного, Катрин была со всеми обходительна, мила, подробно отвечала на все вопросы, смогла их основательно протестировать и решить, куда направить каждого учиться с сентября: на начальную, среднюю или продвинутую ступень. После собеседования каждый записывал свое имя и адрес в журнал.

Подозреваю, Катрин взяла меня с собой, чтобы продемонстрировать свой авторитет и компетентность. После пятой консультации я заскучала. Назойливая муха постоянно садилась мне на правую ногу. Противно пахло дезинфекционными средствами, кажется, здесь десятилетиями пытались вытравить студенческий дух.

Из-за жары дверь в коридор была открыта, и я глядела на лакированные ряды вешалок в гардеробе и на пол, на котором, разумеется, не было никаких разводов тосканского мрамора, зато на каждом квадратном метре коврового покрытия была размазана и утоптана до черноты жвачка. Я подошла к окну и посмотрела вниз: двор, где студенты тусуются на переменках, ржавый металлический крепеж для парковки великов и чудовищного вида помойка. Катрин рассказывала, что в этом бетонном колодце семидесятых годов до недавнего времени было реальное училище, которое закрыли из-за постоянного недобора учащихся.

У ворот, прислонившись к решетке, стоял незнакомец. Он явно чего-то с нетерпением ждал. Взгляд его встретился с моим. Кого-то караулит, не иначе. Катрин пока не скажу. Нет, пусть спокойно занимается своими учениками.

Под занавес перед нами возник толстяк лет пятидесяти. Он крепко держал за локоть тайку. Девушка была одета как примерная школьница и выглядела совсем как ребенок: еще тоньше и меньше, чем моя изящная Катрин. Совсем хрупкая, точно куколка. Тайка не отрываясь смотрела в пол. Когда же она единственный раз подняла взгляд, я увидала ее глаза: это были глаза до срока повзрослевшей, даже постаревшей женщины. Мужчина объявил, что его жена лишь немного говорит по-английски.

– Правда, овечка моя?

Овечка кивнула.

Катрин осторожно осведомилась, умеет ли барышня вообще писать и читать: для малограмотных предусмотрен отдельный курс.

– Ну вы загнули! – запротестовал супруг и погладил девушку по голове, как собачку. Ее от этого едва заметно передернуло.

Катрин разговаривала с ним холодно и корректно, как с хозяином птички, пойманной и запертой в клетку. Она сделала несколько попыток заговорить со своей будущей ученицей на английском. Но та так робела, что ни разу даже не улыбнулась в ответ, не говоря уже о том, чтобы выжать из себя хоть слово. В заключение толстяк с понтом достал пухлый бумажник и пожелал прямо здесь досрочно внесни двести марок за обучение. При этом он смерил Катрин оценивающим взглядом. Катрин покачала головой и послала его в кассу.

Когда пара удалилась, Катрин тяжело вздохнула:

– Я слышала от коллег, что такие типы тут нередко появляются. Купят полуребенка у бедной семьи и считают себя благодетелями. Даже представить себе страшно, что у них творится с сексом.

– У ворот стоит подозрительный субъект. Глянь-ка вниз!

Катрин вскочила, выглянула в окно на секунду, побелела и снова опустилась на свой шаткий вертящийся стул.

– Я его знаю. Это сутенер из Гросс-Герау. Он был однажды клиентом Эрика.

– И что?.. – мрачно спросила я.

– Он тут не просто так околачивается. Он меня ждет! – запаниковала Катрин. – Он меня заметил, как думаешь? Что нам теперь делать? – она тряслась от страха.

Ничего! Где наша не пропадала. Спокойно, выкрутимся!

Сутенер караулил единственный выход. Придется проскользнуть мимо него. Может, с группой студентов?

Катрин в отчаянии затрясла головой. Вот что: отправляйся-ка ты пока в женский туалет, говорю я ей, и сиди там. А я пройдусь по зданию, разведаю, что да как.

На втором этаже, за дверями одного из классов, я услышала звериный рев и веселые детские голоса. На двери класса – плакат, яркие буквы:

АРЕНА ДЛЯ ВСЕХ!

ПРИГЛАШАЕМ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ, АРТИСТОВ, КЛОУНОВ И ТАНЦОВЩИЦ!

Я приоткрыла дверь и уставилась в щелочку: посреди комнаты с маленького трамплина на старые наваленные матрасы скакали дети, ровесники моего Бэлы: клоуны в гриме, полосатые тигры, пушистые медвежата и балерины. Молодой социальный работник, воспитатель, изображал дрессировщика, он командовал, и звери пролезали сквозь большую автопокрышку.

– Мы почти закончили, – крикнул он мне, – через пять минут приходите за ребенком!

Я временно отступила в соседнюю комнату и, когда мамаши разобрали детей и класс опустел, устроила обыск. Все необходимое для хорошего детского цирка хранилось в расписном сундуке: грим, клоунские носы, кудлатые парики, мячи и всякая всячина. Схватив реквизит, я кинулась к Катрин и с ходу приставила ей розовый кошачий нос. Катрин сдвинула густые брови.

– Ты что! – воспротивилась было она. – Что за детский сад? Стара я уже в Тома и Джерри играть!

Но вскоре у нее на голове уже росли острые плюшевые ушки, а на розовом носу – длинные усы-антенны. Сверху был накинут зеленый плащ-пончо, жаль маловат, не по размеру. Катрин расхрабрилась.

– А ты? – спросила она.

– Я же твоя мать! – И потащила ее за руку к выходу. И десяти минут не прошло, как разошлись раскрашенные дети, а из дверей показалась еще одна мамаша с дочкой-переростком. Сутенер у ворот скользнул по нам скучающим взглядом и опять уставился на дверь.

Ура! Спасены! Я ликовала.

– Ну вот! – опомнилась Катрин. – От страха я забыла вытрясти из шефа немного денег. У тебя есть хоть сколько-нибудь?

Мой пустой кошелек я с собой даже не носила.

– Зря ты отказалась от двух сотен того жирного типа! – сказала я.

Катрин запаниковала с удвоенной энергией, почти до параноидального бреда: нельзя больше парковать ее машину на нашей улице. Надо подальше от дома. Отогнать ее в другой город на стоянку! Эрик бегает каждое утро, начнет прочесывать улицу за улицей!

– С ума сошла! Не станет же он носиться по всему Франкфурту в поисках твоей машины?

Все равно от машины лучше избавиться, не унималась Катрин. У Эрика везде соглядатаи, они из-под земли достанут любую машину, лучше всяких полицейских. Ее надо продать. Хоть деньги будут!

Да ладно психовать-то! Вот как раз парк, лавочка, пусть посидит, в себя придет.

– Отдохни-ка тут. Заодно приведешь себя в человеческий вид, я тебе пока колы принесу.

В парке повсюду на газонах расположились молодые матери с малышами. Дети возились на траве, мамаши распаковывали бутылочки с чаем и бананы из багажных сеток на их детских колясках. Стянуть сумочку было бы проще простого, стоило только дождаться, когда очередная мамаша бросится догонять своего карапуза. Но обкрадывать себе подобных – не дело. Велосипед с детским сиденьем – это было вынужденное исключение.

Зато с играющими в бадминтон, метателями бумерангов и пластиковых тарелок меня ничто не связывало. Жаль, но добыча была небогатой, молодняк сам сидит без денег. Родители побогаче оплатили бы своим отпрыскам теннисный клуб. Через пять минут я уже вернулась к Катрин с двумя красными банками в руках. От украденного кошелька я, конечно, избавилась. Он уже валялся в мусорной урне возле киоска. А я играючи перед глазами моей изумленной подруги вытянула из кармана двадцать марок:

– Это нам на ужин. И чтобы ты была спокойна, завтра я отгоню машину в Дармштадт и оставлю у Энди. За бензин есть чем заплатить, об этом я позаботилась.

Катрин прежде меня уловила, почему меня тянет в Дармштадт:

– Хочешь, чтобы Феликс расплатился за свои итальянские ночи? – спросила она и попала не в бровь, а в глаз, – а гнать машину так далеко не надо.

Катрин настаивала, что машину следует припарковать в Грисвальде. Пришлось согласиться.

– А потом пойдем, посмотришь на мою итальянскую группу, – очевидно, Катрин боялась идти на работу без моего сопровождения.

По пути домой мы купили белый хлеб, сыр и маслины и решили провести вечер тупо у телевизора.

Зазвонил телефон, мы обе вздрогнули. Никто не знает, что мы здесь! Должно быть, звонят этнографине. Я подняла трубку, не называя своего имени. Меня обдало шквалом площадной брани. Оторопев, я молча передала трубку Катрин. Та прислушалась на пару секунд и бросила трубку. На ней лица не было. Она застыла от ужаса.

На другой день, прежде чем подойти к воротам, Катрин отправила меня вперед на разведку. Ни сутенер, ни другие подозрительные личности возле здания не околачивались, и мы прошли сразу к директору.

– Смотри, он сейчас увидит меня и завопит: «Buona sera, Caterina!» Это у него традиция. Несколько лет назад он сам учил здесь итальянский, – предупредила Катрин.

Спустя пару минут она произнесла:

– Привет, Бернд!

В ответ прозвучало обещанное и ожидаемое итальянское приветствие.

Директор протянул руку и пробубнил:

– Коппенфельд.

Катрин представила меня как свою коллегу.

В глазах директора появился интерес.

– Где вы преподавали? – спросил он, оглядывая меня благосклонно.

– Во Флоренции, – мгновенно встряла Катрин, не дав мне и рта раскрыть. – Майя – первоклассный искусствовед и знает итальянский. Сейчас на каникулах, она погостит у меня пару недель и могла бы иногда меня заменять, если придется.

– Нет проблем. – И Бернд Коппенфельд обратился ко мне: – Вы так молоды, а уже дипломированный специалист! Законченное высшее образование – такая редкость в наши дни. И как вам повезло, что вы живете во Флоренции, это ведь настоящая жемчужина среди европейских городов!

Мне удалось ввернуть пару умных фраз из тех, что я выучила для своих туристов-экскурсантов.

– Да, и вот еще что, Бернд, – сказала Катрин, – ты знаешь, наверное, я разошлась с мужем. Если он здесь объявится, не говори ему, где я. Он страшно вспыльчивый. И уж тем более если он кого-то подошлет вместо себя.

– Моника! – крикнул директор в сторону приемной, откуда показалась седовласая секретарша. – Если кто-нибудь будет спрашивать о Катрин, то пожалуйста…

– Ой, простите, я не знала! – ахнула Моника. – Вчера утром один господин, имя не расслышала, спрашивал о расписании фрау Шнайдер. Сказал, что старый знакомый и хочет встретить ее после уроков. Звучало очень серьезно. Еще он записал адрес Катрин в Дармштадте. Я сделала что-то не то?

Мы пошли в класс. Учащимися были в основном дамы между сорока и пятьюдесятью, но затесались и пара гимназистов и супруги-пенсионеры. Они знали основы итальянского произношения и несколько стандартных фраз вроде «Come sta?». После того как Катрин сочинила миф о моей учености, мне захотелось самой поучить. Любознательные, пытливые домохозяйки, грезящие об Италии, читали отрывки из учебника. Это было даже трогательно. Я прислонилась к батарее. Куда бы пойти покурить на переменке? Тут я посмотрела на улицу. Черт! Опять он тут! Тот, вчерашний. Сутенер. Стоит на том же месте. Дежурит, гад!

Что делать? Как быть? Нельзя, чтобы Катрин заметила, как я напугана. Она и так рассеянна, не может сосредоточиться, отвечает ученикам невпопад. Как же нам сегодня отсюда выйти? Мы же не можем ежедневно появляться как мать с дочкой-кошкой.

Едва отзвучало многоголосое arrividerci, я ткнула пальцем в окно: что делать будем?

Катрин против обыкновения не стала охать и ахать, а предложила на удивление здравую идею:

– Бернд сейчас тоже заканчивает, у него машина в подвальном гараже. Попрошу его нас подвезти. И заодно поговорю о деньгах.

Денег у директора оказалось у самого только двадцать марок, так что аванса не даст, но подвезет охотно. Втроем мы спустились на лифте в гараж, где не было никого подозрительного, и выехали в направлении Музея художественных ремесел, куда я давно уже собиралась сходить. Пока ехали, нам пришлось выслушать историю болезни фрау Коппенфельд. А музей к нашему приезду закрылся. Видать, судьба моя такая, вечно эти музеи закрываются у меня перед носом. Пришлось ограничиться ближайшим к музею кафе.

Мороженое на любой вкус. Ух ты! Вот это жизнь! Это невинное удовольствие напомнило мне нашу с Корой шальную юность, каникулы, которые мы обычно проводили вместе. После каждого приключения мы брали по стаканчику кассаты, и с каждым взрывом смеха с ложек капали сладкие капли на нас и вокруг нас. Теперь я бы рассказала Коре, что у ворот топчется сутенер, должно быть, у бедняги затекли ноги. Мне стало весело, когда я об этом подумала, даже забыла, что нахожусь во франкфуртском сити. Я заржала, как подросток, и подобно моему сыну заляпала шоколадным мороженым учебники Катрин.

– Ну ты что! – недовольно воскликнула Катрин. – Тебя прямо не поймешь! То рыдаешь без причины, то хохочешь как безумная. И что ты выкинешь в следующую секунду, черт тебя знает! У тебя симптомы маниакально-депрессивного психоза, сходи к психиатру!

Катрин, Катрин! А ведь ты попала в точку. Моя мать в приступе депрессии наложила на себя руки, с чего бы мне быть психически здоровой. Наверное, и я с приветом. И охота мне это слушать! Тут я снова расплакалась. В полном недоумении и смущении растерянная Катрин кинулась меня утешать.

– Позвони своей подруге. – Я принялась вытирать все кругом носовым платком. – От нее Эрик мог узнать, где ты работаешь.

У меня уже тоже сдавали нервы. Может, мы и правда в опасности? Что Эрик задумал: вернуть картины или заказать Катрин?

– Мне надо уехать, – причитала Катрин.

Понимаю! Она не хотела потерять работу, но жить ей хотелось еще больше. И лучше бы ей было, конечно, сейчас пока скрыться. Ага! Это что же получается? Она скроется, а я должна буду замещать ее на курсах, пока она не продаст картины? Вот оно как!

Из дома Катрин позвонила подруге, и мы поняли, что дело наше и вправду дрянь. В день, когда мы украли картины, Эрик разыскал Ширли и угрозами вынудил ее рассказать, что та знает. Ширли – не героиня, что с нее взять, она, разумеется, все выложила о Народном университете. Но ведь это публичное место, оправдывалась Ширли, не накинется же он там на Катрин с кулаками.

– Вот дура-то! Вот курица! – негодовала я. – Надо же было тебя предупредить! Хоть бы записку в секретариате оставила.

– Не все ж такие умные, как ты! – съязвила Катрин. – От картин надо избавиться. Постараюсь продать картины или для начала хоть одну из них. Остальные нужно куда-то спрятать. Как думаешь, Кора могла бы помочь?

Кора! Да причем тут Кора?! Да пропади она пропадом, эта Кора!

Но Катрин сама не справится, ей надо как-то помочь.

У меня есть контрпредложение. На первый взгляд странное, но все гениальные планы сначала кажутся странными. Где-то в моем чемодане ждала своего часа визитка того австрийского коммерсанта из поезда, который предлагал мне работу продавщицы в его сувенирном магазине. Вот, нашла! И позвонила в Инсбрук.

Пожилой господин не сразу меня вспомнил, но когда понял и вспомнил, кто я, возликовал: всегда счастлив видеть красивую женщину! Дошло ли до него, что я вместо себя пришлю подругу? Кажется, не совсем.

Инсбрук! Ура! Катрин была в восторге. Мы уложили австрийский ландшафт, естественно, снова упрятанный под натюрморт с розами, в чемодан Катрин и подсчитали оставшиеся деньги. Один раз заправиться хватит, на второй – уже вряд ли. В душе я надеялась поехать вместе с ней, а потом забрать сына.

– Нет, ты должна остаться, – заявила Катрин, – будешь заменять меня, сколько понадобится, пока я не вернусь с мешком денег.

Ну вот, еще одна ловкачка решила бросить меня в чужом городе! Хотя остальные картины остаются со мной, а это, разумеется, гарантия того, что Катрин вернется. Ну, тогда ладно.

– Завтра я поеду на электричке в Грисхайм, возьму твою машину, провожу тебя до Дармштадта. Там одолжим у Феликса денег, и езжай, бога ради, дальше без меня.

Катрин согласилась. Чемодан был уложен, паспорт действителен, а таможенного досмотра нынче можно не бояться. Жаль вот только, что Бэла задержится у отца дольше, чем мне бы хотелось.

 

6

– Надень мой австрийский наряд, – посоветовала я Ослиной Шкуре на следующее утро, – если он тебе подойдет, оставь его себе. Будешь чувствовать себя в Инсбруке веселой тиролькой!

Катрин совершенно не уловила моей иронии. Ей казалось, что в народном костюме она как под шапкой-невидимкой.

В Дармштадт добрались быстро. У Катрин сохранились ключи от коммуналки. Пес одиноко скучал в квартире и набросился на нас с восторгом. Мы по-хозяйски открывали одну дверь за другой, пока я не наткнулась на спящего Энди. Вот черт, как же я забыла, он же отсыпается после ночной смены. Разбудил его собачий лай. Энди поглядел на меня сонными глазами, снова закрыл их и проворчал только:

– Валите, откуда пришли!

– Где Феликс? – осведомилась я.

– Не знаю, мне плевать! – И Энди отвернулся к стене.

Мы в растерянности стояли у его кровати. Вдруг он снова обернулся и резко сел. И тут понеслось! Видать, у парня накипело.

– Что я тебе сделал, что ты со мной обращаешься как с последним дерьмом? Пропала без единого слова, ни звонка, ни записки! Так обижалась на Кору с ее выходками, а сама ведешь себя так же паршиво! Утешить тебя, на вокзал отвезти, денег одолжить – это ко мне! Конечно! А потом мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Уйди с глаз моих! – Он весьма театрально хлопнул себя ладонью по лбу.

Стыдно! Как стыдно!

Катрин стала что-то мямлить, оправдываться:

– Меня снова муж преследует, мы должны были уехать, пока он нас тут не нашел…

– Кто это мы? – не унимался Энди. – Ты – да, а Майя-то здесь при чем? У меня к тебе особый счет. Погоди, вот придет Макс, он тебя линчует! Мне теперь по твоей милости водить такси до старости, я твою долю квартплаты оплачиваю! Думаешь, мы тут такие все богатые!

Эк его! Обычно такой тихий, кроткий даже. А тут во как. Решил поиграть в разгневанного трагического героя.

Он замолк, чтобы перевести дух, и тут мне удалось вставить слово:

– Все сказал? Не было у меня времени прощаться, пришлось когти рвать!

– Ага! Как же! Когти они рвали. Ну да! За идиота меня не держите. Вы же ни одной побрякушки, ни одной этой орхидеи своей дурацкой не забыли? Не смеши меня! Тут ежу ясно, что вы заранее все спланировали! Ну и чего ж вы тут стоите, если вам надо прятаться? А? Что, опять деньги кончились?

Катрин занервничала, ее этот разговор угнетал. Она не готова была выложить перед Энди квартплату за месяц, ну никак! И вообще, ей ехать далеко, пора убираться. Видно, она уже не надеялась разжиться в этом доме наличными.

– И платье Майкино на тебе как на корове седло! – крикнул ей в спину Энди.

Катрин оставила нас вдвоем, меня один на один с моим бывшим любовником, который теперь готов был меня убить. Вот стоит мне сейчас залезть к нему в постель, и он мне все простит. Ну уж нет! На фиг. Не полезу. Я гордая!

– Не могу тебе всего рассказать, ты тогда станешь нашим сообщником и тоже можешь попасть в беду, – начала я осторожно и заискивая, – и новый адрес не скажу. У нас нет другого выхода, приходится прятаться, мы в опасности.

– Лапшу только на уши не вешай. – Энди слегка смягчился, ему даже, кажется, стало интересно. – Ну и кто вам угрожает? Кстати, тут один тип спрашивал про Ослиную Шкуру.

Само собой, о краже картин я ему ни слова не сказала, зато объявила, что у мужа Катрин связи в преступном мире и что он пустил по ее следам киллера.

– Киллера? Да ладно мне тут небылицы плести! Во-первых, я случайно знаю, чем занимается ее муж. Адвокат никогда не станет так подставляться, иначе потеряет лицензию. Во-вторых, по-прежнему не понимаю, при чем тут ты? – Он снова завелся. – И в‑третьих, я бы тебя никогда не предал!

– Даже под пытками? – крикнула я в ответ.

Ух! Так бы и врезала!

Повисла пауза.

– На вашем месте я бы пошел в полицию.

Только я собралась намекнуть, что у Катрин есть особые причины не доверять властям, как в прихожей снова завизжал от счастья пес. Я с радостью покинула эту берлогу с матрасом и пошла посмотреть, кто пришел.

В коридоре Феликс кинулся меня обнимать. У нас обоих совесть была нечиста, и оставались старые счеты, ну да ладно, чего уж там. Ни к чему сейчас упрекать друг друга.

– Давай, плети, болтай! Я и у себя в такси всякого вранья наслушаюсь! – неслось мне вслед из комнаты Энди.

– Кофе хочешь? – засуетился Феликс.

Налил воды в эмалированную кастрюльку, поставил на огонь, а мне подвинул стул. Сам выпил какао. И стал извиняться, что торопится: он обещал свозить бабушку в дом престарелых.

– Слушай, тут такое выясняется, ты не поверишь! – рассказывал он. – Бабуля тут недавно раскололась: моя мать на самом деле дочь от любовника, а не мужа! Был раньше дядюшка Хуго, а теперь он, оказывается, мой родной дед! Представляешь? Поздравь меня! Мой дедуля выполнил свое старое обещание и подарил мне машину!

– А, ну тогда конечно…

Разоблачение семейных тайн меня мало интересовало, Кора мне когда-то уже все это рассказывала. Зато Феликс ликовал. И ведь чему радовался, смешно, ей-богу.

– Получается, – рассуждал он, – что Кора мне только наполовину кузина. Раньше моя мать и ее отец считались родными братом и сестрой, а на самом деле они – сводные. Значит, у Коры и у меня всего-то общая бабушка – ты ее знаешь, – но разные деды.

Ну и что?

– Двоюродных братьев и сестер испокон веку женили, и никого это не беспокоило, – заметила я, – чего ты так суетишься? Ты не первый, кто домогается собственной кузины.

Чужая семья – потемки. И вникать не стану, ну их! Вы мне лучше скажите, почему моя подруга, а твоя милейшая кузина так подло меня подставила?.. Но у Феликса никакого объяснения не нашлось. Он как одержимый вычислял, каково их с Корой кровное родство в процентах.

– Теперь можно не беспокоиться, что ты с ней переспал? – ухмыльнулась я.

Феликс покраснел.

– Да не спал я с ней!

Как прикажете вас понимать? Должно быть, вся эта ваша итальянская афера затянулась так надолго оттого, что Кора вдруг, уж бог знает почему, постеснялась ложиться в постель с двоюродным братом? Или же Феликс сам, как бы втайне ни вожделел свою рыжую кузину, устыдился своих желаний? Или это она его просто дразнила? Кора любит мучить мужчин: сначала увлечет, надает авансов, раздразнит, а потом обдаст холодом, оттолкнет прочь. Готова в это поверить, это так на нее похоже.

Тьфу! Зачем только я в это лезу? Не мое дело! Стыд один! Пора сменить тему.

– Где же вы были все это время?

– Два дня во Флоренции, потом на море, потом в деревне. Эмилия и Марио сначала были с нами, а потом остались в горах, – отчитался Феликс.

И далее я услышала то, что и ожидала услышать. Кора непредсказуема, это, ей-богу, невыносимо! Переменчива, как погода в апреле. Иногда – ну само очарование: сердечна, щедра, мила, остроумна. То вдруг, будто она сама тяготится своим добродушием, становится злой, холодной, надменной, вредной, черствой, почти жестокой. В таком состоянии, как бы Феликс ее ни нахваливал, как бы ни подлизывался, Кора придиралась к каждому слову, высмеивала, унижала его, называла его примитивным и неинтересным, с ее точки зрения. Как-то раз она всерьез его довела, он молча развернулся и пошел собирать чемодан. Тогда Кора прибежала в его комнату, стала просить прощения, обниматься, едва не соблазнила.

– Значит, вы спали в разных комнатах? – зацепилась я.

Феликс кивнул. Да, жили раздельно, но каждый вечер Кора заходила перед сном в ночной рубашке, вернее, в том, что она считала таковой. Залезала к нему на кровать с сигаретой, прокуривала его комнату и при этом преподавала ему итальянский. В первый вечер это было несколько полезных повседневных фраз, потом появился легкий двусмысленный оттенок, потом пришлось повторять за ней и вовсе какие-то пошлости. А ученик он, к сожалению, неспособный. К языкам особенно. Они у него никогда не шли, включая латынь. Он потому и стал изучать машиностроение, а не итальянский. Если он хорошо усваивал урок, то в награду получал поцелуй. Но чаще было как раз наоборот. И тогда…

– И что тогда? – полюбопытствовала я.

Ничего. Феликс промолчал. Больше я ничего не узнала о педагогических талантах.

Феликс поднялся, взял бумажник.

– Если хочешь, поехали со мной, поговорим по дороге, – предложил он. – Вообще, ты должна обязательно познакомиться с моим дедом. Он больше всего любит молодых женщин. Бабуля может сидеть у его кровати до бесконечности, просто умереть от скуки. Мы их оставим одних, а сами сходим в парк или посидим в кафе.

Шарлотта Шваб, очевидно, по мне не скучала и не слишком мне обрадовалась. Но не сказала ни слова. Она молча села в машину рядом с Феликсом, я осталась на заднем сиденье и в их разговоре почти не участвовала. Слушать их разговор было интереснее. Бабушка тоже хотела знать, как поживает Кора.

– Почему же она не приехала за Майей… – посетовала она.

Феликс явил чудеса дипломатии и обмана. Хотя я все-таки вру виртуознее. Но и он не сплоховал: не стал грубо врать старушке, не испугал, не стал зря волновать, просто не стал ей рассказывать всего, и все.

Однако бабуля Шваб могла сложить два и два.

– Кора, крошка моя! – с пафосом воззвала она. – Я так ее люблю, и так за нее сердце всегда болит.

– За Кору можете не волноваться, фрау Шваб, – не выдержала я, – Кора по жизни не пропадет!

Шарлотта помолчала, подыскивая слова.

– Я отвечу словами Гете, – и она продекламировала:

Феликс усмехнулся. А меня эти слова очень тронули. До самого дома престарелых мы молчали. И тут Шарлотта опомнилась: букет цветов для Хуго остался у нее на кухне!

Древний старец Хуго ждал нас. Он просиял, обнимая свою любимую. Потом приветствовал меня и Феликса.

– Как новая машина? Бегает? – спросил он Феликса. – Красивая у тебя подружка! Да, в твои годы я тоже был ловеласом!

Ни Феликс, ни я не стали разуверять его, пусть думает, что мы – парочка. Скорей в сад! Едва у нас за спиной закрылась дверь, как два дрожащих старческих голоса запели дуэтом. Я так и застыла.

– Вот такие они у меня – бабка с дедом! – развел руками Феликс. – Стоит им сойтись, тут же начинаются стихи о любви и старинные песенки, которых, кроме них, никто уже и не помнит. Мне их репертуар неведом совсем. Сижу, слушаю их с открытым ртом, как дурак, а бабуля надменно вскидывает брови: ай-ай-ай, какая пошла молодежь необразованная!

Сад, скамейка. Бабочки вьются над фиолетовыми цветами буддлеи. А мы сидим и изливаем друг другу душу.

– Вообще-то, мы поехали в Тоскану, потому что Кора хотела показать мне одну усадьбу, – рассказывал Феликс, нервно косясь на мою уже десятую сигарету, – Кора мечтает купить это поместье. Как там было бы здорово проводить каникулы и отпуск, все повторяла она. По пути мы заехали перекусить в один ресторанчик, и там за соседним столиком Кора вдруг случайно встретила старого знакомого, этого Дино. Ну и началось…

Как же, случайно! Ага! Небось заранее сговорились. Да он там прописался за этим столиком!

– Но тосканское поместье давно продано. Его купила какая-то американка, – отозвалась я, – как Кора собиралась туда попасть? Что, хотела позвонить в дверь к чужим людям и сказать: «Пустите меня! Этот дом едва не стал моим»?

– Ну, мы туда проникли, конечно, не совсем законно, – признался Феликс. – Этот Дино знает код замка на главных воротах. Мы приехали в усадьбу ночью, спрятали машину в соседней роще и проскользнули к дому. В доме горел свет, ярко так горел, но хозяйка при этом крепко спала. Видно, у нее привычка не выключать свет на ночь. Потом Коре приспичило, чтобы мы втроем пошли плавать в бассейне. – Феликс умолк, по его лицу пробежала сумрачная тень.

Пришлось ободряюще пнуть его в бок. Ну, что дальше, давай!

– Потом я заметил, как эти двое там обжимаются, точно обезьяны. С той минуты я для них перестал существовать. Два дня спустя я уехал. Зачем только тянул так долго. Не надо было ждать двое суток, надо было сразу уехать.

И снова молчание. Пауза. Надо как-то оживить беседу.

– А все-таки, если наплевать на эти твои страдания, разве Тоскана не райское место?

– Ну да, – протянул Феликс, – но я бы сказал, для сытых пенсионеров. Я в Америку хочу. Коплю на путешествие. У меня там тетка и двоюродные братья, я у них никогда еще не был. Хочу к ним съездить. А еще мечтаю в Канаду.

Совсем как наши влюбленные старички в палате, мы сидели рядышком, будто старинные друзья, и поверяли друг другу свои несчастья.

Вдруг Феликс посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– А ты? Переспала с Энди?

После всей этой его тоски мне вдруг стало весело.

– Вообще-то, да, – захихикала я.

Время посещения истекло. Шарлотту пустили к Хуго всего на час, потому что старика утомляли любые визиты, а после ее ухода он всякий раз терял покой.

Из палаты все так же доносилось тихое пение. Я тянула Феликса за штаны, чтобы не спешил уж слишком.

Хуго пел:

А Шарлотта отвечала:

Со слезами умиления на глазах и с Феликсом под руку я вошла в палату. Этот стариковский мюзикл был, конечно, нелеп и даже смешон, но здесь совершенно точно было чувство, которое я до сих пор испытывала только, наверное, к моему ребенку, но еще никогда ни к одному мужчине.

Мы везли бабушку Шарлотту домой. Она молчала, дышала с присвистом и сосредоточенно сворачивала и разворачивала на коленях платочек в желтый горошек.

– Ну, бабуля, ты как, все путем? – озорно подмигнул ей внук.

– Каждый раз думаю, что этот визит может стать последним, – отвечала бабушка. – Вы, дети, меня заждались?

В дом мы не пошли. Шарлотта захотела побыть одна и прилечь, поблагодарила и простилась с нами у порога. У нее был трудный, нервный день.

– Поехали к нам? – пригласил Феликс.

Ой, нет! Не хочу снова встречаться с ядовитым Энди. И вообще мне надо домой, у меня завтра урок итальянского, надо подготовиться.

– У меня новая машина, ее нужно обкатать, – таинственно начал Феликс. – Хочешь, отвезу тебя хоть на край света?

Вот радость-то! Хочу! Ой, хочу! Только вот как же быть: никто не должен знать, где мы с Катрин теперь скрываемся. Что делать? Пришлось взять с Феликса слово, что он никому не скажет нашего адреса, особенно Коре. Чтоб ей пусто было, мерзавке!

– А номер телефона?

– Ни в коем случае!

Так Феликс оказался в нашем убежище в Вест-энде и стал с любопытством осматриваться.

– А где Ослиная Шкура? – Он заметил ее коллекцию кошек.

– Была да вся вышла, – кратко ответила я.

Надо бы воспользоваться случаем и вытрясти из Феликса немного денег.

– Я бы заказала нам пиццу, но сейчас совсем на мели. Мы вообще последнее время перебиваемся с хлеба на воду. – Я распахнула дверь пустого холодильника, – Катрин как раз поехала к родственникам в Италию, чтобы попросить денег.

– У нее же есть работа! – удивился Феликс.

– Тем не менее она по уши в долгах, – храбро врала я.

– Извини, а на что ты теперь живешь? – последовал закономерный вопрос.

Я пожала плечами.

– Раньше была Кора, я не знала забот. А как ты думаешь, почему мне пришлось отправить Бэлу к отцу? Мне нечем его кормить! – Тут я сама поверила в собственное вранье и едва не расплакалась.

Вскоре Феликс спустился к банкомату и вернулся с тысячей марок.

– Доброй ночи, милая, доброй ночи! – пропел он на прощанье.

Феликс, конечно, слишком хорош для Коры, да и для всех нас. И для Америки. И вообще, он слишком хорош для этого мира. Теперь ему точно не хватит на путешествие.

Номер телефона я ему все-таки разрешила записать. Он так щедр. Ладно уж!

Над учебниками итальянского меня снова охватили сомнения. Когда бездельничаешь на уроке у Катрин на задней парте, все кажется так просто. Но теперь мне стало ясно, что она, конечно же, перед каждым уроком долго готовится. Пусть на курсе всего двенадцать студентов, но не дураки же они, все равно не получится им навешать лапши на уши. Ну да, я бегло говорю по-итальянски, что есть, то есть, но я не знаю ни одного правила, я их никогда не учила. Все мои познания – от нашей Эмилии. Она, кажется, училась только в школе, и только ее природный ум заменил ей образование, однако этого было мало, чтобы объяснить мне, как в итальянском употребляется сослагательное наклонение, к примеру, да и повода не было.

Полночи я зубрила, писала шпаргалки, курила как сумасшедшая и то и дело стенала, потому что со школы не брала в руки учебников.

Наутро двенадцать незнакомых мне людей слушали мое вранье о том, что Катрин Шнайдер пришлось срочно ехать к умирающей бабушке. Где-то я уже это слышала! С чего я придумала про умирающую бабушку Катрин? Точно! Это же соврала Кора, чтобы заманить меня в Дармштадт!

Урок я начала браво, но по ходу урока как-то растерялась, отложила свои шпаргалки за ненадобностью, разволновалась и превратилась в большой комок нервов. В конце концов меня хватило только на то, чтобы поправлять произношение. Мы повторяли один и тот же текст, пока он в зубах не завяз. До сих пор слышу, как ученики хором твердят: «Cameriere, il conto per favore!»

Урок, слава богу, кончился. Мне явно не удалось покорить сердца учеников: они стали интересоваться, буду ли я заменять Катрин и в следующий раз.

Надеюсь, не понадобится, отвечала я. Но кто знает, бабушки порой оказываются такими живучими и вовсе и не думают умирать, вопреки ожиданиям окружающих. Иногда дело затягивается.

Супруги-пенсионеры дружно закивали с серьезным видом. Оказалось, что оба они по профессии педагоги. Вот ужас-то! Ну, я попала!

У ворот на меня равнодушно взглянул уже привычный сутенер. Проходя мимо, я скосила на него глаза: на запястье никакого «Ролекса», ни золотой цепи на шее, ни даже темных зеркальных очков в кармане рубашки. Больше похож на страхового агента, честное слово. За воротами я в нерешительности остановилась. Что, если Катрин ошибается? Она женщина нервная, склонная к истерике, может, ей мерещится со страху? Сейчас проверим. Я укрылась в тени и холодке за огромным мусорным контейнером и стала следить. Ну и долго мы так будем тут торчать, интересно? Может, этот парень толкает тут наркоту школьникам? Мне всегда не хватало терпения. Такой уж я человек. Переминаясь с ноги на ногу, я то и дело глядела на часы. Десять минут, еще десять минут, и я пойду. Да, частным детективом мне не стать, не моя профессия.

И вот когда уже десять минут были на исходе, из дверей школы показался мальчик, одна нога в гипсе.

– Привет, пап!

«Сутенер» пошел ему навстречу, забрал у него костыли и повел к припаркованному автомобилю. Я слышала, как мальчик восторженно рассказывал об интернет-кафе.

Ох, какое облегчение! Катрин! Вот паникерша! Ну, я ей устрою! Надеюсь, Катрин сегодня вечером позвонит, она обещала. Вот я ее и обрадую: отбой! Осадное положение снимается. А еще у нас есть целая тысяча марок.

Первым позвонил двоюродный полубрат Коры, если для этого вообще есть название. Феликсу хотелось поболтать.

– Как там Энди? Успокоился? – справилась я.

– Не знаю, я его не застал. Беспорядок на кухне и в ванной оставил, как всегда.

– А от Коры новости есть?

– Никаких.

Едва я положила трубку, опять звонок. Катрин заверещала, не дав мне и рта раскрыть:

– А ты знаешь, что твой дирндль – музейная редкость? Бад-Аусзеер, земля Штирия, древняя старина! Со мной прямо на улице заговорила одна дама, у нее здесь в Инсбруке магазин народной одежды. Она отвалила мне кучу денег за твое платье и еще подарила классные брюки из оленьей кожи. Она выставила твое платье в витрине своего магазина. Я уж не стала ей говорить, что это богатство из мешка со всяким старьем.

Я даже не стала отвечать на ее болтовню.

– Катрин, тебе вовсе не нужно было уезжать. Феликс дал тысячу, а твой «сутенер» оказался безобидным отцом семейства, который каждый день забирает своего сына с компьютерных курсов. Кстати, ты уже говорила с моим попутчиком?

Услышав о тысяче марок, Катрин на мгновение примолкла. Но тут же снова стала отчитываться о своей поездке:

– Твой торговец сувенирами очень мил, пригласил меня даже переночевать у него, но я пошла в гостиницу. Мне щедро заплатили за твое платье, я смогла позволить себе отель.

– А что с картиной? – спросила я и услышала в ответ привычный вздох.

– В первом антикварном салоне владелец ее очень долго изучал – и с лупой, и без, расспрашивал, откуда она у меня. Семейная реликвия, говорю. Потом он потащил меня к себе в кабинет и запустил в компьютере диск с надписью «Похищенные произведения искусства». Выдохни, картина в списках не значится. Потом хозяина позвали в другую комнату к телефону. А я набралась храбрости и проверила Матисса. Представляешь, мой «гарем» действительно подлинник и объявлен в розыск. Хорошо, что я взяла с собой альпийский пейзаж, а не Матисса!

Здорово, конечно, что Катрин не арестовали, но получается, что самую ценную из четырех картин почти невозможно продать.

– Ты говоришь, это было у первого антиквара, значит, он пейзаж не купил?

– Ты бы слышала, какую мизерную сумму он назвал! Я сама ему не продала. Понесла картину дальше. Другой антиквар попался очень колоритный: в гольфах, причесан на косой пробор, очки с овальными стеклами в золотистой оправе, жакет, пуговицы с якорями. Заплатил наличными без единого вопроса. Наверное, рад был отделаться от грязных денег. Десять тысяч марок – каково, а?!

Впечатляет. Впрочем, на самом деле картина стоит наверняка втрое дороже.

– Ты завтра возвращаешься?

– Ой, честно говоря, так не хочется. Я бы еще задержалась. Здесь так сказочно! И в сувенирной лавке поработать здорово, – пропела Катрин в наилучшем расположении духа.

Как же, задержаться! Вас тут, девушка, работа ждет во Франкфурте, забыли!

– Ну, пожалуйста! Ну, замени меня еще пару раз. Ну зачем мне сейчас торопиться домой, зачем лететь сломя голову? Деньги у тебя теперь есть. А Инсбрук – просто рай. В каждом саду флоксы цветут!

Я закатила глаза.

– Здесь сейчас полным-полно туристов, немцев, итальянцев, – продолжала щебетать Катрин, – им можно ловко всучить тирольский наряд подороже. Ты хоть знаешь, чем отличается императорская тужурка от тужурки с воротником-стойкой? А что такое каринтийская свадебная блуза или рубаха из земли Флахау, знаешь?

Тьфу ты! Да иди ты! Я швырнула трубку. Вот черт, не спросила, как ей позвонить. Ну что я за дура! Второй раз наступаю на те же грабли: одну подлую подружку сменила на другую такую же. Хоть бы из вежливости спросила, как у меня прошел урок. Вот поеду сейчас, заберу Бэлу и прокутим мы эту тысячу на море.

Во Франкфурте у меня нет ни друзей, ни знакомых. Загрустишь поневоле! Но вот Бернд Коппенфельд, директор Народного университета, пригласил меня вместе с двумя другими учительницами и своей секретаршей Моникой к себе на дачу жарить мясо на гриле. Вот это другое дело! Вот спасибо! Конечно, я еду. Жил он в южной части Франкфурта, в районе Оберрад, и у него был садовый участок на берегу Майна. Здесь он разводил клубнику и салат.

Какая идиллия! Терраса, полутень, сидим, на цветы любуемся, нахваливаем сад и садоводов. Дети Коппенфельдов играли с ручным хорьком-альбиносом, фрау Коппенфельд испекла пирог со сливами. Общалась она все больше с Моникой, они обсуждали рецепты от «Биолека» и излечение от всяких недугов.

После кофе мы прогулялись к знаменитой усадьбе Гербермюле, где в девятнадцатом веке к Марианне фон Виллемер езживал в гости уже пожилой Гете. Бернд как филолог-германист оказался в своей стихии: говорил, не умолкая, об этой исключительной, необыкновенной даме и цитировал стихотворение из «Западно-восточного дивана». Якобы это сочинила Марианна, а Гете всю жизнь это скрывал, выдавая за свое.

Когда коллегам налили яблочного вина, они стали обсуждать что-то сугубо профессиональное, в чем я совсем не разбиралась. Я почувствовала себя аферисткой: слово «куррикулум» было мне совершенно неведомо, и никакого представления о структурной дидактике иностранных языков я не имела.

Спасибо детям, выручили: увели меня к своему хорьку, показать, сколь он у них умен.

Хорек звался Фредом и, по словам детей, был умнее собаки.

– Или ты знаешь другого зверя, который на ночь сам укрывается одеяльцем? – спросил меня мальчик.

Его сестра рассказала, что Фред может пролезать в самую узкую щелку, например, в ящик комода или стола, даже если тот выдвинут всего на палец. Осторожнее, предупредила меня девочка, блестя глазами, стоит зазеваться, и Фред спрячет свой кусочек фарша мне в трусы.

Мне разрешили погладить чудо-зверька, он же крепко укусил меня за руку. После того как мне оказали первую помощь, я решила, что с меня хватит этой семейной идиллии. Между тем хозяин разжигал гриль.

– У тебя есть дети? – спросила девочка.

Я кивнула и тут же решила срочно забрать Бэлу. Я теперь тоже учительница и, вероятно, у меня есть шанс отодвинуть подружку Йонаса. Могла бы и я так существовать, как вот это семейство? Домик в саду, двое детей, домашний зверек? Чего я на самом деле хочу? Свободы или привязанности? Приключений или постоянства?

Вот именно сейчас, в этот самый момент я наслаждаюсь свободой. Вечереет. Сумерки. Тепло. Пойду пройдусь по городу. Черт, сандалии жмут, потому что не мои – этнологини.

В кафе на одной из площадей я заказала маленькую порцию мороженого-ассорти без сливок: после трех кусков пирога фрау Коппенфельд есть не хотелось. Людно, сотни туристов и горожан смакуют вечернее пиво. В таких местах полно и карманников, уж я-то в этом разбираюсь. И всегда находятся легкомысленные дамы, которые сдуру вешают сумочку на спинку стула. А потом вопят: ах! сумочку украли! Сами виноваты. Я вот сейчас могла бы с легкостью увести как минимум две сумочки и спокойно удалиться. У меня глаз-алмаз, я вмиг замечу, что очередная курица повесила сумочку куда не следует.

А! Муж Катрин! Совсем рядом! Сердце заколотилось. Только спокойно, без резких движений. Достаем темные очки и прячемся за ними. Вот так!

Эрик был не один. Сначала я не поверила глазам, но нет, так и есть: рядом с ним сидели маленькая тайка и ее отвратный муж. Те, что приходили на консультацию к Катрин. По левую руку Эрика восседала плохо выкрашенная блондинка. Не хватало только сутенера из Гросс-Герау. К счастью, хоть он оказался ложным.

Узнает ли меня Эрик? Мы тогда на секунду столкнулись на лестнице. Но после ограбления его квартиры он вполне мог связать мое появление с пропажей картин. Интересно, как скоро он заметил, что картин на стенах нет? А может, он зашел всего лишь за какой-нибудь бумагой, забытой в прихожей, и пропажи хватился только вечером? Маловероятно, конечно. Пойду-ка я отсюда побыстрее. Я позвала официантку, чтобы расплатиться, и в этот момент Эрик на меня посмотрел.

По дороге к станции метро я со страхом оглядывалась. Потом долго путала следы. Наконец окольными путями добралась домой. Господи, как мне страшно!

 

7

Ночь. Лежу без сна. Мучают угрызения совести, что со мной бывает крайне редко. Упреки Энди не прошли даром. Кора на моем месте рассмеялась бы в лицо всякому, кто вздумал бы ее упрекать. А меня, оказывается, задело больше, чем я думала.

Подруги часто меня подводят, на них нельзя ни рассчитывать, ни положиться в трудную минуту. И мне от этого больно и грустно. Но выходит, однако, что и я страдаю тем же пороком. Сына бросила, когда заберу – никто не знает. Из друзей тяну деньги, даже не заботясь о том, как и когда буду отдавать долги. Энди! Йонас! Феликс!

А ведь каждый из этих мужчин не живет в роскоши, деньги им приходится зарабатывать своим трудом, каждому по-своему. А я! Я – бессовестная лентяйка, сорю с легким сердцем чужими деньгами. Какая же я тварь! И я в очередной раз заплакала. Хорошо бы исправиться, стать честнее, благороднее! В этот момент я ясно услышала голос моей покойной маменьки: «Деточка! Благими намерениями вымощена дорога в ад!»

От матери я, наверное, унаследовала ее депрессивность. А от отца – безответственность. Отец еще и пил запоем, променял всю свою жизнь на бутылку. И чего еще от меня ждать с таким наследством? Что из меня может получиться хорошего?

Какие-то звуки! Как будто кто-то крадется по лестнице. Где-то в такой поздний час хлопает дверца машины. Страшно! Ужас! Я лежала, скованная страхом, и нервно прислушивалась. От страха я даже забыла о чувстве вины. Мне мерещилось, что маленькая тайка узнала меня сегодня в кафе и доложила Эрику, что я была тогда на курсах вместе с Катрин. А он тут же сообразит, что встречал меня раньше, а именно в тот самый день, когда исчезли его картины. И пазл сойдется!

А если Матисс подлинный и объявлен в розыск, то Эрик пойдет не в полицию, а совсем в другое место. И всю франкфуртскую братву на уши поднимет, чтобы ему вернули его собственность. Главная подозреваемая, конечно, Катрин, а не я. Но я-то засветилась вместе с ней, я теперь ее сообщница. Надеюсь, здесь, в Вест-энде, нас еще не выследили. А если и так, я без боя не сдамся!

Катрин смылась, я тоже могу скрыться, но картины в опасности! Их нужно спрятать так, чтобы Эрик в жизни не нашел. Камеры хранения на вокзале? Нет, не годится. В каждом втором детективе так делают, и тут же у них из кармана или из сумочки те, кому надо, вылавливают ключ от этой камеры хранения.

Перевезти картины в Италию? Но тогда придется кланяться Коре. Ой, неохота! Но кого вообще я знаю в этом мире, кроме Коры и Катрин? Еще в школе в Гейдельберге я была в классе совершенной одиночкой, пока не появилась Кора. И с тех пор мы не расставались.

Йонас был мне верным, надежным другом. Но его я ни в какие махинации втягивать не стану. И потом, у него сейчас наш сын!

Дармштадтская коммуналка отпадает: Эрик знает адрес, там картины не спрячешь.

Кабы у меня были родственники, но их нет, сирота я, сирота! А может, родители Коры? Они всегда любили меня как родную, всегда зовут в гости, к Бэле относятся как к внуку. Но боюсь, я их расстроила: хотя я жила в доме их дочери, им я давно не звонила, не объявлялась. Кора не велела. Мне было неудобно теперь просить их о помощи, но я все же позвонила и сделала вид, будто сейчас в Италии.

Бегло ответив на вопросы о Коре, я перешла к делу: у меня к ним немного необычная просьба. Не могла бы я прислать им на хранение три картины?

Работы Коры? – с надеждой спросил отец.

Нет, это наследство от отца, соврала я, так, ничего интересного. Можно попросить просто поставить их в сухое место? Я заберу их, как только снова буду в Германии. И обязательно заеду к ним с сыном. И они удивятся, как он вырос!

Присылай сколько хочешь, места хватит, согласился отец Коры.

Я тут же вызвала курьера. Завернула картины в старые газеты, потом в наволочки с кельтскими узорами (у этнографов в доме чего только не найдешь!) и два часа спустя вручила их посыльному в рыжей униформе. В качестве отправителя я выдумала художественную галерею в Бремене.

Довольно элегантно разделавшись с одной проблемой, я позвонила мужу. Пока есть вдохновение и силы! Йонас был в поле вместе с нашим сыном, а свекровь на этот раз говорила со мной необыкновенно приветливо и не сыпала упреками. Диво дивное!

Бэла в полном порядке, сообщили мне, наел румяные толстые щеки, каждый день с аппетитом уплетает к обеду ломоть черного хлеба с куском колбасы, кровяной или ливерной. Макарон не просит, ест все подряд. В сенном сарае живут котята, ребенок возится с ними всякий день и совершенно счастлив. За него можно не волноваться. И стоит подумать, не было бы лучше для ребенка, если бы…

При этих словах я громко всхлипнула, и мать Йонаса, добрая душа, меня пожалела:

– Ну ладно, это я так сказала, к слову пришлось. Ты извини, у меня сливовое варенье на плите… Пока. – И она положила трубку.

Чем бы отвлечься? Чем бы голову занять полезным? А, вот, итальянский! Подготовлюсь к этому уроку блестяще. Может, пойти на какие-нибудь другие курсы итальянского? Тогда с утра пораньше я буду ученицей, а после обеда обернусь педагогом и явлюсь к своим студентам с безупречными свежайшими знаниями.

Не рассказывать ли немного и о стране в дополнение к языку? Немного страноведения не помешает. Я еще кое-что помню из своих экскурсий, правда, по-немецки. И почему, собственно говоря, только Флоренция? Зачем ограничиваться только одним городом? Пусть будет вся Италия! Итак: «L’Italia е una penisola che ha la forma di uno stivale…» – так я хотела начать.

Однако моему уроку на этот раз не суждено было состояться.

Перед самыми воротами школы на меня напали сзади, мгновенно заткнули рот тряпкой или еще какой-то тошнотворной дрянью, заломили руки и запихали в автомобиль. За рулем я увидела Эрика, он резко дал по газам, машина рванула с места. А нападавшим оказался толстый муж маленькой тайки.

Дурной сон стал явью! Ни кричать, ни говорить я не могла. Парализованная страхом, я решила состроить из себя дурочку и по возможности не злить моих похитителей.

Машина остановилась. Я узнала дом Эрика. Толстяк вытащил меня из машины и толкнул к подъезду. И хоть бы кто-нибудь обратил внимание, как беззащитную женщину с кляпом во рту эта горилла тащит к входу. Куда там! Никому и дела нет! Что, телика насмотрелись, привыкли? Думаете, так и должно быть? Или вы просто трусы все? Вот вы кто!

В гостиной меня связали по рукам и ногам, бросили на софу и вытащили кляп изо рта. Начался допрос, как в полиции: имя, адрес, профессия.

Я выдала себя за итальянку по имени Бьянка Мартини. Мне, разумеется, никто не поверил. Но до меня им было мало дела, их интересовала Катрин Шнайдер.

Катрин Шнайдер? Кто такая Катрин Шнайдер? Что за Катрин Шнайдер? Я прикидывалась невинной дурочкой. Они же вывернули наизнанку мою сумочку, и Эрик нашел учебник итальянского, на титульном листе стояло имя Катрин и дармштадтский адрес.

– Значит, говоришь, не знаешь такую? А она между тем одолжила тебе учебник и послала вместо себя на урок?

Чего это он мне тыкает? Я обиделась и молчала.

Но тут толстый отвесил мне такую затрещину, что остатки моего мужества испарились.

Ну, хорошо, ну знаю, знаю я вашу Катрин! Меня директор курсов попросил ее заменить!

Жирный урод, довольный тем, что развязал мне язык, сам решил встрять в разговор:

– Эта Бьянка, или как там ее, сидела у Катрин в кабинете, когда я туда приходил. Они там переглядывались как старые знакомые. – Тут он повернулся ко мне и стал уговаривать: – Ну, подумай сама, не делай ты глупостей, будет лучше для всех, если ты скажешь, где жена господина Шнайдера.

– Ее нет во Франкфурте! Она уехала. Иначе зачем мне ее заменять?

Эрик нетерпеливо постучал моим карандашом по учебнику Катрин.

– Давай шустрее, не тяни. Я долго ждать не могу. Где она сейчас? Как только Катрин будет у нас, мы тебя отпустим. Только не ходи в полицию, будет только хуже.

Адвокат кивнул своему подручному, и толстяк у самого моего носа зажег золотую зажигалку от «Дюпон». Этот кусок сала был мне омерзителен, меня от него просто мутило, я старалась на него не смотреть и уперлась взглядом в полоски на его подтяжках.

– А то ведь мы можем и по-другому, – пригрозил Эрик, внимательно глядя на меня.

Он был почему-то не в одном из своих стильных костюмов, а в спортивных штанах и футболке. Я чувствовала себя ведьмой на костре.

И тут случилось то, чего я так боялась.

– Есть! Вспомнил! – выкрикнул адвокат. – Вспомнил, где я тебя видел! Это ты была тут на лестнице?! Значит, картины – твоя работа? Так вы с Катрин сговорились! Это она дала тебе ключи! Она не только меня обокрала, она и тебя, дуру, подставила!

Так, речь зашла о картинах. И сколько я могу прикидываться, что ничего о них не знаю? Этот защитник сутенеров, скорее всего, держит меня за полную идиотку. Унизительно, конечно, но плевать. Неужели он так плохо разбирается в людях? Он ведь умен и жесток. Любит мучить, следит за собой, жаден – до чего похоже на Кору! Но Кора все-таки хоть и мерзавка, но, как ни крути, моя подруга, а вот об Эрике этого никак не скажешь.

– Ключи стащили у моей уборщицы, – продолжал он, – как дети, ей-богу! Не радуйтесь, вам ни на секунду не удалось сбить меня со следа.

Я молчала, и жирный истязатель поднес зажигалку к моей левой лодыжке и тут же заткнул мне кляпом глотку, чтобы не орала. Я закивала как сумасшедшая, давая понять, что готова рассказать еще кое-что, и тогда до него дошло, что кляп надо вынуть.

– Катрин хотела взяла эти ваши пошленькие картинки с розочками на память, спросите ее сами. Да ведь это же дешевка, что вы так переживаете из-за них?

Эрик покачал головой.

– Это уж точно не тебе судить. И вообще картины не мои, они принадлежат одному клиенту, он требует их обратно. – Брови у него грозно сошлись на переносице. – Есть у меня подозрение, что Катрин никуда не уезжала, а просто свалилась с гриппом. Если не дашь нам ее адрес, мы пойдем на поиски сами, а тебя оставим здесь, связанную и с кляпом во рту. Тебе очень скоро станет некомфортно.

– Да я сама не знаю, где она! Как я вам скажу?

Палач снял с меня туфли и поднял мои связанные ноги на журнальный столик. И ведь газетку не забыл подстелить, вот гад! И опять у меня под ногами запылал огонь. Эрик же снова заткнул мне рот кляпом.

Надолго меня не хватило. Я не выдержала пытки и выложила инквизиторам наш адрес в Вест-энде: ищите там вашу Катрин с картинами.

– Ладно, мы это проверим, – ответили истязатели.

Я готова была вздохнуть с облегчением и уже стала было подумывать, как бы мне отсюда сбежать, пока их не будет, но тут толстяк достал из кармана штанов моток клейкой ленты и превратил меня в почтовую посылку. Уходя, он со злобой сильно пнул меня в бок. Они взяли мои ключи и оставили лежать на полу, совершенно обездвиженную.

Убьют! Как есть убьют! Вернутся с пустыми руками, опять станут пытать, я выдам и где Катрин, и где картины. И тогда моя жизнь не будет стоить ни гроша.

Хорошо хоть глаза и нос не заклеили, и то спасибо. Но заклеили рот. Профессионал связывал, сразу видно. Еще и к батарее привязал. Не пошевелиться, не доползти до ближайшего угла, чтобы перетереть ленту об острый косяк. Все, что я могла видеть, – настенные часы. Стрелки казались неподвижными. Сколько эти душегубы будут отсутствовать?

В эту минуту мне приспичило по малой нужде, и я злорадно намочила дорогой китайский синий ковер. И пусть Эрик еще больше бесится!

Ноги горели от ожогов. Как же больно, черт возьми! А я даже не могу взглянуть на свои раны.

Часа через два я в любую минуту стала ожидать их возвращения. Они там, конечно, все перевернули вверх дном, все драпировки ободрали. Черт! Забыла выдернуть из стены гвозди, на которых висели картины! Теперь они обо всем догадаются! Эрик не дурак, он смекнет, что мы прятали картины в квартире.

Уже четыре часа прошло. Да где же они? Может, устроили там засаду и караулят Катрин? Темнеет уже. Стрелок на часах не различить. Зазвонил телефон, после третьего звонка включился автоответчик.

Пытаясь ослабить ленту, я отчаянно двигала челюстью, пока судорога не свела скулы. Тут меня отчаянно затошнило! Не хватало еще захлебнуться собственной рвотой. Отвратная смерть! Лучше уж пулю в лоб! В самом деле, как они со мной расправятся? И куда денут мой труп?

Все, сдаюсь, не могу больше! Помереть бы уже тихо, и конец мучениям!

Кажется, у меня уже начинается бред.

Я – в полярной экспедиции. Ноги обожжены, идти не могу, вязну в снегу, отстаю от своих, а они уходят все дальше, к Северному полюсу, не оглядываясь. Исчезли. Нет их больше. У меня нет сил, я засыпаю в снегу. Сплю. И во сне тихо перехожу в другой мир, где больше нет ни боли, ни страданий.

Но разве уснешь, когда так больно! Боль не давала уснуть. Все тело затекло, ломит, ноет. Да еще болит рана от зубов хорька.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я вообразила, что снова веду экскурсию во Флоренции. И вот я уже сижу на привычном месте экскурсовода в экскурсионном автобусе, в руке – микрофон. Слышу собственный голос. Автобус едет давно знакомым мне маршрутом с обычными остановками. Вот мы входим в Галерею Академии, я представляю туристам «Давида» Микеланджело. Высота скульптуры – четыре метра тридцать четыре сантиметра, рассказываю я. В палаццо Питти мои туристы любуются ликом Мадонны с Младенцем и со святым Иоанном, кисти Рафаэля.

А теперь я в доме Гете. Прохожу одну комнату за другой. Через сад попадаю на кухню. И вот уже блестят передо мной начищенные фигурные, причудливые медные формы для выпечки: не в них ли пекли знаменитый франкфуртский венок! Ой, как захотелось есть! Дальше, прочь из кухни.

Устрашающих размеров насос для воды и каменный слив. Сегодня любая домохозяйка испугалась бы, увидев их, но в те времена это была новейшая бытовая техника. А правду рассказывают, будто маменька Гете, почтеннейшая фрау Айя, каждый день на кухне лично присматривала за поварихой и ее помощницей? Правда ли, что франкфуртский зеленый соус, якобы любимое блюдо самого Иоганна Вольфганга, едали уже в восемнадцатом веке? Или кулинары земли Гессен изобрели этот соус гораздо позже и превратили его в местный гастрономический аттракцион? Я бы сейчас полжизни отдала за тарелочку жареной картошки с зеленым соусом!

Я стала вспоминать дальше. Пришли на ум корейцы. Они захватали бюст Гете, что вообще-то запрещено, это ведь музей! Удивляются, тычут пальцами и лопочут на своем занятном языке, разглядывая китайский фарфор и плавильную печь. Потом у меня перед глазами все завертелось, закружилось, как в хороводе: этажи, лестницы, картины, секретеры, узоры на обоях, круглые оконные стекла, рукописи, часы…

Шкатулочка для рукоделия. Очаровательно. Нужно было ее стащить, конечно. Зря не стащила. Унесла же я однажды из одного музея изящную конфетницу. Давно это было. Но вот она, в моей коллекции, вижу ее как сейчас перед собой. И у Гете в доме, разумеется, полно красивых вещичек, которые так украсили бы мою коллекцию.

Собственно, музей расположился во флигеле. Тут снова толкутся мои веселые корейцы, на сей раз они хихикают перед полотном Вильгельма Тишбайна. Двое мужчин на фоне скалистого пейзажа. Два нагих всадника на скакунах, спиной к зрителю, удаляются в горы, унося свои охотничьи трофеи – орла и льва. «Сила мужчины» зовется эта картина. Вот черт! Меня вот тоже, как этих двух гордых существ, скрутили, как охотничью добычу, и болтаюсь я теперь, прикрученная к седлу. И куда только меня тащат эти двое? И зачем я им?

Как же мерзко! Как гадко! До отчаяния противно! Как я глупо влипла в историю! Это я, такая хитрая – до подлости и вероломства, изворотливая, шустрая, гордая своей психологической тактикой! Да что там! Что все это против грубого, тупого насилия! Против лома нет у меня приема, и все тут!

Убьют они меня! И сына я больше не увижу! Хвала провидению, я отвезла его к отцу. Умру, женится Йонас на Герлинде, и Бэла скоро меня забудет. Грустно это, грустно, но для него так лучше. Я заплакала. Залилась слезами. Как там говорят: слезами можно растрогать даже камень? Или капля камень точит? Может быть, слезами можно растворить клейкую ленту? Или скотч от слез хоть немного размокнет и отстанет ото рта, чтобы я могла исторгнуть из себя хоть подобие крика. Куда там! Безнадежно.

Что будет после смерти? Другая жизнь? Встреча с покойными родственниками, с родителями, с братом? Ой, нет, лучше не надо. Ничего хорошего они мне не скажут. И у покойного супруга Коры Хеннинга ко мне свой счет. Господь занес надо мной свою карающую длань. На этот раз всерьез. Молись, Майя! Молись! Больше тебе ничего не остается. Господи, спаси! Обязуюсь остаток дней своих быть сиделкой в доме престарелых.

Господь сжалился надо мной спустя шесть часов, когда я уже утратила всякую веру. Ключ повернулся в замке, кто-то вошел в квартиру. Это пришли покончить со мной. Ну все, конец. Я с трудом приподняла опухшие веки. Вот, сейчас они появятся из темного коридора. Вспыхнул свет, я зажмурилась. И с изумлением узнала Феликса и Энди!

Они, прижимая меня к себе, осторожно отклеивали у меня с лица и волос клейкую ленту. Больно было ужасно, лучше бы они отдирали скотч рывками. Я рыдала, не в силах ответить ни на один их вопрос. Молодые люди освобождали мои ноги и руки, продолжая обнимать, укачивать, гладить меня по голове, влили мне в рот минеральной воды, все время повторяя: «Все хорошо, все кончилось».

Наконец я смогла самостоятельно двигаться. Я нашла кое-что из белья Катрин, из того, что она не успела забрать, и отправилась в ванную.

После душа я глоток за глотком опустошила бутылку минералки. Парни между тем перевязывали мои обожженные ноги. Я же то и дело протягивала к ним руку, укушенную хорьком.

– Извращенцы! Они тебя еще и укусили! – Феликса передернуло. – Куда тебя везти? К врачу? Или сначала хочешь отдохнуть?

– Домой! – выкрикнула я. – В кровать!

Энди и Феликс многозначительно переглянулись.

– Тебя не удивляет, что мы здесь? – Энди погладил меня по голове. Тот самый Энди, что недавно готов был меня убить.

Оказалось вот что. Катрин позвонила во Франкфурт на нашу конспиративную квартиру, уверенная, что застанет меня дома. Но трубку взял Эрик, и молча стал слушать. Она же, не разобравшись, сказала: «Это я, Катрин!» – и не могла понять, чего я молчу. И тут она услышала голос мужа, который тихо сказал кому-то в сторону:

– Вот и она, наконец-то.

Очевидно, толстый включил громкоговоритель на телефоне.

Катрин, естественно, бросила трубку, перезвонила в Дармштадт и завопила в ухо Феликсу, что, пока она в отъезде, Эрик проник в нашу квартиру и сцапал меня. Что он чудовищно опасен, что с ним, конечно же, один из его самых свирепых помощников! Майя в беде! Надо срочно ее спасать, иначе ей не жить!

Феликс, наивный, собирался поднять на ноги полицию, но Катрин стала заклинать всеми святыми не впутывать сюда полицию, будет только хуже. О да. Катрин есть что скрывать от полиции! Зачем ей полиция! Она объяснила Феликсу, что Эрик и его сообщник бог знает что могут сделать с заложницей, если почуют легавых.

Она дала команду дармштадтскому десанту спасателей: срочно собрать подкрепление в лице Энди и Макса и выехать во Франкфурт. Катрин удивилась, что ей не пришлось диктовать адрес квартиры, где я, очевидно, захвачена Эриком. Если меня там не окажется, пусть группа быстрого реагирования наведается на Нойхаусштрассе, в разбойничье логово Эрика. В заключение пацифисту Феликсу был дан совет захватить с собой бейсбольную биту.

Троица примчалась во Франкфурт на такси Энди. Макс только что из отпуска, отдохнувший, от природы парень крепкий, как дуб, тяжелоатлет, боевой и наглый, стал звонить во все квартиры подряд: якобы у него тут вдребезги пьяный друг, которому надо срочно домой. Пьяным другом прикинулся Энди. Кто-то из соседей все-таки открыл дверь, и Феликс с Максом потащили готового клиента вверх по лестнице, не переставая сыпать ругательствами, словно они тоже были нетрезвы.

Долго возились с замком, так и не открыли. Жирный подельник адвоката там внутри, в квартире, вышел из себя, пошел узнать, кто там скребется. Распахнул дверь и спустя мгновение был отправлен в нокаут тяжелым метким кулаком Макса.

На шум вышел Эрик.

– Что здесь происходит? Вы что себе позволяете, господа!

– У нас к вам тот же вопрос, – парировал Феликс.

– Я здесь жду свою жену! – не растерялся Эрик.

Якобы они с Катрин договорились здесь обсудить, как им достойно развестись, и она сама дала ему ключи. Так что он тут находится на совершенно законных основаниях. И Катрин, когда приедет, сама это подтвердит. А его приятель, господин Хильтер, будет присутствовать как свидетель, это необходимо, поскольку Катрин, видите ли, склонна к истерикам, а в присутствии третьего лица она будет держать себя в руках.

Однако квартира совсем не походила на площадку для деловых переговоров. Матрас распорот, шкафы выворочены, их содержимое расшвыряно по полу, орхидеи будто изрублены мачете, от кошек – одни осколки. Красные драпировки сорваны со стен. Казалось, здесь бесчинствовали мародеры.

Наглядевшись на все эти разрушения, парни поискали меня, не нашли, не сочли нужным разрешать конфликт мирным путем, вломили Эрику, отчего и он тоже вышел из строя. Забрали у него мои ключи, ключи от его квартиры, прихватили его мобильник. Пока они связывали обоих канатом, Эрик возмущался, требовал адвоката, угрожал подать на них в суд за телесные повреждения и ограбление.

Я с усилием следила за их рассказом.

– И что теперь с этими садистами?

– Макс сторожит их у тебя дома. Что будем делать? Жалко их просто так отпускать. Может, все-таки сдадим в полицию?

Я кивнула, но, только Энди потянулся к телефону, опять его остановила:

– Подожди! Дай подумать. Эрик с этим своим бугаем искали кое-что в нашей квартире. Это «кое-что» не принадлежит ни Катрин, ни ее благоверному. У Катрин будут проблемы, если мы заявим в полицию. Не спрашивайте ни о чем, я больше ничего не могу вам сказать.

– Но не могут же эти двое до старости торчать связанными у тебя в квартире! – возразил Феликс. – А если их отпустить, они начнут мстить.

– Необходимо получить их письменное признание, – отвечала я, – но прежде я сама им отомщу.

 

8

В Вест-энде нам открыл Макс, о котором я уже много слышала, но пока еще не была знакома лично.

– Ну вы даете! – улыбнулся он и обнял меня.

Пленники сидели на кухне, как мне сказали парни, сидели тихо, не слышно, не видно. Как мне перед ними показаться? Как держать себя? Что говорить?

– Пива хочешь? – спросил Макс и отправился на кухню.

Решила: войду бесстрастно и гордо, неумолимая и холодная, как богиня мщения с зажигалкой наготове.

Эрик и его подельник были связаны автомобильным тросом и обмотаны, точно мумии, хорошо знакомым мне скотчем от Хильтера. Оба лежали на полу. Сердобольный Феликс все-таки не выдержал и положил каждому под голову подушку.

Я позвала Макса.

– Мне поговорить с ними надо. Отклей им скотч ото рта! – приказала я. Макс повиновался.

– Ну, как наши дела? – В свой вопрос я вложила весь сарказм, на какой только была способна. – Не холодно на кафеле? Может, подогреть?

– Ты за это дорого заплатишь! – пригрозил Эрик. – Кто играет с огнем, сам сгорит!

– Кто нагадил, тот пусть и убирает! – парировала я и распорядилась снять с адвоката путы. – Пошли, дело есть.

Будет тебе сейчас уборочка!

Я проследила, чтобы Эрик протер все шкафы и аккуратно сложил наши вещи, особенно наше нижнее белье, снова повесил на стены красные драпировки, собрал в мусорный мешок все, что осталось от кошек и орхидей. Заодно ему пришлось исправить и мои недочеты: я давно собиралась убрать в квартире, да все руки не доходили. И вот теперь дошли, только не мои, а адвоката. В конце концов я заставила его зашить грубыми стежками распоротый матрас его жены.

Эрик исполнял свою трудовую повинность без единого слова. Только потом мимоходом пнул своего подельника.

– За что? – заныл беспомощный сообщник.

– Зачем мы столько занимаемся фитнесом, не скажешь? Кусок сала! Отрастил брюхо! Задница еле в дверь пролезает! Если б ты следил за собой, тебя бы не вывели из строя прямо на пороге. Черт меня дернул с тобой связаться. Лузер!

– Уймитесь вы! – скомандовала я. – Что за тон? Вы же адвокат. Соберитесь с мыслями, вы специалист, составим ваше добровольное признание, заключим соглашение. И вы свободны.

– Вам это ничего не даст! – простонал Эрик. – Впрочем, как угодно, давайте. – И он посмотрел на меня таким отчаянным взглядом, что мне стало стыдно за собственную агрессивность.

Без единого возражения и адвокат, и его сообщник подписали признание: они, нижеподписавшиеся, напали на меня, увезли против моей воли, пытали, вломились в чужую квартиру, учинили разгром, нанесший материальный и моральный ущерб. Отчего и почему произошли вышеназванные события, документ умалчивал.

– Сдается мне, – прошептал мне Феликс, – такие бумаги подписывают в присутствии нотариуса. Но мы этих бугаев на аркане к нотариусу никак не отведем.

Мы высадили обоих на улице и спешно покинули Франкфурт.

В Дармштадте в коммуналке я повалилась на ближайшую кровать и отключилась. Но ненадолго. Вскоре я в ужасе проснулась и вскрикнула. Феликс протянул мне две таблетки снотворного.

– Это обычное дело. Шок еще не прошел. Ничего, пройдет.

И я снова провалилась. И проспала до полудня без снов.

Проснувшись около полудня, я вышла на кухню. Феликс стоял у окна, держа в руке пакет какао, и говорил по телефону:

– Да как тебе сказать… Конечно, плакала. Белугой ревела! Подожди, вот она сама… – И он передал мне трубку.

– Катрин! Если б ты знала! – выдохнула я. – Феликс тебе уже рассказал?

– Майя, это я – Кора! – ответил голос из трубки. – Тебя совсем нельзя оставить одну, обязательно влипнешь в какую-нибудь историю!

Черт! Кора! Я чуть было не бросила трубку. Объявилась-таки, вот спасибо! Я уж и ждать перестала. Я тебе этого не забуду, милая! Кора крепко обидела меня. Много позже выяснилось, что это вовсе не Кора о нас побеспокоилась, а Феликс сам ей позвонил.

– Кора! Наконец-то! – заикалась я. Я долго ждала от нее вестей, долго! Но зря я так скоро дала ей это понять.

– Могла бы и сама объявиться, – сказала Кора, – ну да ладно, иногда полезно побыть в одиночестве. Мне точно пошло на пользу. Что-то ты последнее время много хнычешь. Или мне кажется?

Мне снова захотелось плакать. Но она этого не увидит. Я стала рассказывать, что со мной произошло.

– Я бы на тебя посмотрела на моем месте! Меня связали, заткнули рот, пытали огнем. Думала, что все, конец мне.

– Да, радости мало, лучше в такие передряги просто не попадать, их надо избегать. А знаешь, что хуже всего в этой истории? Что тебя спасали трое здоровых парней! Где твоя квалификация! Ты что, стареешь? Теряешь былую ловкость?

– Я до последнего ждала, что ты явишься и меня спасешь! Но ты не соизволила! – разозлилась я.

Кора помолчала, а потом ответила с этой ее подленькой подкупающей сердечностью:

– Твоя правда, что есть, то есть. Молодец, что увезла Бэлу. Все, выезжаю. Завтра в это же время уже буду у вас. До тех пор не геройствуй и не выпендривайся. Ciao, a domani!

Обескураженная, я села.

– Кора приезжает, – тихо сказала я.

У Феликса вид был радостный и растерянный.

Следом позвонила Катрин.

– Ну что? Нашел Эрик картины? А ты сама-то как?

– Вот спасибо тебе за заботу! – Мне хотелось ей как следует врезать. – Тебе там, конечно, гораздо лучше моего, а я тут таскаю твои каштаны из огня, да так, что вся в ожогах теперь. Картины спрятаны в надежном месте. Ты не помнишь, как звали ту маленькую тайскую девушку?

– Будешь в университете – зайди в канцелярию, спроси там.

– У нее наверняка фамилия ее немецкого хозяина.

– А, точно! Его имя Свен Хильтер. Век его не забуду!

Мы устроили в честь нашей победы маленький праздник. Но едва налили по одной и чокнулись, Феликс обнаружил, что ему надо снова мчаться во Франкфурт, в аэропорт, встречать маменьку из отпуска.

– Едем все вместе! Продолжим праздновать по дороге! – предложил он.

Здорово! Мы закинули в машину фужеры, шампанское и пса.

– Меня не забудьте, – напомнила я, – припрутся Катрин и Кора, я их могу прибить на месте!

– Куда я дену маму с ее чемоданом? – озаботился Феликс. – Придется утрамбоваться.

По дороге в аэропорт меня успели завезти к врачу. Тот освидетельствовал ожоги на лодыжке и ступнях, укус на руке, многочисленные ссадины и синяки.

– Надеюсь, вы уже заявили на нападавших, – совершенно серьезно сказал доктор, выписывая мне целебное снадобье.

Дорогой парни на чем свет стоит ругали Катрин.

– Ну она и фрукт! – возмущался Макс. – Мы ее считали солидной училкой, думали, за комнату платит вовремя, кухню до блеска отдраивает, под ногами не путается! Куда там! Свалила, не предупредив, задолжала за два месяца, Майку вон беззащитную вместо себя посылает на подвиги, дура! Свинтила за границу! Пусть только явится – она у меня получит!

Я вступилась за подружку, хотя и безо всякого энтузиазма:

– Ну ладно тебе, она ведь не могла знать, что этот урод, ее благоверный, будет меня так же донимать, как ее!

– Скажи уже, что эти типы у вас искали? – вступил в разговор Энди. – История идиотская. Наркоту, что ли?

– Да я сама толком не знаю, – мне снова пришлось выкручиваться, – но не наркотики точно! Катрин вообще ни в чем не виновата! Я не могу больше ничего вам открыть. Знаю только, что у нее родня на Сицилии.

Парни помолчали, явно под впечатлением, посмотрели на меня с уважением, покачали головами и торжественно поклялись ничего никому не рассказывать. А их серые клеточки-то все продолжали трудиться.

– У меня шурин служит следователем в отделе по борьбе с наркотиками, – Энди снова подхватил тему, – ездит иногда со мной в такси, чтобы не светиться лишний раз на служебной машине. Теперь такие тесты изобрели, что наркомана определить так же просто, как выпившего. Недавно он задержал одного парня на улице. Он толкал сто грамм героина. А при обыске у него в квартире нашли пятьдесят тысяч марок наличными! Что, у Ослиной Шкуры в матрасе тоже была пара тысяч марок или кило кокса? А сама за комнату не платит. Во дает! Кстати, мне на улице постоянно предлагают какую-нибудь дрянь. И все потому, что у меня волосы длинные.

– А ты не отказывайся! Бери и тащи все в дом, нас угостишь! – предложил Макс.

Когда мы подкатили к аэропорту, Макс и Энди остались в машине, не выключая мотор, чтобы, если вдруг появится смотритель парковки, сделать пару кругов и вернуться за нами.

Мне после выпитого шампанского надо было в туалет. Я вышла вместе с Феликсом. Он сразу побежал в зону прилета. Я же помчалась через здание аэропорта к заветному значку над дверью.

У женского туалета стоял подозрительный, неприятный тип с трехдневной щетиной и в темных очках. Зачем он тут? Вот нервы ни к черту!

Однако интуиция меня не подвела. Нервы нервами, но напряглась не случайно, мне не померещилось. Когда я мыла руки, рядом тихо пропищал голосок:

– Hello, miss!

Я вздрогнула. Обернулась. И глаза мои встретились с глазами крошечной тайки.

Как она переменилась! Недавняя скромная школьница стояла передо мной на высоких каблуках. Как на таких вообще можно ходить? Длинные волосы распущены, челка падает на лоб. Золотая цепочка на шее, яркие часы, блестящая мини-юбка в обтяжку, топ без рукавов, курточка ядовито-кричащих цветов расстегнута на груди. При чем тут школа? Какой Народный университет? Это совсем из другой области!

Да она ли это? Что она здесь делает? Она не могла приехать сюда одна. Так тот небритый, наверное, с ней! Надсмотрщик. Муж приставил.

– Ты что тут делаешь? – С чего я вдруг обратилась к ней на ты, сама не знаю.

Она все равно не поняла моего вопроса. Пришлось повторить по-английски. Вместо ответа она заплакала. Как она была напугана! Ее трясло от страха.

– Can I help you? – Мне стало ее жалко.

Из лакированной сумочки на цепочке она мгновенно вынула коробочку картонных спичек, втиснула мне ее в ладонь, с благодарностью пожала мне руку и исчезла. Я быстро спрятала странный подарок. Сердце у меня колотилось. Я выждала немного в туалете, чтобы эта несчастная и ее гадкий сопровождающий отошли подальше. И вышла.

Энди скучал в машине, выставив на улицу Макса и собаку. Макс курил, пес чесался.

– Что с тобой опять? – забеспокоился Макс. – Ты белая как мел!

– А вот и наш бравый Феликс с мамой и кучей чемоданов! – заметил Энди. – Придется потесниться. Завтра приедет Кора, потом подвалит Катрин, а скоро еще и Цилли вернется из отпуска. И как мы все поместимся в одной квартире, хотелось бы мне знать?

Феликс отчитался матери о состоянии бабушки. Вслед за этим мы выслушали подробный рассказ Феликсовой маменьки о ее путешествии на Бали, о ее спутниках-туристах, о непривычной для европейца балийской кулинарии и о последствиях этой кулинарии для европейского пищеварения. Сын называл ее Региной, по имени. Это, совершенно очевидно, была натура сильная, жизнелюбивая, энергичная, деятельная. Там, на острове, она подвигла группу пенсионеров ежедневно заниматься гимнастикой и спасла пожилого голландца, иначе бы тот утонул.

После рассказа об этом подвиге Регина вспомнила о своем отце.

– У деда дела не очень, – ответил Феликс, – но бабуля его поддерживает. Они вместе поют и декламируют из Рингельнатца, баллады наизусть читают…

Мать и сын единодушно по-доброму рассмеялись.

Эх, грусть-то какая! Вот у людей семья! Они вместе! Они друг друга любят, поддерживают. А у меня что? Никого! Одна на всем свете. Везет Феликсу, у него вон какая мать. А ведь он тоже довольно одинок, у нет ни братьев, ни сестер, и с отцом он почти не общается.

Феликс потащил чемоданы матери наверх, в ее квартиру. Мы остались скучать в машине. Энди уселся на место водителя. Пес обслюнявил мне штаны, я полезла в карман за платком, на пол выпал пестрый кусочек картона, пачка картонных спичек.

Макс поднял ее.

– Давно ли ты проводишь время в «Сауне у Рези»? – удивился он.

Я забрала у него коробочку и с изумлением увидела на ней рекламу какой-то сауны во Франкфурте. Что это такое? При чем тут я?

– Это мне одна тайская девушка в аэропорту сунула в руку.

– Что? – засмеялся Макс. – Либо она слепая, либо я! С чего она к тебе-то клеится? Я был уверен, что ты женщина. Я ошибался?

Я не стала рассказывать им, что крошечная тайка – жена жирного бугая, который меня пытал. Я сменила тему:

– Макс, ты знаешь, на твоей машине ездить нельзя. Тормоза пора выбросить на помойку. Нам с сыном пришлось пересесть на велосипед.

– Это точно, – подтвердил Энди, – я недавно сдуру на ней поехал, думал, помру!

Макс заворчал, что перед отпуском не успел заняться машиной.

– Чем занимается мать Феликса? – спросила я.

– Инструктор по лечебной гимнастике или что-то в этом роде, – отвечал Макс, – вечно трясется за своего сыночка, как наседка. Но с другой стороны, что ей еще делать? Мужа-то нет…

Через полчаса появился Феликс в новой рубашке из голубого батика.

– Ой, елки! Я ей забыл цветы полить!

Опомнился! Спохватился!

Мы дружно заржали. Знала бы мама, что ее сыночек все время, пока она путешествовала, болтался в Италии со своей кузиной, а накануне ее приезда участвовал в бандитских разборках. Вот был бы скандал!

Когда мы вернулись в коммуналку, Феликс и Энди занялись ужином, пошли варить макароны и кипятить чайник, Макс пошел гулять с собакой.

У меня так разболелись обожженные ноги, что мне пришлось уйти в комнату Катрин и улечься на живот. Опять накатил страх. Может, спрятаться на ночь к одному из моих спасителей? Тут я вспомнила Эмилию. Она всегда предостерегает меня от слишком скорых отношений с мужчинами.

– Кто сразу все ставит на стол, не сможет дать добавки, – говорила она, бывало.

Мол, не кидайся сразу, блюди себя, не спеши.

Ну-ну. Хоть бы раз я ее послушала!

Феликс позвал ужинать. Меня познакомили с Цилли. Прежде я была единственной женщиной в обществе трех джентльменов, теперь появилась еще одна. Впрочем, Цилли мне не конкурентка. И вокруг нее тут так не прыгали.

– Цилли, ты не могла бы пойти завтра ночевать к своему другу? – без обиняков спросил Феликс. – Мы ждем еще гостей. Но если тебе неудобно, скажи, я пойду ночевать к матери.

– Да нет проблем, – добродушно ответила покладистая Цилли, как свой в доску парень, – весь вечер с него не слезу.

Ночью меня снова мучили кошмары, и в конце концов я все-таки прибежала к Энди. Хорошо, что никто не заметил, как я крадусь по коридору. Он мне, конечно, помог, но мысли мои были далеко от его нежностей.

Как мне вести себя с Корой? Если разревусь, она больше не захочет меня видеть. Сделать вид, что ничего не случилось? Почему она едет сюда? Забрать меня домой? По мне соскучилась? Или по Феликсу?

Вот, например, она скажет:

– Собирайся, забираем Бэлу и мчимся в Италию!

Должна ли я беспрекословно следовать за ней, или пусть сначала хорошенько попросит? А вдруг ей не нужна больше моя дружба? И куда мне тогда идти, кто оплатит мои долги? И я заплакала в волосы Энди. Но он не слышал. Спал как сурок.

От его майки немного пахнет потом. Дыхание ровное, спокойное. Все же хорошо, что я не одна. Успокаиваешься, когда рядом есть кто-то и можно хотя бы до утра забыть о проблемах. Меня бы выручили прочные душевные отношения вот с таким вот хорошим, надежным парнем, как Энди.

 

9

Еще не осень, а желтая листва уже опадает. Вот один листок выскользнул из кроны и, подхваченный ветром, взлетел ввысь. Крушина. Да, это крушина. Кора скоро приедет.

Феликс с утра пораньше посетил парикмахера. Мне не слишком понравилась его радикальная стрижка, но я его понимаю: хочет произвести впечатление на кузину.

Кора прибыла в двенадцать. Мы ее ждали после обеда, но она неожиданно примчалась раньше времени, измученная, еле живая от усталости.

Опережая наши упреки, она прикинулась, что между нами мир, дружба, полная гармония. С поцелуями кинулась обнимать всех по кругу: Феликса, меня, даже изумленного Макса и заспанного Энди.

Оценила стрижку двоюродного брата.

– Если ты собрался податься к скинхедам, придется побриться под коленку.

Съела прозрачный тост с крабовым салатом, выпила жасминового чаю со льдом и ушла спать в мою комнату.

– Ладно, мы все равно ждали ее позже, – расстроенный Феликс утешал то ли меня, то ли себя, – пусть спит, я пока слетаю к бабушке, я ей обещал.

И мне пришлось присоединиться к Максу, который дымил самокруткой на балконе.

– В нашей коммуналке все снова стали одиночками, – задумчиво сказал Макс, – Феликс расстался со своей Сьюзи, моя подруга ушла, но…

– «Кто предал раз, тому уж веры нет», – процитировала я Шекспира.

Макс кивнул.

Найдется ли на свете хоть один человек, который ни разу в жизни не предавал? В тон моим мыслям Макс сказал:

– Нет никого вернее моей собаки!

– Как бы не так! Сколько раз я выгоняла твоего пса из своей постели. Он побежит к любому, кто почешет его за ухом.

Мы хотели пообедать все вместе, но собраться никак не могли: Кора все спала, Энди ушел водить свое такси, Макс засел за какую-то письменную работу, Феликс позвонил и сказал, что деду стало хуже, как бы не помер, и он повезет к нему бабушку.

Я в одиночестве скучала на кухне.

Наконец явилась Кора, хлебнула кофе, ожила и велела:

– Ну, выкладывай. И поживее, мне тоже есть что рассказать!

Я хотела было рассказать и о Катрин, и о ее адвокате-садисте, и о моей работе на курсах итальянского, и о моем пленении.

– Знаю-знаю, – нетерпеливо перебила Кора, – мне Феликс вкратце сообщил. Он только не мог внятно объяснить, чего те два бандита к тебе прицепились? Что они у вас искали? Только не говори, что кокаин!

Час пробил. Кора поймет. Она без ума от искусства.

– Мы украли у мужа Катрин четыре ценные картины, которые в свое время похитили из разных музеев. Катрин имеет на них право. Это ее часть их общего имущества. Добровольно Эрик не поделится никогда. Но парни ничего не знают, и не надо им, пусть дальше верят в Деда Мороза и мафию.

– Что за картины? – оживилась Кора, глаза у нее заблестели.

– Великолепный Матисс, гравюра Генриха Фогелера, карандашный рисунок Фейербаха и альпийский пейзаж какого-то австрийца, девятнадцатый век. Эту картину Катрин уже вывезла из страны и продала.

Счастливая Кора выдохнула табачный дым в солнечные лучи над мойкой.

– Круто! – сказала она. – А где застряла крошка Катринхен и где теперь картины?

– Проданная – в Инсбруке, другие три – у твоих родителей.

Кора не поверила своим ушам.

– Что? Ты сдурела! Какого черта ты впутываешь моих стариков в эту аферу! – Она была в ярости. Мне опять захотелось расплакаться.

– Но больше никто не знает, только ты и я. Твоим я сказала, что это картины моего отца.

– Майя, – в голосе Коры послышалась угроза, – что хочешь делай, но чтобы моих родителей это не касалось! Представь, если тебя опять похитят и будут пытать, ты расколешься через пять минут. И что потом? Мои старики такого не заслужили.

– Ты права, – согласилась я со стыдом, – я об этом не подумала. Мы заберем картины. Только куда?

– Во Флоренцию, конечно! – уверенно заявила Кора. – Мне как раз Матисса не хватает для полного счастья. Над оттоманкой повешу, как считаешь?

Я решила было, что разговор закончен, что Кора уже всем довольна. Но не тут-то было!

– Я к родителям не поеду. Они опять начнут меня воспитывать. Ты кашу заварила, ты и расхлебывай. Могу оставить машину, а сама полечу самолетом. Я уже накаталась. Тяжело было одной так долго ехать. А ты сначала заберешь картины у моих стариков, потом захватишь у Йонаса нашего Бэлу.

Ну, слава богу, я все-таки могу вернуться обратно во Флоренцию! Кора меня примет. Когда речь идет о ее семье, она не понимает никаких шуток, а сама иногда так издевается над родителями, что просто с души воротит. Ну да ладно, главное, что она успокоилась. И теперь намерена хвастаться своими подвигами, чтобы переплюнуть мои приключения.

– Ну, давай, рассказывай! Ты собиралась поведать о медовом месяце в Тоскане.

– Это был детский сад какой-то, а не медовый месяц. Но речь не о том. Я планирую убийство.

Чего?! Ну, дела! Такого еще не было. Раньше мы ничего не планировали. Мы только ненавязчиво способствовали внешним обстоятельствам, в результате кто-нибудь из нашего окружения погибал от несчастного случая.

– Ты хочешь, чтобы я отправила на тот свет твоего кузена?

Кора скривилась.

– Ну ты и извращенка! Больно надо! Пусть живет до глубокой старости!

– Тогда кому же выпала такая честь?

– Майя, это не смешно, я не шучу, я серьезно. Нам придется убрать американку, чтобы получить тосканскую усадьбу.

Ах вот оно что! Значит, мы все еще мечтаем о тосканском поместье!

– Кора! Бог с тобой, что ты! Мы не убиваем женщин! Я даже не знаю эту даму, она не сделала мне никакого зла. Зато я знаю двух мужчин, с которыми я была бы рада рассчитаться.

– Ладно, – Кора нервно затянулась, – давай обойдемся без убийства. Дай мне добрый совет, как завладеть поместьем, никого не убивая?

Я задумчиво погасила окурок в блюдце Коры. Что скажут некурящие обитатели квартиры об этой насквозь прокуренной кухне? В который раз мы испытываем терпение наших хозяев.

– Ты вроде хотела рассказать о своих приключениях, – напомнила я, чтобы увести Кору на другую тему.

– Так я уже начала, – произнесла Кора с видом прорицательницы Сивиллы. – Одно с другим связано.

И я услышала довольно пошлую историю.

Когда Кора вновь сошлась с Дино, когда снова вспыхнули забытые чувства, ее несчастный кузен до того огорчился, что плюнул на все и уехал от них домой. До этого места Феликс мне все рассказал, но Коре я об этом говорить не стала.

Она, одержимая своими воздушными замками, использовала Дино, чтобы разузнать все об американке и о том, как от нее можно избавиться.

– Ты всех девушек водишь купаться в том бассейне? – однажды спросила она.

Дино с гордостью подтвердил. Не думает же она, что она единственная в этой туристической коллекции!

Как-то утром Кора прочла в газете, что в деле покойного англичанина открылись новые факты. Вскрытие показало наличие в крови покойного опиата, который обычно используют при лечении от наркотической зависимости. Между тем бывший владелец виллы никогда не употреблял наркотиков. Полиция топталась на месте и обращалась к местному населению за помощью и информацией.

Кора вырезала эту статью и за ужином тайком подложила ее в сложенную салфетку Дино. Того передернуло, и Кора сделала вывод, что совесть у парня нечиста. Чтобы выведать его тайну, Кора прибегла к своему любимому гипнозу, как она это называет. Впрочем, она и без суггестивных экспериментов с легкостью подчиняет себе каждого следующего любовника. Сколько раз наблюдала. Дино сам заговорил после нескольких бокалов спиртного и нескольких специальных взглядов Коры.

Два года назад он встречался с одной молоденькой немкой, ее родители снимали здесь летний дом во время каникул. Дино пару раз сводил ее на ночные купания в чужом саду. Англичанин был в отъезде, летом он обычно уезжал на родину, так что они ничем не рисковали.

На следующее лето девушка приехала снова, без родителей, но с подругой. Ее было не узнать, так она подурнела и отощала. Неопытный Дино не мог понять причину перемены, пока один из его приятелей не объяснил ему, что обе, очевидно, принимают наркотики. Тогда Дино потерял к своей немецкой подруге всякий интерес, не стал с ней больше связываться и быстро нашел ей замену.

Однажды вечером Дино привез в усадьбу свое очередное «завоевание» и в роще рядом заметил машину с немецкими номерами. Чтобы не расстраивать свою спутницу, он тихо открыл ворота, вошел в сад и, как индеец, стал высматривать нарушителя. В бассейне плескались две голые девицы. Выгнать их ему не удавалось, наркоманки смеялись ему в лицо: он, Дино, таскается сюда плавать, а им нельзя? Пусть попробует заявить в полицию, они тоже на него настучат!

Дино не хотелось связываться с двумя психопатками, но он чувствовал некоторую ответственность за усадьбу. Ведь здесь работает садовником его дед Умберто, и не дай бог что – деду придется отвечать. И Дино не оставалось ничего другого, как злорадно заявить, что скоро вернется хозяин.

После этого происшествия Дино долго обходил бассейн стороной. Когда же приехал хозяин, волей-неволей пришлось тащиться в усадьбу, там требовался мелкий ремонт, а через несколько дней хозяин был мертв. И вот теперь Дино и сам мучился вопросом, не могут ли те две немки быть причастны к смерти англичанина?

Кора выдержала паузу.

– Дальше! – потребовала я.

– Ты должна мне помочь разобраться. Вдвоем мы сила!

Я не подала виду, как меня осчастливили ее слова.

– Чего желаешь ты, о повелительница?!

Но она даже не улыбнулась.

– Майя, Дино дал мне адрес этой наркоманки. Она живет во Франкфурте. Это судьба, Майя! Завтра мы навестим эту малявку и нажмем на нее. Если она убила англичанина, что ей стоит убрать и американку? Придется блефовать, но игра стоит свеч!

Я онемела. Видимо, Кора явилась, чтобы снова впрячь меня в свою очередную криминальную аферу. Видно, мне, Золушке, на роду написано служить на побегушках у ловких дамочек вроде Катрин и Коры. Я была возмущена. И моя отмазка прозвучала совершенно по-идиотски:

– Завтра я не могу никого шантажировать, я веду урок вместо Катрин!

– Госпожа учительница, – захихикала Кора, – отмазка не прокатит. Тебе придется изображать из себя доцента не больше часа. Восхищаюсь твоим мужеством, я бы в жизни не пошла ни в какую школу ничего преподавать. Но с чего ты пашешь за Катрин? Она же в это время развлекается там, в Тироле. Не надевай сапоги, в которых уже кто-то другой месил грязь!

Увы! Кора была права по всем пунктам, только мужество мое не так велико, как она думает. Я предложила компромисс:

– Ты съездишь со мной в Народный университет, а после поедем вместе к твоей наркоманке. Как бишь ее там?

– Она называет себя Полли Вакер, живет где-то в северной части города, посмотрим по карте.

После недавних событий я с трудом могла сосредоточиться на каком бы то ни было деле. Передо мной высилась гора немытых овощей: я вызвалась приготовить рататуй на всю ораву. Слова Коры окончательно выбили меня из колеи. Заменять ли мне дальше Катрин, чтобы она не потеряла место? Стоит ли она моих мук? Из-за собственного легкомыслия я в свое время потеряла место экскурсовода, о чем потом очень жалела. Может быть, Коппенфельд и так меня уволит, ведь последний урок я прогуляла, не предупредив. Но у меня есть заключение врача!

Кора теперь снова ждала моего рассказа. И я продолжила повесть о моих злоключениях и в подтверждение своих слов показала ей ожоги. Но планирование убийства затмило всякие рассказы о похищении и пытках. Кора оживилась, только когда я представила в красках, как парни взяли в плен адвоката и его жирного бугая. И еще она веселилась, представляя Эрика в роли домработницы.

Однако, когда мне захотелось зачитать ей протокол, я нигде не смогла его найти. Я все перерыла у себя, вторглась к Максу, устроила обыск у Энди и Феликса, но все напрасно. После ухода Эрика этот важный документ оставался на кухонном столе. Но кто-то ведь должен был его забрать!

Это дело не давало мне покоя. И когда все, кроме изгнанной Цилли, собрались за ужином и с аппетитом уплетали мою переваренную похлебку с белым хлебом, я допросила каждого. Никто из парней бумагу не забирал.

– Я был уверен, что бумага хранится у Майи в сумке, – удивился Феликс.

Макс сердито замотал головой, его что-то беспокоило и раздражало. Он, как ему казалось, знал ответ.

– Эрик поднимался в квартиру еще раз, хотел забрать свой мобильник, – Макс обвел компанию виноватым взглядом, – парень нас перехитрил. Стащил протокол у нас за спиной!

– Черт! – воскликнули мы хором.

Одна Кора рассеянно молчала. Собиралась с мыслями, чтобы обдать нас потоком площадной брани.

– Уроды! Дебилы! Кретины беспомощные! Идиоты! Лузеры! – И это еще самые мягкие из ее выражений.

Обидев всех по кругу, Кора расслабилась и самым душевным тоном поинтересовалась:

– Феликс! Как поживает твой дед?

Феликс нервно сглотнул и ответил, что дни почтенного старца сочтены.

– Жаль бабушку! – Кора изобразила сострадание. – Чем ей помочь?

– Мы возим ее к деду в дом престарелых, в будни – я, а в выходные – мама. Больше мы не можем ничего для нее сделать. Бабушка хочет быть рядом, когда Хуго закроет глаза навеки. Я сделаю все, чтобы они побыли вместе до его последнего вздоха.

Каждый уставился в свой чай, и больше мы не проронили ни слова.

Кора, как всегда, смогла меня уговорить, и мы заехали к Полли Вакер еще до начала моего урока. Нашли не сразу, долго плутали, наконец обнаружили многоэтажную башню в северной части города и внизу на табличке – нужное нам имя. Кора нажала кнопку домофона, пришлось долго ждать, пока сердитый заспанный голос протянул:

– Кто?

– Это я – Хильдегарда Бингенская! – крикнула в ответ Кора, как коварный серый волк, что съел известную всем бабушку.

– Не знаю такую, – заявил громкоговоритель.

– Знаешь, знаешь! Увидишь – вспомнишь! – настояла на своем Кора.

Полли клюнула. Дверь открылась, мы поднялись на десятый этаж. На пороге квартиры стояла хозяйка.

– Привет, – нерешительно сказала она, – но я правда не знаю…

– Я – Бьянка Мартини! – нагло перебила я. – Мы познакомились в Тоскане три года назад.

Она по-прежнему сомневалась, но нас впустила. Квартира была начищена до блеска. Слава богу, жила она, судя по всему, одна. И когда мы ее побеспокоили, она как раз что-то рисовала или раскрашивала.

Прыщавая Полли показалась мне вовсе не наркоманкой, а скорее невротичкой, помешанной на чистоте и одержимой порядком. Первым делом она велела нам снять обувь.

– Что вам от меня нужно? Вы же не кофе пить пришли, – сказала хозяйка, никакого кофе нам и не предлагая. – Свидетели Иеговы?

– Нет, – жестко оборвала ее Кора, – все несколько сложнее. Нет времени, торопимся. Короче, откуда у тебя смертельно опасное лекарство? Его принимают только по предписанию врача и под его же наблюдением.

Полли побелела как полотно.

– Что? Кто вы вообще такие? С чего вы взяли?..

Как ловко Кора нагнала на нее страху. Тут вступила я:

– Откуда знаем – неважно. У тебя на совести англичанин.

– Это был несчастный случай! Мы не хотели! – заверещала Полли почти в истерике. – Мы не виноваты! Там и лекарства-то было всего чуть-чуть! Он не мог!.. Вы что, из полиции?

Кора выждала, пока обвиняемая успокоится.

– Мы не собираемся тебя сдавать, – сказала она строгим, но благосклонным тоном доброго пастыря. – Ты нас не бойся. Но лучше расскажи нам все, иначе у тебя будут проблемы.

Запинаясь, Полли рассказала все, как на исповеди.

Ее подруга хотела завязать с наркотой и записалась на специальную программу. Каждый день она проглатывала свою дозу лекарства под наблюдением социального работника и показала себя дисциплинированной пациенткой, заинтересованной в излечении, ей разрешили съездить на каникулы в Италию и выдали необходимое количество препарата с собой.

Однажды ночью, как и много раз до этого, они отправились в имение англичанина плавать в бассейне, однако выяснилось, что вернулся хозяин. Джип стоял в гараже, но сам владелец, видимо, уже спал. Ночного развлечения не получилось, англичанин мог в любой момент проснуться и выгнать их вон, да еще заявить в полицию.

И тут подружка Полли додумалась достать дозу препарата из багажника их машины и подлить немного в графин с ананасовым соком, который стоял в маленьком холодильнике во встроенном баре у бассейна.

– Завтра il barone будет спать как убитый!

Следующей ночью бассейн был открыт, девушки удивились и решили, что его забыли закрыть по небрежности. Но в воде они с ужасом обнаружили тело англичанина. Они в панике заметались, стараясь замести следы, и нажали на кнопку устройства, которое закрывает бассейн.

История Полли казалась вполне правдоподобной, хотя и невероятной.

– Ну, это, конечно, непредумышленное убийство, но года на два потянет. Наше молчание имеет свою цену, как ты понимаешь. Сейчас на вилле живет одна американка. Что сработало с бароном, сгодится и для нее. Итак, the same procedure! Если все получится, получишь еще и премию.

Полли сначала не поняла, чего хочет Кора. Пришлось ей разъяснить.

– Вы смеетесь, что ли? – обиделась девушка. – Я не убийца! И речи быть не может!

Уж мы ее и уговаривали, как сонную клячу, и угрожали, уперлась – и ни в какую! Ее теперь в Тоскану калачом не заманишь! Кроме того, один знающий человек сказал ей, что малая доза этого препарата не могла привести к смерти, формально англичанин погиб из-за трагического стечения обстоятельств. И вообще, у него не выдержало сердце, слишком усердно он занимался спортом, очень велика оказалась физическая нагрузка. А американка – это совсем другое дело! Вдруг она вовсе не плавает, только сидит на краю бассейна, свесив ножки в воду?

– Если ничего не получится, мы от тебя отстанем, на нет и суда нет, – обещала Кора. – Ты ведь ничем не рискуешь, только одна маленькая попытка…

Упорство Полли, ее сопротивление невольно вызывали уважение. Адрес своей подруги она тоже не дала. Очевидно, после тосканского случая они перестали общаться. И чем сильнее наседала Кора с намеками и угрозами, тем яростнее оборонялась Полли, отвечая, что мы сами – преступницы.

– Ты с самого порога меня обманула, – заявила она Коре, – не знаю я никого из Бингена! Вы просто две наглые бандитки, у меня с вами никаких дел быть не может! Убирайтесь вон, иначе я сама позвоню в полицию!

– Ха-ха-ха, – произнесла Кора.

Я посмотрела на часы: мне пора на урок!

– Кора, пожалуйста! – шепнула я.

И моя подруга отступила, вот спасибо-то ей.

– Еще увидимся! – сказала она хозяйке. – Еще поговорим.

Отступила она, скорее всего, оттого, что сама не знала, как быть дальше, ей надо было подумать.

У кабинета Бернда Коппенфельда я волновалась сильнее, чем у двери Полли Вакер. Не выношу, когда меня отчитывают и учат жизни.

Бернд поднял голову и увидел меня и рядом со мной Кору:

– Еще одна новая! Раз и навсегда зарекаюсь иметь дело с ненадежными сотрудниками и сам поищу замену для Катрин Шнайдер! Желаю вам всяческих успехов, но сейчас не смею больше задерживать. А Катрин может быть свободна.

Я сунула шефу под нос заключение от врача.

Кора, как всегда, быстро сообразила, что к чему.

– Я не собираюсь никого заменять! – заверила она Коппенфельда. – Просто хочу уберечь свою подругу от опасности.

– Какой опасности? Где? Тут, в школе? – Бернд недоверчиво прочел мою справку. – Объяснит мне кто-нибудь, что все это значит?

– На меня напали скинхеды, – соврала я. – Здесь, у самых ворот. Увезли, избили, пытали. Заявление в полицию я, разумеется, написала.

– Странно, – засомневался Коппенфельд, – из полиции ко мне не приходили. У нас самый безопасный район в городе. Ты могла бы по крайней мере позвонить!

И все-таки он мне поверил. Потому что не выставил за дверь, а позволил просмотреть списки новых учеников Катрин. Список студентов курса «Немецкий как иностранный» как нарочно куда-то затерялся, но я его нашла, нашла и узнала, что маленькую тайку звали Сенг Ароон Хильтер.

Безо всякой охоты я потащилась в класс и начала урок. В присутствии Коры дело шло особенно скверно. Я не могла собраться, сосредоточиться. Глядя на мои мучения, Кора взяла слово и с ходу выдала очаровательную лекцию об итальянской кухне, чем сразу покорила моих недовольных учеников. Они с готовностью списывали с доски l’antipasto, gli spaghetti и il brodo.

Но мне ее помощь почему-то была неприятна. Может, мне просто невозможно угодить.

 

10

Когда мы выходили из школы, мнимый сутенер стоял у ворот на прежнем месте. На этот раз, увидев меня, он преглупо заулыбался. И из-за этого дурня Катрин наложила в штаны?! Слава богу, Кора не знает о нашем фиаско. И не надо, не скажу ей. Хватит и пропажи протокола. Кора вдруг сама об этом вспомнила:

– Как вы могли, лузеры! Дилетанты хреновы! Как можно было так облажаться? Почему вы не сделали фотографии? Разоренная квартира, связанная Майя – первоклассные кадры. Но может, еще можно поправить дело. Далеко отсюда ваша квартира? Надеюсь, ключи у тебя с собой. На всякий случай проверим, не валяется ли этот горе-документ под кухонным столом.

Пришлось сделать большой крюк. Я показывала дорогу. Мы повернули на нашу улицу.

– Поезжай медленно, – попросила я, – вдруг Эрик следит за домом и подкарауливает Катрин.

Кора сбросила газ, и мы стали продвигаться черепашьим шагом. Предчувствия меня не обманули: перед нашим подъездом в машине какой-то подозрительный тип в темных очках прикидывался, будто читает газету. Ага! Старый знакомый! Это он сторожил женский туалет в аэропорту.

– Ну прямо как в кино! Воротник поднят, кепка с козырьком и трехдневная щетина. Жаль, не видно, в гамашах он или нет! – Кора была в восторге. – Давай так: я поднимусь в квартиру, меня здесь никто не знает. Ты оставайся в машине, номера итальянские, никто на вас не подумает. Предупреди меня, если он решит подняться. Вот, держи телефон.

Мы поставили машину ровно под запрещающим знаком. Отсюда бандита было хорошо видно.

– Второй этаж, вторая дверь налево, – сообщила я Коре.

Я выковыривала мелкие камушки из рифленых подошв туфель. Не прошло и пяти минут, как Кора позвонила мне на мобильный:

– Он по-прежнему сидит в машине? Вашего протокола нигде нет. Не могу найти. А Эрик схалтурил, гад. Паршиво он тут у вас убрался, как был кавардак, так и остался! И похоже, здесь еще потом кто-то копался. Хорошо, что телефонный кабель не перерезали.

– Фотографии сделаешь? Мне подняться?

– Нет, не надо, смысла нет. Я сматываюсь. Делать тут больше нечего. Если признание тут и оставалось, его уже унесли. Посмотрю последний раз в спальне.

– Кора! – захрипела я. – Он вылез из машины! Идет к дому! Сматывайся!

Некоторое время она молчала, потом ответила:

– Я вижу его из окна. Не успею. Он сейчас будет здесь. Посмотри, в бардачке должен лежать фонарь Марио. Есть?

Я кинулась к ней, не рассуждая, босиком. Успела проскользнуть в дверь подъезда, она защелкнулась у меня за спиной. Затаив дыхание, прокралась следом за парнем наверх. А он уже стоял в дверях, держа Кору за руку:

– Кто это тут шуршит? Ищешь краденые картины?

Коре даже не пришлось грубить в ответ. Я со всей дури шарахнула бандита по голове тяжеленным фонарем.

Кора рассмеялась.

– Класс! Моя школа! Молодец!

Незваный гость лежал на полу в луже крови.

Мне стало дурно и гадко: опять я поддалась наущению Коры и укокошила очередного мужика. Что ж такое! Куда теперь девать труп? Но тут труп застонал.

– Держи другую ногу, – велела Кора, – затащим его в прихожую, не надо оставлять его перед дверью.

Сказано – сделано. Кора забрала у него ключи от его машины и квартиры и связку отмычек.

Очередной обыск в нашей квартире был еще круче первого. Со стен сорвали не только драпировки, но даже обои клочьями отодрали. Мы не стали даже трогать этот первобытный бардак. Пусть им займется Катрин.

Через три минуты я уже разорвала квитанцию о штрафе за неправильную парковку, что белела у нас на лобовом стекле под дворником. Из-за поворота появился эвакуатор дорожной полиции.

– Нас не догонят! – У Коры от азарта блестели глаза. – Ну, старушка, ты по-прежнему в строю. Вместе мы непобедимы. Это надо отметить! – И она дала по газам.

И уже спустя четверть часа мы, как две школьницы, сидели на высоких табуретах в кафе и кокетничали с барменом из Италии. Кора заказала огромную порцию мороженого, целую «бомбу», хотя ясно было, что нам ее не одолеть.

– Сюда бы нашего Бэлу, – облизывая ложечку, сказала Кора, – он всегда так трогательно пачкает мороженым твою блузку! Все-таки это не здорово, что ты подкинула его мужу и успокоилась. Ни себе, ни людям. Я по нему знаешь как скучаю. Надо будет его потом в элитную школу определить, я все оплачу.

Мне опять захотелось плакать. Ну и дрянь же ты, подружка! Как ты смеешь называть меня кукушкой, плохой матерью! Что ты вообще понимаешь в детях! У тебя-то нет никого!

– Если бы Бэла был сегодня с нами, – мрачно отвечала я, – не было бы никакой Полли, никаких уроков итальянского и уж точно никакого фонарем по башке.

– Ладно, ты права. Сегодня у нас не детская программа. В следующий раз, когда приедем с Бэлой в Германию, пойдем в зоопарк. Я в туалет, а ты пока поплачь. Заплатить можешь?

Не говоря ни слова, я открыла перед Корой свой пустой кошелек.

– А! Ну да. – Кора сунула мне в руку свой и исчезла.

Самое время ей объяснить, что ее слишком долго не было рядом и что нельзя бросать меня без копейки денег. Надо ей намекнуть, чтобы оплатила мои долги.

Потом я с грустью подумала о сыне. Как-то раз мы в Италии втроем ходили в зоопарк. Молодой сторож любил детей и не поленился разъяснить нам, где живут самые интересные животные: семейка обезьян, львица со львятами.

На обратном пути Кора спросила:

– Кто из зверей тебе больше всех понравился?

– Сторож! – отвечал Бэла, немного подумав.

Да, у меня чудесный сын! Кора, видимо, завидует мне, хотя сама совершенно не желает заводить детей. Должно быть, тут скрытая глубокая коллизия: у меня есть то, что она не сможет себе купить ни за какие деньги.

Вернувшись в Дармштадт, мы пошли гулять в платановый парк на Матильдовом холме. Какая погода! Лето уходит, последнее тепло. Первые паутинки развеваются на ветру, словно седые волосы древних старух. Пахнет уже осенью, прелой листвой.

Вдруг перед нами на тротуар, неизвестно откуда, кажется, прямо с неба, упал мертвый голубь.

– Странно, – испугалась Кора, – никогда такого не видела. А ведь в городе полно птиц. Кто их хоронит, когда они умирают? Они же не валяются повсюду мертвые и не воняют.

Дворники, должно быть. Мертвая птица – дурной знак. Кора всегда смеялась над моими суевериями. Она, разумеется, не имеет понятия о том, что крылатые твари – посланцы потустороннего мира. А я ей не сказала. А зря, надо было ее предостеречь, ибо в этом случае зловещее предзнаменование сбылось.

– Эх, где бы разжиться тем препаратом, которым отравили англичанина. – И она носком туфли оттолкнула с дороги сизый символ мира. – Я бы своими руками избавилась от этой американки одним махом, не раздумывая!

Похоже, она могла думать только о замке в Тоскане.

– Я достану тебе это лекарство, у меня есть связи, – вдруг заявила я. Зачем я это сделала? Дура! Сама не знаю. Какие у меня связи! Захотелось придать себе весу, набить себе цену.

– Да ты что? Где? – удивилась Кора. – Мы же тогда можем послать подальше эту тупую Полли!

– На этот препарат нужны деньги. Много денег. Ты слиняла тогда с Феликсом и не оставила мне ни гроша. Я наделала долгов. Я должна Энди, Йонасу, Феликсу, Катрин!

Кора тут же села на низенькую каменную ограду и выписала мне сразу десять банковских чеков.

– Извини, я виновата, я не собиралась оставлять тебя без денег. Честно! – сказала она. – Смотри, чтобы Эрик не стащил у тебя и эти бумажки тоже!

В коммуналке Феликс налил нам чаю «ройбуш». В благодарность Кора потрепала его по стриженой голове, а потом ушла с мобильником в комнату и заказала себе билет на рейс во Флоренцию на завтра.

Задрав ноги на табурет, я поведала Феликсу, как мы одолели очередного злодея. Но аплодисментов и восклицаний «Браво, девочки!» не последовало. Феликс расстроился и растревожился: ой, лучше бы нам держаться подальше от всего этого, ой, не наше это дело! Ой, зря мы в это лезем! Теперь на свете живут три злых козла, которые мечтают нам отомстить. Ой, надо Катрин предупредить, когда появится! Ой, пусть не суется в квартиру и не ходит одна на работу! Да и увезли бы мы ее с собой в Италию!

И он был прав. Кора улетает завтра. Пора бы и мне. И побыстрее. Все равно я плохая мать, чего уж теперь. Так тому и быть!

Я энергично, словно Кора, взялась за дело. Путь мой лежал прежде всего в Гейдельберг.

Позвонила родителям Коры. Никто не отвечал. Йонаса не надо предупреждать заранее, крестьянская семья в самую жаркую пору сбора урожая никуда из дома не денется.

Мы пили всего только по второй чашке чая, когда зазвонил телефон. Я сидела ближе всех, сняла трубку, ожидая услышать болтовню Катрин.

– Феликс! Это тебя. Бабушка.

Он взял трубку. Побледнел и сорвался с места: дед умирает! Зовет Шарлотту!

– Я с тобой! Она ведь и моя бабушка тоже! – сострадательным тоном весьма убедительно произнесла Кора.

Вошел Энди, за ним на поводке, как на буксире, притащился пес. Я сидела одна. Наш таксист выглядел измученным, но он нашел в себе силы подойти ко мне и поцеловать в лоб.

– Пойду-ка прилягу, – объявил он, – смена была тяжелая. Мне бы киску в кроватку. Все лучше, чем эта старая дворняга.

И я пошла с ним.

Запах. Как странно он пахнет, этот мужчина. Взрослый, а пахнет как ребенок. Мне нравится.

Прежде чем Энди уснул, я спросила:

– Помнишь, ты говорил, что тебе на улице постоянно предлагают наркотики?

– И тебе предложат, если окажешься в нужное время в нужном месте с парой банкнот в кармане. А зачем тебе? – Он зевнул.

Зачем? Я успела выдумать зачем, пока раздевалась. Слегка изменила историю Полли. Одна школьная подруга Коры, наркоманка со стажем, родила вполне здорового ребенка и резко захотела слезть с героина. Теперь она получает лекарственную терапию в присутствии куратора из социальной службы. Но Кора пригласила Полли во Флоренцию, ей полезно будет сменить обстановку, поездка ее укрепит в желании бороться с наркоманией. Так вот, ей нужен этот препарат, чтобы взять с собой в Италию.

Вот такие вот мы с Корой добрые самаритянки. Я погладила Энди по волосам, убирая их со лба.

– Ну, допустим, – согласился он. – Но ты сама знаешь, с этим лекарством шутки плохи, оно может быть смертельно опасно. Двадцать миллиграммов на день хватит? Как, говоришь, ее зовут, Полли? Один мой приятель по работе встречался с некой Полли Вакер, та еще тварь! Но она не может быть вашей подругой! А Кора, говорят, богатенькая?

Я тут же заполнила один из тех чеков, которые выдала мне Кора.

– Если что останется, починишь машину Макса, пусть опять бегает. Слушай, а Кора уже пыталась тебя охмурить?

– Да с чего ты взяла? – пробурчал Энди и скоро уснул.

Это что – любовь? Что-то нас связывает? Вряд ли. Скорее, если уж честно, мы просто нашли друг в друге утешение и успокоение. Мы оба боимся жизни, нам страшно жить. Для нас обоих жизнь – шаткая, неверная лестница неизвестно куда. Любой порыв ветра или чья-то злая воля могут ее опрокинуть.

Я выскользнула из комнаты Энди, спать мне еще не хотелось. Я стала ждать остальных. Кора и Феликс вскоре вернулись. Ну? Что? Как?

– Жив, – отвечала Кора, – но без сознания.

– Он со мной попрощался еще позавчера, знал, что ему недолго осталось, – признался Феликс.

– И что он тебе сказал? – загорелась Кора.

Да, что?

Феликс опустил глаза и смущенно проговорил:

– «Парень, – сказал мне Хуго, – если у тебя есть любимая, женитесь скорее и рожайте детей. Цепочка не должна прерываться».

Кора захохотала.

Оскорбленный Феликс метнул взгляд, как молнию, но не на кузину, а на меня. От растерянности я засуетилась и стала убирать со стола. Феликс вышел, Кора поднесла платок к глазам.

– Эти трогательные старички, – сказала я, – твоя бабушка и ее возлюбленный задали мне загадку: неужели можно всю жизнь любить одного-единственного человека? Бывает ли такая любовь? Или это только пустая мечта?

Вопреки ожиданию, Кора не захохотала, но все мои слова, очевидно, показались ей слишком пафосными.

– Майя, – помолчав, откликнулась Кора, – ты сентиментальная фантазерка и такой останешься. У тебя на лбу написано: «Влюблюсь в очередного дурака!» А сама прекрасно знаешь, что отношения нельзя затягивать, от них одни проблемы! Заведи уже, наконец, итальянского любовника, чтобы гормоны не застаивались. А Энди, Феликс и этот твой Йонас – не мужики. Забудь ты их!

Я редко выхожу из себя, но тут я взбесилась. Чего она лезет в чужую жизнь? С какой стати она мне указывает, как мне жить и с кем спать! Да пошла ты! У, так бы и врезала! Какого черта учит меня, как растить сына? Какое она имеет право оскорблять Энди, ведь она его совсем не знает! И пусть не раскатывает губу на Феликса, не про ее честь. Учит всех жить, как Эмилия! Но Эмилию терпят как неизбежное, необходимое приложение к хозяйству. Повезло ей, что Марио староват, иначе Кора и его бы подмяла под себя. Спаривается, как животное, а потом откусывает мужику голову! Тоже мне, доминирующая альфа-самка! Тьфу!

Я хлопнула дверью и ушла спать. Странно, плакать мне не хотелось. Я заснула и проспала как бревно до утра.

Следующие два дня я провела с Энди. Он взял выходной. Ни Кору, ни печального Феликса, ни тем более Катрин мне видеть не хотелось.

Мы с Энди поехали вдвоем в игрушечный городок на берегу Некара и остановились в маленькой романтической гостинице, расплатившись за нее чеками Коры. Энди родился и вырос в этом местечке. Как всякий влюбленный, он был совершенно счастлив и подарил мне свой родной городок.

Он водил меня по местам своего детства и юности: вот его школа, вон там – родительский дом. А вон там в лесу в десять лет он играл в разбойников. Там был их лагерь.

Когда мы вернулись, на кухне сидела Катрин и маникюрной пилкой точила коготки.

– Вот и я! – радостно пропела она. – Как твои раны?

Я о них забыла, но от ее слов раны снова заныли. Отлепив изгвазданный пластырь, я показала ей уже поджившую кожицу, и Катрин явно вздохнула с облегчением. Видно, она опасалась, что я до конца дней своих останусь инвалидом.

– Где картины? – спросила она.

Вот тварь! Корыстная нахалка! Сейчас тебе – картины! Держи карман шире, так я тебе и сказала!

– Сначала рассказывай ты, – потребовала я.

Катрин заулыбалась, как ребенок.

– Представляешь, мне сделали предложение! – похвасталась она. – Я могла бы выйти за владельца сувенирной лавки и поселиться в Инсбруке навсегда.

Идиотка, чему радуется! Вот дурь-то!

– И ты упустила такой шанс? – я призвала на помощь весь свой сарказм. – Жаль, я не знала, до последнего грела твой учительский стул!

– Спасибо тебе! – милостиво улыбнулась Катрин. – Очень мило с твоей стороны. Но я больше замуж не пойду, хватит с меня одной драмы. С другой стороны, видела бы ты подвенечное платье, которое он мне предложил надеть! Любая бы растаяла. Старинное, национальное, с вышивкой, спереди – серебряные пуговицы, сзади – классическая шнуровка из белой атласной ленты! Просто мечта, скажу тебе!

Тут я взвилась, как фурия. Что же у меня за подруги! Зачем они мне такие? Эта надменная всезнайка Кора! Мало мне ее, так нет, теперь еще и эта полоумная Катрин на мою голову!

– Тебе бы в кино сниматься! Валила бы ты в Голливуд прямой наводкой. Так и вижу: кино под названием «Бородатая невеста»! Ты сама-то понимаешь, что ты несешь? Что за чушь! Что за бред! Я из-за тебя прошла через огонь. Как ты собираешься со мной расплатиться? Без меня где бы сейчас были твои картины?

Катрин была оскорблена.

– Позволь напомнить тебе, – прошипела она, – ты обязана мне своим спасением. Это я послала парней тебе на помощь. Но я и не ждала, что ты просто так, по дружбе, что-то для меня сделаешь. С чего бы! Ну, выкладывай, чего ты хочешь за свои услуги?

– Я многого не прошу, – холодно отвечала я, – у меня запросы скромные. Мне хватит одного Матисса. Ты ведь знаешь, продать его все равно нельзя.

Катрин сглотнула.

Хуго хоронили на кладбище в лесу, где нашли последний приют и его жена, и многочисленные отпрыски семейства Шваб. Когда умирают такие глубокие старики, их мало кто провожает в последний путь. Друзья-ровесники уже упокоились с миром. Осталась одна Шарлотта. За гробом вместе с ней шли Феликс, Кора, я и две дочери покойного. Соседи по коммуналке не сочли нужным проводить деда своего друга в последний путь, а родители Коры, как сообщила нам Регина, мать Феликса, уехали в Штаты.

Отпевание прошло в маленькой кладбищенской часовне. Священник произнес стандартную елейную речь о покойном, которого он, очевидно, совершенно не знал.

Кора и Феликс держали бабушку под руки. Черное старомодное пальто с капюшоном было фрау Шваб весьма к лицу, она же постоянно качала головой, словно не веря в происходящее, и не сводила глаз с гроба на катафалке. Гроб весь был покрыт белыми розами. В конце мессы случилась накладка: похоронный хорал знали только мы с Шарлоттой. Остальные не могли совладать ни с мотивом, ни со словами. Пожилая дама не заплакала ни разу, в отличие от меня. После погребения она долго в задумчивости сидела одна на железной кладбищенской скамье.

Чтобы подтвердить свою сопричастность семейству Шваб, я зачем-то потащилась на поминки, хотя была явно не к месту. Было время, я мечтала, чтобы меня удочерил отец Коры или чтобы на мне женился ее брат. Теперь за поминальным столом я то и дело поглядывала на Феликса, одного из клана Швабов. Размечталась! Прям тебе! Особенно Кора нас благословит, так и вижу. Не видать мне хеппи-энда как своих ушей.

Меню составляла Регина. К началу трапезы подали чашку эспрессо, я запротестовала, и скорбящее семейство подняло меня на смех. Это оказался грибной суп. После первого блюда я поковыряла вилкой закуску: три мясные фрикадельки, которые Кора расхвалила мне как исключительный деликатес. Помидоры с луковым соусом и тостами я ела увереннее. На горячее подали озерную форель. Я то и дело подсматривала, кто какой вилкой и какой рукой выбирает рыбьи кости. Лишь когда сервировали десерт, я почувствовала себя в своей стихии: огромная груша с коричным мороженым и мятным листиком. Когда официант стал убирать десертные тарелочки, выяснилось, что лист мяты съела только я. Прочие сочли его украшением десерта.

Вернувшись домой, мы с Корой стали собирать чемоданы. Из-за похорон Хуго Кора перенесла вылет на один день. Завтра утром я отвезу ее в аэропорт, а потом поеду обратно во Флоренцию на ее машине, забрав Бэлу у отца.

Энди заваривал жасминовый чай.

– А где Катрин? – спросил он.

Я сперва только пожала плечами. Но со временем до меня дошло, что ей давно пора быть дома, уроки у нее давно кончились. Ужасно не хотелось, но пришлось позвонить Коппенфельду. В душе я надеялась, что он уже ушел с работы. Но он поднял трубку.

Ледяным тоном, еле сдерживая злобу, он отвечал, что Катрин сегодня не появлялась и никто ее не заменял. Урок проводил он сам. А еще он сыт нами по горло. Хватит делать из него идиота! На глаза ему больше чтобы не показывались!

– А вдруг с ней что-то случилось?

– Мне какое дело?! – вознегодовал директор. – Иди в полицию! Ваши проблемы! Я больше не намерен связываться с прогульщицами вроде вас! Все!

И что мне теперь делать?

Энди пробежал по всем комнатам и собрал на кухне чрезвычайное совещание: Кору, Феликса, Макса и собаку. Я кратко доложила обстановку: Катрин до сих пор нет, и это подозрительно, вполне может быть, что ее похитил Эрик со своим громилой.

Кора заявила, что ни за что больше не станет переносить свой отлет, что ее уже ждет во Флоренции порция отменной пасты, что она не видит пока никаких причин для беспокойства и вообще – они уже сделали для этой дуры Катрин все, что могли. Хватит!

Феликс поддержал Кору. Ослиная Шкура, конечно, дуреха, но все же не настолько, чтобы в одиночку шататься по городу, зная, какая опасность ей угрожает. Наверняка она сейчас войдет в дверь и посмеется над нами.

День похорон Хуго закончился для нас попойкой: мы по-своему помянули усопшего старика и старались не думать, что Катрин пропала. За кого мы только не пили: за Адама и Еву, за Ромео и Джульетту, за Хуго и Шарлотту, за собаку и кошку, за Кору и меня. С каждым бокалом Феликс и Энди казались мне все больше сопляками и дураками. А они все сожалели, что мы с Корой уезжаем. В конце концов мне захотелось срочно исчезнуть отсюда, чтобы не отдаться одному из них. В итоге я привалилась к Максу, единственному крутому парню. Пес сходил с ума от ревности. Сквозь пьяный туман я видела, как Энди поднялся и вышел. Устал, наверное, напировался, спать пошел.

Только потом я узнала, что Энди отправился за тем самым лекарством, от которого умер англичанин. Он ведь обещал. И ему так хотелось мне нравиться!

 

11

Кора не пустила меня за руль, в аэропорт машину вела сама. С собой взяла только элегантную красную лакированную сумочку, упорхнула во Флоренцию налегке, как птичка. Мне же, как ишаку, выпала честь тащить ее багаж, а вместе с ним – сына, и все это без всякой помощи и поддержки.

Вылет задерживался. Мы нервно слонялись в зале ожидания. И тут мимо нас прошел сам Свен Хильтер со своей игрушечной тайской женой. Он как шар катился впереди, она еле успевала за ним на своих нечеловеческих шпильках.

– Кора, – зашептала я, – видишь вон того жирного урода? Эта сволочь жгла мне ноги. Надеюсь, он не меня тут ищет.

– Пошли выясним! – Кора взяла след. – Давай за ними!

Следуя за врагом, мы оказались в зоне прилета, где Хильтер встречал рейс из Бангкока. Тут меня заметила его жена Сенг Ароон. Она приложив палец к губам, кивнула на дверь ближайшего туалета, прошептала что-то на ухо толстяку, тот явно остался недоволен, а она поковыляла в сторону сортира. Я подмигнула Коре и поспешила за тайкой.

Только за нами закрылась дверь туалета, маленькая женщина дрожащими пальцами вцепилась в мой рукав.

– Very danger, miss!

Она знает, где Катрин?!

– Other miss my house, – прошептала она.

Я протянула ей ручку и квитанцию с парковки, и она медленно печатными буквами вывела, как будто нарисовала, адрес. Потом снова сделала умоляющий жест «заклинаю вас, не выдавайте меня!», и мы расстались.

Показались пассажиры из Бангкока. Сенг Ароон приветствовала трех тайских девушек, очевидно, на родном языке. Хильтер покидал их багаж в тележку, и они все вместе удалились в подземный гараж.

– Катрин в опасности! Скорее всего, этот окорок держит ее у себя как пленницу, – сообщила я Коре. – У меня есть адрес, если тайка не обманывает и это не ловушка. Надо что-то делать!

Кора уточнила время: до вылета еще четыре часа.

– Едем! – скомандовала она. – Машин на дороге сейчас немного, попробуем, вдруг получится. Шанс есть.

Мы черт знает сколько возились у парковочного автомата, наконец расплатились. Лифт тащился вниз точно во сне.

– Ну, погнали! – Кора дала по газам. – Куда ехать-то?

Ни одной из нас адрес ровно ничего не говорил, но нам неожиданно повезло: прямо перед нами из гаража вырулил «Мерседес», за рулем сидел Хильтер, рядом с ним – его жена, сзади – три тайки.

Кора присвистнула:

– Похоже, мы направляемся к Главному вокзалу. Не исключено, что трех леди сейчас куда-нибудь отправят на поезде.

Но нет, вскоре Хильтер с помощью дистанционного управления поднял решетку частного гаража, и «Мерседес» въехал в подвал частного дома. Нам припарковаться было негде, пришлось тащиться до самого вокзала. Минут через двадцать мы пешком вернулись к зданию, в нерешительности походили вокруг и остановились перед ярко-красной вывеской «Парилка у Рези. Сауна и массаж».

– Может, просто позвоним? – предложила Кора.

Я колебалась.

Реклама этого сомнительного заведения была на той пачке спичек. Но, может быть, Катрин заперта в доме у Хильтера?

Мы мялись у порога. Тут из соседнего дома вышла пожилая женщина. Кора вежливо справилась о часах работы сауны.

– Деточка! Это же бордель! – покачала головой старушка, удивляясь нашей наивности. – Вам лучше держаться подальше от этого места. Я бы сегодня же отсюда переехала, если бы могла! Каждые две недели они привозят новеньких из Польши, Таиланда, Южной Америки, – жаловалась старушка. – Срам! Просто срам! Иногда слышно, как девочки бедные плачут. Я раз позвонила в полицию, на другой день у меня сожгли детскую коляску в подъезде! – И как будто опасаясь, что сболтнула лишнее, она засеменила прочь.

Ну, по сути, ничего нового мы не услышали. Девушки приезжают в Германию с туристической визой на несколько месяцев, здесь Сенг Ароон, видимо, их инструктирует и по возможности успокаивает. Потом у них забирают паспорта и выгоняют на панель, вернее – в эту вот сауну. В прессе то и дело об этом пишут: работорговля, унижение человеческого достоинства, сексуальная эксплуатация. А Хильтер женился на Сенг Ароон, чтобы она получила вид на жительство в Германии, а вовсе не по любви.

– Если вся банда собралась в борделе, мы можем без риска обыскать дом Хильтера, – предложила я.

Любезный полицейский указал нам путь, и мы отправились по адресу, который написала мне маленькая тайка.

Свен Хильтер жил в предместье Франкфурта, в престижном районе, где в садиках вместо пошленьких садовых гномов стояли фигурки журавлей чугунного литья.

Мы проехали по улице на два дома дальше, остановились и перерыли багажник в поисках предметов, похожих на оружие. Вот проверенный в бою фонарь, гаечный ключ и трофейная связка отмычек.

Дверь дома не поддалась, зато мы легко проникли в гараж. Но сможем ли попасть в дом? Дверь из гаража вела в хозяйственный подвал. Стиральная машина, сушилка, морозильник. Кора открыла морозильную камеру и, зашипела, как старая ведьма:

– Клянусь святым Каннибалом! Чую человечинку!

Мне стало жутко, затошнило от страха и отвращения. Однако расчлененного трупа в морозильнике не нашлось, только мороженые овощи, рыбные палочки, какие-то азиатские полуфабрикаты в большом количестве. Я каждую минуту боялась наткнуться на мертвое тело Катрин. Кроме того, мы сами с нашим гаечным ключом вполне можем оказаться на дне Майна. Просил же меня Феликс не лезть больше в эти разборки!

В отличие от меня, Кора не терялась и не унывала. То ли она такая отчаянно смелая, то ли просто дура. Разве страх – не естественный инстинкт, к которому следует прислушиваться? Некогда философствовать! Я вслепую шла за Корой, иначе эта доминирующая альфа-волчица выгонит меня из стаи.

Кора, не колеблясь, стала подниматься по лестнице на первый этаж. Я втайне надеялась, что дверь будет на три замка. Но нет, стоило повернуть ручку – и мы оказались в прихожей, откуда шли двери в кухню, туалет, гостиную и столовую. Дом казался нежилым. Вопрос – надолго ли?

– Изысканный вкус у твоего истязателя, – ехидно прошептала Кора.

Холл. Встроенный бар, книжный стеллаж, никаких книг, разумеется, коллекция порновидео, деревянная нубийская статуэтка и несколько оловянных кубков. В углу шкаф с оружием, заперт на ключ.

Зазвонил телефон. Я вздрогнула. Вдруг одна из дверей медленно и бесшумно отворилась. У меня подкосились ноги, и я опустилась в ближайшее кресло… Из кухни выскользнула сиамская кошка и стала тереться о ноги Коры.

– Эй! Пошли, не время гладить чужих кисок, – шикнула я, – давай наверх и покончим с этим!

Второй этаж. Ванная. Плитка черная и ядовито-розовая. Три комнаты. Маленький кабинет, письменный стол, бумаги. Спальня с круглой водяной кроватью. И еще комната с коричневой вельветовой софой, прожженной в нескольких местах, и перед ней – еще один телевизор. На стене плакат «Сказочный Таиланд». Везде образцовый порядок, и ни следа Катрин.

– У тебя мобильный с собой? Давай позовем Феликса и Энди! – меня трясло от страха.

– Запомни раз и навсегда, – Кора гневно замотала головой, – будешь постоянно возиться со всякими слабаками, они на шею тебе сядут и все соки вытянут, чтобы самим казаться сильнее! Они сделаются важными и надутыми, а ты превратишься в собственную тень. Мужчины – вампиры, сколько можно тебе повторять? Не висни ты на них, не цепляйся!

С этими словами она в сердцах стукнула гаечным ключом по водяному матрасу. Я не стала спорить, хотя сейчас была бы счастлива, если бы нам на помощь пришел даже самый паршивый мужичонка. Ну да ладно, не время и не место спорить о мужских недостатках и достоинствах.

– Пошли отсюда, – канючила я, – все это без толку и опасно!

– Да помолчи ты! – прикрикнула Кора. – Ты ничего не слышишь?

И в самом деле я услышала тихое шуршание. Кошка играла с краем обоев, отошедших от стены у большого зеркала.

Как у Катрин нелепые натюрморты прятали настоящие шедевры, так и обои с пошленькими розочками, очень похожими на наши, скрывали фальшивую стену из фанеры. Если бы не кошка, нам бы ни в жизнь не заметить потайной двери, замаскированной зеркалом. Трясущимися руками я потянула дверь на себя: в узкой маленькой кладовке без окон лежали две связанные женщины.

Одна из них была Катрин. Она была в глубоком обмороке и не приходила в себя даже от свежего воздуха. Хорошо хоть задышала глубже и щеки порозовели. Сейчас я бы обрадовалась даже ее нытью, болтовне или вечным удрученным вздохам.

Кора обернулась ко второй пленнице, африканке.

– А с этой всё, – хладнокровно сообщила она. – Кончено. Не повезло.

И тут железные нервы Коры сдали. Она разрыдалась в голос. Я обняла ее и постаралась успокоить. Надо же, я-то думала, что Коре все человеческое давно чуждо. Ан нет, осталось еще в ней что-то душевное, за что я когда-то полюбила ее как сестру.

К дому подъехал знакомый «Мерседес». Я метнулась к окну и в щелку между гардинами увидела, как Свен Хильтер и Сенг Ароон выходят из машины. Три новенькие тайки, похоже, остались в «Парилке».

– Господи, Кора! Они идут сюда!

Что теперь делать: бежать, драться, звонить в полицию?

Но Хильтер только открыл перед женой дверь и вернулся обратно к машине. Если он сейчас поедет в гараж, то сразу заметит, что ворота открыты. Едва дыша, мы подсматривали из-за занавесок. Недовольно качая головой, Свен снова вылез из «Мерседеса», вернулся к дому и запер дверь снаружи. Сел в машину и уехал.

На первом этаже тайка на своем языке разговаривала с кошкой.

– Давай, – кивнула Кора, – разберись с миссис Хильтер.

– Зачем? Она на нашей стороне. Подожди меня здесь. Побудь с Катрин.

Сенг Ароон за нас, и я спустилась по лестнице без страха. Увидев меня, в первый момент тайка в ужасе рухнула на колени, задрожав всем телом, и молящим жестом прижала руки к груди. Но, узнав меня, немного успокоилась.

Без каблуков она была такая игрушечная, из широких штанин смешно торчали крошечные ступни. Я погладила ее по волосам: не бойся, мол, мы тебя не обидим.

– White miss and black miss in prison! – Тайка указала на спальню.

Я позвала Кору.

Сенг Ароон снова испугалась до полусмерти, увидев незнакомую высокую рыжеволосую женщину.

Я показала ей отмычки: вот как мы попали к тебе в дом!

– Garage entrance. – Я демонстративно обняла сначала Кору, потом Сенг Ароон. – Good friend!

Узнав о смерти чернокожей пленницы, Сенг Ароон вновь затряслась всем телом.

– They killed Mango! – Она заплакала и ясно дала нам понять, что на нашей стороне и готова действовать. Взяв себя в руки, тайка оказалась весьма прагматичной особой.

Вместе мы снесли вниз бесчувственную Катрин.

– You have car? – деловито осведомилась Сенг Ароон.

Да, говорим, мы на машине.

Тайка побежала в подвал и отворила ворота, чтобы Кора могла въехать. В гараже, незаметно для посторонних глаз, мы положили в «Феррари» бесчувственную Катрин. Только мы собрались ехать, тайка вцепилась в меня и взмолилась:

– Please take me with you!

Я растерялась и взглянула на Кору. Та невозмутимо ответила:

– Ну, если она хоть сейчас готова… O’key, no problem!

И широким жестом пригласила тайку на переднее сиденье. Моего согласия, ясное дело, никто не спросил.

Так мы вчетвером покинули это ужасное место.

Мы собирались первым делом в больницу. Там мы навешали бы на уши врачу дежурную лапшу и передали бы ему Катрин. Но пострадавшая очнулась прежде, чем мы нашли пункт неотложной помощи.

– Мне что-то вкололи, – выговорила Катрин, – и я отключилась. Куда мы едем?

– Теперь уже в Дармштадт, – отвечала Кора. – Мой самолет взлетел десять минут назад.

Мы вчетвером сидели на кухне нашей коммуналки. Я заваривала чай. Мальчишек дома не было. Катрин заплетающимся языком рассказывала, как ее, совсем как меня, скрутили у школы и увезли к Хильтеру.

Сенг Ароон по очереди взяла за руку меня, Кору и Катрин и проникновенно произнесла:

– You are my sister!

Мы улыбнулись. Кора несколько раз назвала ей наши имена, но без особого успеха.

– Seng Aroon means «rising sun», – объяснила тайка смущенно. – My nickname is Pu!

Понемногу она освоилась и на своем ломаном языке, как могла, рассказала о своем детстве на северо-востоке Таиланда.

Ее мать рано овдовела и работала от зари до зари на paddyfields, чтобы прокормить восьмерых детей.

– Это рисовые поля, – ввернула Кора, которая, как всегда, лучше всех все знала.

Пу, самую младшую из сестер, продали. Катрин снова прослезилась.

– Как нам теперь быть? – спросила я. – Куда нам девать нашу новую тайскую подружку? Она ведь наверняка без документов, Хильтер, сдается мне, конфисковал у нее паспорт. Она не сможет вот так запросто смыться за границу.

Кора пожала плечами, а Катрин пошла прилечь, поскольку чувствовала себя совершенно разбитой.

А кукольная девочка молча, будто так и надо, перемыла гору грязной посуды. Я вытерла и убрала на полку. В знак признательности Пу научила меня тайской пословице: женщины – задние ноги слона.

Почему слона?

Мужчины – передние ноги, объяснила Пу. Они определяют направление в жизни. Да, к сожалению. Но настоящая сила – в задних, они и держат крепче, но раздавят в два счета. Они для этого более приспособлены.

– Наш человек! – Кора прислушалась к разговору. – Сами не заметили, как превратились в банду четырех!

Зашла речь о погибшей девушке из Африки. Когда Пу и Свен уезжали в аэропорт, африканка была еще жива, в этом тайка была уверена. Манго скандалила и не желала работать в борделе. Это Свен ее убрал.

Теперь, когда Пу стала одной из нас, Кора полушутя, полусерьезно спросила, что, по мнению нашей тайской сестрицы, нам теперь следует предпринять.

– Please kill Seven! – попросила Пу.

Кора, изобразив наигранное недоумение, всплеснула руками.

– О! Одним ударом семерых? Мы что, храбрые портняжки?

– Она произносит Seven вместо Sven, – прокомментировала Катрин, наполовину воскресшая после сна, – азиатам трудно произнести две согласные подряд.

Пу кивнула, как будто поняла, что сказала Катрин, и потребовала:

– And mister Eric: same-same!

– Чего? – не поняла я.

Кора, естественно, уже все знала лучше всех и объявила:

– Мисс Майя делать пиф-паф мистеру Свену и same-same мистеру Эрику!

Опять Майя! Как мокруха – так Майя! Хорошо устроились, а?

Мне надоело сидеть с ними на кухне, я потихоньку ушла в комнату. Пойду-ка, думаю, соберу вещички, в любую минуту подхвачу чемодан, и только они меня и видели.

Когда искала ночную рубашку, нашла на подушке записку от Энди. Боится, что я опять исчезну без единого слова. Не знаю, не думала об этом, но, наверное, так бы и поступила. Как только улетит Кора, я – в машину, пожитки в багажник, и за сыном.

А Энди, кажется, уже видел меня насквозь: в записке он просил дождаться его вечером, когда закончится его смена. Если же я все-таки вопреки его просьбе уеду и он не сможет меня обнять на прощание, то под одеялом для меня спрятан прощальный подарок.

Я откинула одеяло: флакон с тем самым лекарством! То, что надо.

Кора возликовала, увидев сувенир от Энди.

– Отлично! Молодец ты, Майка! Ну, теперь мы угостим американскую старушенцию.

– Please kill Seven! – повторила я просьбу Пу.

– На семерых не хватит! – фыркнула Кора.

Однако мы были согласны в том, что на двух господ – Свена и Эрика – у нас яда точно хватит. Они у нас приоритетные вип-персоны в черном списке!

С видом триумфаторов мы присоединились ко второй половине нашей банды. Очевидно, наши преступные намерения были написаны у нас на лбу, потому что Пу, глядя на нас, спросила:

– You have gun?

Тут неожиданно выступила Катрин. До сих пор она вроде крови не жаждала, но вдруг и ее понесло туда же:

– Честно говоря, это самое same-same решило бы все мои проблемы. Если Эрик помрет, у меня будет собственная квартира, счет в банке, и мне достанутся… – Она, очевидно, собиралась сказать «картины».

Кора, словно фармаколог-профессионал, прочитала Катрин лекцию о том, как лекарство, которое мы собираемся применить, влияет на изнуренный спортом организм.

– Давайте перейдем на английский! – предложила Катрин, – иначе наша тайская сестра нас не поймет. В конце концов, ведь это она заказала вам своего мужа!

У Пу глаза округлились, когда мы показали ей пузырек.

– Very poison? – с надеждой спросила она.

Но все не так просто, вздохнула я.

С трудом я объяснила Пу на примитивном английском, что нам придется накапать Свену и Эрику из бутылочки, а потом как-то заставить их карабкаться на Эверест или взвалить на них еще какие-нибудь чрезмерные физические нагрузки. И вот тогда препарат может и подействовать.

– No, no, мисс Майя! – вскричала тайка, едва не подпрыгивая от радости. Свен так растолстел, что Эрик заставил его заниматься спортом, и теперь каждое утро они вместе бегают!

Точно, подтвердила Катрин, Эрик давно бегает трусцой. Перед завтраком он ездит в парк Саксенхаузен и совершает пробежку там вдоль Майна. Когда они жили вместе, он пытался подвигнуть и жену бегать с ним по утрам, но в этом отношении Катрин безнадежна. Сейчас он, наверное, рад, что нашел дурака. Кстати, он всегда берет с собой бутылку минералки. Вот туда-то мы и плеснем яд!

Все поглядели на Катрин и задумались.

– Катрин, – деликатно начала я, – у тебя иногда бывают озарения, но ты меня извини, мне-то известно, что ты отчаянная трусиха. Неужели ты сунешься в квартиру Эрика? И к тому же когда он дома?

– Это сейчас неважно! – перебила Кора, морща лоб, – опасаюсь я, что у наших будущих жертв сейчас на уме не утренние пробежки, а совсем другое. Как только они обнаружат, что мы увезли Катрин и при этом нашли труп Манго, они натравят на нас половину франкфуртской братвы.

Ну, так что ж мы сидим? Франкфуртские ребята знают адрес нашей коммуналки! Хватит тут прохлаждаться. Пора двигать отсюда.

 

12

Все-таки и у Коры сердце не камень. Иногда, хоть и редко, это заметно.

В Дармштадте нам больше нечего делать. Кора поручила мне найти во Франкфурте первоклассный отель и забронировать либо два номера на двоих, либо сьют на четверых, и чтобы с гаражом.

Сама же она куда-то скрылась, пообещав скоро вернуться.

Через час она вернулась в новом элегантном плаще, нагруженная подарками. Катрин – букет орхидей, мне – роскошные сандалии с ремешками, только бы я избавилась от убожества, которое донашивала за этнографиней. А Пу получила целый гардероб: нижнее белье, пижаму, футболки, платьице из отдела детской одежды, дорожную сумку и несессер с туалетными принадлежностями.

Номер люкс во Франкфурте был заказан, чемоданы – мой и слабенькой еще Катрин – собраны, прощальное письмецо Энди написано. Кора даже черкнула записку Феликсу, из которой, правда, понять можно было только то, что мы живы-здоровы. Но вот о том, куда мы едем и где нас искать, – ни слова! «Катрин нашлась, она с нами, не беспокойтесь». И точка. Мы стали спешно грузиться в автомобиль. Не дай бог, Энди вернется раньше времени. Не хочу снова его упреков.

Катрин невероятно тронул букет венериных башмачков.

– Откуда ты знаешь, что я люблю орхидеи? – спросила она у Коры по дороге во Франкфурт.

– Я же художник, я обязана быть наблюдательной, – отвечала Кора, – я была в твоей комнате и обратила внимание на твой цветник.

Глядите, какая! Красуется, рисуется, ну, чисто как жених на смотринах. Я даже заревновала немного. Но у нас была проблема поважнее: как мы объясним в гостинице, что у Пу нет документов?

Зря беспокоилась. Наглость – второе счастье. Кора положила перед администратором один только свой паспорт, вписала в анкету флорентийский адрес, состроила из себя светскую львицу с претензиями, кинула ключи от своего «Феррари» в руки изумленного портье, с изысканным итальянским акцентом велела загнать машину в гараж и заявила на ресепшен, что все просьбы и пожелания ее свиты – она кивнула на нас, стоявших с чемоданами у нее за спиной, – на ее счет. Перед ней залебезили, забегали, почти влюбленно заглядывали ей в глаза, кинулись исполнять все ее царственные распоряжения насчет багажа, с подобострастием ловя ее щедрые чаевые.

Пу, как хорошо обученная прислуга, распаковала чемоданы, развесила все по шкафам, открыла окна.

Я пребывала в задумчивости. Вдруг Кора потащила меня в ванную.

– Прежде чем ты совсем отключишься, нужно решить, что делаем дальше. Рассиживаться нечего. Бандиты вряд ли найдут нас в гостинице, но мы ведь не можем прятаться здесь вечно.

– Само собой, – кивнула я.

Она продолжала:

– Пока мы как в крепости, имеет смысл составить план военных действий – надо ударить первыми! Когда все будет кончено, Катрин может опять поселиться в Вест-энде и спокойно преподавать в своем университете. Куда же денется Пу, не знаю. Может, поживет с Катрин? В любом случае им нельзя никуда исчезать, если хотят вступить в права наследования как добродетельные вдовы.

– Ясное дело.

– И если тебе неохота дальше возиться с твоими новыми подружками, то мы вместе возвращаемся во Флоренцию и находим нашей энергии более достойное применение. Играть в Робин Гуда – это, конечно, здорово, но не должно входить в привычку, – закончила Кора.

Пораскинув мозгами, мы решили завтра оставить наших малюток отсыпаться и вдвоем понаблюдать за парочкой бегунов. Изучив их привычки и повадки, мы сможем нанести первый молниеносный удар.

Мы заказали легкий ужин в номер и развалились на необъятных кроватях. По телевизору шел какой-то фильм-катастрофа.

Вставать ни свет ни заря без привычки – это мука. Но если Кора что задумала, то уж выполнит. Она растолкала меня в пять утра.

– Подъем! Вставай, Майка, кофе для смелого охотника – только после охоты!

Совершенно не в духе, я выползла из постели, завистливо глядя на мирно спящих заказчиц убийства. Они-то сами вон как сладко спят – и вообще останутся чистенькими, когда мы уберем их мужей.

Благодаря объяснениям Катрин по карте мы быстро нашли набережную, и я узнала место: совсем рядом дачка Коппенфельдов, где меня укусил хорек. Оставив машину рядом с участком Бернда, мы прокрались к стоянке.

В такую рань на набережной было пусто. Мимо нас проехал один небритый велосипедист, за ним трусила ухоженная овчарка. Холодный туман поднимался с Майна, я мерзла, хотя и выпросила у Коры ее новый плащ. Чайка тревожно прокричала над нами, как будто предостерегая.

– Ты там уснула, что ли? – сердилась Кора. – Мы пришли не парк собой украшать! Надо найти, где спрятаться.

За кустами нашлось укромное местечко, но сесть было некуда, больно грязно и холодно. Дернул же меня черт ввязаться в эту авантюру.

– Да хорош киснуть-то! – дернула меня подруга. – Кто рано встает, тому бог подает!

К счастью, оба спортсмена были того же мнения. Долго ждать их не пришлось. В начале седьмого подкатила машина. Эрик был в том же костюме, что и в день моего похищения. Хильтер напялил какой-то вычурный, пижонский, модный спортивный прикид сияющего синего цвета. Ха! Карикатура! Выглядит как дурак. Мы в кустах захихикали, глядя на него.

Говорили они мало. У Свена лицо было помятое, сразу видно – человек недоспал. Эрик глянул на него с ненавистью.

– Ну и рожа у тебя! – прокомментировал он. – Так бы и врезал! Смотреть тошно!

Да, Кора со мной нежна и деликатна, а я еще жалуюсь!

Эрик взглянул на часы, и спортсмены пустились в путь. Мы кинулись к машине Эрика. С этой «Ауди А8» меня связывали не самые приятные воспоминания. В этот автомобиль меня кинули, почти оглушенную, на заднее кожаное сиденье, где сейчас лежал темно-красный нейлоновый рюкзак.

Кора открыла дверцу машины – Эрик не считал нужным запирать ее. Бардачок был демонстративно распахнут и совершенно пуст.

Рюкзак! Бутылка минералки, початая плитка шоколада, пара сморщенных яблок, старая истрепанная карта альпийских дорог, сплющенный тюбик солнцезащитного крема, рулон туалетной бумаги, презервативы, моток веревки и аптечка. В багажник ломиться не пришлось.

– Отлично, они сами облегчили нам задачу! – Кора отвернула запаянную крышечку бутылки, выплеснула немного воды на землю и опрокинула в бутылку весь пузырек с ядом.

Поле боя мы покидали так торопливо, что я зацепилась новым плащом Коры за какой-то колючий куст.

Ни Катрин, ни Пу еще не просыпались. Мы с Корой молча разделись и снова улеглись спать. Завтрак был заказан только на десять.

В десять постучали, я проснулась первой и открыла официанту. На сервировочной тележке в номер въехал завтрак на четыре персоны, да какой завтрак: что душе угодно, включая утреннюю газету!

Дамы одна за другой просыпались, садились в кроватях, зевали, потягивались. Пу выглядела трогательной девочкой в пижамке с винни-пухами. Катрин после сна ожила, порозовела.

Мы, перебивая друг друга, выложили двум будущим вдовам утренние новости. Пу не понимала и нервно повторяла один и тот же вопрос:

– Seven dead?

– Зависит от того, кто из них больше хотел пить, – объявила ей Кора.

– Можно съездить проверить! – предложила я.

– Можно я сначала позавтракаю? – недовольно оборвала меня подруга. – И вообще-то, я сейчас не в том настроении, чтобы ехать к Свену.

К полудню мы закончили завтракать, но еще не одевались. По очереди без всякой спешки мы заходили в ванную и плескались там сколько хотели. Мы, ей-богу, заслужили немного отдыха.

– Кто там в ванне оставил свою щетину? – поморщилась Кора. – Кстати, в отеле есть бассейн! Но я полагаю, ни у кого, кроме меня, нет с собой купальника. Схожу куплю.

– Я с тобой! – сообщила я.

– Ты соришь деньгами, как нефтяной шейх, – не без зависти заметила Катрин.

– Скоро и ты так сможешь! – заверила ее Кора. – Только под лежачий камень портвейн не течет. Давай, училка, хватит пялиться в телек, поучи малышку немецкому. Когда вернусь, доложите об успехах.

Катрин и Пу радостно замахали нам вслед.

Вернувшись, мы застали Катрин в возбуждении.

– Я звонила Эрику, чтобы проверить, есть ли кто-нибудь в квартире, – похвасталась она, – никто не отвечает. А у Пу есть секретный телефонный номер «Парилки»! Кора, может, ты позвонишь, твой голос никто там не знает, попроси к телефону Свена или Эрика. Вдруг удастся что-то выяснить.

– Как ты себе это представляешь? – поинтересовалась Кора. – Что, так и спросить: «Скажите, а ваши хозяева сегодня случайно не померли?» А, ладно, давай, представлюсь секретарем из коллегии адвокатов, например.

В «Парилке» Коре отвечали, что сейчас ни адвоката Шнайдера, ни директора Хильтера нет на месте. Елейно-слащавый голосок спросил, не нужно ли чего передать. Кора выключила мобильный.

– Ну вот, теперь мы знаем столько же, сколько и до этого! – подытожила она.

Днем пришлось скучать в номере. Из педагогических соображений вредная Кора не давала нам включать телевизор, а вместо этого включила радио и наткнулась на местные новости. Я слушала вполуха. И вдруг Катрин крикнула:

– Тихо!

Сегодня утром около семи часов по не установленной пока причине водитель «Ауди А8», адвокат из Франкфурта, не доезжая перекрестка с дармштадтской трассой, не справился с управлением, сорвался с дороги и врезался в ограждение. Водитель погиб на месте…

Некоторое время мы молчали, застыв на месте. Пу уставилась на нас с немым вопросом. Она поняла так или иначе, что мы сейчас услышали что-то важное.

– Это мог быть твой муж? – спросила Кора.

– Наверняка он, – кивнула Катрин, – он адвокат, марка машины совпадает, и как раз в это время он был в пути, видимо, ехал ко мне, в Дармштадт, – и она неожиданно начала всхлипывать.

– Ну и чего ты рыдаешь? – удивилась Кора. – Ты же сама его заказала?!

Пу потянула плачущую Катрин за рукав:

– Seven same-same?

Пришлось ей объяснять, что из новостей неясно, был ли Свен в машине вместе с Эриком, но скорее всего нет.

– В нем было и кое-что хорошее, – продолжала Катрин оплакивать своего заказанного супруга, – на Рождество он всегда жертвовал деньги на программы ЮНИСЕФ. А как роскошно он выглядел в смокинге!

– Да, все бы хорошо, только он ехал в Дармштадт, и тогда бы потом хоронили нас, а не его! – напомнила я.

Кора зазвенела посудой в мини-баре.

– Ладно, хватит уже рыдать! Предлагаю отметить. Надо выпить. Надеюсь, вместе с Эриком и все наши проблемы кончились! – Она взглянула на Пу. – О’кей! Никто не должен голодать и мерзнуть. Наша сестрица тоже скоро станет веселой вдовой.

Катрин опрокинула стопку шнапса и убиваться перестала.

– Как мне себя дальше вести? Позвонить в полицию и спросить, не мой ли муж погиб утром на шоссе?

Кора кивнула:

– Да. И не тяни с этим. Все должно быть убедительно: ты услышала новости и очень беспокоишься. А потом расплачешься, вот как сейчас.

Интересно, попросят ли Катрин опознать тело. Впрочем, ей стоит сразу сказать, что они с мужем давно живут раздельно, тогда не придется ни рыдать, ни притворяться.

В управлении полиции Катрин сказали, что погибший почти наверняка ее муж. Его узнал один из санитаров «Скорой помощи», кроме того, в машине нашли документы, однако порядок есть порядок: Катрин обязана опознать погибшего. Опознание назначили на следующее утро.

– Нам лучше опять пообедать в номере, – решила Кора, – не стоит вчетвером показываться на публике. Кому чего заказать? Кого чем порадовать? – И она зачитала меню для обслуживания в номерах.

Тут Пу, которая усердно подшивала порванный подол нового плаща Коры, порадовала нас двумя английскими словами:

– Я ем same-same like miss Maja!

Ай да Катрин! Ай да училка! Научила, смотри-ка! Аплодисменты!

– Хочу лосося на пару́ с жареной картошкой и руколой, – заказала я.

Удивительно, как это Пу, прожив четыре года с мужем, хоть и с таким, во Франкфурте, не выучила ни слова по-немецки?

– Она очень способная! – похвалила Катрин свою ученицу. – Схватывает на лету. А Свен с ней почти не разговаривал, так она сказала. А этот убогий английский она выучила в каком-то тайском борделе. Ее научила держательница заведения, сутенерша, Мама-сан, как она ее называет. В Германии ее превратили в рабыню, в наложницу и домработницу. Когда муж уходил, запирал ее в доме. Никакого контакта с внешним миром. Однажды попыталась сбежать, Хильтер ее поймал и на неделю запер в подвале. Однажды она предостерегла новеньких таек, что из них хотят сделать проституток, а они взяли ее и выдали. Тогда ее и вовсе избили.

– Жаль, что она так поздно обратилась в Народный университет, – посетовала я.

Оказалось, что Свен привел Пу на курсы не для того, чтобы она выучила немецкий, а чтобы по просьбе Эрика следить за Катрин.

– Вот мразь! – Кора закипела от ярости. – Убью к чертовой матери своими руками! Уж он-то точно заслужил! История с картинами, надо думать, со смертью Эрика окончена. Сами эти гориллы за живописью не полезут. Да и что они в ней понимают, уроды!

На следующий день Катрин вскочила ни свет ни заря. На такси поехала в Институт судмедэкспертизы и по заведенному порядку опознала тело мужа.

Вернувшись, рассказала, что расплакалась сама собой и вполне убедительно. Ей задавали вопросы, отвечать было легко, даже врать не пришлось: жили врозь, Эрик каждое утро бегал, поэтому на нем спортивный костюм. Секретарша Эрика дала такие же показания.

Катрин спросили, считает ли она нужным делать вскрытие, ведь степень внутренних повреждений до конца неизвестна. Тест на алкоголь отрицательный. Чтобы ничего не упустить, исследовали «Ауди»: машина новая, ухоженная, с подушкой и прочими средствами безопасности, вряд ли авария могла произойти из-за технических неполадок.

Против вскрытия Катрин не возражала, но никакой пользы в нем не видела. Потерял ли муж сознание, был ли это сердечный приступ или он просто заснул за рулем – какая разница, теперь это уже ничего не изменит.

Дело с юридической точки зрения простое, других участников аварии нет, никто больше не пострадал, жалобу подавать некому. Жаль только, что вдова не получит страховку по смерти мужа, договора страхования жизни в пользу жены Эрик не заключил.

– Мне показалось, что следователь как-то оживился, когда я упомянула имя Хильтера. Думаю, Свена в полиции уже знают.

– Тогда, – предположила Кора, – ему сегодня же пришлют повестку или нанесут визит.

– В полиции мне отдали ключи Эрика от нашей квартиры, – сказала Катрин, – можем перебраться туда. Чего зря платить такие деньги за отель. Квартира стоит пустая! Места всем хватит.

– Ты глухая, что ли? – возмутилась Кора. – Свен-то жив! Даже если еще не знает о смерти шефа, он ищет Пу. Он натравит на нас своих ребят. Даже идиот догадался бы, что ее побег и твое исчезновение связаны. Прикинь, если эта братва вломится в квартиру на Нойхаусштрассе, а там – мы, бери нас голыми руками! Так что остаемся здесь.

– Самое время отправить эту скотину Хильтера вслед за моим благоверным, – грустно сказала Катрин, которая уже мечтала о встрече со своим гардеробом и музыкальным центром.

 

13

Третье утро в отеле прошло спокойно, без всяких событий, которые могли бы потревожить наш долгий сон. За завтраком Катрин учила Пу новым словам: кофе, чай, булочка, яичница, ветчина.

Мы с Корой просматривали утренние газеты. Я наткнулась на короткую заметку о смерти Эрика, речь шла о превышении скорости. Кора нашла новость поинтереснее:

Вчера утром велосипедист, проезжавший по набережной Дойчхеррнуфер, наткнулся на чудовищную находку возле усадьбы Гербермюле. Его овчарка обнаружила в строительном котловане обезглавленный труп молодой женщины, засыпанный сверху тонким слоем земли.

Личность покойной еще не установлена. Обстоятельства происшествия выясняются, ведется следствие.

«Неизвестная женщина погибла насильственной смертью», – заявили в прокуратуре Франкфурта.

Полиция обращается к общественности за содействием. Просим откликнуться всех, кто располагает сведениями о пропавшей темнокожей женщине 20–30 лет.

– Они отрезали ей голову! – вскрикнула Катрин. – Ужас… ужас… я могла бы оказаться в той яме вместе с ней!

Дошло наконец!

Как ни тяжко было Катрин в этот момент, она старательно пересказала Пу содержание статьи.

– Севен – свинья, – прозвучали в ответ на это слова тайки.

Значит, она все поняла. Ну и хорошо.

И зачем только Пу вышла за него замуж, за этого «Свиносвена»?

Пу печально отвечала, что быть женой, пусть даже такого гадкого немца, это все же лучше, чем быть проституткой у нее на родине в Таиланде. Свен обещал ее мачехе переводить в их городок Удон Тхани тридцать марок каждый месяц. Этого было достаточно, чтобы Пу последовала за совершенно чужим дядькой черт знает куда, в чужую страну.

– Поверить не могу! – воскликнула Кора. – Он же урод! И ни грамма мозгов: надо было додуматься закопать труп там, где они с Эриком каждый день бегают!

Ну, и что нам теперь делать? Сообщить в полицию все, что мы знаем о трупе?

– Напишем анонимку в полицию, – предложила я.

Из папки с гербом для корреспонденции постояльцев отеля я вынула лист бумаги, на котором, разумеется, также красовался герб отеля.

– Ты бы еще фамилию свою написала рядом с адресом гостиницы! – Кора посмотрела на меня как на полную идиотку, порылась в своей здоровенной плетеной сумке и вырвала из блокнота для рисования белый, абсолютно безликий листок.

Левой рукой Кора написала печатными буквами:

УБИТАЯ С БЕРЕГА МАЙНА РАБОТАЛА В «ПАРИЛКЕ У РЕЗИ» ПОД ИМЕНЕМ МАНГО. ЕЕ УБИЛ СВЕН ХИЛЬТЕР.

Пу увидела, как мы мечемся с бумагой и ручкой и решила тоже написать письмо, предупредить девочек в «Парилке».

– Разве почту в борделе не проверяют? Вдруг письмо перехватят и прочтут те, кому не надо? – забеспокоилась Катрин.

– Пошлем кого-нибудь из наших парней! – обрадовалась Кора. – Пусть взрослеют, школяры! Я звоню в коммуналку.

Слава богу, в «Парилку» придется идти не мне. Пу быстро и ловко, скачущими веселыми значками настрочила записку, сложила листок и надписала: «Для Нисахон».

Кора вернулась из соседней комнаты, кинула свой мобильный на кровать и рассмеялась.

– Твой храбрый Энди заявил, что часто развозит похотливых фраеров по таким заведениям и его тошнит от любых увеселительных заведений на свете. А мой братец придумал совсем уж тупенькую отговорку: он панически боится СПИДа. Только Макс – настоящий парень! Он поворчал, что проституция унижает достоинство женщины. Но наше желание – для него закон. Мы встречаемся у Старой Оперы, я отдам ему записку Пу.

Кора заметила мой скептический взгляд и тут же продолжала:

– Энди и Феликс – два слюнтяя! Я всегда это знала. Сами трусят, пороху не хватает, а нас ругают. Майя, сбегай на ресепшен, раздобудь чистый конверт без надписей и почтовую марку.

Письмо было уже запечатано в конверт, когда мне пришла в голову одна мысль, и я разорвала послание.

Эти трое готовы были меня побить.

Спокойно! Сейчас все объясню!

– Если полиция получит письмо Коры, то мы до Хильтера уже никогда не доберемся. Его сразу же арестуют, начнут допрашивать и посадят за решетку. А он и оттуда нас достанет и позаботится, чтобы Пу умолкла навсегда. А вот когда она станет вдовой, то будет свободна от всех обязательств и унаследует домик и капиталец. Думаю, после этого она сможет у себя на родине открыть магазин или ресторан.

Все, я закончила.

Моя пламенная речь их впечатлила. Молчат и с уважением глядят на меня. Мне удалось даже поколебать первенство и авторитет Коры, и она это сразу почуяла.

– Хитроумный индеец Виннету выходит на тропу войны, пусть идет и поразит врага ядовитой стрелой. Или ты собираешься прямиком в логово врага, чтобы метнуть Свену томагавк в тыкву?

Не смешно. Шнурки только поглажу и одна побегу мочить Хильтера, как же!

Но Кора уже была занята другим: она договорилась с Максом и сама понесет ему записку. Меня она, естественно, потащит с собой, ей ведь всегда нужны свидетели, восхищенные почитатели ее ловкости и находчивости, верные оруженосцы, восторженные соратники, самоотверженные единомышленники и преданные соучастники.

Я оказалась почти права.

– Катрин, пойдешь со мной? – Кора смотрела мимо меня, надевая плащ.

– Не знаю, – протянула та неуверенно, – я даже слово «бордель» слышать не могу, я от этого заболеваю. Мой муж слишком часто заходил туда по вечерам. И я не думаю, что стоит посылать туда приличных молодых людей.

– Да? Макс вроде не певчий из церковного хора, не мальчик. Он уже наверняка видел бордель изнутри, – бодро ответила Кора. – Майя, ты идешь?

Я выбрала отель в самом центре Франкфурта. Это же лучший отель в городе. Все в пешей доступности.

На площади перед Оперным театром было людно. Я искала глазами знакомое лицо, как вдруг кто-то довольно грубо дернул меня за рукав. Макс явился не один, Энди и Феликс притащились с ним, подкрепление! Сейчас опять пойдут упреки, проповеди!

Впятером мы сели в кафе, чтобы обсудить положение дел. Кора справилась о бабушке: как она там, привет ей от всего сердца, ля-ля-ля! И неожиданно выговорила Максу, что он не должен был тащить за собой эскорт, договаривались, что он приедет один!

– Мы не поверили ни слову из вашей истории, – встрял Феликс.

– Сначала похитили Майю, – подхватил Энди, – потом наплели нам про сицилийскую родню Катрин, а потом вам еще зачем-то понадобился опасный лекарственный препарат!

Феликс подытожил:

– Откуда нам знать, может быть, вас кто-то заставил нам позвонить, может, это ловушка! – отозвался Феликс.

А Макс пригрозил:

– Выкладывайте все как на духу, иначе мы сматываем удочки.

Вот ведь спелись! Мы с Корой переглянулись, и подруга приготовилась уже красиво врать, да я ее опередила:

– Никто не собирался вам врать! Просто мы были вынуждены умолчать о некоторых фактах ради вашей же безопасности.

Начала недурно. Что дальше? Все смотрели мне в рот с немым вопросом: не пора ли выложить всю правду? Пришлось выкручиваться, и я продолжала, стараясь выглядеть уверенно и нагло:

– Идите в «Парилку» втроем, если вам так спокойнее. Мы вас посылаем не на разборки, просто необходимо, чтобы письмо не попало в чужие руки. Для вас это – просто пикник, а мы хотим помочь одной иностранке, из которой сделали сексуальную рабыню, и предупредить остальных.

– Ой, я сейчас расплачусь, – отозвался Макс, – с ума сойти, как трогательно! Вы что, держите нас за одноклеточных, за придурков, которым можно нагнать всякой пурги? Спорим, речь идет о мести? Те два типа, с которыми мы ради вас связались, опасные мерзавцы. Но если вы решили их совсем убрать, то уж, пожалуйста, не нашими руками, – Макс засмеялся, довольный своей речью.

Феликс с готовностью закивал в подтверждение его слов.

– Куда вы опять свалили? – мрачный Энди завел свою любимую песню. – И все время врете! Не доверяете – так сами ваше дерьмо и разгребайте!

Тут вмешалась Кора, и это был поистине театральный выход.

– Мы временно живем в одном сельском пансионе. С нами Катрин и еще одна девушка. Им нужна защита, их преследуют бандиты. Эрик Шнайдер из той же шайки! Был. Мы случайно узнали, что он погиб в автокатастрофе. Между прочим, по пути к вам, в Дармштадт! А Катрин сотрудничает с полицией, и мы не затеваем ничего глупого или, боже упаси, противозаконного! Вы нас в самом деле крайне обяжете, если сходите в «Парилку» и передадите записку одной тайской девушке. Только чтобы сутенеры не заметили. И все!

И Кора импульсивно положила руку Феликсу на колено. Я же состроила для Энди глаза раненой лани.

– Вот что, девочки! – не выдержал Макс. – Мне это все порядком поднадоело. Теряем время. Энди, съездим по-быстрому! А ты, Феликс, останься с девушками и глаз с них не спускай, пока мы не вернемся.

Повторяя тайское имя Нисахон, Энди вслед за Максом отправился в неизвестность.

Два часа тянулись долго. Даже Кора занервничала, а Феликс то и дело глядел на часы.

Наконец оба вернулись, без единой царапины, лишь слегка смущенные. Им пришлось подождать: Нисахон обслуживала очередного клиента. Потом им удалось передать ей письмо под видом свернутой денежной купюры, на случай, если за ними следили в замочную скважину или через камеру.

– Кстати, кто возместит расходы? – поинтересовался Макс.

Кора тут же щедро выписала чек.

– А на сдачу, пожалуйста, еще пузырек лекарства.

Энди только головой покачал.

На прощание нам пришлось пообещать, что мы будем звонить им каждый день, а перед отъездом в Италию еще раз заглянем в Дармштадт.

– Вот кобели! – сказала Кора на обратном пути в отель. – Заметила, как у них глаза блестели после «Парилки»? Их, наверное, обслужили лучше некуда, а базарили-то, а торговались! Возместить расходы…

– Скажи спасибо, что они согласились туда сходить! Я бы, даже если бы любила Макса до смерти, на панель бы по его просьбе не пошла! – возразила я.

– Сравнение дебильное, конечно. Но ты посмотри, Катрин-то какова! Ханжа! Лицемерка трусливая!

Вот с этим я не могла не согласиться.

Мы зашли в книжный магазин, купили тайский словарь, сборник кроссвордов и детскую книжку с картинками для Бэлы. Перед самым возвращением в отель мы пробежались по съестным лавочкам и накупили всяких вкусностей. Закатим пир на обед, отведем душу!

Пока мы с Корой плавали в бассейне, Пу накрыла настоящий «завтрак на траве», но только (жаль, что не на траве) на одной из огромных кроватей, настоящий пикник на картонных тарелках. Ни вилок, ни ложек у нас не было, и мы пировали, как древние римляне, – ели руками. Как изголодавшаяся римская когорта, набросились на пармскую ветчину, старый сыр гауда, печеночный паштет из дичи под соусом камберленд, свежайший белый хлеб и маслины. И все это залили пенистым шампанским.

Катрин пила быстро и много. Захмелев, она развлечения ради стала терзать свою ученицу непроизносимыми немецкими скороговорками вроде «Fischer Fritz fischt frische Fische».

– Хитрая какая! – возмутилась Кора. – Сама попробуй! Повтори: «Blautkraut bleibt Blautkraut, und Brautkleid bleibt Brautkleid».

Катрин с треском провалилась, и мы впервые услышали тоненький звенящий, но при этом достаточно злорадный смех нашей Пу. А я вспомнила одну английскую скороговорку, которой меня научил некий Дон, автостопщик из Новой Зеландии:

– She sells sea shells by the sea shore. The sea shells that she sells are sea shells for sure.

Малюток Катрин и Пу мы изрядно повеселили, и они отправились спать. Я же выбросила бутылки, стряхнула крошки с кровати нашего пикника и начала раздеваться.

– Стой, Майя! – Голос у Коры был удивленным. – Ты что, забыла? Ты же собиралась сегодня ночью…

– Кто собирался? – зло переспросила я.

– Дуру из себя не строй! Мы едем к Хильтеру!

Сдурела! Куда ехать?!

– Тебе нельзя за руль, ты пила, – это была лишь одна из тысячи отговорок, которые пришли мне в голову.

Обычно именно это действовало на Кору. Год назад у нее уже отбирали права.

– Тогда ты поведешь! – приказала она, хотя я была не более трезва, чем она.

– Без яда смысла нет, – продолжала я упорствовать.

Аргумент был неопровержимым, но Кора не сдалась.

– Нельзя терять времени, пора с этим покончить! Три мушкетера из Дармштадта наложили в штаны, от них теперь никакого толку. С этой дурой Полли дело дрянь. Так что придется самим. Берем такси, едем на Главный вокзал и покупаем яд.

Не выйдет, там уже разогнали всех дилеров.

– Попытаем счастья прямо на улице. После полуночи каждый второй прохожий – наркоторговец.

С чего она это взяла, черт ее знает! Но сопротивляться было уже бесполезно. Пришлось тащиться за Корой. Чтоб ее!

Я надеялась, что на ярко освещенных людных центральных улицах города Кора не найдет того, что ищет. Зря надеялась. Как ищейка, она мгновенно высмотрела нужного человека, седого худощавого мужчину в кожаном пиджаке, который разговаривал с юношей, из тех… ну… с панели. Товар при себе он не держал, а привел нас в полутемный двор и попросил подождать.

– Кора! Пойдем отсюда, пока не поздно! Того и гляди у нас просто отнимут кошелек и пырнут ножом в живот!

Я напрасно боялась, сделка свершилась молниеносно. Как в приличной лавке, нас спросили, не желаем ли мы еще чего-нибудь. Нет, спасибо. Торговец с деньгами испарился. И лишь тогда мы поняли, что Кора заплатила вдвое дороже, чем Энди.

– Эй, ты меня надул?! – завопила Кора вслед дилеру и напустилась на меня. – Ты куда смотрела? Чего ты тупишь?

Теперь у нас есть отрава, пусть и с переплатой. Но дом Хильтера по-прежнему черт-те где, а мы без машины. Скорей бы Кора устала и передумала. Куда там! Она неудержимо ломилась вперед, как будто торговец в кожаном пиджаке угостил ее особым леденцом.

– Стащи пару великов, Майя. Не стоит приезжать на место преступления на такси.

– Два велика? Ночью в центре города? – отбрыкивалась я. – Не найдем. Они все здесь привязаны. Но допустим, они у нас есть. Дальше что?

– Отмычки-то вот они, с собой, как тогда, – отвечала Кора, – зайдем через гараж, проберемся на кухню и подсолим ему завтрак. Например, нальем в кофеварку.

– Кора! – я пыталась урезонить эту невменяемую фантазерку. – Ты же знаешь, лекарство само по себе не убьет, его нужно пить и тут же заниматься спортом.

Это мы ему устроим, не унималась Кора! Помчится, как бешеный кабан! Галопом! Выставим в качестве приманки его жену. Язык шантажа он понимает лучше всего. Пару команд по мобильному, пусть сначала покружит по городу, потом где-нибудь на безлюдной окраине выйдет из машины. Мы издали покажем ему Пу, якобы хотим ее отдать, а когда он приблизится, кинемся наутек. Пусть догоняет, если сможет!

– Кора! Ты рехнулась! Какой наутек! Мы почти сто лет не бегали, мы не в форме. А Свен никуда не побежит, его просто не унять.

Это Кору было не унять.

– Вечно ты все портишь! Нытик! Пессимистка! Как знаешь, я еду прямо сейчас и, вот увидишь, прекрасно справлюсь и без тебя и с моими промилле!

Как это без меня?! Ну уж нет! Поехали хотя бы на вокзал, выпьем крепкого кофе, взбодримся.

На вокзале везде расхаживали патрульные полицейские с овчарками. Да, у них под носом толкать наркоту никто не станет.

Когда мы вернулись за машиной в гараж отеля, я была уже так же увлечена нашей авантюрой, как и Кора. Азарт заразителен. Что-то меня так и подталкивало вперед, то ли страх, то ли жажда приключений. А, неважно, главное – вперед!

Нам нельзя парковать машину прямо перед домом Хильтера, у Коры слишком заметный автомобиль.

– Да знаю я! – отмахнулась она. – Плешь проела! Следи лучше, куда поворачивать.

Вон телебашня в Гинхайме, на нее и рулим. Мы проехали на север. Остановились в сонном переулке и вышли.

Кора несла в кармане пузырек с ядом и отмычки, я вооружилась гаечным ключом и тем самым жестяным фонарем. Кора вдруг вернулась к машине и полезла в багажник.

– Почему я всегда должна обо всем помнить одна! Где-то тут валялись старые перчатки.

Мы остановились в соседском палисаднике и прислушались. У Свена было темно и тихо. Если машина в гараже, то хозяин, стало быть, дома, хотя, конечно, мало ли что.

– Подожди еще минутку! – взмолилась я.

Кора смогла подождать пять минут. У меня бешено колотилось сердце. Наконец мы скользнули к гаражу, точно две летучие мыши.

С замком возились долго. То и дело отнимали друг у друга отмычки и передавали перчатки, каждой казалось, что она сумеет лучше вскрыть замок и что другая пусть держит фонарь и светит на замочную скважину.

– Да чтоб тебя! – бранилась я. – Что же это такое? В прошлый раз все было просто. Сейчас весь квартал разбудим скрежетом!

Вдруг щелчок – замок открылся, но дверь все равно не поддалась, видимо, изнутри задвинута щеколда. Мы топтались перед воротами, как известный всем баран, и рады были уже тому хотя бы, что никто не видит наши глупейшие физиономии.

– Пошли с другой стороны, может, где-нибудь открыто окно, – предложила Кора.

Вряд ли. Хильтер запирается изнутри на засов, с чего ему оставлять открытыми окна?

Но попробовать стоит. И мы по каменной лесенке поднялись в совершенно темный сад.

Снова стоим ждем, прислушиваемся, принюхиваемся, как две гиены, пока глаза привыкают к темноте.

Постепенно стали видны оконные рамы и веранда. Окно на кухне и в самом деле было откинуто, но отворить еще больше не удалось. Вот окно в подвал, закрытое ржавой железной решеткой. Вдвоем мы отодвинули ее в сторону.

Кора спрыгнула вниз. Я осталась наверху.

– Дай фонарь! – услышала я ее шепот. – Колдовство какое-то! И это окно не поддается! Придется разбить стекло.

Сказано – сделано. Бабах! Дзинь! В соседнем доме залаяла собака. Если Хильтер спал, то в ту минуту он должен был проснуться. Мы замерли.

Тихо. Потом на втором этаже зажегся свет, скрипнула дверь, и раздался шум воды. Сливной бачок. Вновь скрипнула дверь, все погасло и стихло.

– Сходил на горшок и опять дрыхнет, – прокомментировала Кора шепотом, – я лезу внутрь. Ты жди тут!..

– Ах ты, черт! – вскрикнула вдруг Кора из темноты.

– Что такое? Ты порезалась? – Я представила кровавые пятна среди осколков и следы наших ботинок во всех подробностях.

Кора отчиталась из подвала:

– Пу будет чем заняться, я новую блузку порвала! Ты не поверишь, дверь из подвала в дом тоже заперта. Ты что ли, предупредила этого кабана?

Дура! Шутки у тебя дурацкие!

Вдруг у самого дома резко остановилась машина. Взвизгнули тормоза, хлопнула дверца, кто-то побежал вверх по парадной лестнице. Так ведут себя либо близкие друзья, либо кровавые мстители. А если это Свен, то кто же тогда наверху, кто только что ходил в туалет?

 

14

Я редко вижу падающие звезды. И надо же было, чтобы именно в этот неподходящий момент, я подняла глаза и узрела это чудо. Никакого желания загадать в этот момент мне не удалось, не до того было. Я лишь пробормотала имя сына как воплощение всех моих надежд на счастливое будущее.

Однако сейчас, а не в будущем с парадной стороны дома кто-то возился с замком.

Я нагнулась к окошку подвала:

– Кора! Вылезай! У нас конкуренты: в дом кто-то ломится!

Может, лучше я слезу к ней в подвал, предположила Кора снизу. Тут раздался треск: дверь вскрыли ломом! Соседская собака захлебнулась лаем, я протянула руку в подвал и выдернула оттуда Кору.

Что теперь? На улицу не убежишь, там могут быть сообщники взломщика. Лучше статься в темном саду. Но не успели мы добежать до ближайших кустов, на верхнем этаже вспыхнул свет и ярко озарил газон. Мы бросились в тень, прижались к стене дома и затаили дыхание. Там, наверху, грохотали и ругались, яростно спорили, слов было не разобрать, но мне показалось, что я услышала имя Манго.

Вдруг по моим ногам проползло нечто мохнатое и теплое. Нервы у меня сдали, я завопила как резаная, хотя одновременно сообразила, что это, разумеется, кошка.

Неизвестный на втором этаже, услышав мой вопль, не выдержал: один за другим прогремели два выстрела. Топот по лестнице, мотор и соседская собака взвыли хором. И опять все стихло. Мы продолжали стоять как вкопанные.

– Кора! Соседи вызовут полицию! Бежим!

Она оглянулась вокруг. Ни в одном окне по соседству не включали свет, никого не обеспокоило, что рядом стреляли. А может, все это на самом деле было не так уж оглушительно громко, как мне показалось со страху?

Мы выбрались из сада, я готова была уже нестись прочь, сверкая пятками, но Кора заметила, что сломанная дверь распахнута настежь.

– Хоть убей меня, но я не пропущу такой случай! – воскликнула Кора. – Погоди, гляну хоть одним глазком. Стой тут.

Опять стой тут! Кора, Кора! Разумеется, я потащусь за тобой, а то ты не знаешь!

Нападавший не выключил в доме свет. Мы бегло осмотрели комнаты на первом этаже.

Наверх! Навстречу из спальни по ступенькам сбегали ручейки воды. На краю водяного матраса без движения лежал Свен, а между бровями у него зияла дыра от пули. Меня затрясло, словно это я его застрелила.

– Видишь, – торжествовала Кора, – иногда стоит лишь немного подождать, и проблемы разрешаются сами собой!

Кто бы говорил! Уж она-то никогда не умела ждать!

– Ну ладно, все, сматываемся! – опомнилась я. – Не хватало еще, чтобы полиция застукала нас рядом со свежим трупом!

– При нас нет огнестрельного оружия, – отмахнулась Кора, оглядывая комнату, – убийца нашел время залезть в сейф.

Сейф действительно был открыт, в замке торчал ключ. Отсюда что-то вытащили в спешке. Фотографии не тронули.

– Перчатки надень, – подскочила Кора.

Среди скомканных бумаг нашлись паспорта Катрин и Пу.

– Забираем! И бежим! – крикнула Кора.

Когда я открыла дверцу машины, на сиденье запрыгнула кошка. Она, как и ее хозяйка, не желала оставаться в этом нехорошем месте. Мы и не заметили, что она бесшумно увязалась за нами.

Мы вернулись в отель уже на рассвете. Заехали в гараж, оттуда – на лифте наверх, на наш этаж. Катрин и Пу спали.

– Спят сном праведников! – рассердилась Кора. – Заказчицы фиговы! Мы из-за них через такое прошли. Ты не знаешь, какой адрес оставила Катрин в полиции?

– Не знаю, утром спросим. А сейчас – спать!

На этот раз наши планы совпали. Кора пошла в ванную чистить зубы. Я слышала, как она поперхнулась и сильно закашлялась.

«Так тебе и надо!» – не без злорадства подумала я.

Кошка свернулась в ногах Пу как ни в чем не бывало.

А я все не могла уснуть, все думала. Мои спутанные мысли понемногу приходили в порядок. Эрик и Свен, конечно, были не лучшие из людей, но может ли это оправдать их убийство? Мало-помалу я успокоилась. Волноваться больше не о чем. Смерть Свена не на нашей совести, а Эрику мы помогли отправиться на тот свет лишь косвенно.

Плохо, что в доме у Свена все-таки остались наши отпечатки. А еще вода из матраса. Могли остаться следы сырых туфель где-нибудь, например на ковре.

Удалось немного поспать. И во сне увидеть льва и даже его победить. Когда я проснулась, рядом со мной сидела Пу, на коленях у нее – кошка. Пу чесала у зверя за ухом.

Должно быть, тайка уже давно ждала моего пробуждения и первым же делом спросила:

– Seven dead?

Я кивнула. Пу просияла. Еще сонная, я пошарила под кроватью, вытащила сумку и вручила девушке паспорт:

– Mrs. Seng Aroon Hilter! This is for you!

От нашей болтовни проснулась Кора и села на кровати, совершенно растерянная.

Чтобы официант не беспокоил нас стуком, Пу встретила его в коридоре и сама закатила в номер тележку с завтраком. Потом разбудила Катрин и стала сервировать завтрак. Когда Кора и я вышли из ванной, одна из широких кроватей снова превратилась в стол. Кора взяла в руки свой «полароид» и сделала несколько снимков: голодные девушки поедают круассаны, запивают их кофе и кормят кошку белым хлебом со сливками.

– Кошку привезли, а кошачий туалет забыли, – сказала Катрин, – расскажите, куда вы вообще вчера пропали?

Кора вкратце отчиталась о наших приключениях, потом по-английски обратилась к Пу:

– Dear sister, мы вернули тебе твой паспорт и твою кошку. Скоро ты получишь и деньги, и дом. Но прежде придется потерпеть: будет полицейское расследование, когда полиция найдет тело твоего угнетателя.

Пу кивнула.

– I kill Seven!

– Опять она ничего не поняла, – огорчилась Кора.

Но Кора ошибалась. Тут настал звездный час Пу. Она объяснила, что ее письмо к Нисахон стало смертным приговором Свена. Франкфуртские бордели враждуют между собой. Это настоящая война между группировками сутенеров. Как это обычно в криминальной среде: передел территорий, переманивание экзотических проституток и борьба за наркотрафик. Однажды конкуренты «Парилки» увели у Хильтера самую прибыльную шлюху Полин. В ответ Свен выкрал породистую Манго, пытался заставить ее работать на себя, запугивал, накачивал наркотиками и держал в темной кладовке. От передозировки морфия она и скончалась.

Нисахон подкуплена, она сообщает держателям другого притона обо всем, что происходит в «Парилке». Пу написала ей о смерти Манго, зная, что та сразу же настучит бывшим хозяевам африканки. И дело сделано, Свен покойник.

Ну, вот и славно, обрадовалась Кора. Большой крест за заслуги на золотой ленте тебе на грудь, Пу. А что дальше? В Италию с нами тайке нельзя. Паспорт теперь у нее в руках, но она не должна пересекать границу. Если она сейчас исчезнет, сразу попадет под подозрение, столь внезапный отъезд сильно смахивает на бегство. Пусть Пу сама пойдет в комиссариат с хорошо продуманной версией событий. Какое у нее алиби?

Мы дружно задумались.

– И не вздумай проболтаться, что три дня прожила вместе с нами в отеле, – предупредила ее Кора, – иначе пеняй на себя! Не втягивай больше ни Майю, ни меня в свои дела!

– Катрин! К тебе это тоже относится! – прибавила я.

– Само собой! – возмутилась моим подозрением Катрин. – Ты меня держишь за неблагодарную свинью! В полиции остался адрес коммуны. Я ведь действительно прожила там дольше всего. Нужно предупредить парней, чтобы знали, в случае чего.

Значит, так! Как только в прессе объявят о смерти Свена, Катрин ведет Пу в полицию. Там они врут, что, познакомившись в Народном университете, они с первого взгляда прониклись доверием друг к другу и подружились. И когда вдруг Пу обнаружила труп Манго в доме мужа, в панике бросилась прочь к Катрин в Дармштадт. Парни должны подтвердить, что Пу провела у них несколько дней.

– Из гостиницы можно съезжать, – заявила Катрин, – Пу поживет у меня, в моей только что унаследованной квартире. Обратно в Вест-энд я не поеду. Надо позвонить Бернду!

– Не трудись! – сказала я, – Копперфельд давно тебя с треском уволил. И не надейся, что я поеду убирать в квартире этнографини!

– Потом обсудите, кто где и что убирает, – резко оборвала нас Кора, – нам есть что отметить. Через два часа мы с Майей сойдем со сцены, и тогда делайте, что хотите!

На прощание Катрин растрогалась и произнесла благодарственную речь, заметив в конце, что нам ведь неведомо, каково это – желать смерти собственному мужу.

– Отчего же, – возразила Кора.

Катрин не отреагировала и продолжала: как она обманулась в Эрике! Как была ослеплена и очарована его блеском, шиком, обаянием, уверенностью, спортивной энергией. А Эрик испытывал только нездоровое влечение к ее усикам, но не любил и не понимал ее как женщину и человека! Пафосная речь Катрин заставила Пу прослезиться, хотя она вряд ли что-нибудь поняла.

– И вдруг ты не можешь больше видеть, как он ест. Тебя тошнит от его грязного белья и зубной щетки, противна его тупая болтовня, – поддержала Кора.

Ага, родственная душа! Ободренная Катрин подошла к кульминации, когда она решила покинуть супружеский кров. Ей стало невыносимо мерзко, когда он захрапел во сне. Ох, как она его в этот миг возненавидела! Пошла на кухню и схватила самый большой нож.

– И че? – я зевнула.

– Ничего. Хлопнула дверью. Подумать – одно, сделать – другое. Но вы совершили то, на что я сама не способна! Я этого не забуду. Век вам буду благодарна!

– Надеюсь, – я подумала о Матиссе.

После бутылки шампанского мы в эйфории приступили к сборам. Катрин побежала бриться, Пу выстирала белье шампунем и теперь сушила феном. Кора в третий раз бронировала авиабилет во Флоренцию, я складывала вещи.

Наконец телефон освободился, и я, собрав волю в кулак, позвонила в Шварцвальд. К счастью, подошел сам Йонас. Он говорил со мной ласково, даже кротко и как-то приторно-сладко, так что я заподозрила недоброе.

– Приезжай, конечно! В любое время! Кстати, мне нужно кое-что с тобой обсудить.

– А именно? – насторожилась я.

– У нас с тобой чудесный мальчик. Но, видишь ли, нормально ли для его возраста, если… ну…

– Что нормально?

– Герлинда несколько раз брала Бэлу с собой за покупками во Фрайбург. Понимаешь, она шьет и часто ездит в один магазин тканей, там можно очень дешево купить остатки, ну, обрезки. Вчера мы нашли у Бэлы в коробке среди игрушек несколько мотков шелковых ниток разного цвета.

Я отвечала неопределенным мычанием, чтобы только не рассмеяться в трубку.

– Майя, я понимаю, что тут скажешь, – продолжал Йонас, – и можешь обвинить меня в том, что у Бэлы дурные привычки. Мы сразу отвезли его в магазин, вернули, что он стащил, и извинились. Ты бы видела, как он рыдал.

– Кто это мы?

– Герлинда тоже ездила.

Мы помолчали. Потом я сказала:

– Йонас, я забираю Бэлу. Я очень скучаю по нему.

Удивительное дело, и двух часов не прошло, как мы уже покидали отель. Кора пошла платить по счету, я с ней. Катрин, Пу и кошка ждали в гараже у машины. Портье погрузил чемоданы в багажник. Кора раздала всем деньги, и мы тронулись в путь.

Первая остановка – у Народного университета, мы переложили чемоданы Катрин и Пу в машину Катрин. Все, пора прощаться. Дальше нам в разные стороны.

– Кстати, Катрин, держи твой паспорт. Завалялся в сейфе у Хильтера, – я протянула ей документы, – приезжай к нам в Италию.

Катрин захлопала мокрыми глазами.

– Не рыдай! – сказала Кора. – Остаемся на связи. Майя до завтрашнего утра еще будет в Дармштадте. Мой самолет взлетает через два часа, на этот раз я его не пропущу! Наконец-то поем по-человечески! Немецкая жратва опротивела. Мутит меня с нее. Даже кофе помоечный!

Все, наобнимались. Пу со слезами цеплялась за наши руки, еле оттащили. Наплакались, хватит. Счастливо оставаться!

Я отвезла Кору в аэропорт.

– Не делай глупостей! – в один голос пожелали мы друг другу.

Кора сунула мне еще одну пачку банкнот и убежала на регистрацию.

Ну, вот я и одна. Медленно и осторожно я вырулила на шоссе. Эрик погиб по дороге в Дармштадт. Что, если в наказание и я погибну на том же месте? Но когда меня стали обгонять даже тяжело груженные фуры, я поддала газу и помчалась в Дармштадт. Не то чтобы мне туда очень было надо, но мне поручили уладить дела с коммуналкой и любым способом убедить их наврать полиции, чтобы нас прикрыть.

Пришлось звонить в дверь, ключи я давно вернула. Кто откроет? Если Энди, может, броситься ему на шею? Шарканье в прихожей: нет, не он. Он ходит в одних носках. А, Цилли. Я и забыла, что ты существуешь. Она тоже встретила меня безо всякого восторга.

– А, это ты? – разочарованно протянула Цилли, как будто ожидала увидеть кого-то другого.

– Парни где?

– Никого нет. Знаешь, твои парни – настоящие дети! Подростки, ей-богу! Городят всякую чушь! Потащились во Франкфурт, в какую-то сауну. Как будто здесь их мало! Ждать будешь?

А что мне остается? Только ждать, сидеть и пить ромашковый чай с Цилли. То еще развлечение. Как же я устала! И, свернувшись калачиком на софе, я заснула.

Открыв глаза, я, как и сегодня утром, опять встретила ожидающий взгляд, только на этот раз это была не Пу. Феликс ждал, когда я проснусь.

– Уже вернулся?

– Больше двух часов у бабушки убирать нечего.

В дверь просунулась голова Цилли.

– Как сауна? Не угорел?

Феликс улыбнулся и посмотрел на меня с видом заговорщика.

– Я не ездил во Франкфурт. Не переношу парилки.

Я даже удивилась, до чего обрадовалась его словам.

Цилли оставила нас одних. Я приступила к инструкциям: весьма вероятно, что франкфуртской полиции захочется задать им несколько вопросов. Чтобы никто не путался в показаниях, я написала на листочке, когда Катрин и Пу якобы проживали в коммуналке.

– Придется врать под присягой? – скривился Феликс.

– Присягать не понадобится вообще! – заверила я.

– Как хоть выглядит эта твоя Пу? Мы ведь ее даже ни разу не видели.

Я достала из сумки фотографии, которые Кора сделала в отеле, и протянула ему снимок Пу. Но Феликс неожиданно заупрямился. Мне пришлось пустить в ход всю свою силу убеждения: скорее всего, вовсе не придется говорить с полицией, это так, на всякий случай.

Феликса я уговорила. Но с Максом и Энди придется тоже договариваться самой. Феликс не мог через их головы пообещать, что они ради нас будут обманывать власти.

Поздней ночью эти двое вернулись «из сауны» и оказались необычайно сговорчивы.

– Нет проблем! – сходу согласился Макс.

– Хочешь нас совсем закопать? – поныл по своему обыкновению Энди.

В эту ночь он не проявил ко мне никакого интереса и к себе не пригласил.

Встать пораньше не вышло. Только около одиннадцати меня разбудил Феликс и протянул мне телефон:

– Катрин звонит.

Я взяла трубку и жестом выставила Феликса из комнаты.

– Ты еще не знаешь? – затараторила Катрин. – Утренняя газета!

– Читай! – приказала я.

Войны борделей

В районе Гинхайм внимание жителей привлекла распахнутая настежь дверь одного из домов. На звонок никто не отвечал. В прихожей было сыро, а с верхнего этажа стекала вода. Сосед вызвал полицию.

В спальне дома комиссар Мюльбауер обнаружил труп владельца, застреленного в голову. Вторая пуля пробила водяной матрас. Очевидно, преступление совершено там же, где обнаружен труп. Убитый – один из содержателей борделя, расположенного возле Главного вокзала. Вероятно, недавно найденный на берегу Майна обезглавленный труп чернокожей женщины может быть связан с убийством в Гинхайме. Также разыскивается жена убитого, уроженка Таиланда. Полиция предполагает, что она похищена конкурирующей группировкой сутенеров и находится в опасности. Расследование ведется по всем возможным направлениям. Полиция обращается к гражданам за содействием. Телефон чрезвычайного отдела по делу Хильтера…

Катрин умолкла, ожидая моего комментария.

– Бдительные соседи! Смешно мне с них! – заметила я. – Дрыхнут как убитые, когда рядом стреляют. Ну, теперь ваш выход, девушки! Только пусть Пу идеально выучит роль. Тебя могут прослушивать, не забывай. Кроме того, подумай, откуда у вас вдруг взялась сиамская кошка. Это если какой-нибудь «бдительный сосед» заметил, что кошка пропала значительно позже Пу.

– Ой, да! – спохватилась Катрин. – О кошке я не подумала. Ее, кстати, зовут Лао-Лао. Если комиссар вдруг решит подшить ее к делу, пусть она будет моей кошкой. Скажи ребятам, что и Лао-Лао жила с нами в Дармштадте!

– Еще чего! Не буду. Я вообще уезжаю скоро.

Катрин снова помолчала, потом я услышала глубокий скорбный вздох:

– Ты забрала мои картины? Оставь их себе. Дарю!

Аттракцион невиданной щедрости! Ох, и тяжко же было тебе, старуха, решиться на такое!

– Правда? Спасибо, что ты обо мне не забыла. Я беру Матисса. Остальные пришлю тебе. Чао, Катрин! Привет Пу! Созвонимся!

Через час я уже мчалась по шоссе. Скорей бы оказаться во Флоренции! Но мой путь лежал через Гейдельберг и Шварцвальд. Родители Коры обрадовались моему появлению, жаль только, что со мной нет ни их дочери, ни моего сына.

– Кора тоже очень расстраивалась, что вы разминулись! – соврала я, забрала картины с чердака и откланялась.

Ближе к вечеру я добралась до Фрайбурга и с трудом нашла поворот на узкую проселочную дорогу, которая ведет через деревеньку к ферме, где загостился мой сын. Я слишком долго не приезжала, редко звонила и явилась без подарка. «Феррари» уперся в навозную кучу. Со всех сторон ко мне мчались Бэла, Йонас и свекровь в своем необъятном фартуке.

Мальчик выглядел здоровяком и ужасно напоминал Йонаса. Хорошо, что темперамент у него мой! Захлебываясь, Бэла лепетал без умолку обо всем сразу и первым делом потянул смотреть котят. Похоже, сын не страдал, что я так долго откладывала приезд.

Я собиралась было сразу же ехать дальше, но отказаться от ужина было бы совсем хамством. Пришлось согласиться и переночевать в комнате для гостей.

На ужин подали свиные ножки с картофельным пюре и маринованной фасолью. Я с тоской вспомнила об итальянской кухне. Тем и утешилась. Однако Бэла, который еще недавно не признавал ничего, кроме итальянской пасты, уплетал ножки за обе щеки и еще нахваливал стряпню своей бабули. Ах ты, предатель мелкий, хорошо, что Эмилия тебя не слышит!

Вскоре Бэла стал засыпать, и бабушка пошла его укладывать. Мы с Йонасом остались на кухне. Он заговорил о разводе: нам пора развестись, быстро, цивилизованно, по-дружески.

Зачем нам разводиться? Разве он собирается снова жениться? Зачем лишний раз тратить деньги на адвоката?

– Майя, мы давно расстались. Ты живешь в Италии. Наш брак – ошибка молодости. Лучшие годы уходят, каждый из нас сейчас еще сможет снова создать семью. Развод противоречит моей вере, ты знаешь, но здесь, в провинции, на такие вещи смотрят иначе. Тут все знают, что я женат, и, как ни глупо это звучит, ты отпугиваешь от меня всех девушек.

– Герлинда?

Йонас кивнул.

– Я хотел бы вас познакомить. Она живет неподалеку, давай к ней сходим? Они с Бэлой теперь друзья!

Я уставилась на Йонаса. Сначала ревность. Потом просто злость. Потом возмущение его бестактностью. Но любопытство одержало верх над всеми прочими чувствами. И мы пошли.

Знакомство с сельской учительницей меня несколько успокоило. Скучновата, простовата, некрасива и на четыре года его старше. Я старалась держаться непринужденно, запросто. Сама завела разговор о воровстве Бэлы и льстиво попросила у Герлинды профессионального педагогического совета:

– И как же сам Бэла объяснил свой поступок?

– Сказал, что нашел те мотки, – улыбнулась Герлинда. – Не стоит, разумеется, раздувать скандал из-за проступка маленького ребенка, но важно дать ему понять, где свое и где чужое, что хорошо, что плохо!

Знала бы она, кому она это объясняет! И насколько она права! Ха, свое и чужое! Смешно, ей-богу!

Через полчаса мы с Йонасом ушли домой, и я могла бы по телефону доложить Коре, на какое тихое мещанское благополучие запал мой муж. Да, рукодельница она хоть куда! И все ее вручную сшитые и вышитые подушки на диване лежат ровно напротив телевизора.

– Я не буду препятствовать твоему счастью, – сказала я на следующее утро, прощаясь с Йонасом, – но мое непременное условие: опека над сыном останется мне. Летние каникулы он будет с тобой.

Он благодарно кивнул, а я воспользовалась ситуацией и спросила:

– Сделаешь мне одно одолжение? У меня в багажнике две картины, они принадлежат одной моей подруге. Вот ее адрес. Отошли их, пожалуйста, во Франкфурт.

На радостях Йонас обещал лично доставить картины Катрин.

Бэла залез в машину. Детского сиденья не было, Кора его, видимо, сняла. Йонас забеспокоился, засуетился.

– Я вас так не отпущу! – воскликнул он, побежал и вынул из собственного автомобиля новехонькое креслице.

Мы изящно обогнули навозную кучу и выехали со двора. Через три минуты Бэла задал неизбежный вопрос: «Когда мы приедем?»

На подъезде к Лугано Бэла проснулся и стал просить есть, да и в туалет пора. Мне хотелось того же. После обеда ехать дальше не хотелось совсем, я засыпала на ходу. И в ближайшей маленькой гостинице мы дружно завалились спать.

Я долго пыталась дозвониться до Коры. Безуспешно. Тогда я набрала номер Катрин, и мне повезло больше: та взяла трубку и спросила, куда мне перезвонить. Оказалось, Катрин обнаружила в секретере Эрика несколько тысяч марок и первым делом купила мобильный. Городской могли действительно прослушивать, а ее мобильного номера еще никто не знает. В полиции все прошло отлично, Пу сыграла свою роль блестяще. Сейчас ее нет, они с Эминой ушли приводить в порядок квартиру этнографини. Что, опять что-то не так? Завтра Катрин встречается с секретаршей Эрика, пусть поможет ей уладить некоторые бюрократические формальности, а потом добрая вдова шефа ее уволит.

Вот черт! Как же быстро люди учатся спихивать свою работу на других! Может, и мне пора вот так же?

Ну, последний рывок! Солнышко светит, настроение превосходное. Бэла уже не переживал, что мы не взяли с собой хоть одного котенка. Сын стучал детальками конструктора «Лего», снова и снова тихонько напевал детскую песенку, которую выучил, пока гостил у отца:

– Камень на камень, камень на камень, дружно и скоро домик поставим…

Какое счастье, что мой сын опять со мной!

 

15

Едва мы во Флоренции подъехали к дому, как ворота распахнулись, мне даже не пришлось вылезать из машины и звонить. После долгого пути я была рада такому приему и рада видеть Марио, который сперва приветствовал Бэлу, подкинул его в воздух, потом протянул мне свою жесткую ладонь. Выглядел он каким-то встревоженным.

– Где Эмилия и Кора? – спросила я.

Марио – совершенно безнадежный заика. Со временем мы научились спокойно ждать, пока он сможет произнести хоть одно понятное слово. Но когда он нервничает, понять его совершенно невозможно. Безнадежное дело.

Теперь он хотел мне сказать что-то важное, но у него получалось только «ау-ау-ау». Пусть напишет! Вот доска и мел! Крупными буквами Марио вывел слово «AUTOAMBULANZA».

Что? Кто? Как?

«OSPEDALE» – написал он далее.

Господи! Неужели Эмилия! Она ведь жаловалась на сердце, да, помню. Неужели так скоро кончится позднее счастье Эмилии и Марио? По статистике, мужчины первыми заканчивают трапезу на этом празднике жизни, а не женщины. А что касается трапезы, то такую кухарку особенно трудно будет заменить.

– Infarto cardiaco? – выговорила я испуганно и хрипло, как придушенная.

В ответ Марио вдруг заулыбался и отрицательно замотал головой, но язык его по-прежнему не слушался.

Тут вошла Эмилия. Ага, значит, инфаркт не у нее. И я услышала мелодраматическую историю. Позавчера Кора приехала бледная и, хотя ее знобило, пригласила Эмилию и Марио в свой любимый ресторан, сказала, что соскучилась и хочет отпраздновать свое возвращение, но потом почти не притронулась к еде. Если молодой, здоровой женщине вдруг делается дурно, это наводит на дурные мысли, не так ли? И Эмилия поглядела на меня многозначительно.

Кора рано отправилась спать, но утром ее сильно тошнило, а вечером очень болел живот, поднялась температура. Вызвали врача, тот диагностировал аппендицит, велел срочно везти ее в больницу, где сегодня утром Кору благополучно прооперировали.

– Навести ее завтра, – попросила Эмилия. – Извини, мне некогда было готовить для вас. Надеюсь, вы поели по дороге.

Итак, в первый вечер в Италии нам пришлось ужинать черствым белым хлебом и жирной ливерной колбасой, гостинцем моей свекрови. Зато поутру я уже вместе с Эмилией пила утренний кофе в саду на теплом солнце уходящего лета.

– Ничего там не натворили? – спросила Эмилия и пытливо посмотрела на меня. – Вы подозрительно надолго пропали, а это обычно не означает ничего хорошего.

– Натворили будь здоров. Но все только на благо человечества. Как думаешь, когда лучше зайти в больницу?

– Обожди немного, она еще от наркоза толком не отошла.

До чего непривычно: Кора белая-белая, как ее накрахмаленная рубашка, в отдельной палате. Рыжие волосы живописно разметались по подушке, в вене левой руки капельница.

– Что это тебе вздумалось болеть! – начала было я, чтобы подбодрить подругу.

– Все бы отдала за spaghetti alle vongole, – пожаловалась Кора, – но мне показана только жидкая овсянка. Как Йонас?

– Просит развода.

Кора недовольно сморщила нос.

– Хочет лишить меня удовольствия сделать тебя вдовой. Хотя, боюсь, мне самой уже пришел черед.

– Ерунда! Сегодня не умирают от аппендицита! – возмутилась я.

Но бледный вид Коры все же вызывал беспокойство.

– Ты выполнишь мою последнюю просьбу? – попросила подруга.

– Что угодно! – улыбнулась я.

Она схватила меня за руку и зашептала:

– You are my sister! На тебя я всегда могу положиться!

– Во веки веков, аминь!

– У тебя остался яд? – Кора заглянула мне в глаза, я растерялась и кивнула. – Майя! Поезжай в Кастеллину и смешай американке коктейль покрепче! Грех этого не сделать!

О, черт! С обещанием я поспешила.

Наверное, мое лицо так передернуло, что Кора не удержалась от смеха.

– Ой, как больно! – заскулила она. – Не смей шутить, мне смеяться больно, и вообще мне не до шуток!

– Я и не думала шутить. Пожалуйста, без меня! Действуй! Я пас! Давай сама! Капли еще долго не испортятся, ты успеешь поправиться.

Спор длился почти два часа. Я твердила «нет», Кора настаивала, что «да». Наконец вошла больничная сестра и выставила меня за дверь.

По пути домой я все думала, отчего это Кору так заклинило на том поместье?! Она даже пообещала мне в награду треть своего состояния, если отравлю американку, и угрожала войной, если откажусь. Что, если наркоз повредил ей мозги и она превратилась в неисправимую преступницу? Посылает меня на дело, а у самой железное алиби! А прежде мы всегда все делали вместе. Хочет меня подставить? Решила от меня избавиться? Как бы там ни было, я не стану больше навещать ее в больнице. Пусть к ней ходит Марио с цветами и Эмилия со свежим бельем.

Но все, как водится, сложилось по-другому. Наутро Эмилия забрала Бэлу с собой в гости к ее кузине, в деревню, где как раз случились гастроли цирка-шапито. Думаю, Эмилии и Марио так нужен мой сын, потому что они сами – два больших ребенка.

На этот день я запланировала несколько дел, и все они были из тех, что вновь и вновь хочется отложить. Я собиралась прожить этот день без всяких угрызений совести и для себя. Я редко оставалась одна и была рада, что весь дом и сад сегодня – только мои. Наконец-то я приготовлю себе что-нибудь вкусное, как мне хочется, и ни с кем не поделюсь! Ой, а масла-то и нет! Большая банка для зеленовато-золотистого оливкового масла была пуста. Никто не совершенен, даже Эмилия.

«Кто играет с огнем – сам сгорит». С чего вдруг мне вспомнилось это предостережение покойного Эрика? При чем тут я? Такая угроза относится больше к Коре, чем ко мне. В отличие от нее, я совсем не азартна, не люблю рисковать, поэтому мы с Бэлой и добрались домой без приключений, целыми и невредимыми. И сегодня, если бы Эмилия не оставила меня без масла, ничего бы и не случилось.

Я гнала по шоссе, на этот раз нисколько не тяготясь никакими страхами.

Вино и масло лучше покупать прямо у производителей, да и загородная прогулка пойдет на пользу. Найду ли я ту проселочную дорогу, что ведет в тосканский дворец? Съезжу туда! Погляжу издали на дом, которым бредит Кора, чтобы уж забыть о нем навсегда и больше никогда сюда не возвращаться.

Должно быть, я не туда свернула. Незнакомая дорога вилась серпантином выше и выше в гору, но стала узкой, неровной, машина прыгала по камням. А итальянский полдень был в разгаре. В такое время, когда сам Пан отдыхает, не встретишь ни одной живой души, не у кого спросить дорогу. Ну и ладно, на что мне сдался этот замок, куплю масло в первой попавшейся крестьянской усадьбе, выберусь отсюда и пообедаю в Кастеллине. Я остановила машину, вышла пройтись, нарвала букетик душистого горошка, распевая во весь голос: «Господь тому являет милость, кого он шлет в огромный мир».

Исполнение последней строфы «На волю Божию отдамся…» прервал визг тормозов и грохот на дороге. Какой-то сверкающий джип едва не снес неплотно закрытую дверцу «Феррари». Неужели я неправильно припарковалась? Или этот горе-водила просто не вписался в поворот?

Тем временем из помятого джипа вышла женщина в ярко-розовой блузе и белоснежных брюках. Мы пошли навстречу друг другу. Был ровно полдень.

Блондинка. Крашеная, конечно. Цвет неестественный. Каблуки высокие, еле идет по камням. Женщина подошла ближе. Ровесница нашей Эмилии. Тощая, сухая, как палка. Не буду с ходу пускаться в разборки. Я вежливо осведомилась, не пострадала ли она. В ответ незнакомка покачала головой, растерянно глядя на дверь «Феррари», которая держалась теперь на честном слове. Я же перешла в наступление:

– La mia macchina è danneggiata, ed è colpa Sua!

На ломаном итальянском она виновато спросила, может ли моя машина ездить. Держалась любезно и, видимо, полностью признавала свою вину со всеми вытекающими финансовыми последствиями. Долго извинялась. Что за запах? А, мадам выпила аперитив!

– Может, перейдем на английский? – предложила я.

Она обрадовалась и сделалась разговорчивее.

Ее зовут Памела Лачнит, она живет тут неподалеку. Поехали к ней, выпьем кофе, а ее садовник займется моей машиной. А что я вообще делаю в этой глуши?

Я рассказала, что живу во Флоренции, поехала за оливковым маслом и заблудилась. Машина не моя, а моей подруги, и она будет в ярости.

– Так вы с подругой немки? А я американка! Зовите меня Пам, мы, американцы, люди простые, без церемоний!

Американка! Oh God! Неужели судьба ведет меня в самое логово льва!

– Не оставляйте ничего в машине, места здесь дикие, – предупредила Пам, – мало ли кто тут ходит.

Я открыла багажник. Целая куча хлама. Пустые банки из-под колы, детали от конструктора «Лего», засохшее печенье. Из этого добра я выудила все ценное в большой пластиковый пакет: упакованного Матисса, льняную куртку Коры, фонарь, гаечные ключи и пузырек с отравой. С мешком я залезла в джип, чтобы в самом деле оказаться там, куда меня настойчиво посылала Кора.

Пам предложила мороженое, эспрессо или – она окинула меня оценивающим взглядом – баварского пива и позвала служанку.

– Darling, скажите ей сами, что вам принести. Никогда не выучу этот язык! И пожалуйста, распорядитесь сами насчет вашей машины. Я не смогу объяснить садовнику, что нужно сделать.

Любой гость предпочел бы пить кофе на террасе, любуясь видом, но Пам почему-то повела меня в гостиную. С тех пор как мы были здесь с Дино, в доме многое изменилось. Новая хозяйка переделала все на свой вкус. А вкус у нее есть, должна признаться, хоть она и американка.

В гостиной висело несколько картин, воздушных пейзажей в духе импрессионизма. Подали кофе, я отвлеклась от полотен, но Памела заметила мое внимание, и оно ей явно польстило.

– Любите живопись? Вам нравится моя коллекция? А вот некоторые мои гости их вовсе не замечают. А почему вы живете в Италии?

Я наврала что-то о вечной тоске немецкой души и спросила ее о том же.

– Honey, – сказала она, нервно сжимая сухие пальцы, – причина все та же: cherchez l’homme! Если женщина в возрасте делает себе подтяжку лица, становится набожной, начинает жертвовать деньги направо и налево, или же, наоборот, предается пороку, или вдруг бросается то в марксизм, то в буддизм, в конце концов перебирается на другой конец земли – это неспроста, за этим стоит мужчина. Почти всегда. Потом она часто раскаивается в своих безумствах. Вот и со мной то же самое.

Ничего себе! В пятьдесят с лишним гоняться за мужчинами! Чтобы не показаться бестактной, я не задавала вопросов. Но Пам сама продолжала.

Она трижды была замужем. Не пора ли остановиться? Она была бы рада, да не вышло. Вот сидит теперь одна в этой глуши и помирает со скуки.

– Почему бы вам не вернуться в Америку? – спросила я с надеждой.

– Хороший вопрос! Вскоре я на этот шаг решусь. Слава богу, мы с моим italiano так и не поженились, иначе пришлось бы разводиться в четвертый раз, с той лишь разницей, что на сей раз мне не досталось бы ни цента. Кроме того, я узнала, что этот неблагодарный Казанова спутался с двадцатилетней вертушкой! – И она метнула на меня яростный взгляд, будто все молодые женщины – потенциальные гетеры. Я захлопала глазами с самым невинным видом, и она как будто смягчилась.

Садовник все не возвращался. Памела время от времени бросала взгляд на барочные часы. Подали оливки и соленый миндаль, хозяйка предложила выпить – налила себе виски, мне – кампари. В соседней комнате зазвонил телефон, и Пам вышла. Сейчас мне ничего не стоило бы подлить ей лекарство-убийцу в бокал.

Звонил Умберто. «Феррари» в деревне в мастерской, но забрать машину можно только завтра. Может быть, он отвезет меня обратно во Флоренцию, предложила Памела.

Нет, спасибо. Не стану доставлять людям столько хлопот. Все равно завтра придется возвращаться за машиной. Я бы переночевала в Кастеллине. Есть там какая-нибудь приличная гостиница?

От выпитого Пам стала щедрей и гостеприимней.

– Оставайтесь у меня, дорогая! В доме полно места, зато гостей почти не бывает. Ненавижу ужинать в одиночестве. А в ресторан одна не сходишь, местные зануды все кости перемоют. Так что вы меня только порадуете.

Воображала, хвост поджала! В Италии можно ходить одной в ресторан сколько угодно, мы же не в Иране!

Домработница, молодая итальянка, проводила меня в спальню и положила на кровать пижаму из китайского шелка и дорожный косметический набор с эмблемой американской авиакомпании. Синьора Лачнит ушла к себе и прилегла, сказала девушка, если мне еще что-нибудь понадобится, она к моим услугам.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Лючия, – отвечала домработница, радуясь моему вниманию.

– Я заметила в саду отличный бассейн. Памела любит плавать? И вам позволяет?

– Я не умею плавать, боюсь воды. Памела поначалу плавала, но потом ей кто-то рассказал, что там утонул прежний хозяин, и она стала обходить бассейн стороной. Хотя это, возможно, просто отговорка. Она больше любит лежать в шезлонге.

– Сушит свою змеиную кожу! А я считала американцев фанатами фитнеса!

Ну, вот и отлично! Скажу Коре, что препарат-убийца пропал зря, Пам не занимается спортом.

– Вам нравится здесь работать?

– Очень! – заверила меня Лючия. – Немного одиноко, правда. Зато хлопот мало. Поначалу я ночевала здесь, пока хозяйка не привыкла к дому. А теперь по вечерам после ужина я уезжаю домой. К счастью, иностранцы едят вовремя и немного. А синьора питается, по-моему, вообще святым духом. В чем только душа держится?

Чудны́е они, эти янки! Мы с ней захихикали.

– Хорошо, что вы можете пораньше возвращаться домой. У вас ведь наверняка есть друг! Вам есть к кому спешить.

– Да, жизнь – не только уборка и готовка. Дино приезжает за мной каждый вечер. А по выходным я свободна.

Я зевнула, чтобы прекратить разговор. Лючия задернула гардины и удалилась, наверняка сомневаясь, что ей следовало так откровенничать с гостьей хозяйки.

Я уснула. Мне приснилось, что покойный англичанин вернулся с того света и стал требовать назад свои владения. После этого спать больше не хотелось, и я взяла с полки один из художественных альбомов, полистала и выяснила, что Памела Лачнит написала биографию американской художницы Мэри Кассат. Ай да Пам!

И комнату для гостей украшали картины. У хозяйки страсть к импрессионизму. Но что вся эта мазня против моего Матисса! Пакет с картиной лежал у кровати на мраморном полу с зелеными прожилками. Не вставая с кровати, я вынула из пакета мое сокровище. Матисс теперь мой!

Вдруг с террасы вошла Пам. Я дернулась, пытаясь спрятать полотно, но не успела. И Памела кинулась к полотну. Уж ей-то не надо объяснять, что это за художник. Пам впала в экстаз.

– Невероятно! Откуда у вас это чудо?

– Наследство, – мгновенно соврала я безо всякой подготовки.

– Неужели! – не поверила она. – Вы что, княжеского рода?

Пришлось выдумать богатых предков, которые трагически разорились. История моей семьи Памелу нисколько не заинтересовала.

– Вы, конечно, знаете, эта вещь написана в середине двадцатых годов. Ваш дедушка смог купить ее дешево, с тех пор она сильно выросла в цене. Сколько вы хотите за картину?

Жаль, некогда подумать. А если экспертиза? Выяснится, что полотно краденое. И начнется расследование. И зачем мне это?

– Не продается, – уверенно отказала я.

Глаза Памелы напомнили мне теперь Кору с ее одержимостью.

– Я богата. Мы можем договориться.

– Никогда! – уперлась я и вновь натянула на картину наволочку.

Пам посмотрела на меня, как удав на кролика. Меня даже в краску бросило.

– Картина подлинная, чтоб мне пропасть! – сказала Пам. – Краденая?

– Нет! – врать так врать.

Памела не поверила. Нет смысла скрывать! Если картина ворованная, это легко выяснить. В любом случае Пам приобретет полотно только для себя, никогда не будет его перепродавать, увезет с собой в Америку и повесит в спальне. Придется менять обои. Но она и на это готова, лишь бы каждое утро, просыпаясь, первым делом видеть мою одалиску. Тогда и весь день пройдет счастливо.

Значит, я могу продать картину без всякого риска? Заманчиво. Но я еще поторгуюсь! Счастье и радость за деньги не купить! Нельзя же получить все, чего хочешь!

Мои слова только насмешили Памелу. Дешевая философия, деточка, заявила американка. Купить нельзя, пожалуй, человека или чувства, но у всякого предмета есть своя цена, значит, его можно купить, вопрос лишь – за сколько.

Вот как рассуждают миллионеры. Я обещала подумать.

С этого момента Памела превратилась в самую радушную хозяйку на свете. Показала мне каждый уголок в ее усадьбе (я все это уже видела, но ей говорить не стала) и поведала о своей любовной драме.

Они познакомились в Сиене, на вернисаже. Все картины, что висят в доме, это его работы. Она влюбилась в него и скупила все его творения, а потом поняла, что он всего лишь эпигон. Жаль, она слишком легко обманулась. Купила виллу, чтобы быть к ближе нему, мечтала об идиллии вдвоем. Но он почти не приезжает, друзья остались в Штатах, и она сидит тут одна, всем чужая.

Хочет, чтобы я ее пожалела? Это не ко мне.

О продаже картины больше не говорили, но, очевидно, обе только о том и думали.

Лючия подала ужин рано. Об изысканной тосканской кухне не могло быть и речи: хозяйка истязала себя диетой: грейпфруты, салат с сельдереем, сухие куриные грудки и один крекер. Никаких калорий. Зато в напитках Пам себя не ограничивала.

Не столкнуться бы мне здесь с Дино! Вот уж чего не надо совсем. После этого безрадостного застолья я разыграла небольшое недомогание и удалилась в свою комнату.

Лючия, увидев после ужина мои голодные глаза, принесла мне в комнату поджаренный хлеб с чесноком, оливковое масло и овечий сыр. Когда Дино и Лючия уехали, вышла к Памеле на террасу.

По моим представлениям, если человек пьет столько виски, он должен быть уже пьян. Но Памела была трезва. Значит, привычка! Стойкий организм, закаленный алкоголем!

К ужину Пам надела зеленое трикотажное платье с глубоким вырезом и колье с изумрудами и бриллиантами. Любит украшения! Хорошо, что я не взяла с собой украденную гранатовую брошь фрау Шваб, иначе я бы не устояла перед искушением загнать ее Памеле подороже.

Американка перешла к делу:

– Вы подумали? Не стесняйтесь, назовите цену. Что вы собирались делать с картиной? На что она вам? Другое дело, когда много денег! Кругосветный круиз или членство в светском гольф-клубе, где вы могли бы подцепить какого-нибудь богача и выйти замуж. Когда-то и я так начинала свою карьеру.

– Я замужем! – заявила я.

– Да ну? И что? Он богат? Верен вам? Вы его любите?

Ни то, ни другое, ни третье. Но это никого не касается!

– У вас есть дети? – задала я ей встречный вопрос.

Я разбередила старую рану, и алкоголь стал действовать. Пам заплакала. Ее единственная дочь умерла в возрасте моего Бэлы. Мне стало жаль ее, я могу понять горе матери, которое с годами не проходит.

– Моя девочка! Моя маленькая Синди! Она была бы сейчас вашей ровесницей, – она обняла меня сухой рукой за шею и потянула к себе.

Вот только этого мне не хватало. Я встала и, сославшись на легкую простуду, ушла к себе.

Я люблю свежий воздух и всегда сплю с открытыми окнами, но на этот раз заперла двери на террасу и в коридор. Ни лягушек, ни цикад я не услышу, но и не надо. Шелковая пижама была богато покрыта драконами и пагодами. Диковатый рисунок. Ну да ладно. Надо бы почитать перед сном. И я вытрясла все книги из стеллажа на столик у кровати.

Не подлить ли хозяйке яду за завтраком? Но как заставить ее потом бегать или плавать? Ладно, все, надоело, достало уже меня все это. Спать!

Около трех ночи я проснулась. Духота. И тьма кромешная. Я вышла на террасу. Свежо, но не холодно. Босиком я пошла вдоль стены дома, туда, где в одном из окон горел свет.

Это была спальня хозяйки. Она тоже не спала. Шторы не задернуты, все видно. Опираясь на гору подушек, Пам сидела на кровати прямо, как свечка, и, нацепив очки, изучала какую-то бумажку.

Перед ней на кровати лежал револьвер. А вчитывалась она, очевидно, в инструкцию по применению. Взяла оружие в руки и стала неловко заряжать барабан.

Вот дура-то! Она решила меня застрелить! А сама и пушку-то в руках держать не умеет! Как, интересно, она собирается избавиться от моего трупа? Придется нанести визит. И я вошла в спальню с террасы Памелы через незапертую дверь. Здрасьте вам! Не в меня ли стрелять собрались, хозяюшка?

У кровати стояли два фарфоровых пса, одного из них я задела ногой, и он вдребезги разлетелся. Памела в ужасе выронила револьвер и патроны.

В ту же секунду я подхватила оружие с пола, умело зарядила, взвела спусковой крючок и уселась на кучу вещей, занимавшую единственный стул. Наверное, я выглядела настоящей разбойницей.

Памела застыла, окаменев от страха.

– Я… я хотела только Матисса… только припугнуть вас, чтобы вы отдали картину. Это… шутка.

– С заряженным револьвером шутки плохи! Вы собирались меня убить? – Я опять подумала о Коре: копия Памелы, только моложе, избалованная, абсолютно бессовестная и алчная. – Как вы объясните полиции мое исчезновение? И куда денете тело?

Памела задумалась, словно хотела порадовать меня верным ответом:

– Садовника я бы не стала впутывать, он слишком правильный. Но Дино, друг Лючии, безусловно, у него совести ни на грош, он бы вырыл вам в саду могилу. Тогда пришлось бы обоим заплатить за молчание.

– Слишком дорого обойдется. Эта парочка может всю жизнь вас шантажировать, если убийство не откроется, а это маловероятно.

– Как раз поэтому вы меня тоже не застрелите! – парировала Пам. Да, логично.

– Знаете, не вижу смысла дальше препираться. Давайте договоримся!

– Сколько? – Пам с облегчением вздохнула.

– Мне не нужно ваших денег. Предлагаю обмен: ваш дом против Матисса.

– Да вы что! – отмахнулась Пам. – Дом куда дороже!

– Не особенно, – заявила я, хотя понятия не имела, сколько бы стоило полотно кисти Матисса, будь оно легально куплено, а не украдено.

Спор опять заходил в тупик. Чувствуя это, Пам сделала следующий ход:

– Детка, я предлагаю другую сделку. Я скоро вернусь в Штаты и в Европе буду проводить лишь несколько недель в год. Пока я буду в Америке, вы можете совершенно бесплатно проводить на вилле отпуск, зарплату персонала я беру на себя, за вами только вода и электричество. А может, вы согласитесь у меня работать? Будете здесь управляющей?

Ну вот еще! Служить у нее консьержкой! Ну нет!

– Картина – мое единственное богатство, – отвечала я, – если вы ее увезете, у меня ничего не останется. Мне такие условия не подходят.

– Ах да! – Пам прикинулась наивной. – Вы требуете гарантий? Это справедливо! Давайте подпишем договор, и вы будете уверены, что я не смогу выгнать вас отсюда ни с чем. Как насчет права жить в доме и моего завещания? Вы получите свою картину обратно после моей смерти.

– И это все?

Памела начала терять терпение.

– От скромности вы не умрете! Последнее предложение: если будете прилежно поливать олеандр, я включу вас в завещание. После моей смерти получите и дом, и вашего Матисса!

Памела была страшно горда своей щедростью, но тут увидела в моих глазах недобрый блеск, который совершенно правильно истолковала.

– Ладно, вижу, что такой текст завещания слишком возбуждает вашу фантазию. Сделаем иначе: в присутствии нотариуса я перепишу дом и землю на ваше имя, так сказать, как досрочное наследство. За собой сохраню пожизненное право проживать здесь ежегодно во время моего краткого пребывания в Европе. Но если я умру насильственной смертью, Матисс вернется в музей. Если же я умру просто от старости и дряхлости, вы получите Матисса назад.

Молодец, Памела! Три развода не прошли даром! Навострилась в юридических тонкостях.

Я согласилась.

 

16

Ночь боевых действий и капитуляции моей противницы прошла. Утром последовал мирный завтрак за одним столом и дружеское прощание до скорой встречи. Памела с похмелья назвала меня Синди и грустно проводила меня, когда я уехала с Умберто в деревню забирать отремонтированную машину.

По дороге домой я вспомнила о масле и вине. Так и не купила, ну да ладно. Останавливаться уже не стала, помчалась во Флоренцию, чтобы поразить Кору своей новостью.

Несколько лет назад я сбежала во Флоренцию с ребенком на руках и жила в тени своей подруги и у нее на содержании. Я помогала, выручала, много всего было, но, боюсь, все равно буду до конца дней ей обязана, если только в нашей жизни не произойдет каких-нибудь важных перемен.

Что я буду делать с поместьем, если у меня ни гроша своих денег? Счета за воду, электричество, еда, одежда, косметика – за все нужно платить, и расходов на ребенка становится год от года все больше. По договору я не могу продавать дом и обязуюсь поддерживать его в приличном состоянии, чтобы Памела проводила там свои законные три месяца в году. Кора не станет возмещать затраты на дом хотя бы за те немногие недели, что проведет в усадьбе. Все равно она предпочитает город, особенно зимой.

А что, если!.. Превращу дом в пансион для гостей из Германии! «Тосканские каникулы! Летний курс итальянского на чудесной вилле под руководством немецкого преподавателя!» Прекрасное объявление для газет. Предложу дополнительно туристические экскурсии. Флоренция рядом, Сиена. Умберто будет возить моих гостей по окрестностям на микроавтобусе. Направлю всех в близлежащие рестораны, буду получать комиссионные за рекламу. Больше шести гостей принимать не стоит. И тогда останется много места для меня, Бэлы, Коры. Думаю, скоро заявится Катрин. Потом, может быть, Пу увидит наконец солнечную сторону Европы.

Обязательно приглашу Феликса провести в Тоскане каникулы. Феликс! У меня теплеет на душе, когда я о нем думаю. Интересно, что скажет Кора, если у меня будет связь с ее кузеном? Хотя все это может кончиться как у Памелы: она купила дворец ради неверного мужчины, а он ее там даже не навещает. Так и я буду сидеть и ждать месяцами. Могу ли я вообще жить одна?

Не буду грустить! Буду радоваться! Без угроз и убийства я получила усадьбу, которую так вожделела Кора. Что же она скажет? Сейчас узнаем. Я не стала заезжать домой, поехала прямо в больницу. Дома все равно тихий час по расписанию.

У палаты Коры я перевела дух. Ну, пошла! Что за черт: кровать пуста! На столике – мой букет, тот, что я приносила в прошлый раз. Нежели?! Умерла? Не может быть! Фу! Нет, слава богу! Вон она идет по коридору в халате, шаркая тапками.

– Майя! Вот это сюрприз! Я думала, ты не хочешь меня больше видеть, – она бросилась обниматься. – Сигареты принесла? А шоколад? Я тут совсем оголодала.

Залезая под одеяло, она сморщилась: шов еще болел.

– Я так рада, что ты пришла! Вчера ни одна собака не навестила. Я собиралась сегодня домой, но эти уроды в белых халатах продержат меня еще два дня. Как Бэла? Выглядишь усталой. Небось пляшешь всю ночь на столе, пока подруга мучается в больнице?

– Кора! Я только что из Кастеллины. Все получилось!

Кора окаменела.

– Да ты что! Но я сейчас на мели. Рассказывай! Тебя не видели? Если что, я дам показания, что ты всю ночь провела у постели умирающей подруги. Как ты сумела так быстро?

Я отчиталась, как диктор, передающий новости:

– Американка разбила на дороге твой «Феррари», я ночевала у нее в доме. Садовник отогнал машину в ремонт, а меня держали на голливудской диете.

– Отстой! – перебила меня Кора. – По крайней мере два свидетеля! Ты загубила все дело! Кто так грязно работает? Я не стану об это мараться. Только не говори, что тело вытаскивали из бассейна в твоем присутствии!

Ага, подружка надеется свалить на меня преступление, к которому сама же и подстрекала! Боится, что я потяну ее за собой. Ну, ладно, держись! Сейчас я вволю покуражусь над тобой!

– Получилось немного не так, как мы хотели. Американка, Памела Лачнит, не утонула. От яда она уснула как мертвая. Задушить ее во сне было легче легкого. Правда, перед смертью она проснулась и закричала. А потом все было кончено. Вполне гуманно.

Кора была в шоке.

– Я держала тебя за дуру, но не знала, что ты психопатка! Значит, мертвая Памела лежит со следами удушения у себя в спальне, а ты в соседней комнате завтракаешь как ни в чем не бывало?!

Идиотская игра! Надоело. Я же с добрыми вестями!

– Сама ты дура! Лежишь тут и гадости про меня думаешь! На, читай! – и сияя, как самовар, я помахала перед ее носом временным договором с Памелой.

Наморщив лоб, Кора прочитала документ и недоверчиво спросила:

– Значит, американка жива, а мне не надо покупать виллу, потому что она скоро станет твоей?

Я кивнула. Кора подпрыгнула на кровати, но тут же со стоном схватилась за живот. Все же мы бросились друг другу в объятия и стали приплясывать от восторга. Но тут появилась гневная сестра и во второй раз выставила меня вон.

Дома меня встретила сердитая Эмилия.

– Где тебя опять носило? Что я скажу твоему сыну? Опять ты пропадаешь неизвестно куда, даже не оставив записки?

Я стала извиняться, затараторила, что поехала купить оливковое масло, но попала в аварию и уже не могла вернуться в тот же день. Эмилия была неумолима.

– Да? Ну и где это масло? – проворчала она.

Мне удалось реабилитироваться в глазах Эмилии лишь вечером, когда я несколько часов играла с Бэлой в шерифа и гангстера. Тогда Эмилия меня простила.

– Послезавтра Кору выпишут, я только что от нее. Хотелось ее порадовать.

– Чем порадовать? Что ты разбила ее «Феррари»?

– Да нет! Машина здесь ни при чем. Скоро наша жизнь изменится. Американка, владелица виллы, возвращается в Америку, и нам все-таки удастся приобрести дом!

– Горбатого могила исправит, – всплеснула руками Эмилия. – А я-то надеялась, что Кора выкинула эту идею из головы. И что нам делать с двумя домами? Это означает работу, и ничего, кроме работы! Насколько я вас знаю, вы работать не любите. Не рассчитывай, что вам удастся меня запрячь! Если бы не Бэла, давно бы уехала к двоюродной сестре.

– Там уже работают садовник, уборщица и домоправительница.

Эмилии и это не понравилось.

– Не многовато ли прислуги! Такие молодые и такие ленивые! В ваши годы я вкалывала от зари до зари. И это никому бы не повредило. Ну и убирайтесь в свою деревню, не будете мне глаза мозолить!

Эмилия вспыльчива, но отходчива. Вечером она уже хлопотала по хозяйству, счастливая накануне возвращения Коры. Она прибралась, перестелила постели, поставила букет роз в серебряной вазе и приготовила risotto all’agnello.

И мы наконец отпраздновали воссоединение: пили вино «Спуманте» и пели итальянские песни «Bella bimba» и «Azzurro».

Впервые я показала Коре Матисса, с которым скоро придется попрощаться.

– Жалко, – заметила Кора, – настоящий шедевр! Но ведь ты его унаследуешь, если я правильно поняла?

– Правильно, но только после естественной смерти Памелы!

Кора внимательно поглядела мне в глаза.

– А что нынче считается естественным?

Люди недооценивают искусство каменщиков. Однажды ранней весной я заметила необычный узор на стене тосканского дома. Большие и мелкие, гладкие и шершавые камешки хитро уложены рисунком, который нигде не повторяется. Эта стена из серо-голубых камней защищает мою террасу от невзгод внешнего мира.

Умберто перенес на террасу лимонные деревца в кадках, и стало еще красивее. Глиняные кадки покрыты белесыми разводами от влаги, которая испаряется из земли. А лимоны покрылись синими крапинками, после того как садовник опрыскал их от вредителей.

Прислонившись к моей любимой теплой стене, я смотрю вниз, в долину. Небо посерело, собирается гроза. Крестьяне привязывают молодые лозы на опору, виноградник выстраивается длинными рядами, между которыми ползают тракторы.

Кукушка кукует как сумасшедшая, чтоб ее кошка съела! Я постоянно натыкаюсь на остатки кошачьего пира: недоеденных ящериц, пожеванных мышей, птичьи крылышки. Приходится прятать все это от сына.

Бэла играет с Умберто в садовом домике. Ребенок привязался к старику, зовет его nonno и счастлив, что с ним можно говорить без труда, не то что с беднягой Марио.

Не сходя с террасы, я забочусь о саде: как прилежная садовница, отламываю сухие ветки с пышного олеандра, собираю увядшие цветы, пожелтевшие листья, снимаю крохотных улиток.

Пасхальные каникулы закончились, и мои первые постояльцы, две супружеские пары с Рейна, вчера уехали. Историей и культурой они интересовались мало, зато не вылезали из бассейна. Привезли для Бэлы большую книжку с пасхальными зайцами. Теперь я каждый вечер читаю сыну заячьи истории, мы уже выучили их наизусть. Злодейка во всех сказках – лисица, но в конце она исправляется и клянется: «Я больше не буду есть зайцев!»

Да, кажется, пришел и мой черед пообещать, что я больше не буду убивать мужчин.

Меня совсем не тянет в большой город. Я даже рада, что туристы уехали. День за днем со мной мой сын, а больше мне никто и не нужен. Может быть, вот оно, мое счастье. По крайней мере, это лучшее, что было до сих пор в моей жизни.

А завтра нелегкая принесет Кору. Потом нагрянет Памела. И опять – шум и суета! Ничего, Лючия и Умберто наведут блеск. Все будет цвести и благоухать к их приезду. Боюсь, скоро придется решать, не загостился ли Матисс в спальне Памелы по ту сторону океана.

Кора бывает так настойчива.